Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Генезис и особенности волшебной литературной сказки в культуре 23
1. Исторические корни волшебной литературной сказки 23
2. Онтология сказочной реальности 48
Глава II. Социальные функции волшебной литературной сказки 75
1. Социальные основания и взаимосвязь утопизма и магической реальности 75
2. Социокультурный смысл и назначение волшебной литературной сказки 101
Заключение 129
Библиография 132
- Исторические корни волшебной литературной сказки
- Онтология сказочной реальности
- Социальные основания и взаимосвязь утопизма и магической реальности
Введение к работе
Актуальность темы. Масштабность, драматизм и глубокая противоречивость социальных изменений в последние десятилетия уходящего века обусловливают глубокий интерес к исследованию их причин и оснований. Отечественное обществознание оказалось в весьма затруднительной ситуации. Кризис политического режима в России стал не только своеобразной критикой его ценностно-мировоззренческого обоснования, но и отражением глобального кризиса новоевропейского социокультурного универсума, фундаментальных ценностей, определяющих отношение человека к миру, понимание им своего места и назначения. Духовная ситуация нашей эпохи ставит перед отечественной философией задачу создания новых ценностей, мировоззренческих ориентиров, поскольку именно в сфере философии разрабатываются универсальные "меры" культуры, всеобщие нормы освоения мира, способы осмысления духовного и практического опыта человечества. Для этого необходимо переосмыслить прошлый мировоззренческий опыт, провести критический анализ оснований наличных ценностей культуры, сформулировать альтернативные ценностные установки. Одной из причин упадка европейской культуры является сциентистки-прагматическая мировоззренческая ориентация, логическим выводом и практическим следствием которой становятся разобщенность, эгоизм и индивидуализм как норма бытия человека в мире. Абсолютизация науки и признание научного мировоззрения в качестве универсального основания культуры приводит к разрыву глубинных, неформализуемых общественных связей, обострению процесса отчуждения, к потребительскому отношению человека к природе, к другому человеку, к потере им самого себя. В конечном счете тотальная рационализация общественных отношений становится метафизическим обоснованием насилия как универсального и наиболее эффективного способа достижения общественно значимых, научно обоснованных целей. Обретая иллюзорную свободу в познанном и созданном им предметном мире, человек попадает в жесткую зависимость от анонимных, отчужденных общественных сил, подавляющих личность. Результатом подобного отчуждения становится чувство бессилия, потеря смысла жизни и отчаяние одиночества. Таким образом, современная историческая практика предстает своеобразным опровержением сциентизма в качестве ведущей ценностной установки и ставит перед человечеством задачу поиска новых смысложизненных программ. В связи с этим представляется эвристически эффективным использование опыта антисциентисткой мировоззренческой традиции для исследования волшебной литературной сказки как важнейшего способа формирования ценностной ориентации на сотрудничество, солидарность, единение реально разобщенных индивидов.
Магическая реальность волшебной литературной сказки создает аксиологическую модель бытия, в которой мерой и нормой индивида становится не абстрактная всеобщность научных категорий, а другая индивидуальность, конкретность, представленная личностью сказочного героя. Через переживание магической реальности строится и транслируется Персоналистический Универсум, мировоззренческим ядром которого является Личность. Образы сюжетного ряда современной литературной волшебной сказки существуют в особом символическом контексте, что делает ее открытой для бесконечных интерпретаций, воспроизводящих в переживании читателя парадигму творчества. В переживании и интерпретации волшебного сюжета создается реальность со-творчества, что и позволяет сохранить и воспитать важнейшую культурную потребность -потребность быть личностью. Именно поэтому литературная волшебная сказка становится важнейшим способом воспитания человека не только в детстве, но и в течении всей его жизни.
Степень разработанности проблемы. Исследование социокультурной обусловленности гносеологических феноменов от мифа до современных научных теорий достаточно разработанная и вызывающая неизменный интерес область современного философского знания. Работами отечественных исследователей мифа (А.Ф.Лосева, Е.М.Мелетинского, В.Н.Топорова), гносеологического механизма воображения и фантазии (О.В.Лармина, Л.С.Коршуновой), специфики художественного творчества (Л.С.Выготского, Л.Н.Столовича, М.С.Кагана), диалогического аспекта культуры (М.М.Бахтина), символа и его роли в культуре (А.М.Коршунова, Мантатова) задан теоретический контекст и методологическая база изучения волшебной литературной сказки, как специфического социокультурного феномена, его роли в развитии общества.
Традиционно волшебная литературная сказка в сфере гуманитарного знания рассматривалась в качестве предмета литературоведческого, а не философского анализа. Однако в контексте философских исследований творчества, свободы, личности волшебная литературная сказка может быть рассмотрена в более широком плане как своеобразная аксиологическая модель бытия человека в мире, как важнейший социокультурный опыт личностной идентификации, что в свою очередь, расширяет эмпирический базис и содержание философских категорий, а следовательно, и их эвристические возможности в качестве принципов анализа общественных явлений. Кроме того результаты подобного исследования в значительной мере позволят уточнить представления о причинах мировоззренческого кризиса, а соответственно, и сделать выбор более эффективных способов его преодоления.
Теоретической базой диссертационного исследования стали труды зарубежных и отечественных философов: М.М.Бахтина, Г.С.Батищева, Р.Барта, Н.А.Бердяева, В.С.Библера, М.Бубера, Х.-Г.Гадамера, П.С.Гуревича, В.Дильтея, Г.Зиммеля, Л.Г.Ионина, И.А.Ильина Э.Кассирера, Г.Г.Кириленко А.М.Коршунова, С.Кьеркегора, А.Ф.Лосева, М.А.Лившиц, Ю.Лотмана, Л.Б.Логуновой, Ф.Ницше, К.Маркса, Е.М.Мелитинского, Э.Мунье, Х.Ортеги-и-Гассета, М.И.Панова, В.Я.Проппа, Ж.-П.Сартра, В.С.Соловьева, В.Н.Топорова, К.Хюбнера, М.Хайдегера, О.М.Фрейденберг, Э.Фромма, М.Фуко, В.Ф.Эрна Ф.Шиллера, М.Элиаде, Ф.Шеллинга, П.Д.Юркевича, К.Ясперса, а также литературоведческие работы и произведения писателей сказочников XIX и XX веков. Эти работы в значительной мере определили мировоззренческую и теоретическую позицию, методологию, характер и направление диссертационного исследования.
Методологические основания диссертации представлены принципами историзма, системности, социальной обусловленности познавательных и ценностных феноменов. При этом автор опирался на марксистскую, персоналистскую и экзистенциалистскую традиции анализа ценностно-мировоззренческой ориентации личности с учетом методологии и результатов культурологического и специально-научного исследований. Подобный интегративный подход, примененный в исследовании волшебной литературной сказки как мировоззренческого фактора позволяет преодолеть абстрактность философского анализа (и в определенном смысле оторванность от реалий культуры) и ограниченность («профессиональную замкнутость») конкретно-научного изучения, рассмотреть предмет диссертационного исследования в различных, взаимодополняющих аспектах, и тем самым выйти к горизонту новых теоретических обобщений.
Актуальность проблемы и степень ее научной разработанности определили тему, цель и задачи данной диссертации.
Целью диссертации является социально-философское исследование волшебной литературной сказки как феномена культуры.
Для достижения данной цели в диссертации необходимо было поставить следующие задачи:
1) вычленить специфические особенности функционирования сказочной реальности в исторически определенных типах мировоззрения;
2) определить гносеологический статус метафоры в онтологии сказочной реальности;
3) выявить социальные основания взаимосвязи утопической и сказочной реальности как мировоззренческих факторов;
4) уточнить роль волшебной литературной сказки в процессе личностной идентификации.
Конкретные результаты и их научная новизна.
1. В диссертационном исследовании выявлена зависимость структурных и функциональных особенностей сказочной реальности в зависимости от исторически определенного типа мировоззрения и социальной организации. Показано, что в своем генезисе сказочная реальность структурно подразделяется на фольклорную, морализаторскую и волшебную литературную сказку.
Фольклорная сказка утверждает в устной традиции нормы родового бытия человека и становится своеобразным "учебником жизни" традиционного общества, фиксируя в памяти человечества важнейшие культурные открытия. Фольклорная сказка воспроизводит цикличность натуралистического темпо-ритма родовой витальности традиционного общества, естественную форму связи природы и человека, и тем самым возвращает индивида к древнейшим архетипам мифологического сознания, к истокам культуры.
Фольклорный пространственно-временной континуум через восприятие неизменных структур сказочного сюжета вводит слушателя в генетическую рациональность родового сознания, закрепляя в мышлении индивидов структуру и порядок родового социума в качестве высшей ценности. Стереотипы фольклорных ситуаций, выраженные в неизменных словесных формулах, обеспечивают узнаваемость и понимание фольклорной сказки, и тем самым сохраняют и закрепляют определенные культурные традиции. В сказочных стереотипах представлены организационные принципы патриархального уклада жизни, гарантирующие сохранение и выживание человеческого рода. Невыделенность индивидуального начала проявлена и реализована через «слитность» личностного смысла и общественных ценностей (что и закреплено устойчивостью фольклорного сюжета). Посредством переживания стереотипов фольклорного сюжета родовые витальные структуры, представленные традиционными ценностями, становятся личностным смыслом составляющих общность индивидов. Поэтому фольклорная сказка становится важнейшим элементом традиционного сознания, духовной связью реально разобщенных индивидов раннеклассового общества.
В литературной, (авторской) сказке, появляющейся в Новое время, выражены ценности, нравственные нормы и оценки той эпохи, в которой живет автор. В авторской оценке закрепляются и пропагандируются этические нормы новой исторической эпохи. Этика европейских литературных сказок XYIII-XIX в. основана, как правило, на заповедях христианства, что делает их, в определенном смысле, вариантом моральной теологии. В литературной сказке того времени представлена попытка удержать коллективистские ценности в ситуации тотальной экспансии индивидуализма, создать альтернативный нравственный проект, опираясь на многовековой народный опыт коллективизма, который становится авторитетным доказательством и обоснованием моральных ценностей. В этом контексте этические нормы предстают как система регулятивных идей, идеалов и императивов, выражающих интересы определенных социальных групп и являющихся социальным ориентиром индивида в обществе.
Тем самым рационально-этическая сущность (абстрактная общность) автономных индивидов утверждается в качестве общественной ценности и предстает как личностный смысл добродетельной, и следовательно, счастливой жизни. В сказочной реальности ценностные нормы функционируют как идеальная модель «должного» человека и обеспечивают устойчивость данного типа общества. В силу этого ценности становятся эффективным средством социализации индивида, принципом организации общественной жизни. В них концентрируются желания, стремления, ожидания социальной группы; формируются ее представления о должном будущем, которые становятся критерием оценки наличного бытия. Ценности морализаторских сказок оправдывают и закрепляют определенный порядок и придают исторически-конкретным социальным структурам характер вечности и универсальности. Таким образом, осуществляется своеобразная «светская сакрализация» принципов власти и подчинения, зависимости и свободы, неравенства и справедливости. В ценностях сказочного мира определенная форма социальности предстает как абсолютная норма, ориентируя читателя на должное поведение в "истинном" реальном мире, где этические нормы рассматриваются как непроблематизируемая данность.
К концу XIX века литературная сказка перестает быть моральной аллегорией, апологией своей эпохи. В условиях кризиса европейской культуры, моральных и религиозных ценностей, сказка подвергается тотальной трансформации. В новых сказочных жанрах христианская мораль, рассматривается как симптом тяжелой болезни лицемерного общества, отвергается само существование "правильного мира", к которому можно приобщиться, строго соблюдая общепризнанные и единственно верные нормы и правила.
Формой осознания и условием преодоления кризиса становится сознательный отказ от классического разума и рациональной ценностно-мировоззренческой ориентации. В мировоззрении XIX - начала XX века ставится под вопрос обоснованность самого разума как основания ценностей, в результате истина и доказательство предстают как исторически-конкретный феномен, а не вечный неизменный абсолют. Мир жизненных отношений, утверждаемый морализаторской литературной сказкой в качестве идеальной реальности, разрушается
универсальным парадоксом волшебной литературной сказки, превращается в особую форму художественной реальности, в магическую реальность. Созданная в волшебной литературной сказке сказочная реальность существует по собственным законам, способом ее бытия является процесс сотворчества, эстетического переживания.
В современном обществе волшебная литературная сказка создает аксиологическую модель, в которой человек проявляется как свободно-действующий творческий индивид, как личность в единстве и целостности своего бытия. В акте переживания читатель становится соавтором сказочной реальности; активно включаясь в процесс сотворчества. Тем самым преодолевается индивидуалистическая разобщенность, отчуждение и одиночество, характерные для современного общества. Создавая особый мир (магическую реальность), в котором не действуют законы природной и социальной реальности, разрушая сложившиеся стереотипы смыслов и норм, волшебная литературная сказка включает читателя в процесс смыслотворчества, оставаясь открытой для бесконечного числа личностных интерпретаций.
Научная новизна результата, полученного при решении поставленной задачи заключается в том, что генезис волшебной литературной сказки позволяет понять ее как структурную целостность , укорененную в глубинах человеческого бытия и сознания, определить культурную роль ценностей на каждом этапе развития общества: народная сказка выступает в роли хранителя и носителя культурной традиции, морализаторская сказка представляет- культурные нормы "должного человека", современная волшебная литературная сказка создает культурное пространство становления человека в качестве активной свободной творческой личности.
2. В диссертации показано, что специфика волшебной литературной сказки не проявляется в рамках доминирующего в исследованиях художественных феноменов гносеологического подхода, использующего в качестве их меры и оценки логические критерии. В гносеологическом подходе бытие человека предстает как целесообразная предметная деятельность, регулируемая универсальными рационально обоснованными ценностями, а литературная сказка как аллегория, позволяющая освоить их внерациональными методами. Однако эстетическое переживание сказочного мира невыразимо ни в силлогизмах, ни в языковом опыте повседневности.
Волшебная литературная сказка формирует художественную реальность особого рода - магическую реальность, способом существования и методом построения которой является метафора. С помощью метафоры человек осваивает внешний мир, познает и заново осмысливает его, привносит субъективность в хаос предметов, создавая мир по своему образцу. Метафора становится основой магического мировоззрения, уникальной способности создавать и табуировать слова и имена. В литературной сказке выстраивается особая «ценностная логика», логика непредметного, метафорического мышления,
преднамеренно разрушающая устоявшуюся, традиционную связь слов и вещей. В результате, в сказке слово возвышается до имени, имя до вещи, а вещь - до живого существа. Неоднозначность метафорического мышления разрушает привычный порядок мировосприятия, проясняет первоначальный смысл существующих ценностей и норм, и таким образом конструирует модель парадигмы "творение".
В волшебной литературной сказке метафора является способом интерпретации действительности и служит тем орудием познания, при помощи которого удается достичь самых отдаленных смыслов и значений. Объекты, к нам близкие, легко постигаемые, открывают доступ к далеким и ускользающим понятиям и представлениям. Метафора раздвигает границы мыслимого, обеспечивая доступ к тому, что смутно виднеется на его дальних рубежах. Магический объект сказочной реальности трудно представим, и именно метафора делает его доступным для нашей мысли и воображения, становится не только средством выражения, но и орудием мышления, пробуждая процесс смысл отворчества.
Создание метафорического дискурса возвращает ясность взгляда и формирует желание взглянуть на действительную реальность под другим углом зрения. Именно поэтому сказочник ценит в метафоре то, что отвергает ученый. Научный закон ограничивается констатацией абстрактных компонентов двух объектов, метафора же утверждает полную идентичность двух конкретных вещей, а на основе частичного сходства двух объектов делает ложное утверждение об их полном тождестве. Подобное преувеличение, нарушающее границы истины, придает ей магическую силу. Обращаясь к дотеоретическим мыслительным актам, метафора обнажает витальные отношения человека к миру.
При наличии сказочной жанровой рамки те выражения, которые в любом другом тексте при буквальном прочтении были бы абсурдны, так как описывали бы невозможные в действительности ситуации, в волшебной литературной сказке даже в буквальном прочтении воспринимаются как норма. Практически, сама магическая реальность построена по законам метафоры, а сказочные предметы и существа становятся объективированной метафорой. Метафора "извлекает" признаки из предмета, превращает мир предметов и сущностей в мир смыслов, обращаясь к человеку как к свободному существу, над которым перестает довлеть логика «фактов» действительного мира.
Таким образом, волшебная литературная сказка предстает как метафорическая целостность, конституирующим центром которой является интерпретация. Вне интерпретации метафора не возможна как факт культуры. В процессе интерпретации, метафора разрушает причинно-следственный дискурс, задает проблемное поле новой, метафорической дискурсивной практики, практики «самоизобретения человека» (М.Фуко), тем самым создается новый тип неконтролируемой субъективности.
В сказке закрепляется набор жизненных ситуаций, которые могут быть прожиты в форме игры, создающей своеобразную готовность к оригинальным, незапрограммированным решениям. Игра смыслами составляет основное содержание локуса свободы, представленного современной литературной волшебной сказкой, в тотально-деятельной (материальной) реальности.
В диссертации отмечается, что необходимым компонентом ценностной логики сказочной реальности является конец "счастливой развязки", подтверждающий ценностную значимость свободной творческой ориентации в мире. Сказочный герой живет в проблемных ситуациях, разрешить которые невозможно, основываясь на прошлом опыте, каждое решение есть проявление его собственного выбора, что дает возможность и читателю по-новому взглянуть на действительность. Феномен «счастливой развязки» в этом плане проявляется как символ утверждения (решающий эксперимент) свободной субъективности в качестве культурной нормы, общественной значимости личности, победы смысла над абсурдом.
Научная новизна полученного результата заключается в том, что впервые волшебная литературная сказка рассматривается качестве объективированной метафоры, а сказочный герой как творческий субъект метафорического дискурса. Это позволяет рассмотреть метафору как первичный акт мировоззренческого творчества, как важнейшее гносеологическое отношение, сутью которого является "называние", переименование, в результате которого обнажается неявный, необычный смысл привычных вещей и ситуаций, расшатываются стереотипы восприятия, творится новая смысловая реальность.
3. В диссертации анализируются связь и социальные основания утопии и волшебной литературной сказки в их прогностических функциях, что позволяет более глубоко исследовать социокультурный смысл и назначение волшебной литературной сказки в современном обществе. Установлено функциональное сходство в этом процессе утопии и морализаторской сказки, которыми закрепляется особый тип отчужденного общественного отношения к человеку как к «частичному» индивиду, как к идейной персонификации общественно значимой нормы. Апология отношений полезности, пронизывающих всю современную общественную структуру, наиболее полно отражены в утопиях, которые рассматривают индивида как средство для достижения внешней ему цели, как орудие и материал достижения всеобщей справедливости и благоденствия, а также в морализаторской сказке, закрепляющей эти отношения сказочными образами и средствами.
И утопическая и сказочная реальности удовлетворяют важнейшую общественную потребность в социальном прогнозе, оказывая тем самым существенное влияние на выдвижение социально значимых целей, ценностей и общественных идеалов.
Утопия представляет собой сциентистки ориентированную рациональную конструкцию, ценностную модель усредненного человека, для которого красота подменяется пользой, стремление к истине -благополучием, а счастье покупается ценою свободы. В утопии желаемый образ будущего является выводом из определенной социальной концепции, рассматривающей частные социальные интересы, «волю к власти» определенного социального класса в качестве универсальной природы человека. В универсуме утопии не возникает потребности в свободе, творчестве, самовыражении и самосовершенствовании. Морализаторская сказка также ориентирует на следование моральным императивам, посредством которых представляется общезначимость нравственного действия, объединяющая автономных индивидов в формальную коллективную общность.
Утопизм во всех его исторических версиях рассматривает общество как механическую систему, предполагая, что можно организационными мерами установить совершенный общественный порядок, достигнуть желанной свободы. Однако подобное организованное производство свободы извращает ее суть, побочным следствием такого производства становится хаос и произвол общественной жизни, тщательно скрываемый внешним порядком, и официальными ценностям. Таким образом неявно закрепляется частичность индивида в качестве его универсальной характеристики, извращаются фундаментальные потребности человека в свободе и творчестве, что, в свою очередь становится способом углубления и расширения процесса отчуждения. Потребление, таким образом, утверждается в качестве высшей общественной ценности и жизненной цели индивида, а отчуждение человека предстает как норма индивидуального бытия. Но в современных условиях даже потребление перестает быть предметом личностного выбора, осуществляется по разработанным критериям и стандартам. Престижно-статусное ценностное отношение к миру является превращенной формой свободного ценностного выбора. Отчуждение захватывая сферу ценностного выбора, становится тотальным. Своеобразной мировоззренческой реакцией на тотальность отчуждения является разработка ценностных моделей человека, в которых "бегство от свободы" предстает иллюзорным оправданием отчуждения индивидов и иллюзорным способом его преодоления.
В утопии и морализаторской сказке человек рассматривается как существо, целесообразно преобразующее мир наличного бытия, полагающее и созидающее в этом процессе и свою собственную сущность. В конкретных индивидуальных поступках человек реализует свою рационально познанную сущность, природу, что является необходимой предпосылкой добродетельной, а следовательно, и счастливой жизни. Ценности в таком случае функционируют в обществе как разумно обоснованные нормы социализации индивида, как идеальная модель "должного" человека. Преобразование наличного бытия в перспективе должного осуществляется человеком в сообществе с другими людьми. Способ и форма связи действующих индивидов определяется целью преобразующей деятельности, которая реализуется коллективным субъектом. В силу этого - высшей ценностью и организующим принципом деятельности является коллективизм. Однако в коллективе эгоизм не преодолевается, меняется только его форма. Коллективизм - абсолютная, абстрактная форма эгоизма. В процессе коллективной деятельности индивид не преодолевает свою частичность, а напротив, закрепляет ее в качестве общественно значимой нормы. Коллектив, таким образом, представляет общность (целостность) индивидов (частей), объединенных формальными и внешними для них ценностями. Ценности коллективизма, определяя способ и характер социализации индивидов, исключают возможности формирования целостной, гармонической, свободной, творческой личности.
В любой утопии счастливый и беспроблемный герой лишен потребности самовыражения и самосовершенствования. Свобода в утопии заменяется равенством и отказом человека от выбора и творчества. Характерно, что в утопии нет действующего героя, мы слышим лишь голос рассказчика. Социокультурная функция утопии -критика реального мира, не соответствующего утопическим нормативам, «исправление» общественного устройства на основе научно обоснованного прогноза. По сравнению с утопией литературная сказка -это буйство фантазии, где действуют стойкие духом герои-одиночки. Они не подчиняются общепринятым правилам, не боятся изменить действительность, свобода для них есть способ проявления жизни, где риск, неожиданность, чудо и волшебство - необходимые элементы реальности. Внешне волшебная сказка очень похожа на утопию, однако за внешним сходством стоит глубокое различие социально-культурных функций.
Научная новизна полученного результата заключается в том, что утопическая и художественная реальность в литературной морализаторской сказке рассмотрены как своеобразная лаборатория, в которой создаются и исследуются индивидуалистские и коллективистские модели общественной связи индивидов, ценностные нормы (меры), закрепляющие ограниченное (субъектно-объектное) отношение человека к миру и к самому себе. Тем самым общественные отношения «господство-подчинение», функционируя по законам художественной реальности, получают логико-эстетическую аргументацию, а эстетизация насилия предоставляет им этическую легитимность. Эти социальные функции превращают художественную реальность сказки из эстетического в идеологический феномен.
4. В отличие от утопии и морализаторской литературной сказки магическая реальность в волшебной литературной сказке - продукт и результат свободы и творчества автора-читателя, которых сам жанр волшебной сказки освобождает от необходимости введения аргументов обоснования. Магический мир выглядит странным, в нем не действуют привычные смыслообразующие матрицы, или, напротив, старые смыслы теряют устойчивость и привычность в новом смысловом контексте. Таким образом в смысловом поле магической реальности реализуется стремление индивида ощущать себя субъектом своих действий, выражается его тоска по индивидуальной идентификации, отчаяние из-за ее недостижимости.
Волшебная литературная сказка является своеобразным смыслообразующим ядром новой мировоззренческой парадигмы, разрушающей рационально-деятельностное обоснование ценностных императивов. Социальной основой антисциентистского мировоззрения являются субъектно-субъектные отношения, которые и выражают подлинную природу человека..
Цель и задача литературной сказки как социокультурного феномена -переориентация человеческого сознания и поведения на модус творчества, реализуемого в акте переживания. Сказка должна быть пережита и тем самым прожита, сказочный сюжет разворачивается как деятельность, требующая от читателя личностных усилий и решений. В контексте другого понимания волшебная литературная сказка неизбежно становится либо «несерьезной» литературой для детей, либо формой социальной критики, что приводит к исчезновению волшебной сказки, к превращению ее в нравоучительная историю. Тем самым извращается социокультурный смысл волшебной литературной сказки.
Современная литературная сказка позволяет человеку, сохраняя свою индивидуальность и конкретность, овладеть недоступными для рационального сознания смыслами, и выйти, таким образом, за рамки своей временной ограниченности. Всеобщее "я" становится его собственной "великой реальностью", а "великая реальность" - его собственной индивидуальностью. Человек при этом - не субъективная мера всех вещей, а личность, мерой которой и становится Магический Универсум. В объективном научно познаваемом и утилитарно переживаемом мире индивид видит лишь многократное отражение себя, собственное "эго", почему и не может осуществить себя истинно любящим, любимым и по-настоящему неодиноким.
Ценности свободы и творчества не возникают в причинно-следственном дискурсе, ориентированном на каноны рациональности. В сказке преодолевается субъектно-объектная форма связи (разделенности) человека с миром, возникают иные формы общности свободных индивидов. Метафизическим организующим принципом такого рода социума является любовь. Общение - особая форма субъект-субъектного взаимодействия, в котором индивиды действуют как целостные личности, в социуме общения преодолеваются формы индивидуального и коллективного эгоизма. Свободная индивидуальность, целостная личность становится ценностной нормой и общественным идеалом. Но целостность, т.е. подлинность личности не тождественна автономности, самодостаточности и замкнутости, подлинность личности появляется в движении, в устремленности к другому, в трансценденции. Трансцендентные ценности делают возможным процесс межличностного общения, адекватным способом усвоения и трансляции персоналистских ценностей является «переживание», «вслушивание», «истолкование», «вчуствование». В магическом универсуме общение автор-читатель осуществляется в перспективе ценностей свободы и творчества.
Трансцендирование - это превосхождение индивидом самого себя, что требует от личности самоотдачи, напряжения всех сил. В обыденной же жизни индивиды называют счастьем покой и наименьшую затрату сил. Персоналистский Универсум в сказке представляет собой не внешнее объединение индивидов, а духовное родство личностей, необходимым условием его построения является преодоление эгоизма, разрушающего, а не сохраняющего автономность индивида.
Любовь придает абсолютную ценность конкретной, конечной человеческой жизни и задает подлинно личностное измерение общности людей. В результате возникает не только человечество как солидарное целое, но и подлинные ценности человеческой культуры, новая мораль, нравственность свободы. Отсутствие в культуре ценностей любви -симптом смертельной болезни данного общества (П.Д. Юркевич). Сердце в таком случае предстает как своеобразный "орган" нравственности свободы. Жизнь бессердечного человека регулируется ценностями рационального познания и утилитарной деятельности, в силу чего он находится в ситуации конечного конфликта индивидуального и группового эгоизма. Для него закрыт мир подлинных смыслообразующих ценностней.
Сказка воспитывает важнейшую человеческую потребность потребность в любви, ориентированную не на обладание конечными вещами, а на приобщение к абсолюту, которым невозможно обладать. В любви человек не только становится человеком, но и открывается для себя как человек. Ценности любви, сердца - высшая и абсолютная форма человеческой нравственности, основа этики свободы, противостоящей этике императивов, скрытым смыслом которых, в конечном счете, является защита эгоизма, разъединяющего людей. В реальной жизни столкновение этих двух ценностных ориентации становится трагедией для индивида. В сказке же подобная ситуация представляется как модель ее творческого решения. Ценности любви - ценности, возвышающие индивида до личности, императивные же ценности закрепляют частичность индивида в качестве его сущностной нормы.
Такая любовь сродни сказочному чуду, перед которым отступают различного рода нравственные обоснования: "предназначение человека", "единственный закон", "долг" и так далее. Это чудо - есть творческая деятельность целостной личности, которая проявляется в интеллектуальной и чувственной жизни человека.
В реальности сказки человек способен вновь стать ребенком, который думает, действует и чувствует действительно по-своему. В переживании сказочной реальности человек задает себе собственные смыслы, становится не актером, исполняющим заданную роль в жизненной пьесе, а творцом, автором своей жизни. В акте эстетического переживания человек возвращает утраченную в реальной жизни способность переживать сильнейшие чувства и эмоции: Любовь, Красоту, Смерть. Он вновь обретает чувство трагедии в ее истинном творческом значении.
В реальной жизни человек, испытывает страх перед смертью, что является одной из причин бедности и бессодержательности его переживаний. В сказке человек может переживать смерть, не впадая в тоску одиночества, и способен избежать тем самым отчаяния. Переживая смерть и воскрешение вместе с героем, автор и читатель испытывает потрясение, сравнимое с катарсисом греческой трагедии. В сказке осознание и преодоление смерти , страданий превращается в один из сильнейших стимулов жизни, становится основой человеческого единения и солидарности.
В сказке человек конструирует мир вокруг себя по принципу игры, осуществляя свободу личности в акте творчества. Свобода творчества опирается на условное безоговорочное признание уникальности индивида, но не ограничивается им, более того, индивидуализм рассматривается как противоестественное состояние человека-робота, ограничивающее индивидуальность и свободу. Такое состояние приводит к формированию псевдоличности, которая болезненно защищает свою уникальность, по сути состоит из внешних шаблонов мышления и чувствования. В магической реальности человек преодолевает оковы необходимости и создает условия для органического развития собственной личности, которое возможно в ситуации межличностного общения. Смыслотворчество - важнейший социокультурный акт, в процессе смыслотворчества человек не «отменяет» и не заменяет силлогизмы и императивы, он лишь в каждый момент своей индивидуальной жизни «связывает» их уникальным образом, утверждая тем самым себя как личность, а мир как «Град Бытия» (Э.Фромм). Это и делает волшебную литературную сказку своеобразной мастерской художника, сказочного героя - художником, а его бытие - событием, эстетическим феноменом.
Современная волшебная литературная сказка создает и тем самым сохраняет отдельные островки творчества и свободы в мире всеобщности и причинности, культивирует уважение к уникальности каждого человека и тем самым сохраняет саму возможность творчества и свободы в человеческом обществе. В ценностный установках магической реальности преодолевается прагматизм, эгоизм, одиночество индивида и формируется новая установка на подлинные ценности человеческого бытия: свободу, любовь, красоту, творчество, единство человека с природой , другим человеком и самим собой.
Научная новизна полученного результата заключается в том, что метафорический дискурс волшебной литературной сказки представлен как важнейший способ утверждения социокультурной ценности личности, свободы и творчества, как конституирующий принцип подлинно личностного бытия. Волшебная литературная сказка разрушает логико-императивную модель запрограммированного поведения человека, конструирует универсум творчества, утверждая в качестве общественной ценности, социальной нормы и способа социализации индивидов свободу и ответственность как ее личностный смысл. Тем самым в современном обществе воспитывается важнейшая общественная потребность - потребность стать личностью.
Теоретическая и практическая значимость. Предложенное в диссертации понимание волшебной литературной сказки и полученные результаты позволяет определить ее эстетическую значимость и социокультурные функции. Волшебная литературная сказка создает аксиологическую модель бытия и является эффективным способом формирования ценностной ориентации на сотрудничество, солидарность, свободу и творчество. Полученные результаты могут быть использованы для дальнейшей разработки в философии проблемы личности, свободы и творчества, что в свою очередь может быть использовано в качестве мировоззренческой и методологической основы в искусствоведческих исследованиях волшебной литературной сказки. Результаты диссертации могут быть также применены в общих и специальных курсах преподавания философии и в практике воспитания.
Исторические корни волшебной литературной сказки
Несмотря на безусловные успехи и достижения науки и техники, научный дискурс не становится доминирующим в современной культуре. Напротив, все более возрастает интерес к вненаучным способам мышления, в которых сохраняется способность к личной идентификации. Известный английский писатель Клайв Спепелтон Льюис говорил: "Я написал то, что мне хотелось прочесть. Люди этого не писали, пришлось взяться за перо самому. Облек же я это в форму сказки - истории для детей, так как сказка лучшая в искусстве форма для того, что ты хочешь поведать."1 Действительно, сказочный жанр, семантически не ограничен ( в отличии от логического дискурса), что позволяет взрослому человеку конструировать мир вокруг себя по принципу игры, осуществуя тем самым свободу личности в акте творчества. И если научный дискурс однозначен, понятия его строго определены и исключают интерпретации, то сказка обращается к человеку как к свободному существу, над которым перестает довлеть логика "фактов" действительного мира.
С точки зрения М. Мюллера, волшебные сказки есть последняя ступень в развитии мифов о природе. Действующие в них боги - это персонифицированные явления природы. В эпосе, героической легенде, саге сказания опускаются на землю и очеловечиваются. Совершенные подвиги теперь приписываются древним героям, не богам, а людям, хотя и более могущественным, чем современные. Легенды, в свою очередь, снижаясь еще больше, становятся народными сказаниями, волшебными историями и байками для детей. Предания о событиях, которые относятся к мифической эпохе, предшествующей современному состоянию мира, Н.И. Никифоров в своих исследованиях называет даже не сказками, а "досказками"2, подчеркивая тем самым, что речь идет об очень древнем этапе истории сказки. Содержание такой сказки и мировоззрение "сказочника" полностью совпадают, а волшебная история предстает реальным фактом, который имел место, и подлинность которого не вызывает сомнения ни у слушателя, ни у рассказчика.
На первых стадиях развития сказки "не могло быть и речи о сознательном вымысле, который является характерной чертой классической сказки. Для таких первобытных сказок не характерна стилистическая отточенность, традиционные клише так называемой сказочной обрядности."3 До сих пор у многих народов Крайнего Севера, Мадагаскара, Африки широко распространена вера в подлинность сказочных героев, многие жители племен часто утверждают, что видели их собственными глазами. Эта вера отражается в преданиях, заканчивающихся устойчивым выражением: "говорят старики, а им надо верить",4 а значит то, о чем повествует "досказка" случилось на самом деле.
Первобытные сказки, которые отражали первобытные обряды и мифологические воззрения, несомненно содержали пересказ случаев из жизни людей и, безусловно, как "сказочники" так и слушатели верили в подлинность того, о чем повествовала история. Скорее всего "сказки" возникли как психологически-эмоциональная реакция на действительные события и существовали как "быль", как интерпретация реальных событий в рамках господствующих мифологических представлений, а также трансформировались из самих мифов, подлинность которых еще долгое время не вызывала сомнений. Эти предания становились своеобразным "учебником жизни", закрепляя в памяти человечества культурные открытия. Поэтому сказку можно назвать первой, дорелигиозной философией народа, его жизненной философией, которая изложенна в свободных мифических образах и художественной форме. Именно в народных сказках ставятся " младенчески-филосоские вопросы, которые приводят нас к постановке фундаментальных проблем человеческого бытия и слагаются сказочно-философские ответы на них."5
Как правило, древние легенды изображают подвиги героев как нечто само собой разумеющееся, обыденное (в отличии от целенаправленных чудесных, сверхъестественных действий божества в более поздних сказках), их встречи с духами носят этнографически точный характер. Главный "культурный" герой этих преданий (Ворон, Норка, Заяц Манабуш - у палеоазиатов Севера; Койот, Старик, чудесные близнецы - у североамериканских индейцев; Мауи - у полинезийцев; Тагаро, Кат, То Кабината и То Карвуву - у меланезийцев) обычно совершает полезные для человека поступки: добывает свет и огонь, обучает человека охотничьим приемам, основывает человеческий род, устанавливает нормы и обряды брачных отношений, а также совершает и более глобальные подвиги: возвращает на землю светило, "вылавливает землю из океана" и т.д. Впоследствии мифы о культурных героях и их деяниях оказали огромное влияние на формирование бытовой сказки о животных, а так же волшебных сказок, в которых бережно сохранены архаические сюжеты тотемистических представлений о женщинах-лебедях, лягушках-царевнах, аленьких цветочках, мужьях, обращенных в диких зверей и т.д.
Сказка отражает жизнь народа в самых различных ее аспектах, является синтезом народной мудрости, народного таланта, народного воображения. "Это поэтическое прозрение, сущая реальность и начальная философия, сказка есть как бы всенародная тема для личного сновидения, это ответ все испытавшей древности на вопросы вступающей в мир детской души".6 Но появляется она лишь тогда, когда человек перестает мыслить мифологически, когда чисто поэтический вымысел начинает играть преобладающую роль. Поэтому фольклорная сказка -это историческое явление. Она, как зеркало, отражает процесс разложения патриархального уклада жизни и переход от рода к семье, и тем самым сохраняет дорелигиозный и религиозный опыт, особую национальную проблематику и первоначальную жизненную философию каждого народа.
Сохраняя в себе многие мифические образы и сюжеты, сказка обогащается новыми формами вымысла, обретает часто иронический, шутливый тон, настраивает слушателя на особый лад, отрывает его от обыденной обстановки. Из факта, не вызывающего сомнений, волшебная история превращается в интересный, исключительный и необыкновенный рассказ. Этому способствуют присказки, т.е. устоявшиеся инициальные и финальные формулы, которые приобщают слушателя уже к особой ирреальной атмосфере волшебной сказки.
Онтология сказочной реальности
Для того, чтобы рассматривать литературную сказку как социокультурное явление, необходимо определить, что мы понимаем под термином "волшебная литературная сказка". В первую очередь нужно отметить, что литературная сказка значительно отличается от фольклорной, так как обретает голос автора, отличается тончайшими психологическими оттенками, характер ее героев развивается в процессе повествования, меняется их мировоззрение и т.д. ( что невозможно в народных преданиях). Во-вторых, далеко не каждый рассказ с чудесными превращениями и диковинными событиями может быть назван волшебный историей.
Термин "волшебная сказка" употребляется достаточно небрежно. Огромное количество книг, которые причисляются к сборникам волшебных историй, на самом деле таковыми не являются. Например, все бытовые сказки, истории о животных или рассказы, где облики зверей зачастую лишь маски человеческих лиц, сказки и басни, служащие целям сатиры, пародии или нравоучения, - отнюдь не волшебные истории. К ним можно отнести рассказы о бедняках и богачах, о хитрых лисах, такие истории как "Обезьянье сердце", "Три поросенка", "Ленивый Ганс", "Выпь и удод" и т.п. Более того, такие общеизвестные и общепризнанные сказки как "Золушка", "Снежная королева", "Красная Шапочка", "Соловей и Роза", сказки братьев Гримм, графини де Сегюр и многие другие не являются волшебными историями в том значении, которое дал Дж. Р. Р.Толкиен истинным сказаниям Страны Фэери, подразумевая под ними волшебную сказку о "fairy", то есть о магии, но магии особого свойства, отличной как от власти науки и техники, так и от примитивного колдовства.
Магия Фэери не замыкается в собственной сфере, она живет своими деяниями. Невозможно проанализировать и дать дефиниции ее составляющих. При попытках такого рода волшебная история исчезает; она неуловима для анализа, грани ее достаточно размыты, но главная характеристика волшебной истории - представленность в качестве непреложной правды, действительной истории, каковой она была ранее, и каковой она остается к моменту рассказа. Именно то, что в Фэери-истории Чудеса и Магия никоим образом не объясняются, исключает мысль о воображаемости данного повествования. Иначе, даже если сказка и окажется интересной, - это будет лишь пересказ авторских мечтаний и сновидений. Такова, например, Керролловская "Алиса", которая не скрывает своей откровенной сказочности. В отличие от произведений классического сказочного жанра фэери-истории выдают себя за действительность, что и определяет специфику их понимания и переживания. Термин "история" в таком толковании понимается не в литературоведческом, а скорее в культурологическом значении, как портрет эпохи, где автор - это историк, гениальный художник, выразивший эпоху необычными для наукообразной, позитивистски ориентированной истории способом. Вопрос : "Где скрыто начало чуда и волшебства?" приведет нас к фундаментальным и вечным вопросам нашего мира. Искать истоки волшебных историй - значит искать начала человеческого сознания и языка.
Одна из научных точек зрения, выдвинутая Максом Мюллером, и в последствии разработанная такими исследователями сказок как Е.М. Мелетинским, В.Я. Проппом, Ю.Лотманом, О.М.Фрейденберг, Н. Рошяну, Дж. Кэлинеску, доказывает, что волшебные сказки есть последняя ступень в развитии мифов о природе. Действующие в них боги — это персонифицированные Солнце, Луна и т.п., а все рассказы о них — мифы о явлениях природы. Эпос, героическая легенда, сага опускают сказания на землю и очеловечивают их, приписывая совершенные подвиги древним героям, уже не богам, а людям, хотя и более могущественным, чем современные, но все-таки уже людям. А эти легенды, в свою очередь, снижаясь еще больше, становятся народными сказками, волшебными историями - байками для детей.
Опираясь на эту точку зрения, можно сделать лишь один вывод: все мифологические создания действуют и живут точно так же, как простые смертные короли и их подданные, а значит, только человек одаривает эти объекты характерами и славой, щедро наделяя Богов красотой и величием. Персонификация сверхъестественных свойств и возможностей происходит исключительно волею человека, свое божественное сияние они получают от него. Может быть, именно поэтому боги выходят из рук человека-творца столь несовершенными? Может быть, человек торопится очернить богов, эльфов, гномов, старается лишить их власти созидать вторичный мир, не желая признавать ответ на вопрос, что же первично -аллегорическое изображение грома или история о нем, придуманная самим человеком?
Социальные основания и взаимосвязь утопизма и магической реальности
Жизнь в обыденной действительности, которая признает единственно верной и возможной истину факта и четкую логику определений представляет человеческому разуму настоящее как идеал. Но такая позиция порождает и критическое осмысление существующего порядка вещей, желание изменить реальность и создать сияющий счастьем мир -мир сказки или мир утопии.
Нелитературная сказка и утопия могут быть рассмотрены в качестве модели социокультурного прогноза. Так же как и утопия, волшебная сказка создает; фантастический мир будущего, "сдерживает" реализм, не допуская, чтобы он перешел в мир холодного расчета, карающий мечту, как мыслепреступление. Но утопия, (помимо литературного жанра) - это определенный образ мышления, система взглядов, в основе которой лежит неприятие существующих социальных порядков и противопоставление им других отношений, лучше соответствующих человеческим потребностям.
"Утопия, как идеал общественных отношений, представляет собой наиболее всеобщий элемент в духовном мире. Она входит в состав всех религиозных верований, этический и правовых теорий, систем воспитания, поэтических произведений - одним словом, всякого знания и творчества, дающего образцы человеческой жизни. Невозможно представить себе ни одной эпохи, ни одного народа, даже ни одного человека, который не мечтал бы о каком-то рае на земле, который бы не бьш в большей или меньшей степени утопистом. Где только существует нищета, несправедливость, страдание - а существуют они всегда и везде , -там должно также появиться искание средств для искоренения причин зла. Через всю историю культуры проходит целая лестница самых различных видов утопии - от представлений дикого кочевника до размышлений современного философа..."38
Со времени Ветхого и Нового Завета до сегодняшнего дня великие умы человечества (Платон, Мор, Каммпанелла, Моррис, Бубер, Кафка, Оруэлл и многие другие) неустанно искали остров счастья, путешествуя при помощи самых различных литературных приемов в страну которой нет. В отличии от литературной сказки, авторов утопии не интересуют какие-либо необычные путешествия. Они описывают ритуализированные действия, интересуясь только тем, что является правилом в вымышленной стране. Необычным, как правило, является способ, при помощи которого, попадал туда рассказчик; все остальное привычная повседневность. Более того существование подобного острова или города и его правила поддается рациональному объяснению, и в Утопии находится всегда кто-нибудь, кто поможет уяснить путешественнику эту рациональность и избавиться от предрассудков, принесенных из старого мира.
Утопия, становясь синонимом нравственного и общественного идеала, превращается в целостную картину общественный отношений, которые ее создатель считает самыми лучшими, проектируя организацию общества всесторонне и детально. Утопия - это мечта, которая становится системой, идеалом, разросшимся в целую доктрину, а ее создатель - это человек, который, наконец, перестал видеть все отдельно, так как утопическое мышление противоположно односторонности, пристрастности, узкой специализации. Утопический метод мышления позволяет видеть жизнь "синоптически" и видеть ее как единое целое, не как набор случайностей, а как органическую и все более организованную систему, равновесие между составными частями которой непременно следует сохранить, тем самым обеспечивает ей условия для постоянного развития и совершенствования.
Однако многие критики в целостном характере утопии усматривают ее слабость, так как утопия, в первую очередь, есть сконструированная умом интеллектуала модель, чистая схема, с которой сверяют действительность, чтобы решить, что в ней хорошо, а что плохо. Например, французский теоретик Жорж Сорель, называет утопиями такие идеальные систем, которые возникли как продукт интеллектуальной спекуляции, оторванной от "живой" действительности и реального опыта.
Однако "фантазии" одного века оказываются реальностью в другом, а трезвые реформаторские проекты, перенесенные в другую страну, могут оказаться чистым безумием. Мысли о подводной лодке, радио, экипажах, которые едут "сами", самолете и т.д. были "утопиями" лишь на определенных стадиях технического прогресса. Во многих случаях дело не в том, что данный проект безусловно неосуществим, но в том что, большая часть людей еще не в состоянии себе этого представить, поэтому Ланартин называл утопии "преждевременными истинами." Этим утопия отличается от идеологии, обреченной на вечное пребывание в сфере фикции. Утопия - это не просто пустые мечты, согласно Мангейму, утопия есть предвосхищение общественного идеала, который способен осуществиться.
Большинство современных утопий не являются моделями более совершенного мира. Это либо альтернативы настоящему, с высоты которых оно чудится, либо попытка представить себе реализованными последствия определенных теорий, моделей и проектов. Само понятие совершенства сегодня качественно изменилось. В классической утопии нравственный идеал, как правило трансцендентен, первичен, а социальная организация вторична и служит только цели реализации трансцендентного идеала. В современной утопии главное - разумная организация. Подробное и последовательное описание воображаемого, но локализованного во времени и пространстве общества, построенного на основе альтернативной социально-исторической гипотезы и организованного на уровне как социальных институтов так и человеческих отношений. И это общество гораздо совершеннее чем то, в котором живет сам автор.
