Концепции нового мироустройства в американской теории международных отношений в конце 1980-х - первой половине 1990-х гг. Колотухина, Наталья Владимировна

Содержание к диссертации

Введение

ГЛАВА 1. УСЛОВИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ США В КОНЦЕ 1980-Х - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 1990-Х ГГ. 42

1.1 Международная обстановка. 42

1.2 Внутренние истоки внешней политики. 66

ГЛАВА 2. КОНЦЕПЦИИ НОВОГО МИРОУСТРОЙСТВА, СОЗДАННЫЕ НА БАЗЕ МЕТОДОЛОГИИ РЕАЛИЗМА. 86

1.1 Многополярность и геоэкономическая концепция «трех зон» . 86

2.1 Теория «столкновения цивилизаций». 117

ГЛАВА 3. ЛИБЕРАЛИЗМ: ДЕСКРИПТИВНЫЙ И НОРМАТИВНЫЙ АНАЛИЗ. 147

3.1 Концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» и однополярность. 147

3.2 Конструктивистская оценка проблем прогнозирования. 181

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 197

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 206

• Международная обстановка.
• Многополярность и геоэкономическая концепция «трех зон»
• Концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» и однополярность.

Введение к работе

«Война - это мир» - гласила одна из надписей на исполинском фасаде оруэлловского Министерства Правды в романе «1984». Зловещий лозунг. Вряд ли автор мог найти более удачный прием для того, чтобы заставить читателя проникнуться отвращением к представленной в романе действительности. А если учесть, что первое издание книги вышло в 1949 г. - году, ознаменованном испытанием первой советской атомной бомбы и подписанием Вашингтонского договора о создании Североатлантического Альянса (НАТО), предназначенного стать главным бастионом капиталистического блока в борьбе против коммунизма, — то можно легко представить, насколько исторический контекст усугублял впечатление от и без того довольно депрессивной антиутопической картины. В 1949 г. слова «война - это мир» звучали кощунственно и одновременно устрашающе. Вряд ли тогда, спустя четыре года после окончания Второй мировой войны, кто-либо согласился бы поверить в то, что они окажутся до определенной степени пророческими. Даже сам Оруэлл наверняка ужаснулся бы, если бы ему сказали, что в 1984 г. война в самом деле будет своеобразным источником мира.

И тем не менее, каким бы диким ни казалось это допущение в 1949 г., с высоты 2005 г. мы знаем, что «холодная война» оказалась-таки если не гарантом мира, то во всяком случае залогом относительного порядка и стабильности. Да, «холодная война» была не такой уж «холодной». На так называемой периферии мировой политической арены постоянно вспыхивали вооруженные конфликты, уносившие множество человеческих жизней. Но в то же самое время «холодная война» была не такой уж и войной. Модель взаимоотношений, сложившаяся между государствами в этот период, нередко позволяла сдерживать эскалацию вооруженных конфликтов или вовсе предотвращать их на начальной стадии вызревания.

Это стало возможным благодаря наличию неформального свода правил, которые были известны всем акторам мировой политики. Указанные правила являлись порождением биполярности, представлявшей собой довольно разборчивую систему координат. В ее рамках каждый субъект международных отношений мог довольно ясно предвидеть последствия своих или чьих-либо действий и выстраивать политику, исходя из осознания неизбежности той или иной ответной реакции на эти действия. Конечно же, далеко не всякий политический маневр мог быть просчитан на несколько шагов вперед. Но, тем не менее, за время биполярности сложился ряд поведенческих стереотипов.

Страны так называемых первого и второго миров действовали на международной арене, исходя из осознания своей принадлежности к тому или иному противоборствующему лагерю. Они, как правило, не смели нарушать неписаные законы бытия в рамках своих субсистем - коими являлись Организация Варшавского Договора (ОВД) и НАТО - из-за боязни остракизма, грозившего отлучением от источников субсидирования и ресурсов, что, в свою очередь, неизбежно привело бы к замедлению темпов их социально-экономического развития. Причем исключения в виде голлистской Франции и Югославии Тито лишь подтверждали правило.

Страны «третьего мира» чувствовали себя свободнее в выражении своей привязанности к той или иной идеологии и имели большее пространство для маневрирования. Конечно, они находились в большем отдалении от источников каких бы то ни было типов поддержки со стороны супердержав, но, тем не менее, и они знали алгоритмы, которым было необходимо следовать для того, чтобы заинтересовать США или СССР в собственном субсидировании.

Однако на рубеже 1980-х - 1990-х гг. всему этому размеренному и ставшему привычным порядку вещей пришел конец. Одна из супердержав неожиданно для всех начала отказываться от своих позиций на международной

4 арене, вызвав тем самым лавину процессов, которые кардинальным образом изменили облик системы международных отношений.

В мае 1988 г. начался вывод советских войск из Афганистана. В декабре того же года глава Советского Союза М.С. Горбачев выступил на заседании Генеральной Ассамблеи ООН с программой одностороннего масштабного сокращения вооружений. 26 марта 1989 г. в СССР состоялись первые выборы народных депутатов, проведенные на альтернативной основе.

Это спровоцировало начало не менее ошеломляющих событий в странах Варшавского договора. 4 июня 1989 г. в Польше состоялись первые в послевоенной Восточной Европе свободные выборы. 17 ноября в Праге прошла демонстрация студентов, ставшая началом «бархатной революции» в Чехословакии. В итоге спустя неделю, 24 ноября, руководство Компартии Чехословакии сложило свои полномочия и ушло в отставку. И декабря 1989 г. чрезвычайный пленум ЦК Компартии Болгарии высказался за исключение из конституции страны статьи о руководящей роли партии. 17 декабря в Румынии начались митинги протеста, результатом которых стало свержение диктатуры Н. Чаушеску, а через неделю военный трибунал приговорил бывшего президента к смертной казни. 29 декабря Федеральное собрание Чехословакии единогласно избрало президентом страны диссидента Вацлава Гавела¹.

Однако кульминацией всего того, что происходило в Восточной Европе в 1989 г., оказалось падение Берлинской стены. 9 ноября, вскоре после того как Совет министров ГДР и ЦК СЕПТ подали в отставку, в Берлине состоялся массовый переход границы, ознаменовавший фактическое объединение двух Германий. За ним последовало подписание главами правительств ГДР, ФРГ, СССР, США, Франции и Великобритании Договора «Два плюс четыре», итогом

¹ О революциях в Восточной Европе см. Kenney P. A carnival of revolution: Central Europe 1989. Princeton: Princeton University Press 2002.

5 чего явилось окончательное официальное объединение Германии 3 октября 1990 г.²

Падение Берлинской стены, представлявшей собой материальное олицетворение «железного занавеса», стало символом окончания «холодной войны». Вместе с ее крушением закончилась эпоха биполярного противостояния, являвшегося стержнем мирового политического развития на протяжении более чем сорока лет. Тем не менее, даже после этого интенсивность переломных для стран Варшавского договора событий не только не снизилась, но напротив возросла. В апреле 1990 г. компартия Югославии объявила страну многопартийной. 8 июня в Чехословакии были проведены первые свободные всенародные выборы депутатов парламента. 12 июня состоялись первые выборы президента РСФСР. Победу на них одержал Б.Н. Ельцин, незадолго да этого демонстративно сдавший свой партбилет. 9 декабря в Польше в результате первых всеобщих выборов президентом был избран председатель Всепольского профсоюза «Солидарность» Лех Валенса. В феврале - марте 1991 г. в Литве, Латвии, Эстонии и Грузии были проведены референдумы о независимости. 1 апреля 1991 были распущены военные структуры Варшавского договора. 28 июня в Будапеште участники 49-й сессии Совета Экономической Взаимопомощи приняли решение о его роспуске. I июля состоялся роспуск политических структур ОВД.

Окончательным же поворотным пунктом в послевоенной мировой истории оказалась провалившаяся попытка государственного переворота в СССР 21 августа 1991 г. После свержения ГКЧП всем стало ясно, что демократизация коммунистического лагеря необратима. Наижесточайшее идеологическое противостояние, грозившее - в наиболее кризисные моменты -вылиться в ядерную катастрофу, наконец-то закончилось. Финальным

² Об объединении Германии см. Hertle Н. Der Fall der Mauer: die unbeabsichtigte Selbstauflosung des SED-Staates. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1999.

аккордом крушения биполярности стало подписание 21 декабря 1991 г. Беловежских соглашений о ликвидации СССР.

Трудно переоценить глубину того впечатления, которое указанные события должны были оказать на представителей стран Запада и в частности США. Стратегия сдерживания после столь долгого и томительного ожидания, наконец, принесла свои плоды. Причем преобразования, изменившие расстановку сил на мировой политической арене и характер системы международных отношений, произошли настолько безболезненно, что вряд ли кто-нибудь посмел бы утверждать, будто он заранее мог предвидеть такой поворот истории. «Эта победа, - как отмечал в 1997 г. американский аналитик Г. Квэст, - была неожиданностью, ее полнота оказалась полной неожиданностью. Трудно представить себе какого бы то ни было исследователя, который посмел бы предсказать столь драматическую победу Запада в «холодной войне»³. То же самое можно было сказать и о тех, кто отвечал за формирование американской внешней политики. Заместитель советника по национальной безопасности в администрации Дж. Буша-ст. Р. Гейтс признавался, что «еще в январе 1989 г. американское правительство... не имело ни малейшего представления о том, что огромная волна исторических преобразований должна была вот-вот обрушиться» на мировую политическую арену.

Однако даже эта сама по себе шокирующая вереница событий не исчерпывала всего того многообразия процессов стабилизации и утверждения демократии, свидетелем которых мир стал на рубеже 1980 - 1990-х гг. У представителей Запада было множество других оснований для того, чтобы впасть в состояние восторженной эйфории. Одним из них стало исчезновение

³ Quest G. Н. The roots of American goals for Eurasia. В кн. The international dimension of post-communist traditions
in Russia and the new states of Eurasia. London - New York, 1997. P. 124.

⁴ Gates R. M. From the shadows: The ultimate insider's account of five presidents and how they won the Cold War.
New York: Simon and Schuster, 1996. P. 449.

7 последнего колониального владения с политической карты Африки. С 1 апреля 1989 г. в Намибии, находившейся до сих пор под управлением ЮАР, в соответствии с резолюцией № 435 Совета Безопасности ООН начался рассчитанный на год процесс перехода к независимости. 21 марта 1990 г. после того, как под контролем сил ООН там были проведены всенародные выборы, президент нового суверенного государства С. Нуйома принес присягу Генеральному секретарю ООН.

В 1989 г. прекратила свое существование последняя военная диктатура на территории Латинской Америки. 14 декабря в Чили в результате проведения свободных выборов, победу на которых одержал кандидат от оппозиции П. Эльвин, генерал А. Пиночет добровольно сложил с себя полномочия президента, сохранив при этом пост пожизненного сенатора и главнокомандующего. Однако и этим утверждение дружественных США режимов в Латинской Америке не завершилось. В феврале 1990 г. в Никарагуа после первых свободных выборов, принесших победу оппозиционным силам во главе с В. де Чаморро, лидер прокоммунистического Сандинистского фронта национального освобождения Д. Ортега сложил с себя полномочия президента страны.

Еще одним знаменательным событием рубежа 1980 - 1990-х гг. стало свертывание режима апартеида, являвшегося официальным курсом расовой сегрегации в ЮАР с 1948 г.. 11 февраля 1990 г. вновь избранный президент страны В. ДеКлерк объявил об освобождении проведшего 27 лет в тюремном заключении лидера борьбы против апартеида и руководителя Африканского Национального Конгресса Н. Манделы, а 19 июня того же года южноафриканский парламент принял решение об отмене дискриминационных законов.

Подвижки в сторону стабилизации и демократизации наблюдались и в Восточной Азии. В октябре 1991 г. главы правительств Северной и Южной

8 Кореи подписали двусторонние соглашения о примирении и взаимном отказе от агрессии. В декабре 1991 г. на Тайване состоялись первые парламентские выборы, которые были проведены по новым правилам, устранявшим фиктивное «представительство материковых китайцев» и предоставлявшим жителям острова возможность формировать состав Национального собрания и Законодательного юаня из коренных тайваньцев.

Таким образом, на рубеже 1980 - 1990-х гг. были все основания полагать, что демократизация - это не уникальный восточноевропейский процесс. По крайней мере, поводов для построения обнадеживающих прогнозов было достаточно. И поскольку большинство позитивных перемен, происходивших на мировой арене, ассоциировалось с падением коммунизма, первым выводом который невольно напрашивался в ходе раздумий о текущих событиях, было предположение о наступлении этапа неминуемой демократизации всех стран мира. Ощущение торжества либеральной демократии не могло не возникнуть в сознании представителя Запада, если он внимательно следил за международными новостями.

Именно на базе этих эмоций и сформировалась одна из первых работ, посвященных размышлениям о характере нового мироустройства. Речь идет о статье известного американского политолога, профессора, сотрудника Государственного департамента США Ф. Фукуямы «Конец истории?».⁵ Она вышла в свет летом 1989 г., когда все кардинальные перемены были еще впереди. Но даже тогда череда процессов демократизации не могла не спровоцировать попытки теоретизации происходящего. Фукуяма оказался тем, кто первым предложил наиболее яркую и шокирующую вербализацию переживаний конца 1980-х гг. и дал оценку значения событий, которым еще только предстояло произойти.

⁵ Fukuyama F. The end of history? II The National Interest, Vol. 16, Summer 1989.

Он возвестил «завершение идеологической эволюции человечества и универсализацию западной либеральной демократии как окончательной формы правления»⁶. С точки зрения профессора, эта метаморфоза должна была элиминировать все потенциальные возможности для возникновения глобального конфликта, что, в свою очередь, означало окончание истории.

Если принять во внимание то, что стержнем событий 1989 - 1990 гг. была победа над идеологическим соперником, то можно сказать, что именно базирующийся на либерально-демократической идеологии оптимизм Фукуямы поставил логическую точку в полувековом противостоянии. Поскольку борьба велась в рамках гегельянской традиции философии истории, постольку и закономерным завершением ее должно было стать такое провозглашение триумфа, которое проистекало бы из той же мировоззренческой системы. Им и оказался «Конец истории» Фукуямы.

Еще до окончательного низвержения коммунизма, на протяжении семидесяти лет раздражавшего Запад своими претензиями на право считаться завершающей фазой эволюции человечества, Фукуяма поспешил указать на то, что в действительности апогеем развития нашей цивилизации является либеральная демократия. При этом, стремясь как можно прочнее утвердиться на том участке идеологического поля, который только что освободил коммунизм, он выбрал ту же структуру аргументации, какой до недавнего времени оперировал противник.

В итоге политолог оказался затянутым в сети марксистской методологии истории и, как следствие, совершил ту же ошибку, которую совершили теоретики коммунизма. Фукуяма, как и Маркс, поторопился объявить момент развязки хода истории. Более того, в отличие от Маркса, который говорил о финале развития как о следующей стадии эволюции человечества, автор «Конца истории» возвестил о нем, как о свершившемся

⁶ Fukuyama F. The end of history? P. 4

10 факте. Естественно, что таким образом он стал легкой жертвой критики со стороны самой истории, которая довольно скоро и весьма наглядно продемонстрировала, что она и не думает заканчиваться.

Непродолжительный период триумфа либеральной демократии сменился чередой деструктивных процессов. Во взаимоотношениях между ведущими странами мира начали возникать доселе не стоявшие на повестке дня трения. На мировой арене с необычайной силой заявили о себе силы фрагментации. Рубрики международных новостей запестрили сообщениями о все новых и новых конфликтах, возникающих на почве религиозных, этнических и территориальных распрей. Причем было совершенно очевидно, что разгорание локальных войн являлось следствием развития неких глубинных, укорененных в самой природе новых международных отношений процессов. О надеждах, о начале гармоничного периода в мировой истории пришлось забыть.

Уже спустя пару лет после ее создания, концепция Фукуямы стала казаться наивной утопией, а новые противоречия обозначили проблему необходимости поиска нового образа системы международных отношений. Причем в наиболее острой форме этот вопрос встал перед США. Оказавшись единственной супердержавой последние совершенно неожиданно для себя получили невероятное преимущество перед всеми остальными государствами в деле влияние на будущее международных отношений. При разумном использовании этого карт-бланша они смогли бы надолго утвердиться в пока непривычной для них роли мирового лидера или гегемона. Но для реализации этой цели им нужно было выбрать правильное направление движения, для чего следовало создать карту, которая позволила бы ориентироваться в международном пространстве, причем как во временном, так и в

⁷ Milfull J. The end of whose history? Whose end of history? //Australian Journal of Politics & History, June 2003, Vol. 49 Issue 2, pp. 222 - 226; Giroux H. "Something's missing": Cultural studies, neoliberalism, and the politics of educated hope. II Strategies: Journal of Theory, Culture & Politics, Nov 2001, Vol. 14 Issue 2, pp. 227 - 252.

географическом континууме. Для того, чтобы максимально эффективно использовать имеющиеся у них преимущества, Соединенным Штатам было необходимо определить, какие силы станут определяющими в формировании будущего международных отношений и каковой окажется география распределения этих сил.

Кроме того, необходимость определиться со своим видением нового мироустройства единственной супердержаве диктовали не только соображения собственной выгоды, но и факторы объективного характера. Ведь США оказались единственным государством, способным не только пассивно взирать, но и до определенной степени определять ход формирования системы. Поскольку процесс этот зависел не только от данностей конкретного исторического периода, но и от субъективных величин, перед США вставала задача как можно скорее сформировать некое представление о будущем мироустройстве и определиться с видением своей роли в рамках этого нового международного порядка, чтобы предоставить другим странам возможность найти свое место в новой системе. Это, в свою очередь, позволило бы международному сообществу выработать новые стереотипы поведения и новую сигнальную систему, наличие которых значительно повышает уровень предсказуемости поведения субъектов и, соответственно, позволяет избегать совершения таких действий, которые способны спровоцировать кризис.

Однако, как вскоре стало ясно, выработка парадигмы нового мироустройства оказалась не таким уж простым делом. Она затянулась на многие годы, но, по большому счету, четкого видения не сформировалось и по сегодняшний день. В отсутствии ориентиров американскому внешнеполитическому истеблишменту приходилось действовать на ощупь и самостоятельно попытаться выявить стратегически важные для продления периода американского доминирования направления внешней политики. При этом внимание политиков, естественно сосредотачивалось не на анализе

12 природы взаимосвязей между субъектами и абстрактных сил, действующих в рамках системы, а на оценке потенциалов ближайших конкурентов или же тех, кто обладает способностью и мотивацией для того, чтобы дестабилизировать ситуацию на мировой арене. Соответственно, их взоры обращались то в сторону объединенной Германии, то Японии, то Северной Кореи, то Ирана, то Китая, то России.

Однако разнородность угроз, представляемых этими державами, не давала возможности поставить их в одну плоскость и оценить степень совокупных конфликтогенных потенциалов этих стран относительно друг друга и относительно США. В зависимости от того, какое из измерений национальной мощи превалировало в том или ином анализе, менялся состав участников предполагаемой системы противовесов единственной супердержаве. Если речь шла об экономике, на авансцену выходили Япония и Германия (или ЕС). Если внимание сосредотачивалось на военно-политическом аспекте безопасности, главными источниками возможной угрозы считались Китай, с его базирующимся на демографических преимуществах и постоянно прирастающей экономической мощи военным потенциалом, и Россия, с ее самой крупной в первой половине 1990-х гг. регулярной армией и стратегическими запасами ядерного оружия, оставшимися в наследство от СССР. Кроме того, в военном плане угрозу видели во внесистемных субъектах, которые не могли составить какую бы то ни было конкуренцию единственной супердержаве и не претендовали на роль ее глобального оппонента, но были способны нанести серьезный ущерб ее безопасности в случае, если бы обрели доступ к ядерным технологиям. К ним относились так называемые «государства - изгои» (rogue states)⁸, такие как Куба, Иран, Ирак, Сирия, Ливия

Помимо термина «государства - изгои» (rogue state) в американской политической риторике довольно часто употребляется термин «террористические государства» (terrorist state), так же термин «несостоявшиеся государство» (failed state), который, однако, не всегда подразумевает агрессивной настроенности того субъекта, для обозначения которого он употребляется.

13 и особенно Северная Корея, которая в первой половине 1990-х гг. представляла собой источник наибольшей обеспокоенности для США, поскольку осознанно шла на провоцирование международного конфликта.

Эта и без того запутанная картина международной среды осложнялась появлением новых факторов, менявших характер отношений между государствами. В данном случае речь идет о процессах экономической и первых стадиях политической интеграции, ставшей в конце XX века одним из серьезнейших атрибутов формирующейся системы. Зарожденная после окончания Второй мировой войны в Западной Европе интеграция, в разных ее вариациях, была принесена на просторы Западного полушария (НАФТА, МЕРКОСУР) и Азиатско-Тихоокеанского региона (АТЭС), что существенно повысило степень взаимозависимости между государствами, охваченными этим процессом. Это, в свою очередь, значительно снизило остававшийся до сих пор непоколебимым приоритет военно-политической повестки, которая и без того была потеснена вопросами экологической безопасности, международного терроризма, наркотрафика и т.п.

За то, чтобы распутать все вышеперечисленные коллизии и составить список приоритетов в иерархии факторов, влияющих на состояние системы, взялись аналитики и эксперты в области международных отношений. Перед ними встала задача определить, какой из компонентов межгосударственных взаимоотношений будет оказывать доминирующее влияние на конфигурацию международных отношений. Возобладают ли на мировой арене силы фрагментации или интеграции? Окажутся ли в локомотиве мировой политики споры экономического, военно-политического или этно-религиозного свойства? Все эти вопросы нуждались в скорейшем разрешении. Соединенным Штатам требовалась новая «X article».⁹ Причем нужда в ней в 1990-х гг. была,

⁹ «X article» в американской историографии принято называть статью Дж. Кеннана, в которой он разработал основные положения концепции «сдерживания». См. X. The Source of Soviet Conduct. II Foreign Affairs, July 47, Vol. 25, No. 4.

14 возможно, даже более острой, чем в 1940-х. Ведь в отличие от послевоенного периода, когда Соединенным Штатам приходилось иметь дело с соперником, чей характер, цели и потенциал были очевидны, в постбиполярном мире их основной вызов состоял в неясности облика нового главного врага/угрозы. Да и вообще, как отмечал профессор Гарвардского университета Джозеф Най, в конце XX века США пришлось иметь дело не столько с соперниками (challengers) сколько с не персонализированными ни в чьем лице вызовами (challenges).¹⁰

Причем главным вызовом оказалось время, а главной задачей — выработка стратегии, направленной на обуздание времени, все более и более сужавшего окно возможностей, открывшееся перед США. Им было необходимо найти наиболее эффективный способ эксплуатации временных конкурентных преимуществ, с тем чтобы транслировать в будущее как можно большее их количество. Им была нужна стратегия «инвестирования» в свой собственный потенциал XXI века. США должны были найти способ всегда оставаться на шаг впереди своих возможных соперников, а для этого требовалось не только знать, откуда исходит угроза, но и понимать законы функционирования трансформирующейся международной среды.

Научное значение и актуальность темы

Осмысление природы произошедшей трансформации могло быть сделано только на высоком теоретическом уровне. И теоретики приняли этот вызов. Представители двух основных в США направлений теоретической мысли, либерализма и реализма, сосредоточились на генерировании и продвижении своих концепций нового мироустройства. Причем помимо соображений необходимости ими при этом двигал своеобразный академический азарт. Ведь сложившаяся на мировой арене в конце XX века

¹⁰ Nye J. American power and a post-Cold War world. В кн. Facing the future: American strategy in the 1990s. Lanham, Md.: Aspen Strategy Group : University Press of America, 1991. P. 42.

15 ситуация могла, в конце концов, расставить все точки в принципиальном споре реализма с либерализмом. Поскольку прогноз являлся единственным возможным методом верификации их знания, исследователи довольно быстро предложили целый ряд основанных на «исповедуемых» ими методологиях видений нового мироустройства, в надежде, что история вскоре покажет, какое из них является наиболее адекватным и, соответственно, укажет таким образом на наиболее верную методологию теории международных отношений.

Однако, поскольку у представителей международного сообщества так и не появилось окончательной ясности в отношении того, как же все-таки можно охарактеризовать постбиполярную систему международных отношений, анализ различных концепций нового мироустройства оставался не менее актуальным, чем в первой половине 1990-х гг. Кроме того, изучение концепций представлялось необходимым ввиду того, что последние являлись важным верификационным материалом, который в перспективе мог позволить разрешить принципиальный спор в теории международных отношений - спор между сторонниками реализма и либерализма.

Хронологические рамки исследования

В данном исследовании мы сосредоточимся на проблеме сопоставления предложенных концепций. Мы рассмотрим те представления о новом мироустройстве, которые были созданы в первой половине 1990-х гг. При этом нижнюю границу хронологических рамок нашего исследования определят события 1989 - 1991 г., которые, собственно, и спровоцировали необходимость поиска концепций нового мироустройства, а верхнюю - 1996 г., когда была сформулирована Национальная стратегия безопасности США , поставившая первую логическую точку в осмыслении перемен, произошедших на международной арене после окончания «холодной войны».

¹¹ Первая Национальная стратегия безопасности, разработанная после окончания «холодной войны», датировалась августом 1991 г.

Методология

Взяв за основу сравнительный метод анализа, мы проследим генеалогию возникновения этих видений и попытаемся рассмотреть их в контексте двух базовых методологий в теории международных отношений, что, в свою очередь, потребует провести сравнительный анализ и самих этих методологий, в том числе, оценить их посредством ценностно-нормативной методологии относительно нового в теории международных отношений конструктивистского подхода.

Источники

В центр нашего внимания попадут исследования таких авторов, как Кеннет Уолтц, Джон Миршаймер, Кристофер Лейн, Джеффри Гартен, Эдвард Люттвак, Дестер Туроу, Сэмюэль Хантингтон, Брюс Рассет, Макс Зингер, Арон Вилдавски и Чарльз Краутхаммер. Их работы составили основу источниковой базы данного исследования. При этом всех перечисленных авторов можно было разделить на две большие группы, на сторонников реалистической и либеральной методологии в теории международных отношений. Кроме того, в рамках каждой группы выделялись подгруппы, в которые входили приверженцы одного и того же видения будущего мироустройства.

Исследователей, придерживавшихся реалистической методологии,
можно было условно разделить на сторонников приоритета военно-
политической, экономической и ценностно-культурной тематики в
определении приоритетов международной повестки дня. Среди представителей
первой подгруппы, да и всего реалистического подхода в целом, особое место
принадлежало профессору Калифорнийского университета К. Уолтцу, как
отцу-основателю структурного или нео- реализма. Впервые Уолтц заявил о
себе как о специалисте в области теории международных отношений в 1954 г.,
когда вышла его монография «Человек, государство и война»,¹² в которой он

¹² Waltz K.N. Man, the state, and war; a theoretical analysis. New York: Columbia University Press, 1959.

17 предложил трехуровневый подход к изучению истоков трансформаций в рамках системы, в контексте анализа мотивации и логики поведения человека, государства, а также в контексте анализа структуры системы. Однако основным его трудом стала работа «Теория международной политики»,¹³ в которой Уолтц представил принципы неореалистической методологии международных отношений, отойдя таким образом от традиций интерпретации и исследования, предложенными основателями реализма Эдвардом Карром и Гансом Моргентау.

После окончания «холодной войны» Уолтц написал ряд статей, в которых попытался дать объяснение тому, почему неореализм не смог предсказать столь грандиозной трансформации, каковая произошла в системе международных отношений на рубеже 1980-х - 1990-х гг.¹⁴ Кроме того, будучи одним из виднейших специалистов в области теории международных отношений, он просто не мог не отреагировать на запрос академического сообщества и внешнеполитического истеблишмента и не вынести на обсуждение свое представление о новом мироустройства. В посвященной изложению сути его концепции видения будущего системы статье «Формирующаяся структура системы международных отношений»,¹⁵ Уолтц попытался показать, почему переход к многополярности являлся неизбежным направлением развития системы. Помимо этого, во всех своих публикациях он уделял очень большое внимание изучению влияния мирового ядерного потенциала на поддержание стабильности системы. Статья «Ядерные мифы и политическая реальность»,¹⁶ в которой он подробно исследовал эту взаимосвязь

¹³ Waltz K.N. Theory of International Politics. Reading, Mass.: Addison-Wesley, 1979.

¹⁴ Waltz K.W. Evaluating theories. II The American Political Science Review, Vol. 91, No. 4, December 1997, pp. 913-
917; Waltz K.N. Structural Realism after the Cold War. II International Security, Vol. 25, Issue 1, Summer 2000, pp. 5
-41

¹⁵ Waltz K.N. The emerging structure of international politics. II International security, Vol.18, No. 2, Fall 1993, pp.
44-79

¹⁶ Waltz K.N. Nuclear myths and political realities. II The American Political Science Review, Vol. 84, September
1990, pp. 731-745. См. также более ранние работы Waltz K.N. The Stability of a Bipolar World. II Daedalus, Vol.

18 даже была признана лучшей статьей 1990 г. американским аналитическим журналом «American Political Science Review». Основываясь на выводах о наличии в ядерном оружии своеобразного «миротворческого» потенциала, Уолтц после окончания «холодной войны» продолжил пропагандировать идею о необходимости его распространения ради сохранения международной стабильности.

В этом начинании его поддерживали другие классики современного неореализма, и в частности профессор Чикагского университета Д.Миршаймер, бывший офицер армии США, о котором даже ходили слухи, будто в 1992 г. только что избранный президент У. Клинтон хотел пригласить его в свою администрацию в качестве министра обороны. Видение Миршаймером природы и логики функционирования системы международных отношений несколько отличалось от того, которого придерживался Уолтц. В отличие от отца неореализма, полагавшего, что государствами на мировой политической арене движет стремление сбалансировать непомерно наращивающих свою мощь субъектов, Миршаймер считал, что главным побудительным мотивом для них является не ограничение потенциалов других, а приумножение своего потенциала и в идеале превращение в гегемона. Это отличие в интерпретации мотивации государств послужило основанием для выделения Миршаймера как основателя так называемой школы «наступательного реализма»,¹⁸ которая, однако, по своей сути оставалась одним из компонентов неореалистического подхода. Методология, которой придерживался Миршаймер, в целом совпадала с методологией Уолтца, в результате чего и характер восприятия ими перемен, произошедших на мировой арене на рубеже 1980-х - 1990-х гг. оказывался одинаковым. В ставшей программной статье «Назад в будущее.

93, 1964, pp. 881-909; Waltz K.N. The spread of nuclear weapons: more may be better. London : International Institute for Strategic Studies, 1981.

¹⁷ Sagan S.D., Waltz K.N. The spread of nuclear weapons : a debate. New York : W.W. Norton, 1995.

¹⁸ Mearsheimer J.J. Conventional deterrence. Ithaca.: Cornell University Press, 1983; Mearsheimer J.J. Liddell Hart and
the weight of history. Ithaca: Cornell University Press, 1988.

19 Нестабильность в Европе после «холодной войны»,¹⁹ Миршаймер как и Уолтц давал Соединенным Штатам рекомендацию способствовать распространению ядерного оружия в странах Западной Европы, как и Уолтц он считал биполярность наиболее стабильной из всех возможных систем международных отношений, и, конечно, как и Уолтц он предсказывал консолидацию многополярности как безальтернативного итога постбиполярной эволюции.²⁰

Аналогичных взглядов придерживался и К. Лейн, который, будучи доктором политологии и доктором права, являлся членом научных сообществ множества ведущих институтов, исследовательских центров и фондов, таких как Центр научных и международных исследований гарвардской Школы правительства им. Дж. Ф. Кеннеди, фонда Макартура и т.п., а также работал экспертом по внешней политике в представительстве НАТО/ Западная Европа. Его работы публиковались в таких аналитических журналах, как «Foreign Policy», «International Security», «Journal of Strategic Studies», «NYU Journal of International Law and Politics», «National Interest», «Orbis», «Washington Quarterly», «World Policy Journal» и т.п. Кроме того, его очерки очень часто появлялись в таких рассчитанных на широкую публику изданиях, как «Atlantic Monthly», «Boston Globe», «Chicago Tribune», «Christian Science Monitor», «International Herald Tribune», «New York Times», «Washington Post», «Wall Street Journal» и множества других. Более того, являясь публичным экспертом, Лейн не раз появлялся на телевидении, в том числе в таких рейтинговых передачах CNN как «Американский интерес» и «Воскресные новости». При этом в основе всех его комментариев лежала уверенность в неизбежности установления на мировой арене многополярной системы международных

¹⁹ Mearsheimer J.J. Back to the future. Instability in Europe after the Cold War. II International Security, Vol. 15, No. 1.
Summer 1990, pp. 5 - 56. См. также Mearsheimer J. J. Why we will soon miss the Cold War. II The Atlantic Monthly,
August 1990, pp. 35-50; Mearsheimer J. J. The Case for a Ukrainian nuclear deterrent. II Foreign Affairs, Vol. 72, Issue
3, Spring 1993, pp. 50-66; Mearsheimer J. J., Van Evera S. When peace means war. II New Republic, 12/18/95, Vol.
213, Issue 25, pp. 16-21

²⁰ Все свои тезисы и наработки 1990-х гг. Миршаймер обобщил и систематизировал в монографии «Трагедия
великодержавной политики» (Mearsheimer J.J. The tragedy of great power politics. New York: Norton, 2001)

20 отношений. Собственно говоря, наряду с Уолтцем и Миршаймером Лейн был одним из авторов концепции многополярности будущего мироустройства. Все свои теоретические выкладки он представил в статье «Рїллюзия однополярности. Почему вскоре появятся новые великие державы»,²¹ которая явилась ответом на публикации ряда либеральных аналитиков, исходивших в своих комментариях из презумпции долговечности несбалансированного доминирования США на мировой арене. Вообще, Лейн вместе с Миршаймером в первой половине 1990-х гг. были активными участниками процесса дебатов сторонников реализма с приверженцами либерализма и, отстаивая неизбежность многополярности, одновременно очень активно выступали против концепции «демократического мира».²³

Не допускали возможности мирного, или, точнее бесконфликтного, сосуществования великих держав и сторонники оценки характера нового мироустройства в категориях геоэкономического анализа. Они тоже предсказывали наступление эпохи многополярности, только в отличие от классиков неореализма полагали, что в основе последней будут лежать не военно-политические, а экономические центры силы. Среди авторов, придерживавшихся этой концепции, был ведущий американский экономист, некогда профессор Колумбийского университета, а также до недавнего времени декан Школы менеджмента Иельского университета Дж. Гартен, который помимо участия в научной деятельности, был также задействован политическом процессе. В период с 1973 по 1979 гг. он занимал один из

²¹ Layne С. The unipolar illusion. Why new great powers will rise. II International Security. Vol.17, No. 4, Spring 1993,
pp. 244 - 290. См. также Layne C, Schwarz B. American hegemony - without an enemy. II Foreign Policy, Issue 92,
Fall 1993, pp. 5-24; Layne C, Schwarz B. No new world order. II Current, Issue 358, December 1993, pp. 26-34.

²² Krauthammer С The unipolar moment. II Foreign Affairs, Vol. 70, No. 1, Winter 1990/1991, pp. 23-34; The
changing nature of American power. New York: Basic Books, 1990; Muravchik J. At last, Pax Americana. II New York
Times, January 24, 1991, p. A19; Krauthammer С What's wrong with the 'Pentagon Paper'? II Washington Post,
March 13, 1992.

²³ Mearsheimer J.J.The False Promise of International Institutions. International Security, Vol.19, No. 3, Winter
1994/1995, pp. 5-49; Mearsheimer J.J. A Realist Reply. II International Security, International Security, Vol. 20, No. 1,
Summer 1995, pp. 82-93; Layne С Kant or cant. The myth of the democratic peace. II International Security, Vol. 19,
No. 2, Fall 1994, pp. 5^9

21 важнейших постов в администрации Белого Дома и в Госдепартаменте США, а в период с 1993 по 1995 гг. был заместителем министра торговли по вопросам международных экономических отношений. Накануне своего назначения на этот пост он опубликовал монографию «Холодный мир: Америка, Япония, Германия и борьба за первенство»,²⁴ в которой изложил свою концепцию нового мироустройства, сводящуюся к представлению последнего в виде системы трех геоэкономических блоков. Апологетом аналогичного представления выступал в своей монографии «Американская мечта под угрозой. Как предотвратить превращение Соединенных Штатов в государство «третьего мира» и как выиграть геоэкономическую борьбу за индустриальное превосходство»²⁵ и Э. Люттвак, влияние которого дошло до самых высших американских центров принятия решений - министерства обороны, Совета по национальной безопасности и Госдепартамента США - где исследователь работал консультантом по экономическим вопросам. И, конечно, немалую лепту в дело разработки и популяризации геоэкономической концепции трех зон внес своей монографией «На равных. Грядущая экономическая битва между Японией, Европой и Америкой»²⁶ профессор экономики и менеджмента Массачусетского технологического института Л. Туроу, который также являлся членом редакционной коллегии газеты издательского дома «New York Times», и был членом экономического совета журнала «Times magazine».

И, наконец, последним представителем группы исследователей, предвещавшим наступление многополярности был профессор Гарвардского университета С. Хантингтон, который как и вышеупомянутые авторы успел проявить себя на государственной службе и в издательской деятельности - в

²⁴ Garten J.E. A cold peace. America, Japan, Germany, and the struggle for supremacy. New York: Times Books, 1992

²⁵ Luttwak E.N. The endangered American dream. How to stop the United States from becoming a Third world country
and how to win the geo-economic struggle for industrial supremacy. New York: Simon & Schuster, 1993.
Аналогичные идеи высказывались также в более ранних и поздних работах автора. См. Global security: a review
of strategic and economic issues. Ed. by B. M. Blechman, E. N. Luttwak. Boulder, Colo.: Westview, 1987; Luttwak E.
N. Turbo-capitalism: winners and losers in the global economy. New York: HarperCollinsPublishers, 1999.

²⁶ Thurow L. Head to head. The coming economic battle among Japan, Europe, and America. New York: William
Morrow and Company, Inc., 1992

22 течение 1978 - 1979 гг. он был координатором Центра Планирования Национального Совета Безопасности, а в 1970 г. основал журнал «Foreign Policy» и до 1977 г. был его редактором. Хантингтон являлся автором около полутора десятка монографий и более чем девяноста статей. Причем его научные интересы были достаточно разнообразны. Он изучал военную политику, стратегию, а также исследовал такие проблемы, как, например, взаимоотношения представителей гражданских и военных структур в

демократическом обществе, занимался вопросами сравнительного изучения СССР и США, анализируя различия в их стратегиях и методах ведения

внешней политики, а также изучал проблемы развития стран «третьего мира» . Причем на протяжении практически всей свой научной карьеры Хантингтон оставался последовательным сторонником реализма. Ситуация несколько изменилась после того, как в летом 1993 г. в журнале «Foreign Affairs» вышла его статья «Столкновение цивилизаций?», вызвавшая крайне негативную реакцию мировой внешнеполитической элиты, которая - ответив на нее обилием критических статей, изданных уже в следующем, осеннем, номере журнала - спровоцировала Хантингтона опубликовать вторую статью «Если не цивилизации, то что?», которая вышла в ноябре 1993 г,³⁰ а затем и монографию «Столкновение цивилизаций и передел мирового порядка», которая была издана в 1996 г. и впоследствии переведена на 22 языка.³¹

²⁷ Huntington S. The solder and the state: the theory and politics of civil-military relations. Camdridge, 1957;
Huntington S. The common defense: strategic programs in national politics. New York., 1961; Huntington S. Changing
patterns of military politics. New York., 1962; Goodpaster A., Huntington S. Civil-military relations. Washington,
1977; Huntington S. Strategic imperative: new policies for American security. Cambridge, 1982; Art R., Davis S.,
Huntington S. Recognizing America's defense: leadership in war and peace. Washington, 1985

²⁸ Brsezinski Z., Huntington S. Political power: USA/USSR. New York., 1964; Huntington S. American politics: the
power of disharmony. Cambridge, 1981; Huntington S., Nye J. Global dilemmas. Cambridge, 1985; Crozier M.,
Huntington S. Watanuki J. The crisis of democracy: report on the governability of democracies to the Trilatery
Commission. New York., 1975

²⁹ Huntington S. Political order in changing societies. New Haven, 1968; Huntington S. The third wave:
democratization in the late twentieth century. Oklahoma City, 1991; Weiner M., Hunmtington S. Understanding
political development: an analytic study. Boston, 1987

Hutington S. If Not Civilizations, What? Paradigms of the Post-Cold World// Foreing Affairs November/December 1993; Huntington S. The Clash of Civilizations?// Foreign Affairs. Summer 1993 ³¹ Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order, New York: Simon and Schuster, 1997

Все перечисленные работы профессор посвятил изложению сути своей концепции «столкновения цивилизаций», в которой он попытался описать облик будущего мироустройства как системы взаимодействия больших геокультурных блоков, которые он обозначил как цивилизации. Несмотря на то, что при разработке своей теории он отказался от одного из основополагающих принципов реализма, гласившего, что основным субъектом международных отношений является государство, в основе его видения нового мироустройства все же лежала методология реализма, в результате чего один из критиков даже назвал его концепцию гибридом реализма, национализма и метаисторизма.³²

Что же касается второй группы источников, то она, с одной стороны, характеризовалась куда большим количеством представленных в ней авторов, а с другой стороны - большей гомогенностью идей, озвученных в их работах. Поскольку в основе либерального представления о будущем мироустройстве лежала концепция «демократического мира», довольно большой кластер исследований, вошедших в эту группу, представляли статьи и монографии, в которых делалась попытка обосновать справедливость тезиса «демократии не воюют друг с другом». Причем особое место в ряду авторов, вставших в оппозицию неореалистическому представлению о невозможности бесконфликтного сосуществования великих держав, занимал профессор Йельского университета Брюс Рассет, который, будучи также членом научных

³² O'Brien R. Book review: The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. IISAIS Review, Vol. 17, No.
2, Summer/Fall 1997, pp. 208-210

³³ Babst D.V. Elective governments - a force for peace. II Wisconsin Sociologist, Vol. 3, No. I, 1964, pp. 9 - 14; Babst
D.V. A force for peace. II Industrial Research, Vol. 14, April 1972, pp. 55 - 58; Doyle M. Kant, liberal legacies and
foreign affairs. II Philosophy and Public Affairs, Vol. 12, No. 3, Summer 1983. pp. 205 - 235; Doyle M. Liberalism and
world politics. II American Political Science Review, Vol. 80, No. 4, December 1986; idZegera G. Democracies and
peace: The self-organizing foundation for the democratic peace. II Review of Politics; Spring95, Vol. 57 Issue 2; Lake
D. Powerful pacifist: Democratic States and War. II American political Science Review, Vol. 86, No. 1, March 1992,
pp. 24 - 37; Maoz Z. Joining the club of nations: Political development and international change, 1816 - 1976. II
International Studies Quarterly, Vol. 33, No. 2, June 1989, pp. 199 - 231; Maoz Z. The controversy over the democratic
peace. Rearguard action or cracks in the wall? II International security, Vol. 22, No. 1, Summer 1997, pp. 162 - 198;
Maoz Z., Abdolali N. Regime types and international conflict, 1816 - 1976. II The Journal of Conflict Resolution, Vol.
33, No. 1, March 1989, pp. 3-35

24 советов множества известнейших исследовательских центров и фондов - таких как фонд Карнеги, фонд Форда, фонд МакКартура и т.д., - внес, пожалуй, самый значительный вклад в формирование либеральной концепции нового мироустройства. Являясь одним из наиболее активных оппонентов реалистического пессимизма относительно перспектив «демократического мира», он написал множество статей о влиянии демократических ценностей и институтов на элиминирование межгосударственных конфликтов.³⁴ Своеобразной систематизацией его работ, а также исследований других авторов, стала его программная монография «Постигая демократический мир»,³⁵ которая, в свою очередь, послужила основанием для окончательного оформления либерального видения нового мироустройства, изложенного в концепции «зоны мира» и «зоны хаоса». Ее авторами стали американский политолог, бывший член совета директоров Гудзонского института, автор статей для таких изданий как, например, «National Interest» и «New Republic», М. Зингер и профессор Калифорнийского университета, известный американский политолог, культуролог и специалист в области защиты окружающей среды А. Вилдавски.³⁶

Кроме того, в кругу либеральных исследователей особое место занимал Ч. Краутхаммер, который еще до окончательного крушения Советского Союза возвестил об установлении на мировой арене однополярности. Будучи по образованию психиатром, в свое время он работал в отделе планирования психиатрических исследований в администрации 39-го президента США Дж. Картера. Из всех перечисленных аналитиков он был, пожалуй, наиболее далек

³⁴ Maoz Z., Russett В. Normative and structural causes of democratic peace, 1946 - 1986. II American Political Science
Review, Vol. 87, No. 3, September 1993, pp. 624 - 638;Russett B. Democracy and peace. В кн. Choices in world
politics. Sovereignty and interdependence. Ed. by B. Russett, H. Starr, R.J. Stoll. New York: W.H. Freedman and
Company, 1989; Russett В., Antholis W. Do democracies fight each other? Evidence from Peloponnesian War. II
Journal of Peace Research, Vol. 29, No. 4, November 1992, pp. 415-434; Russett B. Controlling the Sword: The
Democratic Governance of National Security, Oxford: Harvard University Press, 1990.

³⁵ Russett B. Grasping the democratic peace. Principles for a post-Cold war world. Princeton: Princeton University
Press, 1993.

³⁶ Singer M., Wildavsky A. The real world order: zones of peace, zones of turmoil. New Уотк: Chatham House
Publishers, 1996

от академической среды. Краутхаммер получил известность как один из ведущих американских публицистов, политический обозреватель, а также лауреат Пульцеровскои премии 1987 г. Зимой 1990-1991 гг. журнал «Foreign Affairs» опубликовал его статью «Момент однополярности»,³⁷ в которой автор изложил основы своего видения нового мироустройства. При формулировании своего представления Краутхаммер опирался на две теоретических концепции.

В основании его трактовки будущего характера мироустройства лежала, в первую очередь, концепция «демократического мира». Но помимо нее, концепция однополярности опиралась также на теоретические выкладки сторонников неоклассического реализма и, в частности, концепции «баланса угроз»,³⁸ которая позволяла говорить не только о возможности бесконфликтного сосуществования великих держав, но и об их стремлении сплотиться вокруг единственной супердержавы, то ест вокруг США, которым при таком раскладе было суждено надолго остаться в центре мировой политики. Именно такое видение нового мироустройства наиболее импонировало американской внешнеполитической элите. Подтверждением этому служили речи президентов³⁹ и других представителей американского

Krauthammer С. The unipolar moment. II Foreign Affairs, Vol. 70, No. 1, Winter 1990/1991. См. также Krauthammer С. Unipolar moment revisited. II National Interest, Winter 2002/2003, Issue 70, pp. 5-18 ³⁸ Walt S. W. The Origins of alliances. Ithaca: Cornell University Press, 1987; Posen B. The Sources of Military Doctrine: France, Britain, and Germany between the World Wars. Ithaca: Cornell University Press, 1984; Van Evera, S. Causes of War, Vol. 1, The Structure of Power and the Roots of War. Ithaca: Cornell University Press, 1999; Walt S. Revolution and War. Ithaca: Cornell University Press, 1996; Snyder J. Myths of Empire: Domestic Politics and International Ambition. Ithaca: Cornell University Press, 1991; Glaser C.L. Realists as Optimists: Cooperation as Self-Help. II International Security, Vol. 19, No. 3 (Winter 1994/95), pp. 50-90.

³⁵ Truman H. Aid to Greece and Turkey. Communist-led Armed Minorities Imperil World Security. II Vital Speeches of the Day, 15/4/47, Vol. 13, No. 11, pp. 322-325; Wallace H. World Philosophies and Results. Avoid a Third World War. II Vital Speeches of the Day, 4/1/43, Vol. IX, No. 12,354 - 358; Bush G. Panama. The decision to use force. II Vital Speeches of the Day; 1/15/90, Vol. 56 Issue 7. pp. 194 - 195;Bush G. State of the Union. II Vital Speeches of the Day; 2/15/91, Vol. 57 Issue 9, pp. 258-262; Bush G. The Possibility of A New World Order. II Vital Speeches of the Day, 5/15/91, Vol. 57, Issue 15, pp. 450 - 453; Bush G. The Lessons of the Gulf War. II Vital Speeches of the Day, 6/15/91, Vol. 57, Issue 17, pp. 514-517; Bush G. You don't set back democracy very easily. II Vital Speeches of the Day, 9/15/91, Vol. 57, Issue 23, pp. 708 - 815; Bush G. The Challenge of Building Peace. II Vital Speeches of the Day, 10/15/91, Vol. 58, Issue 1, pp. 2 - 5; Bush G. Initiative on Nuclear Arms. II Vital Speeches of the Day, 11/1/91, Vol. 58, Issue 2, pp. 34 - 37; Bush G. America - the last best hope for man on Earth. II Vital Speeches of the Day, 1/15/93, Vol. 59, Issue 7, pp.194-198; Bush G. The world is far safer place today. II Vital Speeches of the Day, 09/01/96, Vol. 62, Issue 22, pp. 686 - 690; Bush G. State of the Union. II Vital Speeches of the Day, 2/15/90, Vol. 56, Issue 9, pp. 258-261; Bush G. The Persian Gulf: The deficit problem. II Vital Speeches of the Day, 10/1/90, Vol. 56, Issue 24, pp. 738 -742; Bush G. Aggression in The Gulf. II Vital Speeches of the Day, 10/15/90, Vol. 57, Issue 1, pp. 2-5; Clinton B. The

26 истеблишмента, составившие в нашем исследовании особую группу источников, призванных проиллюстрировать то, на каком общественно-политическом фоне шел процесс выработки и построения всех представленных видений нового мироустройства.

Степень изученности темы

Однако основу библиографической базы, позволившей описать исторический контекст, в рамках которого формировались все вышеперечисленные концепции, составили аналитические обзоры, посвященные истории международных отношений первой половины 1990-х гг. в целом, и исследования конкретных исторических событий в частности. Причем, что касается первого из перечисленных сегментов историографии, то он был особенно развит. Более того, довольно внушительное количество представленных в нем работ содержало в себе не только исторический, но и элементы прогностического анализа. Ведь ввиду того, что трансформация конца 1980-х - 1990-х гг. застала врасплох подавляющее большинство американской внешнеполитической элиты и академического сообщества, в первой половине 1990-х гг. внимание экспертов в области международных отношений сосредоточилось не только на стремлении осмыслить произошедшее, но и предсказать будущее мировой политики.

Даже исследователи, специализирующиеся на изучении истории и анализе политической обстановки в отдельных странах или регионах мира, и, по большому счету, далекие от сферы мониторинга направлений мирового

possible invasion of Haiti. II Vital Speeches of the Day; 10/1/94, Vol. 60 Issue 24. pp. 738 - 741; Clinton W. State of the Union 1996. II Vital Speeches of the Day, 2/15/96, Vol. 62, Issue 9, pp. 258-264; Clinton W. National security strategy report released. II Jefferson. U.S. Department of State Dispatch, 8/1/94, Vol. 5, Issue 31, pp. 522-524; Clinton W. Strengthening American security through world leadership. II Jefferson U.S. Department of State Dispatch, 1/30/95, Vol. 6, Issue 5, pp. 53-54; Clinton W. Confronting the challenges of a broader world. II Jefferson U.S. Department of State Dispatch, 9/27/93, Vol. 4, Issue 39, pp. 649-654; Clinton W. American engagement in a changing world: A vital commitment. II Jefferson. U.S. Department of State Dispatch, 5/2/94, Vol. 5, Issue 18, pp. 249-250; Clinton W. Building a secure future on the foundation of democracy.//Jefferson U.S. Department of State Dispatch, 9/26/94, Vol. 5 Issue 39, pp. 633,-637; Lake A. The Price of Leadership.// Vital Speeches of the Day, 6/1/95, Vol. 61, Issue 16. pp. 485 -489.

27 развития, в той или иной степени обращались к вопросу оценок тенденций глобальных политических трансформаций. В рассматриваемый период было написано рекордное количество статей и монографий, в которых делалась попытка выявить доминирующие факторы настоящего мировой политики и заглянуть в будущее международных отношений.

Естественно, что идеи многих авторов перекликались, в связи с чем на определенном этапе появилась потребность в систематизации всего этого массива информации и осмыслении результатов исследований. Это обуславливалось необходимостью представить срез основных видений будущего облика и характера функционирования системы, а также способов позиционирования США в этой системе для сопоставления плюсов и минусов различных концепций с последующим применением этих знаний при построении внешнеполитической стратегии супердержавы. Однако попыток такого рода классификаций было не так уж много.

Среди отечественных исследователей особое место в изучении проблемы восприятия в США последствий трансформации рубежа 1980-х -1990-х гг. принадлежит видному российскому политологу Т.А. Шаклеиной. В конце 1990-х - начале 2000-х гг. ею был написан ряд работ, посвященных анализу американских концепций глобального лидерства.⁴⁰ В них автор выделила три мировоззренческих модели, порождавших различные представления об оптимальных способах стратегического планирования. Первой из них, согласно предложеной классификации, была концепция «жесткой» (откровенной) гегемонии. Она базировалась на убежденности в том, что США имеют «исключительные права и возможности для формирования нового мирового порядка»⁴¹ по собственному усмотрению. Либерально-консервативная концепция лидерства тоже брала свое начало в вере в

⁴⁰ ШаклеинаТ.А. Современные американские концепции мирового лидерства. Москва: ИСКРАН, 1999;
Шаклеина Т.А. Россия и США в новом мировом порядке. Москва: ИСКРАН, 2002.

⁴¹ Шаклеина Т.А. Россия и США в новом мировом порядке. С. 99

28 безграничный потенциал единственной супердержавы, с той лишь разницей, что в данном случае она выражалась посредством либеральной идеи необходимости распространения демократии и рыночной экономики ради создания благоприятной внешней среды для процветания «империи свободы». И, наконец, третьей мировоззренческой моделью, выделенной Шаклеиной, была либерально-реалистическая концепция лидерства, сторонники которой, в отличие от приверженцев двух первых типов внешнеполитического позиционирования, не были столь оптимистичны относительно возможностей США в деле формирования нового мирового порядка и придерживались точки зрения, согласно которой США не должны были рассчитывать на продление срока своего беспрецедентного доминирования.

Исследованию домена идей посвятила свою работу и российский историк Е.А.Степанова. В статье «Современные концепции изучения международных отношений (конец 1970 - 1990-е гг.)»⁴² она сделала обзор множества подходов к исследованию международной среды и проанализировала ряд концепций нового мироустройства и внешней политики США. Однако если ее исследование представляло собой краткий очерк основных направлений мысли в области международных отношений, то в работах таких видных российских исследователей как А.Д. Богатуров, Н.А. Косолапов, М.А.Хрусталев, П.А. Цыганков делался фундаментальный анализ доминирующих подходов в теории международных отношений.⁴³ Работы этих авторов представляли особый интерес с точки зрения рассмотрения основных проблем становления и развития дисциплины теория международных отношений, а также общих проблем ее методологии.

⁴² Степанова Е.А. Современные концепции изучения международных отношений (конец 1970 - 1990-е гг.). В
кн. Введение в теорию международных отношений. Москва: Издательство Московского университета, 2001, ее.
93-113

⁴³ Богатуров А.Д., Косолапов Н.А., Хрусталев М.А. Очерки теории и политического анализа международных
отношений. Москва: НОФМОб 2002; Цыганков П.А. Теория международных отношений. Москва: Гардарики,
2004

Что касается зарубежной историографии, то в ее рамках все работы, в
которых анализировались различные подходы к осмыслению эволюции
международной среды, можно было разделить на три группы, которые мы
рассмотрим в порядке нарастания в них уровня абстрагирования от конкретики
мировой политики. К первой из этих групп отнесем исследования,
систематизировавшие различные видения в рамках той составляющей
дискуссии о характере и возможных итогах постбиполярной трансформации,
выводы которой носили наиболее утилитарный характер. Особое место в числе
исследований, вошедших в эту группу, занимала статья политологов Бэрри
Поузена и Эндрю Росса «Конкурирующие видения внешнеполитической
стратегии США», вышедшая в журнале «International Security» в конце 1996 г.
В ней авторы предприняли попытку упорядочить все многообразие
предлагаемых американскими экспертами в области международных
отношений стратегических курсов и проанализировать внешнеполитическую
стратегию администрации У. Клинтона. В итоге они выделили четыре
основных парадигмы внешнеполитического позиционирования единственной
супердержавы - «неоизоляционизм», «выборочная вовлеченность»,
«коллективная безопасность» и «первенство». Каждая из этих концепций
предлагала Соединенным Штатам различные модели поведения на мировой
арене и соотнесения себя с другими государствами. Основанием для
возникновения этого многообразия видений оптимального способа
внешнеполитического позиционирования служило многообразие

интерпретаций факторов мирового развития и будущего строения системы международных отношений.

Одни эксперты считали, что ни на текущий момент времени, ни в обозримом будущем на мировой арене не проглядывалось ни одного субъекта,

⁴⁴ Posen B.R., Ross A.L. Competing visions for U.S. Grand Strategy. II International Security, Vol. 21, Issue 3, Winter 1996/1997, pp. 5-53

способного угрожать безопасности США, и поэтому предлагали им сосредоточиться на проблемах внутреннего развития. Другие аналитики, образ мысли которых был близок классической американской геополитике, полагали, что, несмотря на тот «стратегический иммунитет», которым обладают США, им все же не стоит слишком далеко отдаляться от евразийских дел и предлагали супердержаве сохранить готовность вмешиваться в те конфликты, которые угрожают дестабилизации регионального баланса в Европе и Азии. Третья группа экспертов, настаивавшая на необходимости построения глобальной системы коллективной безопасности, исходила в своих рекомендациях из презумпции того, что в XXI веке проблема соперничества между великими державами будет снята с повестки дня, поскольку последние, являясь демократическими государствами не станут угрожать безопасности друг друга. В отличие от сторонников двух предыдущих вариантов позиционирования, опиравшихся при построении своих рекомендаций на логику реализма, аналитики, которые выступали за систему коллективной безопасности, строили свои выводы на основе либеральной традиции в теории международных отношений. Их взгляды до определенной степени были близки сторонникам стратегии «первенства», которые полагали, что мир в период после окончания «холодной войны» является ни чем иным как продуктом потрясающего дисбаланса глобального распределения сил и что США смогут и дальше сохранять свои доминирующие позиции, если продемонстрируют международному сообществу свои лидерские качества и готовность поддерживать «мировой порядок».

Похожую классификацию возможных внешнеполитических стратегий США сделал в своей работе сотрудник Института стратегических исследований Военного колледжа армии США Чарльз Тейлор. В своем футуристическом

31 исследовании «Альтернативные глобальные сценарии нового порядка наций»⁴⁵, проделанном по заказу департамента безопасности США, он тоже выделил четыре способа американского внешнеполитического позиционирования. Первый сценарий в его систематизации - сценарий «Альфа», рассматривавший возможность проведения Соединенными Штатами неоизоляционистского курса, - по сути, совпадал с первым из четырех видений американской внешнеполитической стратегии в работе Поузена и Росса. Второй сценарий -сценарий «Браво», или «глобальный миротворец» - рассматривал условия и возможные последствия реализации того же курса, который Поузен и Росс обозначили как «первенство». Сценарий «Чарли» оценивал перспективы США в «неонационалистическом мире» торговых войн, эмбарго и острой конкуренции. Отчасти он напоминал видение, которое в систематизации Поузена и Росса порождало стратегию «выборочной вовлеченности». Однако сценарий «Чарли» в качестве одного из важнейших факторов мирового развития рассматривал нарастание националистических настроений, которые резко ограничивали возможности политического, экономического и военного влияния единственной супердержавы. И, наконец, сценарий «Дельта», или «приглушенная многополярность» описывал такое положение вещей, при котором к 2020 г. у США, как у супердержавы, должны были появиться соперники в виде окрепшего Европейского Союза и Союза Суверенных Государств, представлявшего собой конфедерацию - которая по прогнозу Тейлора (датируемому 1993-м годом) должна была образоваться примерно в 2003 г. - нескольких бывших советский республик. Еще одной важной предпосылкой, подталкивавшей воплощение сценария «Дельта», являлось нарастание в США оппозиционных настроений по отношению ко всякого рода заграничному военному присутствию.

⁴⁵ Taylor С. W. Alternative world scenarios for a new order of nations. Pennsylvania: Charles Barracks, 1993. Эта работа основана на предыдущих монографиях автора Alternative world scenarios for strategic planning (Taylor, 1988 and 1990) атакже A world 2010: A new order of nations Taylor, 1992).

В целом, работа Тейлора - в отличие от статьи Поузена и Росса, в которой проводился сравнительный анализ различных политических рекомендаций, - была написана в футуристическом жанре, который подразумевал рассмотрение не только плюсов и минусов, а также обоснованности принятия тех или иных решений, но и возможные последствия того или иного выбора. Тейлор оценивал не только предпосылки к действию, но и то, какие изменения это действие способно породить в международной среде, и как отразиться на самом субъекте, спровоцировавшем трансформацию. Причем одной из важнейших характеристик его исследования являлось то, что автор попытался оценить в нем не только внешнеполитический фон, в рамках которого формировалась стратегия США, но и внутриполитические ограничители, способные оказать не меньшее, а может даже и большее влияние, на процесс принятия важнейших решений.

На изучении внутренних истоков внешней политики США сосредотачивал свое внимание и эксперт Совета по международным отношениям Ричард Хаас. В своей статье «В отсутствии парадигмы»⁴⁶ он предложил систематизацию американских концепций глобального лидерства. Хаас тоже выделил три мировоззренческих модели, обозначив их как «унилатералистскую» концепцию, «нео-интернационалистскую» концепцию, а также концепцию «лидерства». Его работа представляла интерес с точки зрения придания трехчленному способу систематизации существующих в США парадигм внешнеполитического позиционирования более объективного характера, однако, поскольку статья Хааса была написана в жанре политического эссе, ее историографическая ценность значительно уступала исследованиям Шаклеиной.

В целом, авторы всех вышеперечисленных работ сосредотачивали свое внимание на систематизации стратегических видений, сформировавшихся в

⁴⁶ Haas R.N. Paradigm lost. II Foreign Affairs, Vol. 74, Issue 1, January/ February 1995.

33 США после окончания «холодной войны». Они попытались упорядочить все то многообразие внешнеполитических рекомендаций, которыми пестрили постбиполярные исследования в области международных отношений. В их работах объектом исследования являлась внешняя политика США сама по себе и различные подходы к ее оценке в американском экспертном и академическом сообществах. Международная среда в рассмотренных статьях и монографиях выступала в качестве фона для всестороннего анализа объекта исследования. В отличие от этой группы исследований, делавших акцент на классификации стратегий, в выделенной нами второй группе работ внимание авторов было сосредоточено на систематизации представлений о новом мироустройстве, то есть того сегмента историографии, который, в силу отсутствия в нем утилитарной составляющей внешнеполитических рекомендаций, привлекал скорее представителей академического, нежели политического сообщества.

Одной из наиболее полных работ по систематизации этого сегмента была статья политолога Роберта Харкави «Образы формирующейся системы международных отношений».⁴⁷ В своей статье Харкави выделил семь видений нового мироустройства. Первое из них, трехблоковое нео-меркантилистсское представление, предсказывало формирование на мировой арене трех конкурирующих геоэкономических центров силы в виде НАФТА, ЕС и азиатсикого блока. Второе, неореалистское видение, предвещало наступление периода классической мультиполярности. Концепция «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона говорила о начале эпохи конфликтов между представителями семи/ восьми мировых цивилизаций. Концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» предсказывала разделение мировой политической арены на два больших пояса, в одном из которых должен был воцариться порядок, а во втором - не прекращаться межэтнические, религиозные и другого рода конфликты. Среди выделенных Харкави видений характера нового

⁴⁷ Harkavy R.E. Images of the coming international system. II Orbis, Vol. 41, Issue 4, Fall 1997.

34 мироустройства была и концепция однополярности, выражавшая немалую долю оптимизма относительно потенциала США и их роли в постбиполярном мире. Кроме того, в ряд представлений о новом мироустройстве исследователь включил концепцию «глобальной деревни», согласно которой в XXI веке прерогативу определения направлений мировой политики вместе с национальными государствами должны были разделить международные и негосударственные организации, транснациональные корпорации и другие так называемые негосударственные акторы. Однако поскольку это видение характеризовало скорее тип действующих лиц, доминирующих на мировой арене, и модели их возможного взаимодействия, а не конфигурацию новой системы международных отношений - в качестве субъектов которой по определению могли выступать только государства или их конгломераты, будь то геоэкономические блоки или геокультурные сообщества - перечисление этой, скорее социологической, концепции в ряду представлений, делавших акцент на анализе возможных вариантов геополитической расстановки сил, кажется нам не вполне уместным. Куда логичнее в ряд выделенных Харкави видений нового мироустройства вписывалась последняя из перечисленных им концепций - концепция биполирности. Основанием для выделения исследователем такого представления служили периодически дававшие о себе знать в США опасения того, что роль Советского Союза в противостоянии единственной супердержаве может занять Россия, в случае если она свернет с пути демократических преобразований, или главный торговый враг Соединенных Штатов в первой половине 1990-х гг. Япония. Однако, несмотря на то, что подобного рода идеи время от времени возникали в кругу американского внешнеполитического истеблишмента, в очерченный хронологическими рамками нашего исследования период никто из экспертов в области международных отношений так и не сформулировал на базе этих опасений сколь бы то ни было целостного видения формирующейся системы

35 международных отношений. Концепция биполярности заявила о себе как об одном из значимых представлений о новом мироустройстве только ближе к концу 1990-х гг., когда взоры международного сообщества обратились в сторону набирающего мощь Китая, а первой работой, посвященной анализу предпосылок для установления биполярности стала монография американских синологов Ричарда Бернштайна и Росса Манро «Грядущий конфликт с Китаем».⁴⁸

К концу XX века, по мере нарастания экономической и, как следствие, военно-политической мощи Китая, концепция биполярности заняла полноправное место в ряду представлений о новом мироустройстве. Так, например, американские исследователи Жаклин Дэвис и Михаель Суини в своей монографии «Стратегические парадигмы 2025: Стратегическое планирование США в новой эпохе»⁴⁹ выделяли ее как одно из четырех доминирующих видений будущего международных отношений. В свой список они, как и Харкави, включили концепцию многополярности, однополярности и биполярности. Причем под последней они подразумевали как систему возможного противостояние США с каким-либо одним государством, например с Китаем, так и дуализм супердержавы с некой антиамериканской или антизападной коалицией, например, исламско-конфуцианской, вероятность возникновения которой, как отмечали Дэвис и Суини, была рассмотрена еще Хантингноном в его концепции «столкновения цивилизаций». Кроме того, в качестве еще одной парадигмы нового мироустройства эти исследователи выделяли также концепцию, которую они обозначили как «хаос», которая по своей сути напоминала концепцию «зоны мира» и «зоны хаоса», которая тоже входила в список видений, выделенных Харкави.

Bernstein R., Munro R.S. The coming conflict with China. New York: Knopf, 1997.

Davis J.K., Sweeney M.J. Strategic paradigms 2025 : U.S. security planning for a new era. Dulles: Brassey's, 1999.

В принципе, предложенная Дэвисом и Суини систематизация представлений о будущем мироустройстве повторяла ту, которая была представлена в статье «Образы формирующейся системы международных отношений», с той лишь разницей, что первая значительно уступала последней по широте охвата. Куда более полную и интересную схему классификации предложил японский политолог Такаши Иногучи. В своей статье «Вглядываясь в будущее посредством обращения к прошлому»⁵⁰ он представил многоуровневую систему систематизации американской историографии, посвященной анализу перспектив мировой политики и международных отношений в XXI веке. Иногучи выдели три парадигмы мировой политики -Вестфалианскую, которая базировалась на концепции государственного суверенитета; Филадельфийскую, которая на первое место ставила суверенитет народа; и Анти-утопическу, исходившую из презумпции выщелачивания суверенитета как такового. В каждой из этих парадигм Игногучи выделил три подуровня, геополитический, геоэкономический и геокультурный.

Особый интерес для нашего исследования представляла геополитическая составляющая этой матрицы. В ней японский политолог рассмотрел концепции таких аналитиков как Г. Киссинджер, Ф. Фукуяма и С. Хантингтон,⁵¹ охарактеризовав последних, соответственно, как последователей Вестфалианского, Филадельфийского и Анти-утопического направления внешнеполитической мысли. В геоэкономическом срезе Иногучи выделял таких авторов как А. Гершенкрон, Р. Райх и Д. Ландес.⁵² Однако если при рассмотрении геополитической составляющей трех парадигм он выбрал для сопоставления знаковые работы, отражавшие состояние каждого из

⁵⁰ Inoguchi Т. Peering Into the Future by Looking Back: The Westphalian, Philadelphian, and Anti-Utopian Paradigms.
II International Studies Review, Vol. 1 Issue 2, Summer 1999.

⁵¹ Kissinger H. Diplomacy. New York: Simon and Schuster, 1994; Fukuyama, F. The End of History and the Last Man.
New York: Free Press, 1992; Huntington, S. The Clash of Civilization and the Remaking of World Order. New York:
Simon and Schuster, 1996

⁵² Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cambridge, Mass.: Harvard University Press,
1965; Reich R. The Work of Nations. New York: Knopf, 1991; Landes D. The Wealth and Poverty of Nations. New
York: W. W. Norton, 1998

37 выделенных им философского и эпистемологического подходов в 1990-х гг., то при выборе работ для представления их в геоэкономическом срезе он руководствовался не столько соображениями актуальности, сколько репрезентативности. Это было обусловлено тем, что, в частности, Вестфалианская мировоззренческая традиция с наступлением эпохи глобализации утратила свой потенциал как методология анализа процессов мирового экономического развития. Кроме того, в американской историографии было не так много работ, которые бы делали упор на исследование экономических аспектов развития и при этом поддавались систематизации согласно выбранному критерию, который был введен, прежде всего, для классификации концепций, сосредоточенных на исследовании политической составляющей международных отношений. Что же касается геокультурного среза, то здесь Иногучи обратился к изучению концепций таких авторов как Б. Андерсон, Б. Барбер и Р. Каплан,⁵³ которые писали о влиянии средств коммуникации и, в частности, массовой информации на формирование ландшафта современной мировой политики.

Работе Иногучи следовало отдать должное за оригинальность предложенной классификационной системы и широту охвата представленных в ней концепций. Однако поскольку при ее создании исследователь поставил перед собой цель анализа традиций политической или, точнее, внешнеполитической философии и того, как они представлены в современной американской историографии, в фокус внимания Иногучи попадали не только концепции нового мироустройства, но и монографии, авторы которых не предпринимали попыток создания неких целостных образов система, а ограничивались - как, например, Г. Киссинджер - анализом тенденций развития.

⁵³ Anderson В. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 1991 ⁵³ Barber B. Jihad vs. McWorld. New York: Times Books, 1993; Barber B. Jihad vs. McWorld. New York: Times Books, 1993; Kaplan R. The Ends of the Earth. New York: Random House, 1998

Более релевантную для нашего исследования выборку работ делал в своей статье «Оценивая кристальный шар международных отношений»⁵⁴ американский историк Кристофер Феттуис. В своем очерке он сконцентрировал внимание на сравнении наиболее значимых, по его мнению, постбиполярных видений системы международных отношений, в число которых вошли как представления о новом мироустройстве - концепция мультиполярности, концепция «столкновения цивилизаций», концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» и, конечно, представление о долговечности однополярности (которая в контексте рассматриваемого исследования рассматривается на как концепция, а как бесспорная данность мировой политики), - так и представления о характере, основополагающих принципах и логике функционирования системы - концепция «конца истории», концепция «демократического мира», концепция «неактуальности войн» и концепция «баланса сил».

Из приведенного списка охваченных в исследовании Феттуиса аналитических конструктов видно, что многие из них, по сути, дублировали друг друга. Однако это объяснялось тем, что автор не ставил перед собой задачи классификации видений. Единственным организующим критерием, легшим в основу структуры его очерка, стало атрибутирование концепций по принципу их принадлежности к тому или иному подходу в теории международных отношений. А по мнению Феттуиса таких подходов было два -неореализм и конструктивизм. Поскольку первый из них, заявив о неизбежности установления многополярности, довольно четко обозначил свое видение облика новой системы международных отношений, то все остальные представления о будущем мироустройстве автоматически были идентифицированы как конструктивистские концепции. Причем в эту выборку попала даже теория «столкновения цивилизаций», которая, в действительности,

⁵⁴ Fettweis C.J. Evaluating IR's Crystal Balls: How Predictions of the Future Have Withstood Fourteen Years of Unipolarity. II International Studies Review, Vol. 6 Issue 1, Spring 2004.

39 основывалась на неореалистской методологии и, прежде всего, концепции баланса сил. Автор атрибутировал ее как коструктивистское видение лишь на основании того, что она отдавала должное фактору влияния на мировую политику идей, забыв при этом о том, что еще одной, принципиально важной характеристикой конструктивизма было признание им влияния на международные процессы не только идей как таковых, но и идей вырабатываемых в рамках академического сообщества, что, согласно логике конструктивизма, должно было накладывать на последнее определенные моральные ограничения и не позволять артикулировать концепции, популяризирующие конфликты и войны. Что же касается теории «столкновения цивилизаций» то она явно не удовлетворяла этому критерию принадлежности к конструктивизму.

Кроме того, не вполне оправданным, с нашей точки зрения, являлось игнорирование Феттуисом факта существования в американской теории международных отношений либерального подхода, который на протяжении долгих лет представлял собой главную оппозицию реализму, а затем и неореализму. Конечно, конструктивизм заявил о себе в конце XX века как более искушенный критик методологии неореализма и даже стал восприниматься как новый главный оппонент оного, но он представлял собой скорее эпистемологическую теорию, имеющую дело в первую очередь с анализом процесса познания и его влияние на формирование системы, нежели с исследованием системы международных отношений как таковой. Базовые же постулаты, легшие в основу формирования тех представлений о новом мироустройстве, которые Феттуис охарактеризовал как канструктивистские (кроме парадигмы «столкновения цивилизаций»), были сформулированы либеральной теорией, в связи с чем более обоснованным, как нам кажется, в данном случае было бы деление концепций на неореалистические и либеральные.

Несмотря на появление конструктивизма, либерализм не сошел со сцены как один из основных подходов в американской теории международных отношений. Все три перечисленных направления составляли в конце XX века основу рассматриваемой дисциплины. С этим, в частности, соглашались профессор Колумбийского университета Джэк Снайдер⁵⁵ и известный американский политолог, один из ведущих теоретиков реализма Стефен Уолт,⁵⁶ чьи статьи составили третью из выделенных нами группу работ по систематизации постбиполярных исследований в области международных отношений. В фокусе внимания этих авторов находилось изучение того, как выглядит в конце XX века срез рассматриваемой дисциплины на уровне теории. Предметом их исследования являлись теоретические конструкты и концепции, созданные не в рамках домена стратегического планирования или представлений о новом мироустройстве, а в рамках выработки методологических оснований изучения международных отношений. Проанализировав состояние дисциплины в этом ракурсе, оба автора пришли к выводу о целесообразности выделения в ней трех теорий, или подходов, -реализма, либерализма и конструктивизма.

Цели и задачи исследования

Именно это деление мы и положим в основание нашего исследования. Поставив цель систематизировать и проанализировать представления о новом мироустройстве, мы рассмотрим каждое из них в контексте реалистического или либерального подхода, а также оценим с позиций конструктивистской эпистемологии. В свою очередь для этого мы изучим современное состояние каждого из перечисленных подходов и их критику, а также попытаемся выявить истоки расхождений различных авторов в оценке путей и перспектив консолидации новой системы международных отношений. При этом наше

Snyder J. One world, rival theories. II Foreign Policy, Issue 145, November 2004, pp. 52 - 53

Walt S. M. International relations: One world, many theories. II Foreign Policy, Issue 110, Spring 1998, pp. 29 - 56

российская

государственная

библиотека

41 внимание будет сосредоточено исключительно на концепциях, фокусирующихся на исследовании системообразующих разделительных линий и геометрии глобального распределения сил.

Научная новизна

Диссертация является первой в отечественной и зарубежной историографии работой, в которой созданные в США в первой половине 1990-х гг. концепции нового мироустройства анализируются в контексте дебатов между представителями либерального и реалистического подходов в теории международных отношений. В исследовании впервые дается не только характеристика концепций, но и прослеживаются теоретические истоки их возникновения и критика.

Структура работы

Для достижения поставленных целей и реализации задач мы разделим работу на три главы. Первая, вводная глава обрисует общественно-политический фон, на котором происходило формирование концепций. Вторая глава представит концепции нового мироустройства, созданные на базе методологии реализма, и даст оценку самой этой методологии. И, наконец, третья глава представит либеральные видения нового мироустройства, а также новый, сформировавшийся на базе либерализма, подход в теории международных отношений.

Международная обстановка.

Поворотным пунктом в истории международных отношений и внешней политики США стала Война в заливе 1991 г. Будучи ответом мирового сообщества на иракскую оккупацию Кувейта, она продемонстрировала максимум возможностей международной кооперации. Став символом торжества либерализма в международных отношениях, она оказалась своеобразным аналогом крушения «железного занавеса», только не в рамках внутриполитической эволюции, а в рамках внешнеполитической среды. Война в заливе породила множество надежд на создание эффективной системы коллективной безопасности, которая позволила бы стабилизировать и упорядочить отношения между государствами. Именно она вдохновила американского президента Дж. Буша ст. на то, чтобы провозгласить концепцию «нового мирового порядка».

«Сейчас на карту поставлена больше чем одна маленькая страна, -заявил Дж. Буш 29 января 1991 г. в своем обращении к американскому народу, - речь идет о новом мировом порядке, в котором различные нации объединены общей целью, достичь универсального устремления человечества: мира, безопасности, свободы и верховенства закона». При этом одним из ключевых элементов инициированной американским президентом концепции «нового мирового порядка» мыслилась Организация Объединенных Наций. Именно изменение принципов ее функционирования явилось главным основанием для объявления нового этапа в развитии международных отношений.

С самого начала развития ближневосточного конфликта Совет Безопасности ООН принимал активное участие в деле урегулирования ситуации. Уже 2 августа 1990 г. на своем чрезвычайном заседании, созванном в ответ на иракское вторжение на территорию Кувейта, Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 660, требовавшую от Ирака «немедленно и безусловно отвести все войска к позициям, зафиксированным на состояние 1 августа 1990 г.»

Однако поворотным пунктом в истории ООН стало провозглашение резолюции № 678, которая оказалась вторым в истории актом Совета Безопасности, принятым на основании Главы VII Устава ООН «Действия в отношении угрозы миру, нарушений мира и актов агрессии».59 Это событие стало символом того, что впервые с 1945 г. ООН перестала быть заложницей биполярного противостояния. На сей раз, она смогла вынести решение, действительно способствовавшее утверждению стабильности на мировой политической арене, что было расценено рядом комментаторов как начало новой эры в истории международных отношений. Например, журнал «Time», оценивая исход ближневосточного кризиса и действия ООН в ходе его развития, выразил надежду на то, что эта международная организация «наконец-то сможет воплотить в жизнь чаяния, возлагавшиеся на нее ее основателями, и стать действенным механизмом коллективной безопасности».

Подобные чаяния выражал и Дж. Буш. В речи произнесенной 13 апреля 1991 г. на Военно-воздушной базе Максвелл, президент США отметил, что «во время Войны в заливе впервые была опробована способность эффективного сотрудничества. Впервые региональный конфликт — агрессия против Кувейта — не послужил поводом для конфронтации между супердержавами. Впервые Совет Безопасности ООН, свободный от идеологических столкновений периода «холодной войны» функционировал так, как планировали его проектировщики, как сила для разрешения конфликтов посредством использования механизмов системы коллективной безопасности».

Опыт отпора иракской агрессии против Кувейта не мог не внушать оптимизма относительно перспектив международного сотрудничества в XXI веке. Ближневосточный кризис 1990 - 1991 гг. действительно явился апогеем последнего. В ходе его развития не возникло не только биполярной конфронтации между США и СССР, но и сколь либо значимых противоречий между США и представителями исламского мира.62 Однако, как отметил один из штатных сотрудников ООН в интервью «Harvard International Review», несмотря на то, что Война в заливе действительно явилась уникальным примером сотрудничества, случаи подобные этому вряд ли возможны в ближайшем будущем. «Это был абсолютно классический пример агрессии. Ничего подобного не случалось со времен Гитлера и Муссолини. Я думаю, -сказал он, - что нам следует подготовиться к довольно мрачному периоду нестабильности и разного рода конфликтов, когда международному сообществу будет крайне трудно определить, какая сторона права, а какая виновата».63

И действительно, начало новой турбулентности не заставило себя долго ждать. Конец «холодной войны» не стал «концом истории» войн и международных конфликтов. А ближневосточный кризис явился скорее катализатором новых противоречий, чем финальным аккордом старых. Кризисная ситуация только ускорила проявление тех тенденций, которые вызревали на мировой политической арене в последние годы биполярности.

При ближайшем рассмотрении взаимоотношения членов анти-иракской коалиции, что собственно и не удивительно, не выглядели такими безоблачными, какими они представали в обзорах прессы и публичных выступлениях политиков. Более внимательное изучение вопроса показывало, что союзников связывали отнюдь не только идейные узы и желание восстановить порядок на международной арене. Например, за поддержку курса США со стороны Сирии Буш обещал ее президенту Хафезу Асету 1 млрд. долларов в виде помощи со стороны Саудовской Аравии и, что самое главное, отсутствие претензий за гибель сотен людей во время захвата сирийскими войсками Бейрута в октябре 1990 г.

Многополярность и геоэкономическая концепция «трех зон»

Возникшие в первой половине 1990-х гг. представления о новом мировом порядке проистекали в основном из двух доминирующих в американской теории международных отношений подходов - реализма и либерализма.

Окончание биполярности вызвало новый всплеск дебатов относительно того, какой из них способен с большей аккуратностью выявить мотивацию и логику поведения субъектов на мировой политической арене и интерпретировать природу структурных взаимосвязей между элементами системы международных отношений. Причем в центре большинства современных споров о характере будущего мироустройства находился именно реализм. Изначально он представлял собой реакцию американского академического сообщества на крушение Версальско-Вашингтонской системы международных отношений и по окончании Второй мировой войны был возведен в ранг доминирующего подхода в теории и практике внешней политики США. Предыстория же становления методологии реализма уходила своими корнями к трудам Фукидида, Макиавелли и Гоббса.

Фукидид основывал свою концепцию истории античности на твердом убеждении в том, что неизменная вероятность возникновения конфронтации является естественным состоянием, характеризующим отношения между государствами.123 Рассмотрев взаимоотношения между Спартой и Афинами, он пришел к фундаментальному выводу, легшему впоследствии в основание реалистического подхода к изучению международных отношений. Фукидид объяснял возникновение конфликта через смещение баланса в распределении силы.

В Средние века свой вклад в становление реалистической традиции в восприятии международных отношений привнес великий флорентийский философ Николо Макиавелли. Он развил концепцию стремления к удержанию и приумножению власти/силы как основного механизма генерирования конфликтов на международной арене. Однако, в отличие от Фукидида, ориентировавшегося на рассмотрение структуры системы взаимоотношений между государствами, Макиавелли делал упор на факторы внутриполитического развития как главного источника международной турбулентности. Он полагал, что ничто иное, как потребность политического выживания подталкивала государства к экспансии.

Своей философией Макиавелли заложил гносеологические основы реализма, который в итоге приобрел славу такого подхода к политике, «который базировался на циничном рассмотрении человеческих мотивов... и сосредотачивал внимание на преследовании интересов государств без учета моральных и религиозных ограничений».126 Эта традиция этически неокрашенной рационализации поведения политических субъектов нашла своих адептов и в философии Нового времени. Наиболее ярким ее последователем стал Томас Гоббс, который, как и Макиавелли, был в первую очередь теоретиком, сосредоточенным на исследовании внутреннего порядка, вписанного, однако, в контекст международной среды. И тем не менее, в отличие от великого флорентийца, английский мыслитель уделял большее внимание влиянию структуры на логику поведения субъектов.

Центральным в его философии было понятие анархии. Оно являлось побудительным мотивом для индивидов к образованию суверенных государств, которые тоже, в свою очередь, оказывались поставленными в анархическую среду. Анархия представляла собой естественные условия сосуществования и этих, более высоко организованных субъектов, и, как и в случае с индивидами, неизбежно провоцировала состояние войны между ними. Однако в отличие от естественного состояния человека, международная среда, согласно концепции Гоббса, была менее враждебной и неразумной,127 ввиду чего не порождала необходимого уровня ужаса, некогда побудившего индивидов создать мир в рамках «суверенного Левиафана».128 Условия международной среды, способной быть в меру безопасной и комфортной, не генерировали необходимых предпосылок для учреждения глобального Левиафана как средства гарантирования по-настоящему глобального мира и, как следствие, не оставляли надежд на преодоление состояния анархии, являющейся причиной неизбежности международных конфликтов.

Созданная Гоббсом аналитическая модель оказала самое непосредственное влияние на становление теоретической базы реализма, но главная заслуга в формулировании понятийного аппарата дисциплины принадлежала, конечно же, Гансу Моргентау. Его работа «Политические отношения государств», изданная в 1948 г., стала классикой подхода. Она, как отмечал ряд сторонников реализма, очертила «теорию правды о природе силы и характере ее применения на мировой арене», что позволило создать «основания для науки о международных отношениях, которая предоставила рациональный подход к пониманию мировой политики».

Концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» и однополярность.

Либерализм представлял собой главную теоретическую альтернативу реализму. Причем, как и последний, он не был гомогенен. Базируясь на центральном принципе, ставящем во главу угла свободу индивида, либерализм предлагал множество вариантов ее трактовки, проистекавших из различных интерпретаций структуры иерархии ее составляющих. Так, в одних прочтениях источником свободы считалось активное политическое участие, в других — частная собственность, в третьих - равные возможности, в четвертых -комбинации различных факторов. В итоге, это разнообразие зачастую приводило либералов к прямо противоположным трактовкам функции государства. «Либерализм laissez-fair с целью гарантирования гражданам возможности наслаждаться свободой настаивал на ограничении роли государства и усилении роли частной собственности и рынка. Социально ориентированный либерализм с целью распространения возможности наслаждаться свободой расширил роль государства и ограничил рынок».

На интернациональном уровне либерализм тоже был далеко не однороден. В сфере международных отношений можно выделить три основных направления либеральной мысли, политический, экономический и, относительной новый, институциональный либерализм. Представляя собой результат достаточно длительного процесса эволюции политической теории, все перечисленные подходы, в конечном итоге, брали свое начало в трудах двух великих мыслителей XVIII века, Иммануила Канта и Адама Смита. Первого из них можно назвать вдохновителем политической и, в какой-то степени, институциональной ветви либеральной мысли, а второго — основателем экономического либерализма.

Представляя собой, по большей части, этически ориентированную модель, либерализм Канта, как это ни парадоксально, исходил из тех же самых теоретических посылок, что и реализм Гоббса. Кант соглашался с последним в том, что состояние войны является естественным состоянием, царящим во взаимоотношениях между государствами. Однако он давал совершенно иную интерпретацию следствий, которые оно накладывало на характер взаимодействия субъектов на международной арене. Точнее, Кант, в отличие от великого англичанина, не рассматривал указанное положение вещей, описываемое в категориях анархии и войны, как неизбежную данность. Философ полагал, что оно может быть трансформировано в состояние «Вечного мира», и потенциал для этого преобразования он видел во внутренней политике. В частности, он считал, что мир может быть установлен во взаимоотношениях между республиками, причем исключительно только между ними.

В отличие от основателей реализма, Фукидида и Макиавелли, ассоциировавших, соответственно, демократический и республиканский строй с агрессией и войнами,240 Кант полагал, что свободные индивиды либеральной республики, исходя из соображений преследования рационального эгоизма, напротив, будут всячески способствовать утверждению мира. В своем устремлении они, в конечном итоге, создадут «пацифистскую федерацию», основанную на принципах взаимного доверия и уважения, кодифицированных в «космополитическом праве», что позволит им покончить с состоянием анархии и неизбежности межгосударственных войн.

К возможности установления подобного рода рационального мира приходил в ходе своего анализа и Смит. Однако в его концепции основаниями для поддержания стабильности во взаимоотношениях между государствами являлись не мотивы этического свойства, а экономическая целесообразность, которая, в свою очередь, была функцией двух переменных - потенциальных масштабов прибыли успешной агрессии и цены войны. Поскольку ни что иное, как корреляция между этими факторами, являлась, по мнению экономиста, центральной составляющей в мотивации наций при принятии решения в пользу войны или мира, Смит положил ее в основу своего исследования социологических предпосылок агрессии и вытекавшей из него типологизации обществ, что, в свою очередь, позволило ему обосновать рациональную предпочтительность мира.

Смит и Кант верили в возможность установления мира. В этом состояло главное отличие либерализма от реализма. В то время, как последний считал войну естественным состоянием и данностью международных отношений, первый настаивал на том, что утверждение глобального мира явится неизбежным следствием социального развития человечества. В отличие от фундаменталистски ориентированного реализма, не видевшего оснований для исключения насилия с повестки дня мировой политики, либерализм исходил из доминирования эволюционных факторов в определении прерогатив войны и мира.

Для либералов мир - как состояние, характеризующееся отсутствием вооруженных конфликтов, - представлялся не только возможным, но и неизбежным в сообществе государств, поведение которых было рационально мотивировано. Либералы считали, что, достигнув определенного уровня развития, последние просто не могли не прийти к осознанию целесообразности элиминирования войн. Соответственно, поскольку мир в их концепциях подставлял собой производную социальной эволюции, внутреннее развитие государств приобретало чрезвычайную значимость для либеральных теоретических построений. В этом состояло главное методологическое отличие всех направлений либеральной мысли, в частности, от неореализма, который не отводил внутренней политике никакой объяснительной функции в деле интерпретации международных отношений.

Похожие диссертации на Концепции нового мироустройства в американской теории международных отношений в конце 1980-х - первой половине 1990-х гг.

Формирование суверенного государства и гражданского общества в Черногории во второй половине 1990-х-2000-е гг.Докучаева, Наталья Александровна

История изучения зороастризма в российско-советской историографии : Вторая половина XIX века-начало 1990-х годовНугаев Магомедали Абдулмаджидович

США и европейская интеграция в 1990-е гг.: концепции и политическая практика Крыжановский Андрей Владимирович

История российско-тунисских отношений : конец XVIII - начало XX вв.Жерлицына Наталья Александровна

Корейский фактор в японо-китайских отношениях : конец XIX - начало XXI векаКубьяс Илья Валерьевич

Страны Балтии и их взаимоотношения с Россией в контексте международных отношений конца XX - начала XXI вековСытин, Александр Николаевич

Франко-западногерманские отношения в конце 50-х - начале 60-х гг. XX векаБелугина Анна Владимировна

Российско-французские отношения в конце XVIII - начале XIX вековИголкин, Иван Юрьевич

Польско-российские научные и культурные отношения в конце ХХ - начале XXI вв.Кэндзёра Светлана Эдуардовна

Египетский вопрос в международных отношениях в конце XIX – начале XX вв.Айвазян Анна Арменовна