Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Художественная автобиография о детстве 12
1. Архетип Божественного ребенка как общекультурная основа литературных образов детства 12
2. Воплощение образов детства в фольклоре 15
3. Динамика образа ребенка в художественной литературе о детстве 18
Выводы 29
Глава II. Отражение процесса становления языковой системы в детской психоречевой деятельности 32
1. Картина мира ребенка в детской субкультуре 32
2. Речевая среда ребенка 35
3. Речь младшего школьника: лексика, синтаксис 39
4. Художественные средства детской литературы 43
Выводы 46
Глава III. Языковые средства создания эффекта детского мировосприятия в современных художественных автобиографических текстах о детстве 47
1. Повесть П.В. Санаева «Похороните меня за плинтусом» 47
1.1. Смысл заглавия «Похороните меня за плинтусом» 49
1.2 Жанровая принадлежность текста 51
1.3. Структура повествования 52
1.4. Образ «я» в автобиографической повести П. Санаева 58
1.5. Языковые средства выражения комического 62
1.6. Приемы создания эффекта детского мировосприятия в автобиографической повести П. Санаева 68
2. Произведение Александра Грищенко «Вспять» 78
2.1. Смысл заглавия повести «Вспять» 78
2.2 Жанровое своеобразие автобиографической повести А.И.Грищенко 79
2.3. Языковые средства создания эффекта детского мировосприятия 82
2.4 Образ «я» в повествовании А.И.Грищенко 91
2.5. Образ детства в повести А.И.Грищенко 96
2.6. Образ времени в повести А.И. Грищенко 98
3. Повесть Бориса Минаева «Детство Лёвы» 101
3.1 Жанровое своеобразие автобиографической повести Б.Д. Минаева «Детство Левы» 103
3.2 Композиция произведения Б. Минаева «Детство Левы» 106
3.3 Повествовательная структура произведения 110
3.4 Языковые средства выражения комического 115
3.5 Образ Левы. Создание эффекта детского мировосприятия в повести Б.Д. Минаева 117
3.6 Образ детства в повести Б.Д. Минаева 130
4. Повесть Натальи Нусиновой «Приключения Джерика» 134
4.1 Жанровое своеобразие автобиографической повести Н.И. Нусиновой «Приключения Джерика» 136
4.2 Композиция произведения «Приключения Джерика» 140
4.3 Структура повествования 148
4.4 Лексические приемы создания эффекта детского мировосприятия 154
4.5 Синтаксические приемы создания эффекта детского мировосприятия 158
4.6 Образ «я» в автобиографическом повествовании Н.И. Нусиновой 159
4.7 Языковые средства комического в повести Н.И. Нусиновой 162
Выводы 169
Заключение 174
Список использованной литературы 178
- Динамика образа ребенка в художественной литературе о детстве
- Структура повествования
- Образ Левы. Создание эффекта детского мировосприятия в повести Б.Д. Минаева
- Языковые средства комического в повести Н.И. Нусиновой
Введение к работе
Актуальность исследования. Автобиографические произведения заняли особое место в современной русской прозе. Мемуарно-автобиографический жанр отвечает актуализирующейся на изломе эпох онтологической потребности поиска жизненного смысла, ценностных ориентиров и способов самореализации.
Ретроспективный вектор постсоветской прозы направляет внимание авторов к детским воспоминаниям. Обращение к теме советского детства как «частному измерению истории»1 стало частью или основным способом автобиографической самопрезентации. Актуальность изучения жанра подтверждается социальными явлениями и интересом научного сообщества к детским воспоминаниям, что связано с ожиданием увидеть исторический процесс в его непосредственном проживании, без «штампов» и не «по вертикали»2. «Чистота» детского мировосприятия - не единственная причина обращения к теме детства. Архетипические образы детства являются одним из типологических средств, направленных на обобщение личного опыта. Общее в темах и чертах детских образов у разных авторов позволяют сформировать представление о современной концепции детства в литературе.
Степень научной разработанности проблемы.
В биографии и автобиографии детство получило отражение, когда стало пониматься как период личностного становления. По данным Ф. Арьеса, детство как понятие и специфическое явление не осознавалось в западноевропейской культуре вплоть до Нового времени. Автобиография Средневековья и Нового времени отличается отсутствием универсального сегодня образа детства как уникального периода жизни. О своей личности как о неповторимом явлении писатели начинают заявлять со второй
Дмитриев А. Утешение историей // Новое литературное обозрение. - 2008, №92 - С.227-233
Городок в табакерке. Детство в России от Николая II до Бориса Ельцина (1890-1990): Антология текстов «Взрослые о детях и дети о себе». Сост.В. Безрогов, К. Келли, А. Пиир, С. Сиротинина. Ч. 1: 1890 - 1940-М.-Тверь: Научная книга, 2008. - 393 с.
половины XVIII века3. В этом смысле «переломным» произведением считается «Исповедь» Жан-Жака Руссо, оказавшая влияние на русскую культуру (несмотря на ее запрещенность), и, в частности, на взгляды молодого Л.Н. Толстого, стоящего у истоков традиции русской автобиографической повести о детстве и придавшего ей статус классической литературы.
В процессе работы диссертант обращался к исследованиям автобиографических произведений о детстве А.Н. Акимовой, Н.Г. Николаевой, Н.А. Николиной, Л.Н. Савиной, Т.А. Таяновой, и др. Значительную роль в изучении особенностей современного автобиографического повествования сыграли исследования, реализующие жанровый подход и обобщающие жанровые признаки автобиографического повествования определенного периода. Это работы Л.И. Бронской, Е.П. Гречаной, Л.Б. Караевой, Т.М. Колядич, Н.А. Николиной, Г.А. Черной, Л.М. Чучваги. Особую группу источников составили исследования, посвященные динамике концепции детства и образа ребенка в русской художественной литературе и культуре в целом: И.Н. Арзамасцевой, Б.М. Бим-Бада, Л.В. Долженко, Ю.В. Зарецкого, И.С. Кона, О.Ю. Кошелевой, О.О. Масловой, Л.К. Нефедовой, Е.Ю. Шестаковой и др. Тема детства обусловила междисциплинарный характер исследования, ввиду чего автором были привлечены источники из разных областей гуманитарного знания. Интерес к художественному осмыслению детства проявляется со стороны психологии, (В.В. Абраменкова, Б.М. Бим-Бад, И.С. Кон, В.В. Нуркова, М.В. Осорина, О.Ю. Трыкова, М.П. Чередникова), истории (Ю.П. Зарецкий, О.Е. Кошелева, А.А. Сальникова,), фольклористики (В.В. Головин, СМ. Лойтер), философии (Л.К. Нефедова), педагогики (Е.В. Нефедова, И.А. Якимов). Сформировалось специальное направление изучения детства: педагогическая антропология и история детства, предметом которой является становление личности в
3 Зарецкий Ю.П. Детство в западноевропейских автобиографиях: от Средних веков к Новому времени // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2008. Т.58., №2. - С.220 - 231.
образовательном процессе (Б.М. Бим-Бад, Е.Г. Ильяшенко, О.Е. Кошелева, Г.А. Новичкова, А.П. Огурцов и др.).
В современной лингвистической литературе тема детства не получила достаточного освещения. Диссертантом обнаружено несколько исследований, где доминирует лингвистический подход: работы Н.А. Николиной, В.В. Сальниковой и К.А. Фролова4.
Цель и задачи исследования. Целью реферируемой работы является выявление и описание языковых средств создания эффекта детского мировосприятия в автобиографическом повествовании. Для достижения цели были поставлены следующие исследовательские задачи:
1. изучить формы бытования образа ребенка на разных уровнях его
культурного осмысления (научном и художественном);
2. осуществить комплексный анализ текстов художественных
автобиографий о детстве и выявить языковые приемы создания эффекта
детского мировосприятия;
сравнить языковые средства в художественных автобиографиях с детской и «взрослой» адресацией;
выявить лексико-семантический и синтаксический комплекс средств репрезентации образа ребенка;
5. определить влияние идейного содержания исследуемых
произведений на выбор языковых средств создания образа ребенка.
Объектом исследования стали автобиографические произведения о детстве современных авторов: повести П.В. Санаева «Похороните меня за плинтусом» (1996), Б.Д. Минаева «Детство Лёвы» (2001), А.И. Грищенко «Вспять» (2004), Н.И. Нусиновой «Приключение Джерика» (2007).
4 Николина Н.А. Автобиографическая повесть о детстве в современной литературе // Дети и книга. - М.,
1992. -Вып. 1.-С. 12-24.
Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы: Уч. пос. — М.: Флинта; Наука, 2002 - 424 с.
Сальникова В.В. Динамика лексического компонента образно-языковой картины мира ребенка: на материале
книги СТ. Аксакова «Детские годы Багрова-внука»: Дис. ... канд. филол. наук. Бирск, 2006. - 261 с.
Фролов К.А. Языковая специфика текстов художественной прозы для детей : Дис. ... канд. филол. наук:
Тверь, 2003.-158 с.
Предмет исследования - языковые средства создания эффекта детского мировосприятия, использующиеся для передачи прошлого осознания окружающей действительности.
Методологическая и теоретическая основа исследования.
Методологической основой диссертационного исследования послужили работы по истории и теории русской литературы М.М. Бахтина, Л.Я. Гинзбург, Е.М. Мелетинского; основоположников семиотической школы Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского и культурно-исторической школы Л.С. Выготского, привлекается теория архетипа К.Г. Юнга. Анализ произведений базируется на антропоцентрическом подходе, что связано с идеей диалогического характера текстовой деятельности как особого способа соотнесенности «автор-текст-читатель» (М.М. Бахтин, Н.С. Болотнова, Л.Я. Гинзбург, Ю.Н. Караулов, К.Ф. Седов и др.). Цель исследования определила его методологию: сочетание лингвистического, литературоведческого и историко-литературного анализа. Применялся метод контекстного анализа, количественной оценки выявленных фактов, эмпирического обобщения данных и метод интерпретации.
Научная новизна исследования обусловлена явной недостаточностью изучения лингвистической стороны автобиографических произведений о детстве. Новизна реферируемого исследования заключается в том, что:
- осуществлен комплексный анализ текстов художественных
автобиографий о детстве 1990-2000-х годов, на основе которого выявлены
ранее не описанные языковые средства создания эффекта детского
мировосприятия;
- предпринято внутрижанровое сопоставление языковых средств
воплощения темы детства в произведениях с детской и общей адресацией;
- выявлены характерные для всех исследованных текстов лексико-
семантические группы и синтаксические средства репрезентации образа
ребенка;
определено влияние идейного содержания исследуемых произведений на выбор языковых средств создания образа ребенка;
выявлена особая роль средств комического в создании образа прошлого, описана языковая сторона этих приемов.
Теоретическая значимость. Диссертантом обобщен и дополнен лексико-семантический и синтаксический комплекс средств создания образа ребенка, что может быть использовано при дальнейшем изучении произведений о детстве. Выявленная специфика повествовательной стратегии о детстве открывает перспективы в изучении языковой личности автора; позволяет говорить о константных и вариативных языковых средствах концептуализации детства. Языковые средства соотнесены с речевыми особенностями детей соответствующего возраста, что дает информацию о репрезентативных фрагментах детской картины мира, соотносящихся с определенными темами в автобиографическом повествовании.
Практическое значение. Основные выводы и обобщения, полученные в результате исследования, могут быть использованы в практике преподавания русского языка в вузе при изучении дисциплин «Филологический анализ текста», «Лингвистический анализ текста», частично, «Детская литература», а также в научной деятельности специалистов, изучающих культуру детства.
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования были представлены в виде докладов на научно-практических конференциях: «Наука, образование, инновации» (Москва, 2008, 2010), Всероссийской научной конференции «ПЕРЕКРЕСТОК КУЛЬТУР -МУЗЕЙНАЯ ПАМЯТЬ» (Казань, 2009), Международной научной конференции «Булгаковские чтения» (Орел, 2009), III и IV конференции «Севастопольские Кирилло-Мефодиевские чтения» (Севастополь, 2009, 2010), XII международной научной конференции «Виноградовские чтения» (Москва, 2011).
Положения, выносимые на защиту.
1. В исследованных произведениях превалирует детская
пространственно-временная точка зрения. При этом на языковом уровне
детская и взрослая точки зрения не всегда разграничены, что отражается в
смешении дискурсов и стилей речи.
В современных художественных автобиографиях преобладают конструкции, стилизованные под синтаксис становящейся речеязыковои системы ребенка 7-9 лет: парцелляция, параллелизм, повторы, что позволяет причислить данные синтаксические конструкции к традиционным приемам создания образа ребенка. Писателями активно используются сложносочиненные предложения с повторяющимися соединительным и противительными союзами.
В составе текстов преобладают слова семантических полей «родство», «психические состояния», «физические состояния», «предметно-вещная среда», «игра». При этом узко представлены жанрово характерные лексико-семантические группы «память», «воспоминания», «время», «образование».
Детская картина мира, отображенная в автобиографиях, лишь частично совпадает с собственно детской (по данным об особенностях детского лексикона). В автобиографиях не отражена «другоцентричность» мышления и частотность актуализации лексико-семантической группы «школа».
5. Помимо традиционных приемов создания образа ребенка: приема
«отстраненного описания», ошибочной интерпретации слова, олицетворения,
нами выявлены следующие: прием буквального воспроизведения речи
взрослых в детском высказывании, прием нарушения логики сопоставления и
определения, прием дискурсивного смешения, тематически «детского»
сравнения и прием авторского комментирования речевого поведения героя
(активность/пассивность, эмоциональность, паралингвистическое
сопровождение детского высказывания).
6. Для анализируемых текстов характерен узкий перечень детских
самоидентификаций. Доминирует семейная самоидентификация.
Архетипический мотив непреодолимости, выражавшийся в советской литературе, чаще всего, через героический поступок5, в современной литературе выражен через детский потенциал духовной независимости и жизнеспособности, что отражает идейную доминанту произведения.
При изображении прошлого писатели активно используют разнообразные средства и приемы комического. Юмор, ирония, самоирония, острота - виды комического, играющие конструктивную роль в создании образа повествователя. В ряде случаев комический эффект достигается за счет актуализации «зон» несовпадения картины мира ребенка и взрослого.
Структура диссертации подчинена логике решения поставленных задач и состоит из введения, трех глав, выводов, заключения и библиографии. Общий объем работы составил 193 страницы.
Динамика образа ребенка в художественной литературе о детстве
Концепции Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева и М.М. Бахтина о закреплении исторического опыта в предметах искусства подразумевают рассмотрение литературного процесса в культурно-историческом контексте. Творчество - это отражение действительности, направляемое культурными доминантами своего времени, интерпретированными согласно ценностно-смысловой сфере личности автора. Не единичны случаи, когда художественная рефлексия опережает научную и социальную, способствуя «освобождению данного предмета от смысловых кодов прежних эпох» [Нефедова, 2005: 197].
Обращение к жанру автобиографии маркирует этап осознания собственного «Я» в истории культуры. По данным Филиппа Арьеса, интерес к детству был чужд западноевропейской культуре вплоть до Нового времени: ребенок воспринимался маленьким взрослым, детство как понятие и специфическое явление не осознавалось. [Арьес, 1999: 13]. Однако единичные автобиографические тексты с упоминаниями о детстве встречаются уже на заре Средневековья (V-XV вв.). «Исповедь» Августина Блаженного (397-398 год н.э., IV в.) считается первой автобиографией в европейской литературе. В «Исповеди» Августина ребенок - носитель первородного греха, а детский и взрослый мир настолько отчуждены, что взаимопонимание между взрослым и ребенком исключено. «Исповедь» заложила средневеково-христианский агиографический канон описания детства, где сюжет составляет изображение благочестивых и благородных родителей, признание собственной греховности и этап ее смирения в учении. Детский возраст завершается осознанием религиозного опыта, совпадающего со становлением ответственной позиции личности.
Новое отражение детские годы находят в автобиографических сочинениях с эпоху Возрождения: «Примечательны не только полное отсутствие признания автором греховности его человеческого существа, но и новые смыслы, которые он вкладывает в понятия избранничества и святости» [Зарецкий, 2008: 223]. Рождение художника изображается как чудо, а его одаренность трактуется как дар Божий. Новую модель биографического и автобиографического рассказа, переработанную в ренессансной художественной среде, воплотил в «Жизнеописании наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (1550г.) Джорджо Вазари.
Отсутствие убежденности в уникальности собственной личности определило устойчивость повествовательных стратегий вплоть до XVII века. О своей личности как о неповторимом явлении авторы начинают заявлять со второй половины XVIII века. Жан-Жак Руссо в своей «Исповеди» пишет: «Я один... Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною ... я не похож ни на кого на свете» [цит. по Лотману, Культура и взрыв, 2000: 126]. Возникновение подобного самоизображения связано с интимизацией внутреннего мира индивида в эпоху Просвещения. Начиная с XIX века, в разных европейских странах появляются автобиографические тексты, указывающие на детство как на период закладки личностной индивидуальности. Социальная и психологическая ценность детства окончательно признается и утверждается в форме культа ребенка в конце XVIII - начале XIX века, в эпоху европейского романтизма. В начале XIX века в новоевропейской и отечественной литературе возникают особые «автобиографии детства».
В русской письменной традиции тема детства появляется в XVIII веке в рамках столь же нового литературного жанра воспоминаний о своей жизни [Кошелева, 2000: 7]. Рождение жанра автобиографии, таким образом, принято относить к XVIII веку, хотя первые русские тексты с признаками автобиографичности, «Житие протопопа Аввакума» (1676г.) и «Житие» Епифания, были созданы в 70-е годы XVII века. Отдельные упоминания о детях встречаются в нелитературных текстах того времени. О.Е. Кошелева называет кабальные записи XVI века, где биографические сведения включали словесный портрет малолетнего «холопа» на случай его поимки при бегстве. Детские годы кратко описаны в «Первом послании» Ивана Грозного князю Курбскому (1564г.). Русское автобиографическое повествование возникло в старообрядческой среде и совмещало жанровые признаки исповеди и духовного завещания пастве.
Автобиографии XVIII века только начинают приобретать конвенциональные признаки жанра. Их отличительная черта - совокупность духовно-эстетических установок эпохи классицизма: общественное превалирует над личностным; право на автобиографию обеспечивается деяниями государственного масштаба; рассказ о себе опирается на принцип скромности и представляет собой «отчет» о выполнении долга перед Отечеством; воспоминания имеют дидактическую ценность для потомков. [Николина, 2002: 157] Автобиографическому повествованию свойственна риторическая экспрессия: автор стремится передать читателю мудрость, приобретенную с опытом. Названия многих автобиографических произведений XVIII века включает слово «записки», свидетельствующее о недостаточной дифференциации жанров [Кошелева, 2000: 25]. Собственно «записки» представляли собой ежегодные семейные записи делового характера, где фиксировалась информация о государственной службе, браках (для учета родственных связей) и смертях (для поминаний). Записи имели государственное значение и входили в состав родословно-разрядных сборников. Таким образом, в заглавии автобиографий XVIII века зафиксирована документальная основа жанра.
Детство в биографиях и автобиографиях этого периода рассматривалось как предыстория «и жизни и деяний» [Грачева, 1995: 323]. Несмотря на то, что деление детства на периоды уже существовало, для жизнеописаний была характерна формула «первые лета», лишавшая детство хронологического движения. «Детством» мог обозначаться период до вступления на службу или до открытия собственного призвания. Сообщение о детстве имело целью подтвердить «право на биографию»: герой с рождения проявлял признаки «особости»: будущий ученый отказывается от детских забав в пользу чтения; будущий поэт проявляет впечатлительность «сильнее обыкновенного младенца», будущий полководец с ранних лет обладает незаурядной физической силой. В основном автобиографии XVIII века отмечены влиянием европейского ренессансного канона, с одной стороны, и русского жития, - с другой. Детство в жизнеописаниях XVIII - начала XIX века представляло собой сжатое изображение будущей жизни героя и изображалось клишировано по сравнению с другими возрастными периодами.
Становление жанра автобиографической повести о детстве приходится на середину XIX - XX век. Оно «связано с поисками средств передачи особой картины мира, принципиально отличной от картины мира взрослых, и усилением внимания к конкретно-чувственному или мифологическому мышлению» [Николина, 2002: 193]. Впервые задача изображения внутреннего мира ребенка ставится писателями реалистического направления и достигается в жанре автобиографии о детстве. Повести Л.Н. Толстого «Детство» (1852г.) и СТ. Аксакова «Детские годы Багрова 22 внука» (1858г.) отразили индивидуальное детство. Авторов привлекает сложность детской внутренней жизни: незримая психологическая динамика, преодоление одних мотивов в пользу других, отношения ребенка со взрослыми, детские переживания. Впервые возникают темы, а вместе с ними и лексико-семантические объединения, связанные с психологией игры, предметно-вещного и природного окружения ребенка. Мальчики-герои осваивают принципы дворянского и мужского поведения. Образ окружающей действительности выстраивается по модели жизнеустройства родного дома. События разворачиваются в кругу семьи и наделены чертами патриархальной цикличности [Савина, 2001: 199-201]. Писатели описывают усадебный мир с поэзией и тоской по безвозвратному детству. Данный тип отношения принято характеризовать как ситуацию потерянного рая.
С середины XIX века началась новая эпоха в восприятии бытовой подробности. До того вещная сфера не мыслилась как способная к передаче свойств личности. Вещная среда запечатлевается в детских автобиографиях в неразрывной связи с формулой «детство - родной дом».
Реализм вырабатывает «принцип воспроизведения социальных характеров с помощью их собственных голосов», что усложняет структуру повествования [Николина, 2002: 212]. Лингвистически специфика психологизма достигается использованием сочетания прямой и косвенной речи [Савина, 2001]. Усложнение речевой структуры произведения в пользу изобразительности свидетельствует о беллетризации жанра автобиографии. Усложняется и образ повествователя: возникают два «голоса», от лица «я» в прошлом и в настоящем. Используется прием включенной внутренней речи [Николина, 2002:215].
Структура повествования
Основной структурный принцип развертывания сюжета, избранный автором, это совмещение двух типов повествования: устного рассказа героев и подчеркнуто книжный стиль общения повествователя с адресатом. Переход от одного фрагмента к другому позволяет автору совмещать два временных плана: прошлое и настоящее, а также два способа повествования: изобразительный и оценочный. Изобразительный способ обеспечивается развернутыми диалогами и монологами. Они служат основой раскрытия образов-характеров, конфликта, поддерживают реалистичность повествования от лица героя-ребенка, принимая на себя информационную функцию. Авторский стиль указывает на этическую позицию в настоящем, не нарушая единства «я»; он позволяет передать личный опыт, заново переживаемый, но «прощенный». Совмещение двух коммуникативных плоскостей организует внутреннюю (содержательную) композицию текста.
С точки зрения внешней композиции, повесть состоит из 11 глав, обрамленных обращениями к читателю. Первый и второй рассказы, «Купание» и «Утро», вводят читателя в «норму» домашней повседневности. «Цемент», «Белый потолок», «Лосося» и «Парк культуры» посвящены памятным случаям детства, в них конкретизируются система семейных отношений. Главы связаны через повторы, которые в основном содержатся в прямой речи персонажей. Первые шесть глав выстроены как рассказы о прошлом. Основные эмоциональные акценты сфокусированы в последней трети произведения, где развитие сюжета лишено эффекта воспоминания; доминирует план непосредственного наблюдения. Несмотря на форму прошедшего времени, сцены воспринимаются как разворачивающиеся в настоящем. Ретроспекция скрыта за счет передачи «голосов» персонажей, максимальной драматизации.
«День Рождения» - первое знакомство с Сашиной мамой и будущим отчимом. Глава «Железноводск» показывает взаимоотношения изолированного, «особенного» мальчика со сверстниками, его первый глоток детства. В этой главе чаще, чем где-либо, встречаются указания на новый опыт: «я никогда раньше», «впервые» и т.д. В «Похороните меня за плинтусом» изображается внутренний мир ребенка, его страхи, ценности, психологические механизмы бесконечных болезней. «Ссора» посвящена биографии Сашиной бабушки, рассказанной с двух точек зрения: ее собственной и ее мужа. Биография практически исчерпывающе раскрывает образ Нины Антоновны; впервые «конкретизируется» образ Семена Михайловича, дедушки Саши, мамы Оли и сочинского художника, который постоянно действует «за сценой». Знакомство с ним опосредовано приемом текста в тексте: дедушка читает письмо Анатолия Брянцева. Глава «Ссора» перестраивает точку зрения читателя, раскрывая мотивы, движущие каждым из персонажей, проясняет и синтезирует разрозненные до этого момента сцены, переданные преимущественно глазами Саши. Последняя глава, «Чумочка», содержит кульминацию и развязку. В разговоре Нины Антоновны и Ольги возникает эпизод Олиного детства, объясняющий нерешительность, страх перед матерью и неопределенность Олиной судьбы. Борьба за ребенка приобретает форму не только психологического, но и физического противостояния мамы и бабушки. Ситуация переполнена драматизмом. То, что виделось ранее как формы неоправданной агрессии со стороны бабушки, частично оправдывается как выражение глубокого страдания. Сила и бессилие женщины обращается в единую сокрушительную волю, направленную на то, чтобы вернуть «украденного» внука. Слова Нины Антоновны показывают, что она понимает «уродливый» характер своей любви к ребенку, но не может ни любить, ни действовать иначе. В любви к внуку соединилась неудовлетворенность собственной судьбой, недостаток тепла и признания, боль потери первого ребенка. Сцена перед закрытой дверью дочери, «защемившей сердце», отделив от Саши, - кульминация драматических событий. Развязку предваряет психологическая кульминация, покаяние маленького героя перед мамой. Мучительное чувство вины препятствует тому, чтобы поверить в будущее, оставить разлуку с мамой позади. Исповедь Саши, самостоятельно найденный способ очищения души от вынужденного предательства, «робко впускает в жизнь счастье». Мамино прощение делает минуты счастья неизмеримо ценными, и потому вера в будущее хрупка как никогда. Мальчик просит, если он умрет, похоронить его дома, за плинтусом, чтобы смерть не разлучила его с мамой. Раны пережитого затягиваются быстро, как «зарастает казавшаяся такой глубокой» могила бабушки. Развязка, смерть бабушки, изменяет восприятие образа Нины Антоновны, жизнь которой действительно теплилась заботой о внуке. Авторское решение, смерть бабушки - своего рода прощение за «деформированное детство». Трехкратный повтор «Похороните меня за плинтусом» в сильных позициях текста: в заглавии, в названии главы, и в финале - развивает смысловое и эмоциональное содержание образа. Если в главе «Похороните меня за плинтусом» образ похорон возникает как компенсация страха смерти через уход в фантазию, то в последней главе он выражает силу чувства детской любви, для которой смерть перестает быть препятствием - разлука с мамой страшнее смерти.
Спецификой структуры является то, что диалоги персонажей «погружены» в авторский комментарий и противопоставлены (по характеру языковых единиц) внутренней речи главного героя. Максимального развития этот принцип достигает в последней главе, где доминирует оречевленный поток детского сознания, на фоне которого возникают голоса персонажей, проясняющие происходящее «в реальности». С развитием сюжета характерологическая функция прямой речи персонажей уступает информативной. Она содержит сведения, необходимые читателю, которыми автобиографический герой не владеет, в частности, в силу возраста.
С развитием сюжета степень связности между главами возрастает за счет смысловых повторов, которые постепенно заменяют коммуникативные «вставки» повествователя, адресованные читателю. Помимо конструктивной функции, повтор служит усилительно-выразительным средством при создании речевых портретов персонажей, часто используется для создания комического эффекта. Многофункциональность данного приема отражена в таблице 1.
Повторы - средство маркирования смысловых доминант текста. Переход к «многоголосому» повествованию осуществляется через буквальный повтор реплики (темы) и ее развития с точки зрения другого персонажа. Персонажи повествуют об одном и том же с разных точек зрения. Переход одной и той же темы «из уст в уста» позволяет не только дополнить текст новым содержанием, но и передает точку зрения каждого персонажа, объясняет его поведение и вскрывает «истинную» систему взаимоотношений. Так, во второй главе Нина Антоновна вспоминает о своей молодости: Отличницей была, острословкой, заводилой в любой компании...парни обожали. Во все походы брали, на все слеты... [с. 12], третья глава завершается причитаниями бабушки, где упоминаются пока неизвестные читателю лица и события: Зачем ты, Господи, на шею мою крестягу такую тяжкую повесил?! За какие грехи? За Алешеньку? Был золото мальчик, была бы опора на старости! Так не моя в том вина!... [с. 33-34]. В следующей главе в рассказе медсестре Нина Антоновна повторяет: Жила в Киеве, была в любой компании заводилой, запевалой...[с. 39], и читатель из этого монолога узнает, что Алешенька - ее первенец, погибший от болезни во время военной эвакуации. Одновременно, находясь на рыбалке, дедушка рассказывает Леше о Киеве, эвакуации, психиатрической больнице, куда пришлось положить Нину Антоновну, о детстве Оли. Бабушка Саши постоянно рассказывает окружающим одно и то же. Повтор - способ характеристики: бабушка страстно желает внимания и сочувствия. Повторы в диалогах и монологах углубляют ретроспективу, и каждый поступок находит объяснение в образе прошлого; история о преданном матерью ребенке определяет поведение Нины Антоновны, оправдывая в ее собственных глазах проявления жестокости при гиперопеке. В тексте четко обозначены «речевые» оппозиции героев: повествователь - Нина Антоновна, дедушка - Анатолий. В первом случае, автор прибегает к «эмоциональной антонимии»: комический характер повествования противопоставлен драматическому самоощущению Нины Антоновны, каждым словом уличающей мир во враждебности.
Образ Левы. Создание эффекта детского мировосприятия в повести Б.Д. Минаева
Художественный мир произведения Б.Д. Минаева ориентирован на изображение прошлого с точки зрения очевидца. Заглавие повести подчеркивает желание автора сконцентрировать внимание на образе Левы, прототипом которого послужило детское «я» писателя. Двойственность «я» требует определенных сигналов дифференциации, которые, одновременно, не противоречили бы идейно-эстетической задаче рассказать о ребенке как части собственного «я». Определить, кому из двух «я» принадлежат многие суждения и переживания, не всегда легко: Зверей запихали в антресоли. Когда никого не было дома, я вставал на стул и пытался достать их оттуда. ... Потом я спускался со стула и задумывался. Зачем я заставлял их проливать кровь? Почему не играл с ними в больницу, путешествие или школу? Почему не поженил их?
...Но несмотря на это, они любили меня. Просто любили, как умеют любить все звери [с. 30]. «Задумывался» в пространственно-временном плане отнесено к периоду детства, однако размышления продолжены в настоящем. Композиционное положение, резюмирующее рассказ, и грамматическая форма риторического вопроса обычно используются для выражения авторской точки зрения. Размежеванию «голосов» в части случаев служит композиционное средство, абзац.
Повесть содержит множество контекстов, совмещающих точку зрения повествователя и персонажа. Взгляд ребенка, непосредственно погруженного в действие, сопровождается оценкой взрослого рассказчика: Я боролся с ней [няней] разными методами. Задерживался в школе, глядя тайком в окно на нервничающую няньку.... Отказывался есть, глотая слюнки при виде любимых котлет. Все эти фокусы Маруся Ивановна сносила с добродушным спокойствием старого, мудрого человека [с. 55]. Мальчику, не симпатизировавшему Марусе Ивановне, трудно оценить ее терпение и мудрость, а собственные действия увидеть как «фокусы»; детской характеристикой собственных поступков здесь выступает слово «боролся». Переход от одной точки зрения к другой осуществляется без композиционных «швов».
Воссоздание детского прошлого влияет на отбор языковых единиц таким образом, что и авторские контексты приобретают детскость. Так, усилительное «очень» и «сильно» практически везде заменены усилительно -экспрессивным наречием «страшно»: В Москве, как вы знаете, страшно любят писать на стенах; Однажды мы с Колупайским нашли страшно огромную дыру в асфальте...; Колупаев тоже засунул голову, но потом сразу вынул, страшно разочарованный. «Детские» слова проникают в речь автора: взрослые названы «дядями» и «тетями»; на фоне книжного стиля повествования употребляется разговорная лексика, например, врачиха, дворничиха. Эпитеты «сгущены» и следуют один за другим: Я замедлил шаг и задумался...об особенностях того направления, куда неудержимо волокли, меня мои бессмысленные, глупые ноги; либо они расположены попарно: странным и опасным было это направление; «крепко и громко», «страх и ужас».
Сравнения актуализируют образы, погруженные в сеть «детских» отношений с миром: вражеский самолет - муха; дом, похожий «на кубик из детского набора, который вечером потеряли, а к утру он вырос как гриб» [с. 238]; Она [тревога] все равно будет жечь потихоньку, как прожигает линза из сломанных очков листок бумаги - сначала желтое пятнышко, потом черное, потом дым. Ведь солнце горячее [с. 50].
Из детских впечатлений автором вычерпывается важный опыт, повлиявший на формирование личностных качеств и позиций. Возникшие в пору детства вопросы, приобретают с течением времени многомерность и новую актуальность. Пользуясь терминологией Б.А. Успенского, здесь можно говорить о соответствии точек зрения повествователя и персонажа: Я просто не мог без мамы и папы. Не мог без них заснуть. Не мог есть и пить. Ничего не мог делать. Делать без них что-то было глупо и неестественно ... жизнь остановилась ... Оттуда, из чужого мира, они должны были прийти. И они приходили ... я блаженно улыбался, слушая их разговор в темной квартире. В темноте я смотрел на стул, стол, потолок. Все имело свой смысл. Все служило жизни. Все возвращалось к своему прежнему значению. И это поражало меня. ...И до сих пор поражает [с. 76]. Здесь обнаруживается совпадение точек зрения в плане идеологии [Успенский, 1970: 19-29]. Детское впечатление от того, что смысл жизни придают родные люди, закрепилось как ценностный конструкт личности автора. Другие духовные ценности, «открытые» в детстве, также проходят проверку временем. В рассказе «Асфальт» мальчик не может объяснить прагматичному Колупаеву, зачем ребята потратили столько сил на расширение дыры в асфальте: Ну что я мог им сказать? Ну не мог же я им сказать, что думал на самом деле? Что дыра прекрасна и огромна сама по себе. ... Что наш труд на благо двора объединил нас, таких, в сущности, разных, в одном трудовом порыве. Что памятник первопроходцам Красной Пресни, которые жили во времена первых асфальтов, когда вокруг еще цвели подсолнухи и какали козы — это не шутка, а моя заветная мечта... [с. 227].
Риторический вопрос свидетельствует о том, что ценности и характер переживаний прежние. Своей автобиографией писатель реализует «заветную мечту», создав вербальный памятник «первопроходцам Красной Пресни». Значимые изменения «я» - прошлого состоят в возможности вербализации содержания личной жизни ребенка и в обретении понимающего читателя-собеседника.
Итак, автор создает образ собственного «я» в прошлом, практически не противопоставляя его «я»-настоящему. Действительно, литературные критики говорят о «вечных двенадцати» Бориса Минаева. Однако неоспоримо и то, что детская личность изображена целостно и зрело осознана. Временная дистанция позволяет в определенной мере объективизировать взгляд на себя. Самообъективация взаимодействует с изображением непосредственного детского поведения, «детского» голоса, детского сознания. Прямые самооценки подчас «принадлежат» ребенку, а не автору. Они закономерны в рамках сюжета, поясняя поступки героя:
Почему я закричал на маму, что за тяжесть в голове, почему я боюсь кассирши и сижу, как дурак, здесь? И вдруг я понял, что сбежал сюда не от родителей и не от булочной. Я сбежал сюда от щемящего чувства тревоги. Это оно ходило за мной по пятам с самого утра, как насморк или икота. Моя тревога -это и был я... ... Тревога за все - чтобы не погасло солнце, чтобы все успеть. Чтобы тебя не разлюбили... Чтобы не показаться смешным, не стать дураком, не делать никому плохо [с. 50].
Частое обращение к самонаблюдению характеризует персонажа как интроверта. Лева с трудом адаптируется к «массовым» детским занятиям: «никак не хочет вливаться» ни в один кружок, удивляет близкое окружение формирующимся кругом чтения, болезненно переносит такую обычную для послевоенного детства дворовую игру в войну:
Я лично не любил весь этот драмтеатр и, когда мне выпадало быть расстрелянным, просто валился без слов на землю, облегченно вздыхая [с. 185].
Некоторые ситуации из детской жизни объективно трудны: Содержание дальнейшего разговора я здесь пересказывать не могу. Вот и сейчас, спустя почти тридцать лет, пересказывать это содержание мне стыдно [с. 177]. Непреодолимое детское смущение узнаваемо в деликатности повествователя.
Языковые средства комического в повести Н.И. Нусиновой
Средства комического становятся обязательным компонентом современных художественных автобиографий. Одной из причин регулярного использования приемов комического является исторический фактор. Как отмечает специалист в области философской антропологии К.Г. Исупов, ссылаясь на М.М. Бахтина, «мертвым формам жизни и идеологий уготована «веселая могила» [Исупов, 2001: 347]. И действительно, в произведении Н.И. Нусиновой немало примеров иронии, объектом которой являются советское прошлое.
В повествовании встречаются многочисленные комические сценки, скетчи . Скетчем можно назвать развернутый диалог мамы с начальником собаководческого клуба Аделаидой Степухиной во второй главе; диалог мамы с милиционером; сцену, посвященную экзаменам в выездной комиссии. Комические сценки представляют собой как значимые для построения сюжета эпизоды, так и сценки - отступления.
Основа для многих «вводных историй» скетчевого характера -воображаемый сюжет, сюжет детской фантазии, включающий ряд неточных и ошибочных представлений: Фокстерьер - самая лучшая собака на свете. А самый лучший из всех фокстерьеров - наш Джерик. ФОКСТЕРЬЕРЫ - это ОХОТНИЧЬИ СОБАКИ, они охотятся на лис, потому что у них есть охотничий ИНСТИНКТ. Они могут ВЗЯТЬ СЛЕД, потому что у них хороший НЮХ. Когда они чуют лису, они делают СТОЙКУ. И охотник тогда ДАЕТ КОМАНДУ. А собака понимает команду, потому что у нее выработан УСЛОВНЫЙ РЕФЛЕКС -ее специально ДРЕССИРОВАЛИ. И тогда фокстерьер лезет в лисью нору и хватает лису за хвост МЕРТВОЙ ХВАТКОЙ. А охотник тянет из норы за хвост фокстерьера, который тянет за хвост лису. Потом охотник дает фокстерьеру сахар, фокстерьер отпускает лису, охотник забирает ее и везет в зоопарк или в цирк. Лису дрессируют, а охотник с фокстерьером должны немножко отдохнуть, прежде чем опять пойти на охоту [с. 110].
Но при этом большинство шуток автора - шутки недетские. Чаще всего, это шутки против чего-то, ирония или же промежуточные формы юмора (иронический, сатирический, остроумный). Смех автора имеет множество оттенков и трансформируется в зависимости от предмета, о котором идет речь: от веселого и добродушного юмора относительно отца к благодушному относительно дедушки и до иронии, с которой изображены «прекрасные» Дед Мороз и Снегурочка. Комическое у Н.И. Нусиновой позволяет наслаждаться наблюдательностью и остроумием писательницы. В шутках нет наивности, но присутствует стилизация под наивность, непосредственность и простоту. «Политическое» комическое Н.И. Нусиновой всегда многозначно. Не менее половины скетчей раскрываются для читателя при условии владения советским дискурсом.
В тексте используется такие виды комического, как ирония, юмор, острота, самоирония. С юмором повествуется об отце, бабушке, дедушке. Несколько комических сцен позволяют создать трогательный, привлекательный образ любимых домашних. Например, в комическом ключе обыгрывается папина непрактичность, бытовая неприспособленность: Однажды только мама сказала: «Илюша, пойди в магазин, купи чего-нибудь, а то ни хрена нет». И папа пошел в магазин и принес баночку хрена [с. 67], и, напротив, бабушкина компетентность хозяйки. Узнав, что сосед по даче съел домашних уток и, оставшись недоволен их гастрономическими свойствами, предположил: «Видно, кормили вы их неправильно», - ...бабушка сначала покачала головой, потом схватилась за сердце, а потом спокойно сказала: «Подлец - он и есть подлец! Я сразу поняла, что он у меня огурцы с грядки ворует. Просто связываться не хотелось, потому молчала. Чтоб я да неправильно кормила» [с. 40]. Образы воспитательниц, «лавочниц», соседей и других персонажей «за пределами семьи» переданы иронично. Портреты персонажей близки к шаржам: директора собаководческого клуба зовут Аделаида Степухина; воспитательницы прогулочной группы похожи на птиц: одна - на цаплю, а другая - на индюшку [с. 88]. Объектами высмеивания являются псевдоэтика (этика замещена государственным законом, которым люди прикрывают собственные ханжеские интересы), пьянство (подвыпивший родственник, Дед Мороз, курицыны хозяева).
Самоирония чаще всего встречается одновременно с появлением советизмов в тексте: «Ты подумай только, - сказала я Тане, - оказывается, это французские утки! ... они поют в первом СОВЕТСКО-ФРАНЦУЗСКОМ утином хоре!» [с. 37]. Моменты самоиронии связаны с социализацией, вхождением в советскую действительность. Советские штампы включены в детскую речь, чтобы показать чужеродность этой лексики. В устах ребенка они звучат парадоксально и, как и в устах взрослого, наивно: и дедушка с гордостью отдал свою икру маме для югославских КОММУНИСТОВ-ПОДПОЛЬЩИКОВ, готовящих МИРОВУЮ РЕВОЛЮЦИЮ [с. 30]. Дедушкины идеологические представления то и дело опровергаются жизненными ситуациями: соседи выходят из себя, слыша, что «место курицы в совхозе, а не в частном хозяйстве», сторожа «подшофе» дедушка почтительно называет «ТОВАРИЩ ИЗ СОВХОЗА» [с. 79] и т. д.
Наивизации способствует не само употребление советских штампов, но их соседство с детскими представлениями и способами выражения мысли: И тогда дедушка решил сменить фамилию. Но не просто так, с бухты-барахты, — пойти и самому сменить фамилию на более благозвучную, ... - нет, он решил проучить своих обидчиков раз и навсегда, так, чтобы они полопались от зависти, как оно и положено врагам революции [с. 16]. Здесь комический эффект создается за счет сочетания двух стилистически различных фразеологизмов.
«Расшатывание» семантически целостных языковых единиц - один из часто применяемых комических приемов Н.И. Нусиновой. В тексте встречаются отдельные примеры перевода фразеологизма в свободное выражение: Бабушка унесла птенцов в ванную, вымыла их теплой водой, потом укутала в вату и, когда они отогрелись, накормила мелко порубленным крутым яйцом. Утята прижались к ней, явно приняв ее за большую добрую утку, заменившую им их мать. Стало ясно, что наше самоволие сошло нам с рук. Тех, кого бабушка брала под свое крыло, она в обиду не давала [с. 21]; буквализации значения метафоры, штампа, фразеологизма: Мы знали, что наша Валентина Анатольевна живет в коммунальной квартире и у нее КОШМАРНЫЙ СОСЕД, который курит, не гасит свет в туалете и слушает ГОЛОСА. «Чьи голоса? -спросили мы, когда она нам пожаловалась в первый раз. - Он что - сумасшедший? Ему мерещится?» - «ВРАЖЕСКИЕ голоса, - ответила Валентина Анатольевна. -Он радио слушает» [с. 101].
Сочетание бытового и идеологического направлено на развенчание последнего: И мы должны понять это и пожертвовать своей маленькой полянкой и своими мелкими частными интересами ради ОБЩЕСТВЕННОГО БЛАГА совхозных коров [с. 78]. Объяснение понятия «ЦК» через «Центральное отопление» или эпизод, где Наталья произносит: «Да что же тут не просто? ... Чего же тут сложного? Вначале свет в туалете не гасил, а теперь Родину предал!» [с. 102] - тот же прием. Встречаются и другие алогизмы с использованием речевых клише:
«Я хочу добермана, - сказал милиционер. - Потому что по-немецки это значит: "добрый человек"». - «Мы не понимаем по-немецки, - сказали мы. — Мы французский учим».
«Плохо, девочки, - строго сказал милиционер. - В ваши годы мы лучше учились» [с. 92].
Похожие диссертации на Языковые средства создания эффекта детского мировосприятия в современной художественной автобиографии
