Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Публицистика Андрея Белого второй половины 1910-х гг. в биографическом и историко-культурном контексте 33
1.1. Андрей Белый и «кадетская общественность» 34
1.2. Андрей Белый в журнале «Сирена» (1918): биографический контекст и антропософский опыт в рассказе «Йог» 83
1.3. Андрей Белый в издательском проекте «Алконост» 123
ГЛАВА 2. Публицистический код романа «Москва»: идейные и биографические истоки 228
2.1. Публицистика Андрея Белого второй половины 1910-х гг. и план трилогии «Восток или Запад» 229
2.2. Антропософский контекст посвящения и эпиграфа к роману «Московский чудак» 268
2.3. Эссе Андрея Белого «Кризис жизни» и генезис романа «Москва» 300
2.4. Мемуарная публицистика Андрея Белого и прототипы главных героев романа «Москва» 333
ГЛАВА 3. Публицистика Андрея Белого 1920-х - начала 1930-х гг. в биографическом и историко-культурном контексте 393
3.1. Андрей Белый в работе над трактатом «История становления самосознающей души» 394
3.2. «Мысли о России» в книге путевых очерков Андрея Белого «Ветер с Кавказа» 418
3.3. «Социалистический реализм» Андрея Белого: история ненаписанной статьи 448
ГЛАВА 4. Смерть Андрея Белого и ее отражение в периодике 1930-х гг 480
Заключение 584
Список сокращений 588
Список источников и литературы 589
- Андрей Белый в журнале «Сирена» (1918): биографический контекст и антропософский опыт в рассказе «Йог»
- Антропософский контекст посвящения и эпиграфа к роману «Московский чудак»
- Мемуарная публицистика Андрея Белого и прототипы главных героев романа «Москва»
- «Мысли о России» в книге путевых очерков Андрея Белого «Ветер с Кавказа»
Введение к работе
Диссертация посвящена рассмотрению в биографическом и историко-культурном контексте поздней публицистики Андрея Белого (Борис Николаевич Бугаев; 1880-1934). В очерке 1930 г. «Как мы пишем» он — на основании «30-летней писательской практики, на основании не менее 30 написанных книг, и стихотворных, и романных, и мемуарных, и критических, и исследовательских» — делал вывод, что в его литературном наследии есть всего «шесть или семь книг», где он «сознательно выступает» «как художник слова, а не публицист». В число собственно художественных сочинений он включил «Симфонию (2-ю, драматическую)», романы «Серебряный голубь», «Петербург», «Москва», повести «Крещеный китаец» и «Котик Летаев». Весь корпус прозаических произведений, не вошедших в этот краткий список, он предлагал рассматривать как публицистику, потому что в них он видел себя прежде всего «критиком, мемуаристом, очеркистом, теоретиком, исследователем». Белый подчеркивал, что в публицистику он «приносит то, что обещает»: «обещал, настроил, исполнил. Там качественно иная работа; и я, как публицист, качественно иной; пишучи роман, я органически не могу написать ничего абстрактного; пишучи статью, исследование, я для "звуков", "ритмов" и "художественных образов" бездарен, как... пробка»1.
Защищая право на длительную и тщательную работу над стилем художественного произведения, Белый придавал очень большое значение и своей публицистике. «Андрей Белый, — писал он о себе в третьем лице, — будучи еще и публицистом, существует главным образом в публицистике, питающей и обувающей его; и раз в 6-7 лет, "настрочив" для хлеба, проедает этот хлеб в мотовстве ужасных терзаний работы над художественным оформлением» .
Андрей Белый. Как мы пишем. О себе как писателе / Предисл. и публ. В. Сажина // Андрей Белый: Проблемы творчества.-М.: Советский писатель, 1988.-С. 13-17. 2 Там же.-С. 18-19.
5 Назьтваяісебя публицистом, Белый рассуждал в полном соответствии^ тем истолкованием понятия «публицистика», которое было общепринятым в начале XX в. и которое, в частности, отражено в соответствующей статье популярного «Энциклопедического словаря»-Ф.А. Брокгауза и И1.А. Ефрона. Автора статьи - известный критик и* литературовед А.Г. Горнфельд — констатировал: «Публицистика — обсуждение в печати насущных вопросов, общественно-политической жизни. Вопросы эти могут быть также предметом научного исследования <...> Разница определяется прежде всего мотивами <.. > для публицистики изучение, теория есть всегда лишь средство, ведущее к определенной цели - практическому выводу <...>. Популяризует ли публицист выводы науки или сообщает результаты своего исследования, он делает это не для обучения, а для поучения, не для сообщения знаний, а для воздействия на ту политическую силу, которая называется общественным мнением <...>. С вынужденной часто самоуверенностью публицистика опережает выводы осторожной науки и решает вопросы, которые так или иначе должны быть решены тотчас же; всегда субъективная, она исходит не столько из исследования прошлого, сколько из идеала будущего»3.
Положения, сформулированные Горнфельдом, были развиты и авторами статей в советских справочных изданиях. Отмечалось, например, что публицистика принципиально не замкнута в жанровых границах и «особое место» в ней «занимают такие жанры, как воспоминания, письма, дневники». Причем публицистичность нередко «является органической частью идейно-образной системы» художественных произведений4. С рядом уточнений, дополнений и сменой идеологических акцентов эта точка зрения была закреплена в позднейших литературных энциклопедиях5. Сходным
Ар. Г. Публицистика // Энциклопедический словарь: В 86 т., 4 доп. т. - СПб.: Ф.А. Брокгауз — И.А. Ефрон. - СПб., 1898. - Т. 25А (50). - С. 746-747. 4См. статью M.K. Добрынина в «Литературной энциклопедии» (М., 1935. - Т. 9. — Стб. 355-361). 5 См. статью И.А. Дедкова в «Краткой литературной энциклопедии» (М., 1971 — Т. 6. — Стб. 72-75); статью О В. Соболевской в «Литературной энциклопедии терминов и понятий» (М., 2001. -Стб. 837-838) и др. образом формулировались определения в авторитетных монографических исследованиях, например, В.В. Ученовой .
Идейная специфика позднего публицистического творчества* Андрея Белого определена мировоззрением, сформировавшимся вЛ912-1916 годы под воздействием антропософии Рудольфа Штейнера. В этой связи отметим основные вехи антропософской биографии писателя.
Первая встреча со Штейнером произошла 7 мая 1912 года в Кельне, куда Белый и А.А. Тургенева специально приехали из Брюсселя в надежде попасть на его лекцию и побеседовать с ним. Об обстоятельствах, сопутствующих «судьбоносной» встрече, и о неизгладимом впечатлении, произведенном Штейнером, подробно рассказывается в многочисленных письмах Белого к А.Д. Бугаевой, М.К. Морозовой, А.А. Блоку и др., а также в «берлинской» редакции мемуаров «Начало века» (1922) .
В письме к М.К. Морозовой Белый сообщал, что решение увидеться со Штейнером было принято им еще до отъезда в Брюссель: «Уезжая за границу, я знал, что нам с Асей пришло время искать реального пути <...>; из всех людей, к кому я мог обратиться так, как мог бы обратиться к старцу, был Штейнер; но я не знал, что такое Штейнер. Мы с Асей, уезжая, уже решили на обратном пути побывать у него» . Такое желание было* вполне закономерным, так как к 1912 году восторженными почитателями и активными пропагандистами Штейнера уже стали многие близкие* друзья писателя - прежде всего Эллис, А.С. Петровский, Б.П. Григоров, М.В. Сабашникова, М.И. Сизов и другие, а при издательстве «Мусагет» работал
Ученова В.В. Исторические истоки современной публицистики. - М.: МГУ, 1972. 7 Малмстад Дж. Андрей Белый в поисках Рудольфа Штейнера. Письма Андрея Белого А.Д. Бугаевой и М.К. Морозовой // Новое литературное обозрение. - 1994. - № 9. — С. 111-160; Андрей Белый и Александр Блок: Переписка 1903 - 1919 / Публ., предисл. и коммент. A.B. Лаврова. - М.: Прогресс-Плеяда, 2001; Андрей Белый. Из воспоминаний. «Начало века» («берлинская» редакция) // Подгот. текста и коммент. МЛ. Спивак // Андрей Белый. Собрание сочинений: Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. Воспоминания о Штейнере. - М.: Республика, 2000. - С. 636-685. 8 Малмстад Дж. Андрей Белый в поисках Рудольфа Штейнера. — С. 129. Письмо к М.К. Морозовой (первая декада сентября 1912 г.).
7 организованный ими кружок по изучению трудов Штейнера9. Его- идеи распространялись и в кругу русских теософов, с которыми Белый был также в дружеских отношениях10. «ВМоскве <...> имя Штейнера вошло в обиход, им интересовались.в. религиозно-философском обществе, в-научных и литературных кругах, средш молодежи <...>. Часть этой молодежи занималась у Белого по ритмике <...> Эллис распространял по Москве, как оккультные сенсации, сведения, выхваченные из закрытых циклов лекций Штейнера»11, - вспоминала А.А. Тургенева.
Белый, издавна питавший склонность и интерес к различным мистическим учениям, не мог не обратить внимание на новое веяние. «С 1910 года по многим причинам <.. > Штейнер стал со всеми нами в особенно резких и интимных контактах: одни слепо бросились к нему, как Эллис, другие не слепо идут с ним, как Волошина, третьи украдкой совершают к нему паломничества, четвертые, как Рачинский и Московское Религ<иозно>-Философское 0<бщест>во, уже два года смотрят на него как на грядущую опасность (Булгаков сказал мне как-то: "Неокантианство, это — что: подступает уже настоящая бездна - Штейнер"). С осени 1911 года Штейнер заговорил изумительнейшие вещи о России, ее будущем, душе народа и Вл. Соловьеве (в России он видит громадное и единственное будущее, Вл. Соловьева считает замечательнейшим человеком второй половины ХЕХ века, монгольскую опасность знает, утверждает, что с 1900 года с землей совершилась громадная перемена и что закаты с этого года переменились: если бы это не был Штейнер, можно было бы иногда думать, что, говоря о России, он читал Александра Блока и "2-ую симфонию"). В 1911 году в Москве была настоящая штейнериада: pro и contra Штейнера не раз колебали самое существование 9 Майдель Р. «Спешу спокойно»: К истории оккультных увлечений Эллиса // Новое литературное обозрение. — 2001.-№51.-С. 214-239. 10 См.: Maydell Renata von. Vor dem Thore: Ein Vierteljahrhundert Anthroposophie in Russland. - Bochum; Freiburg: Project verlag, 2005; Азадовский K.M. Панорама русского штейнерианства // Русская литература. - 2007. — № 2. — С. 209-215; У истоков русского штейнерианства / Вступ, ст. К. Азадовского; публ. и примеч. К. Азадовского и В. Купченко // Звезда. - 1998. - № 6, июнь. - С. 146—191; и др. 11 Тургенева А. Андрей Белый н Рудольф Штейнер // Воспоминания о серебряном веке / Сост. В. Крейд. — М.: Республика, 1993.-С. 207. . 8 "Мусагета". Пишу все это, чтобы Ты понял, что развязка (или, наоборот, завязка) со Штеинером кармически для меня назревала давно. Я знал, что встречи с ним не миновать <.. .>», — писал он Блоку 1/ 14 мая 1912 года .
Вступление на путь антропософии было воспринято Белым как воплощение и естественное развитие1 тех базовых идей символизма, которыми он был вдохновлен в 1900-е годы и которые до конца жизни считал не утратившими актуальности13.
Белый не преминул воспользоваться своим пребыванием в Брюсселе для поездки в Кельн к Штейнеру. Безусловно, и Белый, и его спутница А.А. Тургенева знали, что помочь им в организации встречи со Штеинером может М.Я. Сивере, секретарь и будущая жена Штейнера. Она происходила из семьи балтийских немцев, в совершенстве знала русский язык, дружила со многими русскими теософами и, по-видимому, вообще оказывала содействие тем, кто приезжал из России. С короткого письма, врученного М.Я. Сивере 6 мая 1912 года, собственно говоря, и началась непосредственная связь Белого с антропософией. Письмо сохранилось в Дорнахе, в архиве «Rudolf Steiner Nachlassverwaltung» : «Глубокоуважаемая Мария Яковлевна, не удивитесь моему письму.
Я Вас давно знаю через многих общих знакомых (А.Р. Минцлову, М.В. Волошину, К.П. Христофорову); знаю и по письмам моего друга Эллиса. Поэтому прямо я обращаюся к Вам с убедительной просьбой передать Доктору наше горячее желание его видеть (мое и жены). Видеть и говорить с Доктором мне надо уже около года; потребность эта стала ныне необходимостью. Будучи в Брюсселе, мы с женой через Москву навели справки, где Доктор. Третьего дня от А.С. Петровского, из Москвы, я 12 Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903-1919 / Публ., предисл. и коммент. А.В. Лаврова. — М.: Прогресс-Плеяда, 2001. - С. 454. 13 См. об этом: Андрей Белый. Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития // Андрей Белый. Символизм как миропонимание / Сост., вступ, статья и прим. Л.А. Сугай. - М.: Республика, 1994. См. также: Бонецкая Н.К. Русская софиология и антропософия // Вопросы философии. — 1995- №7. - С. 79-97; Шталь X. Гнозис двуединства: Метаморфоза софнолопш Вл. Соловьева у Андрея Белого // Владимир Соловьев и культура Серебряного века- к 150- летию Вл. Соловьева и 110-летию А.Ф. Лосева. — М.: Наука, 2005. — С .264-275.
9 получил известие, что Доктор от 6 до 8-го в Кельне. И вот мы приехали из Брюсселя сюда.
Восьмого утром надо уже нам уезжать. Боясь беспокоить доктора, я^ через Вас прошу Доктора назначить с женой нам свидание сегодня, а если нельзя, то завтра. Вместе с тем, мы просим разрешения посетить лекции Доктора сегодня и завтра.
Еще раз простите за беспокойство: но, право, мне и жене нужно узнать от Доктора нечто, от чего зависит наше будущее. Только действительная необходимость говорить с Доктором заставила нас приехать.
Примите уверения в глубоком уважении.
Андрей Белый (Борис Бугаев) <...> »14.
Во врученном Сивере послании Белый называет ряд лиц, хорошо известных в теософской среде. Одной из первых русских учениц Штейнера и пропагандисток его учения в символистской среде была А.Р. Минцлова15, с 1905 г. примкнула к штейнерианцам М.В. Сабашикова (Волошина)16, с 1910 г. - Эллис17. Подругой М.Я. Сивере была и К.П. Христофорова, в теософском салоне которой бывал Белый. Именно от К.П. Христфоровой получил в свое время Белый фотографию Р. Штейнера. Об этом вспоминала Ася Тургенева: «Вот посмотрите, — говорил он, — я вчера получил эту фотографию от теософки Клеопатры Петровны Христофоровой. Это немецкий ученый, он утверждает, что можно научным путем подойти к духовному миру»18.
Упоминая в письме о знакомстве с основными представителями русского штейнерианства, Белый пользовался их именами как авторитетными рекомендациями. Поэтому Сивере отнеслась к посетителям 14 См.: Спивак М. Андрей Белый - мистик и советский писатель. - М.: РГГУ, 2006 (Глава «Андрей Белый - Рудольф Штейнер — Мария Сивере»; раздел «"Вы ищете Штейнера...": первая встреча...). — С. 42. 15 Богомолов Н.А. Anna-Rudolph // Богомолов Н.А. Русская литература начала XX в. и оккультизм. Исследования и материалы. - М.: Новое литературное обозрение, 1999. - С. 23-112; Обатнин Г. Иванов- мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907—1919). — М.: Новое литературное обозрение, 2000. 16 Волошина М. (Сабашникова М.В.) Зеленая змея. История одной жизни / Перевод с нем. M.H. Жемчужниковой, прим. СВ. Казанкова, ТЛ. Стрижак. — М.: Энигма, 1993. 17 Майдель Рената фон. «Спешу спокойно»: К истории оккультных увлечений Эллиса // Новое литературное обозрение. -2001. -№ 51. -С. 214-239. 18 Тургенева А. Андрей Белый и Рудольф Штейнер. - С. 205-206.
10 не просто как к любопытствующим или жаждущим откровения; а как «к своим». Белый сообщал Блоку, что после прочтения письма Сивере вышла со ' словами: «"Вы к доктору? Вы из, того московского кружка, который',' и т.п.»19. По-видимому, Сивере имела в- виду теософский, кружок* К.П> Христофоровой, с которой; быть может, Белый обсуждал и планировал посещение Штейнера.. Не случайно по возвращении в, Брюссель писатель попросил свою» мать с ней связаться: <<<...> передай наш привет Христофоровой и скажи ей, как восхитил нас Доктор» . Не исключено;. впрочем, что под «московским кружком» подразумевался кружок по изучению трудов Штейнера; работавший в 1910-1911 годах при издательстве «Мусагет». Как бы то ни было, но скорее всего именно связь Белого с московскими теософами-штейнерианцами стала «пропуском» на закрытые заседания «ложи». В Кельне Белый прослушал одну публичную (6 мая — «Христос и XX век») и две «интимных» (6 и 7 мая) лекции Штейнера: «В Кельне мы прожили три дня, слышали три лекции»21.
Впечатления от встречи со Штейнером и ее итоги были изложены в письме к А.С. Петровскому от 11/24 мая 1912 года: «Боже, как мы волновались. Сивере доложила о нас Штейнеру, который тотчас разрешил нам присутствовать в заседаниях Ложи. Мы были, конечно, и на публичной его лекции, которая — неописуема: я ничего подобного не видел и не слышал. <...>. На следующий день мы были у Доктора: Сначала говорил я долго, потом говорила Ася. <...>. Он все добрел и добрел. В итоге же он сказал: "Приезжайте в начале июля в-. Мюнхен до августовских лекций. Поживите сперва нашей общей жизнью. А потомпрослушайте курс, а там будет видно". <...>. Ты хочешь.знать впечатления? <...>. Мы с Асей совершенно в плену. Ася принялась за немецкий. Читаем Курсы»22. 19 Андрей Белый и Александр Блок: Переписка. - С. 457. Письмо от 1/14 мая 1912 г. 20 Малмстад Дж. Андрей Белый в поисках Рудольфа Штейнера. - С. 117. Письмо от 5/18 мая 1912 г. 21 Там же.-С. 117. 22 «Мой вечный спутник по жизни». Переписка Андрея Белого и А.С. Петровского: хроника дружбы / Вступ. статья, сост., коммент и подг. текста Дж. Малмстада. — М.: Новое литературное обозрение, 2007. — С. 202. «Да, какую-то перешел я черту, разделявшую жизнь на две части: до мая 1912 года; и - после. Черта остается* доселе», — констатировал Белый уже в 1920-етоды23.
Следуя* указаниям* Штейнера, Белый и А.А. Тургенева «в начале* уже июля были в Мюнхене»: «<...> бывали у Штейнера еженедельно. <...> Штейнер мне был - инженером, дававшим отчетливые вычисления: мост на тот берег, - медитативная работа сознания; берег - мир духа <...>. С августа начался уже съезд: из Норвегии, Швеции, из Германии, из Швейцарии, Австрии, Польши, России приехало более тысячи человек <...>; и пришло время курса <...> впечатление было огромно <...>»24. Значение этой поездки Белый подчеркнул в эссе 1928 года «Почему я стал символистом...»: «Считаю началом своей антропософской общественности мое появление в Мюнхене в июле 1912 года»25.
В письме матери А.Д. Бугаевой1 от 14/27 августа 1912 года Белый отчитывался о произошедших в его жизни изменениях: «Оба мы, с Асей поступаем в Теософическое Общество, в берлинскую ложу; это, конечно, форма: без вступления в Общество очень трудно работать и очень трудно видеть доктора» .
Вступление «в Теософическое Общество, в берлинскую ложу» было обусловлено тем, что антропософского общества в то время еще не существовало. Оно возникло в результате раскола Теософского общества и объединения вокруг Р. Штейнера его последователей. Когда Белый и А.А. Тургенева вступили на путь ученичества у Штейнера, Штейнер был еще генеральным секретарем Немецкого отделения Теософского общества. Поэтому и они сначала стали членами Теософского общества, но вскоре перешли в новообразованное Антропософское общество (учреждено 2-3 февраля 1913 года). «Ты знаешь, что мы все (вся немецкая секция Теософического Общества, Швейцария, Австрия, Дания, Голландия, Норвегия) 23 Андрей Белый. Из воспоминаний. «Начало века» («берлинская» редакция). — С. 657. 24 Там же. -С. 656-657. 25 Андрей Белый. Почему я стал символистом... С. 463. 26 Малмстад Дж. Андрей Белый в поисках Рудольфа Штейнера. - С. 124. вместе с Доктором ушли из Общества; уходят и многие англичане, бельгийцы, итальянцы, французы. Наше Общество называется "Антропософическое Общество". Конечно, все осталось тем же: просто формально мы перестали числиться (дело не в этом, а в Докторе)», - писал Белый А.Д. Бугаевой 28' января/10 февраля 1913 года .
Важнейшей вехой в его антропософской биографии стало вступление (в Гельсингфорсе, в мае 1913 года) в эзотерическую школу, в круг оккультных учеников Штейнера. «Большим событием для меня было принятие нас с Асей в E.S. ("Esoterische Stunde" - собрания для учеников, применяющих методы к себе духовной науки; здесь все указания д-ра специальны, техничны; в "E.S." допущены были не все члены А.О.)» .
В 1912-1913 годах Белый ездил вслед за Штейнером по Европе, слушая лекции и занимаясь под его руководством оккультной практикой. Впечатление от каждой прослушанной лекции было по-своему уникально, но особое символическое значение для биографии Белого приобрели лекции из цикла «Пятое Евангелие», прочитанные Штейнером в Христиании в начале октября 1913 года29: «Впечатление этого курса до того огромно, что мы теряем голову; и — решаем: вся наша жизнь отныне должна принадлежать Обществу, о чем мы с Асей пишем д-ру Штейнеру письмо, но не решаемся его передать в руки доктору. <...> после последней лекции курса к нам подходит д-р Штейнер и спрашивает нас: "Ну что? Можете вы принять в душу этот курс?" Ответ на этот вопрос у меня в кармане: письмо, в котором мы отдаем Штейнеру нашу 27 Там же.-С. 157. 28 Андрей Белый. Материал к* биографии (интимный) / Публ. и прим. Дж. Малмстада // Минувшее: Исторический альманах. - М.: Открытое общество; Феникс, 1992. - Вып. 6. - С. 352-353. Впоследствии Белый был принят в еще более узкий круг учеников, в группу M.E.(«Mystica Eterna»): «<...> кроме E.S. есть еще интимнейшие собрания у доктора для избранных членов, посвятивших себя духовной работе; <...> в начале июля доктор едет в Швецию и в городе Норчёпине читает шведам курс лекций; там будут и E.S. и эти более интимные собрания; если мы хотим попасть на них поскорее, то мы можем поехать в Швецию; <...> мы решаем в начале июля двинуться в Норчёпин <„.>» (Там же. - С. 396); «<...> любовь как бы заливала все мое существо, переполняла меня; и я заставал себя — счастливо рыдающим, неизвестно почему. Наше повышенное настроение, вероятно, объяснялось тем, что мы были приняты на интимнейшие собрания доктором, происходившие за городом <...>» (Там же. -С. 400-401). 29 1,2,3,5,6октября1913г.
13 жизнь; вместо ответа я отдаю д-ру это письмо. Д-р ласково жмет руки мне и Асе»30, — вспоминал Белый.
Письмо, врученное 3 октября 1913 года Штейнеру и сохранившееся также в архиве «Rudolf Steiner Nachlassverwaltung» (Дорнах), является важнейшей вехой в биографии писателя, так как свидетельствует о переломном моменте его мировоззрения: «Может быть, мы поступаем безумно; но — может быть — было»бы еще хуже для нас, если бы мы промолчали, если бы приняли мы Ваше вчерашнее слово, как сообщение на Vortrag'e . Что же нам делать, если не можем мы молча принять Ваших слов? И мы чувствуем, что должны Вам ответить. Вы говорили, что Вам не легко обращаться к нам с тем, с чем Вы к нам обратились. И мы знаем: Вам с нами быть - тяжелый, мучительный крест, потому что мы - спим, потому что мы можем проспать То, что близится: не увидеть и не расслышать. Нам нужно молиться и бодрствовать; а бодрствовать мы не умеем; слово Ваше мы просыпаем; мы — в смертном сне. Но мы уже знаем, что спим; знаем, в какое время мы спим; это знание — единственная точка нашего пробуждения; но это знание тяжело: наш сон — распятие Ваше; лучше бы нам не родиться, чем висеть на Вас камнем.
Вот почему наш естественный жест после Вашего слова о том, что Вам нелегко говорить, закрыть лицо руками и сгореть со стыда: убежать; ведь мы - слабые, малые, спящие. А То, чему быть, - будет.
Если тогда проспали Ученики и если мы еще не проснулись теперь, то как же надеяться нам, что проснемся мы без помощи Вашей? И — как отозваться? Если миру дается пятое Евангелие, то не пройдет ли все то, что уж было когда-то; что всегда происходит, не отразится ли снова все то, что уж было когда-то ? И слова Ваши нам — предупреждение и призыв сбросить сон.
Андрей Белый. Материал к биографии (интимный) // Минувшее: Исторический альманах. — Вып. 6. — С. 354-356. 31 Лекция, доклад (нем.).
Нам так трудно писать; но еще труднее молчать; и нам кажется, что на призыв Ваш с помощью Вашей должны мы ответить Вам.
И у нас не может не быть надежды; если бы не было надежды, мы не должны бы быть с Вами; а надежда наша не в том, что мы бодрствуем (мы еще спим); а наша надежда лишь в том, что в положенный срок мы проснемся; и вот кажется нам, что если мы не откликнемся (как бы ни выглядел отклик), мы окажемся черствей камня. Мы так слабы; мы слышим Вас: учимся слушать в словах Ваших — Слово. Boris Bugaieff, A. Bug 77 См.: Elsworth J.D. Andrey Bely: A Critical Study of the Novels. - Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1983; Ljunggren M. The Dream of Rebirth: A Study of Andrej Belyj's Novel «Peterburg». - Stockholm, 1982; Steinberg A. Word and Music in the Novels of Andrey Belyj. - Cambridge; NY, 1982; и др. 78 Andrey Bely: A Critical Review / Ed. by G. Janacek. - Lexington, 1978; Andrej Belyj: Centenary Papers / Ed. by Boris Christa. - Amsterdam, 1980; Andrej Belyj: Pro et Contra: Atti del. 1 Simposio Internationale. Andrej Belyj, Bergamo - Milano, 1986; Andrey Bely: Spirit of Symbolism / Ed. by J. Malmstad. - Ithaca, NY., 1987; и др. 79 The Andrej Belyj Society Newsletter. - M» 1-Ю / Ed. by O. Muller Cooke. - Texas: Texas A&M University, № 11-14 / Ed. by S.C. Hutchungs. - Rochester, NY: University of Rochester, 1982-1996.
27 В' 1988 году настоящим прорывом стало издание под редакцией С.С.
Лесневского сборника «Андрей Белый: Проблемы творчества». В нем были намечены свободные от идеологического детерминизма научные подходы к изучению творчества позднего Белого (статьи Н.А. Богомолова, Вяч:. Вс.
Иванова, A.M. Крюковой-, А.А. Саакянц, СМ1 Субботина; ЛІК. Швецовой80 и др.), а^ также рисунков писателя (статья Н.А. Кайдаловой) . Неоценимое значение для развития' «беловедения» имела составленная А.В. Лавровым «Хронологическая канва жизни и творчества» Андрея Белого82. В продолжение этой традиции в России был выпущен ряд сборников и специальных выпусков журналов, суммирующих достижения отечественной и зарубежной науки .
Вплоть до последнего времени основное внимание ученых было сконцентрировано на изучении творчества Белого-символиста, Белого-поэта, Белого - автора романа «Петербург». Монографии Л.К. Долгополова «Андрей Белый и его роман "Петербург"» (Л.: Сов. писатель, 1988) и особенно А.В. Лаврова «Андрей Белый в 1900-е годы: Жизнь и литературная деятельность» (М.: Новое литературное обозрение, 1995) создали необходимый фундамент для изучения, позднего творчества Белого, определив перспективу диссертационного исследования.
См. там же: Богомолов Н.А. Андрей Белый и советские писатели: К истории творческих связей // Андрей Белый: Проблемы творчества / Сост. С.С. Лесневский, А.А. Михайлов. - М.: Советский писатель, 1988.. - С. 309-337; Иванов Вяч. Вс. О воздействии «эстетического эксперимента» Андрея Белого- (В. Хлебников, В. Маяковский, M. Цветаева, Б. Пастернак). - С. 338-366; Крюкова А.М. M. Горький и Андрей Белый: Из истории творческих отношений. - С. 282-308; Саакянц А.А. Встреча поэтов: Андрей Белый и Марина Цветаева. - С. 367-385; Субботин СИ. Андрей Белый и Николай Клюев: К истории творческих взаимоотношений. - С. 386-403; Швецова Л.К. Андрей Белый и Сергей Есенин- К творческим взаимоотношениям в первые послеоктябрьские годы. — С. 404-425. 81 Кайдалова H. Рисунки Андрея Белого // Там же. - С. 597-605. Рисунки Белого в последнее время привлекают все большее внимание исследователей. См., напр.: Николеску Т. Рисунки Андрея Белого // Художественный текст и его гео-культурные стратификации. - Trieste, 2000. - С. 127-143; Николеску Т. Белый и экспрессионизм // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. — М.: Наука, 2008. - С. 441-450; Ото Д. «У гор - говор: с-л-о-в-о!»: О горных пейзажах Андрея Белого в собрании Российской Национальной библиотеки // Там же. - С. 527-535; и др. S2 Андрей Белый: Проблемы творчества —С. 773-805. 83 Москва и «Москва» Андрея Белого / Отв. ред М.Л. Гаспаров. - М.: РГГУ, 1999; Андрей Белый: Публикации. Исследования / Ред -сост. А.Г. Бойчук. - M.: ИМЛИ РАН, 2002; Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения / Отв. ред М.Л. Спивак. - М.: Наука, 2008; Литературное обозрение: Андрей Белый: жизнь, миропонимание, поэтика. - 1995. -№ 4/5; Russian Literature.-2005. - LVIII-I/II: Andrej Belyj: Special Issue in the Occasion of his 125th Birthday-(1 July- 15 August).
28 Американская и европейская наука внесла существенный вклад в изучение мистических тенденций в творчестве Андрея Белого, его связей с теософией и антропософией . В* СССР эта тема была практически табуирована. В 1990-е гг. и в России открылась возможность изучения антропософского1 контекста творчества Белого и истории, оккультизма, как дореволюционного, так и советского . Тем не менее, этот важнейший аспект творчества Белого исследован еще явно недостаточно, потому именно он стал основным в диссертации. В этой связи особое значение для методологии диссертационного анализа и для- понимания контекста исследуемых объектов приобрели работы Н.А. Богомолова, М. Карлсон, А.Л. Никитина, Г.Е. Обатнина, М.П. Одесского и др., посвященные русскому и советскому оккультизму .
Серьезные результаты были достигнуты в области изучения историко-культурного контекста деятельности Белого после возвращения из Дорнаха, в частности, в группе «Скифы» и в Вольной философской ассоциации , что позволило не затрагивать эту серьезную тему в диссертации. Однако работы, посвященные издательству «Алконост» и журналу «Записки мечтателей»88, 84 JaneCek G. Anthroposophy in Kotik Letaev // Orbis Litterarum. - 1974. - September. - Vol. 29. - Issue 3. - P. 245-267; Fedjushin V. Russlands Sehnsucht nach Spiritualitat: Theosopie, Antroposophie, Rudolf Steiner und die Russen. - Schlaffhausen, 1988; Kozlik F.C. L'influence de l'anthroposophie sur l'oeuvre d'Andrei Bidlyi. - V. 1-3. - Frankfurt, 1981; Carlson M. «No Religion Higher Than Truth»: A History of the Theosophical Movement in Russia, 1875-1922. - Princeton, 1993; и др. См. также статьи Л. Сшіард, собранные в ее книге «Герметизм и герменевтика» (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2002). Актуальна «мистическая» проблематика в зарубежном литературоведении и в настоящее время. См.: Andrej Belyj: Symbolismus, Anthroposophie, Ein Weg: Texte - Bilder - Daten / Herausgegeben, eingeleitet, mit Anmerkungen und einer Bibliografie versehen von T. Gut. - Dornach, 1997; Maydell R. von. Vor dem Thore: Ein Vierteljahrhundert Anthroposophie in Russland. - Bochum; Freiburg, 2005; и др. 85 Богомолов H.A. Anna-Rudolph // Новое литературное обозрение. - 1998. - № 29. - С. 142-220; Бонецкая H.K. Русская софиология и антропософия // Вопросы философии. - 1995- №7. - С. 79-97; У истоков русского штейнерианства / Вступ, статья К. Азадовского; публ. и прим. К. Азадовского и В. Купченко // Звезда. - 1998. - № 6, июнь. - С. 146-191. См. также: Глухова Е.В. «Записки чудака» Андрея Белого как опыт «духовной биографии» // Русская литература конца XIX — начала XX века в зеркале современной науки. - М.: ИМЛИ РАН, 2008. - С .162-179) и др. 86 Богомолов Н.А. Русская литература начала XX века и оккультизм. — М.: Новое литературное обозрение, 1999; Carlson М. «No Religion Higher Than Truth»: A History of the Theosophical Movement in Russia, 1875- 1922. - Princeton, N.J., 1993; Никитин А.Л. Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в советской России. — M.: Аграф, 2000; Обатнин Г. Иванов-мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907- 1919). — М.: Новое литературное обозрение, 2000; Одесский М.П. «Физиологический коллективизм» А.А. Богданова: Наука - политика - вампирический миф // Проектное мышление сталинской эпохи. - М.: РГГУ, 2004.-С. 7-17. 87 Белоус В.Г. Вольфила, или Кризис культуры в зеркале общественного самосознания. — СПб.: Мір, 2007; Леонтьев Я.В. «Скифы» русской революции: Партия левых эсеров и ее литературные попутчики. — М.: АИРО- XXI, 2007 и др. 88 Белов СВ. Мастер книги: Очерк жизни и деятельности СМ. Алянского. -Л.: Наука, 1979; Глензер М.М. Издательство «Алконост». 1918 - 1923: Краткий историко-книговедческий очерк. Издательский
29 не отражают в полной мере участия Белого в этом издательском предприятии: в них, как, впрочем, и в мемуарах СМ. Алянского, в угоду требованиям советской цензуры, роль Блока традиционно преувеличивалась, а роль Белого приуменьшалась. Этим* дисбалансом обусловлено усиленное внимание в диссертации к деятельности Белого в «Алконосте».
Активно исследовался эмигрантский период жизни и творчества писателя. Достижения'в этой области (прежде всего обстоятельные работы Дж. Малмстада и Т. Байера ) позволили также не затрагивать период-1921-1923 годов в диссертации.
При рассмотрении в диссертации публицистических стратегий Белого второй половины 1920-х годов методологической опорой исследования являлись работы Г.А. Белой, О.А. Клинга, Е.Б. Скороспеловой, Д.М. Фельдмана90, имеющие важное значение для понимания политического и художественного контекста позднего творчества писателя.
Большинство произведений Белого, анализируемых в диссертации, довольно редко оказывалось в сфере внимания исследователей. Поэтому особое значение имеют немногие работы, непосредственно посвященные рассказу «Йог»91, «Истории становления самосознающей души» (работы X. Шталь, В.Г. Белоуса и др.). В большей степени исследована романная библиографический каталог. - Л.: Ленинградская организация добровольного общества книголюбов, 1990; и др. См. также защищенную в 2007 г. в МГУ кандидатскую диссертацию Е.Г. Тарана «Роль и место издательства "Алконост" и журнала "Записки мечтателей" в истории русского символизма». 89 Malmstad J.E. Andrej Belyj at Home and Abroad (1917-1923): Materials for a Biography // Europa Orienialis. - 1989. - № 8. - P. 425-480; Beyer T.R. Andrej Belyj: The Berlin Years 1921-1923 // Zeitschrift fur slavische Philology.-B.L.-H. 1.-Heidelberg, 1990. -S. 90-142; и др. 90 Белая Г.А. Дон Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей. - М.: Советский писатель, 1989; Клинг О.А. Эволюция и «латентное» существование символизма после Октября // Вопросы литературы. - 1999. - № 4. — С. 37-64; Скороспелова Е.Б. Русская проза XX века: от А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»). - М.: Теис, 2003; Фельдман Д.М. Салон-предприятие: писательское объединение и кооперативное издательство "Никитинские субботники" в контексте литературного процесса 1920-1930-х годов.-М.:РГГУ, 1998. 91 Гречишкин С.С., Лавров A.B. Андрей Белый и Н.Ф. Федоров // Гречишкин С.С., Лавров A.B. Символисты вблизи. Очерки и публикации. - СПб.: Скифия; Талас, 2004. - С. 96-116. 92 Шталь X. «Печать самосознающей души»: Символизм как «плюро-дуо-монизм» у позднего Андрея Белого // Symbol w kulturze rosyjskiej / Red. К. Duda, T. Obolevitch. - Krakow, 2010. - С 587-604; Белоус В.Г. «Ha перевале»: О символичности рубежа 1925/1926 годов — времени зарождения «Истории становления самосозншощей души» // Там же. — С. 577—586. зо трилогии «Москва» (работы О. Кук, Н.А. Кожевниковой93 и др.), бесспорно уступая, однако, в изученности роману «Петербург».
Практически выпали из поля зрения исследователей Белого 1930-е годы, принципиальные для его публицистических стратегий, а также реакция* на смерть Белого в периодике. Здесь важное методологическое значение имеют публикации и статья А.В. Лаврова о попытке Белого написать «производственный роман»94) а также фундаментальная монография Л.С. Флейшмана «Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов»95.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Исследование уточняет и корректирует существующие концепции истории отечественной публицистики конца 1910-х - 1930-х гг., расширяет и конкретизирует представления о ее границах и направлениях. Диссертация выявляет общую специфику публицистических стратегий, позволявших литераторам дореволюционной школы выживать в условиях: диктата официальной идеологии. Диссертация важна для понимания той первостепенной, полифункциональной роли, которую играет публицистика в творчестве Андрея Белого советского периода. Материалы и: выводы исследования могут быть использованы в научной и преподавательской деятельности, при написании книг и статей, подготовке курсов лекций, семинаров, учебных пособий по истории отечественной публицистики и литературы, а также при написании биографических и аналитических: работ об Андрее Белом.
Апробация исследования. Положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры литературной критики Института Массмедиа ГОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет». 93 Cooke О. The Humorous Profanation of the Sacred in Belyj's Moscow Novels // Russian Literature. — 1987. — Vol. XXI. - P. 217-232; Cooke O. The Grotesque Style of Andrej Belyj's Moscow Novels // Slavic and East European Journal. - 1988. - Vol. 32. - № 3. - P. 399-414; и др.; Кожевникова Н.А. Евангельские мотивы в романе А. Белого «Москва» // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. — Петрозаводск, 1998. - Вып. 2. — С. 493-504; Кожевникова Н.А. Улицы, переулки, кривули, дома в романе Андрея Белого «Москва» // Москва и «Москва» Андрея Белого. — M.: РГГУ, 1999. - С. 90-112; и др. 94 Лавров А.В. «Производственный роман» — последний замысел Андрея Белого // Лавров А.В. Андрей Белый: Разыскания и этюды. - М.: Новое литературное обозрение, 2007. — С. 279-305. 95 Флейшман Л. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. - СПб.: Академический проект, 2005.
31 По теме диссертации автором подготовлены монографии: -. Спивак М.Л. Андрей Белый - мистик и советский писатель. - Ml: РГГУ, 2006 - 577 с- 47,4 п.л.; - Спивак М:Л. Посмертная диагностика гениальности. Андрей Белый. Эдуард Багрицкий, ' Владимир Маяковский в коллекции» Института мозга, (материалы из архива Г.И. Полякова). - М.: Аграф, 2001. 432 с. — 26,4 п.л.; новая расширенная редакция: Спивак М.Л. «Мозг отправьте по адресу...»: Владимир Ленин, Владимир Маяковский, Андрей Белый, Эдуард Багрицкий в коллекции Московского института мозга. — М.: Астрелы Corpus, 2010. — 608 с. — 31,92 п.л.
Обе монографии получили многочисленные положительные отклики в научной печати, среди которых - три рецензии в изданиях, входящих в «Перечень российских рецензируемых научных журналов.. .»: - Динерштейн Е. [Рец. на кн.: Спивак М.Л. Посмертная диагностика гениальности. Андрей Белый. Эдуард Багрицкий, Владимир Маяковский в коллекции Института мозга М., 2001] // Новое литературное обозрение. — №< 51. - 2001. — С. 400-401; Платонов М. Поэты и мозговеды: [Рец. на кн.:: Спивак М. Посмертная, диагностика гениальности] // Книжное обозрение. — 2001, 19 февр. (№ 7). - С. 11; Шейнкер М. В извилинах серого вещества: [Рец. на кн.: Спивак М. Посмертная диагностика, гениальности] // Итоги. — 2001. - № 13 (251). - С. 75.; и др. - Уланов А. [Рец. на кн.: Спивак М:Л. Андрей Белый - мистик и советский писатель. М., 2006} // Новое литературное обозрение. — № 88, — 2007. - С. 423-425; Богомолов Н.А. [Рец. на кн.: Спивак М.Л. Андрей Белый - мистик и советский писатель. М.: РГГУ, 2006.] // Известия Российской Академии Наук. Серия литературы и языка. — Т. 66: - 2007. - № 4. - С. 69-71; Корницкая Н. Антропософы, кадеты и ГПУ. Андрей Белый: медитации поэта в Стране Советов // НГ: Ex Libris. — 2006. - 26 октября (№ 39). - С. 5; и др:
Основные результаты диссертационного исследования представлены в 73 статьях и публикациях, из которых 16 статей и публикаций — в изданиях, входящих в «Перечень российских рецензируемых научных журналов...».
32 Основные положения и выводы излагались в докладах, представленных на научных конференциях: «Андрей Белый-философ: "История становления самосознающей души" (ИССД) и ее контексты» (Slavistik der Universitat Trier, 12-14 ноября, 2010); «Андрей Белый в изменяющемся мире: к 130-летию со дня рождения» (Москва, Государственный музей А.С. Пушкина, Мемориальная квартира Андрея Белого, 25-30 октября 2010), VIII World Congress: Eurasia: Prospects for Wider Cooperation (Stockholm, July 26-31 2010); «Symbol w kulturze rosyjskiej» (Krakow, Wyzsza Szkola Filozoficzno-Pedagogiczna «Ignatium», 13-14 мая 2010); VI Международная конференция «Проблемы текстологии и эдиционной практики» (Москва, РРГУ, Институт массмедиа, 23-25 июня 2008); «Мерцающий авангард» (Slavic Department University of Amsterdam, 20-24 апреля 2008); Российско-немецкий научный семинар «"История становления самосознающей души" Андрея Белого: текстология, комментарий, контекст» (Slavistik der Universitat Trier, 21-25 июля 2008); «Русский авангард и идеология» (Филологический факультет Белградского университета, 5-9 сентября 2007); «Художник и его текст» (Москва, Научный Совет РАН; Амстердамский государственный университет; Институт мировой культуры МГУ им. М.В. Ломоносова, 2-5 июня 2007); «Альманахи серебряного века» (Москва, Посольство Литовской республики в РФ, Дом Ю. Балтрушайтиса, Факультет журналистики МГУ, Институт мировой культуры МГУ - 29-30 мая 2007); V Международная конференция «Текстология. Комментарий. Проблемы эдиционной практики» (Москва, РРГУ, Институт Массмедиа, 21-23 июня 2006); «Дело авангарда» (Амстердам, Department of Slavic Literatures University of Amsterdam, 7-10 мая 2006); «Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения писателя» (Москва, Государственный музей А.С. Пушкина, Мемориальная квартира Андрея Белого, 26 октября - 1 ноября 2005) и мн. др.
Структура исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы. В приложение вынесен необходимый иллюстративный материал: рисунки Белого, его портретные изображения и др.
Андрей Белый в журнале «Сирена» (1918): биографический контекст и антропософский опыт в рассказе «Йог»
В первые послереволюционные годы Андрей Белый, как, впрочем, и другие, писатели, лишившись привычных печатных органов, нередко откликался на самые экзотические предложения. К лету 1918 года закрылись и те периодические издания, в которые Белого активно зазывал Иванов-Разумник (левые эсеры так же оказались вне закона, как несколько ранее ненавистные им кадеты). В это время устроителем произведений Андрея Белого в печать оказался начинающий поэт, журнальный работник, а впоследствии мемуарист П.Н. Зайцев, ставший вскоре одним из ближайших друзей писателя, его постоянным корреспондентом и самоотверженным помощником как в издательских, так и в бытовых делах.
По инициативе Зайцева Белый, заинтересованный как в доступе к читателю, так и в гонорарах, стал отдавать свои произведения и журнал московских кооператоров «Рабочий мир»1, где Зайцев с октября 1917 по середину 1918 года работал секретарем редакции, и в журнал железнодорожников «Путь»".
Занимаясь издательской деятельностью в Москве, Зайцев одновременно стал представителем в Москве журнала «Сирена», выходившего в Воронеже. В подзаголовке журнала значилось, что это «Иллюстрированный литературно-художественный пролетарский двухнедельник», являющийся изданием Городского исполнительного комитета Совета рабочих и красноармейских депутатов. Инициатором выпуска «Сирены» стал Владимир Иванович Нарбут, поэт, прозаик, критик, редактор, партийный деятель. В марте 1918-года, он был направлен в Воронеж для организации большевистской печати (входил в редколлегии газет «Известия Воронежского губисполкома» и «Воронежский красный» листок»). В ноябре 1918 года Нарбут начал издавать «беспартийный» журнал «Сирена», один из первых опытов литературно-художественного журнала в послереволюционной России. В ноябре же он рассказывал М.А. Зенкевичу: «Живу в настоящее время в Воронеже - и уже около года (с марта). А очутился я здесь благодаря эвакуации из Черниговской губернии перед приходом немцев. ... . Сейчас я - редактор "Сирены", член редакционной коллегии "Известий Губисполкома". В этой должности пребываю месяцев восемь. Скука тут отчаянная. Жена и сын - на Украине, мать и сестра — в Тифлисе, брат Георгий (ты его знаешь) в Киеве. Там же, кажется, и остальные мои родные. Словом, тоскливо в разлуке. А вернуться на Украину - нельзя. Партийной работой сейчас не занимаюсь. Работаю исключительно для Союза Советских журналистов (председателем которого и являюсь со дня его основания). Здесь у нас явное преуспевание; в Союзе (губернский) около 80-90 членов; есть свой клуб, столовая и т. д. Но интересных людей нет. ... . В городе - голодно и холодно; вдобавок сыпной тиф, короче говоря, дело дрянь, разруха. Был дважды в Питере и Москве. Почти все были в разброде ("все" — это писатели). Все же кое-что сколотил для "Сирены". Но горе с бумагой. Нельзя ли у вас купить хорошей журнальной бумаги .. . »3. Всего Нарбут успел напечатать лишь три выпуска «Сирены» (пять номеров): № 1, № 2/3 - в 1918 г.; № 4/5 - в 1919 г. Уже в апреле 1919 года он опять-таки по партийному заданию, уехал из Воронежа в Киев4. Несмотря на краткий срок своего существования, «Сирена» оставила важный след в истории российской журналистики как редкий в послереволюционной России удачный опыт объединения авторов не на партийной, а на литературной основе. «Сирена» сыграла важную роль в становлении имажинизма и акмеизма. Однако для Зайцева, преклонявшегося перед поэзией Блока и Белого, важнее, думается, было то, что Нарбут стал активно привлекать к сотрудничеству символистов (например, A.M. Ремизова, А.А. Блока). П.Н. Зайцев, видимо, сам предложил Нарбуту стать представителем журнала по литературно-издательским делам в Москве, и это предложение было принято. Об этом свидетельствует адресованное ему заказное открытое письмо от 22 сентября 1918 года: «Уважаемый товарищ! Соглашаясь принципиально на Ваше предложение быть нашим представителем (по литературно-издательским делам) в Москве, Редакция "Сирены" просит Вас сообщить ей в возможно короткий срок конкретные условия Вашего представительства. Что касается художников, то Редакции хотелось бы быть ближе к художникам из "Мира искусства". Обложка заказана СВ. Чехонину. В ожидании Вашего ответа» . В том же частном собрании, в котором хранится процитированное выше письмо, хранится и отрезной купон почтового перевода, свидетельствующий о высылке - Зайцеву 17 декабря 1918 года «вознаграждения от 1 по 15 декабря» в размере 150 рублей за проделанную работу. Среди адресов, по которым можно оформить подписку на «Сирену»,
Антропософский контекст посвящения и эпиграфа к роману «Московский чудак»
Конечно, мысленному взору молодых книголюбов СМ. Алянского и В.В. Васильева виделась не вдова, не птица-зимородок с хохолком на голове, а прекрасная птица-дева. И не просто сказочная; как говорится в КЛЭ, но та, которая «близь рая пребывает»37 и чарует людей дивным пением. «Алконост — сказочная райская птица, с человеческим лицом, изображавшаяся на наших лубочных картинах», - поясняется в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля. Нет нужды доказывать знакомство Алянского с этим «персонажем», так как «изображения сладкоголосых полуптиц-полудев» являлись, как отмечено в исследовании Е.И. Иткиной, «излюбленными сюжетами рисованного лубка»38. К тому же, «сюжеты эти имели хождение и в печатных лубках. Выпускались они начиная с середины XVIII века и на протяжении всего XIX столетия. Художники рисованных листов не только повторяли гравированные картинки, используя уже готовую композиционную схему, но и разрабатывали сюжеты с райскими птицами самостоятельно»39. XX век внес свою немалую лепту в популяризацию образа Алконоста. Широко тиражировались цветные и черно-белые почтовые открытки с изображениями собственно лубочного Алконоста (их производством активно занимались типографии Л.А. Гребнева, Г.К. Горбунова и др.), а также стилизованного под лубок рисунка работы И.Я. Билибина40.
Райская птица Алконост во всех смыслах прекрасно подходила для названия издательства. Во-первых, благодаря легенде о ее сладкоголосом пении: « ... кто во близости ея будет, той все в мире сем забудет, тогда ум от него отходит, и душа его истела исходит...»41. Сладкоголосое пение воспринималось как метафора поэтического творчества, что1 прекрасно рифмовалось с желанием Алянского издавать книги известных поэтов. Во-вторых, Алконост часто изображался держащим в рукесвиток с начертанным на нем изречением . Получалось, что Алконост имеет непосредственное отношение еще и к слову написанному, напечатанному43. Следует также учитывать, что «издательский портфель» Алянского на момент выбора состоял лишь из одной книги: поэмы Блока «Соловьиный сад». А блоковский образ «соловьиного сада» и являлся аналогом того Рая, вблизи которого, как следует из лубочных надписей, птица Алконост пребывает. Таким образом, с точки зрения ориентации на Блока, лубочный Алконост также был более чем уместен.
И все же наличие многочисленных лубочных изображений Алконоста не дает ответа на основной вопрос: почему Алянский, перелиставший в библиотеке Л.И. Жевержеева тысячи книг, переписавший на карточки их выходные данные, а значит, знавший сотни названий различных издательств, стал искать название для своего предприятия именно в мире народных картинок, почему, в конце концов, он остановил выбор именно на райской птице Алконост.
Думается, что основной причиной появления райской птицы Алконост в названии издательства стала отнюдь не любовь. Алянского к орнитологии или народной культуре, а сложившаяся к 1918 году сложная ситуация- на литературно-издательском рынке. И важнейшим фактором, побудившим Алянского обратиться к образу, навеянному лубком, оказалось закрытие в 1915 году петербургского издательства «Сирин», традиции которого, как мы попытаемся показать, «Алконост» собирался продолжить.
Ведь Сирин в. русской, народной традиции — тоже райская птица-дева, чарующая людей райским? пением. Она еще чаще, чем Алконост, изображалась на лубочных картинках и почтовых открытках. Причем, четко закрепленных иконографических различий между обеими1 лубочными, райскими птицами-девами не было. Правда, иногда специалистами отмечается различие в головных уборах Сирина и Алконоста, иногда указывается, что Алконост имеет руки, а Сирин не имеет. Но нередко встречаются изображения и с безруким Алконостом, и с рукастым Сирином, так что при отсутствии подписи на картинке определить, какая из райских птиц на ней изображена, весьма затруднительно. Вместе, как зеркально симметричные двойники, они весьма часто и изображались, что, кстати, отмечено в качестве общего места даже у В.И. Даля (в словарной статье о Сирине): «есть лубочные картины, изображающие райских птиц сирина и алконоста (сирена?), с женскими лицами и грудью»44(Илл. 3; Илл. 4-а, 4-6).
Принципиально важно подчеркнуть, что в русской народной традиции не было не только иконографического, но и функционального противопоставления птицы Сирин и птицы Алконост: «У» некоторых исследователей, - пишет Е.И. Иткина, — а также в обыденном сознании сложилось довольно устойчивое представление, что в народном искусстве Сирин - птица радости, а Алконост - птица печали. Это противопоставление неверно, оно не опирается) на реальную символику этих образов. Анализ литературных источников, где фигурируют птицедевы, а также многочисленных памятников народного искусства (росписи по дереву, изразцов, вышивок) свидетельствует, что нигде Алконост не трактуется как птица печали. Вероятно, это противопоставление имеет своим истоком картину В.М. Васнецова «Сирин и Алконост. Песня радости и печали» (1896), на которой художник изобразил двух птиц: одну — черную, другую — светлую, одну - радостную, другую — печальную. Более ранних образцов противопоставления символики Сирина и Алконоста нам? не встречалось, т следовательно, можно считать, что оно пошло, не от народного,, а от профессионального искусства, которое в своемюбращении к русской старине использовало образцы народного искусства, не всегда достаточно верно понимая их содержание»45.
Можно сказать, что Сирин и Алконост традиционно выступают как близнецы-братья или, точнее, как близнецы-сестры. На этом неразличении, видимо, и сыграл Алянский, сигнализируя названием нового издательства о продолжении им дела издательства «Сирин». Это, во-первых, отражало реальные намерения Алянского, а, во-вторых, было умно и дальновидно с точки зрения привлечения авторов, в( недавнем прошлом печатавшихся в «Сирине» или «Сирину» симпатизировавших.
В этом плане показательна реакция A.M. Ремизова, тесно сотрудничавшего и с «Сирином», и с «Алконостом». В, 1912 году, по случаю организации издательства Терещенко, он завел специальную тетрадь (так называемую «сириновскую» тетрадь), в которой, рассказал, как придумывалось название, как заключались договоры на собрания сочинений и пр. В качестве преамбулы к собственно дневниковым записям Ремизов в свойственной ему декоративной манере сделал выписки о Сирине из известных источников, в том числе - из так называемого Русского Хронографа 1512 года и из «Русских народных картинок» Д.А. Ровинского.
Мемуарная публицистика Андрея Белого и прототипы главных героев романа «Москва»
В индивидуальной мифологии Андрея Белого мифологема «Восток и/или Запад» занимает ведущее место. В письме к Иванову-Разумнику от 10/23 июня 1916 года Андрей Белый признавался, что обречен «и мучиться и "сгорать" над несколькими "темами-тайнами"», идущими за ним всю его жизнь. «Восток или Запад» - одна из таких «тем-тайн»: « ... ведь до некоторой степени, — признавался писатель. — «самое мое ".Я" жизненно зависит от этой темы. ... . Через интимнейшие личные переживания, события жизни и даже общественные выступления всю жизнь тащилась в клубке "тем-тайн" эта "тема-тайна". А твое "Я\ личность, условия жизни, биография — так, привесок, средство к разрешению тебя мучающего лейтмотива...» (Б-И-Р. С. 68).
Этот лейтмотив зазвучал уже в 1902 году в «Симфонии (2-ой, драматической)» , прошел через публицистику 1900-х годов и определил его самый глобальный художественный проект - трилогию «Восток или Запад»3.
Замысел этого грандиозного сочинения возник в конце 1900-х годов. Однако подступы к теме определились еще раньше. Герой «Симфонии», московский мистик и апокалиптик Сергей Мусатов, постигает путь преображения мира. «Может быть, соединение между Западом и Востоком?», - задается он вполне традиционным для представителя русской мысли вопросом. - И получает достаточно резкий и неутешительный ответ: «Какое уж тут соединение: ведь Запад смердит разложением, а Восток не смердит только потому, что уже давным-давно разложился»4.
И Восток, и Запад показаны как миры не то чтобы враждебные, но бесконечно чуждые России. Они определены и географически: Запад — это Европа, представленная в «Симфонии» как родина антихриста; Восток — прежде всего Индия. И Восток, и Запад символизированы гостями-иностранцами. Это Макс Нордау и безымянный индус-теософ. Оба зевают, скучают и решительно не понимают апокалиптических знамений, не осознают очевидной для писателя и его героев мессианской роли России. В «Симфонии» сошествие Святого Духа ожидается не вообще в мире, а именно в России, в Москве и имеет нарочито русскую окраску и «озвучку»: сияние луковок церквей, слова службы, звон колоколов. Даже труба, предвещающая грядущий апокалипсис, звучит в русском исполнении - трубит восставший, из могилы Владимир Соловьев. Можно сказать, что у «симфонического» Белого и Свет, и Звук не с Востока исходят, а прямиком из России.
В «Симфонии» и восточный, и западный пути развития человечества оказываются скомпрометированы. Но и ставка на особый русский путь тоже не оправдывается, и герой-мистик терпит поражение: вместо чаемого Преображения воцарилась над миром апокалиптическая мертвенность. Появление в «грядущего владыки мира» в образе «черномазого, красногубого негра» можно, думается, рассматривать как злую пародию на идею соединения Востока и Запада. Ведь негр, гордо идущий по московским улицам «в изящном цилиндре и с иголочки одетый»5, прибыл из Чикаго; он был американским, то есть «западным» негром...
Последняя сцена «Симфонии» вновь рождала надежду на светлое будущее России и мироздания. Но вместе с надеждой на светлое будущее оставалась и прежняя проблема выбора: Восток или Запад.
Непосредственно к художественному решению этой проблемы Белый приступил в романе «Серебряный голубь», публиковавшемся в 1909 г. в журнале «Весы». В предисловии к отдельному изданию6 сообщалось: «Настоящая повесть есть первая часть задуманной трилогии "Восток или Запад"; в ней рассказан лишь эпизод из жизни сектантов; но эпизод этот имеет самостоятельное значение. Ввиду того, что большинство действующих лиц еще встретятся с читателем во второй части "Путники", я счел возможным закончить эту часть без упоминания о том, что сталось с действующими лицами повести - Катей, Матреной, Кудеяровым, — после того, как главное действующее лицо, Дарьяльский, покинул сектантов»7.
Согласно позднейшему разъяснению Белого, «Путники» должны были «начинаться так: после убийства Дарьяльского столяр, Кудеяров, исчезает; но письмо Дарьяльского к Кате, написанное перед убийством, очень замысловатыми путями таки попадает к ней; оно - повод к поискам исчезнувшего; за эти поиски берется» дядя Кати, Тотраббеграаббен; он едет в Петербург посоветоваться со своим другом, сенатором Аблеуховым; вторая часть должна была открыться петербургским эпизодом, встречей сенаторов ...» (МДР. С. 435).
Но к идее «Путников» Белый быстро охладел. Отказался он и от «сквозных персонажей», обеспечивающих единство фабулы. Однако, действие нового романа, как и задумывалось, было перенесено из провинции в столицу. А «петербургский эпизод» разросся в целый роман — «Петербург». Окончательное название второй части трилогии долго не находилось. Белый именовал новое произведение по-разному: «Адмиралтейская игла», «Тени»,
«Злые тени», «Лакированная карта»... Потом остановился на самом простом, «топонимическом» .
От первоначального замысла осталось немногое, но существенное. Во-первых, идея перемещения действия в географическом пространстве. Правда, путниками здесь оказывались уже не персонажи, а автор; исследующий, окружающий мир, и читатель, готовый за ним следовать. Во-вторых, сохранилась исходно заданная, проблематика цикла - «Восток, или Запад». И, наконец, сохранилась идея» трех романов, трех подходов к. изучению вынесенной в заглавие цикла проблемы.
Мы не будем рассматривать, как проблема «Восток/Запад» ставится, и решается в каждом романе в отдельности. Важно, как Белый представлял концепцию всей трилогии. «Первая часть говорит "нет" темному востоку в России; вторая часть говорит "нет" искаженному западу»9; «Первая часть изображала дурной восток в России, вторая - дурной запад» — объяснял Белый общий замысел М.Я. Сивере и Р. Штейнеру10.
Как и в «Симфонии», в романах в целом негативная оценка и Востока, и Запада, сохранилась, но изменилась их географическая локализация. В отличие от «Симфонии», дурной Запад обнаруживается теперь не в Европе, а в столице империи, дурной Восток - в русской провинции11. Борьба и с Востоком, и с Западом продолжается, но поле битвы сужается, ограничивается территорией российской империи.
«Мысли о России» в книге путевых очерков Андрея Белого «Ветер с Кавказа»
Непосредственно к работе над «Москвой» Андрей Белый приступил после возвращения в Россию из эмиграции, из Германии, где пробыл с ноября 1921 года по октябрь 1923 года. «В Москву он ехал с замыслом нового романа "Москва" и собирался начать его сразу по приезде», - вспоминал П.Н.Зайцев\
Начать сразу не получилось, но в октябре 1924 года Белый плотно засел за работу и уже к сентябрю следующего года закончил и «Московского чудака», и «Москву под ударом», то есть первую и вторую части «Москвы». Роман был написан на российском материале. Однако нам представляется, что важнейшим импульсом к созданию и ключом к пониманию этого самого сложного произведения писателя явились драматические события, произошедшие с Белым в эмиграции. На «берлинский след» в романе «Москва» указывает, на наш взгляд, признание самого писателя, содержащееся в его автобиографическом эссе 1928 года «Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития».
На первый взгляд, сюжетная канва «Москвы» с личным опытом Белого-эмигранта никак не связана. Напомним, что в романе талантливый математик Иван Иванович Коробкин совершает грандиозное открытие, которое сулит перевернуть военную промышленность. Его антагонист -негодяй, авантюрист, капиталист и немецкий шпион Эдуард Эдуардович фон Мандро это открытие стремится заполучить. Коробкин отказывается отдать открытие в безответственные руки, за что Мандро подвергает профессора зверским пыткам: приковывает к креслу, растерзывает тело, выжигает огнем глаз. Коробкин рисуется Белым как герой исключительно положительный: он является не только символом бескорыстного служения науке, но и - шире — символом служения Духу, прообразом «нового человека» светлых грядущих эпох. Мандро, напротив; показан как абсолютный злодей, на счету которого множество страшных преступлений, в том числе эротических (перед тем, как напасть на Коробкина он насилует собственную «дочь Лизангу).
Стараясь после возвращения из, эмиграции вжиться в новую российскую действительность и продемонстрировать власти свою политическую лояльность, Белый стремился создать произведение, по всем внешним параметрам удовлетворяющее требованиям советской цензуры. Вероятно, отчасти поэтому, объясняя в предназначенной для печати статье «О себе как писателе» (1933) содержание романа «Москва», Белый, как правило, акцентировал его прогрессивный социальный аспект: «предреволюционное разложение русского общества» (М. С. 760), «тяжесть довоенной жизни в России», «Москва на фоне фронта» и т.п. Однако нам представляется, что всяэта запутанная и весьма нарочитая история о трагической участи науки в мире капитала являлась для Белого лишь ширмой, прикрывающей, иной, гораздо более важный писателю смысл произведения - автобиографический.
Впрочем, для читателей-современников Белого автобиографический уклон его прозы был не нов, а, скорее, привычен. Эту бесспорную особенность художественного мира и, более того, психологии творчества писателя четко сформулировал еще В.Ф. Ходасевич, выявивший в эссе «Аблеуховы - Летаевы — Коробкины», что все «отцы» в романах Белого (Аблеухов в «Петербурге», Летаев в «Котике Летаеве» и «Крещеном китайце», Коробкин в «Москве») наделены чертами явного сходства с отцом Белого Николаем Васильевичем Бугаевым4. Следуя этой логике, автобиографическими персонажами в прозе Белого оказывались «дети». В романе «Москва» автобиографическим персонажем принято считать сына профессора Коробкина Митю.
Однако примечательно, что люди из ближайшего окружения писателя безошибочно опознавали в профессоре Коробкине не только Бугаева-отца, но и Бугаева-сына, то есть самого автора романа «Москва». К числу таких особенно ценных мемуарных свидетельств относится, например, суждение второй жены писателя К.Н. Бугаевой:
«Глубокая любовь, уважение и нежность к отцу переплетаются здесь с прямыми высказываниями себя и о себе. ... профессор Коробкин - это Б орис Н иколаевич в двух последних десятилетиях его жизни. Внешний облик, манеры, характер, профессия - взяты им у отца .. . . Но внутренний мир - переживания, мысли, отношение к людям, к науке, к природе — это порой почти дневниковые записи»5. Еще более значимо то, что автобиографическим считал образ профессора Коробкина сам Белый, о чем писал в 1928 году в автобиографическом эссе «Почему я стал символистом...»: «Мне не раз говорили: "Неужели вы не могли обойтись без ужасной сцены истязания в вашем последнем романе; она - жестока".
Теперь, когда и роман позади, отвечу на эти слова правдивым ответом, который мне до сих пор было стыдно произнести вслух; сцена истязаний профессора — лишь объективизация в образе, вставшем передо мною, того, что сидело во мне, с чем я был соединен ... »6.
