Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Редупликация как грамматическое средство 46
1.1. Редупликация как средство выражения дистрибутивного множественного числа 46
1.2. Эхо-редупликация 57
1.3. Редупликация прилагательных 72
1.4. Редупликация как средство словообразования распределительных числительных 77
1.5. Редупликация наречий 98
1.6. Редупликация деепричастий 106
Редупликация глагольных основ 111
Глава II. Лексическая редупликация 126
2.1. Звукоподражания 126
2.2. Структурная классификация звукоподражаний 127
2.3. Синтаксические функции звукоподражаний 134
2.4. Семантическая классификация звукоподражаний 141
2.5. Звукоизобразительные комплексы 149
2.6. Собственно междометия 155
2.7. Редупликация в именах, образованных от звукоподражательных комплексов 160
2.7.1. Прямые звукоподражания 161
а) названия лиц
б) названия музыкальных инструментов, а также предметов издающих характерные звук
2.7.2. Названия птиц 163
2.7.3. Названия животных 167
2.7.4. Названия растений (в том числе частей растений и т.п.) 170
2.7.5. Названия частей тела и болезней 172
2.7.6. Названия мелких предметов 177
2.7.7. Названия двигающихся предметов 178
2.7.8. Названия больших, длинных и т.п. предметов 179
2.7.9. Названия жидких и сыпучих субстанций 179
2.7.10. Названия природных объектов и явлений 179
2.7.11. Обозначения вкусовых ощущений 180
2.7.12. Названия предметов, выражающих семантику парности 180
3. Классификация имен по отношению к исходной основе 181
4. Образование имен по модели «редупликация + суффиксация» 184
5. Подзывания 186
6. Детская лексика 189
Глава III. Роль редупликации в развитии лексики лезгинских языков 199
3.1. Общедагестанский (восточно-кавказский) хронологический уровень 212
3.2. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках 219
3.3. Общелезгинский хронологический уровень 228
Заключение 239
Сокращения в названиях языков, диалектов и говоров 251
Источники 253
Литература 254
- Редупликация как средство выражения дистрибутивного множественного числа
- Редупликация деепричастий
- Классификация имен по отношению к исходной основе
- Общелезгинский хронологический уровень
Введение к работе
Реферируемая работа посвящена исследованию структурных и функциональных особенностей редупликации в системе лезгинских языков. Хотя данное явление активно разрабатывается в современной лингвистике, все же многие аспекты редупликации до конца не получили своего истолкования. Так, если обратиться к материалам лингвистических словарей, можно обнаружить отсутствие исчерпывающей классификации типов редупликации, как с формальной, так и с содержательной стороны. Более того, сам термин, отражающий данное языковое явление, до последнего времени не был устоявшимся, поскольку само понятие редупликации, а так же и связанные с ним проблемы находятся на периферии лингвистических исследований.
Для более адекватной интерпретации морфологического статуса редупликации необходимо определение ее основных дифференциальных признаков посредством соположения со смежными понятиями. Ряд параметров демонстрируют, например, сходство редупликации с таким морфонологическим явлением, как сингармонизм и вообще вариантность аддитивных морфем, имеющих распределенные фонетически алломорфы (ср. формы эргативного падежа некоторых лезгинских существительных: цIар ‘линия’ > цIарцIи; чар ‘бумага’ > чарчи; чIар ‘волос’ > чIарчIи; жин ‘джинн’ > жинжи). Подобные явления не могут быть квалифицированы как редупликация, поскольку, здесь достаточно очевидно вычленяется исходный вид морфемы, видоизменяющейся под влиянием определенных фонетических условий.
Удвоение целого слова (ср. рус. еле-еле, белый-белый), по характеристике В. А. Виноградова [ЛЭС 1990], смыкается со словосложением. Логически такое удвоение может быть детерминировано как частный случай словосложения, при котором компоненты сложного слова оказываются тождественными.
В диссертации принята точка зрения, согласно которой линию демаркации между композитами и редуплицированными комплексами можно проводить на основе соответствия редупликации тем или иным моделям образования сложных слов.
Адекватная квалификация редупликации затрагивает также отношение повторов к фразеологизмам. Кроме того, важным представляется и тот факт, что не всякое удвоение можно рассматривать как действительную редупликацию. Так , например, нельзя относить к редупликации, например, удвоенные формы рефлексива некоторых союзов типа лезг. гагъ..., гагь ‘то..., то’, я..., я ‘либо..., либо’, гьам…, гьам ‘как…, так (и)’ и т.п.
Объектом исследования в данной диссертационной работе являются речевые произведения с редуплицированными единицами в дагестанских языках, и, главным образом, в лезгинских языках.
Предметом исследования стали, во-первых, формальные, функциональные и семантические характеристики редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском, хиналугском и удинском языках; во-вторых, выявление возможной классификации редуплицированных языковых единиц в исследуемых языках; в-третьих диагностика грамматической и лексической продуктивности редупликации в дагестанских языках вообще и в лезгинских языках в особенности.
Актуальность избранной темы диссертации обусловлена необходимостью выявления сущности редупликации в ее различных проявлениях, что требует привлечения к исследованию материала различных языков мира с учетом не только «прототипических», хрестоматийных случаев, но и всего диапазона поверхностных реализаций с целью четкого разграничения исследуемого явления и смежных категорий. Нельзя не отметить также ту роль, которую играет проблематика способов проявления редупликации в таких областях лингвистики, как психолингвистика, особенно в связи с изучением специфики детской речи, процессов овладения языком в детском возрасте. Такое свойство редупликации, как иконичность, делает ее весьма важным компонентом в исследовании знаковых систем. Это свойство увязывается в лингвистической литературе, прежде всего, с характерными для редупликации функциями выражения множественности.
Актуальность названной проблемы в дагестанском языкознании подтверждается отсутствием публикаций по данному вопросу, с одной стороны, и, с другой – нерешенностью целого ряда задач грамматики и лексикографии. К числу которых относится неопределенный статус форм, образованных путем эхо-редупликации: во-первых, в грамматиках им практически не уделяется внимания, если не считать беглого обзора в разделе «Словообразование», во-вторых,, словари практически не фиксируют эти формы, даже если это касается их нестандартной семантики. Адекватная интерпретация редупликации в диссертации представляется также существенным фактором верификации сравнительно-исторических построений, особенно в связи с теорией моноконсонантизма кавказского корня. Особого внимания требует исследование редупликации при наличии семантических и значительных фонетических изменений, которые требуют идентификации привлекаемых к анализу лексем и их компонентов, что предполагает проведения комплекса операций, увязываемых со сравнительно-историческим исследованием материала, равно как и с семантическими и типологическими процедурами.
Цель и задачи работы. Основной целью работы является сравнительное изучение различных видов редупликации в лезгинских языках с точки зрения выявления как ее структурных типов, так и выражаемой ими семантики.
При достижении этой цели в диссертации были поставлены следующие конкретные задачи:
1. Исследование особенностей редупликации в лезгинских языках на основе их сопоставления со смежными структурами как в рамках словоизменения, так и в пределах словообразования.
Как показывает анализ современных лезгинских языков, сфера функционирования в них редупликации весьма широка. Основным подразделением различных видов редупликации с функциональной точки зрения является разграничение формообразовательной и словообразовательной редупликации.
2. Определение возможностей классификации типов редупликации с точки зрения формальной, семантической и функциональной.
3. Выявление элементарных типов семантических отношений, передаваемых отдельными редуплицированными комплексами.
4. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках.
5. Определение общелезгинского наследия в грамматической системе лезгинских языков в области редупликации.
Научная новизна работы, прежде всего, заключается в выборе объекта исследования: изучение типов редупликации как с формальной, так и с семантико-функциональной позиции до сих пор не являлось предметом монографического исследования на материале лезгинских языков, равно как и в дагестановедении в целом. Таким образом, в настоящей работе впервые в изучении дагестанских языков всесторонне исследованы в сопоставительном аспекте формальные и содержательные типы редупликации; представлена их классификация, выявлены и подробно описаны все типичные случаи их функционирования, осуществлено детальное их сопоставление в синхронии и диахронии.
Теоретическая значимость диссертации определяется сравнительным анализом различных типов функционирования редупликации, существенным вкладом в изучение теории морфологии кавказских языков в теоретическом отношении, для разработки принципов их описания. Осуществленный в работе комплексный анализ проблем, связанных с функционированием редупликации в языках различной морфологической структуры, во многом восполняет имеющийся до настоящего времени пробел в исследовании морфологической структуры лезгинских и других дагестанских языков, обогащает методику сопоставительной морфологии результатами, полученными на новом языковом материале.
Практическая значимость состоит в выявлении новых фактических данных. Результаты исследования могут стать основой для сопоставительно-типологического изучения морфологии лезгинских и родственных дагестанских языков, особенно в аспекте морфологической типологии.
Выводы и наблюдения, содержащиеся в настоящей диссертации, могут найти практическое применение при составлении научных, вузовских и школьных грамматик, словарей, учебных пособий по исследуемым языкам для учителей дагестанских школ, и др.
Разработка проблемы редупликации обогащает также практические рекомендации, касающиеся орфографии.
Методы исследования. Приемы и методы исследования, использованные в настоящей диссертации в целом квалифицируются, как характерологические с учетом не только схождений в сопоставляемых структурах, но и различий в средствах выражения тождественных значений, что является оправданным как в теоретическом, так и в учебно-методическом плане. В работе использованы описательный, сравнительно-исторический и сопоставительно-типологический методы.
Гипотеза исследования. Исследование должно позволить выявить новые закономерности в структурной, функциональной и семантической интерпретации редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском, хиналугском и удинском языках. Редупликация проявляется как грамматическое и лексическое средство.
Методологической основой послужили исследования отечественных и зарубежных лингвистов, исследовавших проблемы редупликации в языках различной генеалогии и структурного устройства. В основу диссертационной работы положены идеи и мысли таких исследователей, как П.К. Услар, В.И. Абаев, А.Е. Кибрик, М.Е. Алексеев, С.М. Хайдаков, И.А. Мельчук, Ф.И. Рожанский, В.А., Гигинейшвили Б.К., Ибрагимов Г.Х., Мейланова У.А. Плунгян, Р.И Гайдаров., А.Г. Гюльмагомедов, И.Х. Абдуллаев, Г.Т. Бурчуладзе, Н.Д. Сулейманов, Д.С. Самедов, К.К. Курбанов, З.Г. Абдуллаев, Г.И. Мадиева, Ч. Хоккет, М. Моор, Е.А. Моравчик, Е.У. Хопкинс, А.Ф. Потт и др.
Материалом и источниками исследования послужили словари лезгинских языков: лезгинско-русский [Талибов, Гаджиев 1966], табасаранско-русский [Ханмагомедов, Шалбузов 2001], агульско-русский [Сулейманов 2003; Рамазанов 2010], рутульско-русский [Джамалов, Семедов 2006], цахурско-русский [Ибрагимов, Нурмамедов 2010], арчинско-русский [Кибрик и др. 1977], будухско-русский [Мейланова 1984], удинско-азербайджанско-русский [Гукасян 1974] и хиналугско-русский [Ганиева 2002], а также работы дагестановедов, посвященные рассматриваемому явлению. К сожалению, специалисты по дагестанским языкам не так много внимания уделяли данной проблеме. В силу этого многие вопросы в диссертации исследуются на материале, собранном автором в ходе полевых исследований, а также в результате анализа произведений художественной литературы на лезгинских языках.
На защиту выносятся следующие основные положения диссерта-
ции:
-
Редупликация представляет собой морфонологическое языковое явление, в основе которого лежит полное или частичное повторение корня, основы или целого слова без изменения их звукового состава. В то же время различаются разновидности эхо-редупликации.
-
В лезгинских языках редупликация характеризуется полифункциональностью. Она выступает в виде словоизменительного и словообразовательного средства, а в определенных случаях она исторически присуща ряду лексем исследуемых языков. Она объединяет случаи грамматической и лексической редупликации.
-
Процедура сравнительного анализа редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском, хиналугском и удинском языках открывает новые перспективы изучения морфологии и лексики лезгинских языков.
-
Системное исследование редупликации в лезгинских языках позволяет установить семантику, характерную для отдельной редуплицированной части речи в каждом из сравниваемых языков.
-
Степень мотивированности редупликации в процессе номинации позволяет представить структурную, семантическую, функциональную, а также лексико-тематическую классификацию звукоизобразительной и звукоподражательной лексики в исследуемых языках
Апробация и публикации. Основные положения, изложенные в данном исследовании, были обсуждены на международных, всероссийских, региональных, внутривузовских научных и научно-практических конференциях. Проблемы, связанные с темой диссертационного исследования, были изложены в серии публикаций общим объемом более 25 п.л., в том числе в журналах «Известия ДГПУ», «Вопросы филологии», «Искусство и образование», и трех монографиях.
Структура и объем исследования. Данная работа структурно состоит из введения, трех глав, заключения, списка сокращений, списка источников и списка использованной литературы.
Редупликация как средство выражения дистрибутивного множественного числа
Среди множества разновидностей редупликации в современных лезгинских языках выделяется одна модель, выполняющая функции «дистрибутивного множественного». В грамматических описаниях лезгинских языков это явление относится, как правило, к словообразованию наречий. Так, в лезгинском языке, по характеристике Р.И.Гайдарова, редупликация используется для образования наречий, в т.ч. от существительных, причем семантика редуплицированных комплексов не описывается [см. Гайдаров 1966: 127]:
къат-къат послойно; по слоям; слоями (из къат слой); твар-твар по зернышку, помалу (из твар зернышко ); стіал-стіал по капельке (из стіал капелька ); кіереті-кіереті группами; по группам; гурьбой (из кіереті отряд, группа, гурьба ); кура-кура рознично; по частям; не сразу (из кура небольшое количество, например, зерна и т. п. ) и др. Как видим, с точки зрения семантики подобные единицы должны быть квалифицированы как наречия способа действия. Специальной характеристики заслуживает и семантика имен существительных, способных редуплицироваться подобным образом. Судя по нашим материалам, это имена со значением типа «фрагмент (в т.ч. временной отрезок); единица; штука; небольшое количество, группа». Лезгинско-русский словарь [Талибов, Гаджиев 1966] включает следующие редуплицированные формы, относящиеся к данной семантической группе:
бижгъер-бижгъер: бижгъер-бижгъер авун рвать в клочья ; бириш-бириш хьун покрываться морщинами ; морщить (что-л.) бириш морщина ; герен: герен-герен нареч. поминутно, то и дело, часто ; гъуьр-гъуьр: гъуьр-гъуьр авун раздроблять, размельчать, разбивать вдребезги (что-л.); жерге-жерге нареч. рядами, шеренгами ; жуьт-жуьт нареч. попарно, парами ; кура-кура нареч. в розницу ; кура-кура маса гун продавать в розницу ; курум-курум нареч. каплями, росинками ; луж-луж нареч. стаями, косяками ; пад-пад: пад-пад авун колоть на две части, разбивать вдребезги, на куски ; тике-тике: тике-тике авун разрезать на кусочки, рвать на кусочки, рубить, колоть на кусочки, кромсать (что-л.); туп-туп: гурмагъдай туп-туп гум акъатиз башламишна из трубы дым повалил клубами ...
Анализ подобных единиц приводит к следующим выводам:
1) не все существующие в языке единицы вошли в словарь (в том числе и некоторые из приводимых Р. И. Гайдаровым);
2) у ряда единиц отсутствует нередуплицированный коррелят;
3) в семантике некоторых единиц отмечены отклонения от стандартного выражения дистрибутивной множественности (ср. тахт-тахт авун поздравлять молодую с замужеством при тахт тахта; топчан; деревянная кровать ).
Р. И. Гайдаров ставит в один ряд с вышеприведенными и случаи редупликации наречий типа фад-фад быстро; бегло (из фад рано ) и деепричастий типа регъуьз-регъуьз стыдливо (= «стыдясь-стыдясь») [там же], где редуплицированная форма указывает соответственно на усиление качества или же на способ действия. Тем не менее, различие в семантике здесь представляется очевидным, поскольку значения дистрибутивности в подобных наречиях не выявляется.
Аналогичные модели находим и в других лезгинских языках. Как видно, и здесь объединены семантически разнородные примеры редупликации. Рассмотренным выше примерам дистрибутивной редупликации в лезгинском языке среди табасаранских примеров отвечают лишь первые два. Отметим также несколько наречных образований, представляющих собой редуплицированные формы, осложненные адвербиальным показателем -ди и, соответственно, квалифицируемые как «распределительные наречия» [Джавадова 1999: 8]:
гъат-гъатди слоями ( гъат слой; пласт ); гъуша-гъушади попарно, по два, парами ;
десте-дестеди группами; отрядами ( десте группа; отряд );
жар-жарди слоями; послойно ( жар слой; ряд ); ср.: агул, джар-джар хьас слоиться при джар II (-у, -ар) слой;
жерге-жергеди шеренгами; рядами; строем ( жерге строй, шеренга; ряд );
жут-жутди попарно, парами ; ср.: агул, джут-джут нареч. попарно, парами; тпиг. джут-джутти, кош. джут-джутди нареч. попарно, парами при джут пара;
каб-кабди гроздьями ( каб гроздь );
канбар-канбарди кучками ( канбар окрошка; смесь, мешанина );
хар-харди по капле, каплями ( хар бобы; град ) и т.д.
Ср.: также текстовые примеры:
Заварик парча-парчади амсар кайи. [А.Г.] В небе кучками тучи были;
Думу чан лугриинди хар-харди улариан гъюрайи нивгъар марцц anlypu гъузру [М.Ш.] Она вытирала своим рукавом слезы, капающие из глаз по капле.
В табасаранском языке отмечается также функционирование сложных глаголов с редуплицированной именной частью (без показателя -ди): зул-зул апіуб исполосовать; изрезать на полосы ( зул полоса; полоска ).
В будухском языке, как нетрудно заметить, среди редуплицированных комплексов рассматриваемого типа в основном встречаются аналогичные лексические единицы:
Даста-даста группами; даста-даста чабгъари идут группами (ср. Даста IV (-джир, -рбер) 1) ручка (плуга, сохи и др.); чіафьша даста опорная палка люльки; 2) пучок, связка чего-л.; сад даста гыл пучок цветов; 3) группа, отряд; гіайелбе даста группа ребят; 4) шайка; дастаджу башчи главарь шайки; о гьевенг даста колотушка медной ступы); Джуьфт- джуьфт нареч. попарно; гіайелбер джуьфт-джуьфт кинодже випкиджи дети попарно (парами) пошли в кино (ср. Джуьфт 1.1) плотный; джуьфт йихьар быть плотно подогнанным; джуьфт сахьа становиться плотно закрывающимся, подогнанным; джуьфт сиьи подгонять вплотную, наглухо; делать плотно закрывающимся; 2) парный; джуьфт туфли парные туфли; 2. IV (-ыныр, -ри) 1) пара; сад джуьфт хіани одна пара быков; 2) четное число; джуьфт иигьри четные дни);
Тике-тике IV (-джир, -рбер) крошение. тике-тике йихьар крошиться; рассыпаться; кьум тике-тике касаг йухьори земля кусочками крошится (рассыпается); тике-тике сиъи крошить; разрезать на куски; ай гада, фу тике-тике симеъи эй, парень, хлеб не кроши (ср. Тике IV (-джир,-рбер) Перевод данного редуплицированного комплекса абстрактным существительным [Мейланова 1984], на наш взгляд, не соответствует общей модели дистрибутивного множественного, демонстрируемой аналогичными примерами. Точнее был бы перевод «крошками».
1) кусок; зох нусу тике дад у меня и куска сыра нет; тике фу сергіи гіари дад кусок хлеба выбрасывать нехорошо; 2) кроха, крошка; саъал тикербер гіалухьу кушай, не оставляя крошки; 3) ломать; фуйу тикедже лаьхікидже кьел ви в ломте хлеба много соли (т.е. сильно посолен); 4) долька; къарпузджу тике долька арбуза; 5) лоскут; парчаджу тике лоскут материи);
Пилте-пилте нареч. хлопьями; пилте-пилте йиз гіашхари снег идет хлопьями (ср. Пилте III (-джир, -рбер) кудель {клок шерсти, вычесанный и приготовленный для пряжи); пилтеджикир хири суьрьу из кудели делаем нитки; йиз дарагъджер къагъаде, пилте йухьори когда шерсть вычешут на гребне, получается кудель);
Лака-лака нареч. 1) пятнами; лака-лака йихьар пачкаться, пятнаться; лака-лака сиъи пачкать, пятнать; 2) в пятнах; лака-лакадж гіака покрыться пятнами (ср. Лака (-джир, -рбер) пятно; ана пиремдже лака аткуджи на его рубахе пятно получилось (букв, упало))
Редупликация деепричастий
Редупликация деепричастий широко распространена в собственно лезгинском языке. Характер ее проявления позволяет, с одной стороны, рассматривать ее на фоне редупликации наречий и, с другой стороны, не увязывать ее с фактами редупликации глагольных основ. Заметим также, что редупликация деепричастий играет далеко не последнюю роль в дифференциации собственно деепричастия и целевой формы в лезгинском языке.
В свое время П. К. Услар выделил в лезгинском языке деепричастия настоящего времени с суф. -з [1896]. Л. И. Жирков отмечал по этому поводу, что «деепричастие на -з в основном имеет целевое, долженствовательное значение, напр. к(и)хъиз — чтобы писать, (нужно) писать». По-иному подошел к квалификации этих форм М. М. Гаджиев [1954], который называл их целевыми, хотя и сохранял параллельную их квалификацию в качестве деепричастий. Это мнение основывалось на основной функции форм на -з в составе предложения - оформлять смысловую часть составного глагольного сказуемого, выражающего долженствовательные или целевые отношения, а также обстоятельство цели. Эту же точку зрения поддерживает У. А. Мейланова [1967: 536], используя термин «неопределенное (целевое) наклонение» (которое выполняет также функцию деепричастия). Б. Б. Талибов [1966: 571] сохраняет терминологию М. М. Гаджиева и называет форму на -з целевой, не включая ее в состав наклонений. Р. И. Гайдаров [1987: 102] поддерживает точку зрения П. К. Услара и Л. И. Жиркова о квалификации формы на -з в качестве деепричастия. Этого же мнения придерживается Г. В. Топуриа, используя, впрочем, характерный для грузинской грамматической традиции термин «абсолютив» [Топуриа 1959: 106]. По его мнению, «абсолютив выполняет в основном две функции:
а) Обозначает цель действия: buba xeb qqacuz fena - отец пошел на базар барана покупать (ср. древнегрузинский q.idvad).
б) Выражает одновременность двух действий, т.е. используется с той же функцией, что и деепричастие несовершенного вида в русском языке: ajaldi fu qqacuz nezwa - ребенок, хлеб, беря, ест (кушает)».
Этот же термин использует М. Моор [1985], описывая словоизменение лезгинского глагола. В то же время «инфинитивом» она называет масдар. М. Хаспельмат [Haspelmath 1993] занимает иную позицию, характеризуя в качестве инфинитива форму со значением «деепричастия/абсолютива», одновременно используя и термин, называет ее в соответствии с лезгиноведческой (и шире, дагестановедческой и кавказоведческой) традицией.
По Э. М. Шейхову [2004: 123], «немаловажным в этой связи представляется тот факт, что она идентична долженствовательной форме глагола аварского языка, более чем масдар, соответствующей русскому (индоевропейскому) инфинитиву».
Первым на роль редупликации как основного критерия дифференциации целевой формы глагола (инфинитива) и деепричастия, по-видимому, указал Э. М. Шейхов [1989: 211]. Указанный автор отмечает, что «деепричастие в лезгинском языке не имеет самостоятельных морфологических форм. Целевая форма, при этом, выступает в роли деепричастия только в случае удвоения основы: хъуърез-хъуьрез «смеясь»; хкадриз-хкадриз «подпрыгивая» и др. Здесь Э. М. Шейхов, на наш взгляд, допускает неточность: более правомерно в данном случае говорить об удвоении словоформы, а не основы.
Сравним две фразы: Ам рахаз фена «Он пошел разговаривать» (чтобы разговаривать) и Ам рахаз-рахаз фена «Он пошел, разговаривая». В первом примере рахаз — это долженствовательная форма (целевая форма, инфинитив), во втором — деепричастие».
Тем не менее, последнее утверждение вступает в противоречие с языковыми фактами. М. М. Гаджиев [1954: 179], например, отмечал: «Форма на -з (целевая форма, или первое деепричастие) в качестве обстоятельства образа действия повторяется при глаголах-сказуемых движения (выделено нами. -А. А.).
Ам айвандик газет кіелиз акъвазнава «он стоит на балконе, читая газету». Ср. Ам куьчедай, ич нез-нез, физвай «он шел по улице, кушая яблоко».
Эта проблема также рассматривается в диссертации С. Н. Ханбалаевой, посвященной таксису в лезгинском языке [2005], в разделе «Таксисная функция деепричастия НСВ». Как отмечает С. Н. Ханбалаева, каждое название, обсуждавшееся выше, отмечает только какую-либо одну из синтаксических функций рассматриваемых форм. Так, в следующем примере налицо употребление формы на -з для выражения одновременности:
Гъа икі вири автобусар сада садаз басрух гуз таможнидин варарал алкіана [Ф.Н.]
И вот так все автобусы, тесня друг друга, упёрлись в ворота таможни.
Отсюда квалификация данной формы в качестве деепричастия [Услар 1896; Жирков 1941; Гайдаров 1987, 1991 и др.], или, точнее, деепричастия НСВ (несовершенного вида. —А. А.) [Керимов 2002]. Термин абсолютив [ср. Топуриа 1959; Моор 1981] также отражает деепричастную природу рассматриваемой формы.
Употребление формы на -з при глаголах возможности и в ряде других конструкций дает основание трактовать ее как инфинитив [ср. Хаспельмат 1991], ср.:
КІанзавайди яхціур кепек я, им завай куьлуь ийиз жедач [А. А.]
Нужно только сорок копеек, это я разменять не смогу; Малла, терез туна мишин чантада, Жегьил гада фена ківалер эцигиз [И.Г.]
Мастерок, отвес, сложив в мешок из овчины, юноша отправился дома строить.
Последний пример, в котором форма на -з демонстрирует целевое значение, даёт основание называть ее целевой формой [Талибов 1966: 571; Шейхов 1993: 162].
В литературе отмечается также любопытный факт нейтрализации в ряде контекстов деепричастного (одновременности) и целевого значений формы на-з, Ср.:
Вун адав къугъваз акъвазмир [С]
Ты с ним не возись (букв.: Ты с-ним играя не-стой) // ...играть не-оставайся;
Зун ваз килигиз акъвазда [С]
Я тебя подожду // посмотреть (чтобы), останусь
Ам айвандик газет кіелиз акъеазнава [С]
Он на балконе стоит, читая газету // ... остался почитать газету и т.п.
Уместно отметить здесь и мнение В. М. Рагимовой [2004: 11], согласно которой «приведенная выше аргументация представляется нам далеко не исчерпанной. Так, важным здесь представляется (а) совпадение деепричастий и целевых форм подавляющего большинства глаголов; (б) наличие деепричастий у недостаточных глаголов (яз, аваз, алаз, галаз и др.) при отсутствии у этих форм целевого значения характерного для инфинитива; (в) возможность редупликации деепричастий при отсутствии подобного свойства у инфинитива.
Таким образом, деепричастие и целевая форма в лезгинском языке, хотя и совпадают, но лишь частично: имеются, как мы отметили выше, случаи дифференциации этих форм».
В целом истоки рассматриваемых редуплицированных форм в лезгинском достаточно очевидны: они обусловлены азербайджанским влиянием. Как известно, в азербайджанском языке «деепричастия на -а/-э употребляются только попарно; они служат не только для выражения длительности действия, но и для указания на манеру и сам характер протекания действия, например, Биз инсанлар бирбиримизи в]рэнв- в]рэнэ гочалырыг Мы, люди, изучая друг друга, стареем ; О кулэ- кулэ данышырды Он, смеясь, говорил [Гаджиева 1966: 82].
В других лезгинских языках рассмотренное выше явление представлено не столь широко. В табасаранском языке оно описывается следующим образом: «Для усиления значения многие деепричастия в табасаранском языке могут повторяться, образуя композиты с общим для сочетания смыслом, например: ергури-ергури "подпрыгивая-подпрыгивая", лигури-лигури "поглядывая-поглядывая", днлихну-дилихну "поработав-поработав", даахну-даахну "выспавшись-выспавшись" и др.» [Курбанов 1995].
Подобная характеристика не дает никакой информации ни с точки зрения семантики рассматриваемых форм (что такое «усиление значения?»), ни с точки зрения их конкретного употребления (повторение деепричастия в переводах никоим образом не проясняет ситуацию). Любопытным здесь все жн представляется наличие редупликации не только форм деепричастий одновременности (длительного вида), но и предшествования (совершенного вида).
Классификация имен по отношению к исходной основе
Помимо лексико-тематической классификации рассматриваемых имен возможно их распределение по отношению к исходной основе. Ср. подобное разбиение на материале даргинского языка:
«По признаку наличия или отсутствия самостоятельного лексического значения у повторяющегося фонетического комплекса сложные слова-повторы делятся на две группы:
1. Сложные слова, повторяющаяся часть которых может употребляться как самостоятельная лексическая единица: багь-багь-и «пословица» (багь пусть знает , багь-и узнай , и — аффикс повелительного наклонения в говоре с. Бакни сирхинского диалекта); пяс-пяс-аг лягушка (пяс прыжок , аг - суффикс); тту-тту рот (тту плевок в говоре, с. Адага, кайтагский диалект).
Таких сложных слов-повторов в даргинском языке сравнительно мало.
2. Сложные слова, повторяющаяся часть которых, самостоятельно как лексическая единица, не может употребляться. Например, шут-шут свист (говор с. Варсит кайтагского диалекта — звукоподражательное слово), сив сив свист (говор с. Варсит — звукоподражательное слово), піял-піял-аг осина (аг - суффикс в литературном языке). [Магомедов 1972: 33]
Сравнительно-историческая интерпретация формально редуплици-рованных комплексов оказывается порой довольно сложной процедурой, не приводящей к однозначным результатам. Так, при анализе лексем таб. къ-акъ (дюб.), гъ-агъ (канд.) ноша, вьюк , аг. къ-акъ (соб.аг.), гъ-агъ, rl-arl (кош.) то же (к этому же ряду отнесено уд. хъ-ахъ-ан ноша, вьюк ) Н. Д. Сулейманов приходит к выводу, что данные редуплицированные имена существительные образованы при помощи удвоения глагольного корня, сопоставляя их с аг. акъ-ас (кош.) брать . Одновременно он предположил, что в данном ряду лексем имела место «не редупликация глагольного корня, а ассимиляция морфемы хъ- со значением за, позади под влиянием корневой морфемы, ср. аг. (соб.аг.) къ-акъ ноша, вьюк , но хъ-ахъас ( — хъ-акъас) взять (ношу, вьюк) на спину [Сулейманов 2000: 104].
Звукоподражательный и звукоизобразительный характер некоторых лексем, равно как и наличие в них редупликации подтверждается размытостью семантики комплекса, ср.: буд. ЧІичІ IV (-илыр/иныр, -ри) ворс, шерстинка; чичіила кіекі шерстинки кончик; чіичіилу къалча ворсистый ковер; къалчаджа чіичіильїр за кьохіоли ворс ковра чешет меня (мое тело).
ЧІичГ III ( -илыр/иныр, -ри) саранка (однолетнее растение с высоким стеблем, употребляемом в пищу); чіичіилу йарпагъ листья саранки
ЧІичІ IV (-илыр/иныр, -ри) жало; тіутіулу чіичі жало пчелы.
ЧІичІ IV (-илыр/иныр, -ри) ботва; чіилерджу ЧІИЧІ ботва бутеня кавказского.
ЧІичІек III (-джир, -ер) лук; йумру чінчіек репчатый лук; таза чіичіек зеленый лук.
Наличие у приведенной основы нескольких значений с очевидным экспрессивным компонентом дает основания полагать, что лексемы образованы путем редупликации.
Другим признаком редупликации является параллельное функционирование редуплицированной и нередуплицированной форм, ср.:
уд. Гор, Горгор (-ух//-хо) — шест для бобовых растений, жердь.
Дар, Дардар (варт.) — утес, скала, яма.
Рут. Хъа1гь = Хъа1гь-хъа1гь звукоподр. кашлю; хъа1гь-хъа1гь ветин кашлять.
Агул. тпиг. Чіухрух (-и, -ар) при кош. чіурх морщина, складка.
Тпиг. ЧІухІчІухар при кош. чіих (дархлар) шкварки.
Выделяется группа слов с редуплицированной структурой, однако мотивация такого строения неочевидна:
уд. Биъбиъ // Быъбыъ (нидж.) (-ух//-й-ох) — мост.
Среди звукоподражаний можно отметить также наличие фонетических вариантов. Эти варианты, с одной стороны, возникают в результате субституции отдельных фонем. Ср., например, рут. Хьуш-хьуш III (-ере, -быр) шепот; хьуш-хьуш выъын а) шушукать, шептать; б) науськивать, подстрекать, подбивать кого-л.на что-то и Хьут-хьут III (-ере, -быр) шепот, науськивание; хьут-хьут выъын а) шушукать, шептать б) перен. подстрекать, подбивать, толкать кого-л. на что-л.; провоцировать кого-л на что-л., натравливать друг на друга.
Ихр. Зев-зев звукоподр. писку, плачу; зев-зев гьаьпіьін пищать, плакать; зев-зевихираь ешерый плачет громко, пискливо и
Щев-ціев звукоподр. писку; ціев-ціев гьаьпіьш пищать (в то же время, несмотря на фонетическую и семантическую близость, форма «Ц1ИВ звукоподр. щебетанию; ЦІИВ-ЦІИВ гьаьпіьш щебетать» не может считаться вариантом, поскольку имеются достаточно четкие различия в семантике).
С другой стороны, вариативность может заключаться в изменении структуры слова. Ср.:
Хурх = Хур-хур звукоподр. 1) храп 2) мурлыканье; хур-хур выъын а) храпеть б) мурлыкать.
Наличие такого рода вариантов служит еще одним подтверждением трактовки слов со структурой CVRC в качестве редуплицированных комплексов.
Сходное соотношение наблюдается в следующей паре:
Хьырхьаь гьаькьын 1) ударить кого-л., сделать больно кому-л.; зый гьады хьырхьаь гьаькьыри я ударил его, я сделал ему больно 2) переживать внутренне, скрыто; гъуй хьывырхьаь мамаъ ты не переживай внутренне и Хьыр-хьыр гьаьпіьш предчувствовать; кіираь хьыр-хьыр варув сердце предчувствует; сердце подсказывает.
По-видимому, аналогичной интерпретации заслуживает междиалектное варьирование, ср.: агул. тпиг. Вара-зара акьас, но кош. Фана-зана акьас транжирить, разбазаривать.
Вместе с тем, в именном словообразовании в лезгинских языках встречается и довольно экзотический вид словообразовательной модели напоминающий, такое явление, как палиндром, т.е. слово читаемое одинаково слева направо и наоборот, типа русских слов кабак, наган, шалаш. Так, в рутульском языке встречаются палиндромы, подобные приведенным русским и представляющие собой историческиую редупликацию, ср.: гъылыгъ яйцо , кьурукь лист , зилиз селезёнка , mlapaml знамя, стяг .
Наряду с подобными словами-перевертышами в рутульском языке палиндромы могут быть использованы в качестве словообразовательного средства. Суть же слов-палиндромов, рассматриваемых в качестве словообразовательного средства, заключается в том, что новое слово также читается одинаково в любом направлении. В словах-палиндромах такого рода оказывается возможным проследить непосредственную связь предметов и явлений реального мира. Являясь по своей сути безаффиксальным, данный способ словообразования может быть отнесён к семантическому, а материальные изменения основы проявляются в виде обратного оформления звукового комплекса слов или обратной редупликации. Стержнем, который объединяет исходное и производное слово в такого рода деривационном процессе, является комплексное сочетание формальной производности и производности по смыслу, ср.: сыв гора и вые южный склон горы , сыл удлиненный камень и лыс щавель , хьаїр шест , жердь и раїхь дорога , pylx мельница и xylp мука .
Общелезгинский хронологический уровень
Этот слой лексики включает, с одной стороны, общелезгинские инновации, не имеющие параллелей в других дагестанских языках, и, с другой стороны, общедагестанские основы, подвергшиеся редупликации на общелезгинском уровне. Возможно также наличие лексем, подвергшихся дередупликации.
Куница: таб. ціурціул, лезг. ціуціул, агул, ціуціул, арч. ціуціул, цах. сюлеціма, рут. сьірьщіал. См. Хайдаков 1973, 12; Загиров 1987: 73. Изменение структуры основы, вероятно, произошло в рутульско-цахурской подгруппе. С.Л.Николаев и С.А.Старостин [1994: 909] отмечают редуплицированные корреляты и в других северокавказских языках (чеч. "eca-joqqurg; инг. cic-»olg, авар. zazi -Oun:, хин. "—za-«»er, абх. а-р«-1Ла \ абаз. УгП ЛП-с; адыг. cUza; каб. УгПУга; уб. с аса, что позволяет им восстанавливать общесеверокавказскую редуплицированную основу
Сова: таб. гугунай, гугу mlunn (канд.), агул, (бурш.) ккукк-багів, удин. гуігеїл. (См.: Загиров, 1987: 74). Редупликация обусловлена звукоподражательным характером основы, обычно означающей кукушку. В табасаранском (кандикском) сложное образование со вторым элементом -общедагестанским названием совы.
Сорока: таб. кьяркъяр, агул, къяракъял, рут. кьаіракьаїл. См. Хайдаков 1973: 41; Загиров 1987: 74. Редупликация обусловлена звукоподражательным характером основы. С.Л.Николаев и С.А.Старостин [1994: 921] отмечают редуплицированные корреляты и в других северокавказских языках (гунз. ааГа\а\ абх. а-П -UarUar; адыг. tU- гП П; каб. dU- rW, что позволяет им восстанавливать общесеверокавказскую редуплицированную основу HV rVaV. Там же отмечается фонетическая близость с лезг. керекул, крыз. кіераьіел «сорока».
Перепелка: лезг. піапіиш «жаворонок», таб. піаімпіуігь, арч. піаірпідла. См. Загиров 1987: 74. Основа осложнена различными словообразовательными суффиксами. Внешних соответствий не имеет. Редупликация обусловлена звукоподражательным характером основы.
Петух: таб. датт, цах. дадал, рут., удин, дадал (?). В составе слова вычленяют суффикс косвенной основы -ал- [Алексеев 1985:40]. Возможно, лексема является по происхождению «детским» словом. С.Л.Николаев и С.А.Старостин [1994: 397] отмечают редуплицированные корреляты в даргинских идиомах, восстанавливая с долей сомнения общедаргинско-лезгинскую редуплицированную основу dadV, указывая одновременно на картвельскую параллель deda-l- «курица» [Климов 1964: 72]. По Климову, в картвельских языках лексема является производной от deda- «мать».
Червь: лезг. квак, таб. камк, агул, кабк, крыз. квак, цах. кок «личинка». Редупликация обусловлена звукосимволическим характером основы, передающей идею «нечто мелкое (и неприятное)». С.Л.Николаев и С.А.Старостин [1994: 206-207] сопоставляют с нередуплицированными формами аваро-андийскских языков (ав. пика ; ахв. Пипка), восстанавливая, соответственно, восточнокавказскую нередуплицированную основу D mkV. Таким образом, восточнокавказская основа подвепглась редупликации на общелезгинском уровне.
Овод, слепень: лезг. бугъбугъ, таб. бугъбугъ «пчела», агул, (кур.) бугъбугъай «шмель», рут. гъубагъ, крыз. бугъбугъу. См. Загиров 1987: 73. Внешние соответствия не обнаружены.
Угол, колено: лезг., таб. nlunl «угол», арч. піомп «колено», крыз. nun, будух. пеп. См. Загиров 1987: 83. Внешние соответствия не обнаружены. Как и в лексеме общедагестанского уровня (см. выше), здесь налицо идея парности.
Ресница: лезг. кіакіам, цах. (гельм.) кіак, крыз. ківакі «веко». См. Загиров 1987: 74. В лезгинском идея множественности передается также с помощью окаменелого суффикса плюралиса -ам (о пралезгинском суффиксе -ым см. Алексеев 1985: 58).
Шкура: лезг. къщикь, таб. гъидикь, агул, къядикъ, рут. кьыдыкь, арч. кьонкъ, буд. къинджекъ «бурдюк». См. Загиров 1987: 74. Возможно, что редупликация здесь возникла случайно - в результате совпадения экспрессивного суффикса -кь с анлаутным согласным.
Череп: лезг. куг, таб. гуг, агул, гуг «череп», рут. гугуй (с уменын. -ласк. суффиксом -й) «макушка». См. Загиров 1987: 77. С.Л.Николаев и С.А.Старостин [1994: 450-451] находят параллели за пределами лезгинских языков: авар. ganga ra, бежт. gogf; гунз. gogor, лак. k:ark. Налицо фонетическая и семантическая близость с лексемой «круглый».
Зоб: таб. гъюдгъюд, цах. гьоіті, буд. кьатікьаті «книжка (часть желудка)». См. Загиров 1987: 77. Цахурская лексема подверглась дередупликации. С.Л.Николаев и С.А.Старостин [1994: 468] находят параллели за пределами лезгинских языков: лак. q:ii, дарг. q:udq:udi. При этом отмечается близость данной основы с основой qw i. Вторичность нередуплицированной основы в цахурском подтверждается наличием редуплицированного варианта: ГъыргъыГгГ.
Мушмула: лезг. киццик, агул., бурк. кирик, тпиг. киттик, кош. кидик, цах. кыдык, крыз. ктик, буд, кидик, удин, кенекк. См. Талибов 1980: 279; Бокарев 1981: 65; Загиров 1987: 78. Возможно, что редупликация здесь возникла случайно - как результат использования экспрессивного суффикса —к.
Лук (растение): лезг. чичіек, агул., тпиг. чіичіакі, крыз. чіичіек, буд. чіичіек. См. Загиров 1987: 78. Суффиксальное образование от экспрессивной основы чІичІ ворс, бахрома (см. ниже).
Вершина: лезг. кіукі, таб. кіакі (и кончик), агул, кіеків, кіукі (бурш.), рут. кіаь , кіекі (шин.), буд. кіекі «кончик». Ср. Талибов 1960; 300; Бокарев 1961: 74; Лексика 1971: 179-180; Загиров 1987: 81. Слово имеет заукоизобразительную природу. С.Л.Николаев и С.А.Старостин [1994: 733] сопоставляют с чам. иип; абх. а-а" «угол», восстанавливая, соответственно, северокавказскую редуплицированную основу wejzie . Это значение передается редуплицированной основой и в картвельских языках, ср. dud [Климов 1964: 75]
Большой камень, валун: лезг. хвах, рут. (мюхр.) хвах «горб», арч. хонх. Ср. Хайдаков 1973: 71; Загиров 1987: 81. Экспрессивная лексема, обозначающая предмет большой величины. С.Л.Николаев и С.А.Старостин [1994: 1070] сопоставляют с абх. »a"w, абаз. "aqwU «камень», восстанавливая, соответственно, северокавказскую нередуплицированную основу »emqwV (- »wemqV ). Если принять данную реконструкцию, редупликация в лезгинском материале оказывается результатом фонетических изменений.
Песок: таб. (хив.) симс, цах. соц, арч. сарси. Ср. Загиров 1987: 87. Лексема, обозначающая сыпучее вещество, сосоящее из мелких фракций, имеет звукоизобразительную природу (не исключено, впрочем, и звукоподражание шуму сыплющегося песка). Внешних соответствий не имеет. В цахурском произошла дередупликация (диссимиляция).
Грязь, жижа: лезг. хурх, арч. xlepxl «слизь», рут. хурх. Лексема имеет экспрессивную звукосимволическую природу, передавая неприятные ощущения. Внешних соответствий не имеет.
Волдырь: лезг. курккур, агул куркур, крыз. гыргыр «нарыв». См. Загиров 1987: 86. Звукоизобразительная основа, передающая идею «круглый».
Ворс, бахрома: лезг., таб. чіичі «ворс», рут. чіичі «перья лука», крыз., будух. чіичі «вид растения», удин, чъчъочъик «бахрома» (?). См. Загиров 1987: 87. В удинском (экспрессивный ) суффикс -к. Экспрессивная звукоизобразительная основа.
Лепешка: рут. кіикіер, арч. кіуркіуни «хлеб в виде калача», крыз. кіукі, буд. кіукі. Ср. Талибов 1980: 289; Загиров 1987: 84. Как и общедагестанское название булки, лепешки (см. выше) слово первоначально относилось (и относится?) к детской лексике. С.Л.Николаев и С.А.Старостин [1994: 736] сопоставляют с хин. ии, абх. а-0аа г, восстанавливая, соответственно, северокавказскую нередуплицированную основу w—
Седло: лезг. пурар, таб. пирпйир, агул, nylpap, рут. папыр, пьііпьііир (хнюх ) (?). Ср. Хайдаков 1973: 88; Талибов 1980: 277; Загиров 1987: 85. Редупликация вызвана семантикой слова: налицо ярко выраженная идея парности, которая также передается формантом множественного числа -ар, -йир, -ыр. В лезгинском и агульском, видимо, произошла дередупликация. Редуплицированный характер основы подтвеждается наличием редупликации в другом слове с тем же значением, отмеченным в андийских и цезских языках: анд. кьіекьіил, бежт. кьаркъен (тляд.) и др.
Похожие диссертации на Редупликация в лезгинских языках
