Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические предпосылки изучения прецедентного текста 12
1. Широкое и узкое понимание интертекстуальности 12
2. Понятие прецедентного интекста 27
3. Концепции межъязыковой эквивалентности 48
4. Перевод прецедентных интекстов 54
5. Прецедентный текст и интекст как особый вид реалии 60
Глава II. Прецедентные интексты в ткани художественного произведения 66
1. Уровни интертекстуальности анализируемого текста 66
2. Двойная коннотация прецедентного знака 71
3. Виды прецедентных текстов в художественном произведении 74
4. Прецедентные имена 76
5. Особенности диалогической эквивалентности прецедентных интекстов 78
Глава III. Лингвокультурная природа прецедентного интекста с точки зрения перевода 85
1. Передача функций интертекстуальной отсылки при переводе 85
2. Модели передачи прецедентных интекстов 92
3. Пробный психолингвистический опрос 95
4. Восприятие прецедентных интекстов в тексте перевода 103
5. Сохранение двойной коннотации прецедентного знака при переводе... 105
Заключение 108
Список литературы 113
Список сокращений 125
Приложения 126
- Широкое и узкое понимание интертекстуальности
- Понятие прецедентного интекста
- Уровни интертекстуальности анализируемого текста
- Передача функций интертекстуальной отсылки при переводе
Введение к работе
Предметом настоящего исследования выступает прецедентный интекст в сопоставительном аспекте. Таким образом, мы рассматриваем прецедентный интекст с точки зрения межъязыковой эквивалентности его перевода (на материале русского, немецкого и английского языков). Языковой афоризм, который при включении в другой текст становится прецедентным интекстом, восходит к тексту-источнику, создавшему прецедент, и является при этом фрагментом текста-источника либо совпадает с ним по объему.
Объектом исследования является интертекстуальность.
Актуальность диссертационной работы. Современная лингвистика вышла на следующий после текста уровень анализа языка - уровень изучения надтек-стовых явлений, а именно, обратилась к исследованию метатекста , гипертекста , cBepxTeKCTaJ и интертекста. Одним из важных аспектов такого рода исследований стало рассмотрение интертекстуальных связей. Понятие интертекстуальности являет собой следующий шаг по сравнению с исследованиями влияний и
Метатекст, по сути, представляет собой рефлексию в тексте по поводу его собственной структуры, это могут быть, например, фразы типа: «В этом разделе я буду говорить о ...» и т. д. (Вежбицка, 1978, с. 404) в нехудожественных жанрах. В художественной литературе встречаются еще более сложные метатексты - и тогда «принципы построения текста проецируются на сам текст. Происходит слияние творческого и дискурсивного подходов, выделенное Ландоу» (Визель, 1997, б. п.). Например, роман «Если однажды зимней ночью путник» Итало Кальвино имеет изощренную метатекстуальную структуру.
2 Под гипертекстом понимают сложный, нелинейно структурированный и соответствен
но нелинейно читаемый текст (Idensen, б. п.). Такую многомерную структуру имеют словари,
тексты со сносками и комментариями. По этому принципу устроены все сетевые электрон
ные тексты. Однако существовали гипертексты и до возникновения электронной формы, хо
тя автор данного понятия, Т. Нелсон, и считает, что гипертекст в строгом смысле слова -'это
текст, который не может быть напечатан. В целом любой текст, содержащий отсылку, пере
ключающую на другой фрагмент текста (линк), являет собой гипертекст, и этот принцип ис
пользуется издавна. Гипертекст зачастую напрямую связан с интертекстуальностыо, так как
обладает способностью выражать межтекстовые связи в большей степени, нежели линейный
текст или текст в форме книги (Landow, 1992, б. п.). В качестве примера можно привести
«Улисса» Джойса и др.
3 Понятие сверхтекста исследуется Г. В. Битенской и Н. А. Купиной и определяется ими
как «совокупность высказываний, текстов, ограниченная темпоралыю и локально, объеди
ненная содержательно и ситуативно, характеризующаяся цельной модальной установкой,
достаточно определенными позициями адресанта и адресата, с особыми критериями нор
мального/анормального» (Битенская и Купина, 1994, с. 215).
4 традиций в литературе. Интертекстуальность - это термин, «используемый для того, чтобы обозначить отношение между рассматриваемым текстом и другими текстами, которые могут быть как художественными, так и нехудожественными». Интертекстуальность - понятие более широкое, чем влияние того или иного автора, но вместе с тем оно представляет собой «условие, благодаря которому текст является текстом» (The UVic Writer's Guide. Intertext, Intertextuality, б. п.), это взаимодействие «отдельных текстов в плане содержания и выражения» (Гончарова, 1993, с. 20).
В конце XIX в. была создана энциклопедия М. И. Михельсона (1997 а и б), в предисловии к которой автор-составитель различал меткие и ходячие слова. Можно утверждать, что термин «ходячие слова» (в широком смысле) предваряет понятие прецедентного текста. В современной же отечественной науке специалисты по лингвострановедению изучают понятие «языкового афоризма», который характеризуется массовой воспроизводимостью (Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров определяют его как «фразу, которая всем известна и потому в речи не творится заново, а извлекается из памяти» (Верещагин, Костомаров, 1990, с. 71). Разработаны приемы семантизации афоризмов в контекстах (Верещагин, Костомаров, 1976, с. 185-186). Существует также пробное ассоциативное исследование Ю. Н. Караулова, выявившее наличие определенных видов прецедентных текстов и, как следствие, языковых афоризмов в сознании носителей русского языка (Караулов, 1987, с. 241-244). И. Ю. Марковина, Ю. А. Сорокин, И. В. Жельвис исследуют культурные лакуны, которые выступают в том числе в виде прецедентных текстов.
Таким образом, данный вопрос рассматривался в рамках культурологии и литературоведения, но еще не подвергался широкому лингвистическому анализу. Как справедливо замечает П. X. Тороп, «в вопросах изучения контактов между текстами отсутствует пока научная строгость, научная модель для понимания и анализа этих проблем» (Тороп, 1981, с. 40).
Однако в лингвистике уже анализировались различные аспекты интертекстуальности: виды отражения речи рассматривал Б. П. Ардентов, интертекстуальность диалогической речи исследовали Н. Д. Арутюнова и А. Р. Балаян (Арутю-
5 нова, 1992, с. 63-65). И. Курц изучал виды передачи чужой речи, в том числе различные цитаты (Kurz, 1976). Также цитаты и другие виды интертекстуальных отсылок рассматривают Е. А. Козицкая, В. Е. Чернявская, А. В. Снигирев и др. Вместе с тем сам прецедентный текст стал объектом внимания ученых лишь недавно. Это связано с осознанием ключевой роли прецедентных текстов в кон-цептосфере какого-либо языка.
На настоящий момент исследованы различные частные проблемы интертекстуальности. В российской науке рассмотрены способы построения интертекстуальной рамки и форм диалогизма в литературе (Бушманова, 1996, с. 25-26), проблема квазицитат, а также полигенетических (восходящих к нескольким текстам) отсылок (Козицкая, 1998, с. 11-23), Самой разработанной является проблема классификации всевозможных источников. Так, Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров выделяют 4 крупных вида «языковых афоризмов» (Верещагин, Костомаров, 1976, с. 71-73). Такого рода классификации связаны с распределением текстов по родам и жанрам литературы, по функциональным стилям и типам текстов. Н. А. Купина классифицирует идеологические источники тоталитарной эпохи, а Е. М. Циглер (1999, с. 6-10) выделяет библейские, мифические, фольклорные, исторические и литературные подгруппы источников. В принципе этот подход дает простор для бесконечных классификаций, ввиду многообразия источников. Для сопоставительного исследования, возможно, и является важным определить специфику набора источников, к которым прибегает та или иная культура, но настоящее исследование не ставит это своей целью. Более приемлем подход Т. А. Сандаловой и Е. А. Козицкой. По-разному, но с лингвокульту-рологической точки зрения, обе исследовательницы подходят к проблеме источников интертекстуальных отсылок. Т. А. Сандалова (1998, с. 11) анализирует состав двух основных типов: 1) идеологизированных и 2) неидеологизированных источников современной отечественной культуры, а Е. А. Козицкая выделяет 6 типов «текстов-источников» (Козицкая, 1998, с. 16-17) по признаку их универсальности в аспекте отношения к той или иной культуре.
Также классифицированы виды вторичных текстов в целом (Майданова, 1994, с. 81). Функции интертекстуальной отсылки и способы введения ее в текст
анализирует В. Е. Чернявская (1998). Эксплицированные и импдицированные виды отсылки классифицировала Е. А. Козицкая (1998). Ученые также активно изучают вопросы маркированности интертекстуальной отсылки. Среди них И. Хельбиг, А. Нойберт, И. Дитер и др. Значимые критерии выделения интертекстуальной отсылки исследовала Е. А. Козицкая. Виды интретекстуальности, способы интеграции чужого слова в свой текст на материале художественной литературы рассматривали Р. Лахманн, М. Пфистер, У. Бройх, У. Хебель, С. Хольци-ус, Н. А. Кузьмина, А. В. Снигирев.
Существуют и отдельные исследования, посвященные собственно прецедентным текстам. Так, семантические отношения, возникающие между прецедентным интекстом и его источником, а также их структуру на фонетическом, словообразовательном, лексическом и синтаксическом уровнях (на примере политического анекдота) исследовала Н. А. Купина (1995). Т. А. Сандалова (1998) рассмотрела прецедентные тексты с точки зрения языковой игры в структурно-грамматическом аспекте, а именно, на уровне предложения и сложного синтаксического целого (ССЦ). Однако эти исследования могут быть лишь первым шагом на пути изучения прецедентного текста. Еще не вполне реализован подход, о необходимости которого говорил М. М. Бахтин, когда писал, что диалогические отношения являют собой «особый тип смысловых отношений, членами которых могут быть только целые высказывания (или рассматриваемые как целые, или потенциально целые)...» (Бахтин, 1979 б, с. 303). Отдельные идеи по поводу такого рода семантических отношений, возникающих между принимающим текстом, интертекстуальной отсылкой и текстом-источником, высказывали П. X. Тороп (1981), Е. В. Джанджакова (1988), И. В. Гюббенет (1991) и И. М.Попова (1997).
Изученными являются также основные приемы и эффекты деформации прецедентных интекстов: ситуативные и тональные сдвиги; концентрация идеи; сдвиги в функции персонажа; сюжетно-композиционные повороты. А. А. Евстю-гина установила, что языковой афоризм как прецедентный интекст включается в особым образом организованный контекст - усиливающий, трансформирующий, изменяющий первичный смысл прецедентного текста. Как указывает исследова-
7 тельница, «эффекты деформации прецедентных текстов следующие: снижение тональности прецедентного текста и текста-источника в целом; буквальное восприятие метафорического смысла, характерного для прецедентного текста; контрастная двуситуативность; подтверждение вневременной ценности прецедента; ситуативные сдвиги; сдвиги в функции персонажа; расширение хронотопа; концентрация, сгущение текста-источника» (Евстюгина, 1995, с. 15). Вслед за Н. А. Купиной автор отмечает ряд приемов деформации речевой ткани языкового афоризма уже в качестве прецедентного интекста (замена элемента, вставка, инверсия, «диверсия» левого и/или правого контекста) (Там же, с. 14). Доказано, что степень формальной деформации прецедентного интекста может быть различной: от изменения грамматической формы составного элемента до существенного структурно-синтаксического преобразования словесного прецедентного знака (Там же, с. 14).
Итак, наиболее изученными в научной литературе являются различные вопросы, связанные с цитатами, а также источники и виды деформации прецедентных интекстов. Но не все проблемы решены:
нет терминологического единства и четкого разграничения при употреблении терминов, которые обозначают явления, близкие понятию «прецедентный интекст»;
не существует исчерпывающего исследования, в котором интересующая нас проблема межъязыковой эквивалентности прецедентного интекста была бы рассмотрена с лингвистических, а не культурологических или литературоведческих позиций;
необходимо изучать не только грамматическую структуру и функциональную принадлежность прецедентного интекста, но и рассмотреть его как текстовое целое, учитывая при этом и семантику, и форму прецедентного текста как знака (для чего особенно подходит сопоставительное исследование);
отсутствует полная и последовательная классификация типов прецедентных интекстов;
проблема не затрагивалась в сопоставительном аспекте, а именно, не изучены модели межъязыковой эквивалентности художественного перевода прецедентного интекста.
Изучение данных вопросов может иметь значение в прикладном аспекте для русского, немецкого и английского языкознания, а также для общей лингвистической теории.
Цель работы - определение особенностей межъязыковой эквивалентности прецедентного интекста на исходном и переводящем языках (ИЯ и ПЯ) в художественном произведении при переводе.
В соответствии с поставленной целью в работе решаются следующие задачи:
уточнить понятие прецедентного интекста;
изучить типы прецедентных интекстов;
определить признаки сохранения прецедентности интекста при художест-венном переводе;
выявить факторы, влияющие на предпочтение того или иного способа передачи прецедентных интекстов при переводе;
установить модели межъязыковой эквивалентности прецедентных интекстов.
Материалом исследования послужили два англоязычных романа. В них были изучены прецедентные имена и 23 представляющих собой крупные единицы прецедентных интекста и соответственно 46 переводных прецедентных интекстов, отобранных методом сплошной выборки, а также различные варианты их перевода на русский и немецкий языки, как существующие в языковой культуре, так и на потенциально возможные.
Для исследования были выбраны тексты двух романов трилогии «Дипломированный чародей, или Приключения Гарольда Ши» Л. Спрэга де Кампа и Ф. Прэтта, а именно «The Mathematics Of Magic» и «The Castle Of Iron».
Результаты можно экстраполировать на другие типы художественных текстов, так как речь идет, по сути, о двух принципиальных подходах - переводе интекста сообразно принципам содержательной либо функциональной эквивалентности. Так как речь идет всего о двух типах эквивалентности, то изученные материалы могут дать достоверные результаты, а привлечение новых материалов не повлияло бы на данные результаты.
9 В качестве основного метода исследования выступает метод сопоставительных исследований. Для решения отдельных задач использовались следующие конкретные методы: метод компонентного анализа, метод стилистического анализа текста, метод трансформации, метод психолингвистического исследования, а кроме того применялся один из статистических методов, а именно корреляционный анализ. Социопсихолингвистический эксперимент основан на принципах тестов в разработке Т. М. Дридзе (1978).
Практическая ценность работы заключается в возможности использования ее результатов при разработке лингвострановедческих курсов и курсов теории и практики перевода, при составлении учебных пособий, чтении спецкурсов и проведении спецсеминаров по вопросам национально-культурной специфики фоновых знаний и языковой картины мира, по вопросам речевой коммуникации, прагматики текста, особенностей строения текста, по проблеме типов эквивалентности и переводческих приемов, а также для преподавания вузовских дисциплин «Теория перевода», «Лингвострановедение», «Лингвистика текста», «История литературы страны изучаемого языка», «Лингвостилистический анализ художественного текста» и в практике перевода.
Научная новизна диссертационной работы состоит в следующем: 1) уточнено понятие прецедентного интекста (как языкового афоризма) применительно к целям и задачам сопоставительного исследования; 2) определены типы прецедентных интекстов как особого вида реалии и выделены прецедентные интексты различных уровней, а именно, универсальные, национально, исторически и субкультурно ограниченные, а также микропрецедентные тексты; 3) установлены такие признаки сохранения прецедентное интекста при художественном переводе, как наличие двойной коннотации прецедентного знака и узнавание респондентами; 4) выявлены факторы, влияющие на предпочтение того или иного способа передачи прецедентных интекстов при переводе; 5) установлены модели
10 межъязыковой эквивалентности прецедентных интекстов в виде двух основных типов - функциональной диалогической эквивалентности и содержательной.
Теоретическое значение работы определяется тем, что она может помочь осмыслению национально-культурных особенностей языка и несовпадения культурного знания прецедентных текстов у различных народов, может способствовать развитию новых научных представлений в лингвистике текста, теории перевода и германистике. Таким образом, был внесен определенный вклад в общую теорию интертекстуальности и была предложена теоретическая и методологическая основа для подобных исследований на материале других языков.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, приложения, библиографических списков - списка использованной литературы, списка словарей, энциклопедий, справочных пособий и критической литературы, списка файлов Интернета и списка источников.
Основные положения, выносимые на защиту:
Прецедентные интексты - это языковые афоризмы сверхтекста определенной языковой культуры. Прецедентные интексты в ткани художественного произведения влияют на его смыслы и требуют передачи при переводе.
Прецедентные интексты как особый вид реалии могут быть универсального, национального (субкультурного, исторического) и микропрецедентного уровня.
3. Сохранение прецедентности интертекстуальной отсылки подразумевает
сохранение двойной коннотации прецедентного интекста, что достижимо в рам
ках функциональной эквивалентности оригинала и перевода и нередко не может
быть передано по принципам содержательной эквивалентности.
4. Отступление от содержательной эквивалентности при переводе прецедент
ных интекстов находится в сложной зависимости, с одной стороны, от преце-'
дентного текста в плане темы, жанра и наличия жанровых аналогов в другой культуре и, с другой стороны, от принимающего произведения в плане характера его интертекстуальности и интердискурсивности и общего замысла, а также в плане ближайшего и более широкого окружения прецедентного интекста (его контекста). Выбор того или иного способа передачи прецедентного интекста зависит от нескольких факторов - уровня прецедентного интекста, функции прецедентного интекста и наличия/отсутствия известных в языковой культуре переводов данного прецедентного текста и, наконец, от субъективного решения переводчика. С точки зрения взаимоотношения двух культур в зависимости от уровня языкового афоризма вырабатываются различные возможности передачи - от готового варианта и инокультурного варианта и компенсации до отказа от передачи прецедентности.
5. Функциональная эквивалентность в виде эквивалентности диалогической может диктовать отступление от содержания передаваемого прецедентного интекста вплоть до его замены или переноса интертекстуальности на другие языковые уровни текста.
Апробация работы: В рамках работы над диссертацией были прочитаны доклады на лингвистических чтениях в Уральском педагогическом университете (1999, 2000, 2001 гг.) и лингвометодических чтениях в Уральском техническом университете (1999, 2000 гг.), а также на научных конференциях и семинарах в Уральском государственном университете (1999, 2000 гг.) и на конференции переводчиков в Институте международных связей (2001 г.). Диссертация была заслушана на заседаниях кафедры романской филологии Уральского государственного педагогического университета.
Широкое и узкое понимание интертекстуальности
В последнее время все большее количество работ посвящается «диалогизму» и «полифоничности» в тексте (Гон и Дайнеко, 1998, с. 17), «чужому слову в тексте», «диалогизации текстов» (Попова, 1997, с. 6) или же интертекстуальности. Эти разработки находятся в русле идей М. М. Бахтина, Ю. Кристевой и ряда других теоретиков. «Подобные способы интерпретации оригинальных текстов опираются на выявление тех базовых понятий, метафор или языковых фигур, которые ... указывают на его связь с классическими образцами и оттеняют их своеобразное эхо в последующих текстах. Как известно, такой подход к структуре текста привел к классификации, в соответствии с которой произведения делятся на "тексты-источники" и "вторичные тексты"» (Гон и Дайнеко, 1998, с. 17).
А. М. Гон и В. В. Дайнеко приходят к выводу о роли устойчивых соответствий при переводе такого рода текстов: «Очевидно, что умение "узнать" аллюзии, эхо, намеки и т. д. на тексты-источники, во-первых, требует высокой филологической и читательской культуры переводчика и, во-вторых, предполагает использование при переводе своеобразного "готового" материала ... который нес бы в себе "следы" текста-источника, отсылал бы читателя перевода к "архетексту"». Данные теоретики предлагают дополнить переводческий принцип св. Иеронима «не слово словом, а смысл смыслом» новым положением: «диалог - диалогом» (Гон и Дайнеко, 1998, с. 18).
На настоящий момент не сложилось единого понимания интертекстуальности. В частности, И. Дитер дает ей следующее определение: «Интертекстуальность присутствует там, где можно привести причины, указывающие на то, почему реципиент может распознать, что автор применил формулировку, в которой может быть распознана отсылка к другому тексту» (Dieter, б. п.). В качестве 13 таких причин исследователь называет различные средства маркирования интертекстуальности, намерение автора или обстоятельства, которые привели к неосознанной отсылочности.
Выделяют три источника отечественной теории интертекста: полифоническое литературоведение М. М. Бахтина, работы Ю. Н. Тынянова по пародии, понимаемой им широко, и теория анаграмм Ф. де Соссюра. Сам интертекст определяется как «основной вид и способ построения художественного текста в искусстве модернизма и постмодернизма, состоящий в том, что текст строится из цитат и реминисценций к другим текстам» (Руднев, 1997, с. 113). Разумеется, интертекст существует не только в художественной литературе, хотя именно применительно к современной литературе говорят о таком свойстве текста, как центонность, т. е. пронизанность отсылками к другим текстам (Сухотин, б. п.).
Предпосылкой для изучения интертекстуальности послужили теория бродячих сюжетов немецкого ученого Т. Бенфея, труды В. М. Жирмунского, В. Я. Проппа, Э. Б. Тейлора, Дж. Фрейзера, опирающиеся на идею Ф. Шеллинга -Я. Грима, согласно которой вся литература исходит из мифа, а также особенности постмодернистской литературы, к числу которых относят сознательную «вторичность» и интертекстуальность (Циглер, 1999, с. 1-2).
Проблема интертекстуальности стала активно изучаться с середины XX в. Большинство исследователей придерживается широкого толкования понятия интертекстуальности, существующего наряду с более узким. Тогда в этом же кругу явлений рассматриваются гипертекст, сверхтекст, перевод и т. д. Понятие же интертекста связывают с интертекстуальными вставками. В этом же кругу явлений рассматривают вертикальный контекст (Гюббенет, 1991, с. 7).
Прецедентный интекст представляет собой по сути частный случай интертекстуальной отсылки, которая изучалась как отечественными, так и зарубежными исследователями. Одним из первых на проблематику своего и чужого в тексте обратил внимание М. М. Бахтин. Основа для создания теорий интертекстуальности была заложена в его эстетике диалогизма и исследованиях полифонического романа. Как указывает И. М. Попова, интертекстуальность подразумевает «не простое подражание или копирование, но "творческий диалог", не только повторение, но развитие, смыкаясь по этим параметрам с понятием "традиции" и бах-тинскими терминами "чужое слово" и "диалогизации текста"» (Попова, 1997, с. 6). В частности, Р. Морган замечает, что интертекстуальность в аспекте структурного анализа текстов по отношению к более крупным системам использования знаков культуры предполагает перемещение внимания с триады «автор/произведение/традиция» на триаду «текст/дискурс/культура». Это ведет к замене традиционной эволюционной модели истории литературы на синхронную модель литературы как знаковой системы (Landow, 1992, б. п.). Как пишет Н. И. Бушманова, «под культурно-исторической концепцией "интертекста Бахтина" понимают диалог языков, возникающий либо на основе цитирования слова в новом литературном контексте, либо скрещивания пародирующего и пародируемого, "чужого", слова», а под интертекстуальностью - «качество произведений, создаваемых на основе уже имеющихся текстов» (Бушманова, 1996, с. 10). И все последующие изыскания по-новому преобразуют понятие диалога в понятие интертекстуальности. Если бахтинские идеи тесно связаны с понятием образа автора и авторского замысла, то интертекстуальные концепции сопровождаются провозглашением смерти автора у Р. Барта, смерти субъекта у М. Фуко (Polubojarinowa, 1998, б. п.). М. М. Бахтин также классифицировал виды «слова с установкой на чужое слово (двуголосого слова)» (Бахтин, 1979 а, с. 231).
После М. М. Бахтина вопросы интертекстуальности рассматривались в русле западного постструктурализма и деконструктивизма, а также постмодернистского литературоведения такими авторами как Р. Барт, Ю. Кристева, Ж. Женетт, И. Смирнов, М. Риффатер, У. Эко, Л. Женни и др. (Руднев, 1997, с. 114-115). Интертекстуальность в различных аспектах изучали также Р. де Богранд и У. Дресслер, Р. Лахманн, У. Бройх и М. Пфистер, А. Нойберт, К. Бэлси, К. Тара-новский и многие другие. К числу отечественных исследователей относятся Ю. Н. Тынянов, А. К. Жолковский, И. В. Арнольд и др. Само понятие прецедентного текста впервые было введено Ю. Н. Карауловым. В лингвистике в настоящее время исследование прецедентного текста активно ведется в рамках лингвокультурного направления. Н. Д. Бурвикова, В. Г. Костомаров и ряд других теоретиков рассматривают языковые афоризмы как часть национального культурного знания.
Интертекстуальность как научная проблема - это объект исследования самых различных отраслей науки - лингвистики текста, структурной лингвистики, стилистики декодирования и литературоведения (Попова, 1997, с. 6). Так, была осознана сложность и неоднородность явления интертекстуальности, возможности разных подходов. Разграничивают интертекстуальность как надъязыковой характер мышления (Р. Барт, Ж. Лакан, М. Фуко, Ж. Деррида и др.) и интертекстуальность как собственно литературное явление, развивающееся по внутренним законам художественной логики (М. М. Бахтин, нарратолог Л. Дэлленбах, И. Смирнов и др.).
Понятие прецедентного интекста
Следует отметить, что в сфере исследования интертекстуальных отсылок существует терминологический плюрализм. Помимо термина «прецедентный текст» встречаются также термины: исходный (первичный) текст; архетекст; текст-источник; генотекст; пратекст; прототекст; претекст; языковой афоризм; логоэпистемы и экфоремы; протослов и перифраз. Все эти термины обозначают некое интертекстуальное явление . Что касается классификации типов текста, то следует отграничить от явлений интертекстуальности смежное, но отличное явление гипертекста как нелинейного письма. Однако терминологический произвол вносит существенную путаницу. В совершенно ином смысле употребляет это слово Ж. Женетт. Понятие метатекстуальности у Ж. Женетта также отличается от понятия метатекста, которое исследует А. Вежбицка и которое сопоставимо с автонимической речью (Хазагеров, б. п.).
Если большинство исследователей говорят об интертекстуальности - феномене, предполагающем обязательное знание других текстов для восприятия и производства текста (например, Р. Богранд - У. Дресслер), то Ж. Женетт вводит термин «транстекстуальность». Речь идет фактически об интертекстуальных связях.
В классификации Ж. Женетта отдельные виды связей пересекаются. Например, прямая цитата образует гипертекст. Метатекстуальность, т. е. комментирующий характер текста, выводится уже по основанию другого уровня, а именно из содержания. Также в другом ряду находятся явления плагиата или парафразы. Но удачным представляется выделение архитекстуальности. Кроме того, Ж. Же-нетт рассматривает понятие паратекста (перитекст - название текста, предисловие; эпитекст - комментарии и т. д.). Последнее относится уже не к интертекстуальным связям, а к связям внутритекстовым. В целом же данная классификация охватывает самые разнообразные текстовые связи, не только те, которые связываются с определенным культурным знанием. Она остается в рамках концепций широкого, даже синкретического понимания интертекстуальности, как это принято у западных постмодернистов, и не лишена противоречий. Все это говорит о том, что понятие «прецедентный текст» наиболее емкое и удобное для изучения затронутых в настоящем исследовании вопросов, тем более что мы отдаем предпочтение узкому пониманию интертекстуальности.
Существует два глобальных, с точки зрения порождения и восприятия текста, подхода при воспроизведении чужой речи: линейный и живописный стиль (Во-лошинов, 1995, с. 336-337). В случае с прецедентным текстом передается не только предметно-содержательная сторона речи, как это происходит в рамках линейного стиля, но и индивидуальные языковые черты речи, т. е. мы имеем дело с живописным стилем передачи чужого слова. Для передачи чужого слова в русском языке развит шаблон прямой речи гораздо больше, чем шаблон речи косвенной, особенно по сравнению с некоторыми языками (Там же, с. 350). При этом художественная литература оперирует «сочиненным словом», являясь пространством для размещения «чужих слов» и «как бы чужих слов» (Там же, с. 380), но прецедентный интекст является собственно чужими словами.
Понятие «прецедентный текст» разработано в отечественной науке. Этот термин употребляет, например, Н. А. Купина (1995), А. В. Хохлов (1997) и многие другие. Данное понятие и данный термин были введены Ю. Н. Карауловым. Этот теоретик рассматривает проблему применительно к сознанию языковой личности, давая следующее определение: «Назовем прецедентными тексты, (1) значимые для той или иной личности в познавательном или эмоциональном отношениях, (2) имеющие сверхличностный характер, т. е. хорошо известные широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, (3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» (Караулов, 1987, с. 216). С учетом первого пункта, «заявление об отпуске», как отмечает исследователь, не может быть прецедентным текстом, несмотря на то, что это повторяющийся жанр. В то же время прецедентные тексты связаны не только с художественной литературой, но и с мифами, преданиями, анекдотами, философскими и идеологическими произведениями, иногда с публицистикой и т. д. Естественно, что набор прецедентных текстов постепенно меняется в ходе исторического развития.
В настоящем исследовании мы будем употреблять термин «прецедентный интекст», понимаемый как языковой афоризм, вживленный в ткань принимающего текста.
Ю. Н. Караулов рассматривает вопрос о языковой личности и национальном характере. Языковую личность следует изучать только в рамках национальной специфики языка. Исследователь различает в языковой личности (ЯЛ) волевые и интеллектуальные характеристики, причем при исследовании последние выдвигаются на первый план. Для Ю. Н. Караулова изучение ЯЛ начинается с установления иерархии смыслов и ценностей в ее картине мира, в ее тезаурусе. И хотя данный теоретик концентрируется скорее на индивидуальной ЯЛ, он отмечает, что «некоторая доминанта, определяемая национально-культурными традициями и господствующей в обществе идеологией, существует, и она-то и обусловливает возможность выделения в общеязыковой картине мира ее ядерной, общезначимой инвариантной личности», что является аналогом понятия базовой, общей для всех членов общества личности в социальной психологии» (Караулов, 1987, с. 37).
Исследователь различает три уровня языковой личности: 0. Семантический уровень обыденного языка, уровень ординарных смысловых связей слов, их сочетаний и лексико-семантических отношений, где еще нет возможности для проявления индивидуальности (если это не иностранный для данной ЯЛ язык); 1. Тезаурусный, лингво-когнитивный уровень индивидуальной картины мира; 2. Мотивационный уровень мотивов и целей, движущих развитие ЯЛ, ее поведение, управляющих ее текстопроизводством и в конечном итоге определяющих иерархию смыслов и ценностей в ее языковой модели мира.
Вообще же вопрос о том, в какой мере языковая картина мира воздействует на понятийную позицию решается учеными по-разному. В рамках гипотезы лингвистической относительности последняя полностью детерминируется языковой картиной мира. Г. В. Колшанский не признает влияния языковой картины мира на понятийную позицию. Е. В. Бабаева указывает на то, что при сопоставлении национальных языковых картин мира гиперболизируются либо различия (у В. фон Гумбольдта и неогумбольдтианцев), либо сходство, однако же есть свидетельства о наличии общих и специфических характеристик в национальных картинах мира. Согласно мнению самой исследовательницы национальная картина мира не однородна, а включает в себя стабильную и переменную части, последняя же связана с временными и социальными факторами, с дифференциацией общества (Бабаева, 1997, с. 5). Это логически влечет за собой ценностный подход к картине мира, который, по свидетельству исследовательницы, представляют также В. Н. Телия и Н. Д. Арутюнова.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что точка зрения Ю. Н. Карауло-ва по большому счету совпадает с мнением других исследователей по данному вопросу. Языковая личность обладает на всех трех уровнях как постоянной, так и подвижной смысловой частью, при этом инвариант национальной картины мира существует на лингво-когнитивном уровне (Караулов, 1987, с. 39).
Уровни интертекстуальности анализируемого текста
Для исследования нами были выбраны тексты двух романов в жанре пародийного фэнтези «The Mathematics Of Magic» (MM) и «The Castle Of Iron» (CI) из трилогии «Дипломированный чародей, или Приключения Гарольда Ши» Л. Спрэга де Кампа и Ф. Прэтта (Lyon Sprague de Camp, Flether Pratt), их переводы на русский язык «Математика волшебства» (MB) и «Железный замок» (ЖЗ) и их переводы на немецкий язык «Die Kunst der Mathemagie» (KM) и «Staehlerne Festung» (SF). Первый роман трилогии содержит ссылки на чужие для всех трех исследуемых языковых культур прецедентные тексты и достаточно специфические по духу и стилю прецедентные тексты (древнескандинавской мифологии). Они не столь широко известны в общеевропейской культуре, и поэтому именно этот роман не привлекался для анализа. Два же оставшихся романа трилогии полны взаимных перекрестных отсылок. Во втором романе («Математика волшебства») присутствует множество прецедентных текстов общеевропейской значимости, а также прецедентных текстов англоязычной культуры, среди всех них наибольшее значение имеет «Faerie Queene» Э. Спенсера. Третий роман трилогии («Железный замок») также строится на внешнем по отношению к английской, немецкой и русской культурам тексте «Orlando Furioso» Ариосто («Неистовый Роланд» - HP), но данный прецедентный текст был предметом подражания в «Faerie Queene», а также принадлежит к базовому слою сверхтекста общеевропейской культуры.
Доказательством интертекстуальности анализируемых текстов является наличие абсолютного большинства признаков «текста в тексте», выделяемых Ю. М. Лотманом. В настоящей работе классификация Ю. М. Лотмана используется для краткого анализа прецедентных текстов-субстратов по отношению к исследуемым произведениям.
К признакам текста в тексте относятся: 1) включение в текст участка, закодированного тем же самым, но удвоенным кодом (роман в романе, мотив зеркала и тема двойника); 2) коллаж «вещей» и «знаков вещей» (документальные врезки, сон героя); 3) композиционная рамка; 4) введение в текст текстов в фрагментарном виде (цитаты, отсылки, эпиграфы и др.); 5) двойное или многократное кодирование всего текста сплошь (Лотман, 1981).
В исследуемых текстах представлены роман в романе, тема двойников, коллаж вещей и знаков вещей, композиционная рамка, фрагментарные тексты в тексте, многократное кодирование.
Роман в романе. Герои, знатоки литературы, отправляются в художественные миры других текстов, которые в данном случае выступают в роли субстратов, как то «Царица фей» Э. Спенсера, фрагментарно «Кубла Хан» Колриджа («Kubla Khan» - КК) и «Неистовый Роланд» Ариосто, где действуют законы хронотопа данных текстов, присутствуют персонажи, а также воспроизводятся элементы сюжета и основной идейно-содержательный конфликт «Царицы фей» и «Неистового Роланда». Можно сказать, что вышеназванные произведения являются прецедентными текстами-субстратами для исследуемых романов. Однако заимствованные персонажи подвергаются пародийному переосмыслению. Например, сэр Артегаль, олицетворение справедливости у Спенсера (Lexikon der Weltliteratur, Bd. II, s. 66), оказывается «здоровяком» со «свирепой, смуглой физиономией с перебитым носом», производящим аресты (MB, с. 223). «Лучший сарацинский рыцарь Руджер» (HP в переводе А. И. Курошевой, с. 184), о котором говорится, что «меж западным пределом и Левантом / Прекрасней юноши на свете нет...» (HP в переводе М. Л. Гаспарова, с. 50), предстает теперь как «крупный детина» (ЖЗ, с. 314), лезущий в драку со всеми. Главные герои пеленают его и похищают. (Ср. у Ариосто «...и не чаявшего беды / Они хвать удальца на сонном ложе! (...) Голый, связанный, / Что он мог, пробудившись от сна?» (HP в переводе М. Л. Гаспарова, XLV, с. 377)). Безупречный паладин1 изображен медленно соображающим простаком (ЖЗ, с. 427), изливающим потоки ругани. Его любовная линия с Брадамантой сведена к тому, что при упоминании об ее имени Руджер «утыкается» взглядом в землю и хихикает (ЖЗ, с. 437). Сходному пародийному снижению подвергаются и другие заимствованные герои. Они также осовремениваются. Так, колдуну Долону приписываются научные амбиции, в частности он называет себя «магистром колдовских дел» («master magican» -MM, p. 174), а главный герой трилогии американец Ши путем психотерапевтического сеанса освобождает Роланда от «ретроградной амнезии» (ЖЗ, с. 377-378).
Само же действие весьма произвольно и лишь отталкивается от некоторых сюжетных моментов прецедентных текстов-субстратов (т. е. текстов, откуда заимствован художественный мир), таких, как любовь Бритомарты и Артегаля (Kindlers, Bd. 7, s. 817-819), пленение Руджера в замке Атланта, беспамятство Роланда (HP в пер. А. И. Курошевой, XXIII-XXIV и XXIX, с. 195 и 198) и др. Эти сюжетные моменты свободно развиваются и искажаются (Лисочкин, с. 447). Так, Медор, сарацинский пехотинец и возлюбленный муж Анжелики, совершающий подвиг во имя своего императора Дардинеля и изображенный у Ариосто «прекрасным как ангел» (HP в пер. А. И. Курошевой, с. 192), показан у авторов в момент еще до убийства Дардинеля и до знакомства с Анжеликой. Он предстает теперь «молодым человеком с оливковой кожей и тонкими чертами лица» (ЖЗ, с. 397), но по ходу действия раскрывается его манерность (CI, р. 357), подлость и трусость (CI, р. 350), изнежен ность (CI, p. 364), похотливость (CI, p. 369-370) и жестокость (CI, p. 360, 343). Видимо, единственная надпись, которую Медор-прототип у Ариосто «в похвалу забав» «...рукою томной / В те дни стихами начертал, / Стихи, чувств нежных вдохновенье...» (Пушкин, XXIII, с. 21), позволила авторам развить эту линию. Медор превращается в манерного поэта, автора бесконечных и нудных музыкально-стихотворных композиций («Ах, горечь в сердце разлилась - / Любви изгнанья близок час! Солнце зайдет, и с последним лучом / Покатятся слезы из глаз!» - ЖЗ, с. 404), изъясняющегося фразами типа «Стеснилась грудь моя. Сыт буду я пищею размышлений собственных» (ЖЗ, с. 403). На фоне стихов Медора-прототипа, изысканно-возвышенных в переводе А. С. Пушкина («Цветы, луга, ручей живой, / Счастливый грот, прохладны тени...» (Пушкин, XXIII, с. 21-22)) или нарочито простых в переводе М. Л. Гаспарова («Нежные травы, пестрые севы, свежие струи, / Милые тени пещерной сени...» - HP, XXIII, с. 442), у русскоязычного читателя возникает впечатление пародийности, адекватное интенции англоязычных авторов.
Передача функций интертекстуальной отсылки при переводе
Важно определить, какие функции могут быть у интертекстуальной отсылки и какие из них следует передавать при переводе в соответствии с принципами функциональной/динамической эквивалентности, особенно, если имеет место конфликт приоритетности функций. Мы усматриваем в исследуемых произведениях наличие следующих функций у прецедентных интекстов: 1) вызвать узнавание у читателей, что предполагает присутствие ссылки на прецедентный текст по меньшей мере национального уровня; 2) создать комический эффект путем столкновения различных дискурсов, что предполагает присутствие резких различий в стиле и/или содержании интекста и его окружения; 3) поддержать развитие сюжета, что предполагает присутствие смыслового параллелизма интекста и микросюжетного развития, вплоть до лексических повторов, а также нередкое наличие автонимической речи в ближайшем окружении. Не всегда какая-либо важная особенность интекста служит его функции. Определить, какие функции несет конкретный интекст в произведении, позволяет контекст. Так, например, поэма и ПТ англоязычной культуры национально и исторически ограниченного уровня «Havelok the Dane» предназначался для устного исполнения , но это свойство никак не обыгрывается в принимающем тексте, иначе говоря, это не существенно для удвоения коннотации данного прецедентного знака.
Чаще всего наблюдается совмещение функций. Так, главный герой применяет строки П. Б. Шелли из пьесы «Прометей освобожденный» («Вскормлены мои кони грозою...») для проверки действия магических заклинаний, что по сюжету приводит к не предусмотренным последствиям («Эффект это произвело довольно неожиданный. Четверка коней ... подскочила прямо в воздух ... и вихрем налетела на коллекцию монстров Атланта. Те раскатились было по сторонам, но явно с недостаточным проворством, чтобы уберечься от ударов летящих копыт, которые давили их, словно спелые помидоры» - ЖЗ, с. 470). Здесь налицо все три функции.
Сначала мы рассмотрим случаи, когда возникает проблема сохранения прецедентного текста не универсального, а национально ограниченного уровня.
Мы полагаем, что инокультурные варианты, наблюдаемые в немецком переводе, могут быть объяснены стремлением передать в первую очередь функцию узнавания у читателей. Но в таком случае возникает проблема сохранения коге-зии в более крупных сегментах текста, чем ближайшее окружение замененного прецедентного интекста. В частности, в оригинале герои возвращаются к процитированной «Балладе про эскимоску...» и обсуждают ее. (см. прил. табл. 7).
Кроме того, упоминанием данной баллады заканчивается роман, и данный интратекстуальный дейксис выступает в роли эвфемизма. В оригинале «Баллада...» носит фривольный характер, действие происходит в борделе. Учитывая различие систем жанров и различие в отнесении или неотнесении каких-либо сфер к области культурного в различных языковых сообществах, адаптация в русском переводе представляется затруднительной ввиду отсутствия (за редким исключением) промежуточного регистра изображения данной сферы в литературной традиции и соответственного жанра: можно было бы подыскать либо слишком грубые в плане языка аналоги, либо слишком поэтизированные. Попытка отыскать известный текст среди аналогичных по сюжету городских, воровских романсов не удалась, так как фривольные тексты исключительно редки, а те, что есть, насыщены российскими реалиями (В нашу гавань... 1996) (см. прил. табл. 8).
Однако фривольный регистр существует в немецкоязычной культуре, что позволило заменить одни куплеты на другие. Это привело к некоторым потерям с точки зрения содержательной эквивалентности. Поэтому решение было найдено уже на уровне текста - изменение прецедентного интекста при первой актуализации повлекло за собой дальнейшую трансформацию автонимической речи при второй актуализации. Это позволило инокультурному варианту выполнить оставшиеся две функции (комический эффект и развитие сюжета). Можно сделать вывод о том, что подобная замена крайне сложна и с точки зрения прикладных рекомендаций к ней следует прибегать только в том случае, когда инокуль-турный вариант способен выполнить все те же функции, что и оригинальный прецедентный интекст. Если одна из этих функций не выполняется, то, как в примере с русским переводом «Баллады», имеет место перевод согласно принципам содержательной эквивалентности. Таким образом, с учетом функций отсылок, получает объяснение на первый взгляд непоследовательный выбор переводчиков каждый раз в пользу нового перевода или же адаптации. Поэма «Der arme Heinrich» (ок. 1195, Roetzer, s. 22) в немецком переводе, с этой точки зрения, может с успехом заменять оригинальный прецедентный интекст - поэму «Havelok the Dane».
Ради эксперимента мы трансформируем не прибегающий в данном случае к адаптации русский перевод, подставив начальные строки «Слова о полку Иго-реве», - произведения, написанного на языке, находящемся на другом этапе раз-вития , нежели поэма «Havelok the Dane» . Для нас при этом имеет значение, какую роль играет конкретный ПТ в современной национальной языковой культуре. В настоящем переводе стоит: - Нет! - взревело чудовище. - ...Желаю эпическую поэму. - Э... эпическую поэму? - дрожащим голосом переспросил Чалмерс. - Точно, - подтвердил Зверь-Крикун. - Понимаешь, чего-нибудь вроде этого: Внимайте скорее мне, добрые люди, И дамы, и девы, и все, кто ни будет! Хавелока повесть хочу вам поведать Занятнее повести нету на свете. Сложил ее сам я когда-то, итак, Герой был наш беден, несчастен и наг (MB, с. 205). Трансформация: - Понимаешь, чего-нибудь вроде этого: Не лЪпо ли бяшеть, братие, начяти старыми словесы трудныхъ повЪстий о пълку ИгроевЪ, Игоря Святъславича? Начати же ся тъй пЪсни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню (Слово... 1984, с. 36). Столкновение дискурсов (интердискурсивность4) необязательно приводит к полемической установке на чужое слово, в том числе, что важно для рассматриваемого вопроса, к комическому эффекту. И в результате данной трансформации он не возникает, как в случае с обеими западноевропейскими поэмами, где уже в первых строчках указывается на бедность героя в результате не зависящих от него обстоятельств и где дискурс средневековой христианской культуры с ее обожествлением бедности и страдания сталкивается с дискурсом современной американской/западноевропейской культуры (в лице персонажей, ее носителей, и, шире, в лице читателей) с ее приоритетом успешности. По этой же причине и ряду других (военная тематика, отсутствие схожего с оригинальной поэмой по содержанию и форме зачина) не подходит и начало «Песни о вещем Олеге». Переводческое решение в русском переводе было найдено в рамках содержательной эквивалентности, а интертекстуальность (двойная коннотация прецедентного интекста) оказалась при этом утрачена.
