Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Переводоведение и лингвистика 6
1.1. Переводоведение как часть контрастивной лингвистики 6
1.2. Теория и практика художественного перевода 18
1.3. Специфика переводов Маяковского 37
Выводы по первой главе 41
ГЛАВА 2. Поэзия Маяковского в английских переводах .43
2.1. Стихи о советском паспорте .44
2.2. Сергею Есенину 56
2.3. Бруклинский мост 73
2.4. Хорошее отношение к лошадям 89
2.5. Лиличка! Вместо письма 95
2.6. Адище города 104
Выводы по второй главе 115
ГЛАВА 3. Поэзия маяковского во французских переводах 117
3.1. Стихи о советском паспорте 118
3.2. Сергею Есенину 127
3.3. Разговор с товарищем Лениным 144
3.4. Облако в штанах» (отрывки) .152
3.5. Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче. 159
3.6. Послушайте .174
Выводы по третьей главе 185
Заключение 186
Библиография
- Теория и практика художественного перевода
- Специфика переводов Маяковского
- Хорошее отношение к лошадям
- Облако в штанах» (отрывки)
Теория и практика художественного перевода
Контрастивная лингвистика (сопоставительная, конфронтативная) как самостоятельная дисциплина – одно из наиболее молодых направлений в современном языкознании. Традиционно зарождение контрастивной лингвистики связывают с выходом книги Роберта Ладо «Linguistics across Cultures» [Ладо 1989]. Описанные в ней методы сравнения двух систем языка (родного и иностранного) дают ключ к изучению языков (выявление трудностей в процессе изучения, опора на систему родного языка как на сходную или наоборот). Совместно с Чарльзом Фризом, американским лингвистом-структуралистом, Роберт Ладо выдвинул гипотезу о том, что изучение языка связано с проникновением в культуру его народа. Но метод Фриза – Ладо, несмотря на неоспоримость его основных постулатов, учитывал только один аспект – устную речь.
Несмотря на значимость данной работы для развития сопоставительной лингвистики, нужно иметь в виду, что «контрастивная лингвистика … восходит к древнейшим заботам языковедов» [Гак 1989: 5].
Практически сопоставление (сравнение) языков применялось давно: в двуязычных толковых словарях, при составлении учебных пособий по иностранным языкам, при переводе научных, официально-деловых, дипломатических и художественных текстов. Приемы сопоставления применялись также в сравнительно-историческом и типологическом языкознании, которые, как известно, возникли уже в конце XVIII – начале XIX века: труды Готфирда Гердера, Франца Боппа, Якоба Гримма, Расмуса Раска, Вильгельма фон Гумбольдта, Августа Шлейхера, А.Х. Востокова, Й. Добровского и др. (см. [Березин, Головин 1979, Васильев 2007, Попова, Стернин 2004 и др.]), хотя главной задачей сравнительно-исторического языкознания было сравнение истории тех или иных свойств родственных языков, а главной задачей типологического языкознания – системная типология языков, независимо от их исторического развития (подробнее см. [Кацнельсон 1986, Макаев 1977, Солнцев 1978, Успенский 1965 и др.].
Например, В.Д. Аракин пишет, что «общая типология занимается изучением общих проблем, связанных с выявлением суммы сходных и различных черт, характеризующих системы отдельных языков мира» [Аракин 1979: 7]. Он отмечает, что «в отличие от сравнительно-исторического метода, основывающегося на исследовании генетически общих явлений в родственных языках, в типологии широко используется сопоставительный метод, сущность которого заключается в отыскании и определении явлений и фактов ряда языков, имеющих тождественные функции, независимо от того, являются ли сопоставляемые языки генетически родственными или нет» [Аракин 1979: 62].
В.Н. Ярцева считает целью типологического описания языков мира «выявление суммы сходных и различных черт, характеризующих их системы», и подчеркивает, что «важно не только наличие в данном языке какого-либо приема или отношения, но и то место, которое занимает данный языковой факт в общей схеме распределения приемов и отношений, характерной для исследуемого языка» [Ярцева 1967: 203-204].
Э.А. Макаев утверждает: «...для построения типологической грамматики весьма существенным оказывается установление и отбор на основе принципа иерархии типологических констант, или типологических изоглосс, всех уровней языка, позволяющих в своей совокупности выявить соотношение таких языковых признаков, которые разделяются всеми или большинством языков, и таких признаков, которые свойственны лишь нескольким языкам (или даже одному языку), что и позволяет определить структурный облик соответствующего языка» [Макаев 1964: 11].
Современная теория универсалий (универсальных свойств языка и их типов) как часть типологического языкознания также широко использует приемы контрастивной лингвистики. Лингвистический энциклопедический словарь дает следующее определение универсалий: «Языковые универсалии – свойства, присущие всем языкам или большинству из них. Теория языковых универсалий рассматривает: 1) общие свойства всех человеческих языков в отличие от языков животных; 2) совокупность содержательных категорий, теми или иными средствами выражающихся в каждом языке. Например, во всех языках выражены отношения между субъектом и предикатом, категории посессивности, оценки, определенности / неопределенности, все языки знают членение на тему и рему; 3) общие свойства самих языковых структур, относящиеся ко всем языковым уровням» [ЛЭС 1990: 535].
Так как лингвистические универсалии представляют собой наиболее существенные свойства, то трудно не согласиться со словами Б.А. Успенского, который пишет: «…зная типологические отношения, исследователь по некоторым закономерностям может восстановить целую систему» [Успенский 1970: 18].
Дж. Гринберг, Ч. Осгуд, Дж. Дженкинс понимают под универсалиями «обобщенные высказывания о тех свойствах и тенденциях, которые присущи любому языку и разделяются всеми говорящими на этом языке» [Гринберг, Осгуд, Дженкинс 1970: 31].
В своей работе «Контрастивная лингвистика» И.А. Стернин отмечает, что «языковая универсалия – это свойство, присущее всем языкам или большинству из них» [Стернин 2006: 7]. Универсалии, по мнению ученого, «могут выделяться на основе того языкового уровня, с которым они соотносятся. При таком подходе выделяются три основных типа универсалий – фонетические, грамматические и семантические» [Стернин 2006: 8].
С.Г. Шафиков связывает лингвистику универсалий с лингвистической типологией. Под языковыми универсалиями он понимает «изоморфные корреляции между свойствами идеального мирового языка и свойствами всех или большинства языков» [Шафиков 2005: 57].
Специфика переводов Маяковского
Интерес к изучению переводной литературы был всегда. С появлением первых переводов возникли споры по поводу их качества, начали определяться основные переводческие принципы, обозначились тенденции и перспективы развития. Традиционно возникновение науки о переводе относят к середине XX века, так как к этому времени определились проблемы и вопросы, относящиеся к лингвистическим аспектам перевода (до этого считалось, что перевод не относится к кругу вопросов, изучаемых языкознанием).
Одним из вопросов, непосредственно относящихся к нашему исследованию, является вопрос, касающийся роли и значения переводчика в процессе перевода. Во все времена существовали споры «о допустимости буквального или вольного перевода, о необходимости сохранить в переводе то же воздействие на читателя, которым обладает оригинал, и т.п.» [Комиссаров 1990: 14].
А.Н. Паршин пишет, что «требования полноценной передачи смысла и стиля оригинала и полноценности языка перевода составляют основу многих нормативных концепций перевода в более ранние эпохи и вплоть до последнего времени» [Паршин 2000: 8]. Таким образом, «переводчику художественных текстов общество как бы отводит роль посредника в адаптации исходного знака к условиям иноязычной культуры» [Казакова 2001: 54]. Но на практике достижение этого кажется достаточно трудным заданием, так как всегда встает вопрос об индивидуальности переводчика, его видении и его восприятии. Например, В.С. Виноградов отмечает, что «парадокс обусловленных индивидуальностью переводчиков стилевых черт заключается в том, что они нежелательны, но неизбежны» [Виноградов 1978: 66]. Напротив, А.В. Федоров не считает этот фактор нежелательным и добавляет, что «объективность перевода и сильная индивидуальность переводчика не только совместимы, но и предполагают одна другую» [Федоров 1983: 326].
Г.Д. Томахин указывает, что перевод – это «не только соприкосновение двух семантических систем со своими национально-культурными свойствами, но и контакт представителей двух лингвокультурных общностей, каждый со своим мировосприятием и определенным фондом культурного наследия: фоновыми знаниями, речевым этикетом, морально-эстетическими нормами и под.» [Томахин 1997: 130]. Следовательно, «предполагается также, что переводчик в равной (или почти равной) степени владеет как исходной, так и переводящей культурами» [Казакова 2001: 8]. Поэтому вполне логично утверждать, что «первым и абсолютно необходимым требованием к переводчику в процессе межъязыковой коммуникации является «профессиональное двуязычие» [Цвиллинг 1994: 129]. При этом, «рассматривая перевод как акт двуязычной коммуникации, важно учитывать различия культур ее участников. Проблемы перевода не только «билингвистичны», но и «бикультурны» [Гудий 2012: 101]. В.И. Хайрулин считает переводчика человеком, «который сформировался в определенном языке и является продуктом определенной языковой и социальной среды» [Хайруллин 2009: 192]. При этом нужно отметить, что «переводчик лишь в редких случаях бывает «чистым» билингвом: как правило, только один из языков является для него родным. Это накладывает определенные ограничения на возможности переводчика» [Казакова 2001: 89]. Исходя из этого таких переводчиков можно условно разделить на две группы: переводчики, переводящие на свой родной язык, и переводчики, переводящие на неродной язык. Ю. Найда пишет о таких переводчиках, что «национальные» переводчики … , как правило, склоняются к исходному языку, которым они овладели. Переводчики-иностранцы склоняются к языку-рецептору» [Nida 1975: 97]. Стоит заметить, что «существует также и такая точка зрения, согласно которой представители некоторых культур обнаруживают нечто вроде комплекса неполноценности по отношению к своей культуре и благоговеют перед всем инокультурным» [Комиссаров 1980: 28].
Французские лингвисты четко выделяют две противоположные точки зрения относительно позиции переводчика в двуязычной коммуникации: «источник-позиция» (“sourcistes”) и «цель-позиция» (“ciblistes”) [Gery 2008: 49].
В соответствии с первой (когда главная роль отводится оригиналу как источнику), главным для переводчика становится форма оригинала. Переводчик должен сохранить все стилистические элементы, набор выразительных средств, в крайнем случае даже подчинить язык перевода форме оригинала и добиться максимально точного воспроизведения формы и содержания оригинала.
Вторая же теория (когда главное – донести до читателя смысл оригинала) подразумевает создание адекватного текста с точки зрения читателя: переводчик допускает замены культурно-окрашенных слов на аналогичные в языке перевода. Таким образом, точность слов уступает место стилистике текста. Естественная идиоматическая форма на языке перевода, максимально точно передающая смысл оригинала, – вот основная цель приверженцев данной теории.
Хорошее отношение к лошадям
В первой главе мы достаточно подробно рассмотрели виды переводческих трансформаций, которые применяются при переводе художественных текстов. Но нужно отметить, что в чистом виде они никогда не встречаются. Переводчик не может просто взять и решить, что в данном фрагменте текста он будет использовать добавления, а в другом – метонимический перевод. На практике все способы перевода используются комплексно. Таким образом, в отдельно взятом (ой) предложении / строке / строфе / словосочетании мы всегда находим совокупность переводческих трансформаций (лексических, грамматических, стилистических и под.), которые, переплетаясь между собой и дополняя друг друга, наиболее полно и объёмно передают художественную образность и авторский замысел текста. В связи с этим логичнее исследовать не только формальную сторону перевода, но и указанные аспекты.
Е.С. Кубрякова пишет, что любой «текст, содержащий информацию, рассчитан на понимание, а значит, на извлечение этой информации» [Кубрякова 2004: 517]. И очень важно, чтобы переводчики точно передавали не только образную систему Маяковского, но и многогранность таланта поэта. Именно правильное понимание произведений Маяковского переводчиками является ключом для восприятия и понимания его творчества иностранными читателями. Сам поэт в предисловии к сборнику своих польских переводов (1927) писал: «Переводить поэзию дело нелёгкое, особенно мои стихи. … Одна из главных причин, по которой мои стихи переводить так сложно, состоит в том, что я часто использую бытовой, разговорный язык. Мои строфы можно по-настоящему понять только понимая всю основополагающую систему языка, потому что некоторые вещи, вроде игры слов и каламбуров, почти непереводимы» (приводится по [Триоле 1939]).
В данной главе мы анализируем шесть английских переводов стихотворений В.Маяковского: «Стихи о советском паспорте», «Сергею Есенину», «Бруклинский мост», «Хорошее отношение к лошадям», «Лиличка!», «Адище города». Все переводы выполнены советским переводчиком Дорианом Роттенбергом, работы которого отличаются от аналогичных (в процессе подготовки материалов исследования нами было изучено более 60 английских текстов). И дело не только в доскональной передаче образных и стилистических оттенков оригинала с использованием всевозможных средств языка перевода, но и в сохранении ритма, «лесенки», рифмы. Причем последняя часто сохраняется во многих переводах, выполняемых русскими переводчиками. Например, Евгений Соколовский (так же, как и Д. Роттенберг, переводящий русскую поэзию на английский, неродной, язык) подчеркивает: «рифмой манкируют чаще, чем другими атрибутами стиха, объясняя свой выбор тeм, что рифмовать на английском крайнe трудно. Хочу добавить: трудно, но не невозможно! … Отказ от рифмы – то же самое, что идти на попятную, плыть по течению, а не против, не прилагать тех усилий, без которых стихотворение никогда не состоится» [Соколовский http://www.stosvet.net/4/sokolovski/index.html].
Для удобства восприятия текст Маяковского и его английский перевод приводятся параллельно1. Ниже располагается подстрочный обратный перевод, выполненный непосредственно нами. Далее дается доскональный комментарий к художественному переводу. В некоторых случаях подстрочный перевод слегка видоизменен (в соответствии с нормами русского языка), но данные изменения отражаются в большинстве случаев на синтаксисе (и лишь в исключительных примерах – обусловленных нормами сочетаемости – на лексике). Как мы уже отмечали, нас интересуют не отдельные трансформации, а их взаимодействие друг с другом. На основе учёта этого «межтрансформационного сотрудничества» возможно делать выводы об адекватности переводов.
Внешнее оформление текстов приводится в соответствии с оформлением переводов. «Стихи о советском паспорте» («My soviet passport») написаны в начале июля 1929 года и сданы поэтом в журнал «Огонек». Считается, что они были опубликованы лишь после смерти – 30 апреля 1930 года. Но на самом деле стихи опубликованы в сборнике «Туда и обратно» в конце 1929 года. Публично впервые поэт читал это стихотворение 21 июля 1929 года в Сочи. В дальнейшем оно звучало на всех авторских вечерах вплоть до последнего, состоявшегося 9 апреля 1930 года, то есть за пять дней до гибели поэта. «Стихи о советском паспорте» являются, пожалуй, одним из самых известных произведений Маяковского. Написанное за год до смерти поэта, оно наполнено презрением к внешней политике и обличением бюрократической системы. Патриотические чувства поэта передаются с помощью сатиры и юмора. Обилие в языке оригинала новообразований и экспрессивно-оценочных выражений требует кропотливой работы переводчика.
В первую очередь нужно обратить внимание на название: «стихи о советском паспорте» в переводе превратились в «мой советский паспорт». С одной стороны, смысл на первый взгляд тот же, но у Маяковского название звучало более ярко и торжественно (несмотря на то, что речь шла о его паспорте)1.
В первой строке фраза Я волком бы выгрыз бюрократизм трансформировалась в I d rip out bureaucracy s guts, I would «я бы выдрал все внутренности бюрократизма». Переводчик, решив изменить лексический состав строки, оставил кровожадный образ, усилив его повторением модального глагола would. В следующем предложении Маяковский употребил просторечное слово нету, стилистический оттенок которого в переводе выражается разговорным словосочетанием good riddance! «тем лучше!» (в зависимости от контекста, good riddance! может иметь значения «скатертью дорога» или «хорошо, что избавились!»). Разговорное выражение катись к чертовой матери поэт преобразовал в к любым чертям с матерями катись. Эту поэтическую неточность переводчик компенсирует аналогичным приемом: использует вместо устойчивых выражений scram to hell, damn you!, go to hell и т.п. искусственно созданное сочетание pack off to very hell «отправляйся в ад». Это сочетание максимально точно передает смысл оригинала. Old paper переводится не только как «старая бумага» (привычное нам значение), но и как «макулатура»: так передается уничижительность значения лексемы «бумажка». Что касается последнего сочетания слов но эту…, то тут нужно отметить, что в оригинале по словоформе эту мы легко понимаем, что речь идет о бумажке (как существительном женского рода). В английском языке категории рода нет, поэтому переводчик вводит уточнение this one, что дает возможность считать данные выражения эквивалентными.
Облако в штанах» (отрывки)
«Адище города» («Great big hell of a city») – урбанистичная фантасмагория, созданная Маяковским в 1913 году. Поэту, родившемуся в небольшой грузинской деревушке, всегда был чужд город, он никак не мог привыкнуть к этому «аду цивилизации». Стихотворение состоит практически из одних метафор, через которые автор передает свое видение города. При этом Маяковский полностью меняет систему романтических символов (например, луна и солнце предстают перед читателем совершенно в другом значении), употребляет экспрессивные новообразования, свободно используя словообразовательные ресурсы русского языка.
Адище города окна разбили Windows split the city s great hell на крохотные, into tiny hellets— сосущие светами адки. vamps with lamps. Рыжие дьяволы, The cars, red devils, вздымались автомобили, exploded their yells right in your ear, над самым ухом взрывая гудки. rearing on their rumps. «Окна разбили огромный ад города на крошечные адки – хищников с лампами. Автомобили, рыжие дьяволы, разрывали свои гудки прямо в ваше ухо, вставая на дыбы». Так начинается стихотворение «Адище города». Уже даже в названии Адище города присутствует неологизм. Суффикс -ищ- сразу отправляет нас к таким словам, как чудище, страшилище, лапища, ручища. В любом случае, значение этого слова мы понимаем, как «огромный ад». Точно так же и с крохотными адками – суффикс -к- на наш взгляд совсем не нуждается в комментариях. Посмотрим, как справился с этими новообразованиями переводчик. Роттенберг перевел неологизм адище описательно – Great big hell of a city «Огромный ад города». Мы видим, что суффикс -ищ- выражен определением great, что означает не только «великий», но и «огромный». А вот с адками будет посложнее. Примеров с суффиксом -et- со значением «маленький» мы не нашли, но в английском языке есть суффикс -ette- как раз именно с таким значением (ср. kitchenette - «кухонька», snackette – «очень маленькая порция еды» и т.д.). Исходя из этого, можно предположить, что -et- это сокращенный вариант суффикса -ette-.
А там, под вывеской, And there, under the signboard где сельди из Керчи — with herrings from Kerch сбитый старикашка an old man, knocked down, шарил очки stooping to search for his specs, и заплакал, sobbed aloud когда в вечереющем смерче when a tram with a lurch трамвай whipped out its eyeballs с разбега взметнул зрачки. in the twilight splurge. «А там, под вывеской, где сельди из Керчи, старик, сбитый с ног, ссутулившийся в поисках своих очков, громко зарыдал, когда трамвай, рванувшись, внезапно взметнул зрачки в сумрачном потоке»
В английском языке очень многие значения глаголов зависят от предлогов стоящих рядом с ними. Это так называемые фразовые глаголы. То есть, например, если глагол to knock переводится как «стучать», то knock down – уже «сбить с ног». Нужно отметить также, что такое колоритное определение как «старикашка» переведено на английский нейтральным old man «старик», но переводчик компенсировал это стилистическое опущение, употребив разговорное specs вместо spectacles или glasses. Кстати, specs переводится не просто как «очки», а именно как «очки, которые помогают людям видеть», то есть корректирующие зрение. Глагол шарить подразумевает «искать что-либо наощупь». Английский же глагол to search не имеет такой дополнительной семы. Поэтому переводчику необходимо было уточнение: «ссутулившийся». С помощью добавления был сохранен и передан образ сгорбившегося, растерянного старика, ищущего свои 106 очки. В результате мы видим, что в данном конкретном примере абсолютно все приемы, используемые переводчиком, направлены на воссоздание образа, нарисованного автором. В дырах небоскребов, In the gaps between skyscrapers, где горела руда full of blazing ore, и железо поездов where the steel of trains came громоздило лаз — clattering by, крикнул аэроплан и упал туда, an airplane fell with a final roar где у раненого солнца into the fluid oozing from вытекал глаз. the sun s hurt eye. «В щелях между небоскребами, полными горящей руды, куда приближалась с грохотом сталь поездов, аэроплан упал с последним ревом в жидкость, вытекающую из раненого глаза солнца».
В данном отрывке в двух случаях переводчик использует преобразование сложноподчиненного предложения в простое (в первой строке и в последних двух). Метафора в дырах небоскребов передана на английском описательно – in the gaps between skyscrapers «в щелях между небоскребами» (этот же прием мы видим в последней строке: у раненого солнца вытекал глаз – the fluid oozing from the sun s hurt eye «жидкость, вытекающую из раненого глаза солнца»). Что касается железа поездов, то в переводе оно конкретизировалось в the steel of trains «сталь поездов». При этом нужно отметить, что встречаются и обратные случаи перевода (ср. стальная лапа – iron arch «железная арка». –«Бруклинский мост»).
Глагол крикнуть в русском языке несет в себе значение единичного действия. Для того чтобы подчеркнуть этот момент, переводчик использует вместо метафоры крикнул экспрессивный эквивалент этого слова a roar «рев» и лексическое добавление final «последний».
Первые две строки почти эквивалентны оригиналу, за исключением метонимического the blanket of lights «одеяло фонарей» (ед.ч. вместо мн.ч.) и описательного night loved itself out «ночь излюбилась» (но в данном случае это вынужденная мера переводчика, так как аналогичное новообразование могло бы быть непонятным читателю).
В последних двух строках имеются экспрессивно-оценочные добавления (the sorriest of sights «печальнейшее из зрелищ» и unwanted old junk «ненужный старый хлам»). При этом переводчик опустил местоименное наречие где-то. Предлог beyond означает не только «за», но и «по ту сторону», а также, в некоторых случаях, «на расстоянии». Англоязычный читатель скорее всего сразу поймет, что beyond the street-suns – это неизвестно где (что подчеркивается не только предлогом beyond и новообразованием street-suns, но и последующим глаголом to sink, который помимо значения «опускаться» переводится и как «предать забвению»).
Подведем общий итог проделанному анализу стихотворений Маяковского. Отметим следующие особенности их перевода на английский язык. 1) Лексические добавления. Предпосылками к использованию этого типа преобразований могут служить следующие факторы: Распространение образа оригинала: чиновник – a customs official «таможенный чиновник» («Стихи о советском паспорте»), сдают паспорта – folks hand in their passports «люди вручают свои паспорта» (там же), вот эта стальная лапа — this mile-long iron arch «эта железная арка длиной в милю» («Бруклинский мост»), и все ей казалось – она жеребенок – she felt a colt — just two years «она чувствовала себя жеребенком – всего лишь двухлетним» («Хорошее отношение к лошадям»), выбежать – rush out, raving «вырваться, в бреду» («Лиличка!»).
Введение оборотов, которых нет в оригинале: the sorriest of sights «печальнейшее из зрелищ» («Адище города»), unwanted old junk «ненужный старый хлам» (там же), as if rocked by a ship «как будто на корабле» («Стихи о советском паспорте»), what the devil are these geographical novelties? «на кой черт тут эти географические новинки?» (там же), like cows chew cud «словно коровы жуют жвачку» («Сергею Есенину»), red runnels from your slashed-up wrist-veins flow «красные ручейки текут из ваших взрезанных вен на запястье» (там же).
Введение лексических добавлений в однородные ряды: переделать – reset, rebuilt, remade «восстановить, перестроить, переделать» («Сергею Есенину»), разляжется в холодных водах can plunge into water, get cooled and rested «может погрузиться в воду, остыть и отдохнуть» («Лиличка!»), the ring and glitter (там же), sun and balm (там же).
