Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Уменьшительность как ментальная и языковая сущность 13
1. Краткая «история» уменьшительности в языкознании, или «слово» об уменьшительности 16
2. Пролегомены к осмыслению уменьшительности как концепта, или «оправдание» концептуального статуса уменьшительности 25
2.1. Структурное своеобразие концепта «уменьшительность» в русском языке 31
2.2. Структурное своеобразие концепта «уменьшительность» в английском языке 35
2.3. Структурное своеобразие концепта «уменьшительность» в немецком языке 38
3. Взгляд на уменьшительность с позиций её языковых реализаций. Уменьшительность как семантическая категория 39
3.1. Количественность в семантике языка. Количественный (параметрический) аспект уменьшительности 42
3.2. Уменьшительность как базис для развития оценочных коннотаций 47
4. Межкатегориальные основания уменьшительности или уменьшительность и её связь с другими языковыми категориями 58
4.1. Число, степени сравнения, уменьшительность как термины «семейного родства» 59
4.3. Уменьшительность, экспрессивность (интенсивность), эмотивность, как средства выражения субъективного фактора в языке 63
ГЛАВА 2. Статус уменьшительности в картинах мира англичан, немцев и русских 71
1. Концептуальная картина мира vs. языковая картина мира 74
2. Типы когнитивных структур 82
3. Семантические особенности личных имен. Уменьшительность в системе личных имен 85
3.1. Основные когнитивные модели уменьшительности в сфере личных имен 91
3.2. Другие прагмасемантические особенности кратких и ласкательных имен в английском, немецком и русском языках 99
4. Уменьшительность в сфере нарицательных имен существительных английского, немецкого и русского языков 116
5. Уменьшительность в системе номинаций признаковой и процессуальной семантики (словообразовательный уровень) 137
6. Собственно количественный аспект уменьшительности 140
7. Алгоритмы интерпретации «прагматикона» уменьшительности в свете теории речевых актов и теории референции 166
Заключение 191
Приложение:
- Краткая «история» уменьшительности в языкознании, или «слово» об уменьшительности
- Пролегомены к осмыслению уменьшительности как концепта, или «оправдание» концептуального статуса уменьшительности
- Концептуальная картина мира vs. языковая картина мира
- Типы когнитивных структур
Введение к работе
«Человек запечатлел в языке свой физический облик, свои внутренние состояния, свои эмоции и свой интеллект, свое отношение к предметному и непредметному миру, природе - земной и космической, свои действия, свое отношение к коллективу людей и другому человеку (Другому)» [Логический анализ языка 1999: 3]. Но не каждое явление языка скрывает в себе подобного рода «гармонию в противоречии», «благозвучие в диссонансе», а именно эмоционально-чувственную рациональность, субъективную объективность или объективную субъективность. Подобная кумулятивность характерна лишь для «избранных» сущностей, когнитивно выделенных и запечатленных в материальных формах языка, отмеченных его экспрессией. Уменьшительность - одна из них, многогранная и «неуловимая», определенная и «размытая». Ее концептуальная определенность / неопределенность в полной мере зависит от конкретного языка и тех ограничений, которые он накладывает на проявление чувственного и рационального аспектов мыслительной деятельности в рамках культурных конвенций того или иного этнического сообщества (этноса).
Таким образом, данное диссертационное исследование посвящено изучению уменьшительности как «извне», так и «изнутри», т.е. с позиций ее языковых реализаций (уменьшительность как семантическая категория) и с позиций когнитивных структур (уменьшительность как концепт, ментальная сущность). Причем трудность изучения концепта «уменьшительность» проистекает из того, что, как известно, общечеловеческий когнитивно-семантический континуум не представлен материально в полной мере, а «лингвист должен перевести туманный, интуитивный концепт в рациональные формы» [Еулыгина, Шмелев 1997: 439]. По замечанию В. Н. Манакина: «Идеальная форма существования объекта не означает его отсутствия. И задача научного познания как раз и состоит в том, чтобы увидеть невидимое, разгадать тайну идеального, что можно сделать или логически, или через частично наблюдаемое проявление идеального, чем и выступает язык в его национальных разновидностях. ... Семантический континуум каждого языка, таким образом, как в капле воды, отражает основную информацию общечеловеческой когнитивно-семантической сферы, но через призму своего собственного видения мира, которое сформировано тысячелетними традициями и значительная часть которого обнаруживается в национально-языковых картинах мира» [Манакин 1993: 80].
Следует отметить, что на протяжении многих лет уменьшительность изучалась, в основном, либо как семантическая категория, когда на передний план «выносился» ее формальный аспект, либо как более или менее конкретизированное проявление коннотирующих категорий типа категорий оценки (в узком смысле), эмотивности, экспрессивности, интенсивности и т.п. Тщательный анализ литературы по проблеме «уменьшительность» подтверждает правоту данного утверждения и в какой-то мере заставляет лингвиста перейти от спорадического изучения уменьшительности к ее системному описанию, оптимизация которого, на наш взгляд, возможна, в первую очередь, в рамках новой антропоцентрической парадигмы, фокусирующей внимание исследователя на когнитивных процессах, протекающих в голове человека. Широкомасштабное исследование этих когнитивных процессов может быть осуществлено лишь при обогащении лингвистики данными смежных наук, в частности, таких как философия, психология и логика [Rogers, Scaife, Rizzo: . ; Кубрякова 2001: 283].
Актуальность работы обусловлена тем, что в настоящий момент в лингвистической науке происходит существенный методологический сдвиг, сам по себе вполне естественный и обусловленный наличием сложных, многопараметрических взаимосвязей между мыслью, языком и действительностью человека, многоаспектностью функционирования языка в процессе познания, коммуникации и деятельности людей. Так, отличительной чертой когнитивного подхода к языку стало понимание того, что язык - это лишь небольшая часть того целостного явления, которое мы стремимся
6 познать, и что для его познания необходимо «привлечение понятий не только памяти, физиологических, психологических, психофизиологических свойств человека, но и знаний о мире, способов взаимодействия и организации всех типов знаний, а также всей деятельности человека» [Герасимов, Петров 1988: 4]. Однако вместе с тем, когнитивная лингвистика подчеркивает первостепенную и фундаментальную значимость языка как системы, основополагающей для приобретения, хранения и развития наших знаний о мире, как «способа закрепления всей отражательной деятельности мышления -деятельности, которая, в свою очередь, неразрывно связана с практической (физической) деятельностью человека» [Колшанский 1990: 22]. Таким образом, усматривается новая возможность пересмотра основных сущностных моментов уменьшительности в рамках когнитивной научной парадигмы, что позволяет устранить некоторые «темные пятна» в понимании квинтэссенции уменьшительности в рассматриваемых языках. К тому же, как нам кажется, назрела острая необходимость проблемного осмысления статуса уменьшительности в концептуальной и языковой картинах мира англичан, немцев и русских, с тем, чтобы, во-первых, четче очертить онтологию этого языкового явления, а, во-вторых, «пролить свет» на соотношение субъективных и объективных факторов в семантике языковых единиц. Научную новизну диссертации определяют: применение лингвокогнитивного подхода при осмыслении уменьшительности, поскольку уменьшительность имеет две формы бытования: концептуальную и языковую; выявление структурного своеобразия концепта «уменьшительность» в английском, немецком и русском языках и механизмов его параметризации, т.к. культура, как известно, локализуется не только в разнообразии практики и опыта каждодневной жизни, но и в когнитивном мире индивида [Елизарова 2000: 14]; определение степени вербализованное концепта «уменьшительность» в рассматриваемых языках, поскольку в каждом конкретном языке концепт «уменьшительность» оставляет некий «след», где-то большего, а где-то меньшего размера, т.е. получает специальные языковые «увязки», формирующие семантическую категорию уменьшительности; рассмотрение семантической категории уменьшительности (вербализованной части концепта «уменьшительность») в тесной взаимосвязи с родственными денотативно-коннотативными категориями; осмысление особенностей функционирования уменьшительности в различных семантических классах слов, и тем самым выявление языковых «пристрастий» концепта «уменьшительность»; создание алгоритма интерпретации «прагматикона» уменьшительности в свете теории речевых актов и теории референции.
Целью исследования является теоретическое переосмысление онтологического статуса уменьшительности с позиций лингвокогнитивного подхода, который привлекает нас своим стремлением разобраться в том, почему язык организован так, а не иначе, и в чем именно проявляются его свойства как естественной системы средств коммуникации и обобщения человеческого опыта. Поставленная цель базируется на гипотезе о том, что менталитет нации накладывает своего рода ограничения на языковое проявление эмоций и чувств, что сказывается на большей «субъективности» или большей «объективности» того или иного языка. В нашем случае очевидным оказывается то, что на шкале «объективное - субъективное» английский язык располагается ближе всего к полюсу «объективное», а русский - к полюсу «субъективное». Стоит отметить, что под «объективной» уменьшительностью нами мысляться чисто количественные проявления этой сущности, в то время как «субъективная» уменьшительность предполагает эмоциональную оценочность и тем самым прагматичность. Так, речь идет в первую очередь о языковой объективности / субъективности.
Сформулированная нами цель предполагает решение следующих задач: 1. Обобщение и систематизация взглядов на уменьшительность, имеющих место в различных лингвистических концепциях.
Обоснование концептуального и языкового статуса уменьшительности.
Осмысление уменьшительности как «точки» пересечения мысли и чувства, «области» столкновения рационального и эмоционального.
Описание особенностей функционирования уменьшительности в картинах мира англичан, немцев и русских, поскольку в каждом конкретном языке происходит «конвенционализация - как бы негласное коллективное соглашение говорящих выражать свои мысли определенным образом» [Рахжина 1998: 282].
Объектом исследования являются потенции концепта «уменьшительность» и их частичная актуализация в рассматриваемых языках, т.е. конкретные средства выражения уменьшительности как материальные «проводники» к осмыслению этой сущности.
Материалом для анализа послужили, во-первых, выборка средств языковой реализации уменьшительности из толковых словарей английского, немецкого и русского языков, и, во-вторых, иллюстративный материал работ по данной проблематике. Для исследования контекстно обусловленных проявлений уменьшительности мы сочли необходимым привлечь аутентичные тексты художественной литературы с целью более наглядной и репрезентативной демонстрации прагматического варьирования уменьшительности в английском, немецком и русском языках. Подбор текстов осуществлялся так, чтобы можно было наилучшим образом проследить особенности функционирования уменьшительности в семантике нарратива.
Методы исследования: 1 .Контрастивный анализ. Очевидным представляется тот факт, что «существенные особенности языка и тем более культуры вскрываются при сопоставлении, при сравнительном изучении языков и тем более культур. Это настойчивое «тем более» призвано подчеркнуть особую неявность, невидимость культурного барьера на уровне одной культуры» [Тер-Минасова 2000: 33]. «Если языковой барьер абсолютно очевиден, то барьер культур становится явным только при столкновении родной культуры с чужими, отличными от нее: в лучшем случае удивительными, а обычно просто странными, неприятными, шокирующими (отсюда понятие культурного шока)» [Там же, 33]. Эта мысль была уже четко сформулирована В. Гумбольдтом, который писал: «Но как можно в достаточной мере познать характер одной нации, не изучив одновременно и другие, находящиеся с нею в тесной связи, контрастивные отличия которых, с одной стороны, собственно и сформировали этот характер, а с другой стороны, единственно и позволяют полностью его понять» [Гумбольдт 2000: 67].
Метод наблюдения. Как справедливо указывает А. Вежбицкая, для полного и точного описания языка «необходимо выявить внутреннюю логику понятия; а это лучше всего сделать не при помощи интервью, лабораторных экспериментов, сообщений о случайных поверхностных впечатлениях информантов или самого исследователя, но посредством методичного самонаблюдения и размышления» [Wierzbicka 1985: 19]. Применение этого метода в рамках данного диссертационного исследования оказывается неизбежным, поскольку экспликация потенций концепта «уменьшительность» осуществляется, в основном, при помощи интуиции или «тренированной интроспекции» исследователя [Wierzbicka 1987], т.к. «мощным источником знаний о языке является интуиция, интроспекция, открывающая нам добытые путем бессознательной индукции обобщения» [Шатуноеский 1996: 19].
Метод концептуального анализа, при котором «ключевым ... является постоянное присутствие «за плечом» лингвиста пары говорящий - слушающий, вместе с их целями, ценностями, вообще с их внутренними мирами» [Фрумкина 1992].
4.Метод компонентного анализа, который опирается на предположение о том, что «значение каждой единицы языка (в том числе слова) состоит из набора семантических компонентов» [Кобозева 2000: 110]. Данный метод применяется нами для выявления семной структуры того или иного уменьшительного суффикса, с целью оптимизации процесса экспликации разнообразных уменьшительных смыслов.
На защиту выносятся следующие положения диссертации:
Поскольку когнитивный подход ориентирован на многоаспектное изучение фактов языка, соотнося их с соответствующеми ментальными структурами, представляется необходимым и своевременным рассмотрение уменьшительности в комплексе со всеми содержательными моментами и характеристиками (в единстве всех содержательных моментов и характеристик). Таким образом, очевидна необходимость в интегральном подходе к уменьшительности.
Думается, что исследование уменьшительности следует начинать с концепта «уменьшительность», в структуре которого выделяется два универсальных концептообразующих начала, два «слоя»: количественность и оценочность, что в языковой проекции закрепляет за семантической категорией уменьшительности статус денотативно-коннотативной категории.
Семантическая категория уменьшительности по количественной линии онтологически сближается с категориями числа и с категорией степеней сравнения, по линии же оценочности «след» уменьшительности обнаруживается в сфере действия категорий эмотивности, экспрессивности и т.п., где уменьшительность получает ярко выраженную национально-культурную окраску, поскольку эмотивно-оценочное отношение детерминировано мировоззрением народа - носителя языка, его культурно-историческим опытом, системой существующих в данном социуме критериев оценки.
Уменьшительность по-разному вписана в концептуальную и языковую картины мира англичан, немцев и русских. Если в английском языке прототип уменьшительности (в рамках нашей концепции прототип уменьшительности совпадает с актуальным признаком концепта по Ю.С.Степанову) - это количественность, то и сам язык стремится к фиксации «объективных» уменьшительных смыслов. Так, эмоционально-оценочная уменьшительность английского языка постепенно перемещается на уровень ментальных (когнитивных) структур. В русском языке выражение уменьшительности
11 прагматического плана закрепляется за специальными языковыми средствами, при этом «объективная» уменьшительность уходит на второй план, сдвигается на концептуальную периферию.
В языковом плане уменьшительность обнаруживается, в основном, в сфере имен существительных, где функционирование уменьшительности в системе личных имен представляет наибольший интерес. Так, анализ уменьшительных личных имен (кратких и ласкательных) способствует выявлению некоторых важных особенностей категоризации сложных межличностных взаимоотношений носителями английского, немецкого и русского языков. В данном случае концепт «уменьшительность» проявляется в двух основных когнитивных моделях: 1) в когнитивной модели уменьшительности в сфере обращения и 2) в когнитивной модели уменьшительности в сфере референции.
Расшифровка «прагматикона» уменьшительности в немецком и русском языках может осуществляться в микроконтекстуальных условиях, тогда как в английском языке желательно прибегнуть к макроконтексту, поскольку зачастую «английская» уменьшительность в масштабе текста ощущается лишь на концептуальном уровне и «поддерживается» культурно обусловленными ассоциациями языковой личности.
Теоретическая значимость работы определяется, во-первых, систематизацией накопленных знаний об уменьшительности и, во-вторых, пересмотром ее содержательного ядра с позиций лингвокогнитивного подхода, позволяющего постулировать существование концепта «уменьшительность» и его языкового «отражения», известного как семантическая категория уменьшительности.
Практическая ценность диссертационного исследования состоит в том, что его теоретические обобщения и результаты могут быть использованы в вузовских курсах сопоставительного языкознания, лексикологии, когнитивной лингвистики и в рамках спецкурса «Основы межкультурной коммуникации», а также в процессе преподавания английского и немецкого языков в русскоязычной аудитории и при преподавании русского языка как иностранного.
Логика изложения результатов исследования, его цель и задачи определили следующую структуру работы. Данная диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и приложения.
В первой главе осуществляется анализ терминологического поля «уменьшительность», схематично обозначаются основные вехи в осмыслении уменьшительности в различных лингвистических концепциях, а также предлагается собственное понимание проблемы «уменьшительность» и ее рассмотрение под новым углом зрения.
Во второй главе предпринимается попытка определения статуса уменьшительности в картинах мира носителей английского, немецкого и русского языков; уменьшительность рассматривается на фоне своеобразия трех менталитетов; обозначается сфера ее языкового функционирования, где детальному анализу подвергаются, в основном, словообразовательные форманты, главные выразители уменьшительности в языке.
В заключении подводятся итоги исследования, делаются общие выводы и концептуальные обобщения и намечаются дальнейшие перспективы изучения уменьшительности.
В приложение входят: список использованной литературы (186 единиц), список справочной литературы (21 источник) и список художественных источников.
Краткая «история» уменьшительности в языкознании, или «слово» об уменьшительности
Обзор лингвистической литературы, посвященной проблеме «уменьшительность», уже при первом приближении обнаруживает отсутствие единого, общепринятого понимания данного явления. Даже если не принимать в расчет различия в толковании содержательного своеобразия уменьшительности, языковеды «экспериментируют» с формальным аспектом рассматриваемой языковой реалии. Так, терминологическому полю «уменьшительность» в русском языке, что вытекает из наших наблюдений, соответствует ряд терминов, «оспаривающих единоличное право» на роль обозначающего этой сущности. Возможно, следуя моде на заимствованную иностранную терминологию, некоторые ученые отдают предпочтение термину «диминутивность» [Мельчук 1997; Быбина 1978; Шаховским 1969; Кеаша 1974; Рахилина 2000; Падучева 1996 и др.] или «деминутивность» [Порядина 1994 и др.]. Большинство же, «реабилитируют» так называемый «родной» термин «уменьшительность» [Виноградов 1972; ЛЭС 1990; Булыгина 1980; Рябцева 2000; Акуленко и др., 1990; Мурясов 1982: 133; Степанова/ Фляйшер 1984; Арнольд 1990, Виноградова 1972 и другие]. Однако, с тем, чтобы подчеркнуть «двойственность», денотативно-коннотативную суть значения уменьшительности широкое применение находят и такие понятия как уменынительно-ласкательность , гипокористичность (например, в [Мурясов 1982: 133]), уменьшительно-уничижительность , а также дескриптор неопределенно малое количество/ размер [Акуленко 1990]. Примерно подобная ситуация складывается и в германском языкознании (в частности, в работах по немецкому языку), где на взаимозаменяемость претендуют термины «Verkleinerung» (например, в [Fleischer 1976; Duden Grammatik 1984: 459-461]) и «Diminuierung» (или Deminuierung) (например, в [Kuhn 1961; Erben 1983: 79-80]). Размышляя над рабочей терминологией диссертационного исследования, наш выбор пал на термин «уменьшительность» как наиболее емкий и «удобный» для представления последующих теоретических выкладок. Уменьшительно-ласкательность (гипокористичность), уменыпительно- уничижительность, неопределенно малая размерность и другие модификации уменьшительности представляют собой ее частные случаи, контекстно-обусловленные проявления или прагматические модусы. Таким образом, термин «уменьшительность» выступает в качестве гиперонима для десигнации всех возможных проявлений этой сущности, тогда как термины «уменьшительно-ласкательность», «уменынительно-уничижительность» и подобные лишь конкретизируют тот или иной аспект «прагматикона» уменьшительности, а описательный термин «неопределенно малое количество/ небольшой размер» указывает на прямое основание сущности «уменьшительность» и на первичное значение самого термина {уменьшать, делать меньше, урезать в количестве и т.п.). Несмотря на вышеприведенные высказывания «за» уменьшительность, сам по себе термин «уменьшительность» однако не в состоянии выразить весь спектр функциональных значений уменьшительных номинаций прагматического толка, хотя несколько проще обстоит дело со словами типа небольшой, маленький, klein, winzig, kleinwinzig, small, little, tiny и т.п. Так, уменьшительность в качестве элемента метаязыка не может претендовать на оптимальность и полную экспликативность всех своих сущностных характеристик. Что же касается взгляда сквозь семантику, то содержательно-прагматический аспект уменьшительных номинаций зачастую подвергается лишь спорадическому изучению, поскольку некоторые лингвисты видят в уменьшительных морфемах (можно сказать в главных «носителях» уменьшительности) лишь так называемые «ошметки» языка [Падучева 1996:224], что, по нашему разумению, не совсем справедливо. При всем при этом, нельзя не отметить тот факт, что лингвистика располагает специальными исследованиями по данной проблематике, многие из которых трактуют уменьшительность с позиций кумулятивного проявления количественности и оценочности. Первые попытки такого рода мы находим уже в работах Я.Гримма: «Уменьшительная форма выражает понятие не только немногого и малого, но и любезного, ласкательного. Поэтому уменьшительную форму придаем мы и великим, возвышенным, священным и даже страшным предметам для того, чтобы доверчиво к ним приблизиться и снискать их благосклонность» (цит. по [Виноградов 1972: 98]). А.А.Потебня также отличал объективную уменьшительность от ласкательности, «в коей выражается личное отношение говорящего к вещи» [Там лее, 98]. Необходимо также отметить, что значительный вклад в проблему «уменьшительность» внесли такие корифеи отечественного языкознания как К.С.Аксаков, А.А.Шахматов, В.В.Виноградов. В. В. Виноградов предваряет детальный анализ уменьшительно-ласкательных суффиксов тщательным исследованием общего субъективно-оценочного фона уменьшительных формантов. Однако эта оценочность уменьшительных суффиксов скрывает в себе «корень» еще одной проблемы в языкознании. В. В. Виноградов, размышляя о формообразующих или словообразующих свойствах уменьшительных морфем, закрепляет за ними статус формообразующих: «мысль, что уменьшительно-ласкательные и другие суффиксы этого рода относятся к средствам формообразования, а не словообразования, находит себе опору в общности грамматического рода у всех форм субъективной оценки, произведенных от одного слова (напр., дом -домишко домище - домина; дурак - дурачок - дурачина)» [Виноградов 1972: 97]. Кроме того, В.В.Виноградов неоднократно отмечал, ссылаясь на высказывание К. С. Аксакова, что «в формах субъективной оценки экспрессивные оттенки словоупотребления решительно преобладают над колебаниями самого лексического значения. «Милому свойственно быть малым, - писал К. С. Аксаков ... - Самая ласка предполагает уменьшительность предмета, и вот почему для выражения милого, для ласки употребляется уменьшительное»» [Там же, 97].
Пролегомены к осмыслению уменьшительности как концепта, или «оправдание» концептуального статуса уменьшительности
«В преддверии акта номинации должно находиться формирование той структуры сознания, которая ищет формы своей фиксации» [Кубрякова 1997: 43]. Действительно, сначала была мысль (если перефразировать известное высказывание), и только затем последовало ее языковое воплощение. Закрепление за уменьшительностью концептуального статуса во многом позволяет увидеть нечто большее, чем то, что принадлежит понятию «уменьшительность». Концепт - ячейка культуры, а культура - «это когнитивная организация концептов, материальных и социальных явлений» [Елизарова 2000: 14]. Культура локализуется не только в предметах и объектах объективной действительности, но и в когнитивном мире индивида, а как справедливо отмечает Г.Д.Гачев, «... конечная цель изучения национальных образов мира не в том, чтобы твердо закрепить какой-то аспект видения мира за данным народом ..., но в том, чтобы разглядеть многовариантность мироздания, используя в качестве наблюдения разные национальные космосы, откуда прозрачнее проступают те или иные грани бытия» [Гачев 2000: 66].
Итак, прежде чем приступить к обоснованию концептуального статуса уменьшительности, приведем несколько замечаний относительно содержания, свойств и функций концепта.
Термину «концепт» придается чрезвычайная важность в работах, выполняемых в рамках когнитивной парадигмы, поскольку многие языковеды предпринимают попытки экспликации основных сущностных моментов этого понятия. Концепт - это и оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, всей картины мира, отраженной в человеческой психике [КСКТ 1996: 90-93]; и единая, фиксированная, цельнооформленная сущность, принадлежащая интеллектуальной сфере [Langacker 1997: 232]. Концепты представляют собой семантическую категорию наиболее высокой степени абстракции, включающую в себя частные значения конкретизации общей семантики и являются обобщением значений всех слов класса [Кжъдибекова 2000: 162]. По замечанию ВЛ.Шабеса, концепт есть совокупность общих и существенных признаков целого класса объектов (в [Коровкин 1995: 50]). Концепт обуславливает семантический потенциал языковой единицы до ее реализации в речи, получая то сжатое, то развернутое представление в разных лексемах [Рябцева 1991: 77].
Однако, на наш взгляд, специфика концепта «проступает» более выпукло в дефинициях культурологического толка. Например, А.Вежбицкая трактует концепт как объект из мира «Идеальное», имеющий имя и отражающий определенные культурно обусловленные представления о мире «Действительность» [Вежбицкая 1997: 86]. Из данного определения А.Вежбицкой следует, что любой концепт вербализуется в языке. Схожие суждения высказываются В.Н.Телия, которая под концептом понимает «знание об объекте из мира «Действительность», переведенное в знание объекта в мире «Идеальное»» [Телия 1996: 97]. По мнению Ю.С.Степанова, «концепт - это «сгусток культуры в сознании человека, то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека ...» [Степанов 1997: 40-41]. Национально-культурную «прописку» концепт получает и в работах Г.Г.Слышкина, где считается единицей, призванной связать воедино научные изыскания в области культуры, сознания и языка, так как он «принадлежит сознанию, детерминируется культурой и опредмечивается в языке» [Слышкин 2000: 9]. На те же самые свойства концепта указывается в определении С.Х.Ляпина, который рассматривает его как «многомерное культурно-значимое социопсихическое образование в коллективном сознании, опредмеченное в той или иной языковой форме» [Ляпин 1996:34].
В рамках данного диссертационного исследования концепт понимается как ментальная, культуроносная сущность, отражающая какой-то фрагмент концептуальной картины мира и либо вербализованная в языке, либо представленная ментальными репрезентациями другого типа - образами, картинками, схемами и т.п.
Концептуальная картина мира vs. языковая картина мира
Полагают, что термин «картина мира» пришел в лингвистический обиход из физики. Как указывает В.И.Постовалова, одним из первых его стал употреблять Г.Герц (1914) применительно к физической картине мира, трактуемой им как совокупность внутренних образов внешних предметов, из которых логическим путем можно получать сведения относительно поведения этих предметов [Постовалова 1988: 12]. М.Планк также широко пользовался термином «картина мира», понимая под физической картиной мира «образ мира», который формируется физической наукой и отражает реальные закономерности природы. А.Эйнштейн развивал мысль о том, что создание картины мира или картины реальности является необходимым моментом жизнедеятельности человека: «Человек стремится каким-то адекватным способом создать в себе простую и ясную картину мира для того, чтобы оторваться от мира ощущений, чтобы в известной степени попытаться заменить этот мир созданной таким образом картиной. Этим занимаются художник, поэт, теоретизирующий философ и естествоиспытатель, каждый по-своему. На эту картину и ее оформление человек переносит центр тяжести своей духовной жизни, чтобы в ней обрести покой и уверенность, которые он не может найти в слишком тесном головокружительном круговороте собственной жизни» [Там лее, 13]. Однако, в аспекте философии и логики термин «картина мира» впервые был предложен Л.Витгенштейном. В антропологию, семиотику, а, следовательно, и в лингвистику термин был введен Л.Вайсгербером [Новикова, Черемисина 2000: 40].
Термин «картина мира» далек от однозначности. Возможно, тому причиной служит разнообразие исследовательских подходов к его дефинированию. Существует точка зрения, что лингвисты просто несколько скованы при оперировании этим понятием в строгом терминологическом смысле, в использовании его без некоего метафорического «налета» [Караулов 1999: 89]. К тому же, учеными выделяются различные виды картин мира, с так называемыми «дополнительными привязками» типа культурная (понятийная) картина мира [Тер-Минасова 2000: 41], концептуальная картина мира , языковая картина мира , национальная языковая картина мира [Корнилов 2000: 8], национальная картина мира [Там лее, 2000], наивная картина мира , научная картина мира , реальная картина мира и т.п. Иногда термин картина мира заменяется словом модель , что показательно, к примеру, в работах Т.В.Цивьян, Т.И.Вендиной в [Вендина 1999: 27-49]; А.Н.Баранова в [Баранов 2001: 19], Г.Д.Гачева в [Гачев 2000: 61], З.З.Чанышевой в [Чанышева 2000: 19] и других. Некоторые теоретики языка полагают, что даже между понятиями «сознание» и «картина мира» можно вполне обоснованно поставить знак равенства (А.А.Леонтьев, Н.В.Уфимцева, З.Я.Тураева). К примеру, А.А.Леонтьев отмечает, что если язык понимается как единство общения и обобщения, как система значений, выступающих как в предметной, так и в вербальной форме существования, то «языковое сознание», т.е. сознание, рассматриваемое как опосредованное значениями, оказывается близким к пониманию «образа мира» в современной российской психологии. Именно через образ мира, который человек носит в себе он воспринимает мир (в [Красных 2001: 63]). Несмотря на то, что терминологическая близость понятий «картина мира», «модель мира», «сознание», «образ мира» очевидна, необходимо все-таки разграничить эти понятия, провести демаркационную линию, чтобы избежать «терминологического хаоса». Это особенно касается терминов «картина мира» и «модель мира», которые часто воспринимаются как взаимозаменяемые. Однако первые попытки их дифференциации уже усматриваются в классической работе Ю.С.Степанова, где лингвист «разводит» понятия «модель мира» и «картина мира» на основании критериев статичность/ динамичность [Степанов 1981]. Концепция С.В.Ивановой оформляется на том же теоретическом фоне. В основе её теории улавливается указание на то, что в эпистемологии и когнитивной науке различают два вида знаний -декларативные («знание что») и процедурные («знание как»). По мнению А.Н.Баранова, декларативные знания представляются обычно в виде совокупности пропозиций, утверждений о чем-либо, тогда как процедурные знания представляются как последовательность, список операций, действий, которые следует выполнить [Баранов 2001: 14]. Декларативные знания статичны, а процедурные подвижны, динамичны. Так, С.В.Иванова наделяет понятие «модель мира» динамичностью и функциональностью, тогда как «картина мира» репрезентирует статику. Такого рода обобщения были сделаны на основе анализа словарных дефиниций слов «картина» и «модель». С.В.Иванова отмечает, что «картина» в словаре Ожегова [Ожегов 1985: 231] означает то, «что можно видеть, обозревать или представлять в языковых образах», а также «вид, состояние, положение чего-нибудь» [Иванова 2002: 13]. Это определение может быть дополнено данными толкового словаря русского языка: «картина» - «яркое и выразительное словесное изображение чего-нибудь» [Там же, 13]. Так, на основе приведенных соображений, автор монографии «Культурологический аспект языковых единиц» высказывает точку зрения, что «языковая картина мира несет в себе изображение мира при помощи языковых средств, которое и создает наглядное представление о предметах и явлениях окружающей действительности. ...Картина подразумевает целостное отражение, которое тем или иным способом воспроизводит положение, состояние предметов и явлений окружающего мира» [Там лее, 14]. Модель же воспроизводит другой объект, представляет его схему, описывая устройство. «Соответственно, языковая модель мира указывает на то, как мир устроен. Она акцентирует функциональный аспект данного типа представления. ... Модель мира представляет результат концептуализации мировоззренческих категорий культуры» [Там же, 14]. Так, термин «картина мира» призван репрезентировать знания декларативные, тогда как «модель мира» представляет процедурное знание. М.М.Маковский также не признает тождественность рассматриваемых понятий. По его мнению «картина мира» вписана в «модель мира». «Картина мира - субъективный образ - гештальт объективного мира и является идеальным образованием, которое может опредмечиваться в знаковых формах особого вида. ... Это глобальный образ
Типы когнитивных структур
Вопрос о ЯКМ и ККМ тесно соприкасается с вопросом о типах когнитивных структур, поскольку с различными когнитивными структурами связаны и разные «картины мира». Так, В.В.Красных, выделяя в первую очередь феноменологические и лингвистические когнитивные структуры, отмечает, что «лингвистические когнитивные структуры самым непосредственным образом участвуют в формировании ЯКМ, в то время как «материалом» формирования (концептуальной) картины мира служат феноменологические когнитивные структуры» [Красных 2001: 139]. В ее концепции когнитивная структура представляет собой неделимую, нечленимую когнитивную единицу, хранящую «свернутое» знание и/ или представление. При развертывании когнитивных структур имеет место вербализация, т.е. активизируется не только когнитивная структура-«объект», но и когнитивные структуры-«посредники», т.е. те структуры, с помощью которых и происходит вербализация [Там же, 137]. Так, знания и представления хранятся в сознании в виде когнитивных структур, которые представляют собой некую «содержательную» форму кодирования и хранения информации. В более широком плане, как показывает в своих исследованиях А.Н.Баранов, «когнитивные структуры определяют функционирование любых компонентов языковой системы и отдельных ее феноменов - грамматических категорий, синтаксических трансформаций, стилей, регистров и т.д. ... В сфере лексической семантики описание значения слов через связанные с ними фреймы и сценарии оказывается в ряде случаев более экономным и вскрывает некоторые новые факты, которые обнаруживаются при использовании традиционных и структурных методов» [Варанов 2001: 292-293].
К наиболее распространенным типам когнитивных структур можно отнести такие структуры как фрейм , сценарий , схема , план , гештальт , когнитивная модель и т.п. В контексте нашего исследования мы оперируем понятиями «фрейм» и «когнитивная модель» как синонимичными, отражающими результат параметризации концепта и представляющие собой иерархические структуры знаний о некотором стереотипном положении вещей - о ситуации, событии, факте, явлении, процессе, действии, каком-либо материальном и нематериальном объекте. Так, по мнению Г.А.Тюриной, в понятие «фрейм» вкладывается обычно две основные идеи: во-первых, идея организующего начала и связанная с ней идея иерархии, а во-вторых, идея стереотипа [Тюрина 1996: 108 ]. Как показывет М.А.Кулинич, от значения фрейм отличается своей «энциклопедичностью», содержанием в своей структуре самых разнообразных знаний о называемом словом референте, фоном невысказанных допущений и практик [Кулинич 1999: 88]. В самом общем виде при попытках дефинирования понятия «фрейм», языковеды, как правило, акцентируют различные стороны этой содержательной структуры. К примеру, в понимании М.Минского фрейм является одним из способов представления стереотипной ситуации, например, пребывание в какой-либо комнате, посещение вечеринок и т.п., он постулирует, что с каждым фреймом связана информация разных видов: одна, относящаяся к использованию данного фрейма, другая, предупреждающая о том, что может произойти дальше, третья, предписывающая, что следует предпринять, если эти ожидания не подтвердятся, и т.д. [Минский 1988: 289]. В понимании Ч.Филлмора фрейм -это «унифицированная конструкция знания или схематизация опыта» [Филлмор 1988: 54]; фрейм - это «структура знаний, представляющая пакет информации об определенном фрагменте человеческого опыта» [Кобозева 2000: 65]; фрейм представляет собой семантическую репрезентацию фрагмента действительности, интериоризованную говорящим в виде когнитивной структуры [Шафиков 1998: 180]. Некоторые теоретики когнитивной семантики разводят понятия «фрейм» и «сценарий» на основании критерия статичность / динамичность. Так, А.Н.Баранов, соглашаясь с позицией Шенка и Абельсона (в [Collocation restrictions 1997: 32]) придерживается мнения, что сценарий представляет собой «концептуальную структуру для процедурного представления знаний о стереотипной ситуации или стереотипном поведении.
Элементами сценария являются шаги алгоритма или инструкции» [Баранов 2001: 17]. Таким образом, сценарий репрезентирует знание процедурное, в то время как фрейм - знание декларативное. Иногда сценарий также называют ролевым фреймом (например, в [Кулинич 1999: 88]) или концептуальным фреймом [Дейк 1989: 16]. Заметим, что в данной диссертации мы не пытаемся разграничить понятия «фрейм» и «сценарий», т.к. во-первых, это не входит в круг задач нашего исследования, во-вторых, речь пойдет не о стандартных фреймах (когнитивных моделях), а о языковых ситуациях, связанных с проявлением уменьшительности в составе различных семантических классов слов. Безусловно, внутри этих стандартных языковых ситуаций можно выделить реальные ситуации, поддающиеся когнитивному моделированию: к примеру, ситуацию обращения (когнитивную модель обращения) и ситуацию референции (когнитивная модель референции) в сфере имен существительных (личные имена, нарицательные имена).
Так, концепт «уменьшительность» параметризуясь распадается на ряд когнитивных моделей (фреймов). Причем когнитивные модели или фреймы в нашем понимании - это типовые ситуации, актуализирующие функциональные потенции концепта. Необходимость разграничения когнитивных моделей в рамках нашей работы проистекает из того, что, как верно указывает О.Г.Почепцов, «деление мира с помощью языка осуществляется путем наложения на мир концептуальной сетки (т.е. путем выделения концептов) и ситуационной сетки (т.е. путем зыделения ситуаций)» [Почепцов 1990]. Когнитивные модели активизируются в сознании своих носителей путем ассоциаций, т.е. по схеме стимул - реакция. Так, по мнению Г.Г.Слышкина, для того, чтобы быть полноценным членом какой-либо культуры необходимо усвоить чувство информации {sense of information), разделяемое носителями данной культуры [Слышкин 2000: 19]. При осуществлении коммуникативного акта необходимо иметь представление о невербализованных системах ассоциаций партнера.
