Содержание к диссертации
Введение
Глава I Факторы появления общества потребления 27
1.1 Основные признаки общества потребления 27
1.2 Урбанизация социума, появление человека массы, потребителя 43
1.3 Мифологизация вещей как следствие революции быта 55
1.4 Фрагментарность, нелинейность, плюрализм процессов общественного развития как следствие СМИ 69
Глава II Общество потребления как форма современного общества 86
2.1 Потребление как процесс социальной дифференциации 86
2.2 Мифы современного общества как натурализация социального 113
2.3 Постмодерн и социальная структура общества потребления 133
Заключение 147
Литература 157
- Основные признаки общества потребления
- Фрагментарность, нелинейность, плюрализм процессов общественного развития как следствие СМИ
- Потребление как процесс социальной дифференциации
- Постмодерн и социальная структура общества потребления
Введение к работе
Социальные изменения происшедшие в нашей стране привели к появлению совершенно новых социальных реалий. Раньше такие изменения шли медленнее. Сознание людей. оставалось защищенным внутри стабильных структур. Люди жили в круге привычных представлений, каждый выполнял свою роль в обществе. Сейчас всё иначе. Неудержимость и быстрота общественных изменений стала осознаваться. Не только в России, но и в других странах рушатся исконные традиционные устои и формы сознания. У людей исчезает уверенность в своей защищённости. В давней борьбе города и деревни город побеждает. Сейчас исчезает тот образ жизни, который был присущ нашим отцам и дедам. На смену душевности приходит материализм и расчетливость больших городов.
К мировому городу принадлежит не народ, а масса. Понятие массы многозначно. Это и совокупность населения, и реакция, поведение людей в острой ситуации, и некая усреднённость, которая своим массированным давлением определяет всё. Именно в своём последнем качестве масса -явление, возникшее в нашей исторической ситуации. Явления массовой культуры проникли во все сферы нашего общества. Однородность, унификация масс не может не сказываться на общем состоянии культуры, образовании, на общем моральном и психологическом климате в стране. Все это требует критического осмысления и на основе этого прогнозирования развития и выработку практических рекомендаций.
Развитие цивилизации в XXI веке уже подошло к такому рубежу, когда лишенная этического начала культура буржуазного общества все более угрожает благополучию и существованию человека на Земле. Необходимо в полной мере оценить ту опасность, которую представляет для будущего человечества так называемая «массовая культура» буржуазного общества, не имеющая прочных нравственных основ, пропитанная идеями насилия, разбоя, культом секса и непрерывно и длительно растлевающая человеческое достоинство многих поколений.
Обладая большими средствами, большими знаниями, большей техникой, чем все предыдущие эпохи, наш век не избавился от проблем, а скорее увеличил их число. Пришло осознание того, что не существует автоматизма закономерностей управляющих общественным развитием. В наши дни обыватель живёт богаче и привольнее, чем жили владыки прошлых веков. Но нужно всегда быть настороже, всегда есть скрытая опасность среди возможностей, которые открыты для человека. В настоящее время постепенно приходит осознание, что стремления к лучшему будущему не осуществятся сами собой. Необходимо управление историей, а для этого нужно понять те процессы, которые идут в обществе.
В психологическом портрете современного человека преобладают две основные черты: безудержный рост жизненных вожделений и принципиальная неблагодарность ко всему, что позволило так хорошо жить. Это психология избалованных детей. Мир, в котором сегодняшние массы возникли и выросли, кажется совершенно новым, ещё небывалым в истории. В прошлом для среднего человека «жизнь» означала непрерывные трудности, опасность, нужду, ограничение, подчинённость; современный мир представляется среднему человеку как мир неограниченных возможностей и полной независимости.
Характерная черта нашего времени - уверенность в том, что оно выше всех предыдущих эпох. Существует полное пренебрежение ко всему прошлому, непризнание классических и нормативных эпох. Наш век уверен в своих творческих способностях, но при этом не знает, что ему творить. Хозяин всего мира, он не хозяин самому себе. Он растерян среди изобилия. Обладая большими средствами, большими знаниями, большей техникой, чем все предыдущие эпохи, наш век плывёт по течению. Где норм нет, там нет и культуры. Когда исчезают нормы, принципы и инстанции исчезает и сама культура, настаёт варварство в точном значении этого слова. Все «идеи» современного человека - не что иное, как «вожделения облечённые в словесную форму». Он не верит в разум, в мир идей, отвлечённых истин, не верит в диалог как наивысшую форму общения. Все это не может не вызывать беспокойства. Ныне, когда исчезают религиозные и идеологические инстанции, единственным утешением остаются вещи, это бытовая мифология, в которой гасится страх времени и смерти современного человека.
Несомненно то, что по мере развития цивилизации, общий объем «вторичной природы» увеличивается. Человек все более и более ограждается от природы созданной им искусственной средой, миром предметов, которыми он пользуется. Материальная среда формирует каждое поколение, в свою очередь, новое поколение, усвоив то, что было до него, вырабатывает нечто новое в начале в идеальном виде, а затем реализует его. Изучение среды вещей окружающих человека, бытовых вкусов, привычек дает возможность понять сферу современной жизни, выявить закономерности, механизмы, которые действуют в современном обществе. Для нас, приобщившихся к обществу потребления, это очень актуально. Изучение механизмов, действующих в современном обществе, которое является обществом потребления, может помочь трезво оценить человеческие возможности такого общества и перспективы личного самоосуществления живущих в нем людей.
Увеличение технической оснащенности современного человека привело к некоторым изменениям в его поведении, в его психологии. Фактически свершилась настоящая революция быта: вещи стали сложнее, чем действия человека по отношению к ним. Движения, требуемые от человека при обращении с техническими предметами, дискретны. Они составляют ряд скучных жестов, жестов-знаков, в них стерта ритмичность. Ненужными оказываются многие привычные жесты, прерываются многие бытовые ритмы, основанные на телесных движениях, и все это имеет глубокие психофизиологические последствия. Эмоциональный недостаток, связанный с обеднением сферы жестов, компенсируется мифическими проекциями на технические предметы. Вытесненная жестуальность становится мифом. В настоящее время это повсеместно вызывает беспокойство психологов и педагогов.
Фетишизация окружающих предметов является одной из главных особенностей сознания человека современного общества потребителей. В этих фантазмах, в которых живет всякое мифологическое и индивидуальное сознание фетишизированный предмет, оказывается эквивалентом человеческого «Я». Таким образом, вещь в буквальном смысле превращается в зеркало. Причем, это безупречное зеркало, так как отражается в нем не реальный, а желанный образ. Вещи получают всю ту нагрузку, что не удалось поместить в отношениях с людьми. Вот почему человек столь охотно идет на регрессию, «отрешаясь» от мира в своих вещах, предметах, эта отрешенность есть регрессия, эта страсть к предметам, есть страсть к бегству. Реальные отношения между людьми подменяются отношениями между вещами. Все это служит бегству от реальности в призрачный мир мечты и грез, что никак не способствует возможности решению реальных жизненных проблем. Эти явления в настоящее время получили широкое распространение у нас и необходимо описать их, понять их закономерности, чтобы противостоять им.
Люди в обществе потребления окружены не столько людьми, как это было во все времена, сколько объектами потребления. Повседневное общение это не общение с себе подобными, а получение благ и посланий, манипулирование с ними. Постепенно сам человек становится функциональным. Вещи начинают определять ритм его жизни, последовательность его действий. Причем, современные вещи недолговечны, они «живут» гораздо меньше людей. Раньше было наоборот, вещи существовали дольше людей. Появление новых вещей, нового окружения заставляет человека меняться в соответствии с этим, подхлестывает его, чтобы он не отставал от ритма. Идет непрерывная переподготовка и непонятно, то ли вещи служат человеку, то ли человек вещам и технологиям, подстраиваясь под постоянно меняющуюся среду. Это серьезная проблема, изучению которой посвящены многие исследования, и которая беспокоит всех мыслящих людей. Она связана с более широкой проблемой технической цивилизации — проблемой взаимоотношения человека и технического устройства.
Современное общество потребления неразрывно связано с определенным общественным строем, а именно с капитализмом. Это обстоятельство может служить, по мнению некоторых исследователей (например, Л. Мамфорд), главным препятствием развитию науки и техники. Место, где концентрируется максимум коммерческих поисков это вкус и мода. Именно они связаны с расточительством и коммерческой выгодой. С другой стороны, мода, является царством случая и вместе с тем бесконечного повторения форм. Поэтому между вертикалью техники и горизонталью прибыли, между непрестанными процессами превосходящих друг друга технических изобретений и замкнутой системой вещей, форм, повторяющихся в интересах производства, существует фундаментальная противоположность. Следует рассмотреть, не является ли утверждение, что именно общество потребления есть условие научного и технического прогресса, иллюзией. Общество потребления порождает определенный образ жизни, определенную идеологию, которая насаждается СМИ, рекламой, предметной средой. Как и всякая идеология это система представлений, которая призвана оправдывать, прославлять, затушевывать изъяны существующего порядка. Особенности идеологии общества потребления в том, что им довольно трудно противостоять, так как даже сфера частной жизни находится под контролем. Критическое осмысление данных явлений настоятельно необходимо, чтобы понять, что реально происходит. Изобилие предметов, которое организуется в некое единство, ансамбль, приобретающий целостное значение, торговый центр, как сочетание знаков всех категорий благ воспринимаются как неразделимое целое, где культурный центр становится составной частью - все это утверждает новый образ жизни, который заключается в умении сделать из шопинга приятное. Постепенно «потребление» охватывает всю жизнь, русло удовольствий прочерчено заранее, час за часом, «среда» целостна, имеет свой микроклимат. Этот союз комфорта, красоты и пользы призван служить материальным воплощением Счастья. Этот очаг потребления является тотальной организацией повседневности, где все преодолено в удобстве, в абстрактном «счастье», которое определяется единственно как расслабление напряженности. Торговый центр - это сублимация всей реальной жизни, всей объективной общественной жизни. Это воплощенная в материальных вещах (товарах и услугах) религия современного человека-потребителя: Раньше общество объективно было обществом производства. Теперь в него включается система потребления, которая является системой манипуляции знаками. Все больше и больше фундаментальных форм деятельности наших современных обществ дают место логике знаков, предстают в рамках анализа кодов и символических систем.
Тотальная систематическая атака на природу ради искусственно созданных прихотей современного потребителя приносит свои плоды не только в виде благ, но и в виде мусора. Происходит деградация коллективной среды обитания вследствие экономической деятельности: шум, загрязнение воздуха и воды, разрушение ландшафта. Автомобильное нагромождение имеет тяжелейшие последствия в технической, психологической, гуманитарной областях. Но для современного способа жизни это не имеет значения. Все издержки (инфраструктурное оборудование, дополнительные издержки на бензин, издержки на уход за пострадавшими) будут подсчитаны как потребление, станут частью валового национального продукта, будут служить показателем роста и богатства. Не поддается строгому подсчету «культурный вред», который несет с собой рационализация и массовое производство. Нельзя объективно оценить, например, «вред» мрачной архитектуры или плохого фильма. Эти формы вреда растут с такой же скоростью, что и изобилие. Кроме того, ускоренный прогресс приводит к текучести рабочей силы, и, значит к нестабильности занятости.
К этому добавляется психологическое и нервное истощение, причиненное поездками из дома на работу и обратно, перенаселенностью, постоянными проявлениями агрессии и стрессами. В конечном счете, главной ценой за общество потребления является порождаемое им чувство всеобщей неуверенности. Немалая часть населения не способна поддерживать требуемый ритм. Они оказываются людьми «всеми забытыми». А те, кто удерживается в ритме, и достигают предложенного в качестве модели образа жизни, делают это ценой усилий, которые их истощают. ВНП это самый экстраординарный блеф современного общества, процедура магии с цифрами, которая в действительности скрывает много изъянов. Все это также не может не вызывать беспокойства.
Изобилие развитых современных обществ связано с расточительством. Это связано с существованием института частной собственности и праздного класса. Процесс экономического развития носит характер борьбы за обладание имуществом, материальными благами. Мотивом, лежащим в основе собственности, является соперничество. Обладание богатством наделяет человека почетом, почет выделяет людей и делает их объектом зависти. Формирование образа мысли в отношении того, что нравственно и почетно в жизни и в предметах потребления направляет принцип демонстративного расточительства. Непосредственная тенденция института праздного класса на формирование человеческого характера направлена на сохранение пережитков прошлого и обращения вспять духовного развития. В современности институт праздного класса имеет тенденцию к консервативности, а значит к воспроизводству, только уже в современных условиях, архаичных черт общества. Для него это возможно, так как в настоящее время он вышел из производства, в отличие от пионеров промышленного капитализма, и занялся чисто подсчитыванием доходов (финансовый капитал) и управлением по принципу разрешения (те, кто принимают решения). Коллективные интересы современного общества сосредоточиваются на производственной деятельности. Человек полезен для общества, если он производителен. Этому отвечают такие черты характера как честность, усердие, миролюбие, отсутствие эгоизма, а также «привычка распознавания причин и предвидения следствий в их связи, без примешивания анимистической веры и без ощущения зависимости от каких-либо сверхъестественных вмешательств в ход событий»1. В человеке с хищническим характером эти черты присутствуют в явно меньшей степени.
Это нашло свое выражение в делении экономических институтов на производственные и финансовые. Экономические интересы праздного класса, лежат в сфере денег, работающих - в сфере производства. Доступ в праздный класс осуществляется через занятия в финансовой сфере.
Поскольку образ мышления людей формируется процессами конкуренции в приобретении и в обладании собственностью, постольку их опыт экономической жизни благоприятствует сохранению и подчеркиванию хищнического темперамента и хищнического образа мысли. Занятия в финансовой сфере дают специализацию в той общей области практической деятельности, которая и составляет мошенничество. Это занятия связанные с владением собственностью (непосредственная функция праздного класса), а также побочные функции приобретения и накопления.
Благодаря своей невовлеченности в производство, высшие классы воспроизводят в современной жизни архаичные черты. Занятия финансами только способствуют этому. Агрессивность, высокомерие, хитрость процветают. Стремясь подражать привилегированным, низшие классы тоже воспроизводят хищнические привычки. В результате, все это препятствует духовному прогрессу.
Порождая изобилие, современное общество порождает и нехватку, которая становится знаком отличия в социальной дифференциации. Господство городской и индустриальной среды привело к тому, что стало не хватать пространства и времени, чистого воздуха, зелени, воды, тишины. Некоторые блага, когда-то бывшие бесплатными и имевшиеся в изобилии, стали предметами роскоши, доступными только привилегированным, в то время как промышленные блага и услуги предлагаются во множестве. Уравнивание, касающееся предметов первой необходимости, сопровождается изменением ценностей и появлением новой иерархии полезных вещей. В результате, неравенство не уменьшилось, оно перенесено на другой уровень. Предметы обычного потребления все менее свидетельствуют о социальном положении.
Одно из противоречий общества роста состоит в том, что производство благ и появление новых потребностей происходит не в одном и том же ритме. Производство благ определяется индустриальной и экономической производительностью, а ритм производства потребностей зависит от логики социальной дифференциации. Таким образом, подвижность потребностей имеет свою собственную динамику, иную, чем динамика производства. «Начиная с некоторого порога городской социализации, статусной конкуренции и психологического «take off» (подражание), желание оказывается необратимым и безграничным и увеличивается в соответствии с ритмом ускоренной социодифференциации, общей взаимной соотносительности» .
В современных развитых обществах изобилие утрачено, и его нельзя восстановить приростом производительности. Структурный характер изобилия и богатства коренится в социальной организации. Вместо изобилия мы имеем «потребление», форсируемое до бесконечности, родную сестру бедности.
Потребности ориентированы не столько на предметы, сколько на ценности, их удовлетворение имеет смысл в присоединении к этим ценностям. Фундаментальный выбор потребителя состоит в принятии стиля жизни особого общества. «Стандартный набор» благ и услуг, доступных среднему гражданину, это модель средних классов. Преодоленная одними, составляющая мечту для других, она является идеей, в которой резюмируется потребительский образ жизни. «Стандартный набор» здесь означает не столько материальность благ, сколько идеал соответствия.
На определенной фазе развития капитализм поставлен перед необходимостью контролировать не только аппарат производства, но и потребительский спрос, не только цены, но и то, что будет запрошено по этим ценам. И это достигается с помощью определенных мер (зондажи, исследования рынка, реклама, маркетинг, упаковка) Результатом является «изъятие у покупателя власти решать (покупатель ее не контролирует) с целью передачи ее предприятию, где ею можно манипулировать»1.
Социальная логика дифференциации совершенно не принимает во внимание потребительские ценности и связанные с ними потребности. Она использует объекты в качестве силы дифференциации, в качестве знаков. Именно этот уровень определяет специфику потребления. В потреблении не совершенствуется человеческие способности, не устанавливается сознательное отношение между индивидом и культурным объектом. Они являются лишь средством выгодно войти в контакт с другими. «В целом культурные объекты утратили всякое гуманитарное значение: их владелец делает из них в некотором роде фетиш, позволяющий ему поддерживать свое положение» .
Таким образом, связность и целостность предметной среды воспринимается как культурный образ, модель, которой необходимо соответствовать. Это воплощенная в вещах религия современного человека, а вещи - символы Счастья. Но все это не более чем миф. Общество изобилия отрицательно воздействует на среду обитания, оно неразрывно связано с расточительством, культивирует хищнические задатки человеческой природы, приводит к появлению архаических форм сознания. Воплощая в себе миф Равенства и миф Благосостояния, общество изобилия с неизбежностью порождает нехватку и неравенство. Логика социальной дифференциации постоянно воспроизводит старые и создает новые критерии социальной иерархии, социальные коды. Потребление это новая форма контроля в обществе. Ключевая роль в таком контроле принадлежит рекламе.
Всякая реклама заключает в себе разные обозначения. Эти обозначения предопределяют типы поведения. Они никогда не являются личностными, они зависят от индустриального производства различий. Именно этим определяется система потребления. «Персонализирующие» различия располагают индивидов иерархически в соответствии с бесконечной лестницей. Индивиды сближаются при помощи моделей, которые производятся, а затем воспроизводятся в жизни. Поэтому дифференцироваться - значит сближаться с моделью, определять себя в зависимости от абстрактной модели, от модного скомбинированного образа. Все это означает отказ от реального различия, отказ от всякой единичности. Личность может развиться только в конфликтном отношении к другим и к миру. Весь процесс потребления подчинен производству искусственно умноженных моделей, где существует монополистическая тенденция, искусно замаскированная рекламной мифологией.
Описывая современные «мифы», Барт с «технической» точки зрения определяет их как совокупность коннотативных означаемых, образующих в функциональном же отношении назначение мифа оказывается двояким: с одной стороны, он направлен на деформацию реальности, имеет целью создать такой образ действительности, который совпадал бы с ценностными ожиданиями носителей мифологического сознания; с другой — миф чрезвычайно озабочен сокрытием собственной идеологичности, поскольку всякая идеология хочет, чтобы ее воспринимали не как одну из возможных точек зрения на мир, а как единственно допустимое (ибо единственно верное) его изображение, то есть как нечто «естественное», «само собой разумеющееся»; миф стремится выглядеть не «продуктом культуры», а «явлением природы»; он не скрывает свои коннотативные значения, он их «натурализует» и потому вовсе не случайно паразитирует на идеологически нейтральных знаках естественного языка: вместе с наживкой, которой служат эти знаки, он заставляет потребителя проглатывать и крючок идеологических смыслов. Современное общество является привилегированной областью существования мифических значений. Мощь и сила воздействия СМИ, которым мы отдали в аренду, по выражению Маклюена, свои глаза и уши, неизмерима.
Несмотря на все преобразования, улучшения, глубинные основы общества остаются неизменными, сохраняется определенный тип отношений собственности, общественного строя, идеологии. При обозначении этого строя, когда речь идет об экономике, буржуазия именуется как таковая без особого труда. В этом случае капитализм не скрывает своей сущности; когда же речь заходит о политике, существование буржуазии признается уже с трудом1. В сфере идеологии буржуазия исчезает, она вычеркивает свое имя при переходе от реальности к ее репрезентации, от экономического человека к человеку размышляющему. Буржуазия довольствуется миром вещей, но не хочет иметь дело с миром ценностей. Ее статус подвергается операции вычеркивания имени. Буржуазию можно определить поэтому как общественный класс, который не желает быть названным.
Таким образом, язык современного общества потребления в принципе мифологичен. Слова имеют социальный смысл зависящий от идеологического наполнения, от сиюминутного социокультурного контекста. Эти дополнительные смыслы представляют собой коды социальных групп. Миф это, собственно, и есть совокупность таких коннотативных означаемых. Но миф стремится скрыть это обстоятельство и выглядеть как явление природы, он натурализует социальное. Миф в данное время выражается всей окружающей человека обстановкой, которая подверглась тотальной организации. Все это мифические послания призванные скрыть неприятные стороны реальности, создать и укрепить приятные иллюзии. Главным средством такого процесса служит мода. Она эффективный мистификатор создающий идеальный мир моделей, образов. Мода выдает культурные конструкции характерные для ограниченного отрезка человеческой истории за нечто вечное. Источником мифологии являются также неразрывно связанные с модой реклама, пресса, которые наработали множество приемов мистификации и риторику, отвечающую этим целям.
В настоящее время в мире идет процесс глобализации. Средства связи, развитие транспорта сократили расстояния. СМИ позволяют заглянуть в любую точку планеты. Экономическая интеграция стран приводит к интеграции культурной, которая не всегда происходит гармонично. Старые, традиционные культуры разрушаются или претерпевают изменения. Распространенное настроение нашего времени это неуверенность ни в чем. Другим признаком современной эпохи является сосуществование вблизи друг с другом разнородного. Именно отсюда идет потеря • смысла и ощущение бессмысленности всего происходящего вокруг. Постоянное состояние абсурда невыносимо, невыносима и невозможность понять, что происходит. Это приводит к бегству в магическое мышление, которое является характерным для сознания многих людей нашего времени. Пожалуй, единственное, что объединяет это потребление. Именно оно является единственным смыслом общим для многих в данное время. Но поскольку заменить человеческие отношения отношениями посредством вещей невозможно, то спасения не наступает, чувство тревоги не исчезает. Психологические последствия этого существуют, и они, в свою очередь, таюке вызывают тревогу.
Многие исследователи современности, говорят о «конце истории». В частности, американский философ Ф. Джеймисон отмечает, что «последние несколько лет были отмечены некой «обратной апокалиптичностыо», в которой предчувствия будущего, катастрофического или спасительного, заместились ощущениями конца того или этого (конца идеологии, искусства или социальных классов, «кризис» ленинизма, социальной демократии или общества всеобщего благосостояния и т.п.), взятые вместе они, возможно, составляют то, что все чаще обозначается постмодернизмом. Доводы в пользу его существования опираются на гипотезу некоторого радикального «перелома» или «разрыва» в общем виде восходящего к концу 1950 - 1960. Перелом этот прежде всего связан с представлениями об угасании современного развития (или идеологическом или эстетическом отказе от него)» . Наличное культурное состояние переживается как «исключающее какую бы то ни было новизну», все уже было, обо всем уже сказано. Как сказал Умберто Эко: «прошлое ставит нам условия, не отпускает, шантажирует нас» .
По мнению Лиотара, сегодня всюду наблюдается упадок того доверия, которое западный человек на протяжении последних двух столетий питал к принципу всеобщего прогресса человечества. Эта идея возможного или необходимого прогресса основывалась на твердой уверенности, что развитие искусств, технологий, знания и свободы полезны человечеству.
Рыночная экономика с ее подвижностью, стихийностью, где все зависит от случайно сложившейся конъюнктуры, где постоянно увеличивается скорость процессов, наложила свой отпечаток и на мировоззрение людей. Изменился по своей форме и капитализм. Складывается единое мировое хозяйство. Капитализм стал мультинациональным. Оригинальной версией современности, считает Бодрийяр, является Америка, остальные страны это копии, дубликаты «с субтитрами». Законодательная роль разума утрачивается, уступая место сиюминутным, материальным интересам. Америка - образец жизни, истина это то, «что хорошо для Дженерал Моторз». Именно в этом состоит разрыв в мировоззрении людей, который произошел в Европе после войны, а теперь и у нас. Именно он является разграничительной чертой между модерном и постмодерном. Начался разрыв с сомнения, с утраты доверия к традиционным схемам объяснения социальных явлений. Объясняя причины популярности герменевтики в свое время в Европе, президент Международной федерации философских обществ немецкий профессор А. Димер, связал это с возникновением «герменевтической ситуации». Он имел в виду прежде всего то, что возник «кризис доверия» ко всем учениям, что распространяется разочарование в утверждавшихся прежде ценностях, осознание их девальвации, полного обесценивания.3
Основные признаки общества потребления
Существенным признаком современного общества является то, что оно во все большей степени оказывается организованным на основе принципа потребления. Такие социальными изменениями, как рост доходов, снижение продолжительности рабочего и рост свободного времени; размывание классовой структуры, появление новых факторов социальной дифференциации, существенно изменили структуру потребления. Больше средств стало тратиться не на товары первой необходимости, а на предметы длительного пользования, досуг и т.п. Все это ведет к тому, что формирование идентичности смещается от трудовой сферы к сфере досуга и потребления. Потребление индивидуализируется формируя индивидуальный стиль и имидж. В соответствии с этими изменениями современную экономику часто называют «экономикой потребителя». Индивидуальное потребление отражает не только социальные характеристики потребителя, являясь демонстрацией его социального статуса но и особенности его индивидуального образа жизни. Меняется сам характер приобретения вещей и пользования ими. Почти все предметы приобрели символическое измерение. Теперь людей оценивают исходя из того, что они потребляют, а не по их убеждениям.
Одновременно с этими процессами появляется новое расслоение общества. Прежние стратификации потребителей основывались на месте работы главы семьи. В новых, характерных для развитого потребительского общества, классификациях на первый план выходит уже не социально-экономическая группа, а такие понятия как «стиль жизни», возраст, наличие или отсутствие детей, интересы. Совершается переход от «объективного» описания потребителя к точке зрения самих потребителей на себя. Таким образом, если раньше понятие «стиля жизни» обозначало тот или иной поведенческий образ определенной группы, то в современной потребительской культуре он обозначает индивидуальность, самовыражение и стиль самосознания. В потребительском обществе люди работают уже не для того, чтобы поддерживать свою жизнь, но для того, чтобы приобрести возможность потреблять. В потребительском обществе потребление находится на символическом уровне.
Таким образом, смысл термина «потребление» предполагает, по Бодрийару, потребление знаков и символов, а не просто вещей, не просто материальных объектов. У потребления нет пределов, потому, что это полностью идеальная практика. Следовательно, желание «укротить» потребление или выработать нормы системы потребностей есть наивный морализм. Технический прогресс и подъёмы в экономике сами по себе не могли заставить людей покупать одни и те же товары в огромном количестве. Следовательно, должна существовать сила, которая бы формировала образы и символы отдельных товаров, а значит и потребности в них. Такой силой стала массовая культура. Общество потребления немыслимо без массовой культуры, эти два понятия идут рука об руку. Массовая культура питает общество потребления присущими ему ценностями, формирует его «духовную» жизнь.
На формирование сознания современного человека постоянно оказывают влияние четыре общественных института - пресса, радио, кино и реклама, которые являются частью культуры, делающей деньги, где главная ценность, придаваемая большинству продуктов, - их товарная стоимость. Кинематограф выработал способы привлечения зрителей, главным из которых стало культивирование иллюзий, роскоши и расточительного поведения.
Некоторые общие черты всей массовой культуры, оказавшие значительное влияние на формирование общества потребления, в наиболее концентрированном виде выступают в рекламе: тенденция к манипулированию человеческой психикой, лишение личности способности разумного самоконтроля, принуждение ее к желаемому типу поведения и образу мышления, формирование запросов, вкусов и т.д.
Формируясь в рамках массовой культурной коммуникации в качестве самостоятельного организма, реклама поддерживает существующую общественную структуру, создавая мир конформистских символов и моделей поведения. Реклама — визуальная, устная, «синтетическая» телевизионная — играет роль одного из сильнейших рычагов, с помощью которого обеспечивается девальвация духовных и моральных ценностей, создание потребительской психологии. Американский социолог Д. Белл пишет, что теперь кино, телевиденье, реклама стали современными «пособиями по этикету».
Массовая культура, охватывая собой все сферы человеческого бытия, формирует новые идеалы и ценности, новое отношение к реальности, основанное прежде всего на потребительской морали. Иными словами, эпоха модерна, базирующаяся на таких понятиях как линейный прогресс, трансцендентальной или социо-культурной направленности, осуществляемый лидерами элиты, меняется на постмодерн, где главными персонажами в коловращении имманентного социума являются массы, вовлеченные в потребительский цикл. Произошло восстание масс, как писал об этом Ортега-и-Гассет.
В нынешней переоценке потребления, его исторического и современного значения, многое связано с признанием того, что ход событий пошел не по тому пути, который предсказывали и проектировали первые мыслители-модернисты. Даже теории постиндустриального общества, связанные с надеждами на распространение информационных технологий, отличались восторженным благодушием. Только сейчас мы получили возможность понять, что современность была, прежде всего, исключительным положением дел, а не окончательным решением загадки мира, а преходящим состоянием. Сегодня, это становится поводом для ностальгии, сетований или беспокойства. Но это насквозь «современные» реакции: они основаны на ложных надеждах. Задача, таким образом, заключается в том, чтобы обнаружить иную историю, документировать процесс исчезновения, которому всегда была подвержена современность, и дать оценку процессам социальных изменений, становящихся очевидными, когда историю гладят против шерсти. Всё это можно отождествить с идеей постмодерна (постсовременности). Большинство исследователей современного общества отмечают, что благодаря переменам, имеющим прямое отношение к потреблению, капиталистическое общество стало свидетелем наступления «нового способа господства», который отличается тем, что заменяет репрессии приманками, политику — связями с общественностью, властные полномочия — рекламой, навязывание нормы — созданием потребностей.
Роль, которую начало играть потребление, тесно связана с выживанием — и трансформацией — капитализма. Как подчеркивал Бодрийяр, для капитала было жизненно важно превратить рабочих и производителей в активных потребителей и даже непосредственных акционеров капиталистической-экономики (это ничего не меняет поскольку стратегия, как всегда, остается прежней: сменить скатерть, ничего не меняя в организации стола).
Переход к постэкономическому обществу означает выход индивидуальных, интересов человека из сугубо материальной плоскости и колоссальное усложнение социальной действительности, умножение многообразия моделей общественной жизни и даже вариантов ее развития во времени.
С позиций постмодернизма переосмысливаются роль и значение потребительной стоимости и полезности. С переходом к эпохе постмодерна подлинное содержание полезности заключается не столько в универсальной потребительной стоимости продукта, сколько в его высокоиндивидуализированной знаковой ценности. Называя инициированные подобным образом сущности символическими ценностями, постмодернисты отмечают их относительную несравнимость друг с другом, невозможность исчисления стоимости подобных объектов в квантифицируемых единицах цены или общей полезности. Исследователи отмечают обусловленность современного производства и современной социальной структуры не столько объективными факторами и конкретными действиями человека, сколько субъективными обстоятельствами и системой мотивов и стимулов, определяющих его действия. Это происходит в глобальном масштабе и глубоко преобразует современные социальные реалии. Произошла деструкция стоимостных отношений «со стороны потребления». Роль полезностных оценок в формировании стоимостного отношения не менее важна и существенна, чем роль издержек производства. Сегодня, по мере усиления роли личностного фактора, полезность не только не утрачивает своего прежнего значения, но занимает особое место в ряду факторов, определяющих закономерности обмена деятельностью и ее продуктами.
Фрагментарность, нелинейность, плюрализм процессов общественного развития как следствие СМИ
В настоящее время во многих исследованиях современного общества получил распространение «мозаичный» чресполосный подход. Не будем утверждать, что это единственно адекватный метод исследования существующей в настоящее время социальной реальности; однако, несомненно то, что он отражает принципиальную эклектичность современной ситуации. Глашатай электронной эры, метафоры которого вошли в повседневный язык став элементами классификации мира, Маршал Маклюэн говорил о современном мире как «глобальной деревне», в которой ничего нельзя скрыть, и все ответственны за все. В пятидесятых годах прошлого века это было пророчеством, но сейчас это созвучно времени. По мнению Маклюэна, создание новых технических средств, доступных обществу, носит революционный характер: от алфавита и письма к печатному станку, а затем и к электронным средствам коммуникации - таков путь развития цивилизации. В XX веке произошел переворот, который был связан с электричеством и появлением новых средств коммуникации (телеграфа, телефона, радио и телевидения). Это буквально сокрушило время и пространство, погрузило каждого в заботы других людей, привело к возникновению диалога человечества в глобальном масштабе, мгновенно связало людей во всем мире и превратило мир в одну большую «глобальную деревню», в которой все, что происходит, сразу же — благодаря практически мгновенному распространению электрического или радио-сигнала - становится известно всем ее жителям, а каждое новое событие сопрягается с другими. Таким образом, по мнению философа, современный человек попадает в ситуацию «плюрализма миров и культур». Открытие электромагнитных миров создает «поле одновременности» во всей человеческой деятельности. «Мы живем в едином ограниченном пространстве, где слышны звуки племенных барабанов». Особую роль играет телевидение, которое вобрало в себя другие масс-медиа. Телевидение дает мозаичность построения телевизионного изображения, представляет весь мир в качестве набора несоединенных однозначной, логической связью сообщений. Оно сталкивает на экране «все времена и пространства одновременно». Из любого малозначимого события, пустяка телевидение способно создать сообщение мирового масштаба. А зритель из увиденного складывает свою картинку, которая зависит от жизненного опыта, образования, настроения, и даже от степени внимания в конкретный момент времени. По мнению Маклюэна, наиболее подходящим средством удержания сознанием цельности восприятия бурно обновляющейся мозаично-резонансной реальности является миф. Второй важной особенностью телевидения выступает его способность резонанса сообщений (взаимоусиления их). Это преодолевает мозаичную раздробленность, объединяет сообщения в устанавливаемое восприятием целостное смысловое единство. Именно благодаря такому свойству из пустяка возможно сделать событие вселенского масштаба и создать миф, который будет регулировать речь и поступки многих людей. Что, кстати, и делается при определенном цинизме современными политтехнологами. (Чего стоит, например, одно такое выражение, как «поливание овощей», означающее на их языке информационную обработку электората для создания имиджа политика). Поэтому оптимизм Маклюэна по поводу однозначной благотворности телевизионной и компьютерной цивилизации не оправдан. Электронные СМИ, предназначенные для всемерного расширения кругозора потребителя предлагаемой ими информации, на самом деле невероятно сужают его, заваливая людей «информационным мусором», сведениями сиюминутными, второстепенными, конъюнктурными, манипулируя ими. Технический прогресс не всегда способствует прогрессу общественному, который, в конечном счете, должен выражаться в улучшении, совершенствовании моральных, интеллектуальных и физических качеств индивида. Современная ситуация яркое подтверждение этому. В самом деле, человечество разрешило многие проблемы, но приобрело множество других. Стремительный прогресс техники, повышение комфортности среды обитания сопровождается многими негативными явлениями, которые неразрывно связаны с позитивными. Можно сказать, что при увеличении количества добра увеличивается и количество зла, причем, оно становится все более изощренным. Бодрийяр считает, что это проявление некоего более глубокого метафизического закона (единства и борьбы противоположностей?). Он формулирует «теорему о проклятой стороне вещей»: «Есть одно ужасающее последствие непрерывного созидания позитивного. Если негативное порождает кризис и критику, то позитивное, возвеличиваясь до уровня гиперболы, порождает катастрофу в силу невозможности выделить кризис и критику даже в гомеопатических дозах». Сложность социальной реальности, потенциальная обратимость всех действий приводят к тому, что нельзя строить иллюзии в отношении какой-либо формы рационального вмешательства. Бодрийяр считает, что перед лицом процесса, столь значительно превосходящего индивидуальную или коллективную волю действующих лиц остается лишь допустить, что всякое различие между добром и злом (возможность судить о справедливости технологического развития) приобретает значимость лишь на самом краю нашей рациональной модели. В пределах этих границ, считает философ, возможны этические размышления и практические определения. Но по другую их сторону, на уровне процесса, который мы сами привели в действие и который теперь протекает без нашего участия, «с неумолимостью природной катастрофы царит неразделимость добра и зла и, тем самым, невозможность осуществления одного без другого. В этом, собственно, и состоит теорема о проклятой стороне вещей. Оптимизм Маклюэна был также связан с возрождением в «глобальной деревне» племенного сознания, которое, по его мнению, более целостное, более гармоничное, чем сознание индустриального человека. Рассмотрим его концепцию подробнее, так как она проливает свет на многие явления .
Философия Маклюэна внешне фрагментарна. Исследователь не очень заботится о логической строгости и последовательности. Более того, он считает такую последовательность недостатком. Создавать понятийный аппарат, и
Бодрийяр Ж. Прозрачность зла / Перевод Л. Любарской, Е. Марковской. [Электрон, ресурс] - М.:Добросвет, 2000. - Режим flocTyna:http://\vww.philosophy.ru/baud/zlo.html. - С. 157. потом объяснять с его помощью всем понятные вещи (аналитическая философия) не входит в его задачу и это является сужением кругозора. Наоборот, он пристально смотрит на всем известные факты и делает неожиданные выводы, подкрепляя их результатами конкретных исследований специалистов. Маклюэн считает, что «мозаичный образ, составленный из многочисленных, приводимых в качестве доказательств фактов и цитат, является, по существу, единственным практическим средством установления причинно-следственных связей в истории человечества».1 Социальная реальность это мозаика постоянно взаимодействующих форм, которые в наши дни подвергаются «калейдоскопической трансформации». Многоликость общественной действительности отмечают многие исследователи. Например, по мнению Р.Берстайна к специфическим чертам современной социокультурной ситуации все более и более на первый план выходит логика дополнительности, в основе которой лежит принцип «оба/и» в противовес логике стабильных бинарных оппозиций «либо/либо», которая предполагает осуществление выбора в чью-то пользу, а значит в ущерб остальному. В случае же «оба/и» имеет место процесс собирания, увязывания различий, который своим фактом перечисления воспроизводит социальную плюральность в нередуцируемом виде. Р.Берстайн считает, что адекватной этому принципу метафорой является «констелляция», понятие заимствованное им из работы Т.Адорно и В.Беньямина. Констелляция это: «группа соседствующих, ...меняющихся элементов, которые сопротивляются приведению к одному знаменателю, неотъемлемой сути, или первичному порождающему принципу».2 Маклюэн также говорит об этом понятии. Одна из его книг названа «Галактика Гутенберга», где галактика или «созвездие» (констелляция) событий и есть предмет его исследований. Маклюэн говорит, что термин «галактика» можно заменить понятием «окружающая среда». По мнению философа, любая технология изменяет среду обитания человека. «Так, рукописный шрифт и папирус породили социальную среду, ассоциирующуюся у нас с империями Древнего мира. Стремя и колесо сформировали свои - уникальные и огромные по масштабам - среды... Сегодня мы являемся свидетелями одной из важнейших исторических трансформаций - стремительного перехода от механической технологии колеса к технологии электронных схем».3 Изобретение печати создало национальные государства, национализм и публику. Рукописное письмо не обладало такой возможностью широкого распространения, необходимого для создания аудитории национального масштаба.
Потребление как процесс социальной дифференциации
Предметы организуются в наборы, или коллекции. Все магазины предлагают серии различных предметов, которые зависят друг от друга, соответствуют друг другу, отличаются друг от друга. Эта гамма взаимодополняющих предметов вызывает цепную психологическую реакцию потребителя, который их рассматривает как целостную категорию. Предмет сегодня предлагается в контексте других, говорящих о нем предметов. Изменилось отношение потребителя к предмету. Он не ориентируется теперь только на специфическую пользу, а рассматривает ансамбль предметов в его целостном значении. Витрина, реклама, фирма-производитель, фирменный знак навязывают связное, групповое видение предметов как почти неразделимого целого, как цепи предметов обозначающих один другого. Это вовлекает потребителя в серию усложненных мотиваций, принуждает идти последовательно от предмета к предмету вплоть до максимального вложения, до границ его экономического потенциала. Более характерным для современного потребления чем большие магазины является торговый центр, включающий кроме магазинов бар, кафе, книжный киоск, бассейн и т. п. Он создает возможность связи различных форм потребительской деятельности и имеет совсем другой смысл чем простой магазин.
Торговый центр представляет не различные категории товаров, а сочетание знаков всех категорий благ, в качестве представителей знаковой г\елостности. Здесь утверждается новый образ жизни. Торговый центр это место, где искусство и развлечения смешиваются с повседневной жизнью. Постепенно потребление охватывает всю жизнь, русло удовольствий, прочерчено заранее, «среда» целостна, имеет свой микроклимат. Все это призвано служить материальным воплощением счастья. Этот очаг потребления является тотальной организацией повседневности, где все преодолено в удобстве, в абстрактном «счастье», которое определяется единственно как расслабление напряженности. Торговый центр - это сублимация всей реальной жизни, всей объективной общественной жизни. Это воплощенная в материальных вещах (товарах и услугах) религия современного человека-потребителя. Это частная и коллективная потребительская ментальностъ. Сегодня популярны не биографии героев производства, а биографии героев потребления. «Великие образцовые жизни «self = made men» (человек, добившийся успеха собственными силами) и основателей, первопроходцев, исследователей и колонистов, которые последовали за образцовыми жизнями святых и исторических людей, уступили место жизнеописаниям звезд кино, спорта и игр, нескольких позолоченных принцев или международных феодалов, короче, великих расточителей...» . Все это является центром хроники магазинов, телевидения, это образцы, идеалы, в них прославляется жизнь, полная избытка и возможность чудовищных расходов.
Изобилие богатых обществ связано с расточительством. Нельзя понять ни расточительства, ни его функций, если видеть в нем только остаток того, что сделано и не потреблено. Это упрощенная дефиниция потребления, основанная на вере в безусловную полезность благ. В обществе всегда существовало моральное негодование в отношении расточительства, когда человек выбрасывает свои вещи или меняет их в соответствии с изменением своего положения или капризами моды. Сейчас такое расточительство приобрело международный и даже планетарный характер. Это факт общей экономики человеческого рода. Бодрийяр называет современную цивилизацию цивилизацией «мусорной корзины». Моральное негодование по этому поводу рассматривает расточительство как неуважение внутренне связанного с объектом потребления морального закона, требующего уважать его потребительскую ценность и его прочность. Расточительство всегда рассматривалось как род безумия. Мы живем сейчас именно в таком обществе. Но, по мнению многих исследователей, расточительство имело место во всех обществах. Более того, только в потреблении излишков индивид и общество чувствуют себя не только существующими, но и по-настоящему живущими. Через бесполезное мотовство аристократия во все эпохи подтверждала свое превосходство, да и последний нищий имеет излишек в самой ничтожной вещи. Излишек может рассматриваться как накопление, сохранение (сбереженные действия). Сокровища освобождают праздность. Накопления отрывают нас от строго животных нужд. Это экономический принцип рассмотрения проблемы потребления. Ему противостоит ницшеанский подход, согласно которому все живое стремится прежде всего «расходовать свою силу». «Раньше всего все живущее хочет проявить свою силу; «сохранение» только одно из последствий этого стремления» . С этой точки зрения посредством излишек утверждается ценность, нечто существенное для человека, которое оказывается по ту сторону необходимого. В этом отношении показательно изречение: «Чистая математика это роскошь, которую себе позволяет человечество» (Н. Бурбаки). Здесь имеется в виду, что человечеством используется на практике лишь ничтожная часть математических открытий. Ценности всегда связаны с избытком, с поддержанием и демонстрацией различия между необходимым и излишним. В этом и состоит функция расточительства, и желание ее устранить с этой точки зрения является иллюзорным, так как оно некоторым образом ориентирует всю систему. К тому же где кончается полезное и начинается бесполезное трудно очертить. Всякое производство и расход за пределами жесткого выживания могут быть оценены как расточительство (мода, продовольственное «мусорное ведро», военные технические устройства, с/х. избыточное оборудование, обновление промышленных машин каждые два года и т. п.). Не только потребление, но и производство подчиняется показным действиям. Именно таким образом нужно рассматривать огромное расточительство, существующее в обществах изобилия. Расточительство, а не полезность «является главной психологической, социологической и экономической схемой изобилия»1.
Расточительство как вид демонстративного потребления имеет свою давнюю историю и неразрывно связано с появлением праздного класса. Механизм такого потребления детально проанализировал Веблен.
Возникновение праздного класса в процессе развития совпадает с зарождением собственности, так как оба этих института являются результатами одних и тех же экономических сил. Где бы ни обнаруживался институт частной собственности, там процесс экономического развития носил характер борьбы за обладание имуществом.
Главенствующее положение в вопросе почтенности занимает праздный класс. Его образ жизни и нормы достоинства представляют собой нормы почтенности для всего общества. Соблюдение этих норм, хотя бы приблизительное, становится долгом всех, кто стоит на более низких ступенях социальной лестницы. В современном цивилизованном обществе пограничная линия между слоями размыта и подвижна и норма, устанавливаемая высшими классами, распространяет свое влияние сверху вниз на всю структуру общества до самых низких слоев. В результате, в качестве своего идеала представители каждого слоя общества принимают образ жизни, вошедший в моду в следующем соседнем вышестоящем слое, и устремляет свои усилия на то, чтобы не отстать от этого идеала, боясь в случае неудачи потерять доброе имя и уважение. В основе репутации - денежная сила. Средства демонстрации ее -праздность и демонстративное потребление. Это относится ко всем слоям общества. Когда в процессе развития углубляется дифференциация общества, возникает необходимость оказывать влияние на более широкое окружение и потребление начинает брать верх над праздностью в качестве средства демонстрации благопристойности. В этом случае нет других возможностей судить о людях, кроме тех материальных ценностей, которые они выставляют напоказ. Причем, в городе это проявляется сильнее, чем на селе. Страх утраты положения диктует необходимость быть на уровне и выше. После того как тот или иной обычай потребления, превышающий уровень становится популярным, он возводится в неписаный закон, включается в норму. Далее это уже отправной пункт, чтобы его снова превзойти. Все это ведет к преобладанию элементов расточительства в потреблении. Демонстративные расточительные расходы ради престижа приносят духовное благополучие и могут стать более необходимыми, нежели многие из тех расходов, удовлетворяющих «низшие» потребности - потребности в материальном достатке и средствах к поддержанию жизни. Отказаться от «высокого» уровня жизни трудно, и эта трудность морального порядка. В то же время все увеличения расходов происходят легко. Если есть средства для увеличения демонстративных расходов, а увеличения не происходит, это вызывает у людей недоумение и презрение. Они называют это скупостью. Идеал потребления всегда лежит за пределами досягаемости, от нас требуется определенное напряжение для его достижения.
Постмодерн и социальная структура общества потребления
В настоящее время в мире идет процесс глобализации. Средства связи, развитие транспорта сократили расстояния. СМИ позволяют заглянуть в любую точку планеты. Экономическая интеграция стран приводит к интеграции культурной, которая не всегда происходит гармонично. Старые, традиционные культуры разрушаются или претерпевают изменения.
Главная черта нашего времени это неуверенность ни в чем. Отсюда потребительское настроение, переходящее в нарциссизм.
Вторым главным признаком нашей эпохи является сосуществование вблизи друг с другом разнородного. Именно отсюда идет потеря смысла и ощущение бессмысленности всего происходящего вокруг. Постоянное состояние абсурда невыносимо, невыносима и невозможность понять, что происходит. Это приводит к бегству в магическое мышление, которое является характерным для сознания многих людей нашего времени. Пожалуй, единственное, что объединяет это потребление. Именно оно является единственным смыслом общим для всех в данное время. Но поскольку заменить человеческие отношения отношениями посредством вещей невозможно, то спасения не наступает, чувство тревоги не исчезает. Для обозначения нашего времени в последние годы часто употребляют термин «постмодерн». Причем нет никакого четкого определения этого понятия. Многие философы поэтому вообще отказывают в праве существования данного термина, считая, что за ним нет никакого реального содержания. Но, не является ли эта трудность в определении свидетельством актуальности? Может быть, для адекватного описания современных процессов требуется совершенно другой понятийный аппарат? А.Дугин пишет об этом: «Любой процесс, который не закончен, не завершен, пребывает в развитии, с необходимостью предстоит противоречивым, многоплановым, неопределенным. Даже этимологически это очевидно — неопределенный, так как еще не достиг предела, не обнаружил цели. Он еще жив и органичен, может сбиться с кажущейся отчетливой траектории и всех удивить. Расплывчатость определения «постмодерна» - явное свидетельство его актуальности».1 Так или иначе стоит рассмотреть этот феномен, и, если он окажется надуманным, то и это не случайно, значит в том есть тоже свои причины, которые должны быть рассмотрены и, может быть именно они прольют свет на то, что происходит. Отрицательный результат - тоже результат.
Одним из первых исследований «высокого культурного уровня и огромного фактографического объема», посвященных постмодерну, является работа Джеймисона «Постмодернизм, или логика культуры позднего капитализма» (1991 г.). В ней рассматриваются самые различные области духовной и материальной культуры в их взаимосвязи и в контексте общего интеллектуального настроения последних десятилетий. Джеймисон отмечает, что «последние несколько лет были отмечены некой «обратной апокалиптичностыо», в которой предчувствия будущего, катастрофического или спасительного, заместились ощущениями конца того или этого (конца идеологии, искусства или социальных классов, «кризис» ленинизма, социальной демократии или общества всеобщего благосостояния и т.п.), взятые вместе они, возможно, составляют то, что все чаще обозначается постмодернизмом. Доводы в пользу его существования опираются на гипотезу некоторого радикального «перелома» или «разрыва» в общем виде восходящего к концу 1950 — 1960. Перелом этот прежде всего связан с представлениями об угасании современного развития (или идеологическом или эстетическом отказе от него)»1. Импрессионизм в живописи, экзистенциализм в философии, предельные формы изображения в романах - все это «причудливое цветение» модернистского порыва, который в нем растратился и исчерпался. В области архитектуры такие «сдвиги» заметны наиболее отчетливо. Джеймисон отмечает, что именно из споров об архитектуре стала первоначально складываться его собственная концепция постмодернизма. Более чем где-либо постмодернистские позиции в архитектуре были связаны с беспощадной критикой архитектуры модернизма или так называемого интернационального стиля (Ле Корбюзье). Модернизму приписывается разрушение строения традиционного города и его старой культуры квартала. У нас это проявилось в микрорайонах из одинаковых домов-коробок. Базисной характеристикой всех постмодернизмов является «стирание в них старых (существенно модернистских) границ между высокой культурой и так называемой массовой или коммерческой культурой»2. Горных пишет по этому поводу: «Постмодернизм действительно был очарован именно этим полностью «деградировавшим» пейзажем халтуры и китча, культуры телесериалов и дайджеста, рекламы и мотелей, последних шоу и второразрядных голливудских фильмов, так называемой паралитературы с ее одноразовыми вокзальными изданиями рыцарских романов и любовных историй, популярных жизнеописаний, кровавых мистерий и научной фантастики. Произошло то, что эстетическое производство сегодня встроилось в товарное производство в целом...» . Потребности производства новых товаров с большой скоростью оборота предписывают в настоящий момент все более существенную функцию и место в производстве эстетическим введениям и экспериментам. Это находит отклик в различных институтах от фондов и стипендий до музеев и других видов попечительства.
Из всех искусств по устройству архитектура ближе всего к экономике, с которой она напрямую соприкасается через вознаграждение и стоимость земли. Поэтому именно здесь наблюдается необычайный расцвет новой постмодернистской архитектуры, базирующейся на опеке многонационального капитала, чье развитие и распространение приходится в точности на то самое время.
А.Горных пишет, что одной из определяющих характеристик постмодернизма является «отсутствие глубины, находящее свое продолжение как в современной «теории», так и в целиком новой культуре имиджа и симулякрума...»1. Отказ от глубины это отказ от ориентации на поиск ноуменальной сущности объекта, отказ от представления развития как линейного процесса, который является лишь частным случаем более сложной нелинейной динамики процессов. Это то, о чем говорит синергетика. Дерево — символ традиционного понимания развития, где господствует аристотелевская логика. Трава, луковица - символ постмодернистского понимания реальности.2 Культивирование логоцентризма (дерева) есть уничтожение других, непохожих на генеральную метанаррацию форм, «пропалывание сорняков», попытка создания замкнутости для облегчения идеализации. Это есть, с точки зрения постмодернизма, культурный империализм. Сейчас пришло осознание, что жить должны все «растения и животные», иначе природа мстит. Нравится нам это или нет, но, похоже, что дело обстоит именно так. В этом отношении показателен пример, приведенный врачом-иммунологом на одной из популярных телепередач, посвященных здоровью, то есть выживанию. Он сказал, что огромное количество разного рода аллергий появилось именно тогда, когда изобрели мыло и стали им активно пользоваться. Вследствие стерильности ослаб иммунитет организма, он стал детренирован. Мы находимся в такой ситуации, где отказ от гигиены (культурной традиции) невозможен, и, однако, нужно отдавать себе отчет, к чему может привести чрезмерное ее использование. Следует вспомнить старое доброе правило «золотой середины» между избытком и недостатком, о котором писали Аристотель и Конфуций.
Ж.-Ф. Лиотар пишет о «прорыве» от модерна к постмодерну и связывает его возможность с отменой гегемонии Евклидовой геометрии. Но, прежде всего, различие между модернизмом (классическим индустриальным обществом) и постмодернизмом состоит «в исчезновении тесных уз, связывавших архитектурный проект модерна с идеей прогрессивной реализации социального и индивидуального освобождения в масштабе всего человечества»3.
Постсовременная архитектура обречена продуцировать серию каких-то незначительных модификаций в унаследованном от современности пространстве, она отказывается от глобальной реконструкции пространства, обитаемого человеком. В этом смысле глазам постсовременного человека открывается вид на широко раскинувшийся культурный ландшафт, уже не определяемый горизонтом универсальности или универсализации, всеобщего освобождения. Исчезла перспектива, исчезла объединяющая цель (об этом писал Гуссерль в «Кризисе европейского человечества и философии»), исчезла «решимость», которая только одна может придавать смысл и целостность бытию (См. Хайдеггер «Бытие и время», раздел 2, гл. 2.). Это объясняет определенный «тон» культуры постмодерна, ее особый стиль и манеру. Характеризую архитектуру нашего периода Лиотар пишет, что она представляет собой «своеобразный «бриколлаж»: изобилие цитат-элементов, заимствованных из предшествующих стилей и периодов, как классических, так и современных; недостаточное внимание к окружению и т.д.»1. Это можно отнести и ко всей постмодернистской культуре в целом. Наличное культурное состояние переживается как «исключающее какую бы то ни было новизну», все уже было, обо всем уже сказано. Как выразился Умберто Эко: «прошлое ставит нам условия, не отпускает, шантажирует нас»2.
