Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Житие Никандра Псковского. 16
1. Именное склонение 17
2. Адъективное склонение 50
3. Склонение неличных местоимений 59
4. Категория двойственного числа 64
5. Категория одушевленности 67
6. Глагол 67
7. Особенности синтаксиса 82
8. Заключение 91
Глава 2. Житие Галактиона Вологодского 94
1. Именное склонение . 97
2. Адъективное склонение 125
3. " Склонение неличных местоимений 132
4. Категория двойственного числа 137
5. Категория одушевленности 139
6. Глагол 140
7. Особенности синтаксиса 156
8. Заключение 162
Глава 3. Житие Арсения Новгородского 167
1. Именное склонение 171
2. Адъективное склонение 190
3. Склонение неличных местоимений 195
4. Категория двойственного числа 199
5. Категория одушевленности 202
6. Глагол 202
7. Особенности синтаксиса 217
8. Заключение 222
Выводы (часть I) 225
Часть II
Глава 4. Житие Елеазара Анзерского 227
1. Именное склонение . 229
2. Адъективное склонение 243
3. Склонение неличных местоимений 247
4. Категория двойственного числа 251
5. Категория одушевленности 252
6. Глагол 252
7. Особенности синтаксиса 261
8. Заключение 267
Глава 5. Повесть о житии Варлаама Керетского
1. Именное склонение 273
2. Адъективное склонение 282
3. Склонение неличных местоимений 284
4. Категория двойственного числа 286
5. Категория одушевленности 288
6. Глагол 288
7. Особенности синтаксиса 292
8. Заключение 298
Выводы (часть II) 301
Заключение 302
Источники, литература, хранилища 305
Приложение 312.
Введение к работе
1. В настоящей работе описаны морфологические
особенности, а также отдельные характерные особенности
синтаксиса 5 агиографических памятников, создание которых
относится к XVII в., - Жития Арсения Новгородского, Жития
Галактиона Вологодского, Жития Елеазара Анзерского, Жития
Никандра Псковского и Повести о Житии Варлаама Керетского. В
Приложении приводятся также данные по употреблению форм
прошедшего времени в Житии Симона Воломского1. Все эти
памятники лингвистически не изучены. Житие Арсения
Новгородского, Житие Галактиона Вологодского и Житие Симона
Воломского исследованы по рукописям, так как они не изданы,
остальные памятники проанализированы по изданиям2.
2. Все памятники относятся к группе севернорусских житий. А
севернорусская агиография, как известно, примечательна своей
особой, отличающейся от общих канонов, традицией [Некрасов
1870, Ключевский 1988, Дмитриев 1970, Дмитриев 1972, Дмитриев
1973, Дмитриев 1973а и др.]. Исследователь Л.А. Дмитриев так
описывал особый характер севернорусской агиографии: «Сюжетная
повествовательность, отражение реальной жизни и конкретного
быта, а вместе с тем близость к преданию, устному рассказу
наиболее ярко проявились в легендарных новгородских житиях и в
ряде севернорусских житий, продолжавших и развивавших
новгородские традиции» [Дмитриев 1973, с.7]. В других своих
1 Этот памятник не исследован полностью, так как в настоящее время он не доступен.
2 Житие Галактиона Вологодского исследовано по двум спискам - РГБ, собр. Ундольского, №
296 (XIX в.) и РНБ F. XVII. 16 (XVII в.), Житие Арсения Новгородского - по списку РГБ ф. 299,
№ 374, Житие Симона Воломского - по списку ГИМ, Синод, собр., № 406 (XVII в.). Житие
Никандра Псковского опубликовано в ПДПИ, т. 157; Житие Елеазара Анзерского и Повесть о
житии Варлаама Керетского - в ПЛДР, XVII в. Подробнее см. в разделах, посвященных
конктретным текстам.
работах Л.А. Дмитриев также указывал на такие отличительные особенности северных житий, как их повествовательный характер, острую сюжетность, отказ от пространных риторических рассуждений, тесную связь с устными местными преданиями, а также «внесение в житийные тексты бытовых, если можно так7 сказать, «низких» для этого жанра эпизодов и литературных приемов, более заметное и непосредственное проявление в житийном произведении авторского начала» [Дмитриев 1972, с. 184; также Дмитриев 1970, с. 66].
Становление житийного канона имеет длительную историю, начало которой, по мнению исследователей, следует относить к первым векам христианства. В VI веке житийный жанр утверждается в своем классическом, канонизированном виде [Лопарев 1914, Введение, с. 1-43; Попова 1974, с. 218]. С принятием христианства Русь восприняла предшествующую традицию, оригинальные древнерусские жития создавались с ориентацией на каноны, выработанные византийской агиографией. Но вместе с тем с самых ранних времен существования этого жанра (уже в ранний киевский период русской агиографии) в житийные тексты проникали такие элементы, которые не отвечали требованиям житийного канона. В этом смысле показательна деятельность знаменитого агиографа Пахомия Логофета, чье творчество заключалось в переработке уже существовавших житий - в усовершенствовании, или, если можно так сказать, редактировании, этих текстов в соответствии с требованиями канона [Дмитриев 1972, с. 182-183]. Наиболее ярко отклонения от правил житийного жанра проявились в севернорусских житиях XVI-XVII вв. [там же, с. 183].
8.0. Ключевский указал несколько причин «упрощения»
житийного жанра на Севере в XVI-XVII вв. Во-первых, многие
жития этого времени создавались не для церковных служб, а для
чтения. Удаление от непосредственного влияния церковного
богослужения в значительной мере определяло выбор манеры
изложения: автор не был стеснен рамками строгого канона, что
отражалось на стиле и языке произведения. Кроме того, именно в
XVI-XVII вв. интерес читателей к повествовательной литературе
увеличивается. Агиография привлекает читателей как
душеспасительное чтение с интересным сюжетом, пространные
риторические построения в житиях сокращаются. Более того, не вся
читающая публика .имеет достаточно хорошее образование, чтобы
понимать тексты, написанные на правильном церковнославянском
[Ключевский 1988, с. 367-370]. Основной же причиной
возникновения житий, не отвечающих требованиям канона, В.О.
Ключевский считал невысокий уровень образованности самих
создателей житий: «Распространение монастырей в глухих пустынях
северо-восточной Руси не только не подняло, даже понизило
прежний уровень книжного образования среди монашества:
братства этих многочисленных новых обителей составлялись
преимущественно из окрестного темного населения и не находили в
них даже тех средств и побуждений к книжному образованию, какие
существовали в старых монастырях, близких к большим городам»
[там же, с. 371].
3.1. В связи со сказанным возникает вопрос: отражается ли на
языке памятников это своеобразие севернорусских житий. Иными
словами, влияют ли такие особенности повествования, как обилие
бытовых подробностей, занимательный сюжет, простота изложения
(которые несколько снижают строгие нормы канона), на лингвистические характеристики житий.
Мы исходим из того, что существует по крайней мере два регистра книжного языка - стандартный и гибридный. Стандартный регистр, согласно В.М. Живову, реализуется в первую очередь в текстах основного корпуса, т.е. Священного писания и богослужения [Живов 1996, с. 31]. Использование стандартного регистра, по концепции В.М. Живова, обеспечивалось преимущественно механизмом ориентации на образцы, который «обусловливает воспроизведение готовых фрагментов текста, форм, конструкций, известных пишущему из того корпуса текстов, который он помнит наизусть» [там же, с. 24]. Гибридный регистр представлен в оригинальных восточнославянских памятниках, главную роль в порождении текстов гибридного регистра играл механизм пересчета [там же, с. 32]. Действие этого механизма основано на соотнесении отдельных элементов книжного текста с элементами живого языка. Причем соотнесение устанавливается лишь для многократно повторяющихся элементов, которые образуют структурную основу высказывания [там же, с. 23]. Согласно концепции В.М. Живова, «механизм пересчета создает возможность для особой языковой установки пишущих, когда их целью оказывается не максимальное сближение языка новых сочинений с языком корпуса основных текстов, а условное тождество этих языков по ряду формальных признаков» [там же, с. 32]. При подобной установке избирательным оказывается набор дифференциальных признаков, по которым осуществляется пересчет, а также интенсивность употребления этих признаков [там же]. Формирование гибридного регистра В.М. Живов связывает с летописной традицией. Несмотря на то что при создании
летописного свода механизм ориентации на образцы играл важную роль, «не все укладывалось в общие места, и там, где языковые стереотипы не работали или где они требовали существенной адаптации, пишущему приходилось подыскивать нужные средства выражения», что обусловливало интерференцию книжных и некнижных языковых средств [Живов 1998, с. 225, 229]. Главным признаком гибридного регистра является широкая вариативность разных по происхождению элементов: черты живого языка проникают в книжные тексты и употребляются наряду с традиционно книжными формами.
Немаловажную роль в выборе языкового регистра имеет жанровая принадлежность текста. Об этом также писал В.М. Живов: «Непосредственным ориентиром для книжника и источником используемых им трафаретов (templates) оказывается не столько весь корпус прочитанной им литературы, сколько тексты того же «жанра», что и создаваемый им» [Живов 1996, с. 37-38; о роли жанровой преемственности см. Живов 1998, с. 223].
Житие принадлежит к числу «высоких» жанров, имеющих
церковный, конфессиональный характер. В иерархии жанров,
предложенной Н.И. Толстым для древнесербской письменности,
агиографическая литература занимает третье место после
конфессионально-литургической и конфессионально-
гимнографической. Это обусловливается высокой степенью сакральности текстов этого жанра, их функцией в церковном ритуале и книжным языком, который, по словам Н.И. Толстого, эволюционировал в наименьшей степени [Толстой 1988, с. 168-170]. Житийный жанр находится в непосредственной связи с основным корпусом текстов, что требует от писца употребления стандартной разновидности книжного языка.
С другой стороны, в поздний период можно наблюдать экспансию гибридного регистра на агиографические_тексты [Живов 1998, с. 231], ярким примером тому может служить житие Михаила Клопского в ранней_редакции. Основой для сближения языка летописей и языка житий было, по мнению В.М. Живова, то обстоятельство, что, как и летопись, житие представляло собой повествовательный текст. Возможно, и содержательное сходство сыграло определенную роль: летопись нередко служила источником информации для жития и наоборот, - «такое содержательное сближение создает достаточную почву для лингвистической преемственности» [там же].
3.2. Итак, одна из основных задач нашего исследования заключается в том, чтобы J) дать грамматическое описание исследуемых памятников иг определить тип их языка, а также на основании анализа всех текстов проследить, каким образом ^^трансформируется сама норма к XVII в. и какова специфика восприятия нормы у севернорусских книжников.
Для решения этой задачи мы сопоставили материал наших текстов с языковыми фактами, отмечаемыми по памятникам более раннего времени, а также привлекли Грамматику М. Смотрицкого. Как известно, Грамматика М. Смотрицкого кодифицировала нормы церковнославянского языка XVI-XVII вв. Как предполагал В.Г. Сиромаха, система норм, предложенная Грамматикой 1648 года (т.е. вторым ее изданием - Ю.Ш.), рассматривалась книжниками XVII века как основополагающая, требующая четкого соблюдения [Сиромаха 1980, с. 21]. Противоположную точку зрения высказывала М.Л. Ремнева, полагая, что Грамматика М. Смотрицкого никак не могла быть нормативной для реальной
языковой практики при создании книжных текстов, [см. Ремнева 2001, Ремнева 1995].
Нельзя исключать „возможности того, что при составлении Грамматики учитывалась практика употребления книжных форм в текстах, М. Смотрицкий и его последователи, создавая грамматическое описание, могли привлекать языковой материал памятников. П.С. Кузнецов, в частности, подчеркивал, что Грамматика М. Смотрицкого отражает нормы не старославянского языка, а «позднейшего» церковнославянского, подвергшегося воздействию со стороны живого языка. Он полагал, что некоторые инновационные по отношению к исходной системе формы, которые кодифицировала Грамматика, возможно, «были свойственны и той русифицированной форме церковнославянского языка, которая являлась нормой тогдашней нашей книжной речи» [Кузнецов 1958, с. 34, 27-39]. Хотя часть новых форм, видимо, появилась в Грамматике в результате искусственной нормализации [см. Мечковская 1984, с. 81-84, 90; Ремнева 1995; Живов 1996, с. 47; Кузьминова, Ремнева 2000, с. 11].
В своем исследовании мы попытались показать, насколько материал наших памятников согласуется с системой норм Грамматики М. Смотрицкого. Для этого мы обратились к первой редакции Грамматики, изданной в Евю в 1619 г., так как некоторые наши тексты были созданы в начале XVII в., до выхода в свет второй редакции, поэтому нельзя исключать, что их авторы могли быть знакомы именно с первой редакцией Грамматики. Некоторые наиболее значимые положения Грамматики проверялись нами по всем трем редакциям - изданиям 1619 г. и 1648 г., а также по третьему изданию Грамматики, осуществленному в 1721 г. Ф. Поликарповым.
3.3. Не менее важным также представляется выявление специфически диалектных особенностей в текстах, наличие которых позволяет сделать вывод о происхождении памятника и о говоре его создателя.
4. Создание всех исследованных в данной работе житий
относится к XVII в. В это время определенные изменения
происходят в функционировании церковнославянского языка: с
одной стороны, расширяется сфера его употребления (особенно со
второй половины XVII в.), с другой стороны появляются новые
варианты литературного языка, основанные на разговорной речи,
изменяется характер взаимодействия книжного и некнижного
языков [Успенский 2002, с. 477-478]. В XVII в. происходит
переосмысление функций разных регистров книжного языка: так,
стремление к понятности текстов, идея «простоты» языка
обусловили обращение авторов к гибридному регистру при создании
текстов «высоких» жанров, так как этот регистр воспринимался как
более «простой» книжный язык по сравнению со стандартным
церковнославянским [Живов 1996, с. 57-59].
5. Отметим, что нас интересовали в первую очередь наиболее
ранние из известных редакции памятников - те тексты, которые не
были подвергнуты серьезной редактуре как в литературном, так и в
лингвистическом плане. Однако только Житие Никандра
Псковского и рассмотренное в приложении Житие Симона
Воломского исследованы нами по спискам XVII в. Остальные жития
сохранились только в более поздних списках, в основном - в
списках, датируемых XVIII в. Исключение составляет Житие
Галактиона Вологодского, которое мы проанализировали по списку
РГБ XIX в. (собр. Ундольского, № 296) - единственному из доступных в Москве. Этот список был сверен нами со списком РНБ XVII в. (F. XVII. 16).
Безусловно, мы учитывали, что большинство житий исследовались нами по спискам, созданным позднее, чем сами тексты. Возможно, некоторые языковые особенности были привнесены в эти списки более поздними переписчиками. Тем не менее, мы думаем, что большинство употреблений в них являются показательными именно для XVII в. и языковые характеристики всех наших памятников воссоздают некую общую картину, которую, как кажется, можно связать именно с XVII в. Доказательством этого является сопоставление двух списков XVII и Х1Х_вв. Жития Галактиона Вологодского (см. ниже).
Отметим также, что мы не ставили своей целью выполнить текстологическое исследование памятников. Нас интересовал каждый конкретный список, на основе анализа языковых особенностей отдельных списков (в основном наиболее ранних из сохранившихся списков каждого памятника) мы попытались выявить общие черты восприятия нормы севернорусскими книжниками XVII в.
Термин «автор», который используется при описании, достаточно условный: естественно, что абсолютно все употребления в списках вряд ли можно связать с начальным вариантом текста, под «автором» мы подразумеваем, скорее, создателя каждого конкретного списка, хотя, вероятно, большинство употреблений перенесены им из исходного текста и принадлежат собственно автору, или «сочинителю», жития.
6.1. Анализируемые нами тексты весьма_неоднородны_как_в литературном, так и в языковом отношении. Ряд памятников создан с достаточно ощутимой ориентацией на традицию, на известные образцы данного жанра. Специфика севернорусской агиографии проявляется в них минимально: эти тексты имеют интересный, захватывающий сюжет, в них могут упоминаться отдельные бытовые подробности, риторические построения сведены до минимума. Все эти памятники имеют традиционную житийную композицию: жизнь святого излагается от рождения до смерти, за описанием торжественных похорон святого следуют рассказы о его посмертных чудесах.
К этому типу памятников можно отнести Житие Никандра Псковского, Житие Галактиона Вологодского и с некоторыми: оговорками Житие Арсения Новгородского. Исследованию этих текстов посвящена первая часть работы. Лингвистически они также относительно однородны: автор каждого из памятников старался соблюсти книжную грамматическую норму.
Первым в этой части работы рассматривается Житие Никандра Псковского, так как это единственный из наших памятников, исследуемый по рукописи XVII в.3 Далее следует глава, посвященная Житию Галактиона Вологодского. Этот памятник был исследован по списку XIX в., сверенному со списком XVII в. В конце первой части помещено Житие Арсения Новгородского (список XVIII в.): рассказы о посмертных чудесах в этом памятнике по языковым особенностям отличаются от всего предшествующего повествования и других текстов этой части работы.
3 По списку XVII в., самому раннему из известных, проанализирована также система форм прошедшего врмени в Житии Симона Воломского (см. Приложение).
6.2. Во второй части рассматриваются Житие Елеазара Анзерского и Повесть о житии Варлаама Керетского. Эти памятники не соответствуют требованиям житийного канона, причем каждый из них отличается от традиционного жития по-своему. В литературном отношении они не так однородны, как тексты, рассматриваемые в первой части. Главным критерием объединения их в общую часть стало то, что оба эти текста в значительной степени отходят от житийного канона и это отражается на их языке.
7. Каждому из памятников посвящена отдельная глава, поскольку, и автор, и время создания, и место создания этих произведений различаются.
7.1. Безусловно, не все аспекты морфологии одинаково показательны для определения типа языка памятника. Различия между церковнославянской книжной морфологической системой и системой живого языка наиболее очевидны в системе глагольных форм прошедшего времени [Хабургаев, Рюмина 1971, с. 67-68; Шевелева 1986, л. 2; Живов 1988, с. '55-56, 62; Живов 1995, с. 45]. А в именном склонении, видимо, не было столь четко обозначенных пунктов противопоставления книжного и некнижного языка: «Поскольку для церковнославянского именного словоизменения нет четко фиксированной нормы, восточнославянские диалектные процессы могут отражаться и в церковнославянских памятниках, не обязательно выходя за пределы книжной нормы» [Успенский 2002, с. 206]. Так как цель настоящего исследования не сводится только к определению типа языка, мы рассматриваем и именное склонение: в нем отмечаются интересные специфически диалектные употребления, кроме того, и в именном склонении существуют
отдельные формы, показательные для характеристики восприятия нормы. То же можно сказать и о других аспектах морфологии.
7.2. Все памятники описаны по единой—схеме^_ Согласно традиции грамматических описаний, сначала рассмотрены именное, адъективное и местоименное склонения. В таблицах приведены все известные флексии по типам склонения и статистика (а иногда и полностью словоформы, если их в данном пункте совсем мало). Естественно, что в а- и о-склонении рассматривается не только словоизменение существительных, но и кратких (именных) прилагательных и причастий (за исключением форм И. ед. и мн. м. и ср. рода действ, прич.). В раздел об адъективном склонении включены членные формы прилагательных, причастий и порядковых числительных. В этом же разделе формы косвенных падежей множественного числа не приводятся, так как они совпадают во всех текстах с соответствующими формами из СРЛЯ и поэтому не показательны для нашего исследования.
В отдельных пунктах для удобного представления материала мы приводим несколько таблиц, так, например, для описания особенностей склонения на *д, *jo приводятся 3 таблицы: 2 - для отличающихся у муж. и ср. родов флексий прямых падежей, а в третьей даны общие для обоих родов флексии косвенных падежей.
В разделе «Глагол» помимо системы форм прошедшего времени как, безусловно, наиболее показательной для определения типа языка памятника рассматриваются также формы инфинитива, формы настоящего времени нетематических глаголов и некоторые формы тематических глаголов, аналитические формы будущего времени, а также причастия. В отдельных разделах обобщены факты по категории дв. числа и категории одушевленности. Наконец, в
последнем разделе отмечены наиболее интересные черты синтаксиса.
После каждой из частей работы даются обобщающие выводы. В заключении подводятся итоги всего исследования.
Именное склонение
Обратим внимание на формы Р. ед. мягк. В ЖНП отмечены формы с архаичным книжным окончанием -я (-ц-а), восходящим к старославянскому -IA [ej, которому в древнерусском языке соответствовало -т;. В тексте дважды использована форма Р. ед. Богородицл (Y БЛАГОВ ЬІЦЄНІЯ Пречистыя Богородицу (с. 51), БЛАГОВТІЩЄНІЄ Пресвятыя Богородицл (с 52). Очевидно, перед нами устойчивое сочетание, формула. Подобное сочетание формульного типа (СВЯТЫА БогородичА) отмечено даже в новгородской грамоте (№ 715, XIII) [Зализняк 1995, с. 80].
Однако в тексте употреблена и форма Р. кєлія (ХОТТІХТ» пустити [кота] клизт» кєлія твоея (с. 54), где использование книжного окончания в форме существительного, видимо, дополнительно поддерживается сходным окончанием местоимения. Здесь форма с маркированно книжной флексией употреблена уже вне формулы, в рассказе о чуде.
В целом в тексте преобладают русские формы Р. ед. мягк. с окончанием -и (-ц-ы) (13 из 16 форм), возникшим под влиянием твердого варианта: ХОЖАШЄ ИСТ» пустыни, изыде изт» кєліи (с. 53) и др. очень ранних памятниках отмечаются с окончанием -ни вместо -irfe: пр?рКА ЗлхдРии Ндтдлии, СОЛО.МОННН, С5 соудии и др. С таким же окончанием известны и формы типа ггуптАныни, имеющие аналогичную флексию в И. ед. Все примеры взяты им из рукописей русской редакции XII в. (Мстиславова Евангелия, Жития Феодосия Печерского, Стихирарей). А.А. Шахматов считал, что эти формы появились под влиянием склонения на /, основой для сближения, по его мнению, стала общая для обоих типов форма Зв. на -и, ср.: Зв. кости, КЪНАГЫНИ, Єк-ьпрдксин [Шахматов 1957, с. 81-82, 292].
Отметим также, что в обеих относительно ранних псковских системах представлена единая форма Р.-Д.-М. мягк. с флексией -и (типа земли) [Зализняк 1988, с. 171-172], т.е. употребление форм Р. ед. мягк. на -и в данном тексте не противоречит гипотезе о его псковском происхождении.
Любопытно, что в нашем памятнике встречается та же форма Р. ед. существительного Богородица с окончанием -ы (МОЛИТВАМИ Пресвятыя_Богородицы (с. 50), НА Покровъ Святыя Богородицы, подъ цєрковію БЛАГОВ БЩЄНІЯ Пресвятыя Богородицы (с. 52)). Форма с окончанием -и употреблена и в сочетании ВСЄА Руст (с. 47). Эти контексты можно рассматривать как устойчивые книжные сочетания формульного типа, таким образом, употребление "нового" окончания в составе формулы свидетельствует о его нейтральности. Косвенным подтверждением этого является также и закрепление окончания -и в Р. ед. слов мягкого варианта мужского рода с основой на -ja в Грамматике М. Смотрицкого (того юноши, того ПЇАНИЦЬІ, ТОГО ЗлхАрїи, того и ТОА сЬ дїи) (л. 37, 37 об., 38 об., 40). Правда, для слов ж. рода в качестве единственно возможной дается флексия -А: ТОА Мреж А, ТОА ПЇАНИЦА (л. 36 об., 37 об.).
Отметим также, что в агиографических памятниках XVI наблюдается сходная картина: наиболее распространенной является флексия -и, отражающая влияние твердой разновидности; при этом изредка встречаются и формы на -А и на - t [Язык русской агиографии, с. 260].
Колебание флексий отмечено также в формах Д. ед. мягк. 3 формы имеют исконное книжное окончание -и: по земли VAAPH» ПОЛЗАЯ по земли, пріидє къ келій (с. 51). Все формы отмечены вне формул, в оригинальном повествовании. В последнем случае перед нами существительное с основой на/ и безударным окончанием, т. е. и в современном литературном языке в данном типе словоформ закреплено окончание -и.
Отмечена также форма с окончанием - после основы на, очевидно, уже отвердевший ж (возврлтишАСЯ къ хнжГБ (с- 49)). Появление форм на - явилось результатом перенесения флексии твердого варианта на формы, этимологически принадлежащие к мягкому варианту. Самые ранние примеры подобных форм отмечаются уже в Минее 1095 г., однако только начиная с XIII-XIV вв. они получают широкое распространение в памятниках [Соболевский 1907, с. 181; Шахматов 1957, с. 327-329; Хабургаев 1990, с. 88-90]. Формы Д.-М. мягк. на - являются нормой в древненовгородском диалекте уже в ранний период [Зализняк 1995, с. 81].
Именное склонение
Житие Галактиона Вологодского (в дальнейшем ЖГВ) -памятник севернорусской агиографии XVII века.
Текст этого жития не издан, нет и его текстологического исследования. Согласно исследованиям Л.В. Соколовой, списков жития известно немного: рукопись РНБ, F. XVII. 16 (XVII век)5; РГБ, собр. У идольского, №296 ЦХІХ_век)7 ГИМ, собр. Уварова, №1247 (107) (134) (этот список указывается без датировки) [СКиКДР, с. 337].
Для настоящего исследования был использован список РГБ, собр. Ундольского, №296, 22 лл. Текст жития в этом списке написан поморским полууставом, переплет рукописи картонный, обтянутый кожей с тиснением. Рукопись очень хорошей сохранности. Данный список был сопоставлен со списком XVII в. РНБ, F. XVII. 16 (XVII век), помещенном в скорописном сборнике XVII в., лл. 682 об. - 685 об. (все несовпадения между списками будут показаны ниже).
Галактион Вологодский - сын боярина Ивана Федоровича (по некоторым источникам Ивана Ивановича [см. Амвросий 1812, с. 64; Словарь исторический о святых..., с.61]) Вельского, который был казнен Шуйскими в 1542 году, когда Галактиону (в миру Гавриилу) было семь лет. Родственники, беспокоясь за судьбу ребенка, отвезли его в город Старицу; повзрослев, Галактион поселился в Вологде. Скрывая свое знатное происхождение, он занимался кожевенным ремеслом. Через некоторое время положение семьи Вельских существенно изменилось: родной дядя Галактиона стал приближенным Ивана Грозного. Галактиону уже не было необходимости скрывать свое происхождение, однако он не захотел 5 В СКиКДР шифр этой рукописи указан неточно (вместо F - Q).
изменить свою жизнь. После смерти жены Галактион решил постричься в монахи. Приняв монашество, он поставил келью на реке Содиме (Содемке) и стал вести затворнический образ жизни. Во время нашествйяна Вологд)поляков и литовцев он был жестоко избит ими. Это случилось 22 сентября 1612 года (по некоторым источникам 1613 г. [Амвросий, с. 64; Словарь исторический о святых..., с. 61]; Н.П. Барсуков называл 1611 год годом смерти Галактиона [см. Барсуков 1882, стб. 112]). Через 2 дня, 24 сентября, Галактион Вологодский скончался, к этой дате и приурочена местная память святого [Верюжский 1880, с. 609-627; Амвросий 1812, с. 64-65; Словарь исторический о святых..., с.61-62; Барсуков 1882, стб. 112-113; СКиКДР, с. 336-337; Голубинский 1894, с. 98, 226].
Автор жития сообщает, что оно было написано по поручению вологодского архиепископа Варлаама (1626-1645 гг.) (согласно исследованиям В.О. Ключевского и Н.П. Барсукова, Варлаам был архиепископом с 1627 года). Жители Вологды, решившие построить на месте кельи Галактиона, где было погребено его тело, храм Знамения Пресвятой Богородицы, обратились к архиепископу за благословением [СКиКДР, с. 337]. Как сообщается в житии, архиепископ Варлаам II, расспросив хорошо знавших и помнивших Галактиона людей о его жизни и подвигах, о мученической кончине и происходивших при гробе его чудесах, приказал написать житие этого святого и построить церковь и иноческую обитель. В.О. Ключевский считал, что это случилось приблизительно через 30 лет- после смерти Галактиона, т.е. до 1645 года (последний год архиепископства Варлаама). А впоследствии к житию было прибавлено еще одно чудо 1652 года, записанное казначеем Ефремом и братией со слов исцеленного [Ключевский 1988, с. 325].
Именное склонение
М Согласно исследованию М.Д. Каган, «в справочно-библиографической литературе XIX века, упоминающей Житие Арсения Новгородского (в дальнейшем ЖАН), отсутствуют точные ссылки на источники» [СКиКДР, с. 331-332], которые были использованы для описания памятника. Наиболее точным считается указание Н.П. Барсукова на рукопись из библиотеки Устюжского кафедрального собора, №63, в четверку [Барсуков 1882, стб. 59]. М.Д. Каган установила, что эта рукопись идентична рукописи БАН, Устюжское собр., №55 (нач. XVIII века). Таков же список РГБ, ф. 299, №374, лл. 192-211 (XVIII век). Именно этот список (РГБ, ф. 299, №374) был использован нами для этой работы.
Существуют и другие списки этого жития. Однако отсутствие текстологического исследования не дает возможности установить, как они соотносятся друг с другом [см. СКиКДР, с. 332]. Одна из редакций этого жития была опубликована в «Новгородских епархиальных ведомостях» за 1899 года, однако неизвестно, по какой рукописи была осуществлена эта публикация [там же].
В исследуемой нами редакции, как и в списке БАН, ЖАН излагается как житие юродивого [там же]. Арсений, в миру Амбросий, родился в городе Ржеве в семье ремесленников. Как рассказывает житие, с самой юности он думал о монашеской жизни и хотел уйти в монастырь. Однако после смерти отца его мать, видя, что юноша постепенно удаляется от мирской жизни, настояла на том, чтобы он женился. Арсений не смог противостоять матери, но, прожив с женой всего 20 недель, тайно покинул родной город и пустился в странствия. Целью его пути был Великой Новгород, город, известный многими святыми - Антонием Римлянином, Михаилом Клопским, Саввой Вишерским. В Новгороде первые пять лет он продолжал заниматься своим ремеслом, после, приняв юродство, раздал все накопленное нищим. Арсений постригся в монахи в 1566 году (по другим источникам в 1556 году [Словарь исторический о святых..., с. 37] или в 1562 году [Амвросий 1813, с.674]). При этом он продолжал жить как юродивый. В житии рассказывается, что он ходил по улицам почти бегом, и, если ему не успевали подать милостыню, он за ней никогда не возвращался, поэтому его считали гневливым. Одним из интересных эпизодов в житии является встреча Арсения с Иваном Грозным. Царь жалует святому мешок серебра, но на следующее утро Арсений возвращает деньги, так как серебро, по его словам, «вопиет» у него в келье. На вопросы царя Арсений отвечает иносказательно: отказываясь от предлагаемых в дар сел, он просит у царя весь Новгород. Царь не понимает просьбы Арсения и отказывает ему, на самом деле Арсений просил лишь разрешения собирать милостыню по всему Новгороду. Перед смертью святого царь, собираясь покинуть Новгород, посетил его и попросил благословения. Арсений пообещал царю следовать за ним: так он предрек свою кончину, которая произошла 12 июля 1570. Житие заканчивается описанием торжественных похорон святого [СКиКДР, с. 332; Словарь исторический о святых..., с. 37-38; Амвросий 1813, с. 674]. Местная память Арсения приурочена к 8 мая [Сергий 1876, с. 184].
