Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Проблема связности текста в современной лингвистике 21
I. Краткий обзор точек зрения на проблему связности текста в современной лингвистике 21
2. Уровни связности текста и иерархия этих уровней в свете теории языкового знака в
системной лингвистике 38
3. Актуальная предикация с позиций системной лингвистики 48
4. Уровень актуально-предикативной связности текста как уровень содержательной (смысло
вой) связности 64
Глава II. Категория падежа, природа падежного значения и классификация падежей 69
I. "Структурно-семантическая" классификация падежей и падежных значений Р.О.Якобсона 70
2. "Структурно-синтаксическая" классификация падежей и падежных значений Е.Куриловича 83
3. Синтагматико-парадигматическая классификация падежей Ю. С. Степанова 92
4. Классификация коммуникативных функций как основа классификации падежей в системной лингвистике 102
Глава III. Иерархизация актуально-предикативного уровня связности текста и обеспечение компрессии текста на уровне актуально-предикативной связности как функциональные основания раз вития падежной системы. Значения русских падежей I. Предпосылки используемой гипотезы природы падежей ИЗ
2. Типологические обоснования используемой гипотезы 121
3. Значения русских падежей 126
1. Именительный падеж 126
2. Родительный падеж 130
3. Винительный падеж 133
4. дательный падеж 143
5. Творительный падеж 146
6. Предложный падеж 154
Заключение 162
- Краткий обзор точек зрения на проблему связности текста в современной лингвистике
- "Структурно-семантическая" классификация падежей и падежных значений Р.О.Якобсона
- Предпосылки используемой гипотезы природы падежей
Введение к работе
Актуальность исследования заключается в общетеоретическом уточнении понятия "падеж", природы падежного значения и функций падежа в структуре связного целостного фрагмента речи, то есть текста, а также в уточнении понятия "связность текста". С точки зрения методики преподавания русского языка как иностранного предложенное в исследовании толкование исходных значений падежей может облегчить процесс объяснения и употребления падежей в речи.
Научная новизна данной работы заключается в том, что описание грамматической категории падежа имени существительного дается под углом зрения функций падежа как языкового
средства, обеспечивающего связность и компрессию полипредикативного сообщения - текста на формально-грамматическом уровне при одновременном сохранении информации на уровне актуально-предикативного содержания, подлежащего выражению в акте коммуникации.
Цель и задачи настоящего исследования - вскрыть специфику падежной системы русского языка, проследить ее генезис и выявить функционально-коммуникативные основания становления и развития падежной системы и категории падежа имени существительного в непосредственной связи с решаемой на кафедре проблемой системной типологии языков, системного и функционального изучения русского языка и языков стран Азии, Африки и Латинской Америки.
Рабочая гипотеза: падежная система имени существительного развивается в языках флективного типа прежде всего как средство, обеспечивающее компрессию текста на формальном уровне без потери информации на уровне актуальной предикации.
Конкретные задачи - рассмотреть проблему связности текста под углом зрения роли падежей в обеспечении связности текста и тех современных системных представлений о природе языкового знака, которые развивают идеи В.Гумбольдта, А.А.Потеб-ни и И.А.Бодуэна де Куртенэ об онтологии языка как специализированного для осуществления языковой коммуникации психического механизма, не тождественного механизму мыслительной деятельности; проанализировать и возможно полно интегрировать весь положительный опыт и достижения, накопленные лингвистикой в области теории падежа и представленные в различных концепциях падежного значения; дать уточнение отношений
между формой, функциями и значениями падежей.
Теоретическая и практическая значимость исследования заключается в уточнении на конкретном примере специфики системного и функционально-коммуникативного подхода к решению актуальных задач языкознания; в работе обращается внимание на непосредственную зависимость решения методических и прикладных задач от уровня решенности теоретических проблем общего языкознания. Материал диссертации может быть использован в спецкурсах по теории падежа и теории связного текста.
Структура диссертации. Диссертация состоит из "Предисловия", "Введения", трех глав и "Заключения".
В "Предисловии" и "Введении" излагается цель и задачи работы, даются краткие сведения о причинах появления и развития такой новой лингвистической дисциплины, как лингвистика текста.
В первой главе работы приводится обзор основных точек зрения на феномен связности текста; с позиций системной лингвистики уточняются такие важные для дальнейшего изложения понятия, как виды и уровни связности текста, характеризуется специфика и особенности каждого вида и уровня; предлагается уточнение понятия предикации, минимальной предикативной единицы и сущности акта предикации.
Вторая глава работы посвящена анализу и сопоставлению важнейших концепций падежного значения и предложенных в рамках этих концепций классификаций падежей и падежных значений (Э.Бенвенист, Е.Курилович, Г.П.Мельников, Ю.С.Степанов, Ч.Фил-лмор, Р.О.Якобсон).
В третьей главе работы показано, что роль падежа как
грамматической категории имени существительного заключается в обеспечении компрессии текста на формально-грамматическом уровне при одновременном сохранении связности текста на уровне актуально-предикативного содержания, подлежащего выражению и передаче в акте коммуникации. Падежный формант, рассмотренный под таким углом зрения, предстает как специфический языковой знак, значением которого является содержание самостоятельной предикативной единицы определенного вида.
В "Заключении" содержатся выводы из всех глав диссертации.
Апробация работы. Основное содержание и результаты работы нашли отражение в докладах, прочитанных на научно-теоретических конференциях молодых ученых и специалистов историко-филологического факультета УДН им. П.Лумумбы (1981, 1982, 1983 гг.), а также в выступлениях на Бодуэновских чтениях в 1983 и 1984 гг. По теме диссертации опубликовано три статьи общим объемом 2,4 печатных листа.
ВВЕДЕНИЕ ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЯ И ГРАММАТИКА ТЕКСТА
Проблематика лингвистических исследований последних десятилетий убедительно свидетельствует о значительном возрастании интереса у специалистов различных отраслей языкознания к тексту, интенсивное изучение которого закономерно привело к необходимости включить это многоплановое, в большинстве случаев чрезвычайно сложное по своей структуре знаковое образование в число объектов лингвистического анализа. Тот факт, что текст обрел статус полноправного, хотя и очень специфичного, лингвистического объекта наряду с традиционными языковыми единицами, в наши дни уже не вызывает сомнений [Николаева, 1978, 5-6; Гальперин, 1981, 3; Слюсарева, Трошина, 1982, 3; Гиндин, 1981, 25-26; Новиков, 1982, 10]..
Подобное расширение границ компетенции лингвистического анализа, ставшее не только возможным, но даже необходимым в результате поступательного развития языкознания и его закономерного обращения к проблемам функционирования языка в процессе речевой коммуникации, обусловило возникновение и развитие особого раздела в науке о языке - лингвистики текста. Большое влияние на формирование и становление новой отрасли языкознания оказали также данные смежных с языкознанием наук, таких, например, как психология, прагматика, теория коммуникации, семиотика, поэтика, которые в той или иной мере затрагивают проблемы речевой деятельности человека [Николаева, 1978, 22-23; Леонтьев, 1979, 20]. Не случайно сам факт суще-
- II -
ствования лингвистики текста рассматривается как одно из свидетельств перехода исследования языка на более высокую и качественно иную ступень развития [Слюсарева, Трошина, 1982].
Новая лингвистическая дисциплина, принесшая "с собой не только и не столько новый угол зрения на традиционные объекты и проблемы языкознания, но и новые объекты и проблемы" [Гиндин, 1981, 26], обнаружила целый ряд явлений, остававшихся до недавнего времени вне поля зрения лингвистов либо - в лучшем случае - рассматривавшихся ими как второстепенные. Естественно, что при таком положении дел особое внимание в работах по лингвистике текста уделялось и продолжает уделяться вопросам общетеоретического плана. Иными словами, центральное место в лингвистике текста было отведено онтологическим проблемам текста как целостного и самостоятельного объекта исследования. Действительно, только выявив и определив отличительные, категориальные признаки текста, его существенные свойства, а также общие закономерности текстообразования, особенности структуры текста и его компонентов, можно дать строгую научную дефиницию самому понятию "текст" и затем на этой основе последовательно очертить круг проблем собственно лингвистики текста. На существующие в настоящее время различия в понимании содержания основных понятий лингвистики текста и в терминологических обозначениях одних и тех же текстовых явлений, как и на отсутствие единства в понимании предмета данной дисциплины и задач, стоящих перед нею, указывается во многих публикациях, посвященных проблемам текста [Фивегер, 1979, 318; Янус, 1979;-Горшкова, 1979; Гиндин, 1981, Гальперин, 1981, 18; Слюсарева, Трошина, 1982, 4-5; Сорокин, 1982,
62-65] (см. также "Краткий словарь терминов лингвистики текста" [Николаева, 1978, 467-472], где приводится четыре толкования и пять определений понятия "текст", предложенных различными зарубежными лингвистами). На практике это нередко приводит к тому, что при публикации материалов своих исследований авторы бывают вынуждены начинать повествование с разъяснений терминологического характера, как это имеет место, например, в статьях Н.Н.Трошиной [Трошина, 1982, 50-51] и В.Г.Борботько [Борботько, 1981, 19].
Однако, терминологические разночтения объясняются не столько широтой тематики исследований и разнообразием концепций и подходов к изучению текста, бколько сложностью самого объекта, спецификой его природы, равно как и тем, что многие проблемы лингвистики текста до сих пор носят дискуссионный характер. К числу таких проблем, в частности, относится и проблема связности текста.
Связность текста, виды связности и средства, обеспечивающие ее, является актуальной проблемой лингвистической теории текста в силу целого ряда причин, главная из которых заключается в том, что текст - "идеальная высшая коммуникативная единица, тяготеющая к смысловой замкнутости и законченности -не мыслим вне связности как его конституирующего признака" [Кожевникова, 1979, 50, 66] . По этой же причине данной про-
х Необходимо отметить, что наряду с термином "связность" в том смысле, в каком он употреблен Кв.Кожевниковой, в литературе по лингвистике текста используются и другие термины, такие, как "целостность" [Леонтьев, 1979, 28]; "когезия"
- ІЗ -
блеме в наши дни уделяется немалое внимание (подтверждением чему может служить обширный список литературы по этому вопросу), и она по праву занимает в лингвистике текста одно из центральных мест [Шаляпина, 1981, 80].
Хотя в настоящее время почти никто не отрицает перспективности и необходимости изучения текста для дальнейшего развития языкознания и построения научной теории, адекватно отражающей грамматический строй языка, появление такой лингвистической дисциплины как лингвистика текста, тем не менее, представляется несколько неожиданным.
Еще до недавнего времени в науке о языке господствовало убеждение, что "наибольшей единицей лингвистического описания" [Звегинцев, 1976, 156-157] и, следовательно, необходимым и достаточным объектом лингвистического анализа [Леонтьев, 1979, 18] является предложение, так как было общепризнано, что именно предложение есть "основная единица речевого общения" [Звегинцев, 1976, 172] и в силу специфики только ему присущих категориальных признаков и функций предложение занимает высшее место в иерархии уровней языковых единиц [Бенвенист, 1974а, 138-140; Степанов, 1975, 220; Звегинцев, 1976, 47-48].
Представление о языке как такой системе уровней, в которой "единицы всякого нижележащего уровня определяются и детер-
[Гальперин, 1981, 73], "когерентность" [Одинцов, 1979, 226; Трошина, 1982, 50-51], "цельность/целостность" [Сорокин, 1982, 62-66]. Подробнее об этом, а также о толковании содержания данных и иных терминов, имеющих отношение к проблеме связности текста, будет сказано ниже.
минируются функциями вышележащего уровня", но в конечном счете - самого верхнего, то есть предложения [Звегинцев, 1976, 47-48], предполагало соответствующее понимание задач, стоящих перед лингвистом, которые трактовались "обычно как выявление номенклатуры и системного взаимоотношения единиц языка (инвариантов) и вскрытие линейной и нелинейной взаимосвязи и взаимообусловленности их конкретных вариантов, при заданных ситуативных и контекстуальных условиях в рамках заданного речевого целого", в качестве которого чаще всего выступает предложение или высказывание [Леонтьев, 1979, 18], поскольку, согласно известной формуле Э.Бенвениста, "предложение - это сама жизнь языка в действии" [Бенвенист, 1974а, 139]. Отсюда следовало, что соблюдение принципов, положенных в основу такого подхода, является достаточно надежной гарантией объективного отражения системы языка в лингвистической теории, так как выполненное в соответствии с данными требованиями исследование или описание языка должно в равной мере учитывать и синтагматические, и парадигматические отношения между языковыми единицами, выявленными в результате лингвистического анализа предложения. Реализовать последнее требование представляется возможным методом введения и исключения абстракций [Степанов, 1981 15-22] или с помощью той процедуры, которую Ю.С.Степанов называет "челночной": операция абстрагирования от синтагматики к парадигматике, от парадигматики снова к синтагматике и обратно, пока - в процессе расширяющейся абстракции - не будут установлены все связи и отношения в парадигматике [Степанов, 1981, 9, 26].
Необходимо также отметить, что в отечественном языкозна-
ний теория предложения и учение о предложении как исходной и высшей единице в иерархии уровней языковых единиц имеет долгую историю и давние традиции. "Уже в самых ранних русских грамматиках, исследувдих и описыващих синтаксис книжной, письменной речи, есть указание и на "речь", "слово", то есть на предложение, как основную единицу связной цельной речи" [Виноградов, 1958, II]. Пожалуй, ни один вопрос не был предметом столь пристального внимания и всестороннего изучения и не вызывал столько споров и дискуссий между представителями различных направлений русского и советского языкознания, как вопрос о сущности предложения и его отличительных признаках [Виноградов, 1958; Звегинцев, 1976; Арутюнова, 1976; Степанов, 1981]. Изучение самых разных сторон и аспектов предложения было и остается неотъемлемой и важнейшей частью грамматики русского языка с момента ее становления и до наших дней. Очень важно то, что в русской, а затем и в советской синтаксической науке предложение было признано главным объектом исследования и рассматривалось как основная единица лингвистического анализа языка не в силу своей "предельности" или "достаточности", а прежде всего потому, что оно предназначено и служит для выражения относительно законченной мысли, рассуждения и является единицей речевой коммуникации [Виноградов, 1958, 305 и след.]. Именно этим объясняется, почему исследование всего многообразия функций и употреблений различных форм слов в речи в первую очередь ориентировалось на анализ их функций в составе предложения, а нередко и ограничивалось таким анализом [Распопов, 1970, 4-5].
Изучение системы форм русского языка, одинаково учитыва-
щее и "общее значение формы, и круг ее синтаксического применения" [Виноградов, 1958, 257], позволило в значительной степени развить и углубить представления о его грамматическом строе. Такие разделы грамматики, как синтаксис предложения, синтаксис словосочетания, синтаксис слова и синтаксис формы слова,учение о членах предложения, учение о частях речи, парадигматика различных частей речи, а также разработка многих других вопросов являются, по сути дела, результатом изучения и анализа предложения и его конструктивных элементов.
Таким образом, отечественная лингвистика, хотя и не оперировала (относительно до недавнего времени) терминами и понятиями уровневого анализа, показала насколько продуктивен такой подход к исследованию языка, при котором языковые единицы нижележащих по отношению к предложению уровней рассматриваются как материал и конструктивные элементы, предназначенные для построения высшей языковой и основной речевой единицы - предложения.
Чем же в таком случае объясняется то, что лингвистический анализ все-таки вышел за пределы предложения в целостный связный текст, а сам текст был признан самостоятельным объектом исследований? Причиной тому послужил, по-видимому, целый ряд обстоятельств.
Уже сама установка исследования на предложение как на такую языковую единицу, которая способна выполнить хотя бы минимальное коммуникативное задание, создавала необходимые предпосылки и реальные основания для перехода лингвистики от изучения статического аспекта языковой системы к изучению динамических процессов ее функционирования в речи. При этом
анализ речевой деятельности человека, а также изучение языка в плане его предназначенности для удовлетворения коммуникативных потребностей человека - все это показало, что "языковая система в процессе коммуникации реализуется не в изолированном предложении, а в текстах разного типа и назначения" [Золотова, 1979, 3], что синтагматические и парадигматические связи и отношения, существующие между языковыми единицами разных уровней и наблюдаемые в отдельных предложениях, не проявляются целиком и полностью в пределах этих предложений и выходят за их границы [Фивегер, 1979, 314-315], и, следовательно, для того, чтобы выявить и учесть все виды связей и отношений любой лексико-грамматической единицы в системе языка и тем самым определить ее место в этой системе, еще не/достаточно рассмотреть случаи ее употребления в составе предложений различной структуры; необходимо также определить и обобщить конкретные функции этой единицы, выполняемые ею в рамках того речевого целого, синтаксическая структура, смысловое содержание и коммуникативное задание которого предопределило выбор и форму употребления данной единицы в данном акте общения.
Однако выявление этих функций в плане реализации общего коммуникативного задания наталкивается на непреодолимые препятствия, если исследование языкового материала заранее ограничено рамками предложения, в составе которого была употреблена анализируемая единица.
Аналогичные трудности возникают и при изучении коммуникативного, содержательного и формально-синтаксического плана предложения и особенно - при анализе соотношения и взаимодей-
ствия этих планов в процессе функционирования предложения в речи, так как различия в характере и виде этих отношений зависят не только и не столько от особенностей типа предложения и его семантико-синтаксической структуры, сколько от общих условий употребления предложения, то есть его словесного и ситуационного контекста [Ковтунова, 1967; Крылова, 1970, 89; Степанов, 1981, 173-180; Золотова, 1982, 15-18, 292, 318; Кузнецов, 1982, 45].
И, наконец, укажем еще на одну причину: ограничение компетенции лингвистики уровнем предложения как максимально высоким в иерархии уровней языковых единиц оставляет открытым вопрос о месте самого предложения в системе языка, поскольку введение данного ограничения является одновременно свидетельством отрицания наличия языкового уровня, более высокого, чем уровень предложения [Бенвенист, 1974а, 135, 138-140], вследствие чего анализ предложения лишается "парадигматической точки опоры" и предложение не может быть идентифицировано как языковая единица в составе единицы более высокого уровня [Звегинцев, 1976, 48-49, 168-169].
В самом деле, в соответствии с правилами и принципами "представления языка в виде иерархии лингвистических уровней" языковые единицы выделяются только на основании констатации как их синтагматических, так и парадигматических отношений [Бенвенист, 1974а, 130; Звегинцев, 1976, 167]. Отсвда следует, что для того, чтобы предложению можно было приписать статус самостоятельной языковой единицы, необходимо признать существование по крайней мере еще одного более высокого языкового уровня, единицы которого могли бы интегрировать предло-
жение как структурно-семантический элемент; а таким, более высоким, чем предложение, уровнем, как известно, является уровень текста, или дискурса [Звегинцев, 1976, 169-174].
Разумеется, возрастание интереса к феномену текста было обусловлено и другими, более универсальными причинами, такими, например, как интенсификация исследований в области семасиологии [Сорокин, 1982, 61], закономерное стремление "объяснить язык как глобальное явление, как целое средство коммуникации" [Колшанский, 1974, 140] осознание того факта, что "человек не говорит отдельно придуманными предложениями, а одним задуманным текстом", что "предложением управляет текст" и, следовательно, грамматика не может и не должна кончаться на предложении [Жинкин, 1982, 108]. Однако уже в свете вышеизложенного совершенно естественным и закономерным представляется появление и интенсивное развитие такого нового языковедческого раздела как лингвистика текста и включение текста в число объектов лингвистических исследований наряду с традиционными языковыми единицами.
Что же касается вопроса о роли падежей в структуре связного текста, то есть основного вопроса, решаемого в данной работе, то, как уже отмечалось выше, в существующей лингвистической литературе есть только отдельные указания на текстовые функции падежей, тогда как специальных исследований, посвященных названной проблеме, до настоящего времени проведено не было. Не было также и попыток пересмотреть природу падежных значений через анализ роли падежных словоформ в связном тексте. Все это привело к необходимости рассмотреть и проанализировать накопившуюся к настоящему времени литературу по
теории связного текста и изложенные в ней основные подходы к решению проблемы связности текста под углом зрения роли падежей в обеспечении связности текста, чтобы в конечном счете выйти на решение вопроса о сущности падежа и падежного значения уже с позиций лингвистики текста. Для решения поставленной задачи в ходе исследований потребовалось специально остановиться на анализе публикаций по различным аспектам связности текста. Этому и посвящена первая глава настоящего исследования.
Г Л А В A I
ПРОБЛЕМА СВЯЗНОСТИ ТЕКСТА В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ
I. Краткий обзор точек зрения на проблему связности текста в лингвистике текста
Исходя из того, что под текстом обычно понимается "некоторая (законченная) последовательность предложений, связанных по смыслу друг с другом в рамках общего замысла автора" [Николаева, 1978, 6], мы вправе полагать, во-первых, что, исследуя текст, должны иметь дело не с одним, а с несколькими предложениями, образующими некоторое множество, во-вторых, что это множество не просто совокупность дискретных элементов - разрозненных предложений, а такое целостное образование, смысл которого не может быть определен механическим сложением смыслов всех предложений, входящих в это множество [Крылова, 1970, 89], поскольку сложение смыслов дает на сумму смыслов, а новые смыслы [Щерба, 1931, 24], и, в-третьих, что всякое предложение, входящее в это множество, обладает в нем особым, новым качеством, которое не присуще предложению как предикативной единице вне этого множества, то есть данное предложение зависит по крайней мере от одного другого предложения того же множества и связано с ним по смыслу, на основании чего можно утверждать, что смысловая законченность предложения вне контекста является весьма условной [Крылова, 1970, 89]. Следовательно, при таком понимании текста уже две предикативные единицы, если они принадлежат одному и тому же ярусу актуального
членения [Крылова, 1970, 88-89] и связаны между собой по смыслу единым коммуникативным заданием, можно рассматривать как минимальный текст.
С другой стороны, если текст состоит не из двух, а из нескольких предложений, то это значит, что каждое из этих предложений должно быть привязано хотя бы к одному из остальных предложений этого текста. Очевидно, что при этом связи предложений в тексте могут быть различными по своей структуре, и, следовательно, мы можем сравнивать тексты и классифицировать их в соответствии с тем, какие структуры связей будут обнаружены в этих текстах. Но кроме того, различным может быть и качество - основание связей между предложениями, так же, как может быть различным качество воздействия одного предложения на другое; а это значит, что тексты можно сравнивать и по тому, каково качество этих связей.
По-видимому, до тех пор, пока не будут установлены критерии разграничения качества связей предложений в тексте, анализ структуры текстов не будет иметь большой практической ценности, поскольку при недифференцированном подходе к исследованию схем связей предикативных единиц в тексте может иметь место неконтролируемое разграничение качества таких связей и, как следствие этого, - подмена одного основания анализа другим в процессе выявления структурных отношений между предложениями. Соответственно наоборот: если критерии разграничения качества связей предложений в тексте будут выявлены и установлены достаточно объективно и однозначно, то в этом случае анализ структуры определенных связей, различающих виды связности текста с точки зрения качества, можно будет
проводить относительно просто. Очевидно, что при таком дифференцированном подходе открывается возможность устанавливать сходства и различия структур связей разного качества, одновременно представленных в одних и тех же единицах одного текста, поскольку может оказаться так, что связи одного качества в тексте будут совершенно отсутствовать, но несмотря на это, данный текст будет воспринят как связный, благодаря наличию структуры связей другого качества.
Б свете сказанного ясно, что решение проблемы связности текста, особенно на начальных этапах анализа и разработки этой проблемы, должно быть сосредоточено прежде всего на уточнении и разграничении видов, качества тех связей между предложениями, наличие или отсутствие которых дает основание квалифицировать некоторую совокупность предложений как связный текст либо рассматривать ее как множество дискретных, разрозненных элементов - "псевдопредложений", по терминологии В.А.Звегинцева [Звегинцев, 1976, 185-186].
Несмотря на то, что в современном языкознании в подавляющем большинстве случаев текст определяется через понятие связности, а сама связность рассматривается как конституирующий признак текста и является едва ли не "самым частым предметом исследования" [Кожевникова, 1979, 50], проблема того, что же следует понимать собственно под связностью текста, остается до конца не решенной и, следовательно, одной из наиболее актуальных проблем лингвистики текста.
Примечательно, что особое внимание вопросам связности в лингвистике текста уделялось на начальных этапах развития этой дисциплины, что, по-видимому, объясняется перенесением
методов анализа предложения (и в особенности - сложного предложения) на анализ текста, а также стремлением выявить по аналогии с предложением универсальные текстообразувдие факторы и, тем самым, определить его важнейшие, конституирующие признаки. Очевидно, что при таком подходе к тексту связность предложений по смыслу признавалась априори, и "задача исследователя сводилась к установлению видов этой связи и к определению правил передачи ее во избежание ложной трактовки текста читателем" [Николаева, 1978, 6], вследствие чего "лингвистика текста, в том виде, в каком она сформировалась к настоящему времени, почти полностью замкнулась на исследовании лингвистических признаков связи двух или нескольких высказываний (предложений) между собой" [Леонтьев, 1979, 18-19]. Естественно, что при таком подходе к тексту прежде всего анализировались показатели формально-грамматической связности, которая констатировалась как следствие содержательной, смысловой связности текста и рассматривалась как одно из важнейших средств, обеспечивающих связность текста в целом. К числу таких средств относятся, например, различного рода текстовые повторы (особенно именные), лексические и местоименные субституции, дейктические указатели, специальные конструкции связи, анафорические и катафорические элементы и т.п. [Бурляй, 1982, 13]. При этом, как отмечает Т.М.Николаева, анализу лексических повторов - как одного из важнейших средств внутритекстовой связи - в лингвистике текста уделялось наибольшее внимание [Николаева, 1978, 6]. Данный аспект проблемы связности остается актуальным и в наши дни. По-видимому, это объясняется тем, что такой подход дает определенную возмож-
ность исследовать те виды связности, которые имеют непосредственное отношение к содержанию текста, поскольку смысловая взаимоотнесенность отдельных предложений в тексте может обеспечиваться также наличием семантических связей между значимыми единицами текстовых элементов, не меньших, чем предложение. Поэтому повторная номинация (изотопические, номинативные, рекуррентные цепи) рассматривается в лингвистике текста как важный фактор смысловой организации текста и даже как основной показатель его связности [Гак, 1979, 102; Фивегер, 1979, 320-321]. Иными словами, лексический повтор наряду с другими формально-грамматическими показателями связи является одним из важнейших средств обеспечения связности текста при его построении автором и, с другой стороны, показателем связности этого текста при его восприятии реципиентом.
Означает ли это, что использование данных средств в речи обеспечивает возможность создать из некоторого набора предложений связный текст? Очевидно, нет. Бот что пишет по этому поводу Кв.Кожевникова: "... Ни синтактико-лексические скрепы (типа: "И вот... Итак... Значит... Следовательно..." и т.п.) ни различные способы выражения полной и частной идентичности семантического компонента содержания предыдущего текста (повторы, синонимы, паронимы, разные модификации, члены одного семантического поля, дейктические указатели и т.д.) не создают связности сами по себе, а только являются наиболее четко выделимыми ее сигналами в плане выражения. Вот почему вполне возможно создать текст, который в плане выражения носит все признаки "правильного" связного текста, однако который отличается несоответствием между связностью
плана выражения и несвязностью мысли ... С другой стороны, тот же факт объясняет, почему можно создать вполне связные сообщения без специальных сигналов связи и даже нетекстового типа" [Кожевникова, 1979, 58-59] (подчеркнуто нами. -А.Д.).
Отсюда следует, что в "правильном" тексте существует некоторая смысловая (содержательная) связность, или "внутренняя спаянность выражаемой мысли" [Кожевникова, 1979, 58], которая в плане выражения реализуется (манифестируется) при помощи лексических и грамматических средств и, следовательно, может быть осознана реципиентом в момент восприятия текста при помощи тех же самых средств, показателей связи, которые, тем не менее, "не создают связности сами по себе", хотя и являются ее сигналами в плане выражения.
Столь прямолинейный и категоричный вывод в данном случае, по-видимому, едва ли будет уместен и правомерен, но и не обратить внимания на известную противоречивость рассуждений Кв.Кожевниковой мы не можем, поскольку если ни семантическая связность отдельных предложений и возникающие на ее основе смысловые отношения, ни наличие различного рода показателей формально-грамматической связи между предложениями не создают связности текста, то остается непонятным, каким образом вообще реципиент может понять замысел автора текста.
Очевидно, в подобных случаях правильнее было бы говорить, что формальные и лексические средства языка обеспечивают и создают связность текста, но качество связности такого вида
Примеры текстов такого рода приводятся, в частности, в [Севбо, 1969, 85; Гиндин, 1973, II].
иное, отличное от качества той связности, которая была охарактеризована как "внутренняя спаянность выражаемой мысли".
С этой точки зрения текст, построенный по "жесткому" принципу организации [Гиндин, 1973, II] и текст, который принято называть "правильным" или "нормальным", отличаются друг от друга именно качеством связности, поскольку в тексте первого вида, то есть построенном по принципу "жесткого" задания, отсутствует "внутренняя спаянность", несмотря на то, что он имеет признаки "правильного" связного текста. Если же мы сравним "правильный" текст со "связным сообщением без специальных сигналов связи и даже нетекстового типа" (например: "Войти в автобус - кошелек - валяться - поднять - отнести - стол находок - выйти на следувдей" [Кожевникова, 1979, 58]), то мы установим, что данное сообщение может быть воспринято как речевая единица, обладающая "внутренней спаянностью выражаемой мысли", хотя понимание содержания такого сообщения, безусловно, будет затруднено, именно вследствие отсутствия в нем показателей и средств, обеспечивающих связь между номинативными элементами этого сообщения, и по этой же причине данное сообщение можно расценивать как "неправильный" текст, несмотря на то, что при определенных условиях оно может выполнять коммуникативные функции, то есть быть сообщением. Существуют также тексты, построенные по другим принципам, например, "Год двадцатый. Коней одичавших галоп. Перекоп. Эшелоны. Тифозная мгла. Интервентская пуля, летящая в лоб..." (А.Межиров)1 или авторские ремарки в пьесах. Однако, подробный анализ причин,
Пример взят из [Валгина, 1978, 191].
по которым тот или иной текст может быть отнесен либо к разряду "правильных", либо к разряду "неправильных", "рудиментарных" или "псевдотекстов", а также возможный вариант разграничения видов связности текста будет дан несколько позже; здесь же нам хотелось на конкретном примере показать теоретическую и практическую целесообразность разграничения видов (качества) связности текста, которое позволяет, как мы это видели, избежать возможного, но нежелательного инотолкования и недопонимания некоторых положений концепций тех авторов, чьи наблюдения и выводы используются нами в настоящей работе.
В наши дни интерес к проблеме связности текста вновь возрастает. Но если раньше на передний план выдвигались задачи исследования формальной стороны этого явления, то есть исследование "линейной" [Николаева, 1978, 27] связности последовательно расположенных высказываний (предложений), то на современном этапе развития лингвистики текста все чаще на первое место выдвигается содержательный аспект текста, что было обусловлено, по-видимому, не только осознанием недостаточности формально-грамматической и семантической связности для обеспечения связности текста в целом, но и повышением общего интереса в лингвистике к исследованию языка в его действии и в процессах общения. В числе наиболее актуальных вопросов поэтому оказались "вопросы коммуникативного плана, задачи исследования условий "правильной", удачной коммуникации, обеспечивающей однозначное толкование единиц создаваемого текста" [Николаева, 1978, 18; Николаева, 1979, 38-39; Леонтьев, 1979, 20].
Изменение в направлении исследований с необходимостью привело к пересмотру содержания самого понятия "текст". Как
отмечает Т.М.Николаева (соглашаясь с З.Шмидтом), "в отличие от принятого до сих пор толкования "текста" (текст - это когерентное множество предложений) теперь, в рамках современного его включения в цепь связей, текст уже постоянно трактуется как "множество высказываний и - соответственно - как со-циокоммуникативная реализация текстуальности" [Николаева, 1978, 18].
Данная точка зрения на текст как объект лингвистического анализа позволила наметить и сформулировать ряд вопросов, решение которых должно создать необходимые основания для успешной разработки альтернативной концепции, которая бы полностью и последовательно реализовала "какой-то иной подход к трактовке высказывания и текста как содержательного целого, имеющего, по А.И.Смирницкому, определенную целевую направленность, не определимую в традиционно-лингвистических понятиях и категориях" [Леонтьев, 1979, 23].
Для построения такой альтернативной концепции и создания грамматики текста, отличной от синтаксической семантики высказывания, по-видимому, прежде всего необходимо "выделить и определить: I) перечень именно текстовых формальных средств,
перечень содержательных категорий лингвистики текста,
правила передачи последних первыми" [Николаева, 1978, 30-31].
Но поскольку аппарат современной лингвистики текста оказался пригодным преимущественно для анализа формальной связности [Леонтьев, 1979, 19], то, следовательно, необходимо разработать достаточно надежные методы выявления содержательной связности текста.
- зо -
В связи с этим возникла настоятельная необходимость четкого и последовательного разграничения явлений формальной и содержательной (смысловой) связности текста как качественно различных видов связности и установления между ними отношений иерархии в плане их коммуникативной значимости.
С этой точки зрения во многих работах по лингвистике текста предлагается под связностью текста понимать формально-грамматическую, лексико-семантическую, интонационную и другие виды внешней связности, тогда как "внутреннюю смысловую организацию текста, не обязательно эксплицируемую в лингвистических категориях, но всегда осознаваемую воспринимающим текст человеком" определять через термин "цельность текста" [Леонтьев, 1979, 19; Леонтьев, 1974; Леонтьев, 1976]. При этом, по мнению А.А.Леонтьева, приводимые им признаки связности, такие, как грамматическая зависимость предложений реплик от исходного предложения, синсфлантичность предложений-реплик и многие другие, не являются облигаторными, и поэтому "принципиально невозможно выделить абсолютные признаки связности, как это пытается делать современная лингвистика текста" [Леонтьев, 1979, 169]. Разграничивая понятия связности и цельности, А.А.Леонтьев рассматривает связность, которая имеет отношение к отдельным текстовым элементам, как лингвистическую категорию, в то время как цельность текста характеризуется им как смысловое единство, имеющее психологическую природу: "суть феномена целостность - психологическая, она коренится в единстве коммуникативной интенции говорящего (говорящих) и в иерархии планов (программ) речевого высказывания" [Леонтьев, 1974, 170]. К признакам цельности текста, в част-
- ЗІ -
ности, относятся стилистические признаки, коммуникативные (модальность), диктальность, заданность интонации и некоторые другие.
Несколько иная интерпретация связности и цельности как категорий и онтологических признаков текста дается в концепции И.Р.Гальперина. Прежде всего необходимо отметить, что по мнению И.Р.Гальперина, под текстом следует понимать только такое произведение речетворческого процесса, которое было объективировано в виде письменного документа. На эту деталь мы обращаем внимание в связи с тем, что во многих, по сути дела, в большинстве работ по проблемам текста этот признак либо вообще не называется среди необходимых признаков текста, либо рассматривается как несущественный и необязательный (см., например, [Леонтьев, 1979, 28]).
Включение данного признака в число обязательных атрибутов текста объясняется тем, что с точки зрения И.Р.Гальперина текст представляет собой "особую разновидность речетворчест-ва, имеющую свои параметры, отличные от параметров устной речи... Текст - не спонтанная речь... Он не только линеен, он не только движение, процесс - он также стабилен... Представленный в последовательности дискретных единиц, текст находится в состоянии покоя, и признаки движения выступают в нем имплицитно" [Гальперин, 1981, 18-19].
В концепции И.Р.Гальперина когезия (понятие, соотносимое с понятием "связность" в концепции А.А.Леонтьева) интерпретируется как грамматические,семантические, лексические средства, обеспечивающие соответствующие формы, виды связи между отдельными частями текста и определяющие переход от одного
контекстно-вариативного членения текста к другому [Гальперин, 1981, 74 и след., 125]; различаются логические, психологические, формально-структурные, ассоциативные, образные, композиционно-структурные, стилистические и ритмико-образущие виды когезии, которые реализуются различными средствами языка, а также графические средства и выделение частей цифрами [Гальперин, 1981, 78]. Различные виды когезии могут быть тесно переплетены в тексте, что порой затрудняет их таксономическую характеристику. Кроме того, когезия является одним из важнейших средств интеграции текста, под которой Й.Р.Гальперин понимает "объединение всех частей текста в целях достижения его целостности. Интеграция может осуществляться средствами когезии, но может строиться и на ассоциативных и пресуп-позиционных отношениях. Когезия - категория логического плана, интеграция - скорее психологического. Если когезия реализуется в синтагматическом разрезе, то интеграцию можно представить себе как парадигматический процесс, иными словами, когезия линейна, интеграция вертикальна" [Гальперин, 1981, 125; Гальперин, 1982, 18].
Таким образом, мы видим, что представленное в концепции И.Р.Гальперина понимание внутритекстовых отношений и соответствующая такому пониманию система понятий имеет точки соприкосновения с рассмотренной выше концепцией А.А.Леонтьева, но и отличается от нее. Такой подход, пожалуй, ближе взглядам Т.М.Николаевой: "Все высказывания текста связаны не только линейной, но и глобальной когерентностью. Таким образом, текст есть не просто совокупность цепочечных микроструктур, но некоторое глобальное единство, макроструктура. Текст, ли-
шенный макроструктуры, не является осмысленным" [Николаева, 1978, 27].
По мнению Ю.А.Сорокина, "цельность (целостность) есть латентное проекционное (концептуальное) состояние текста, возникающее в процессе взаимодействия реципиента и текста, в то время как связность есть рядоположенность и соположенность строевых и нестроевых элементов языка/речи, есть некоторая дистрибуция, законы которой определены технологией соответствующего языка (с этой точки зрения вообще не может быть несвязных текстов)" [Сорокин, 1982, 65].
Согласно данной точке зрения, текст не может быть определен только лингвистическим путем, поскольку представляет собой явление коммуникативное, "ориентированное на определенного рода деятельность..." и является в контексте деятельности коммуникатора и реципиента "реализацией некоторого текстуали-тета", под которым понимается "абстрактный набор правил, определяющих и формальные, и содержательные параметры некоторого конкретного текста" [Сорокин, 1982, 65-66].
Из сказанного ясно, что вследствие выдвижения на передний план задач исследований коммуникативного аспекта текста, поиска общих закономерностей текстообразования и системы онтологических признаков текста проблема связности текста в ее традиционном понимании оказалась если и не на периферии лингвистики текста, то во всяком случае и не в числе проблем первостепенной важности. С этой точки зрения большое значение приобретает предпринятая Кв.Кожевниковой попытка "поднять вопрос о характере самой связности как семиологической категории, представляющей основной текстообразущий фактор, и ее
различных аспектах в рамках целого" [Кожевникова, 1979, 50]. Сказанное, однако, не означает, что в данной работе формально-грамматическая связность текста исследуется в отрыве от других видов связности текста, а в первую очередь - от содержательной связности (целостности). Напротив, данные понятия не только разграничиваются как качественно разнородные явления, но между ними также устанавливаются соответствия, исследуется характер и специфика взаимодействия этих важнейших признаков текста, равно как и соотношение этих признаков с другими конституирующими признаками текста.
По мнению Кв.Кожевниковой, связность текста, которую можно рассматривать в двух аспектах (связность как наличие общего в двух или более фактах и явлениях и связность как объединение фактов или явлений в замкнутое в смысловом отношении целое), отражает важную роль в образовании целого, но одновременно обладает и независимым от этого целого характером [Кожевникова, 1979, 51]. Подобно другим признакам текста, таким, например, как отграниченность, смысловая замкнутость и законченность, связность текста выполняет определенные коммуникативные функции. Так, некоторые тексты могут быть организованы в единое целое на основе связности радиального типа, что в свою очередь можно интерпретировать как одно из средств отграничения таких коммуникативных жанров, как словарь, свод правил или норм, тексты разных вопросников и т.п. от других коммуникативных жанров, тексты которых, как правило организуются связностью линейного типа, "когда отдельные части текста (например, высказывания) связаны непосредственно друг с другом, зависят друг от друга или взаимоосмысляются" [Кожевникова,
1979, 56-57]. На этом основании в рамках линейной связности предлагается выделять разные частные типы связей. С точки зрения смысловых отношений в тексте можно различать а) смысловое зацепление, которое, как правило, бывает локализовано на стыке находящихся рядом частей и выражает логические или временные отношения различных сообщений в тексте, и б) смысловое перекрытие, проявляющееся в полной или частичной идентичности какого-либо семантического компонента предыдущего сообщения. При этом отмечается, что "смысловое зацепление и смысловое перекрытие являются ... языковой манифестацией внутренней спаянности выражаемой мысли, которая в свою очередь отражает возможные связи явлений действительности" [Кожевникова, 1979, 58] (подчеркнуто нами. - А.Д.).
С другой стороны, виды связности в тексте можно различать и рассматривать в зависимости от степени ее выраженности в тексте. С этой точки зрения Кв.Кожевникова предлагает различать а) эксплицитную связь - "те же смысловые зацепление или перекрытие, получившие выражение при помощи разного рода языковых средств (лексических, морфологических, синтаксических'), и б) имплицитную связь, то есть такую связь, которая не получила "выражения при помощи отдельных языковых средств. В самом широком смысле это оперирование содержанием, находящимся в сознании автора и реципиента (в случае правильного понимания последнего) без прямого его выражения" [Кожевникова, 1979, 60]. И наконец, последний вид связности предлагается различать на том основании, что текст обладает и определенным объемом и определенной протяженностью, представляя одновременно одно целое, каждая часть которого необязательно
связана с соседней частью. С этой точки зрения различаются а) плавная или беспрерывная связь, манифестируемая в пределах одной основной тематической линии, и б) прерывистая связь, которая отражает "частые смены тем, тематические руптуры, смены типа применяемых коммуникативных средств" [Кожевникова, 1979, 62-63].
Такое понимание связности текста и ее видов приводит Кв. Кожевникову к выводу, что "впечатление наиболее связного в целом текста производит на реципиента ... текст, развивающийся в одном направлении мысли, посвященный одной доминирующей и законченной в смысловом отношении теме, постепенно развертывающейся без больших смысловых лакун, требующих домысливания и без тематических руптур..." [Кожевникова, 1979, 64], словом, "организованный на основе языковых связей и отношений отрезок речи, содержательно объединяющий синтаксические единицы в некое целое" [Русская грамматика, 1980, 1890].
Таким образом, на основании всего вышеизложенного можно констатировать, что проблема связности и в наши дни не утратила своей актуальности и по-прежнему остается одной из центральных проблем лингвистики текста. Несмотря на усиленную разработку целого комплекса вопросов, сопряженных с этой проблемой, ряд аспектов связности текста все же остается еще мало изученным. К числу таковых, по нашему мнению, прежде всего следует отнести проблему более четкого разграничения видов, или типов связности текста. При этом, как нам думается, особое внимание следует уделить исследованию содержательных аспектов связности, поскольку именно смысловая, содержательная связность является важнейшим конституирующим признаком текста.
Разумеется, сказанное не означает, что исследования формально-грамматических средств языка, выполняющих в тексте особые коммуникативные функции, отличные от тех функций, которые ими выполняются в предложении, и обеспечивающие адекватное понимание реципиентом замысла автора текста, могут быть сведены к составлению списка показателей связности более высокого порядка, то есть содержательной связности, поскольку "для лингвистики текста важен поиск отношений между высказываниями" [Николаева, 1978, 13], которые как раз и оформляются при помощи этих средств. Кроме того, такой подход к изучению формально-грамматических категорий языка дает реальную возможность по-новому взглянуть на те языковые явления, которые до сих пор рассматривались на материале и на уровне словосочетания и предложения, что в свою очередь позволяет обнаружить непосредственное отношение этих явлений языка к собственно тексту и коммуникации. При этом, в частности, иную интерпретацию, отличную от традиционной, получает такая формальная категория имени существительного, как падеж. Однако достаточно эффективно продолжить работу в этом направлении можно будет, по-видимому, лишь при условии, если в качестве инструмента исследования будет использоваться такая концепция, которая наиболее эксплицитно связывает формальные средства языкового выражения не только с узуальными, но и актуальными единицами передаваемого содержания. Такой концепцией, по нашему мнению, является системная лингвистика, развивающая идеи В.Гумбольдта, А.А.Потебни и И.А.Бодуэна де Куртенэ о сущности и особенностях языкового знака (основные положения теории языкового знака, принятой в системной лингвистике, изложены в
статье Г.П.Мельникова "Теория знака и особенности языкового знака" [Мельников, 1977]).
2. Уровни связности текста и иерархия этих уровней в свете теории языкового знака в системной лингвистике
Если к решению проблемы связности текста подходить с позиций системной лингвистики и рассматривать текст под углом зрения тех системных представлений о природе и функциях языкового знака, которые развивают идеи В.Гумбольдта, А.А.Потеб-ни и Н.А.Бодуэна де Куртенэ, то в этом случае мы можем, во-первых, обнаружить и доказать наличие в тексте нескольких уровней связности и, во-вторых, последовательно разграничить эти уровни, установив между ними отношения иерархии. Это, в свою очередь, позволяет увидеть, как связность текста, возникнув на уровне внеязыкового мыслительного содержания, подлежащего передаче реципиенту, проявляется при порождении текста в подборе соответствующих средств языкового выражения. Вследствие этого наличие связи между элементами любого уровня связности может послужить основанием для констатации факта связности текста, и в то же время отсутствие связи между элементами хотя бы одного из этих уровней может быть воспринято как нарушение связности текста.
Сравним следующие тексты:
І. Я встретил человека. Человек вел собаку. Собака родила щенка. Щенок укусил старуху. Старуха купила рыбу. Рыба проглотила комара. Комар укусил мальчика...
Воскресенье. Утро. Солнце. Жара. Вся семья. Прогулка. Поездка. Парк. Атракционы. Катание. Обед. Облака. Гуляние. Дождь. Гроза. Вечер. Сырость. Холод. Ночь. Горло. Боль. Температура. Понедельник. Утро. Поликлиника. Очередь. Врач. Бюллетень. Аптека...
Мать рассказывает. Сказка рассказываема. Сын слушает. Сказка слушаема. Мать рассказывает там. Сказка рассказываема там. Сын слушает там. Сказка слушаема там. Там находится детская комната. Сын засыпает. Мать укрывает. Одеяло укрывает. Сын укрываем. Мать встает. Мать идет туда. Там находится кухня1.
Очевидно, что относительно любого из этих текстов можно утверждать, что он связный, но основания для такого утверждения в каждом случае будут разными, и поэтому можно также утверждать, что в каждом случае связность нарушена. Чтобы объяснить, что же дает основания для констатации и связности, и несвязности в каждом случае, мы должны рассмотреть те уровни, элементы которых могут быть либо связанными, либо несвязанными.
Но прежде, чем обратиться к собственно проблеме разграничения уровней связности текста, считаем необходимым напом-
В лингвистической литературе широко представлены аналогичные примеры построения текстов, в которых не/связанными являются элементы других уровней при явной связности элементов остальных уровней (см., например: [Севбо, 1969, 85-86; Гиндин, 1972, II; Янус, 1979, 330]).
нить некоторые основные положения системной лингвистики.
1. Системная лингвистика основывается на представлении
о независимости существования внеязыкового сознания и процессов мышления как основного средства целесообразного социально обусловленного поведения индивида и языка как специализированного социального коммуникативного сознания и коммуникативного мышления.
Следствием этого является различение и разграничение уровней речевых и языковых знаков, уровня языкового содержания - значений, и уровня внеязыкового мыслительного содержания - узуальных и эвентуальных смыслов, актуализируемых в процессе речевой деятельности.
Морфема как языковой знак ассоциирована по смежности со значением - единицей плана собственно языковой семантики.
Значение способно вступать в ассоциацию по сходству с узуальными смыслами и "намекать" на некоторые стороны узуальных смыслов, представляющих собой элементы социального знания с закрепленными средствами языкового выражения. В некоторых контекстах именно этот элемент знания может быть содержанием высказывания, и тогда узуальный смысл выступает в качестве актуального смысла использованного знака по схеме:
узуальный смысл - значение - языковой - речевой знак
в качестве ак- знак
туального смысла (морфема)
5. В других случаях таким актуальным содержанием может
быть некоторый эвентуальный смысл, то есть смысл, не имеющий
общепринятых средств языкового выражения; этот смысл связыва
ется обычно с теми языковыми знаками, узуальный смысл которых
может вступить в ассоциацию по сходству или по смежности с
данным эвентуальным актуальным смыслом и достаточно ясно указать ("намекнуть") на определенные стороны этого актуального в данном речевом акте эвентуального смысла:
эвентуальный - узуальный - значение - языковой - речевой
смысл в каче- смысл знак знак
стве актуаль- (морфема)
ного смысла
6. Коммуникативный акт, рассмотренный с этой точки зрения, предстает, с одной стороны, как процесс выбора отправителем сообщения, то есть говорящим или пишущим, единиц языкового содержания и соответствующих им знаков для узуального или эвентуального выражения актуального внеязыкового содержания, а с другой - как процесс выявления этого внеязыкового содержания через воспринятые знаки и соответствующие им единицы языкового содержания воспринимающим сообщение, то есть слушающим или читающим [Мельников, 1978, 267-90].
С помощью этих понятий сделаем первое предварительное разграничение последовательных уровней связности текста.
Если к анализу текста подходить с позиций воспринимающего (реципиента), то уже сам факт непрерывности речевого потока или последовательности графических знаков, представляющих собой воспроизведение единиц определенного языка, можно рассматривать как сигнал того, что данная цепь акустических или графических знаков есть связный текст.
В этом смысле нельзя не согласиться с Ю.А.Сорокиным, с точки зрения которого "вообще не может быть несвязных текстов", если под связностью, в отличие от цельности (целостности) как "латентного проекционного (концептуального) состояния текста", понимать "рядоположенность и соположенность строевых и не-
строевых элементов языка/речи" [Сорокин, 1982, 65] (выделено в тексте. - А.Д.). Связность такого вида очевидна для реципиента даже в том случае, если предъявленный ему для восприятия текст составлен на неизвестном для него языке. Она свидетельствует о контактировании речевых единиц, об их включенности в единую последовательную речевую цепь. Поэтому такой уровень связности можно считать первичным, или контактным.
На этом уровне связности всякое речевое произведение гарантированно опознается лишь как высказывание (то есть как любая речевая реализация знаков данного языка)1, по той причине, что качественные различия морфем и, в первую очередь, их принадлежность к числу лексических или служебно-грамматических -на контактном уровне не учитываются. С учетом этих различий мы получаем основания для деления последующих уровней связности на две серии: а) серию уровней, имеющих отношение к учету номинативной лексической семантики, вызывающей содержательные ассоциации между номинативно значимыми единицами и б) серию уровней, имеющих отношение к учету служебно-грамматической семантики, служащей средством выражения реляционных валентностей номинативных единиц.
Остановимся сначала на серии уровней, имеющих отношение к учету номинативной лексической семантики, вызывающей содержательные ассоциации между номинативно значимыми единицами контактного уровня.
Рассматривая связность текста на серии ассоциативных
* Ср. с определением высказывания в [Русская грамматика, 1980, 1891].
уровней вне связности текста на серии валентностных уровней, мы вправе считать, что вторым уровнем, на котором текст осознается либо как связный, либо как несвязный, является уровень номинативных лексических значений воспринятых речевых знаков. Признаком связности текста на этом уровне служит содержательная непротиворечивость (то есть ассоциируемость в пределах одного контекста) номинативных лексических значений той последовательности знаков данного языка, которая на первом этапе анализа текста была опознана как контактно связанная.
Следующим уровнем, на котором текст может быть воспринят как ассоциативно связный или несвязный, будет уровень узуальных смыслов, которые так же, как и значения, должны быть содержательно непротиворечивы, причем оценка этой непротиворечивости (контекстной ассоциируемости) на данном уровне может быть осуществлена с большей определенностью в силу большей конкретности узуальных смыслов по сравнению со значениями. В частности, эта непротиворечивость может быть осознана как жанрово-стилевая однородность элементов оязыковленного (по терминологии И.А.Бодуэна де Куртенэ) неязыкового знания. Ассоциативная связность текста на уровне узуальных смыслов дает возможность выдвинуть некоторые гипотезы об актуальных смыслах использованных знаков. Тем не менее, информации, полученной на этом этапе осмысления текста, еще недостаточно, чтобы реципиент мог по ней выявить структуру предикативных отношений между актуальными смыслами каждого номинативно значимого элемента текста.
Из всего сказанного видно, что ассоциативная связность текста на любом из рассмотренных уровней, и даже на всех этих
уровнях одновременно, не является гарантией того, что такой текст всегда будет осмыслен как связный на уровне того содержания, ради сообщения которого создавался этот текст, хотя бы потому, что здесь остаются неучтенными показатели служебно-грамматической связности, обеспечивающей формальную выраженность реляционных валентностей и, следовательно, коммуникативных функций номинативных единиц данного текста.
Восприятие служебно-грамматической семантики как средства выражения этих реляционных валентностей при определении связности текста также осуществляется на нескольких уровнях.
Первым в серии уровней валентностной связности и, следовательно, вторым после первичного, контактного уровня, естественно считать уровень деривационных служебно-грамматических значений. Признаком связности текста на этом уровне служит привычная для носителей данного языка распределенность словообразовательных показателей в артикулируемой или письменной речевой последовательности. В частности, таким образом оценивается естественность или неестественность следования частей речи и словообразовательных типов в каждой из них, поскольку принадлежность к определенной части речи или словообразовательному типу характеризует типовые коммуникативные позиции таких разрядов слов и, следовательно, имеет отношение к их валентностной сочетаемости в тексте.
Вторым из серии служебно-грамматических уровней (но третьим после контактного уровня связности) является уровень реляционных служебно-грамматических значений. Во флективных языках это прежде всего знаки, принадлежащие уровню формального синтаксиса, например, форманты словоизменения, а также любые
функционально близкие к ним специализированные средства. Все эти знаки предназначены для подчеркивания типичной, узуально закрепленной коммуникативной функции номинативных единиц, оформляемых с их помощью, причем как известно, эта узуальная коммуникативная функция может и не совпадать с актуальной. Наличие такой формальной связности воспринимается как грамматическая "гладкость" текста (например, даже на уровне "глокой куздры"). Экспериментальное подтверждение того, что "из текста, зная только его синтаксис и не имея извне заданной семантической информации, можно совершенно автоматически извлечь не лишенные интереса представления о лексических значениях слов данного языка" и, следовательно, получить некоторые сведения о содержании самого текста, представлено, например, в работе Ю.Д.Апресяна [Апресян, 1965].
В той мере, в какой автор текста считает, что актуальные реляционные связи между номинативными единицами недостаточно выражены или могут быть восприняты неверно, он вводит в текст дополнительные служебно-грамматические знаки. Наличие этих знаков позволяет реципиенту сомкнуть некоторые из предикативных валентностей актуальных смыслов этого текста, то есть опознать актуальную предикативную связность текста хотя бы в отдельных фрагментах.
Даже не уточняя пока того, как понимается в данном случае актуальная предикация, мы без труда придем к заключению, что наличие только служебно-грамматической связности на всех рассмотренных валентностных уровнях также еще не гарантирует того, что текст будет воспринят как связный на уровне того содержания, ради сообщения которого этот текст создавался, по
крайней мере - на уровне актуальной предикации, хотя бы потому, что здесь остаются неучтенными показатели ассоциативной связности номинативных элементов текста.
Следовательно, такие виды связности, как ассоциативная и валентная связность, являются для реципиента лишь косвенными признаками актуальной содержательной связности текста, поскольку реципиент исходит из естественного предположения, что автор текста использовал показатели наблюдаемой связности как средство указания на предикативную связность актуальных номинативных смыслов, с учетом которой реципиент должен понять замысел автора текста.
Создавая текст, автор стремится строить его по возможности оптимально, и поэтому связность на серии ассоциативных уровней и связность на серии валентностных уровней лишь частично дублируется, а в основном взаимодополняется [Апресян, 1965; Вейнрейх, 1966, 172-173; Янус, 1979, 327]. Возможность такого взаимного дополнения обеспечивается, во-первых, тем, что анализ текста на серии ассоциативных уровней по выявленным лексическим значениям и узуальным номинативным смыслам позволяет вскрыть часть сведений об актуальных номинативных смыслах и выдвинуть некоторые гипотезы об актуальных предикативных связях между этими актуальными смыслами, и, во-вторых, тем, что анализ текста на серии валентностных уровней по выявленным служебно-грамматическим значениям и их узуальным предикативным связям позволяет вскрыть часть сведений об актуальных номинативных смыслах, включенных в эти предикативные связи, вследствие чего происходит доактуализация номинативных смыслов за счет сведений, полученных в результате анализа
серии валентностных уровней связности, и доактуализация предикативных связей за счет сведений, полученных в результате анализа серии ассоциативных уровней связности. Конечным следствием такой взаимодополнительной актуализации оказывается цепь актуальных предикативных связей между актуальными номинативными смыслами, причем в эти связи включаются и те актуальные номинативные смыслы, которые возникают в результате предикативного взаимодействия между исходными актуальными смыслами. Этот, конечный с точки зрения реципиента, уровень связности текста естественно назвать актуально-предикативным уровнем.
Само собой разумеется, что выявление актуально-предикативной связности текста последовательными шагами по уровням и по сериям связности является методическим приемом показа сущности механизма этого процесса. Практически же, конечно, все эти соотнесения и взаимодополнения информации, извлеченной из единиц разных серий и уровней, протекают в том порядке, который подсказывается оптимизацией стратегии опоры на исходно наиболее достоверное и проверки прогнозов и гипотез, возникающих в процессе выявления актуально-предикативной связности текста.
Следовательно, все уровни связности текста на каждой из серий необходимы лишь постольку, поскольку они обеспечивают осознание связности на актуально-предикативном уровне под воздействием восприятия текста на первичном уровне контактной связности. В этом отношении выявление связности текста на уровне актуальной предикации является основной целью для воспринимающего, а связность на всех уровнях ассоциативной и
валентностной серии оказывается вспомогательной, служебной, помогающей ему воспринять эту главную, актуально-предикативную связность текста. Лишь по мере того, как осознается связность на этом уровне, то есть воспринимается актуально-предикативное содержание, создаются необходимые условия для уяснения замысла автора.
Из такого понимания главного показателя связности естественно следует, что принципиально возможно создать тексты, имеющие тождественную связность на актуально-предикативном уровне связности при значительных различиях в признаках связности на уровнях как ассоциативной, так и валентностной серии. Причиной указанных различий может быть прежде всего своеобразие грамматического строя языка, если одно и то же вне-языковое содержание передается средствами разных языков. Если же такие тексты будут составлены на одном и том же языке, то эти различия могут быть обусловлены спецификой избранного функционального стиля и жанра в рамках этого стиля, и даже индивидуальными особенностями языка авторов этих текстов.
Поскольку связность текста на актуально-предикативном уровне признается нами как показатель той безусловной связности текста, благодаря которой только и возможно понимание замысла автора, то необходимо остановиться на изложении используемых в работе представлений о природе акта предикации.
3. Актуальная предикация с позиций системной лингвистики
С позиций системной лингвистики предикация понимается
как минимальный творческий мыслительный акт такого соотнесения двух элементов знания, в результате которого один из этих элементов - предиканд - преобразуется под воздействием второго элемента - предикатора - и превращается тем самым в новый, третий элемент, элемент выводного знания - предикат . Поскольку в данном случае речь идет только об элементах собственно мыслительного акта, а не о языковых средствах выражения этих элементов в коммуникации, а мыслительные процессы - как известно - являются объектом изучения логики, то представляется целесообразным соотнести используемые здесь понятия и соответствующие им термины с понятиями и терминами, принятыми в логике. Тогда исходные элементы минимального мыслительного акта - предиканд и предикатор - связанные между собой актом предикации, естественно соотнести с логическим понятием суждения, представленного своими главными членами - субъектом и
2 предикатом .
х Напомним в этой связи замечание Л.В.Щербы относительно того, что согласно "правилам сложения смыслов" в результате такого сложения получаются не "суммы смыслов", а "новые смыслы" [Щерба, 1931, 24].
В дальнейшем изложении термины "субъект" и "предикат",
которые закреплены за главными членами суждения в логике, мы использовать не будем, желая избежать, во-первых, ничем не оправданного прямого переноса терминов одной научной дисциплины в другую, и, во-вторых, возможной двусмысленности, вытекающий, например, из того, что содержание логического термина "субъект" имеет мало общего с содержанием того же термина
Если главные исходные члены суждения, то есть предиканд и предикатор, включены в число актуальных номинативных смыслов отрезка речевого потока или письменного текста, то этот отрезок представляет собой минимальную коммуникативную единицу, обладающую актуальным предикативным смыслом, - сообщение.
При этом - в полном соответствии с "законом Гумбольдта-тПотеб-ни"1 - знаки сообщения, употребленные в акте коммуникации как средство указания на такой номинативный смысл, который на уровне актуально-предикативной связности текста должен согласно замыслу автора сообщения выступить в роли первого главного члена суждения, то есть предиканда, представляют собой тему данного сообщения; соответственно знаки сообщения, употребленные в том же акте коммуникации как средство указания на такой номинативный смысл, который на уровне актуально-предикативной связности текста должен согласно замыслу автора сообщения выступать в роли второго главного члена того же суждения, то есть предикатора, представляют собой тэему этого сообщения; предикату как производному -результирующему актуальному смыслу воспринятого сообщения в самом этом сообщении не соответствует
в лингвистике, в которой, кстати сказать, этот термин не имеет однозначного толкования.
Данный закон, сформулированный Н.А.Рубакиным, гласит: "Человеческая речь, как и все элементы ее, вплоть до отдельного слова и даже звука или буквы, суть орудия только возбуждения психических переживаний, в соответствии с особенностями той мнемы, в которой они возбуждаются, а не орудия переноса или передачи переживаний" [Рубакин, 1977, 61].
никаких знаков [Мельников, 1969, II9-I20; Мельников, 1975; Мельников, 1978, 290-301; Мельникова, 1981, 106; Мельников, Дремов, 1984] .(Из сказанного ясно, что используемое в системной лингвистике понимание сущности акта предикации во многом совпадает с мнением, высказанным по этому поводу в работах Л.С.Выготского [Выготский, 1934, 170], Л.В.Щербы [Щерба, 1931, 24], Н.И.Іинкина [Жинкин, 1982, 78 и след.], Э.Бенве-ниста [Бенвенист, 1974а], В.А.Звегинцева [Звегинцев, 1976, 156 и след.], В.Б.Апухтина [Апухтин, 1977, 10 и след.] и А.М.Шахнаровича [Шахнарович, Апухтин, 1981, II6-II7].) Если сообщение обладает не только актуальным предикативным смыслом, но и предикативным значением (в вышеизложенном понимании терминов "смысл" и "значение"), то данное сообщение является предложением, а его главные члены - подлежащее и сказуемое - суть не что иное, как грамматикализованные главные члены сообщения, соотносимые с главными исходными членами суждения [Матезиус, 1975, 84; Мельников, 1969, II9-I20; Мельников, 1975; Ли, Томпсон, 1976, 228; Мельников, 1978, 294-300].
Очевидно, что такое понимание взаимосоотнесенности главных исходных членов суждения - предиканда и предикатора, толь-
Необходимо отметить, что в логике, как, впрочем, и в лингвистике, этот результирующий смысл не имеет специального наименования, и в таких случаях обычно говорят либо о содержании суждения как целого, либо о смысле предложения как целого: "предложение - это целое, не сводящееся к сумме его частей; присущий этоглу целому смысл распределяется на всю совокупность компонентов" [Бенвенист, 1974а, 139].
ко одновременное наличие которых является необходимым и достаточным условием осуществления минимального мыслительного акта, то есть предикации, - соответственно с темой и ремой сообщения как его главными членами и такими компонентами этой минимальной коммуникативной единицы, из которых только один - рема -обязательно должен быть выражен в сообщении, а другой - тема -
в ряде случаев бывает опущен , закономерно поднимает вопрос о характере и функциональной специфике так называемых "нерасчле-ненных высказываний1"0, весь состав которых представляет собой единственно рему и, в соответствии с развиваемой концепцией, может быть соотнесен только лишь с предикатором, что в конечном счете ставит под сомнение либо справедливость вышеизложенных взглядов на природу предикации и наших представлений об
"Рема как коммуникативный центр высказывания обязательно должна быть выражена в предложении. Предложение без ремы невозможно. Тема, обозначающая данное, в некоторых случаях может быть опущена" [Ковтунова, 1976, 47].
"В русском языке существует тип высказываний с "нулевой" темой - так называемые "нерасчлененные" высказывания. В нерас-члененных высказываниях нет исходного пункта сообщения. Весь состав таких высказываний образует комплексную рему" [Ковтунова, 1976, 47]. Такой тип сообщений называют также "предложениями без данного" (К.Г.Крушельницкая), "нерасчлененными предложениями с нулевой основой" (И.П.Распопов), предложениями с "комплексным ядром" (П.Адамец), "коммуникативно односоставными предложениями" (О.Б.Сиротинина). Термин "нерасчлененное высказывание" был введен В.Матезиусом [Матезиус, 1947, 240].
обязательной бинарности исходного состава суждения как минимальной предикативной единицы, либо правомерность включения "нерасчлененных высказываний" в число синтаксических единиц, обладающих не только грамматическим значением предикативности, но и предикативным смыслом вообще, поскольку если "нерасчле-ненное высказывание" имеет действительно "нулевую тему", то остается неясным, что же соответствует этому "нулю" (и более того - "значимому нулю" [Красина, 1980, 16; Крылова, Красина, 1982, 4]) на уровне актуального предикативного содержания -на уровне суждения - и с чем в таком случае вступает в предикативное взаимодействие то соотносимое с предикатором и рематическое по своей сути и функции содержание, которое было названо знаками "нерасчлененного высказывания".
Актуальность данного вопроса для современной лингвистической науки безусловна - как это нам представляется - не только в свете проблемы предикативности предложения или с точки зрения проблем актуального членения, но также и потому, что этот вопрос имеет самое непосредственное отношение к проблеме выделения и разграничения главных членов предложения, к проблеме определения функций детерминирующих обстоятельств в сообщении и в предикативной структуре предложения, к проблеме грамматической специфики и коммуникативных функций предложений, которые объединяются в синтаксисе под рубрикой односоставных предложений и противопоставляются неполным предложениям, равно как и к тем проблемам, которые рассматриваются в настоящей работе - к проблеме связности текста, уровней связности текста, иерархии этих уровней и роли падежей в обеспечении связности и компрессии текста.
В данном случае - для решения вопроса о сущности функциональной специфики "нерасчлененных высказываний", главным образом и прежде всего применительно к проблемам, рассматриваемым в настоящей работе, - нами предлагается использовать сле-дувдие представления отечественных и зарубежных языковедов.
Краткий обзор точек зрения на проблему связности текста в современной лингвистике
Исходя из того, что под текстом обычно понимается "некоторая (законченная) последовательность предложений, связанных по смыслу друг с другом в рамках общего замысла автора" [Николаева, 1978, 6], мы вправе полагать, во-первых, что, исследуя текст, должны иметь дело не с одним, а с несколькими предложениями, образующими некоторое множество, во-вторых, что это множество не просто совокупность дискретных элементов - разрозненных предложений, а такое целостное образование, смысл которого не может быть определен механическим сложением смыслов всех предложений, входящих в это множество [Крылова, 1970, 89], поскольку сложение смыслов дает на сумму смыслов, а новые смыслы [Щерба, 1931, 24], и, в-третьих, что всякое предложение, входящее в это множество, обладает в нем особым, новым качеством, которое не присуще предложению как предикативной единице вне этого множества, то есть данное предложение зависит по крайней мере от одного другого предложения того же множества и связано с ним по смыслу, на основании чего можно утверждать, что смысловая законченность предложения вне контекста является весьма условной [Крылова, 1970, 89]. Следовательно, при таком понимании текста уже две предикативные единицы, если они принадлежат одному и тому же ярусу актуального членения [Крылова, 1970, 88-89] и связаны между собой по смыслу единым коммуникативным заданием, можно рассматривать как минимальный текст.
С другой стороны, если текст состоит не из двух, а из нескольких предложений, то это значит, что каждое из этих предложений должно быть привязано хотя бы к одному из остальных предложений этого текста. Очевидно, что при этом связи предложений в тексте могут быть различными по своей структуре, и, следовательно, мы можем сравнивать тексты и классифицировать их в соответствии с тем, какие структуры связей будут обнаружены в этих текстах. Но кроме того, различным может быть и качество - основание связей между предложениями, так же, как может быть различным качество воздействия одного предложения на другое; а это значит, что тексты можно сравнивать и по тому, каково качество этих связей.
По-видимому, до тех пор, пока не будут установлены критерии разграничения качества связей предложений в тексте, анализ структуры текстов не будет иметь большой практической ценности, поскольку при недифференцированном подходе к исследованию схем связей предикативных единиц в тексте может иметь место неконтролируемое разграничение качества таких связей и, как следствие этого, - подмена одного основания анализа другим в процессе выявления структурных отношений между предложениями. Соответственно наоборот: если критерии разграничения качества связей предложений в тексте будут выявлены и установлены достаточно объективно и однозначно, то в этом случае анализ структуры определенных связей, различающих виды связности текста с точки зрения качества, можно будет проводить относительно просто. Очевидно, что при таком дифференцированном подходе открывается возможность устанавливать сходства и различия структур связей разного качества, одновременно представленных в одних и тех же единицах одного текста, поскольку может оказаться так, что связи одного качества в тексте будут совершенно отсутствовать, но несмотря на это, данный текст будет воспринят как связный, благодаря наличию структуры связей другого качества.
Б свете сказанного ясно, что решение проблемы связности текста, особенно на начальных этапах анализа и разработки этой проблемы, должно быть сосредоточено прежде всего на уточнении и разграничении видов, качества тех связей между предложениями, наличие или отсутствие которых дает основание квалифицировать некоторую совокупность предложений как связный текст либо рассматривать ее как множество дискретных, разрозненных элементов - "псевдопредложений", по терминологии В.А.Звегинцева [Звегинцев, 1976, 185-186].
"Структурно-семантическая" классификация падежей и падежных значений Р.О.Якобсона
Как известно, серьезное внимание проблеме природы падежных значений и определению исходных функций падежей было уделено в работах Р.О.Якобсона и прежде всего - в его "Опыте общей теории падежей" [Якобсон, 1936] и в выступлении на 4-ом Международном конгрессе славистов в Москве [Якобсон, 1958] .
В своем описании падежной системы русского языка P.O. Якобсон преследовал цель дать строго семантическое определение падежных значений. При этом он специально отмечал, во-первых, то, что "падеж имеет морфологическую, а не синтаксическую природу", во-вторых, то, что "каждый падеж имеет свою дефиницию или "функцию, но нет никакой необходимой связи между падежной функцией и функцией в предложении", поскольку "учение
В наши дни концепция Р.О.Якобсона положена в основу описания категории падежа имени существительного в "Русской грамматике", изданной в 1979 году в Праге [Русская грамматика, о падежах и морфология - это не есть синтаксис" [Якобсон, 1936] , и, в-третьих, то, что "каждый падеж характеризуется своим инвариантным общим значением" [Якобсон, 1958, 3] (выделено нами. - А.Д.).
Тщательно проанализировав употребление одной и той же лексической единицы в форме одного и того же падежа в разных контекстах и соответственно, наоборот, употребление разных лексических единиц в форме одного и того же падежа в одном и том же контексте, Р.О.Якобсон пришел к выводу, что все многообразие семантических вариаций - "частных комбинаторных значений" любого конкретного падежа, которое он обнаруживает в своем употреблении, обусловлено "либо грамматическим, либо лексическим составом словосочетания", но каковым бы ни было это "разнообразие семантических вариаций, зависящих от чисто синтаксических и лексических условий, все же единство падежа "остается реальным и ненарушимым", а его "морфологический инвариант легко поддается извлечению" [Якобсон, 1958, 2-5].
Согласно теории Р.О.Якобсона падежи и их значения могут быть классифицированы (подобно тому, как классифицируются по дифференциальным признакам единицы фонологической системы) по следующим трем бинарным дифференциальным семантическим признакам:
1) объемность (РП и Ш) - необъемность (ИП, ВП, ДП и Ш);
2) периферийность (ДП, ТП и Ш) - центральность (ИП, РП
Цитируется по статье Ю.С.Степанова "Проблема классифн каций падежей. (Совмещение классификаций и его следствия)" [Степанов, 1968, 36].
3) направленность (ДП и ВП) - ненаправленность (ИП, Ш, ТПиШ).
Предпосылки используемой гипотезы природы падежей
Выше уже отмечалось, что используемая в работе гипотеза о происхождении и развитии падежной системы имени существительного, в языках флективного типа, как средства обеспечения связности и компрессии текста возникла под влиянием указаний ряда отечественных и зарубежных лингвистов на такие особые случаи употребления падежных форм имени, когда для определения их функций в предложении приходится прибегать к трансформациям и перифразам предикативного содержания предложения.
Так, например, Э.Бенвенист, исследуя функции латинского генитива, пришел к выводу, что данный падеж возник в результате "транспозиции глагольной синтагмы в именную синтагму" [Бенвенист, 19746, 164] или, в терминах Ч.Филлмора, "в результате превращения предложения в именную группу" [Филлмор, 1968, 380]. В соответствии с этим первичная и основная функция генитива в концепции Э.Бенвениста1 была определена следующим
1 Данная концепция была названа Ю.С.Степановым "теорией синтаксического основания или обоснования падежей" [Степанов, 1975, 141]. образом: "генитив - это падеж, который без дополнительных средств транспонирует в отношение между двумя именами функцию, которая в высказывании с личным глаголом выполняется или номинативом, или аккузативом" [Бенвенист, 19746, 164], то есть подлежащим предложения (причем такого, в котором сказуемое выражено непереходным глаголом) или прямым дополнением при сказуемом, выраженном переходным глаголом [Бенвенист, 19746, 163]. К таким же выводам относительно происхождения, природы значения и функций родительного падежа - на что в работе уже обращалось внимание - пришел и Е.Курилович [Курилович, 1949, 196].
Такая интерпретация генитива через возведение к предложению, являющаяся, по мнению Ч.Филлмора, "скорее диахронической, чем синхронической" [іиллмор, 1968, 380], дает основания полагать, что всякая именная синтагма (словосочетание), возникшая в результате транспозиции глагольного сказуемого предложения в именной определяемый член словосочетания и подлежащего или прямого дополнения того же предложения в определяющий член словосочетания, - может быть опять развернута в целостную предикативнуто единицу - предложение. А если учесть то, что номинализация предложения как особый вид трансформации, превращающий предложение в словосочетание, соответствующее имени, "предназначена для того, чтобы использовать производное в качестве субъекта нового предложения" [Степанов, 1981, 195, 353-354], то естественно в соображениях Е.Куриловича и Э.Бен-вениста о роли генитива в преобразовании предложений в именную синтагму видеть указания на этапы порождения текста, когда возникает необходимость содержание последующего предложения связать с определенным элементом содержания предшествующего контекста и тем самым обеспечить формальную связность текста, состоящего из предложений любого типа, например: "Мальчик смеется. Смех мальчика (весел и заразителен)". Что касается других приименных употреблений генитива, то их, согласно Е.Кури-ловичу и Э.Бенвенисту, следует рассматривать как результат распространения собственно генитивного отношения, синтаксического по своей природе, и на такие сочетания, в которых "положение определяемого члена могло быть занято любым существительным, а не только существительным, производным от глагольной конвертированной формы" [Бенвенист, 19746, 163; Курилович, 1949, 196] (подчеркнуто нами. - А.Д.).
