Содержание к диссертации
Введение
1. Аксиология постсоветского культурного пространства: теоретико-методологические основы и методы изученияния 12
1.1. К постановке проблемы 12
1.2. Мир ценностей в его культурно-пространственном измерении 29
1.3. Методика изучения аксиологии постсоветского культурного пространства 36
2. Аксиология культурного пространства Москвы 45
2. 1. Предпосылки изучения и границы социально- психологического центра Москвы 45
2. 2. Социокультурная топография Москвы 56
2. 3. Оценки московских монументов как части культурного пространства Москвы 78
3. Аксиология разных типов и уровней постсоветского культурного пространства 81
3.1. Аксиология культурного пространства Московской области 81
3.2. Аксиология современного культурного пространства Российской Федерации 83
3.3. Аксиология постсоветского культурного пространства в целом 93
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 103
ЛИТЕРАТУРА 108
ПРИЛОЖЕНИЕ (Таблицы и карты)
- К постановке проблемы
- Мир ценностей в его культурно-пространственном измерении
- Предпосылки изучения и границы социально- психологического центра Москвы
Введение к работе
Актуальность исследования обусловлена тремя причинами:
Во-первых, ощущается острый недостаток работ, посвященных, аксиологической дифференцированности современного (особенно городского) постсоветского культурного пространства. Между тем практика настоятельно требует изучения оценок и предпочтений урбанистически-средовых образцов разных его частей общественным мнением.
Во-вторых, большинство теоретических типологий ценностей (понимаемых как результат оценок и предпочтений) страдает недостаточной дифферен-цированностью мира ценностей. Нужна такая их типология, которая поддавалась бы операционализации, необходимой для изучения культурного пространства, чтобы каждый из типов имел пространственный аспект или «срез».
В третьих, сегодня стал особенно ощутим недостаток «мостов» между теорией и историей культуры в её урбанологическом измерении и эмпирическими' исследованиями культурного пространства постсоветских городов, регионов, стран, ведущих исследователей к результатам, способным давать практический эффект.
Степень научной разработанности темы. В начале 1920-х г.г. большое внимание проблеме формирования историко-культурного образа города (прежде всего Петербурга) уделял Н. П. Анциферов. Примерно в те же годы интересные мысли, связанные с семиотикой городского пространства высказал П. А. Сорокин. В 1960-х г.г. в США проблеме имиджа города уделял большое внимание Кевин Линч. Разрабатывалась эта проблематика и в послевоенной польской урбанологии Л. А. Валлисом.
Когда, после почти сорокалетнего перерыва, у нас в стране возрождалась социология, и, в частности, на рубеже 1960-x-l970-х г.г. начала, формироваться социокультурная концепция урбанизации, то рядом^ авторов: А. С. Ахиезером, Л. Б. Коганом, О. Н. Яницким, а также Долгим В. М., Ю. А. Левадой, А. Г. Ле-винсоном, и т. д., затрагивались и проблемы аксиологической поляризованности культурного пространства. Отечественными исследователями (Ю. М. Лотма- ном, Ю. А. Левадой, Д. С. Лихачевым, А. С. Ахиезером, П. М. Ильиным и т. д.) ещё в 1970-е гг. были сформулированы теоретические положения-гипотезы об аксиологической дифференцированности и поляризованности культурного пространства, о неравномерности распределения эстетических переживаний внутри него.
В 1970-х годах в Ленинграде, сформировалась группа исследователей перцептивной социологии города, наиболее ярким представителем которой, пожалуй, был, Г. 3. Каганов. В конце 1970-х - начале 1980-х годов сформировалась группа эстонских психологов (Ю. Круусвалл, Т. Нийт, М. Хейдметс и т. д.), стремившихся объединить советских урбанологов в рамках «средового подхода» к городской среде и к архитектуре. Нельзя не отметить многолетние исследования В. Л. Глазычевым проблем урбанистики и городской среды, а также исследования городской культуры Э. А. Орловой и деятельность семинаров и конференций Научного совета РАН по комплексной проблеме «История мировой культуры» под председательством Э. В. Сайко.
В отечественной географии с 1970-х годов большое внимание теоретико-методологическим аспектам поляризации ландшафта уделяется в работах Б. Б. Родомана, а с конца 1980-х годов теоретико-методологическим проблемам структурирования культурного пространства бывшего СССР занимается В. Л. Каганский. Проблемы дифференцированности городской среды изучали Ю. В. Медведков и Н. Б. Барбаш. Следует отметить также исследования географии Москвы В. Г. Глушковой. Особый интерес для автора представляет проведённое в 1989-1990-х г.г. Г. Д. Костинским исследование характера урбанистических предпочтений жителей разных регионов СССР. Следует также отметить посвященные Москве перцептивно-урбанологические исследования О. И. Вендиной, С. С. Карийского, Л. Ю. Кирсановой и С. Э. Габидулиной.
Точки соприкосновения с тематикой диссертации имеются в ряде публикаций Ю. А. Веденина о географии искусства, и у Л. В. Смирнягина (проблема «аспатиальности» русской культуры). С 1990-х годов стали появляться-исследования Д. Н. Замятина, посвященные моделированию географических образов.
Интересны также исследования В. А. Колосовым электоральной географии и геополитических аспектов формирования и функционирования географических образов разных стран, бытующих в общественном мнении, а также исследования культурного ландшафта В. Н. Калуцковым. Следует отметить публикации А. П. Панкрухина посвященные маркетингу территорий. Однако, требовались шаги, необходимые для создания теории среднего уровня, имеющей своим предметом аксиологию постсоветского культурного пространства.
Проблема исследования. Проблема исследования имеет как бы два «яруса». К первому «ярусу проблемносте» относится разрыв между теоретическими положениями-гипотезами об аксиологической дифференцированности и поля-ризованности культурного пространства, о неравномерности распределения эстетических переживаний в культурном пространстве и т. д., с одной стороны, и полученными автором эмпирическими данными о сравнительных оценках московскими респондентами эстетической привлекательности различных урбани-стически-средовых образцов на постсоветском пространстве, что требовало сделать хотя бы шаг к построению соответствующей теории среднего уровня.
Ко второму «ярусу проблемности» следует отнести диспропорцию между отечественными урбанологическими исследованиями, ориентированными почти исключительно на изучение социально-функциональных процессов (концепции: «человек в городе») и в гораздо меньшей исследованности восприятия, переживания и оценок горожанами средовых характеристик городов (концепции: «город в человеке»), что требовало создания нового методического инструментария.
Гипотезы исследования. Основные гипотезы исследования также разделяются на два «яруса». Первый, «верхний», теоретико-методологический «ярус» заключался в том, что продвижение к построению культурологической теории среднего уровня, соответствующей проблематике аксиологии культурного пространства требует построения такой типологии ценностей, в которой каждый из типов ценностей имел бы пространственный аспект или «срез».
Второй, инструментально-методический «ярус» гипотез заключался том, что для успешного изучения «города в человеке», нужна разработка нового методического инструментария: конструирования оценочных рейтинговых шкал для изучения социально-эстетических оценок различных урбанистически-средовых образцов, и картографирования результатов изучения социально-эстетических оценок этих образцов для создания эстетически-оценочных карт различных частей постсоветского культурного пространства.
Предмет исследования. Предметом исследования являются суждения-респондентов о сравнительной эстетической привлекательности для них разных фрагментов постсоветского культурного пространства и отдельных точечных объектов на их территории. Таким образом, в качестве предметной области исследования выступает система оценок и сравнительных предпочтений различных (прежде всего - эстетических) качеств городского и регионального культурного пространства, которая складывается и действует в общественном мнении.
Объектом исследования являются прежде всего города, расположенные на территории государств, входивших на рубеже тысячелетий в СНГ, и стран Балтии и фигурирующие в ответах респондентов проводившихся автором анкетных опросов в качестве самых красивых или самых некрасивых городов (зданий, архитектурных ансамблей), расположенных на территории бывшего СССР.
Цель исследования состоит в операционализации понятий, составляющих основу теоретических посылок-гипотез для выявления зон концентрации и дисперсности позитивных и негативных оценок урбанистически-средовых качеств, в постсоветском культурном пространстве. Это позволяет сделать шаг к построению эмпирически обоснованной культурологической теории среднего уровня. Она.нужна для создания «моста», соединяющего культурологическую теорию ценностей со сферой принятия практических решений, учитывающих оценки и предпочтения людей.
Основные задачи исследования: операционализация ключевых понятий, связанных с проблематикой аксиологической дифференцированности и поляризованности культурного пространства; разработка на этой базе методики проведения соответствующих анкетных опросов; проведение серии анкетных опросов, обработка их данных, представление их в виде рейтинговых таблиц-шкал и составленных на их основе оценочных карт основных историко-культурных регионов постсоветского культурного пространства, с определением зон концентрации и дисперсности позитивных и негативных оценок урбанистически-средовых характеристик этих регионов и находящихся на их территории городов и их составных частей; обоснование возможности выделения аксиологии культурного пространства в качестве нового направления культурологических исследований, что позволит сделать шаг на пути к построению теории среднего уровня, пригодной для решения как теоретических, так и прикладных задач с учётом оценок и предпочтений людей.
Методология и методы исследования. В качестве методологической основы исследования применяется структурно-семиотический подход с использованием картографирования эмпирических данных, полученных в ходе проведённых автором анкетных опросов. Вопросы анкеты сконструированы по принципу бинарных оппозиций (красивое - некрасивое, любимое - нелюбимое и т.
Данные анкетных опросов позволили составить списки самых эстетически привлекательных и самых эстетически непривлекательных, по мнению респондентов, постсоветских городов; ранжировать их по частоте упоминаний в позитивном или в негативном контекстах; построить оценочные рейтинговые шкалы городов, регионов и целых стран. На основе этих шкал сделаны эстетически-оценочные карты стран, регионов и городов.
Кроме того, Москва рассматривается в качестве идеально-типической модели города, во-первых, как источник наиболее культурно-компетентных оценок как её собственных, так и других урбанистически-средовых образцов, а, во-вторых, как объект оценок, обладающий наиболее полным на постсоветском пространстве набором столичных свойств.
Научная новизна исследования имеет два аспекта: теоретико-методологический и эмпирический. В теоретико-методологическом аспекте новизна исследования заключается в основанном автором новом направлении культурологических исследований: аксиологии культурного пространства, и в предложенной автором оригинальной типологии ценностей (понимаемых как результат оценок и предпочтений), включающей 13 позиций.
Кроме того, новизной исследования является рассмотрение Москвы в качестве идеально-типической модели города. При этом его жители выступают в качестве оптимального коллективного субъекта средовых оценок, а сама Москва - в качестве оптимального их объекта.
В эмпирическом, аспекте новизна исследования .заключается в выстраивании этих оценок в рейтинговые таблицы-шкалы с положительными и отрицательными среднеарифметическими баллами зданий, ансамблей, городов, регионов и стран, и в картографировании содержания таблиц-шкал, визуализирующем «аксиологический рельеф» постсоветского культурного пространства и его отдельных частей.
Таким образом, исследование в целом представляет собой этап в становлении основанного автором нового научного направления: аксиологии культурного пространства. В ходе исследования автором введены в оборот такие новые термины, как «социально-психологический центр города», «визуальный комфорт», «визуальные ресурсы», «зоны визуального бедствия», «география престижа», «аксиологическая география (аксиогеография)», «аксиологический рельеф» и т. д.
Практическая значимость исследования определяется тем, что действие социально-эстетических оценок и предпочтений различных свойств разных фрагментов постсоветского культурного пространства не ограничивается только сознанием: они играют существенную роль в ориентации соответствующих форм массового поведения в городах (выбор места жительства и т. д.), на территориях, имеющих разные «социальные репутации», или, если речь идёт о регионах и странах, о направлениях потоков миграции, маршрутах туризма и т. д. С последней точки зрения представляется важным состояние «визуальных ресурсов» различных городов. Под «визуальными ресурсами» городов подразумевается, связанная с концепцией: «город для мира» их насыщенность уникальными в художественно-эстетическом отношении зданиями, сооружениями и архитектурными ансамблями, способными привлекать туристов. Что касается термина «визуальный комфорт», то он понимается как эстетическое качество городской среды, связанное с концепцией: «город для горожан», с ощущением идентичности и солидарности городского сообщества, важное в первую очередь для постоянных жителей изучаемых городов, и являющееся составной частью качества жизни в них.
Результаты исследования, связанные с социокультурным расслоением и тенденциями социальной мобильности и социокультурной микродинамики, могут использоваться (и частично использовались) в градостроительно-планировочной и градоуправляющей деятельности, при формировании рынка недвижимости и прогнозировании стоимости земли в городах (в риэлторском и девелоперском бизнесе), в понимании тенденций и микротерриториальных аспектов электорального поведения населения.
Кроме того, результаты исследования, в той их части, которая связана с оценками топологии культурного пространства на уровне регионов и стран, могут быть полезны для оценки миграционных тенденций населения (в том числе и в обратной исторической перспективе, что особенно важно для изучения культурного наследия), в использовании социокультурных территориальных представлений и стереотипов, бытующих в популярной, «низовой» или «народной» геополитике, при разработке электоральных и иных политических технологий (особенно на региональном уровне), а также региональных аспектов культурно-политических программ и бизнес-стратегий, например в туристическом бизнесе, и т. д.
И, наконец, практическая значимость исследования видится автору в выделении Москвы в качестве идеально-типической модели города, в котором опрошенные его жители выступают в качестве оптимального коллективного субъекта оценок, а сама Москва - в качестве оптимального их объекта. Это давало возможность делать выводы, полезные для московской градоформирую-щей практики и найти исходную точку для сравнения при оценках других урба-нистически-средовых образцов.
Апробация и внедрение результатов исследования осуществлены в наибольшей степени в той его части, которая посвящена аксиологии культурного пространства Москвы. Автором были написаны 4 научных отчёта по заказам НИиПИ Генерального плана г. Москвы (в 1983, 1984, 1986 и 1990 г. г.), которые, возможно, сыграли свою роль при разработке альтернативного Генплана г. Москвы. Осбенно востребованным рынком оказался научно-коммерческий отчёт автора «Изучение восприятия и сравнительной оценки представителями разных социальных групп привлекательности различных частей территории Москвы», написанный в 1993 г. и включавший в себя оценочную карту Москвы, рейтинговую таблицу-шкалу 127 выделенных автором жилых и исторических районов Москвы и алфавитный каталог этих районов с их «словесными портретами», перечислявшими их плюсы и минусы по таким критериям, как престижность, эстетическая привлекательность, экология, криминогенность, обеспеченность общественным транспортом и товарами повседневного спроса. Этот отчет в течении трех лет был приобретен девятью риэлторскими и девелоперскими фирмами, акционерным коммерческим банком «Ипотечный Стандартбанк», школой менеджеров «Арсенал», АО «Мосприватизация» и департаментом по делам печати и информации правительства Москвы, опубликовавшим большую часть этого отчета ( рейтинговую таблицу-шкалу и алфавитный каталог районов) в 1995г. в двух книжках под общим заглавием «Москвичи о привлекательности районов столицы».
Материалы, представленные в исследовании, использовались при составлении курса лекций «Социокультурные проблемы городов», читавшегося автором в 1994 и 1995 годах на дневном отделении кафедры оргразвития факультета управления РГГУ и в 1997 году на дневном отделении кафедры истории и теории культуры факультета музеологии РГГУ.
Ряд положений диссертации излагался автором на заседаниях научного семинара ВНИИТАГ «Образ города», проходивших в 1997-1999 г. г. под председательством Г. 3. Каганова, на заседаниях теоретического семинара «Социокультурная методология анализа российского общества», проходивших в 1996- г.г. под председательством А. С. Ахиезера, на заседаниях семинара по теоретическим проблемам изучения истории культуры Научного совета РАН по истории мировой культуры, проходивших во второй половине 1990-х г.г. под председательством Э. В. Сайко и на VII Лотмановских Чтениях, проходивших в г. в РГГУ под председательством С. Ю. Неклюдова.
Положения, выносимые на защиту.
Результаты исследования подтверждают правомерность выделения Москвы в качестве показательного примера и идеально-типической модели для изучения восприятия и оценок различных урбанистически-средовых образцов.
Существует заметная дифференциация оценок урбанистичски-средовых образцов в зависимости от степени их близости к респондентам, или удалённости от них. Это связано с различием критериев оценок. В основе «ближних» оценок лежит, в первую очередь, личный опыт, а в составе «дальних» оценок гораздо больший удельный вес имеют фольклорно-мифологические и социокультурно-стереотипные компоненты. Отсюда главное различие: «ближние» оценки, как правило, жёстче «дальних».
Вопреки довольно распространённому мнению о существенных различиях между «культурно-компетентными» и «массовыми» оценками и предпочтениями различных урбанистически-средовых образцов, данные исследования позволяют утверждать, что сходства между этими группами оценок гораздо больше, чем различий.
4. Исследование представляет собой вклад в развитие социально-культурных исследований города, которые необходимы как для углубления теоретических знаний о нём, так и для прикладных разработок, могущих служить обоснованием городской политики.
К постановке проблемы
Во-первых, ощущается острый недостаток работ, посвященных, аксиологической дифференцированности современного (особенно городского) культурного пространства вообще, и аксиологической дифференцированности именно постсоветского культурного пространства (т. е. культурного пространства стран, входивших на рубеже тысячелетий в СНГ, и стран Балтии) в частности. Между тем практика всё более настоятельно требует изучения и максимального учёта «человеческого измерения» и многообразных социокультурных аспектов процессов:, происходящих на территориях разного уровня, образующих постсоветское культурное пространство, и, в частности, оценок урбанистическй-средовых образцов разных его частей общественным мнением.
Во-вторых, большинство теоретических типологий ценностей (ценности понимаются в настоящем исследовании как результат оценок и предпочтений) страдают недостаточной расчленённостью, дифференцированностью самого мира ценностей. Отсутствует такая типология ценностей, которая поддавалась бы операционализации, делающей её пригодной для анализа и осмысления собранного в современной науке за четверть века многообразного эмпирического материала (в той его части, которая распределилась в очерченных выше границах) таким образом, чтобы каждый из типов ценностей имел очевидный пространственный аспект или «срез».
В третьих, сегодня стал особенно остро ощутим недостаток «связующих звеньев», «мостов» между,- с одной стороны, теорией и историей культуры (в частности в её урбанологическом измерении) и, с другой стороны, эмпирическими исследованиями культурного пространства городов, регионов, стран, существующих на постсоветской территории, «связующих звеньев», ведущих исследователей к результатам, способным давать или прямо дающим практический эффект.
Ещё в начале 1920-х гг. большое внимание проблеме формирования историко-культурного образа города (преимущественно образу Петербурга в русской культуре) уделял один из основоположников отечественной урбанологии Н. П. Анциферов (1, 2, 3, 4 и др.). Примерно в те же годы интересные мысли, связанные с социологией, культурологией и семиотикой городского пространства высказал крупнейший социолог и культуролог XX века П. А. Сорокин (121, 120). Позже (в 1960-х г. г.) в США проблеме социокультурного образа («имиджа») города уделял большое внимание классик американской перцептивной урбанологии Кевин Линч (Kevin Lynch) (94, 95), ставший основоположником целого направления как в американской, так и в мировой (в частности, во французской) урбанологии и многие его последователи, в том числе семиотики, культурологи, социологи, географы, (напр. 13, 137, 138, 148; 149, 52). Разрабатывалась эта проблематика и в послевоенной польской урбанологии, прежде всего Л. А. Валлисом (L. A. Wallis) (19, 154).
Когда, после почти сорокалетнего перерыва, в нашей стране возрождалась социология и начала, в частности, разрабатываться социокультурная концепция урбанизации, то рядом авторов: А. С. Ахиезером, Л. Б. Коганом, О. Н. Яницким (7, 86, 85, 84, 144, 129, 130 и др.); а также В. М. Долгим, Ю. А. Левадой, А. Г. Левинсоном и т. д. (61, 60, 59, 90, 91 и др.) затрагивались и проблемы аксиологической поляризованности культурного пространства, также, как и проблемы освоения разными социальными группами в ходе урбанизации городской культуры и городского пространства, а также, отчасти, и восприятия и оценки городской среды как коренными горожанами, так и сельскими мигрантами. Рядом представителей отечественной семиотики, культурологии, социологии и урбанологии (Ю. М. Лотманом, Ю. А. Левадой, Д. С. Лихачёвым, А. С. Ахиезером, П. М. Ильиным и т. д.) ещё в 1970-е г. г. были сформулированы общетеоретические положения-гипотезы об аксиологической дифференцированности и поляризованное культурного пространства и о неравномерности распределения эстетических переживаний внутри культурного пространства. Наибольшее воздействие на автора оказали высказывания А. С. Ахиезера и П. М. Ильина о том, что «вся территория видится людьми как своеобразное поляризованное культурное поле с фокусами притяжения и отталкивания» (11, с. 87), что «дальнейшее изучение системы показателей социальных оценок территории позволит перейти к составлению специальных оценочных карт» (11, с. 91), а также мысль Ю. М. Лотмана о том, что «иерархия культурной значимости различных пространств дополняется иерархией степеней их ценности, (зависящей от внутренней структуры данного типа культуры); так выделяются пространства, предназначенные для государственно-политической деятельности, частной жизни и проч. Эстетические переживания также отнюдь не равномерно распределяются внутри культурного пространства» (99, с. 49).
К этому можно добавить слова выдающегося финского архитектора Ал-вара Аалто о том, что «подлинные критерии жизни кроются не в предметах, а в отношении к ним человека» (136, с. 34). Сходная мысль была высказана упоминавшимся выше Кевином Линчем, считавшим основой своих работ следующее требование: «Прямое восприятие человеком своего окружения должно быть главным критерием его ценности» (94, с. 44). Встающая в этой связи проблема обеспечения психологического и визуального комфорта проживания, нахождения общего языка между создателями и потребителями архитектуры, обратной связи между ними была со всей остротой поставлена в обращении принятом участниками состоявшейся в 1975 г. в Неборуве (Польша) международной конференции. В нём говорилось, что «создавая собственное окружение, человек самопроизвольно, спонтанно отпечатывает в нём элементы своей культуры» (139, с. 44), что «только такая обжитая среда, которая создаётся при его соучастии, может обеспечить ему чувство равновесия» (139, с. 44) и что поэтому «способ решения жилищной проблемы не должен навязываться извне, даже ес ли при этом преследуются наиблагороднейшие цели» (139, с. 44); специально подчёркивалось, что «каждый человек имеет право на такое пространственное и визуальное окружение, которое обеспечило бы ему полное развитие и учитывало бы специфику культуры, его породившей» (139, с. 44).
В 1970-х годах в Ленинграде, где урбанологическая традиция десятилетиями демонстрировала наибольшую, истинно «питерскую», живучесть, сформировалась группа исследователей перцептивной социологии города, наиболее ярким представителем которого был, пожалуй, Г. 3. Каганов (71, 67 72, 70, 68, 69 и др.). В конце 1970-х - начале 1980-х годов сформировалась группа эстонских психологов: Ю. Круусвалл, Т. Нийт, М. Хейдметс и т. д. (135, 113, 124 и др.), объединившихся, а заодно не без успеха стремившихся объединить и значительную часть тогдашних советских урбанологов (в число которых входил и автор диссертации) в рамках «средового подхода» к городской среде и к архитектуре. Нельзя не отметить также многолетние исследования В. Л. Глазычевым проблем урбанистики и городской среды, имевшие, как правило, связь с практикой градоформирования (49, 50 и др.).
Мир ценностей в его культурно-пространственном измерении
Прежде всего, учитывая многообразие определений термина «ценность», следует дать то его определение, которым оперирует автор. Исходя из целей и задач исследования представляется наиболее уместным (и в наибольшей степени поддающимся операционализации) определение ценностей как результата оценок и предпочтений. Автор, опираясь на результаты собственного исследования, присоединяется к высказанному К. Э. Лехари ещё в 1972 году в её диссертации мнению, что художественно-эстетические ценности по самой природе своей как бы «надстраиваются» над ценностями более «утилитарного» характера, аккумулируя в себе в неявном виде почти весь остальной мир ценностей, играя по отношению к нему интегрирующую и результирующую роль (93). В особенной степени это характерно для обладающей исключительно мощной и долговечной инерцией синкретизма культуры России, в которой опирающиеся прежде всего на эмоционально-аффективную сферу художественно-эстетические ценности всегда играли роль системообразующего «ядра» или «стержня» (18, 118), не имея1 на протяжении большей части истории страны достаточно сильных и укоренённых в её культуре «сдержек» и «противовесов» в виде опирающихся прежде всего на рациональную сферу и с большим запозданием по отношению к Западной и Центральной Европе начавших укореняться в культуре России научно-когнитивных и, в особенности, гражданско-правовых ценностей.
Художественно-эстетические «симпатии» и «антипатии» опрошенных автором респондентов, преимущественно молодых москвичей, в частности, по отношению к основным историко-культурным регионам современного мира (при всей относительной автономности художественно-эстетических ценностей) связаны со всей совокупностью принимаемых и разделяемых респондентами ценностей, с их собственной историко- и культурно-региональной, этнолингвистической, религиозно-конфессиональной и художественно-культурной самоидентификацией в глобальном контексте. Эта самоидентификация с наибольшей на глядностью проявляется в «симпатиях» или «антипатиях» к тем или иным характерным типам архитектурно-пространственной и, более широко, городской социокультурной среды, к тем или иным «средовым эталонам» (и «антиэталонам»), облик которых в максимальной степени символизирует в общественном мнении их принадлежность к тому или иному историко-культурному региону, к той или иной эпохе в его истории, определенный тип культурного пространства.
Художественно-эстетическая культура российских горожан (по крайней мере - в крупнейших культурных центрах) носит сегодня, если можно так выразиться, «необратимо европейский» (и даже европоцентрический) характер (тот достаточно очевидный факт, что современная российская хозяйственная, политическая, или, допустим, правовая культура носят, мягко выражаясь, несколько менее европейский характер, этому, думается, не противоречит в силу относительной автономности художественно-эстетической культуры). Можно, по-видимому, даже утверждать, что именно художественно-эстетическая культура России представляла и представляет собой своего рода «пуповину», которая связывала и связывает культуру России в целом и с миром античности, или, если выражаться несколько старомодно, классической древности (прежде всего -через Византию: 18, 81, с. 13-27, 82, 141, с. 57-96 и т. д.), и с миром сформировавшейся на культурном фундаменте античности средневековой, новой и новейшей западноевропейской (и вообще западной) культуры (в этой связи, 81, с. 13-27 и 82). Излагая ту же мысль иными словами, можно сказать, что художест-вено-эстетическая культура России представляет собой исторически самое первое и до сих пор самое широкое «окно в Европу», которое было «прорублено» Россией и её культурой в целом.
Все это не подразумевает отрицания или недооценки значения социокультурного раскола России, о котором так много и содержательно писал А. С. Ахиезер. Для темы настоящей диссертации наибольший интерес представляюет его концепция о взаимодействии двух типов суперцивилизаций: традиционной и либеральной, которую А. С. Ахиезер неоднократно излагал в своих публика циях. В соответствии с этой концепцией «специфика традиционализма не в отсутствии инноваций, а в господстве ценности статичности, что выражается в жёсткости фильтра новшеств, узости шага новизны, подавлении всего, что выходит за допустимые рамки. Освоение культуры возможно лишь через культивирование личностью своей творческой способности. Даже воспроизводство закрытости нуждается в определённом уровне творчества, то есть способности быть открытым, но в жёстко ограниченных масштабах. Вся культура нацелена на эту ограниченность. Например, память традиционного сознания неисторична, с трудом удерживает отдельные индивидуальные события истории. Вместо исторических лиц в таком сознании господствуют архетипы. Всё, что выходит за рамки допустимого традиционной культурой, рассматривается как бы несуществующим (140, с. 62-63), что открывает путь террору против инноваций, их носителей» (6, с. 20).
При этом «традиционализм в чистом виде уже не существует. Возможно, что его ещё можно найти в отдалённых племенах Африки, Латинской Америки. Современный традиционализм в возрастающих масштабах пронизывает утилитаризм» (6, с. 30), который «в определённом ограниченном смысле представляет собой переходный идеал между традиционализмом и либерализмом, между закрытостью и открытостью. Его роль в современном мире двойственна, противоречива» (6, с. 31).
Предпосылки изучения и границы социально- психологического центра Москвы
Как уже отмечалось во введении, Москва рассматривается в качестве идеально-типической модели города, во-первых, как источник наиболее культурно-компетентных оценок урбанистически-средовых образцов, в связи с наибольшей на постсоветском пространстве мобильностью москвичей и их наибольшей осведомлённостью о других урбанистически-средовых образцах, а, во-вторых, как объект оценок, обладающий наиболее полным на постсоветском пространстве набором свойств, характерных для одной из крупнейших мировых столиц.
Вэтом разделе излагаются основные результаты проводившегося автором начиная- с 1978 года исследования путём анкетных опросов аксиологической дифференцированности и поляризованности культурного пространства Москвы. В урбанологической литературе (в частности В. М. Воронковым и Е. А. Здраво-мысловой) в 1985 году уже отмечалось, что «город структурирован не только предметно-пространственными средствами, но и аксиологически. За каждым районом закрепляется определенная «слава», которая оказывается значительно стабильнее, нежели предметно-пространственная или социальная организация территории» (47, с. 152). Эта мысль в своё время очень заинтересовала автора, будучи близка к выводам цикла его собственных эмпирических исследований. Сходная мысль уже в 1998 г. была высказана Л. Ю. Кирсановой: «в какой то мере при выборе наилучших - наихудших мест в городе играют роль не только качества среды, приоритеты определенной территориальной социальной группы, но и фактор известности, сформированности «общественного мнения» относительно той или иной части города» (78, с. 95). В ходе проводившихся автором опросов респондентам (в основном, и в особенности после 1985 г., это были участники фокус-групп - представители учащейся молодежи) задавались, в частности, вопросы, предлагавшие назвать самые любимые и самые нелюбимые респондентами жилые районы Москвы и её исторические районы, самые неблагополучные (а также сравнительно благополучные) в экологическом отношении жилые районы, самые криминогенные (а также сравнительно благополучные в этом отношении) районы, районы самых высоких и самых низких цен на товары повседневного спроса (до 1994 г. задавались вопросы о районах наибольшего товарного дефицита), районы, в которых предпочитают жить самые богатые люди, и районы, в которых вынуждены жить самые бедные люди.
Кроме того, респондентам предлагалось назвать самые любимые и самые нелюбимые московские улицы, площади, монументы, парки, а также отдельные здания, учреждения культуры (музеи, театры, кинотеатры), торговли и обслуживания и т. д. В результате суммирования всех перечисленных выше показателей по разным участкам московской территории, удалось создать оценочные таблицы, и карты Москвы, для которых характерно явное преобладание социально-стратификационных ценностей как главного основания аксиологической дифференцированности территории Москвы.
В ходе этого цикла исследований автору удалось выявить два типа дифференциации московского культурного пространства: концентрическую и секторальную. Для этого потребовалось установить размеры и конфигурацию особо ценной территории, которая осознаётся москвичами как центр города, как вместилище его собственно столичных функций, так как представляется, что Москва не является столицей на всей своей огромной территории. Как будет видно из последующего изложения, Москва в сознании её жителей не на всей своей территории является и городом в полном смысле этого слова. Это, впрочем, известно и из обыденного словоупотребления, когда жители окраинных районов, отправляясь в центр Москвы, говорят: «поехали в город» или «поехали в Москву». Где же границы этого «города в городе»? (67). Выяснение этих границ было одной из задач первой стадии анкетных опросов населения, проводившихся автором в два этапа в 1978 г. и в 1985 г. Опрашивалось население четырёх окраинных жилых районов Москвы: Ивановского, Лианозова, Орехово-Борисова и Ясенева (результаты восприятия жителями самих этих окраинных жилых районов с оценками, в частности, внешнего вида их застройки: 35, 36). Всего респондентами были заполнены 202 анкеты (примерно по 50 анкет на каждый из жилых районов). Кроме того, по причинам, о которых будет сказано ниже, жителями ещё одного окраинного жилого района (Строгино) в 1985 г. была заполнена ещё 21 анкета.
Жилые районы, в которых проводились опросы, подбирались таким образом, чтобы в каждом из четырёх ориентированных по разным азимутам секторов города находился охваченный опросом жилой район: в юго-западном секторе - Ясенево, в северо-западном - Лианозово, в северо-восточном - Ивановское, в юго-восточном - Орехово-Борисово. Такое, по возможности симметричное, расположение районов проведения опросов на территории города давало возможность наиболее чутко улавливать любое отклонение от симметрии в конфигурации той территории, которую автор в свое время предложил называть социально-психологическим центром (сокращенно СПЦ) Москвы (33, с. 212, 31, с. 103-121 и др.).
Для этого жителям перечисленных выше окраинных жилых районов Москвы предлагалось ответить на вопрос, где они жили до переезда на последнее место жительства. Для тех, кто и до этого жил в Москве, предлагалось более подробно определить район своего предыдущего проживания (указать, например, название улицы, ближайшую станцию метро или железной дороги, известный магазин, кинотеатр и т. д.).
Затем респондентам предлагалось самим отнести это место на территории города к его центру или окраине. Территория, образовавшаяся в результате очерчивания общим контуром всех мест, определенных респондентами как центр, и будет в дальнейшем изложении называться социально-психологическим центром (или ЄГЩ) Москвы. Следует заметить, что первоначально контур, полученный в ходе опросов жителей Ивановского, Лианозова, Орехово-Борисова и Ясенева, не замыкался с запада. Это произошло оттого, что, в соответствии с преобладавшими в советские времена в Москве механизмами получения новой жилплощади, люди переезжали в периферийные районы из районов, не просто расположенных ближе к центру, но и находящихся чаще всего на том же направлении от центра, что и новые периферийные районы. И поскольку среди периферийных районов, в которых проводились опросы, наибольшее расстояние оказалось именно на западе, между Лианозовым и Ясеневым, контур социально-психологического центра с этой стороны замкнуть не удавалось.
Только после того, как были дополнительно опрошены жители района Строгино (21 анкета), в большей степени продвинутого к западу от центра, были получены опорные точки, позволившие замкнуть контур СПЦ. Среди этих опорных точек были, в частности, районы станций метро «Войковская» и «Багратионовская», значение которых в общей конфигурации СПЦ видно на Карте 1. Полученная конфигурация была сопоставлена с конфигурацией геометрического или исторического центра Москвы. Следует отметить, что в условиях Москвы историческое ядро города (в пределах Садового кольца) и её геометрический центр практически совпадают.
Похожие диссертации на Аксиология постсоветского культурного пространства на рубеже тысячелетий
