Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Средства выражения признака предмета (СВПП) в уральских языках . 16
1.1. Группы СВПП в уральских языках. 16
1.2. Морфологически оформленные СВПП в уральских языках. 31
1.2.1. Простые СВПП в уральских языках . 31
1.2.2. Сложные СВПП в уральских языках. 43
1.3. Причастие и инфинитив в роли средств выражения признака предмета в уральских языках. 46
1.4. Способы выражения сравнения по критерию признака предмета в уральских языках. 51
Выводы по главе I. 60
Глава II. Средства выражения признака предмета, образованные от именных основ в диалектах хантыйского языка . 62
2.1. Слова в форме основного падежа имени существительного со значением признака предмета (ФОПС СВПП) в диалектах хантыйского языка. 62
2.2. Классификация хантыйских субстантивных сочетаний с ФОПС СВПП. 64
2.3. Морфологически оформленные СВПП в диалектах хантыйского языка. 77
2.3.1. Простые морфологически оформленные СВПП в диалектах хантыйского языка 78
2.3.2. Сложные морфологически оформленные СВПП в диалектах хантыйского языка 87
Выводы по главе II. 101
Глава III. Причастия в роли средств выражения признака предмета в диалектах хантыйского языка . 103
3.1. Причастие-1 и инфинитив в атрибутивной функции в диалектах хантыйского языка . 103
3.2. Группы атрибутивных словосочетаний с причастием-1 в роли определения в диалектах хантыйского языка. 110
3.2.1. Причастия-1, имеющие значение активного залога. 111
3.2.2. Причастия-1 со значением пассивного залога. 114
3.3. Причастия-И в функции определения в диалектах хантыйского языка. 117
Выводы по главе III. 120
Глава IV. Выражение количественного сравнения по критерию признака предмета в диалектах хантыйского языка . 122
4.1. Сравнительные конструкции в северной группе и северо-восточной подгруппе восточной диалектной группы . 122
4.2. Конструкции количественного сравнения в вах-васюганском диалекте хантыйского языка. 134
4.3. Суффиксы -sdk/-C9kualfi/-alfi в хантыйских сравнительных конструкциях. 140
4.4. Аналитические способы сравнения и выражения концентрации признака предмета в диалектах хантыйского языка. 150
Выводы по главе IV 156
Заключение. 158
Список сокращений. 163
Библиография. 167
- Простые СВПП в уральских языках
- Классификация хантыйских субстантивных сочетаний с ФОПС СВПП.
- Причастие-1 и инфинитив в атрибутивной функции в диалектах хантыйского языка
- Сравнительные конструкции в северной группе и северо-восточной подгруппе восточной диалектной группы
Введение к работе
Краткие сведения о состоянии хантыйского языка.
Возросший за последнее время в науке интерес к проблеме происхождения аборегенов Сибири и их языков обусловлен тем, что история народов Сибири представляет собой проблему, далеко выходящую за границы локального значения и тесно переплетающуюся с древней историей народов Евразии и Америки.
Важнейшее значение в данной связи приобретает изучение хантыйского языка и определение его типологической структуры. Основанием для такого утверждения служит следующее. Представляя собой, наряду с мансийским и венгерским, язык угорской ветви финно-угорской группы уральской языковой семьи, хантыйский язык, в свою очередь, включает в себя определённое количество диалектных групп, которые значительно отличаются друг от друга. При этом такие различия прослеживаются абсолютно во всех языковых аспектах: как в фонетике и грамматике, так и в лексике [Терёшкин, 1966: 319, 338].
Логично предположить, что возникновение таких отличий в разных диалектах одного и того же языка имеет исторические причины. Говоря о формировании различных групп народа ханты, В.В. Напольских отмечает, что "уже в XVI веке сформировались три этно-территориальные группы ханты, существующие и теперь: северная, южная и восточная. Причём северные ханты вступили в тесный контакт с манси и ненцами и занялись оленеводством, в то время как остальные группы (южные и восточные) ханты сохраняли старый охотничье-рыболоведческий уклад" [Напольских, 1997: 78,79].
Следует предположить, что тесные контакты северных ханты с манси и ненцами оказали определённое влияние на северную диалектную группу хантыйского языка. Этим объясняется тот факт, что северные диалекты более схожи с мансийским языком, чем с диалектами восточной группы ханты. "Хорошо известно, что когда языки входят в контакт друг с другом, возникает тенденция заимствования. Иногда случается, что языки настолько тесно контактируют, что между ними возникает множество соответствий, которое по количеству превышает соответствия с языками генетически более близкого родства" [Comrie, 1997: 204].
Восточные ханты, пусть не столь тесно, как северные, но также контактировали с другими народами. Например, современные учёные находят свидетельства контактов восточных ханты с кетами. А.П. Дульзон выдвигал гипотезу о расселении предков енисейских кетов на Нижнем Иртыше и их последующем переходе на место исторической родины по рекам Васюгану, Тыму, Ваху [Дульзон, 1959, 1961]. О.М. Рындина отмечает: "отличительная черта восточно-хантыйской орнаментики на бересте может трактоваться как результат воздействия кетских декоративных традиций и служить ещё одним штрихом в пользу кетской гипотезы А.П. Дульзона" [Рындина, 1997:26].
Совершенно естественно то, что разные группы ханты контактировали друг с другом меньше, чем с народами, занимающими территории, сопредельные с теми, где жили ханты. Неудивительно, следовательно, и то, что северные и восточные ханты, например, изолированно друг от друга имели контакты с разными народами и культура и быт этих групп ханты подвергались влиянию культуры и быта других народов. То же самое происходило и с их языком, что привело в дальнейшем к существенным различиям в диалектах северной и восточной групп. Как отмечает A.M. Малолетко: "Дальнейшее развитие языков мегасемей в специфических условиях взаимных контактов или глубокой изоляции привели к стиранию общих черт, появлению новаций, что всё более и более типологически отдаляло изначально родственные языки. В некоторых случаях эти общие родственные черты стали слабозаметными, что привело к ожесточённым спорам относительно степени родства языков и их групп" [Малолетко, 1997:11]. Ввиду всего вышесказанного становится ясно, что изучение различных диалектов хантыйского языка имеет важное значение для установки древних генетических связей языков финно-угорской группы, для определения контактов этих языков с другими и их место среди языков других семей.
Актуальность и важность изучения диалектов хантыйского языка возрастает с учётом того, что довольно быстро протекает процесс ассимиляции народа ханты как носителя своего языка и культуры. В статье "Современное состояние этических традиций хантов" М.А. Лапина говорит об утрате новыми поколениями ханты национальных традиций, так как в последнее время отпала необходимость в соблюдении традиционных установок и в употреблении национальных предметов быта [Лапина, 1997:27]. В результате этого отпала необходимость употребления соответствующих понятий в языке, а для представителей нового поколения ханты отпадает и необходимость овладения родным языком вообще. Говоря об этом, приходится признавать, что весьма неутешительная картина складывается уже на сегодняшний день. В.В. Напольских в этой связи заключает следующее: "Ассимиляция южных хантов практически завершена, большинство групп восточных хантов (за исключением, может быть, ваховских) также близки к этой черте, лишь северные ханты (шурышкарские, сынские, куноватские, казымские) имеют сегодня реальные шансы на сохранение своего языка и культуры" [Напольских, 1997:80].
Таким образом, очевидна причина, по которой необходимо как можно скорее описать восточно-хантыйские диалекты в фонетическом, грамматическом и лексическом аспектах. Ведь, несмотря на довольно продолжительное изучение хантыйского языка (около полутора веков), восточные диалекты остаются малоизученными, так как большинство учёных обращали внимание на северные диалекты. Считается, что исследование хантыйского языка началось с М.А. Кастрена ("Versuch einer ostjakischen Sprachlehre nebst kurzem Worterverzeichnis", 1849, 1858 гг.). Иртышским диалектом занимался в 1886-1888 гг. С. Патканов ("Die Irtyschostjaken und ihre Volkspoesie", т.ІІ, 1900). В 1900-1901 гг. был издан словарь X. Паасонена "Ostjakisches Worterbuch" и другие его материалы. Из исследователей хантыйских диалектов следует также отметить финского учёного А. Альквиста, опубликовавшего в 1880 г. "Uber die Sprachen der Nord-Ostjaken".
Исследованием практически всех диалектов занимался и финский учёный К.Ф.
Карьялайнен. Кроме названных работ, в области хантыйского языка существует ещё несколько исследований по вопросам фонетики и истории звуков (Н. Андерсон, 1893), морфологии (Schutz, 1910; Fokos, 1911; Рарау, 1913; Kara, 1911; Zsirai, 1933; Houcta, 1934; Karjalainen, 1964; Ganschow, 1965; Descy, 1965; Sauer, 1967; Steiniz, 1983) и синтаксиса (Sarkadi, 1913; Fazekas, 1932; Honti, 1995; Gulya, 1966, 1969; Redei, 1968). Попытка краткого описания грамматического строя средне-обского диалекта была предпринята П.К.
Животиковым (1942). Одним из ведущих советских специалистов по хантыйскому языку являлся Н.И. Терёшкин. Им выполнено первое подробное описание языка ваховских ханты (1961) и составлен большой хантыйско русский словарь (1981), опирающийся на восточные диалекты, носителем одного из которых был автор. Из работ последних лет важны исследования в области хантыйского глагола (Черемисина, Ковган, 1989; Чепреги, 1995;
Каксин, 1994, 2001;) и инфинитных глагольных форм (Кошкарёва, 1986; 1990).
Также нужно отметить работы по морфологии имени существительного (Скрибник, Ковган, 1986), по выражению сравнения (Черемисина, Соловар, 1995). Кроме того, составлен русско-хантыйский разговорник (казымский диалект) (Кошкарёва, Соловар, 1996) и хантыйско-русский словарь (васюганский говор вах-васюганского диалекта) (Могутаев, 1996). Приводится краткое описание грамматического строя казымского диалекта (Nikolaeva, 1999) и сургутского диалекта (Scepregi, 1998). Тем не менее, имеющиеся в научном обиходе данные по диалектам свидетельствуют, что не все аспекты хантыйского языка, включая синтаксис и морфологию, получили достаточное освещение. Так, в существующих научных работах по хантыйскому языку мы не встретили подробного описания семантики определений в форме основного (именительного) падежа имени существительного, хотя упоминание о самом данном явлении встречается в большинстве хантыйских грамматик. Словообразовательные форманты хантыйского прилагательного в грамматиках упоминаются, однако лишь в некоторых из них даётся краткая характеристика их грамматических значений (Gulya, 1966; Sauer, 1967) и нигде не раскрывается структура грамматических значений и не проводится их сопоставление в разных диалектных группах хантыйского языка. Также не проводится сравнения хантыйских суффиксов прилагательного с аналогичными суффиксами уральских языков. Выражение сравнения в хантыйском языке также мало изучено. Мы находим краткое описание выражения сравнения в отношении всех хантыйских диалектов у К.Ф. Карьялайнена (Karjalainen, 1964), в отношении северных диалектов — у И.А. Николаевой [Nikolaeva, 1999: 20]. Важной работой в изучении сравнения в казымском диалекте хантыйского языка является статья М.И. Черемисиной и В.Н. Соловар (Черемисина, Соловар, 1995), где проводится параллель с выражением сравнения в алтайских языках, однако ничего не говорится об этом явлении в восточно-хантыйских диалектах. Решение всех общих и частных вопросов, связанных с изучением хантыйского языка может быть успешным только в результате их комплексного исследования. Описание проводимого исследования.
Данная работа выполняется в рамках комплексной программы исследований "Проблема происхождения аборигенов Сибири и их языков", разработанной профессором А.П. Дульзоном в пятидесятые-шестидесятые годы XX века. В настоящее время эта работа продолжается на базе Лаборатории языков народов Сибири при Томском государственном педагогическом университете.
Актуальность. Настоящую работу можно рассматривать, как одну из первых попыток раскрыть, описать и систематизировать единицы, выступающие в разных диалектах хантыйского языка средствами выражения признака предмета (СВПП).
Анализ научной литературы по хантыйскому языку показывает, что способы выражения признака предмета не являлись ранее предметом специального исследования.
Цель исследования заключается в установлении и описании лексической и грамматической структур единиц, выступающих в диалектах хантыйского языка средствами выражения признака предмета. В соответствии с намеченной целью в работе решаются следующие задачи:
1) произвести обзорное описание средств выражения признака предмета уральских языков, сопоставляя данные с фактами языков других семей (в случаях наличия соответствий);
2) выявить и проанализировать способы обозначения признака предмета в диалектах хантыйского языка;
3) сопоставить данные способы выражения признака предмета в диалектах хантыйского языка;
4) выявить инвентарь суффиксальных морфем и аналитических построений, использующихся при выражении признака предмета и сопоставить их в разных диалектах хантыйского языка;
5) выявить средства выражения сравнения по критерию признака предмета, описать их структуры и сопоставить их в различных диалектах.
Предметом исследования являются средства выражения признака предмета в диалектах хантыйского языка.
Объектом настоящего исследования являются лексические единицы и аналитические построения, обладающие значением признака предмета, синтаксические конструкции, выражающие сравнение по критерию признака предмета, а также словообразовательные форманты, использующиеся при образовании средств выражения признака предмета в диалектах хантыйского языка.
Материалом для исследования восточной диалектной группы послужили тексты, грамматики и словари по вах-васюганскому диалектному материалу Н.И. Терёшкина, К.Ф. Карьялайнена, В. Штейница, Л. Хонти, Л.И. Калининой, а также словарь Н.И. Терёшкина, содержащий материал по всем восточно-хантыйским диалектам, и словарь, составленный носителем васюганского говора вах-васюганского диалекта М.К. Могутаевым. Материалом для исследования северной диалектной группы послужили грамматика на примере средне-обского диалекта П.К. Животикова, тексты, словари и разговорники по казымскому диалектному материалу Е.В. Ковган, Н.Б. Кошкарёвой, В.Н. Соловар, СП. Молдановой, Е.А. Нёмысовой, В.Н. Ремезановой, A.M. Сенгепова, М.К. Волдиной, Н.А. Лысковой, P.P. Скамейко, З.И. Сязи. Также материалом для исследования явились полевые записи, полученные автором в экспедициях. В ходе экспедиции в с. Новый Васюган Каргасокского района Томской области (январь 2000 г.) были получены материалы по васюганскому говору вах-васюганского диалекта. В ходе экспедиции в с. Александровское Александровского района Томской области (апрель-май 2000 г.) были получены материалы по александровскому говору вах-васюганского диалекта. В ходе экспедиции в Ханты-Мансийск (сентябрь-октябрь 2000 г.) были получены материалы по казымскому диалекту и ваховскому говору вах-васюганского диалекта.
Теоретической и методологической базой настоящего исследования послужили труды отечественных и зарубежных исследователей по морфологии и синтаксису уральских языков, а также языков других семей (в сравнительно-сопоставительных целях).
В работе в качестве основного метода использован описательный, также привлекается метод структурного анализа и сравнительно-сопоставительный метод.
Научная значимость настоящего исследования заключается в том, что в нём впервые предпринимается попытка исследования средств выражения признака предмета в аспектах морфологии и синтаксиса и сопоставления результатов исследования в различных диалектах хантыйского языка.
Научная новизна работы заключается в том, что впервые на материале восточных и северных диалектов хантыйского языка подробно описываются, систематизируются и рассматриваются в сопоставительном аспекте слова и словосочетания, выступающие средствами выражения признака предмета.
Практическая значимость заключается в возможности использования результатов работы в сравнительно-сопоставительных исследованиях по вопросам выражения значения признака предмета на материале различных языков. Материалы и выводы могут быть использованы при создании новых научных грамматик диалектов хантыйского языка, при составлении сопоставительной грамматики хантыйских диалектов, а также при разработке учебных пособий и словарей хантыйского языка. Кроме того, данное исследование представляет собой практическую и теоретическую значимость для общей типологии финно-угорских языков.
Положения, выносимые на защиту:
1) Во всех хантыйских диалектах слова в форме основного падежа имени существительного в препозиции к другому имени существительному являются средством выражения признака предмета.
2) Морфологически оформленные средства выражения признака предмета, состоящие из одной основы и суффикса, представлены в хантыйском языке именами на -rj (повс.) и -і/-[ (повс.) (значение наличия признака) и именами на -1эу (вах.-вас.) / fzy (сев.-вост., кроме сал.) /d (сал., низ.) /-// (северн., кроме низ.) (значение отсутствия признака).
3) Сложные средства выражения признака предмета (объединяющие в себе две основы) представлены именами на -sw (вах.-вас.) / -эр (сев.-вост., северн.) / -pi (северн.) и очень редко - именами на -rj (повс.) и -І/-І (вост.). Сложные СВПП восточно-хантыйских диалектов сохраняют архаичный формант -i/-[, отсутствующий в северных диалектах.
4) Единственными отглагольными образованиями со значением признака предмета в хантыйском языке являются причастия настоящего времени (на d (вост.) /{ (северн.)) и прошедшего времени (на -т (повс.)). В значении как активного, так и пассивного залога оба причастия могут являться средствами выражения признака предмета.
5) Во всех диалектах хантыйского языка существуют особые синтаксические конструкции, имеющие значения сравнительной степени сравнения имени прилагательного. Синтаксически эти конструкции в северных и восточных диалектах строятся одинаково, однако морфологическое оформление элементов данных конструкций в различных диалектах отличается. В северных диалектах также имеются конструкции и со значением превосходной степени сравнения. В восточных диалектах подобные конструкции отсутствуют. Во всех диалектах значение превосходной степени также выражается аналитически. Однако аналитические построения северных и восточных конструкций различаются.
Апробация работы. Материалы исследования были апробированы в 12-ти публикациях и 14-ти докладах: 1) К проблеме определительной функции в хантыйском языке (Сибирская школа молодого учёного, ТГПУ, декабрь 1998); 2) О хантыйских прилагательных, выражающих слабость качества предмета (Молодёжь и наука: проблемы и перспективы, ТГПУ, март 1999); 3) К вопросу хантыйского прилагательного, как самостоятельной части речи (Языки Сибири и сопредельных регионов, НГУ, октябрь 1999); 4) Числительные в качестве компонента сложных прилагательных (II сибирская школа молодого учёного, ТГПУ, декабрь 1999); 5) О прилагательных цветообозначения в васюганском диалекте хантыйского языка (Студент и научно-технический прогресс, НГУ, апрель 2000); 6) Семантические особенности сложных прилагательных в васюганском диалекте хантыйского языка (Язык и культура, ТГУ, май 2000); 7) Структурные особенности сложных прилагательных в васюганском диалекте хантыйского языка (XXII Дульзоновские чтения, ТГПУ, июнь 2000); 8) О субстантивных словосочетаниях в хантыйском языке (Языки Сибири и сопредельных регионов, НГУ, октябрь 2000); 9) О конструкциях цветообозначения в хантыйском языке (III Сибирская школа молодого учёного, ТГПУ, декабрь 2000); 10) Об ассоциативных образования в хантыйском языке. Пространство культуры в археолого-этнографическом измерении. Западная Сибирь и сопредельные территории, ТГУ, март 2001); 11) О прилагательных обозначения вкуса и запаха в хантыйском языке (Студент и научно-технический прогресс, НГУ, апрель 2001); 12) О самостоятельных цветообозначениях в диалектах хантыйского языка (IV Сибирская школа молодого учёного, ТГПУ, апрель 2001); 13) Средства выражения разной интенсивности признака в хантыйском языке (Наука и образование, ТГПУ, апрель 2001); 14) Хантыйские конструкции с лексемами-маркерами на пути формирования сложных слов (XXIII Дульзоновские чтения, ТГПУ, июнь 2002).
Транскрипция. В данной работе используется финно-угорская транскрипция, выделенная В.И. Лыткиным и К. Венде на основании фонетических знаков, которые использовались финно-угроведами XIX и первой половины XX веков [Лыткин, 1960; Венде, 1967].
Диалектная классификация. В данной работе мы придерживаемся диалектной классификации Л. Хонти [Хонти, 1995], согласно которой существуют три большие группы хантыйских диалектов:
Северная группа включает в себя следующие диалекты: 1) Средне-Обской (низямский и шеркальский говоры), 2) Березовский (мужи, сыня и шурышкарский говоры), 3) Приуральский (другое название Обдорский), 4) Казымский.
Южная группа включает в себя диалекты: 1) Нижней Демьянки, 2) Верхней Демьянки, 3) Кондинский, 4) Красноярские Юрты, 5) Кеушинский, 6) Алтымский. Южные диалекты также называют иртышскими. Под этим названием мы объединяем примеры южной группы в нашей работе.
В отношении северной и южной групп классификация Хонти практически соответствует классификациям Штайница [Steiniz, 1950] и Шифер [Schiefer, 1985]. Отличием является то, что Штайниц и Шифер относят низямский говор к южной диалектной группе.
Восточная группа, по Л. Хонти, включает в себя следующие диалекты: 1) вах-васюганский (ваховский и васюганский говоры), 2) сургутский (тромъюганский, аганский, юганский, малоюганский, пимский, ликрисовский и салымский говоры), 3) верхне-калымский и 4) вартовский.
В отношении восточной группы, вслед за Н.И Терёшкиным, в вах-васюганском диалекте (помимо говоров, выделенных Л. Хонти) мы выделяем александровский говор, а в сургутском диалекте (помимо говоров, выделенных Хонти) мы выделяем усть-аганский и усть-юганский говоры. Кроме того, Н.И. Терёшкин делит восточную группу на две подгруппы юго-восточную (вах-васюганский диалект) и северо-восточную (сургутский и салымский диалекты). В нашей работе мы следуем также и этому разделению.
Структура работы. Настоящая работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографического списка литературы, списка сокращений, приложения.
Во введении обосновывается актуальность работы, её практическая и теоретическая значимость, определяются цели и задачи настоящего исследования, даётся её общая характеристика, называются источники используемого в работе языкового материала, указываются методы исследования.
В первой главе даются определения основных терминов, фигурирующих в работе, проводится теоретический обзор средств выражения признака предмета в уральских языках.
Во второй главе рассматривается выражение признака предмета в хантыйском языке посредством слов в форме основного падежа имени существительного, находящихся в препозиции к определяемому имени. Здесь же рассматриваются простые и сложные СВПП, оформленные словообразовательными суффиксами. Освещается происхождение и раскрывается значение данных суффиксов.
В третьей главе проводится исследование отглагольных образований, имеющих значение признака предмета. Таковыми в диалектах хантыйского языка являются только причастия настоящего и прошедшего времени.
В четвёртой главе описываются способы выражения количественного сравнения по критерию признака предмета. Наиболее распространённым способом выражения сравнения в диалектах хантыйского языка являются синтаксические конструкции со значением степеней сравнения имени прилагательного (в традиционной лингвистической терминологии). Также рассматриваются аналитические способы выражения сравнения по критерию признака предмета.
В конце каждой главы приводятся краткие выводы.
В заключении делаются выводы по всему исследованию.
Основной текст диссертации изложен на 162 листах. Библиографический список включает в себя 214 источников, из которых 148 на русском и 66 на иностранных языках.
Простые СВПП в уральских языках
Простые СВПП в уральских языках. В уральских языках имеется множество слов, значение признака предмета которых указывается именно их морфологическим оформлением. В качестве морфологических оформителей уральских средств выражения признака предмета выступает ряд суффиксов. Это закономерно, так как для языков с порядком слов SOV (большинство уральских языков) в качестве аффиксов характерны суффиксы [Bybee, 1985: 172]. В различных языках уральской семьи суффиксы, оформляющие СВПП, обладают схожими значениями.
Говоря о значении суффиксов вообще, т.е. применительно не только к уральским суффиксам, мы имеем в виду грамматические значения. Грамматические (формальные) значения — это значения отношения. В аспекте морфологии это отношение слова к определённой грамматической категории, выраженное несамостоятельной частью слова, присоединяемой к его основной (вещественной) части. В синтаксическом аспекте это отношения слов в предложении, выраженные установленными для данного языка типами синтаксической связи [Ахманова, 1966: 162]. Важно отметить, что суффикс может иметь только грамматическое значение. Даже в случаях, когда суффикс выражает вполне лексическое понятие, его значение трактуется как грамматическое [Мельчук, 1997: 241, 307; Haspelmath, 2002: 68]. Например, франц. pomm-ier яблоня (ротте яблоко , -ier - суффикс, обозначающий фруктовое дерево) [Haspelmath, 2002: 68].
Значения суффиксов распадаются на две большие группы: словоизменительные (реляционные) и словообразовательные (деривационные) [Мельчук, 1997: 240-318; Bybee, 1985: 81-84; Croft, 2001: 41; Haspelmath, 2002: 60-84; Matthews, 1997: 42; Payne, 1990: 1; 1999: 25-26]. Определение термина "словоизменительное значение" тесно связано с ещё одним термином: "словоизменительная категория". Под ней понимается совокупность словоизменительных значений, взаимоисключающих друг друга таким образом, что одно из таких значений должно выражаться конкретной словоформой всегда, но два значения (или более) - никогда [Мельчук, 1997: 249; Плунгян, 2000: 107, 113]. Например, словоизменительной категорией является категория времени для глагола, падежа — для существительного и т.д. Словоизменительная категория образует парадигму словоизменительных значений, выраженных морфологически. Словоизменительные значения грамматически необходимы в определённой синтаксической ситуации (для согласования членов предложения или словосочетания) [Payne, 1999: 26]. Словообразовательное значение — это значение, выражаемое аффиксом, функция которого состоит либо в изменении грамматической категории исходного слова (напр.: деномилизация — изменение существительного в другую категорию), либо в значительном изменении понятия, передаваемого исходным словом, напр.: уменьшительность, противоположность (англ. dis-like не любить от like любить ) без изменения его грамматической категории [Bybee, 1985: 83; Payne, 1999: 25]. Примечательно, что Дж. Байби в этой связи предпочитает употреблять термин "синтаксическая категория" [Bybee, 1985: 83, 84]. Словоизменительные грамматические значения были затронуты нами главным образом для раскрытия оппозиции словообразование/словоизменение. Мы считаем, что данная оппозиция должна быть обязательно упомянута в параграфе, где речь идёт о деривации. Для нас же более важны словообразовательные значения, поскольку в данном параграфе мы рассматриваем прилагательные (в частности, уральских языков), образованные от других частей речи при помощи морфологии. Причиной, по которой словообразование более важно для данного исследования, чем словоизменение, также является и то, что в большинстве уральских языков отсутствует согласование прилагательного с определяемым им существительным [Descy, 2000: 372-373]. Как отмечалось выше, исключение составляют языки прибалтийско-финской группы. Как наиболее типичные в языках мира прилагательные, образованные от других частей речи, выделяются отымённые (образованные от существительных и прилагательных) и отглагольные прилагательные [Haspelmath, 2002: 71]. Наиболее типичными для уральских языков являются прилагательные, образованные от существительных. М. Хаспельмат выделяет у прилагательных, образованных от существительных, 4 значения: 1) отношение (русск. король — корол-евский); 2) обладание (англ. water вода — water-y водянистый); 3) лишительность (русск. вода — без-водный); 4) материал (немецк. Kupfer медь — kupfer-n медный ) [Haspelmath, 2002: 71]. Все эти значения преимущественно выражаются и уральскими словообразовательными формантами. В зависимости от словообразовательного значения, выражаемого уральскими суффиксами, последние могут быть классифицированы следующим образом: "суффикс отношения" (указывает на отношение определяемого к определению), "суффикс обладания" (указывает на принадлежность определяющего определяемому) и "суффикс лишительности" (указывает на отсутствие определяющего у определяемого). Выделенное М. Хаспельматом четвёртое значение, материал (изготовления), в большинстве уральских языков передаётся посредством СВПП в форме основного падежа существительного, а в ряде языков (в частности, в прибалтийско-финских языках) - суффиксом обладания, напр.: фин. puinen деревянный1 (от рии дерево + суф. обладания -ineri) [Серебренников, 1958: 97]. Рассмотрим уральские словообразовательные форманты прилагательного более подробно. Суффикс отношения (-//-). Данный формант обнаруживается во многих языках финно-угорской группы. Это можно утверждать ввиду практически полного фонетического и в значительной степени грамматического соответствия суффикса -/ в разных финно-угорских языках. Например, эст. est-i эстонский [Каск, 1966: 45]; ливск. kerab-i пёстрый [Вяари, 1966: 143]; мокш. ser-i высокий {sere высота ) [Феоктистов, 1966: 206].
Классификация хантыйских субстантивных сочетаний с ФОПС СВПП.
Композиты и словосочетания с ФОПС СВПП могут быть разделены на группы по характеру существующих в них атрибутивных отношений. Мы не разделяем на разные группы образования с ФОПС СВГШ по критерию их принадлежности к композитам и сложным словам, так как многие подобные образования в зависимости от контекста могут пониматься и как композиты, и как словосочетания без формального изменения их основ. Поэтому словосочетания мы приводим вместе с композитами, выделяя композиты правописанием через дефис. Попытки произвести классификацию хантыйских образований с ФОПС СВПП предпринимались Н.И. Терёшкиным в отношении ваховского диалекта [Терёшкин, 1961: 44] и Ю.Н. Русской в отношении обдорского (приуральского) диалекта [Русская, 1962: 259]. За основу нашей классификации мы берём предыдущие классификации хантыйских образований с ФОПС СВПП. Однако в нашей классификации мы выделяем некоторые группы, не встречающиеся в классификациях Н.И. Терёшкина и Ю.Н. Русской. Дело в том, что образования с ФОПС СВПП являлись предметом исследования Н.И. Терёшкина и Ю.Н. Русской лишь отчасти . Классификации схожих словосочетаний других языков, таких как турецкий [Майзель, 1957: 25-29, 30 43], марийский [Андуганов, 1991: 27-28] и др., также принимаются во внимание. Тем не менее, составляя нашу классификацию, мы исходили прежде всего из самого собранного языкового материала. А.Ю. Тугушева, рассматривающая семантическую структуру схожих тюркских сочетаний, отмечает, что, во-первых, "синтаксические свойства сочетания определяются лексико-семантическими свойствами его компонентов" [Тугушева, 1976:175] и, во-вторых, "семантика частей словосочетания в большей степени мотивирована позицией среди прочих элементов системы и рассматривается как принадлежащая к "собственной системе" языка" [Тугушева, 1976: 178]. Таким образом, значение хантыйских ФОПС СВПП определяется: 1) контекстом, 2) "собственной системой" [Апресян, 1967: 17] хантыйского языка. В приложении мы приводим таблицу, в графах которой кратко сформулирована суть каждого типа этих отношений (см. Приложение, таблица 1). Наша классификация хантыйских образований с ФОПС СВПП включает в себя группы, в которых ФОПС СВПП обозначает: Признак, связанный с принадлежностью. СВПП данной группы выражают признак предмета, состоящий в том, что определяемый предмет принадлежит предмету, выраженному определением. Предмет здесь понимается в широком смысле, т.е. может быть и одушевлённым, и неодушевлённым. Это относится к предметам, обозначаемым как определяющей, так и определяемой основой. Данная группа СВПП выражает признак, состоящий в принадлежности предмета лицу/группе лиц. Приведём примеры восточных диалектов: к дп аг If at (вас.) дом бедняка (к дп аг бедняк , Ifat дом ) [П.М.М., 2000]; lfas{ Has (вах.) тень человека (Jfasi человек , Has тень ); Ifasi ilwas (вах.) душа человека (Ifasi человек , ilwas душа ) [DEWOS, 1966: 86]; кап дуі (вах.), кап ауі (тр.-юг.) дочь царя (кап (вах.), кап (тр.-юг.) царь , дуі (вах.), ауі (тр.-юг.) дочь ); кап іті (тр.-юг., юг.) царица (кап царь , imi eHa )[DEWOS, 1972: 503]; Ifan рау-пэ (вас.) с царским сыном (%ап царь , pay сын + суф. совместного падежа -пэ) [Калинина, 1966:91].
Приведём пример северной группы диалектов: as і пат (шурш.) отчество (as і отец , пат имя ) [ХСШ, 1985: 16]. Признак, состоящий в принадлежности предмета границам определённой территории. Приведём примеры восточных диалектов. Примеры из ХРСВ: as-paj (вас), as-paj (юг., у.-юг., у.-аг., тр.-юг., аг.) тополь, обская осина (as Обь , paj осина ) [с.26]; Sotam-yan iayart-а joyartan. (сал.) К развилке двух Салымов подъехали . Sotam-yan jayarta развилка двух Салымов (Sotam Салым + суф. дв. числа -у an, jay art развилка + суф. направительного пад. -а) [с.62]; tar jay (тр.-юг.) озёрный окунь (jay окунь , lar озеро )[с.84]; jayal-aysal (вас.) — название гриба (вероятно белого) (jayal березняк , aysal гриб ), т.е. "гриб, произрастающий в березняке, принадлежащий территории березняка" [с.65] (СВХД, 1981); kujp uskit (вас.) болотные птицы (kuj болото , р йШ птица ); kuj cayti (вас.) болотный кулик (kuj болото , cayti кулик ); риуэ1 %и (вас.) деревенский парень (риуэ1 деревня , и парень ) [П.М.М., 2000]; [l-jay (вах. вас.) низовские (Ц низовье реки , jay народ, люди ) [DEWOS, 1966: 61]. Приведём примеры северных диалектов. Примеры из ХСШ: arjkd-woj (шурш.) сова (arjkd пень", woj зверь ), т.е. "зверь, (обычно) сидящий на пне" [с.14]; pan r{t (шурш.) песок на отмели (pan отмель , r[t песок ) [с.93]; jik-woj (шурш.) бобёр (jik вода , woj зверь ), т.е. "зверь, обитающий в воде" [с.30]; muw-woj (шурш.) мышь (muw земля , woj зверь ) [с.49] (ХСШ, 1985); примеры из DEWOS: wont-iki (каз.) лесник (wont лес , iki мужик ), т.е. "мужик, принадлежащий территории леса" [с.2]; dwas-wos (шерк.) Березово (город в низовье реки) (dwas низовье реки , wos город ) [с.30] (DEWOS, 1966); Wos kutpp-пэ mis hordtl (низ.) В центре города корова мычит (загадка про колокол) (wos город ; kutdp центр + суф. местно-твор. падежа -nsr, mis корова ; hordtl мычит ) [Honti, 1989: 585]. Признак предмета, являющегося частью целого. Данная группа ФОПС в функции определения обозначает какой-либо признак, состоящий в том, что определяемый предмет является частью какого-либо целого. Причём определение указывает на целое, а определяемое — собственно на часть этого целого. Последнее может представлять собой нечто неделимое либо быть сложным механизмом. Под "механизмом" мы понимаем предмет, состоящий из нескольких частей. Эти части соединяются друг с другом посредством гвоздей, болтов, клея (или естественного сока), верёвок, ниток и т.д. и также рассоединяются при отсутствии этих соединяющих элементов. В случае, когда определение обозначает неделимое целое, определяемое обозначает одну из сторон, фрагмент этого неделимого целого.
Причастие-1 и инфинитив в атрибутивной функции в диалектах хантыйского языка
Причастия хантыйского языка делятся на причастия настоящего (причастие-1) и прошедшего времени (причастие-И). Это отмечается всеми исследователями, которые уже рассматривали хантыйское причастие [Терёшкин, 1961: 92, 1966: 334, 1967: 18; Кошкарёва, 1986: 26; Steiniz, 1950: 78-79, 1980: 25-26]. Два данных вида причастий существовали уже в протоуральском и имели форманты -/- (у причастий высокой частотности) и -т-(у причастий низкой частотности). Форманты - и -т- сохраняются во многих финно-угорских инфинитных глагольных формах [Серебренников, 1964: 167-175; 1967:211-217].
В современном хантыйском языке формант - обнаруживается в причастиях настоящего времени, а формант -т— в причастиях прошедшего времени, о чём можно судить на основании целого ряда исследований (Steiniz, 1950; Терёшкин, 1961; Karjalainen, 1964; Collinder, 1965). У суффикса причастия-І в разных диалектах наблюдаются фонетические варианты (восточные диалекты — это a/d, напр.: таШэ (вах.-вас.) идущий ; jarjkatd kas[ (вах.) шутящий человек , северные диалекты - это -// , напр.: mant[ (каз.) идущий ) [Терёшкин, 1966: 319-343, 1981: 68; Schifer, 1972: 205; Кошкарёва, 1990: 86]. Морфологическим оформителем причастий-П в обеих диалектных группах является суффикс -эт, напр.: wersm (повс.) делавший, сделанный .
Наличие индивидуальных показателей времени является одним из ярких глагольных признаков хантыйского причастия [Черемисина, Ковган, 1989: 39]. Данные показатели помогают локализовать признак относительно момента речи. Аналогичная ситуация наблюдается и в ареально близком хантыйскому селькупском языке [Кузнецова, 1995: 206]. "Причастия-1, соотнося собственное действие с действием глагольного сказуемого, способны передавать значение одновременности с моментом речи, а формы причастия-И служат для передачи отношений предшествования моменту речи" [Фильченко, 2002: 77-78].
Таким образом, причастие прошедшего времени обозначает признак, связанный с действием, завершившимся до момента речи (т.е. достигшим предела). Это говорит о том, что предельность является одним из основных категориальных значений причастий-И. Причастие-1, напротив, обозначает признак, связанный с не завершившимся в момент речи действием (т.е. с действием, своего предела не достигшим).
В данной работе необходимо упомянуть, что причастия и настоящего, и прошедшего времени в хантыйском языке могут иметь лично-притяжательные суффиксы и могут присоединять падежные флексии [Терёшкин, 1966: 334]. Однако причастия с данными морфологическими показателями имеют функцию обстоятельства и не являются средствами выражения признака предмета. Например: Ар[т Ifiil dmertd jelilwDl lit-dmen-d (вах.) Отец рыбу черпать ходит нам на еду (Ш-э— прич.-I от lit-d есть + прит. суф. 1-го л. дв. ч. -amen + суф. напр.-целевого падежа -а); здесь причастие-1 litdmend (доел.: "с целью, чтоб потребляющие пищу-мы двое") выполняет функцию обстоятельства цели. Тдуэ wermtd jem-il-пэ, ma leyndti jelilydhm (вах.) Когда костры разжигать они стали, я с ними тоже поехал (Jem — прич.-П от jeta начать, стать + прит. суф. 3-го л. мн. ч. -/7 + суф. местного пад. -пэ); здесь прич.-П (доел.: "когда начавшие-они") выполняет функцию обстоятельства времени [Терёшкин, 1961: 94]. В определительной функции хантыйское причастие выступает без каких-либо аффиксов притяжательности [Терёшкин, 1966: 335; Скрибник, Ковган, 1986: 41]. Например: Jay minajelilwol merem wdhm Iful tofydltdlata (вах.) Люди к нам приезжают, чтобы вывозить добытую рыбу (wdhm Iful добытая рыба ); здесь прич.-П wdhm выполняет функцию определения и не имеет притяжательных и падежных аффиксов. L arjkdws9 wditd tayiriB t d\ soymdt (вах.) В месте, где находится кладбище, сплошной березняк il arjkdwsd wdltd tsyi место, где находится кладбище + суф. местного пад. -пэ); здесь прич.-I wdtd выполняет функцию определения и не имеет притяжательных и падежных аффиксов, хотя главное (определяемое) слово t i место принимает формант местного падежа -пэ. Мы будем рассматривать причастия, оформленные словообразовательными суффиксами a и -эт, поскольку, как показывают примеры, признак предмета обозначается причастиями, не имеющими падежных и притяжательных формантов. Относительно залоговой дифференциации форм причастия следует сказать, что современное хантыйское причастие не имеет формальных показателей залога аналогично ситуации в мансийском и селькупском языках [ОчСЯ, 1980: 253-256]. Об этом свидетельствуют переводы Н.И. Терёшкина: werd делающий, делаемый (наст, вр.); wer-эт сделавший, сделанный (прош. вр.) [Терёшкин, 1966: 334]. Так же и в отношении казымского диалекта В. Штайниц отмечает, что "причастия настоящего и прошедшего времени употребляются как в активном, так и в пассивном значении" [Steiniz, 1980: 26]. Активный или пассивный залог у причастия настоящего или прошедшего времени понимается из контекста. "В качестве вершины определительного оборота форма причастия может иметь активную или пассивную семантику в зависимости от того, определяет оборот субъект или объект предложения" [Фильченко, 2002: 115]. Суффикс, оформляющий причастие, указывает лишь на время совершения действия, с которым связывается признак, обозначаемый причастием. В северо-хантыйских диалектах причастие-1 и инфинитив оформляются одним и тем же формантом { (Животиков, 1942; Чермисина, Ковган, 1989; Каксин, 1994, 2000). Например: wel[ (каз.) убивать, убивающий ; man{ (каз.) идти, идущий ; wmltai (каз.) учить, учащий ; wer{ (каз.) делать, делающий . В. Штайниц, описывая казымский диалект, называет данную группу лексем "причастие-инфинитив", подчёркивая, что "в большинстве хантыйских диалектов эти две формы отличаются, например, в южных диалектах d — суффикс причастия, a - суффикс инфинитива" [Steiniz, 1980: 25, 26]. Суффиксы инфинитива и причатия-1 отличаются и в восточно-хантыйских диалектах (Терёшкин, 1961; 1981). Однако хантыйский язык не имеет письменности, и материал фиксировался исследователями на слух, а данные суффиксы в восточных диалектах никогда не встречаются в ударном положении, и в речи звучат практически одинаково. В северных же диалектах идентифицировать причастие-1 и инфинитив можно только функционально. Поэтому до идентификации причастия-1 и инфинитива мы будем обобщённо говорить о них как об "определениях (или образованиях) на d/ii" (вост.) и "определениях на -//" (северн.).
Сравнительные конструкции в северной группе и северо-восточной подгруппе восточной диалектной группы
Порядок элементов, представленный в данной таблице, наиболее типичен для ККС всех хантыйских диалектов, однако иногда он может меняться: эталон с показателем сравнения могут "предшествовать прилагательному или следовать за ним" [Черемисина, Соловар, 1995: 27].
Рассмотрим сами конструкции в разных диалектах хантыйского языка. ККС северной группы диалектов и северо-восточной подгруппы восточно-хантыйских диалектов по грамматическому значению элементов ближе друг к другу, чем ККС вах-васюганского диалекта. В северной диалектной группе данное явление мы опишем на примере казымского диалекта, а в северовосточной подгруппе — на примере тром-юганского говора сургутского диалекта. Показателем сравнения в северных ККС служит либо послелог awstt (северн.) от , либо послелог kins a (северн.), kint a (сев.-вост.) в сравнении . В составе северных ККС оба послелога (kins а и await) абсолютно синонимичны и могут взаимозаменяться без изменения значения конструкции. В вах-васюганском диалекте мы не находим никаких вариантов какого-либо из этих послелогов. Помимо данных послелогов на сравнение указывает и суффикс -эк (северн.)/- 5зА: (сев.-вост.), присоединяющийся к модулю сравнения (в вах-васюганском диалекте подобного форманта не обнаруживается) Модуль иногда обходится без суффикса, что не отражается на значении конструкции в целом.
Будет несложно установить критерий, по которому мы разделим наши конструкции количественного сравнения на группы (теперь с точки зрения грамматики, а не диалектологии). Нужно отметить следующие факты, касающиеся элементов данных сравнительных конструкций: 1) модулем сравнения в рассматриваемых нами конструкциях всегда является средство выражения признака предмета (СВПП). В отношении северной группы и северо-восточной подгруппы, как показано выше, для значения конструкции в целом нет принципиальной разницы ни в грамматическом, ни в лексическом аспекте оформляется ли модуль сравнения суффиксом или нет; 2) предмет сравнения — это либо личное местоимение, либо существительное в форме основного падежа. Это относится к абсолютно всем выявленным нами конструкциям количественного сравнения с модулем - СВПП. Различие между местоимением и существительным в этом случае - только смысловое. Ни на грамматическую структуру конструкции, ни на значение СВПП дифференциация существительного и местоимения не влияет; 3) показателем сравнения является послелог, который во многом зависит от эталона сравнения. Во-первых, в плане расположения элементов конструкции показатель всегда следует непосредственно за эталоном, хотя места других элементов конструкции могут меняться. Во-вторых, форма показателя зависит от принадлежности эталона к той или иной 125 грамматической категории. Если эталоном является существительное, то показатель выступает без каких-либо морфологических оформителей. Если же эталоном является личное местоимение, то показатель присоединяет притяжательный аффикс, соответствующий лицу этого местоимения; 4) эталоном конструкции количественного сравнения может быть существительное или личное местоимение в форме основного падежа, личное местоимение с притяжательным аффиксом лица, соответствующего самому местоимению, а также средство выражения признака предмета. Принадлежность эталона к той или иной части речи отражается на порядке элементов сравнительных конструкций, а также на морфологическом оформлении показателя сравнения. В результате вышеизложенных фактов не оставляет сомнений то, что критерием для классификации конструкций количественного сравнения должен служить эталон, а точнее, его принадлежность к той или иной части речи. В отношении конструкций с эталоном - именем существительным, по нашему мнению, существуют два момента, заслуживающие внимания: 1) притяжательность, 2) порядок слов. Предмет сравнения, будучи существительным, оформляется притяжательным аффиксом, соответствующим своему лицу, и не берёт никаких аффиксов, будучи местоимением. Эта закономерность распространяется на любые сравнительные конструкции, а не только на конструкции данного типа. Эталон сравнения в данных конструкциях является существительным, а потому присоединяет притяжательные аффиксы, соответствующие своему лицу, сам. Эта закономерность распространяется исключительно на этот тип конструкций (на ККС). Притом в некоторых случаях предмет и эталон сравнения обходятся и вовсе без аффиксов притяжательности. Модуль и показатель сравнения в ККС данного типа не присоединяют аффиксов притяжательности. Показатель не имеет каких-либо морфологических оформителей, а модуль иногда 126 присоединяет суффикс -sak (-сак). Таким образом, из всех элементов сравнительных конструкций с эталоном — существительным только предмет и сам эталон сравнения могут присоединять притяжательные аффиксы. Судя по выявленным нами примерам на конструкции данного типа, в северных диалектах существует две модели построения этих конструкций: 1а) 1. Предмет + 2. Эталон + 3. kins a I await + 4. Модуль + суф. -sak. Например: Wot-aw mulhatl await tarum-sak. (каз.) Ветер крепче вчерашнего (доел.: "Ветер-наш от вчера крепкий"). Мир hot-aw katra hot-aw kins a karas -sak (каз.) Новый дом-наш выше старого дома-нашего (jilup hot новый дом , katra hot старый дом , -aw — прит. аффикс 1-го л. мн. ч. (-наш); karas высокий + суф. -sdk) [Черемисина, Соловар, 1995: 27]. Juyan As kins i aj-sak. (каз.) Речка меньше Оби (Juyan речка , As Обь , aj маленький + суф. -sak) [Сенгепов, 1988: 78]. Ma jaj-em kins a Ш-sak. (каз.) Я ниже своего (старшего) брата (та я , jaj-em мой (старший) брат , Ы низкий + суф. -sak) [З.Н.Л., 2000]. В шурышкарском диалекте северной группы показателем сравнения выступает послелог dlt[, соответствующий казымскому показателю сравнения await. Например: Low ul[ alt[ un-sak. (шурш.) Лошадь больше оленя {low лошадь , ul{ олень , ип большой + суф. -sdk) [ХСШ, 1985: 114].
