Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. ПОРЕВОЛЮЦИОННАЯ ПУБЛИЦИСТИКА (1917-1919 гг.) 31
1.1. Условия развития, основные темы, проблемы, жанрово-стилевое многообразие 31
1.2 Отношение творческой интеллигенции к октябрьской революции и политика РСДРП(б) в области литературы 44
1.3. Легитимная революционная публицистика 1917-1919 гг 53
1.3.1. Основные темы публицистики А.С.Серафимовича 53
1.3.2. Революционная проблематика публицистики Л.М.Рейснер 61
1.4. Концепция «революции как преобразующей стихии» в интерпретации группы «скифы» ( А.А.Блок, А.Белый, Р.В.Иванов - разумник ) 73
1.5. Особенности общественно-публицистической Деятельности В.Г.Короленко 82
1.6. Мистическая и эсхатологическая интерпретации революционных событий в публицистическом наследии русских писателей 93
1.7. Журнальная полемика вокруг вопроса «интеллигенция и революция» 106
ГЛАВА 2. ПУБЛИЦИСТИКА ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА В КОНТЕКСТЕ ТВОРЧЕСКОЙ СУДЬБЫ 117
2.1. Генезис «кризисного сознания» в публицистике Леонида Андреева 117
2.1.1. Проблема авторского тезауруса Андреева-публициста 117
2.1.2. Автор, имя, псевдоним, маска 126
2.1.3. «Кризис сознания» как культурный и антикультурный феномен в публицистике Леонида Андреева 134
2.2. Основные темы, проблемы, жанрово-стилевое своеобразие публицистики Леонида Андреева 1917-1919 гг 146
2.2.1. Проблемно-тематический аспект 146
2.2.2. Жанрово-композиционные особенности Андреевской публицистики 152
2.2.3. Некоторые стилевые особенности публицистики
ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА (1917-1919 ГГ.) 162
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 168
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 177
- Условия развития, основные темы, проблемы, жанрово-стилевое многообразие
- Основные темы публицистики А.С.Серафимовича
- Проблема авторского тезауруса Андреева-публициста
Введение к работе
Тенденции к интеграции исследований в области искусства, литературы, науки, активизации использования междисциплинарного и целостного подхода при освещении актуальных вопросов различных отраслей знания, восполнению пробелов изучения национальной культурно-исторической традиции на современном этапе развития цивилизации, на наш взгляд, можно объяснить стремлением мирового сообщества с помощью единой системы знаний противостоять кризисному состоянию современного мира. Традиционно в понятие кризиса вкладывается представление о безальтернативном обострении политических, экономических и социальных взаимоотношений, об отчуждении личности, конфликтном характере отношений человека с окружающей его действительностью, катастрофичном мироощущении личности на рубеже веков и тысячелетий. Но для того, чтобы не повторять ошибки прошлого, недостаточно просто констатировать некий негативный феномен. На наш взгляд, необходимо выявить каузальные составляющие всего процесса в целом, увидеть его как бы «изнутри», на пересечении трагических изломов бытия.
Основные тенденции развития общества и культуры в XX веке при всей их разнонаправленности и противоречивости могут быть сведены к философской оппозиции, в основе которой - антиномичные понятия: динамика - статика, революция - эволюция, кризис - стабильность. Естественно, что для адекватного понимания в целом общественного процесса необходимо знание об основных его составляющих, к числу которых прежде всего следует отнести такие категориальные понятия, как «кризис» и «кризисное сознание». «Неотступное чувство катастрофы», отмеченное А.А.Блоком на стыке XIX и XX веков, не утратило хвоей остроты на протяжении целого столетия и в конце его позволило одному известному ученому лом, тяжелое переходное состояние», «острый недостаток, нехватка чего-либо» (149.129.) или как «решение, исход» от «различаю, су-жу»(150.376).
Подобные трактовки кризиса близки определениям русских философов конца Х1Х-начала XX веков, реально стоявших перед проблемой преодоления «чувства катастрофы». Так, Н.А.Бердяев в статье «Кризис искусства» (1918 г.) писал о глобальности кризиса, о «новых жизнеощущениях», о «глубочайших потрясениях в тысячелетних основах искусства» (20.406). И.А.Ильин в статье «Кризис безбожия» отталкивался от значения кризиса как своеобразного суда и выделял его основные «периоды»: развитие и развертывание, раскрытие сил и склонностей до «максимального напряжения и проявления», до произведения над собой суда и переживания поворотного пункта, а затем их «преодоление и крушение, или же умирание того человека или же того человеческого дела, которое было настигнуто кризисом» (35.333-334).
Философские истолкования кризиса как катастрофы и гибели или, напротив, как катарсиса и воскрешения нашли отражение и в ху дожественном творчестве начала XX столетия. Произведения А.П.Чехова, А.М.Горького, Л.Н.Андреева, А.Белого, А.А.Блока, Д.С.Мережковского, И.А.Бунина и других писателей рубежа веков, продолжавших и развивавших традиции Н.В.Гоголя,
Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого, в какой-то мере предвосхитили реальные события русской истории периода «трех революций». Их герои стали знамением трагического времени так же, как образы Н.В.Гоголя и Ф.М.Достоевского, этические заповеди Л.Н.Толстого, не только влиявшие на художественный процесс, но и позволявшие найти «разгадку тех бедствий и несчастий, которые революция принесла нашей родине», познать «духов, владеющих нашей революци- ей» (Бердяев Н.A.).(21.56)
В начале XX века в литературу и критику прочно вошло понятие «кризисного сознания». Оно строилось на общераспространенном понимании сознания как высшего уровня психического отражения и саморегуляции, вокруг которого группируются все дефиниции, связанные с основами человеческого существования. Особенное значение эта категория приобретает в том случае, когда речь идет о сознании художественном, творческом, авторском.
Этот уровень сознания не только фиксирует чувства и образы, но и регулирует уровни взаимопонимания, влияет на духовное единение людей. Не случайно А.Белый в 1911 году в статье «Кризис сознания и Генрих Ибсен» отметил характерный для его времени «дуализм между содержанием и чувством, созерцанием и волей, личностью и обществом, наукой и религией, нравственностью и красотой» (19.210). Отмеченная этим писателем-философом система антиномий может быть положена в основу прочтения самых различных произведений порубежной эпохи: от художественных форм, философских изысканий, автобиографических материалов до документальных свидетельств «о времени и о себе». И вполне закономерно, что психические, эмоциональные реакции человека в преддверии или в условиях кризиса, их выражение в деятельности, в частности, в творчестве, наделение литературных персонажей элементами кризисного мироощущения продолжают оставаться предметом исследований в современном литературоведении.
В.А.Мескин в работе «Кризис сознания и трагическое в русской прозе конца Х1Х-начала XX века» исследует «усиленное влияние «кризисного» философского, религиозного, научного сознания» на творчество Ф.К.Сологуба, Л.Н.Андреева, И.А.Бунина и других русских и западноевропейских художников слова. (107.47) О принципи- ально новом мироощущении человека XX века, обусловленном «тотальной смыслоутратой основной константы бытия (религии, культуры, социума)» применительно к личности и творчеству Л.Н.Андреева пишет И.Ю.Искржицкая, определяющая этот тип мироощущения как «пантрагизм»(95.64). Сызранов СВ. рассматривает творчество А.П.Чехова как попытку «выражения и преодоления средствами искусства кризисных процессов в культуре нового времени». (130.13) Эти и другие работы обстоятельно анализируют то, как катастрофическое мироощущение проявляется в художественном творчестве авторов начала XX века.
Но нельзя не отметить, что наряду с проблемой отражения кризиса в литературе, существовала также и проблема кризиса самой литературы. Подготовленный всем процессом развития выход за рамки реалистической традиции перевел художественное творчество в качественно новое состояние поиска новых форм и идей, которое некоторым критикам казалось кризисным.
Данная работа не ставит своей целью углубление исследования проблемы художественного метода того или иного писателя. Она обращена к проблеме взаимоотношения социально-политического и культурного планов, проявившейся в публицистике в период беспрецедентного эксперимента над художественным творчеством, который был проведен в России 1917 года.
Новизну данного исследования определяет рассмотрение публицистических произведений Леонида Андреева и его современников в русле общих тенденций развития публицистики кризисного периода, исследование их с точки зрения литературоведения, социологии, философии, психологии, культурологии. Публицистика, отразившая различные взгляды интеллигенции на революцию, рассматривается не по принципу их содержательно-формального сходства или отличия, а как некое концептуальное единство, в основе которого - отражение кризисного мироощущения русской интеллигенции, обусловленного событиями этого времени. Исходя из закономерностей развития кризисного сознания, позиции разных авторов сопоставляются, типоло-гизируются, одновременно выявляется своеобразие их публицистических произведений. Выявление кризиса авторского сознания через публицистику Л.Н.Андреева и его современников - в сочетании с эпистолярным и дневниковым наследием - способствует более глубокому пониманию творчества конкретных писателей и литературного процесса в целом.
Кризис литературы наиболее отчетливо проявился в период максимально напряженного политического, идеологического, морально-нравственного противостояния в 1917-1919 гг. Определяя в системе нашего исследования это явление как особое прерывание художественной традиции, нельзя не отметить тот факт, что кризис литературы имел свои определенные закономерности: чем выше поднимался уровень политической напряженности в обществе, тем менее популярными становились традиционные жанры. Л.Н.Андреев в письме М.Горькому писал в 1901 году: «Студенты решили бунтовать после Рождества. Трудно в такое время писать рассказы» (44.115). Этот особый уровень связи действительности с литературным процессом проявляется и прямо, и опосредованно, но главное - закономерно.
С нарастанием социально-политической нестабильности все бо лее изменялось состояние литературы, что не в последнюю очередь связывалось с изменением понимания писателями своей роли в обще стве. В письме В.В.Вересаеву Л.Н.Андреев в феврале 1905 года констатировал: «Литература в загоне - на «Среде» вместо рассказов читают протесты, «заявления» и т.п.» (117.161). На причины этого явления указывал Вл.Кранихфельд, который после первой русской революции 1905 года писал: «...Естественно желание откликнуться на страстные призывы переживаемого дня.... И этот период - праздник для публициста... Совсем в ином положении находится в настоящее время художник: он может сейчас только сеять в своей душе жгучие впечатления дня» (101.68).
Революция 1917 года усилила у русских художников трагизм мировосприятия. Об особенностях художественного творчества первых послереволюционных лет Н.А.Бердяев писал: «Никогда еще так остро не стояла проблема отношения искусства и жизни, творчества и бытия, никогда еще не было такой жажды перейти от творчества произведений искусства к творчеству самой жизни, новой жизни». Еще определеннее он выразился далее: «Ныне все стало динамическим, все статически устойчивое разрушается, сметается скоростью механического движения. Но новый динамический стиль не создан, и являет сомнение в возможности создания такого стиля» (20.400,407).
В этих условиях кажется естественным, что писатели, чувствовавшие потребность деятельного участия в современных событиях, настойчиво искали пути самовыражения. М.М.Пришвин осенью 1917 года писал в дневнике: «Я бросил художество и хочу писать для газеты, но слова мои будто мертвые камни» (54.78).
Основным способом самореализации и адаптации в новых исторических условиях, в этом трагически-необратимом процессе для художников по-прежнему оставалось творчество, претерпевавшее качественные изменения. В работе современного философа А.В.Азова «Духовное самоопределение творческой личности в трагической ситуации (русская эмиграция «первой волны»)» (1999) довольно точно указывается влияние действительности на трансформацию художественного стиля той или иной кризисной эпохи: «Трагической для нас становится мученическая, страдальческая судьба жертвы зла и наси- лия, а средоточием высших форм трагизма - документальная, мемуарная, эпистолярная проза» (70.8). Этот вывод особенно знаменателен в контексте понимания кризиса как исхода, преодоления, внутреннего переосмысления, вызывающего к жизни соответствующие творческие потенции. Именно поэтому указанные А.В.Азовым жанровые формы, безусловно, являются в определенные эпохи своеобразной «ответной реакцией» литературы. Именно потому особенное место в нашем исследовании занимает анализ эпистолярной и мемуарной части творческого наследия Л.Н.Андреева, наиболее колоритной и, можно даже сказать, знаковой фигуры начала XX столетия.
Понимание кризиса как «буйного расцвета скрытых сил и склонностей» (И.А.Ильин) выводит на первый план активное, общественно преобразующее творчество, имеющее в качестве основы осмысленную жизненную позицию, идейную принципиальность. Именно потому объектом данного исследования в первую очередь становится художественная публицистика, дополненная дневниковыми и эпистолярными материалами.
Особенности материала обусловили предмет исследования, которым являются проблемы авторской позиции, особенностей преодоления кризиса творческого сознания, отношения к наиболее актуальным проблемам:
Революция и интеллигенция;
Личность и общество;
Исторические пути России и Европы.
В условиях резкого слома привычного жизненного уклада публицистика с ее определенной самой общественной функцией тенденциозностью, эмоциональностью, близостью к ораторской речи становилась редкой возможностью вести полемику или диалог с современниками на самые злободневные темы, позволяла ощутить причаст- ность к грандиозным событиям в стране, словом, отражала все оттенки бытия. Журнальные и газетные статьи, публицистические экзерсисы аккумулировали многообразие авторских позиций, эволюцию взглядов, индивидуальность стилей.
Определение «художественная публицистика» по отношению к объекту нашего исследования не является оценочной характеристикой, заявляющей особенно высокий уровень публикации. Оно указывает на то, что в данном случае речь идет о публицистическом творчестве художников слова: профессиональных писателей, поэтов, критиков, чьи статьи неизменно носят отпечаток сформированного в определенной целостности творческого метода автора, имеют ряд соотнесений с его художественным творчеством и в области проблематики, и в области поэтики. В этом отношении мы старались продолжать традиции А.П.Руднева, который писал о Леониде Андрееве: «Применительно к нему... значительно более точным и правильным представляется термин «художественная публицистика», поскольку в творческом облике писатель и публицист не противостоят друг другу, а, напротив, образуют неразрывное единство» (121.3).
Таким образом, публицистика 1917-1919 гг., и в частности -публицистика Л.Н.Андреева, рассматривается нами как род литературы и тип художественного творчества.
Исходя из этого положения, нельзя не согласиться с утверждением Ю.Суровцева, который в статье «О публицистике и публицистичности» подчеркивает: «Художественная публицистика изображает человека, взятого не столько многосторонне «универсально», как это -бывает в больших произведениях прозы, поэзии, драматургии, сколько в параметрах социально-общественной проблематики, однако, во имя куда более широкой, нежели конкретная проблема, челове-коведческой именно цели» (129.216).
Следует отметить, что в данной работе вводится категориальное разграничение публицистики художественной и нехудожественной, в частности - политической, что обусловлено спецификой целей и задач, способов и приемов выражения авторской позиции, особенностями воздействия, осевой проблематикой каждой из них. Основываясь на указанных положениях, в качестве примера политической публицистики мы избрали статьи В.И.Ленина, так как именно они повлияли на развитие легальной прессы, задали параметры советской публицистики и литературы в целом, а также потому, что они являются образцами идеологической непримиримости, свойственной публицистической полемике тех лет.
Поскольку в данной работе речь идет о реакции творческого сознания на трагические события действительности, выразившейся в публицистических высказываниях, на первый план естественным образом выступает сам предмет публицистики и специфика трансформации жизненного материала в художественные формы. Словарь литературоведческих терминов указывает по этому поводу, что «картины действительности, человеческие характеры и судьбы возникают в произведениях как аргументы,., как система доказательств, как предмет анализа или служат эмоциональной почвой,., поводом для произнесения «приговоров», для обличения или «запроса в инстанции», для утверждения идеала» (148.73).
Это соотнесение действительности и рода литературы с точки зрения их функционального взаимодействия, когда мир влияет на автора, а художник стремится воздействовать на мир, мы рассматриваем на примере публицистического творчества русских писателей начала XX века. Одним из основных элементов анализа статей в рамках сравнительно-типологической традиции является определение их функционально-стилевых форм.
Истоками публицистических произведений современный теоретик публицистики Е.П.Прохоров считает дневник, письмо, записки, диалоги, речи-обращения, хроники - «все то, что позволяло запечатлеть многообразие жизненных явлений, выразить свое к ним отношение, пробудить мысленную или поведенческую реакцию» (119.309). Среди жанров им названы статья, корреспонденция, репортаж, очерк, памфлет, фельетон. «Словарь литературоведческих терминов» дополняет этот список заметкой, обзором, рецензией, интервью. В «Литературном энциклопедическом словаре» содержится так же упоминание об эссе и открытом письме.
Очерк, фельетон и памфлет, как правило, относят к художественно-публицистическим жанрам. Критерием деления в этом отношении служит соотнесение реально-конкретного и типически-обобщенного. Но надо заметить, что на этапе развития культуры начала XX века новаторской становилась и система традиционных представлений о содержательности и формах публицистической литературы. Некоторые статьи по степени условности, уровню обобщения, «полифоничности» не уступали художественным произведениям. К ним мы обращаемся в 1 и 2 главах данной работы. Следует отметить, что в противоположность этому некоторые художественные произведения подчас страдали легковесностью, злободневностью проблематики, что происходило особенно часто при форсированном выполнении «социального заказа».3
Рамки перечисленных жанров оказались узки для публицистики изучаемого периода. Беспрецедентная ситуация революционного конфликта вызвала страстный отклик на события, иногда круто изменяя авторское мироощущение, что неминуемо отражалось в художе-
3 Категория «социального заказа» в данном случае еще не предполагает жесткую установку на нормативность социалистического реализма, а скорее - добровольность. Примером этому может служить, например, роман «В комрс/не» Г.Устинова. ственно-публицистической форме, зачастую не имевшей аналогов в прошлом, иногда не нашедшей развития в будущем или же, напротив, определившей ход литературно-художественного процесса столетия. Так, например, корреспонденции с фронтов гражданской войны А.С.Серафимовича, Л.М.Рейснер впоследствии перевоплотились в художественные произведения «больших» жанров. «Слово о погибели Земли Русской» А.М.Ремизова, лекция «Великий дурман» И.А.Бунина на долгие годы определили умонастроения русских эмигрантов. В революционные годы активизировалось использование такого специфического малого жанра агитационно-пропагандистской литературы, как листовка, которая получила развитие благодаря деятельности политиков, но оказалась продуктивной и для художников слова. Активное использования этого жанра наблюдалось в кризисные периоды истории (революции, войны). Возможность непосредственного выражения авторской позиции давали отрытые письма, обращения, воззвания, декларации, призывы. Таким образом, сама трагическая действительность вызывала к жизни те или иные жанры, диктуя художникам формы и способы своего отражения в слове.
В 1917-1919 гг. на фоне спада беллетристической активности на первый план выступили публицистика и поэзия, в которых совмещались традиционные и новаторские подходы к идейно-тематическим, функционально-стилистическим планам. В берлинском издании литературно-художественного альманаха «Веретено» В.Амфитеатров-Кадашев в статье 1922 года «Поиски ключа», пытаясь найти причины «космической катастрофы», постигшей русскую культуру, литературу, историю, горестно восклицал: «Слишком многие из прежних славных деятелей литературы до сих пор не сказали своего художественного слова о революции, хотя и говорили о ней, как о явлении политическом» (71.212). Автор не сомневался в необходимости для ху- дожников дать оценку происходящему, выполнить исторический заказ. Именно на них, по его мнению, лежала ответственность «поиска ключа» к «раскрытию страшной проблемы революции».
Но художественное слово пока только вызревало, а ожидания публики реализовывались в газетно-журнальных жанрах, отчасти - в поэтическом творчестве.
Нельзя не упомянуть в этой связи о поэзии пореволюционных лет, которой посвящена докторская диссертация М.Е.Тропкиной «Русская поэзия 1917-1921 годов: Мотивы и образы» (1998). И хотя анализ произведений в ней не достигает, на наш взгляд, цели создания целостной картины поэтического творчества этого периода или концептуального определения особенностей авторского мироощущения, все же сам факт обращения к данной проблематике в узко хронологических рамках весьма показателен.
В нашей работе отбор авторов осуществлялся с целью создания широкой перспективы культурно-исторической ситуации исследуемого периода. Именно поэтому в перечень вошли писатели, с различных позиций освещавшие в статьях радикальные изменения российской действительности.
Структура работы. Специфика текстов, предмет и цель исследования определили характер формирования материала и обусловили выделение в составе работы введения, двух глав и заключения.
В первую главу вошли наблюдения над публицистической дея тельностью наиболее видных представителей художественного слова: В.Г.Короленко, В.В.Розанова, А.М.Горького, А.А.Блока,
М.М.Пришвина, Е.И.Замятина, А.И.Куприна, Р.В.Иванова-Разумника, И.Г.Эренбурга, И.А.Бунина и др. Как правило, эта деятельность подразделялась на 2 этапа: до и после осени 1917 года, когда статьи В.И.Ленина, постановления большевистского правительртва и работа
Революционного трибунала сделали невозможным ведение политиче ской дискуссии на страницах газет и журналов. Ужесточение цензуры не могло прервать общественной деятельности писателей, продол жавших печататься в белогвардейских, а затем в эмигрантских изда ниях. Публицистика продолжала развиваться по обе стороны барри кад гражданской войны. Именно поэтому в первой главе дается про блемно-тематический анализ статей как идеологических сторонников новой власти (Л.М.Рейснер, А.С.Серафимович), авторов, восприняв ших прежде всего культурологический смысл революции (группа «Скифы»), сторонников гуманистического пути ведения реформ (В.Г.Короленко), религиозных философов (А.М.Ремизов,
В.В.Розанов, Д.С.Мережковский), так и противников всех или некоторых революционных преобразований (А.М.Горький, М.М.Пришвин, И.А.Бунин, М.А.Осоргин и др.). Для анализа были отобраны статьи, в которых наиболее отчетливо выражена авторская позиция и которые свидетельствуют об эволюции авторских взглядов, изменении стиля, отличаются функционально-жанровым своеобразием, имеют общетипические и авторски специфические черты.
Вторая глава посвящена определению значения публицистики в творческой судьбе Леонида Андреева, «истинного трагика XX века» (111.33). Этот тип его творчества до сих пор остается недостаточно освещенным в общем контексте публицистической мысли пореволюционных лет. Во многом это обусловлено как объективными, так и субъективными причинами.
Отношение к статьям Л.Андреева как ко второстепенному материалу брало начало из современной ему критики и оценок самим автором своего творчества. Так, в ремарке к ранним фельетонам в полном собрании сочинений Л.Н.Андреева отмечалось: «Автор не придает этим легким наброскам большого серьезного значения, но для пол- ноты нашего издания мы, конечно, сочли нужным перепечатать их» (11.168). А.П.Алексеевский в «Воспоминаниях о Горьком и Андрееве» указывал: «Сам автор был далек от восхищения своей работой, мирился с нею только по нужде, как с источником заработка» (2.559).
Интересно, что из 4.751 прижизненного критического отзыва о творчестве Андреева лишь 52 были связаны с Андреевым-публицистом и критиком, а 23 из них относились к 1917-1919 годам. Согласно же библиографическим данным перу Л.Н.Андреева принадлежало более 400 критико-публицистических статей.
Три периодааддреевской публицистики: 1897-1902, 1914-1916 и 1917-1919 гг. - рассматриваются в диссертационном исследовании с целью выяснения отношения автора к социальному, культурному кризису, определения взаимовлияния психологии автора и его публицистической деятельности. Акцент делается на двух последних годах жизни и творчества писателя, во-первых, потому, что сам он в эти годы придавал данному типу творчества большое личное и общественное значение. Во-вторых, потому, что относительно недавно с этими материалами смогли познакомиться русские читатели и представилась возможность целостной оценки художественного наследия писателя, более точного выявления его позиции в современном ему бытии. И, наконец, потому, что статьи Л.Н.Андреева 1917-1919 гг. были явлением неординарным, получившим большой общественный резонанс как в момент написания, так и по прошествии многих лет. И ныне они заставляют россиян спорить или соглашаться с автором, размышлять над проблемами прошлого для преодоления трудностей настоящего.
Публицистическое наследие Л.Н.Андреева уже становилось объектом исследования в современном литературоведении. В этом отношении можно отметить работы С.Ю.Ясенского «Леонид Андреев - новеллист (1907-1917)» (1985), «Леонид Андреев - от Февраля к Октябрю (Публицистика 1917-1919 гг.)» (1992), Л.А.Иезуитовой «Л.Н.Андреев - публицист в канун революции» (1989), Бена Хеллма-на «Леонид Андреев и революция» (1988), А.П.Руднева «Леонид Андреев - публицист и литературно-художественный критик: проблематика, стиль» (1988), Риты Джулиани «Л.Н.Андреев и Октябрьская революция, или Революция как Апокалипсис» (1997), В.Е.Татаринова «Судьбы революции и России в публицистике Л.Н.Андреева, И.А.Бунина и В.Г.Короленко» (1996).
Упоминания о публицистике включались в некоторые исследования творчества Леонида Андреева идейно-филососфского (Л.А.Колобаева, С.С.Кирсис, Л.В.Богданов) и историко-литературного (Е.А.Михеичева, И.И.Московкина, В.И.Беззубов, В.А.Келдыш, Ю.В.Бабичева ) планов.
Проблема автора, авторской позиции, авторского сознания имеет богатую традицию изучения и широко представлена в литературоведении. Она поднималась применительно к художественному творчеству Л.Н.Андреева в работах Модзолевской Н.Д. «Выражение авторской позиции в прозе Л.Н.Андреева конца 1900-х -начала 1910 гг.» (1985), Карпова И.П. «Проблемы типологии авторства в русской прозе конца XIX - начала XX века: (И.Бунин, Л.Андреев, А.Ремизов)» (1998) и т.д.
Теоретической основой исследования этого вопроса в нашей работе являются основные научные труды по проблемам автора в теории литературы и журналистики: М.М.Бахтина «Эстетика словесного творчества»(1919), Ю.М.Лотмана «Литературная биография в историко-культурном контексте (К типологическому соотношению текста и личности автора)» (1975), А.К.Жолковского «Блуждающие сны и другие работы» (1994), М.И.Стюфляевой «Поэтика публици- стики» (1975) и «Человек в публицистике» (1989), Е.П.Прохорова «Искусство публицистики. Размышления и разборы» (1984), М.С.Черепахова «Таинство мастерства публициста» (1984), Л.Г.Кайды «Авторская позиция в публицистике (функционально-стилистические исследования современных газетных жанров)» (1992), М.И.Старуш «Авторское «я» в публицистическом произведении» (1985), В.В.Бадикова «Авторское сознание и социальный заказ. Запрещенная советская литература 20-х годов» (1997).
В диссертационном исследовании авторское сознание рассматривается как реализация позиции писателя в произведении и современном ему мире. Применительно к изучению публицистики эта проблема наиболее актуальна, так как позиция автора является основой повествования, а в соединении с объектом исследования (публицистическое наследие Л.Н.Андреева и его современников) достигается задача наиболее полного рассмотрения кризисного периода русской литературы накануне ее деления на эмигрантскую и советскую.
Явление идеологизации литературы, актуализированное событиями 1917-1919 гг, было официально обозначено теоретиками «ЛЕ-Фа» в 1920-х годах как «социальный заказ», то есть абсолютное служение писателя коммунистическим идеалам, полная фактографич-ность, документальность творчества. Именно поэтому так важно рассмотреть предпосылки возникновения, существование этой категории в ее динамике на разных полюсах общественного и культурного противостояния.
Хронологические рамки исследования отмечают социокультурные границы периода изменения социально-политической обстановки после революционных событий 1917 года вплоть до «первой волны» русской эмиграции в 1920 году. Разумеется, что и внутри самого периода есть свои рубежи, которые необходимо обозначить. Так, на- пример, эмоциональный подъем после Февральской революции, нашедший отражение в творчестве или оставшийся в интимной сфере переживания писателя, сменился к лету 1917 года тревожными предчувствиями, связанными с нестабильным положением на фронте и двоевластием в стране. Кульминацией трагических предположений или радостных ожиданий стал Октябрь 1917 года, повлекший беспрецедентный публицистический всплеск. Конец 1917 и два последующих года знаменовали разгул стихий, свойственный катаклизмам подобного рода. В творческой сфере это было время наблюдений, многостороннего анализа предпосылок, свершения и результатов русских революций начала XX века. После 1919 года проблема идентификации революционного кризиса и своей причастности к нему сменилась проблемой адаптации за рубежом или в новых российских условиях. Этот время стало для многих авторов порубежным. Покинули страну в составе первой волны русской эмиграции непримиримые противники нового строя (И.А.Бунин, Д.Бурлюк, А.И.Куприн, Д.С.Мережковский, З.Н.Гиппиус, Д.В.Философов и др.). Оставшиеся были вынуждены отказаться от открытого проявления антисоветских чувств и мыслей, жить двойной жизнью.
Последним 1919 год оказался для В.В.Розанова и Л.Н.Андреева, судьба которых стала словно бы подтверждением мысли философа И.А.Ильина о том, что кризис заканчивается или выявлением путей выхода или смертью человека, переживающего этот кризис. Это заставляет пристальнее вглядываться в последние произведения этих уникальных художников слова, предполагать в них элемент духовного завещания, предупреждение будущим поколениям.
Таким образом, 1917-1919 гг. стали годами непосредственной реакции писателей на революционные события. В это время мироощущение некоторых представителей русской художественной ин- теллигенции претерпело радикальные изменения: у одних увлеченность революционными теориями сменилась их яростным неприятием (Л.Н.Андреев, М.А.Осоргин и др.), другие по-прежнему считали революцию единственной возможностью спасти Россию от мещанства, косности, правительственного анахронизма, но вносили поправки в свои теории (группа «Скифы»). Некоторые признавали в первую очередь социально-политическое значение революции и отдавали все свои силы выполнению социального заказа (А.С.Серафимович, Л.М.Рейснер). Кого-то революционные события 1917 года заставили впервые окунуться в гущу политических событий (И.А.Бунин, М.М.Пришвин и др.). Показательно, что именно в это время выполнение социального, исторического заказа диктовалось прежде всего активностью авторской позиции, искренним стремлением быть причастным великим событиям, а не только следовать партийно-идеологическим установкам.
Пореволюционное двухлетие - это последний период единой русской литературы до ее деления на эмигрантскую и российскую (советскую). Единство это рассматривается в данной работе исключительно по территориальному признаку (границы России) и не относится непосредственно к особенностям авторского мировоззрения. Оно проявилось как в «красной», так и в «белой» печати и обусловило раскол русской литературы.
На арене политической и литературной борьбы в это время яростно сражались знакомые друг с другом противники и союзники. Время появления новых имен, необходимых при создании новой литературы, еще не наступило. Общеизвестно, что 20-е годы считаются началом формирования литературы, основанной на принципе социалистического реализма. Поэтому очевидно, что два послереволюционных года - это самый напряженный этап борьбы как в области по- литики, так и в сфере литературы. Это период вытеснения старых традиций и начала изоляции неугодных власти авторов. Это время появления новых имен.
В эти годы в России в последний раз перед ужесточением цензуры, началом эмигрантского движения наиболее остро поднимались авторами проблемы свободы и ответственности личности, взаимоотношения искусства и жизни. Об актуальности этих вопросов, в частности, свидетельствовала работа М.М.Бахтина «Эстетика словесного творчества», опубликованная в 1919 году, в которой автор утверждал: «Искусство и жизнь взаимно хотят облегчить свою задачу, снять свою ответственность, ибо легче творить, не отвечая за жизнь и легче жить, не считаясь с искусством» (76.6). Это высказывание лишний раз доказывает, в какой чрезвычайно сложной ситуации оказалась культура в момент политического катаклизма. Литература, как и другие сферы человеческой жизнедеятельности, вошла в состоянии кризиса: беллетристика замерла, не имея ни времени, ни возможности полно реагировать на весь комплекс изменений, но сохранилась органическая авторская потребность самовыражения в творчестве, преодоления кризиса через искусство, появилась необходимость освобождения от деспотии власти и желание передать драматический исторический урок потомкам, стать своего рода летописцем смутного времени. Публицистика писателей в 1917-1919гг., сочетая художественное значение с общественно-политическим, явилась своеобразным волеизъявлением русских художников, стремлением разделить степень ответственности за социальные, политические, духовно-нравственные потрясения в России. В этом отношении творческая активность авторов имела возможность реализоваться в качестве гражданской и художественной деятельности, объединяя искусство и жизнь в рамках творческого сознания. По мнению М.М.Бахтина, « три области человеческой культуры: наука, искусство и жизнь - обретают единство только в личности, которая приобщает их к своему единству». В свою очередь внутреннюю связь элементов личности гарантирует только «единство ответственности, с которой связана вина» (76.5).
Глобальные изменения российской действительности, получившие противоречивую оценку в среде русской интеллигенции, возродили к жизни и продолжили споры о вине и ответственности за совершаемое на родине, вели к поиску путей преодоления духовного кризиса. Эти споры нашли отражение в публицистике пореволюционных лет и в последующем творчестве писателей.
Необходимость конкретизации этих временных и социально-политических параметров во многом определила выделение в составе работы параграфов, посвященных таким категориальным понятиям, как «кризис сознания», «культурный и антикультурный тип», «авторский тезаурус».
В теоретико-методологическом плане исследования, кроме уже названных понятий и особенностей их интерпретации, используются термины из теории публицистики, а также учитываются современные взгляды на эпистолярное наследие и дневники, которые передают атмосферу исторических событий, психологическое состояние человека, его мировосприятие.
Значение дневников в жизни писателей трудно переоценить. Одним они давали возможность неторопливого осмысления происходящего в мире и внутри себя, анализа собственных реакций на события, самоопределения на пути к идеалу. Для других они являлись набросками будущих произведений. Третьи воспринимали их как долг перед собой и своим временем, как важные фактографические и психологические свидетельства о пережитом (известно, например, что
М.М.Пришвин вел ежедневные записи, составившие 25 томов своеобразной летописи). Иногда дневник оказывал влияние на становление творческой личности. Например, современный петербургский литературовед Н.П.Генералова справедливо отмечает: «Ранние дневники Леонида Андреева с полным правом можно назвать началом его литературной деятельности» (6.46).
Конечно же, функции дневника, как выражения особенной потребности творческой личности, в жизни каждого автора чрезвычайно многообразны и зависят от того или иного этапа жизни и творчества, от особенностей авторского мироощущения и связаны с определенным историческим моментом. Но, как бы то ни было, дневники представляют собой интересный и богатый материал практически для любого рода исследований.
Возможность полного осмысления дневникового наследия многих русских писателей XX века пока еще существует только в перспективе. Поэтому публикация самих дневников и исследования в этой области в настоящий момент представляются чрезвычайно актуальными. В.Оскоцкий, приводя в статье «Дневник как правда» (1993) в качестве примера 13 книг 5-томного справочника «История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях», сетует на то, что «аналогичная библиография послереволюционного советского периода не составлена не то чтобы в полном объеме, но... даже выборочно» (116.4). Автор статьи предполагает, что в XX веке эта цифра должна была бы удвоиться.
Трудно прогнозировать количественный показатель роста послереволюционных дневниковых записей всех писателей, но в отношении некоторых из них эта гипотеза более чем верна. Так, у -Л.Н.Андреева на протяжении всей жизни потребность в дневниковых записях была очень велика. Чем меньше оставалось у него возможно- стей реализовывать свой талант в беллетристике, публицистике и переписке, тем чаще он обращался к дневнику. Следует отметить, что его дневниковые записи 1917-1919 гг. превосходили по объему подобные формы творчества всех предыдущих лет. К последним дневникам Л.Н.Андреева в настоящее время все чаще обращаются исследователи. Не случайно, что попытку освещения позиций писателя в критический период сравнительно недавно предприняла Е.Н.Филатова в статье «Восприятие революционной эпохи Л.Н.Андреевым и И.А.Буниным (по дневникам писателей)» (134.36-37).
Мы сочли возможным упомянуть в диссертации юношеские дневники писателя, опубликованные в 1994 году Н.П.Генераловой, «Дневники писателя» периода Первой мировой войны (публикация О.Сергеева), но основное внимание в работе все же уделяется дневникам последних лет, которые анализируются с позиций их публицистичности.
В нашей работе также используются дневниковые записи И.А.Бунина, М.М.Пришвина, А.М.Ремизова, Д.С.Мережковского, З.Н.Гиппиус. Так как без широкого контекста невозможно говорить об особенностях этого уникального явления.
В области теории данного вопроса интересной представляется точка зрения В.Оскоцкого, который относит дневники не к мемуарной, а к мемориальной литературе на основании того, что это «фиксация момента», а не воспоминание, что усиливает значение дневника как документа эпохи, свидетельства истории, особенно, «если источниковедческое значение дневника органично сопрягается с художественным» (116.6).
Останавливаясь на мемориальной литературе (литературе памяти, а не ретроспективного воспроизведения), мы рассматриваем в ос- новном только источники, принадлежащие обозначенному темой исследования периоду, и исключаем произведения, написанные об этом времени позже (например, «Окаянные дни» И.А.Бунина (1923), «Солнце мертвых» И.С.Шмелева (1928)).
Вопросам отношения автора к дневнику, его значению, функции дневников и записных книжек посвящена статья Н.А.Богомолова «Дневники в русской культуре начала XX века», в которой определяется доминанта дневника символистской эпохи, становящегося «свидетельством ежедневного самопознания и самостановления» (80.154). В рамках этого подхода в диссертационном исследовании ставится задача соотнесения дневниковых записей не с художественным творчеством, а с публицистикой, что выводит на первый план изучение их взаимовлияния, выявление некоторых особенностей проблематики и стилистики. Тематически сюда входят отрывки, в которых отражена реакция авторов на социально-политические события, размышления о революции, бунте, войне, их последствиях и т.п.
Интересной также представляется возможность на основе анализа дневников, писем, публицистического творчества, их взаимосвязи проследить черты авторского эмоционального комплекса, творческого сознания, тем более, что рамки исследования позволяют судить о специфике влияния социально-политических событий на гражданскую и творческую позиции писателя.
Дневниковые записи можно дифференцировать по их функциональным задачам. Некоторые из них воспринимались самими авторами как готовые произведения (скорое вынесение их на суд читателей характеризовало публицистический потенциал), дневниковая форма становилась публицистическим жанром. Это «Записные книжки» Д.С.Мережковского, и А.Н.Толстого, дневниковые «тетради» З.Н.Гиппиус, статьи М.М.Пришвина, имевшие пометку «Из дневни- ка», «Записки писателя», и другие публикации.Прочие записи рассматривались авторами как возможность постижения себя самого в кризисном мире, а также как источниковый материал для последующего творчества. Свои записи, по свидетельству жены, хотел использовать Л.Н.Андреев при составлении лекций о России для американской общественности. Осуществлению планов поездки помешала смерть писателя.
Обострение коммуникативных потребностей пореволюционного периода в условиях ужесточившейся цензуры привело к увеличению значения переписки. При работе с эпистолярными источниками учитывались наблюдения М.М.Лукиной, которая в исследовании «Эпистолярный жанр публицистики» (1988) прослеживает историю развития этого явления через послания, дружеские открытые письма, эпистолярные циклы; выявляет стилистические черты, особенности воздействия этого жанра на публику.
В данной работе мы обращаемся не только к эпистолярным произведениям, публицистичным по своему характеру, то есть эпистолярной публицистике, к которой относятся публично адресованные послания, но и к личной переписке, содержащей социально-оценочный элемент. Для разграничения двух этих явлений, очевидно, целесообразно использовать как понятие «публицистические письма», нацеленные на общественный резонанс (например, «Открытое письмо Ленину» (1918) А.Т.Аверченко, обращение к Луначарскому Б.К.Зайцева, письма В.Г.Короленко к наркому просвещения, статья «Veni, Creator!» (1917) Л.Н.Андреева); так и «публицистичные письма», то есть лично адресованные послания, в которых автор проявлял свой публицистический потенциал, давал политический или социальный анализ событий, выражал идеологическую позицию, надеялся на дружественный отзыв со стороны своего адресата. Публицистические обращения Л.Н.Андреева к С.С.Голоушеву, М.А.Белоусову, А.С.Серафимовичу, Л.Н.Алексеевскому, А.А.Измайлову и другим являются объектом настоящего исследования. В соотнесении со статьями и дневниковыми записями эти элементы переписки расширяют наше представление о позиции писателя в первые послереволюционные годы.
Вышеизложенные определения объекта и предмета исследования, указания на цель, актуальность и новизну работы дают возможность определить частные задачи данной работы. К ним относятся: рассмотрение публицистики как формы художественной фиксации жизненного материала, выражения идеологических установок, творческих поисков русской художественной интеллигенции в один из самых малоизученных периодов русской истории - 1917-1919 гг; определение авторской позиции в раскрытии концепции революции, выделение наиболее показательных для своего времени идейно-стилевых процессов, способов передачи фактического материала в актуальных для авторов функционально-стилевых публицистических формах, выявление наиболее общих мотивов и приемов, характерных для различных направлений публицистики 1917-1919 гг.; определение и описание доминантных черт кризисного сознания Леонида Андреева, выраженного в статьях, письмах, дневниках; сопоставление позиций Андреева-публициста в ранний период газетно-журнального творчества, в годы первой русской революции, во время Первой мировой войны и в период событий 1917-1919 гг; сопоставление андреевских социально аксиологических ха- рактеристик с позициями его современников; 6. выявление специфических особенностей андреевской публицистики в области содержания, поэтики, авторского мироощущения. Решение этих задач позволяет исследовать особенности «кризисного сознания», авторского мировоззрения, авторской позиции, творческого метода в широком культурно-историческом контексте. Использование системного подхода при анализе выявляет синтетический характер публицистических текстов, в которых совместились документальная основа, художественно-публицистическая форма, авторский эмоциональный комплекс, мировоззренческие концепции, их общественно-историческая значимость.
Апробация. Основные положения диссертации были отражены в выступлениях на «Бунинских чтениях» в городе Орле. На международных конференциях, посвященных 125-летию со дня рождения И.А.Бунина и Л.Н.Андреева, на кафедре истории зарубежной литературы ВГУ, на кафедре русской литературы XX века и истории зарубежной литературы ОГУ.
Практическая значимость исследования состоит в возможности использования материалов и результатов работы при составлении курсов, семинаров, факультативов по истории русской литературы XX века, творчеству Л.Н.Андреева.
Условия развития, основные темы, проблемы, жанрово-стилевое многообразие
Экономический и политический кризис, приведший к I Мировой войне, стал основной причиной развития революционных событий в России. Публицистические статьи отражали основные события современности, многообразие авторских позиций, эволюцию взглядов, индивидуальность стилей. Это становилось еще более заметно на фоне противоречий в среде политиков и философов. Можно сказать, например, что отношение к войне развело художественную интеллигенцию по разным идейным лагерям. И.А.Бунин видел в ней угрозу культурным достижениям человечества. Л.Н.Андреев призывал к победе над милитаристской Германией, а термин «пораженчество» называл «уродливым и печальным» словом. Разделял эту точку зрения и известный публицист В.Г.Короленко.
Напротив, для А.М.Горького была неприемлема позиция «оборонцев», навязывающих народу «бессмысленную бойню», «проклятую войну». М.П.Арцыбашев считал, что «сепаратный мир для России так же невозможен, как и война захватов и грабежей»(85.13) .
Почти все авторы отмечали связь между войной и надвигающейся революцией, но каждый оценивал эти явления по-своему. Февральская революция, которая свершилась «бескровно, безбольно, беззлобно» (Р.В.Иванов-Разумник), была встречена большей частью российской интеллигенции восторженно, с пафосом как «лёгкая, светлая и радостная победа» (Л.Н. Андреев ), «освежающая гроза» (К.Д. Бальмонт).
Революционные события 25-го октября разделили не просто представителей различных классов, литературных объединений и эстетических школ, но обособили позицию каждого отдельно взятого автора. Если согласиться с утверждением большевистского деятеля, редактора газет «Социал-демократ» и «Спартак» Н.И.Бухарина , что «российская революция явилась началом второго акта мировой драмы» (25.97), то следует помнить, что русская интеллигенция стала не только свидетелем, но и активным участником этой драмы, отразив и её национальное своеобразие, и вселенский масштаб. Как справедливо отмечал писатель и публицист Ф.А.Степун, размышляя над событиями 1917 года в России: «Почти для всех революция оказалась камнем преткновения, большинство больно ударила, многих убила» («Мысли о России»).
Художественная публицистика этого периода коренным образом отличалась от публицистики политической. С помощью последней авторы проводили в жизнь свои экономические, политические идеи, сплачивали единомышленников, давали отпор политическим противникам. Поэтому-то отличительными чертами стиля в этой области являлись конкретность, лаконичность, чёткое структурирование, замена эмоциональности сухостью факта, строгостью цифр. А.А. Блок считал, что политическим деятелям ««тактика» и «момент» не позволяют показывать души» (1.424).
Основные темы публицистики А.С.Серафимовича
К моменту свершения Октябрьской революции у А.С.Серафимовича уже был большой опыт литературной и политической работы. В новую жизнь он окунулся с головой: заведовал литературно - художественным отделом газеты «Известия», агитмассовым отделом Моссовета, был военным корреспондентом газеты «Правда», одним словом, вёл обширную общественно - политическую работу. В его творчестве 1917 - 1919 г.г. преобладали очерки, воззвания, обращения, агитационные брошюры. Никогда его произведения не были столь политизированы и поставлены на службу конкретной политической партии - РСДРП (б). А.С.Серафимович в этот период составил наказ красногвардейцам, идущим сражаться с А.М.Калединым на Дон, и обращение к «обманутым» участникам банды Н.И.Махно. Среди его очерков появились протесты против «буржуазных» деятелей искусства («В капле» ( 1917), «Братья - писатели» ( 1918)), публицистические оды революционной борьбе, молодой армии и партийному руководству («Самоисцеляющая сила» (1918), «Бой» (1918), «На позиции» (1918), «Три митинга» (1918), «Львиный выводок» (1918), «Политком»(1918)) и даже «антирелигиозные агитки» («Памят-ник»(1918), «Тающие церкви» (1918)). Взгляд автора на роль искусства в новом обществе отразили статья «Что же такое творчество» и заметки для себя «Литература и революция». Эти произведения сразу же попадали на страницы «Правды», «Известий», других газет и журналов, настолько своевременным и необходимым было их появление. В очерке «Политком» автор огорчённо отмечал, что «революция и гражданская борьба проходит мимо молча» (62.153), для изменения положения А.С.Серафимович направил свой творческий опыт и гражданскую активность на освещение событий в столице и на периферии, на фронте и в тылу, в точности следуя указаниям В.И.Ленина «быть ближе к жизни».
Для него революция в своих самых разнообразных проявлениях стала основной темой творчества, мерилом человеческой значимости и началом мирового переустройства. Восприняв её как «огромную книгу», «брызжущую борьбой, кровью, слезами, невиданным героизмом, самопожертвованием, и наряду с этим - смехом, предательством, фанатизмом» (62.161-162), А.С.Серафимович передавал своё видение читателям, с помощью художественного слова пояснял сухие директивы власти.
Проблема авторского тезауруса Андреева-публициста
Через всю жизнь пронес Леонид Андреев бережно-настороженное отношение к своей внешности. В юности осознаваемая им собственная красота одновременно радовала и смущала, давала удовлетворение и мешала в общении. С возрастом внешние признаки старения стали предметом болезненного внимания, были напрямую связаны с эмоциональным состоянием, возможно, послужили одним из поводов поздних увлечений, усилили трагизм мировосприятия. В последние годы жизни Леонид Андреев писал С.С.Голоушеву: «Несчастье моего склада в том, что, старея физически и вступая в Великий пост жизни, ... я психологически сохраняю все стремления и жажду и sensus юности». (120.127)
Желание сохранить и закрепить собственную неординарность, не слиться с окружающими, противопоставить себя им реализовыва-лось в поиске внешних атрибутов. Осознаваемая привлекательность в соединении с вызывающей оригинальностью стиля одежды претендовали на обязательную оценку со стороны, по крайней мере, такая возможность всегда просчитывалась. Внешность Леонида Андреева не соответствовала, подчас противоречила роду его занятий. Известен случай, когда на пароходе его приняли за дирижёра цыганского хора, причиной чему послужила любовь к лаковым сапогам, ярким рубахам и длинным волосам. «Вид у него был совсем не писательский», — писал В. В. Вересаев (120.146)
Экстравагантность стиля одновременно влияла на создание мифологемы «Леонид Андреев» и мешала адекватному восприятию эмоционально-ранимого человека Леонида Андреева, создавая тем самым один из психологических комплексов писателя. Склонность к самоанализу, рано проявившаяся и развившаяся с годами, привела Леонида Андреева к пониманию собственной «несчастной двойственности» («я — не есть я»), когда под внешностью «модного писателя» скрывался «одинокий, отчаявшийся человек».В письме М.Горькому 8 января 1903 года Леонид Андреев пытался объяснить противоречивое соотношение двух своих ипостасей: внешней и внутренней — и просил не смешивать его лаковых сапог с «настоящим я» (44.174).
Элементы внешности, предметы одежды часто получали в произведениях Леонида Андреева символическое наполнение. Корни этого явления уходили в раннюю публицистику. Один из ярких примеров этому можно найти в статье «Тирания мелочей и преступность индивидуальности», где сапог, натирающий ногу, высокие каблуки, неудобный воротник или ненадетая шляпа становились символами нравственного несовершенства: трусости, консервативности, догматизма. Предметы туалета оказывались не принадлежностью человека, а его жестокими хозяевами, доказывая тем самым трагический факт разрушения человеческой личности.
