Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Явление бессоюзия в современной диалектной речи 35
1.1. Изучение бессоюзных сложных предложений в диалектном синтаксисе 35
1.2. Вопрос о грамматическом статусе бессоюзных сложных предложений с позиций современной лингвистики 44
1.2.1. Грамматическая сущность бессоюзных сложных предложений 44
1.2.2. Место бессоюзных сложных предложений в системе сложных предложений 51
1.3. Диалектные бессоюзные сложные предложения с позиций семантико-прагматического аспекта описания 54
1.4. Вопрос о принципах выделения структурно-семантических типов бессоюзных полипредикативных конструкций 70
1.4.1. Уточнение понимания термина "бессоюзное сложное предложение". Бессоюзные сложные предложения как единый класс 70
1.4.2. Особенности функционирования отдельных показателей связи в диалектных бессоюзных сложных предложениях 76
1.4.3. Различное понимание принципов классификации бессоюзных сложных предложений. Основания классификации диалектных бессоюзных сложных предложений 95
1.5. Проблемы, связанные с устной формой представленности бессоюзных сложных предложений.в диалектной речи 101
Выводы 105
Глава 2. Бессоюзные сложные предложения с "нейтрально -ассоциативными" отношениями между компонентами в современной диалектной речи 108
2.1. Бессоюзные сложные предложения с соединительно-перечислительными отношениями между компонентами 108
2.2. Бессоюзные сложные предложения с сопоставительными отношениями между компонентами 119
2.3. Бессоюзные сложные предложения с присоединительными отношениями между компонентами 124
Выводы 130
Глава 3. Бессоюзные сложные предложения с "квалифицирующими" отношениями между компонентами в современной диалектной речи.... 132
3.1. Бессоюзные сложные предложения с противительными отношениями 132
3.2. Бессоюзные сложные предложения с отношениями причины между частями 144
3.2.1. Бессоюзные сложные предложения с отношениями знак - значение между компонентами 177
3.3. Бессоюзные сложные предложения с отношениями следствия и результата между частями 180
3.4. Бессоюзные сложные предложения с пояснительными отношениями между частями 195
3.5. Бессоюзные сложные предложения с указательно -конкретизирующими отношениями между частями 206
3.6. Бессоюзные сложные предложения с отношениями меры и степени между частями 211
3.7. Бессоюзные сложные предложения с изъяснительными отношениями между частями 234
3.8. Бессоюзные сложные предложения с условными отношениями между частями 249
3.9. Бессоюзные сложные предложения с временными отношениями между компонентами 259
3.1.0. Бессоюзные сложные предложения с уступительным значением между компонентами 267
3.11. Диалектные бессоюзные сложные предложения со значением цели между компонентами 274
3.12. Диалектные бессоюзные сложные предложения
с определительными отношениями между частями 281
Выводы 295
Заключение 298
Библиографический список 302
Приложения 330
- Изучение бессоюзных сложных предложений в диалектном синтаксисе
- Бессоюзные сложные предложения с соединительно-перечислительными отношениями между компонентами
- Бессоюзные сложные предложения с противительными отношениями
Введение к работе
В начале XXI столетия, оценивая степень изученности русской диалектной речи, в очередной раз приходится констатировать как очевидный факт, что диалектный синтаксис исследован гораздо менее глубоко и полно, чем фонетика, лексика или морфология и словообразование. Хотя история диалектного синтаксиса и насчитывает уже целое столетие, если вести отсчет от работ А. А. Шахматова, Е. Ф. Будде, Н. Н. Дурново, говорить о глубоком и последовательном интересе исследователей к синтаксису русских говоров можно только применительно ко второй половине XX века, точнее, начиная с А. Б. Шапиро, Л. М. Лосевой, В. И. Собинниковой [Шапиро: 1953; Лосева: 1953; Собинникова: 1958, 1961], поскольку до трудов этих авторов исследования диалектного синтаксиса были скорее эпизодическими и ограничивались чаще всего фиксацией и описанием диалектных «исключительностей» в синтаксических построениях, отличающих их от литературного языка.
Действительно актуальными проблемы диалектного синтаксиса становятся в связи с появлением работ по исследованию синтаксических явлений устной разговорной литературной речи, когда стало необходимым обратиться к наблюдению над собственными явлениями русских диалектов, поскольку только эти две сферы русского национального языка представляют собой единственную область исключительного устного функционирования русской речи [Международный съезд славистов. Материалы, дискуссии: 1962; Бауэр Я.: 1963] и нуждаются в активном изучении.
Кроме того, внимание к диалектному синтаксису стимулируется развитием исследований по языковой семантике, обращением синтаксической теории к семантической устроенности речи, ее прагматической и коммуникативной организации. Наблюдения в этой области на диалектном материале крайне ценны для теоретических обобщений и выводов.
Среди работ по диалектному синтаксису большое место занимают исследования в области диалектных синтаксических форм слов и словосочетаний, видимо, в связи с тем, что именно здесь наблюдается наибольшее количество различительных синтаксических особенностей [Петрова: 1962; Трубинский: 1962; Кузьмина, Немченко: 1964, 1971; Пантелеева: 1966; Лецкин: 1967; Прохорова: 1970; Кузьмина: 1972, 1983; Луппова: 1973; Акаткина: 1974; Мохова: 1975, 1977; Скребнева: 1977; Костючук: 1983; Лутин: 1990; Бойко: 1992 и многие другие].
Стабильный интерес исследователей вызывают проблемы диалектного простого предложения, где также наиболее заметны диалектные особенности - прежде всего при оформлении предикативной группы: [Иванова: 1953; Собинникова: 1961; Столбунова: 1961; Шулене: 1965; Доля: 1967; Жданова: 1970; Власенко: 1974, 1982; Шатунова, 1974; Лупкова: 1975; Гордеева: 1977; Скребнева: 1977, 1979; Носова: 1981; Стексова: 1986; Маркова: 1989 и др.].
Среди исследований, посвященных сложному предложению, отдельным его типам и, в частности бессоюзным сложным предложениям (БСП), можно указать следующие труды: [Шапиро: 1953; Собинникова: 1958; Лосева: 1961; Трубинский: 1965, 1970, 1984; Чижикова: 1967, 1982, 1983; Берестенникова: 1972; Шатунова: 1974; Чурсина: 1974, 1981; Гордеева: 1981, 1986; Болгова: 1988; Стексова, Лебедева: 1985; Стексова: 1986; Федорова: 1985; Юнина: 1985; Вяткина: 1999 и др.].
В последнее время стали появляться работы, посвященные анализу таких аспектов синтаксиса русских говоров, как коммуникативная организация диалектной речи, шире — текста, семантическая её устроенность, которые ранее не попадали в поле зрения исследователей: [Петрунина: 1986; Маркелов: 1987; Москальчук: 1990; Асадуллаев: 1992]. Между тем утверждения ученых о многократности описания явления бессоюзия в говорах, его преобладании в диалектной речи, отличиях от соответствующих устно-литературных явлений, как показывает анализ работ [Палагина: 1954;
7 Ботина: 1965; Зелепукина: 1965; Лаптева: 1969, 1976 и др.], недостаточно убедительны. Среди лингвистических работ, посвященных этим проблемам, нет ни одного фундаментального исследования по функционированию бессоюзного сложного предложения, сделанного на основе собственно диалектного фактического материала. Появившиеся в последние два десятилетия единичные работы по анализу этих сложных предложений на конкретном диалектном материале представляют собой описание отдельных небольших фрагментов системы бессоюзных сложных предложений [ Бардина: 1977; Чижикова: 1982; Болгова: 1988]. И хотя описания отдельных видов БСП не дают представления об их системных связях, о возможностях совместного употребления их с союзными конструкциями или их взаимозамены, однако уже и в них сделаны выводы, которые ставят под большое сомнение тезис об изученности сложных бессоюзных предложений в диалектах.
В указанных выше монографических трудах по сложному предложению в диалектной речи исследователи, на наш взгляд, не рассматривают собственно специфику диалектного сложного предложения и те общие черты, которые оно имеет со сложным предложением литературного языка в его устной разновидности, (что, кстати, мешает выявлению специфики организации устного высказывания). Да и само полноценное и разностороннее изучение разговорной речи невозможно без диалектного материала, поскольку « в диалектах наиболее отчетливо проявляются свойства «говоримой»... речи» Чурсина: 1974,3]. В полной мере это относится и к бессоюзному сложному предложению.
Такое сложное явление, как бессоюзное сложное предложение, представляет особый интерес с точки зрения установления отношений между языковой формой и коммуникативным содержанием, что совершенно не исследовано применительно к диалектному материалу. Даже в порядке постановки проблемы не рассматривалась задача изучения тех языковых
8 средств, которые реализуют коммуникативные намерения говорящего в диалектном бессоюзном сложном предложении. Не изучена представленность и удельный вес различных типов БСП в диалектной речи, их взаимоотношения с соответствующими союзными конструкциями, не выявлены структуры общие с устным и письменным типом литературного языка и специфически диалектные, не исследованы явления их взаимодействия и взаимопроникновения, в синтаксической литературе нет достоверных сведений о реальном составе бессоюзных конструкций в диалектной речи и т.д.
На данный момент, видимо, можно говорить лишь о достаточно обширных фиксациях бессоюзия в диалектных записях (указание на такие фиксации см., например: Лаптева: 1969, 24-25, 28) и о самом начальном этапе изучения функционирования отдельных типов диалектных бессоюзных сложных предложений.
Объектом настоящего исследования выбраны все разновидности сложных бессоюзных предложений минимальной структуры, функционирующие в современной диалектной речи.
Распространенная идея о преобладании паратаксиса над гипотаксисом в диалектной речи, о его чрезвычайно широкой представленности в говорах, как уже отмечалось, должна основываться на достаточной изученности системы бессоюзных сложных предложений в диалектах, тем более что господство бессоюзия в разговорной литературной речи, например, определяет принципиальные положения концепции бессоюзного сложного предложения применительно к литературному языку [Ширяев: 1986,11]. В действительности же приходится констатировать, что таковая изученность отсутствует. Кроме того, под привлекающим особое внимание явлением паратаксиса в говорах на самом деле понимают весьма разнородные явления, о чем свидетельствуют и сами исследователи [Лаптева: 1969, 30]. - (Под паратаксисом понимаем способ выражения синтаксических отношений путем
9 простого соположения соотносящихся элементов, без формального выражения синтаксической зависимости одного от другого, в противоположность гипотаксису — см. О. С. Ахманова Словарь лингвистических терминов: 1969, с. 311-312).
В связи с этим считаем необходимым уточнить объект исследования, а именно: в работе рассматриваются только конструкции, части которых имеют формальные показатели предикативного значения.
Теория бессоюзного сложного предложения в кодифицированном литературном (письменном) языке, а к настоящему времени и его разговорной разновидности, имеет серьезные достижения, хотя многие проблемы бессоюзия в лингвистике остаются по-прежнему спорными или недостаточно изученными, а некоторые вообще еще не стали предметом специального обсуждения. Углубленная разработка темы на конкретном диалектном материале позволит внести свой вклад в развитие ряда положений современной теории бессоюзного сложного предложения и тем самым способствовать созданию адекватной концепции его описания - «...Диалекты, как и литературный язык, являются формами национального языка, имеющими однозначные соответствия в речи. Поэтому для характеристики структурных свойств языка показания диалектов должны быть в принципе признаны равноправными показателям литературного языка» [Бромлей: 1979, ПО]. См. также: «Роль диалектного материала велика не только при установлении наличия явления, но и при выяснении всех реальных условий его существования в системе языка» [Орлова: 1959, 13-14].
Если не подлежит сомнению факт, что устно-разговорная разновидность современного русского языка и диалекты - это единственная область исключительно устного функционирования русской речи, что создает уникальную возможность определения их возможных схождений и расхождений, а также причин таковых [Лаптева: 1969, 22], а сам факт устного функционирования диалектной речи предполагает изучение соотношения
10 устных и письменных речевых форм, имеющих специфические синтаксические особенности, и, как следствие, сравнение диалектного синтаксиса с синтаксисом письменной речи [Шапиро: 1953], то назрела глубокая необходимость в заполнении существующего в русской синтаксической литературе пробела - описании функционирования системы бессоюзных сложных предложений в их конкретной спецификации в диалектах. Аспект функционирования БСП как продуктивного подкласса сложных предложений, наиболее адекватно представляющих речевые явления, как нам представляется, должен находиться в центре внимания синтаксистов, поскольку современный этап языкознания характеризуется стремительным поворотом в сторону изучения того, как осуществляется процесс языковой коммуникации, в связи с чем необходим также углубленный анализ структуры и семантики бессоюзного сложного предложения, проблемы образования и сочетаемости его частей.
Изучением этого неисследованного аспекта русского диалектного синтаксиса определяется актуальность работы.
Цель исследования — выявление и интерпретация закономерностей построения и функционирования бессоюзных конструкций как особых синтаксических построений в современной диалектной речи, представление их типологии и установление прагматической значимости этих конструкций.
Цель определяет следующие задачи исследования:
1. Определить и описать основные структурные, содержательные,
коммуникативные особенности, прагматическую ценность, составляющие
диалектную специфику бессоюзных сложных предложений и имеющие более
широкую сферу существования.
2. Исследовать специфические показатели синтаксических отношений
между частями полипредикативных бессоюзных конструкций, дать их
квалификацию.
3. Выявить и описать различительные признаки бессоюзных
конструкций в диалектной речи и разработать возможную типологию
диалектных бессоюзных сложных предложений.
4. Установить возможные причины специализации диалектных
бессоюзных сложных предложений в передаче тех или иных
коммуникативных значений в речи.
5. Зафиксировать представленные в диалектной речи выражаемые
бессоюзными сложными предложениями недифференцированные значения,
существование которых составляет одну из существенных черт семантики
языка вообще, выявив таким образом возможности диалектных БСП как
языковых средств передачи информации.
В соответствии с целью исследования в работе выдвигаются следующие рабочие гипотезы:
1. Если исключить из анализа широко представленные в диалектной
речи структуры, существование которых обусловлено устной формой
реализации (различного рода непредложенческие структуры, структуры
переходного типа — от предложений к непредложенческим), равно
свойственные и устному литературному тексту, то, основываясь на
результатах изучения семантико-синтаксической специфики диалектных
бессоюзных сложных предложений, следует признать, что система собственно
диалектных БСП не изоморфна как системе БСП в разговорной литературной
речи, так и традиционно выделяемым на нормированном письменном
материале бессоюзным структурам, но и не изолирована от них, поскольку
имеет с этими системами общие, пересекающиеся члены.
2. Возможность предпочтительного использования в диалектной речи
бессоюзной формы для выражения целого ряда типовых смысловых
отношений предполагает, кроме прочих обстоятельств, наличие в бессоюзных
сложных предложениях определенного механизм — ряда языковых средств,
12 позволяющих эксплицировать, маркировать конкретное дифференцированное
смысловое значение.
3. Специализация бессоюзных сложных предложений в передаче определенных коммуникативных значений имеет свои причины, лежащие как в области коммуникативных намерений говорящего, так и обусловленные, по всей видимости, закономерностями организации обыденного общения, каковое по преимуществу и представляет диалектная речь.
Научная новизна работы определяется самой постановкой проблемы, представленным анализом фактического материала и состоит в следующем:
В исследовании впервые представлено целостное описание системы бессоюзных сложных предложений в современной диалектной речи с определением сфер их действия в кругу других полипредикативных построений и ориентированное на исследование эффекта языковой коммуникации, что соответствует позициям коммуникативного аспекта языка.
Проведен углубленный анализ структуры и семантики диалектных бессоюзных сложных предложений, выявлены проблемы образования и сочетаемости их частей. Дан соотносительный анализ структурно-семантических характеристик этих конструкций с бессоюзными полипредикативными построениями в устной разновидности литературного языка.
Разработана типология диалектных бессоюзных сложных предложений. Работа представляет, также впервые, опыт построения классификации диалектных бессоюзных синтаксических структур с использованием прагматических компонентов анализа, что способствует углублению представления о коммуникативной природе языка и его деятельностной обусловленности.
Научная новизна определяется также введением в научное обращение нового фактического материала, широко представляющего рассматриваемые конструкции.
13 Теоретическая и практическая значимость работы заключается в
следующем:
1. Полученные результаты помогают в теоретическом аспекте
осмыслить место диалектных бессоюзных сложных конструкций в системе
сложного предложения современного русского языка, что необходимо для
полноты описания национального русского языка.
2. Предложенная типология бессоюзных сложных предложений
позволяет использовать её при дальнейшем изучении проблемы бессоюзия в
целях создания адекватной концепции его описания.
В работе представлена конкретная разработка одной из актуальных проблем языкознания - соотношения языковой формы и коммуникативного содержания, их функционального взаимодействия.
Данное исследование дает возможность более глубокого понимания и описания закономерностей «устройства» и действия диалектного синтаксиса, уяснения назначения и роли употребления синтаксических средств в устном тексте.
5. Теоретические наблюдения и выводы автора могут внести
определенный вклад в создание грамматики устной речи, формой своего
проявления объединяющейся с диалектной.
6. Теоретические выводы и обобщения существенны также для практики
вузовского преподавания при подготовке общих и специальных курсов по
диалектному синтаксису, современному русском языку и языкознанию, для
методики преподавания русского языка нерусской аудитории.
7. Положения исследования могут найти применение в разработке
проблемы функционального назначения служебных слов, при рассмотрении
проблем лексической и грамматической семантики.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Диалектные бессоюзные сложные предложения не являются проекцией литературных форм (письменных и устных), представляя собой
14 самостоятельную систему, соотносимы и с теми и с другими и при этом обнаруживают лишь им свойственные языковые характеристики.
2. Бессоюзные сложные предложения в диалектной речи системно
противопоставлены по своим характеристикам (формальным, семантическим
и коммуникативным), что позволяет создать их типологию.
3. Возможность широкого использования в диалектной речи бессоюзной
(при существовании и союзной) формы для дифференцированного выражения
типовых смысловых отношений, которые в кодифицированном литературном
языке (КЛЯ) выражаются с помощью союзов/союзных слов, обусловлена
представленностью в ней 1) бессоюзных полипредикативных структур,
семантика частей которых настолько очевидно устанавливает вид
семантических отношений между ними, что необходимость в формальном
показателе этих отношений как дублирующем средстве просто отпадает. Это
функциональные варианты союзных предложений; между ними существует
полное семантическое и структурное соответствие; 2) бессоюзных сложных
предложений, в структуре которых работает некий механизм - ряд языковых
средств (прежде всего частиц и вводно-модальных компонентов),
эксплицирующих, маркирующих конкретное, соответствующее
коммуникативной задаче смысловое значение, - аналогов союзных
предложений. Они похожи по структуре и выражают одинаковые смысловые
отношения с соответствующими союзными конструкциями; 3) бессоюзных
сложных конструкций, которые отличаются по своим формальным
характеристикам от союзных сложных предложений с соответствующими
типовыми отношениями между компонентами, не соотносительны с ними , но
равноценны им по смыслу, т.е. по характеру выражаемых смысловых
отношений. Это эквиваленты союзных конструкций, семантически
равноценные им построения.
Преимущественное использование БСП - вариантов связано, по всей видимости, кроме прочих обстоятельств, и с законом экономии языковых
15 усилий (экономия времени за счет экономии сегментных средств языка) [Шульскис: 2000]. БСП - аналоги союзных предложений и семантические эквиваленты союзных конструкций для выражения целого ряда смысловых отношений оказываются предпочтительнее союзных форм, поскольку позволяют реализовать, кроме возможности однозначного выражения того или иного типа смысловых отношений, ещё и возможность более полно и эксплицитно выразить субъективную сторону семантики высказывания, оказать непосредственное эмоциональное воздействие на слушателя именно в момент общения, что также способствует быстрейшему решению конкретной семантической задачи.
4. В условиях существующего выбора для выражения определенного типа смысловых отношений: союзные формы, бессоюзные сложные конструкции - аналоги и варианты союзных, способные однозначно выразить различные типовые отношения, — широкая представленность бессоюзных сложных предложений с недифференцированными отношениями может быть квалифицирована только как средство реализации специального коммуникативного намерения говорящего и не может свидетельствовать о некоей «ущербности» БСП, лишенности этих конструкций структурной и семантической определенности как их принципиальном свойстве.
Востребованность бессоюзной формы для выражения семантико-синтаксических отношений в сложной конструкции диктуется специфическими условиями диалектной речи, поскольку именно в ней (бессоюзной форме) реализуется идея «сотрудничества» говорящего с адресатом, позволяющая в условиях межличностного общения с присутствием реального адресата достигать быстрейшего результата коммуникации путем «диалога», «соглашения» между коммуникантами.
Методы исследования. Специфика объекта исследования, цель и поставленные задачи обусловили выбор методов исследования. В качестве основного используется описательный метод со всеми его приемами, а также
метод сравнительно-сопоставительный. При описании такого сложного, многоаспектного явления, как бессоюзные сложные предложения, нам представляется целесообразным учитывать не только формальные, но и содержательные и коммуникативные их характеристики, что обусловливает применение для их исследования структурно-семантических критериев. При анализе сложных бессоюзных конструкций, их функционирования в диалектной речи использовались также прагматические критерии, что позволяет, в частности, не только интерпретировать языковые факты, но и объяснять выбор их формы в конкретных условиях.
Источники исследования. Основными источниками работы послужили материалы обследования говоров русских населенных пунктов на территории современной Республики Мордовия.
Такую систематическую работу проводит кафедра русского языка Мордовского государственного университета им. Н. П. Огарева, начиная с 1962 года.
Ежегодные диалектологические экспедиции студентов и преподавателей (в том числе и автора данной работы) позволили создать уникальную картотеку, а в последние годы ещё и фонотеку, включающие большое количество образцов диалектной речи - связных текстов на бумажных носителях и магнитофонных записей. Накопленный диалектный материал является своеобразным памятником русской народной речи второй половины XX в. К настоящему времени обследовано 315 населенных пунктов.
Вся исследуемая территория бытования русских говоров - это зона так называемого «позднего заселения». Известно, что долгое время в науке существовало мнение о нецелесообразности изучения говоров таких территорий ввиду сильной «смешанности» их характера. Однако ряд серьезных исследований именно в этой области позволяет утверждать, что подобное мнение не выдерживает критики, а представления о характере таких говоров во многом ошибочны [Баранникова: 1975; Блинова: 1977; Судариков:
17 1982; Зиброва, Барабина: 1996 и др.]: «Все возрастающий интерес к проблемам развития и функционирования языка и составляющих его компонентов определил...усиление внимания к говорам территорий позднего заселения, к вопросам их формирования, современного состояния, перспективам дальнейшего развития. Именно на материале говоров территорий позднего заселения особенно отчетливо проявляется соотношение экстра- и интралингвистических факторов, обусловливающих специфику развития языков и диалектов в их прошлом и современном состоянии... Если учесть, что многие процессы взаимодействия говоров различного типа, которые на исконной территории происходили в далеком прошлом, на территории позднего заселения наблюдаются и в наше время, то становится понятным важность специального изучения говоров территорий позднего заселения...» [Баранникова: 1975, 3-4]. Существующие обозначения этих говоров как говоров территорий позднего заселения, говоров вторичных, переходных и т. п. «дают им самую общую характеристику, подчеркивая лишь самые разные аспекты их истории и структуры (место образования, производность, промежуточность)... В русской диалектологии известны попытки определения диалектного типа вторичных говоров посредством установления их диалектной основы. Так, в особый тип были выделены современные среднерусские говоры, характеризующиеся либо северной, либо южной, либо двойной основой» [Блинова: 1977, 24).
«Среднее и Нижнее Поволжье в диалектном отношении...представляют значительный интерес. Многообразие и сложность говоров Поволжья -результат сложного исторического процесса заселения и последующего развития данной территории» [Баранникова: 1977,7].
Среднее Поволжье, где в начале XX в. из отдельных уездов Пензенской, Симбирской, Тамбовской и Нижегородской губерний была образована Мордовия, осваивалось и заселялось русскими сравнительно поздно. Хотя проникновение славян на эти земли, где жила в частности и мордва, имело
18 место уже в первом тысячелетии нашей эры, более или менее массовое продвижение русских в их пределы началось лишь к XYI в. К этому времени закончился процесс образования Российского централизованного государства, в состав которого вошла и мордва. На протяжении второй половины XYI и всего XYII в.в. на территории Поволжья формируется русское население за счет заселения строившихся так называемых засечных черт на юго-восточной границе Российского государства - русских селений, созданных для несения охранной службы на границе. Охранную службу несли главным образом русские люди из центральных уездов государства. Военно-оборонительное значение этих поселений отражалось и в их названиях: Засечная Слобода, Пушкарская Слобода, Черкасская Слобода, Стрелецкая Слобода, Засецкое, Зарубкино, Стрельниково, Потижский Острог, Шишкеевский Острог и т. д.
Показательна в этом отношении история множества русских населенных пунктов, расположенных на территории Мордовии. Так, например, село Атемар в «Списке населенных мест Пензенской губернии» (1869) - пригород казенный из 504 дворов Саранского уезда. Основан в 1636 г. как опорный военно-стратегический пункт на юго-восточной границе Российского государства. Был уездным городом до 1687 года, до создания Саранского уезда. После упразднения Атемарского уезда назывался острогом. 18 сентября 1670 года гарнизон Атемарской крепости перешел на сторону Михаила Харитонова, сподвижника Степана Разина. 27 июля 1774 года отряды Емельяна Пугачева заняли Атемар [Инжеватов: 1987, 24]. Резоватово — русское село в Ичалковском районе. В «Списке населенных мест Нижегородской губернии» (1863) Резоватово - село казенное из 313 дворов Лукояновского уезда. Основано в начале XYII века переселенцами из деревни Старая Ризоватова, что находится на речке Ирсети Залесского стана Арзамасского уезда. Старая Ризоватова эвакуировалась в Алатырский уезд в связи с передачей ризоватовских земель в 1614 год пузским засечным сторожам [Там же, 187]. Чеберчино — русское село в Дубенском районе. В
19 «Списке населенных мест Симбирской губернии» (1863) Чеберчино - село уездное из 195 дворов. В «Книге письма и меры» Д. Пушечникова и А. Костяева указывается, что в 1624 году Чеберчино принадлежало «Львовым крестьянам Плещеева» - роду алатырских воевод. Населенные пункты Чеберчино, Голодяевку и Явлейку царь Петр I пожаловал за верную службу и усердие А.И. Румянцеву - отцу известного полководца второй половины XYIII века фельдмаршала П.А. Румянцева-Задунайского» [Инжеватов: 1987, 239]. Ямщина - русское село в Инсарском районе. В «Списке населенных мест Пензенской губернии» (1869) Ямская Слобода — село казенное из 250 дворов Инсарского уезда. Название - термин: «Ямская (Ямщина) - название многих селений (особенно подгородных), улиц, бывших окраинных слобод в городах России. От ям (слово татарского происхождения), так в Московском государстве с XYI века называлась транспортная служба, позже в XIX веке — почтовая. Ямская слобода - поселение ямщиков, государственной повинностью которых в России была перевозка должностных лиц, правительственных грузов и т. п. Ям - конно-почтовая станция на таком тракте» [Там же, 252].
В XYIII веке стала интенсивно осуществляться русская помещичья колонизация районов Присурья и Поволжья. Границы русских поселений отодвигались все далее на восток, вдоль берегов Теши, Мокши, Пьяны, Алатыря и Суры. Особенно усилился этот процесс после подавления разинского восстания. Дворяне получали новые земли за заслуги перед отечеством. В результате русское население составлялось из переведенцев и выходцев разных губерний, преимущественно же участвовали в том жители верхневолжских и подмосковных [Клеянкин: 1976, 179].
Воеводам, служилым людям выделялись земельные дачи, на которых также возникали поселения: Стрельниково - русское село в Атюрьевском районе. Находится на речке Нерляй. В «Списке населенных мест Тамбовской губернии» (1866) Стрельниково - село владельческое из 105 дворов
20 Темниковского уезда. Основано в XVI веке. В «Книге письма и дозору Ивана Усова да Ильи Дубровского 1614 году» указывается, что «деревня Стрельникова на речке Нерляе, а в ней двор помещиков». Название происходит от фамилии Стрельниковых, которые еще в начале XVII века здесь имели «двор помещиков», т.е. владели поместьем как служилые люди на Темниковской засечной черте юго-восточной границы Российского государства. Здесь стрелец мог получить и фамилию Стрельникова [Инжеватов: 1989, 219]. Берсеневка - русское село в Лямбирском районе. В «Списке населенных мест Пензенской губернии» (1869) Берсеневка - деревня владельческая из 52 дворов Саранского уезда. Основано в середине XVII века. Название антропоним: служилый человек на Атемарской засечной черте юго-восточной границы Российского государства Богдан Григорьевич Берсенев был владельцем населенного пункта. Ему принадлежали в Саранском уезде 400 четей земли. Умер на службе в Литовском походе. Имя атемарца Богдана Берсенева поминается и в «Указе царя Фёдора из Приказа Казанского Дворца в Саранск о наделении Артемия Полянского поместьем» в 1679 году: «У атемарца у Богдана Берсенева с сенного покосу, что к Саранску городу по сю сторону большого врагу оброку три алтына две денги взято» [Там же, 31].
Целый ряд русских населенных пунктов возник в результате переселения части людей из более крупных сел и деревень: Белогорское, Жмакино, Павловка, Новая и Старая Уда, Пушкино, Висловка и др. - из села Атемар; Березово - из деревни Красный Яр; Челмодеевский Майдан — из села Старое Челмодеево и т. д.
Русские говоры на территории современной Республики Мордовия еще не изучены. По существу первой значительной попыткой научного обобщения собранного материала стал «Словарь русских говоров на территории Мордовской АССР» [1978, 1981, 1982, 1986, 1993, 2001, 2002], коллективный труд, в создании которого участие принимал и автор данного исследования. Имеются единичные статьи, рассматривающие этот материал на
21 фонетическом, лексическом, словообразовательном и морфологическом
уровнях (см. например: Лексика. Словообразование и фонетика среднерусских говоров Поволжья. - Саранск, 1992). Ждут своих исследователей такие проблемы, выход на которые дает имеющийся материал, как системность диалектных явлений, взаимодействие говоров и литературного языка, устойчивость отдельных языковых черт, особенности формирования говоров территории позднего заселения и др. На сегодняшний день можно представить лишь краткий очерк фонетических и морфологических особенностей данных говоров: [Словарь русских говоров на территории Мордовской АССР: 1978, 9-Ю].
Русские говоры на территории Мордовии относятся к восточным среднерусским. На севере и востоке они граничат с окающими говорами Нижегородской и Ульяновской областей, на западе соседствуют с южнорусскими говорами Рязанской области, на юге — с среднерусскими говорами Пензенской области. Русским говорам на этой территории свойственны некоторые фонетические и морфологические особенности среднерусских говоров, совмещающих ряд признаков, специфических для севернорусского и южнорусского наречий.
1. Недиссимилятивное аканье в большинстве говоров: абедъть, аделъсь,
пътхади, старик, снапоф, садоф, събрала, гълава.
2. Неполное оканье преимущественно в северо-восточной части
республики: в ряде сел Ардатовского, Большеигнатовского, Ичалковского и
Чамзинского районов, в некоторых селах Атяшевского и Дубенского районов.
«Островки» окающих говоров встречаются в южной, западной и центральной
частях республики: в отдельных селах Зубово-Полянского, Кочкуровского и
Старошайговского районов: бълона, гьворят, дърогой, пъбоялси. Кроме того, в
некоторых селах (например, Новая Александровка Большеигнатовского
района, Кайбичево Дубенского района) зарегистрированы как аканье, так и
оканье.
Начальный звук а во втором предударном слоге на месте о и а в большинстве говоров: агарот, абастрик, аддахнем, атилилъсь. Реже в окающих говорах наряду с а на месте о произносится у или ъ: угорот, утнесла, удёваццъ, ъбошью, ъгорот, ъзорут.
Преобладание говоров якающих. В большинстве говоров яканье умеренное: биряство, тямно, пълвядра, синява, ф кляву, цвятут; бирёза, римнём, зимля, глиди, рибина, висна.
В западной и центральной части республики находятся икающие говоры: диревня, бигу, зъфсигда, чиво, лишком, инвеста, смиёццъ, у ниво.
Ёканье и еканье, наряду с яканьем, распространены в говорах окающих: глежу, згребать, бесика; берега, сестра, сметай.
5. Различение в большинстве говоров аффрикат ц (тверд.) и ч (мягк.);
лицо, цэпь, цвяла, врачиха, нечивъ, нынчи.
В некоторых селах северо-восточных районов Мордовии различаются ц и ч твердые (Ардатовский, Атяшевский, Большеигнатовсий, Ромодановский, Чамзинский районы); овцы, цыплят, вчысте, вычытъли, булгачыть, нончы. Неразличение твердого ц и мягкого ч и произношение на их месте ц твердого отмечено в ряде сел центральной и западной частей республики (Ельниковский, Старошайговский, Темниковский и Торбеевский районы): быцки, вецъръм, доцка, нацну, цысть, сицас, свъируцна, аццом, афца. Цоканье проявляется в говорах не всегда последовательно.
6. Наличие твердых долгих щипящих ж и ш в отдельных селах разных
районов Мордовии (Ардатовский, Атюрьевский, Большеберезниковский,
Большеигнатовский, Ельниковский, Кочкуровский, Краснослободский,
Ромодановский, Рузаевский, Старошайговский, Теньгушевский, Торбеевский,
Чамзинский районы): дожжык, приижжал, ишшо, ташшыт, шшоки.
7. Окончание -а (ударное и безударное) в именительном падеже
множественного числа у существительных мужского рода с основами,
23 осложненными суффиксом -j: амбарья, волосья, дубья, запонья, тазья. Отмечается в разных районах.
8. Окончание -ы в именительном падеже множественного числа у
существительных среднего рода (Атюрьевский, Болыпеберезниковский,
Большеигнатовский, Инсарский, Краснослободский районы): вёдры, болоты,
стёклы, яйцы.
9. Окончания -ов или -ох в родительном падеже множественного числа:
а) у существительных женского и среднего родов: белянкъх, валёжынъф,
мёткъх, кольцъф; б) у существительных мужского рода: алякынъф,
углёх,рукавох, снапох.
Более распространено по говорам окончание -ов, оно зарегистрировано во всех районах республики. Окончание -ох как регулярное отмечено в ряде сел западных и южных районов (Ельниковский, Инсарский, Ковылкинский, Краснослободский районы).
10. Переход некоторых существительных среднего рода в женский род
(в отдельных селах центральных и западных районов): в окошку, зълотую
кольцо, такая бучила, ни вазгъй платью, как адиялу - или в мужской род (в
некоторых селах восточных районов Мордовии): он (пальто) дёшъвъ стоит.
11. Стяженные формы имен прилагательных в именительном -
винительном падеже множественного числа как регулярные отмечены в
большинстве населенных пунктов всех районов республики: бисталошна
работа, башлива дефка, плохъ делъ, грязны руки. В ряде сел Ардатовского,
Атяшевского, Болынеберезниковского, Болыпеигнатовского, Ичалковского,
Ковылкинского. Краснослободского, Лямбирского, Рузаевского,
Старошайговского, Теньгушевского, Торбеевского, Чамзинского районов
зарегистрированы как стяженные, так и нестяженные формы.
12. Формы родительного, дательного, винительного падежей личного
местоимения второго лица единственного числа те, тя, или теє, тия в
24 некоторых селах Атяшевского, Зубово-Полянского, Ромодановского, Торбеевского, Чамзинского районов.
13. Форма именительного падежа множественного числа лично-
указательного местоимения оне.
14. В глаголах с основой на j стяженные формы второго и третьего лица
единственного числа и первого и второго лица множественного числа как
регулярные и единственно возможные в ряде сел всех районов: бегьш, знаш,
таргут, выбират, пътирям.
В Ельниковском, Ковылкинском, Лямбирском, Рузаевском и Темниковском районах стяженные формы глаголов употребляются наряду с нестяженными: буцыит, буцыт, роит, приглашаит, играт.
15.Повсеместно в формах третьего лица единственного и множественного числа глаголов твердый звук т: абедът, бывают, бают, варакът, пъливат.
16. Отсутствие чередований у глаголов с основой на заднеязычный в
большинстве говоров: пекёт, бегёт, астригёт, тикёт.
17. Постфикс -ся в большинстве говоров произносится как -си:
высписси, валандъсси, даждёсси, носисси, умылси.
18.Широко используются постпозитивные частицы, представленные чаще всего формами -то, -ти, реже -от, -ту: ф саманке-тъ, песня-тъ, шаль-тъ, хлебы-ти, стан-ти, в лес-ът, веник-ът, варку-ту.
Совершенно не исследованной стороной русских говоров на территории современной Мордовии остается их синтаксическая система.
Данное исследование представляет собой изучение фрагмента синтаксической системы русских говоров на территории Мордовии — бессоюзных сложных предложений. Отобранный и систематизированный для наших целей материал, включающий бессоюзные и сложные союзные конструкции (привлекавшиеся с целью сопоставления с бессоюзными ), был извлечен из более чем 20 тысяч «текстов».
Собранный материал характеризуется по преимуществу записями
живого (без участия собирателя) диалога диалектоносителей между собой, что
определяет его уникальность: «Если для устно-литературной речи
записываются в первую очередь структуры, функционирующие главным
образом в составе диалога в виде вопросно-ответных реплик или в виде
одиночных реплик констатирующего характера, то основная масса
имеющихся диалектных записей представляет собою фрагменты
монологического повествования по тематическому заданию собирателя. Такое
повествование может прерываться побуждающими к продолжению или
непосредственно вопросительными репликами собирателя и
соответствующими ответами носителя диалога, но во всяком случае это обычно не живой диалог носителей диалекта между собой, в котором собиратель бы не участвовал и никак не влиял бы на его протекание. Уже само присутствие собирателя, тем более если он тем или иным образом участвует в беседе, неминуемо сказывается на ее характере» [Лаптева: 1969, 27]. К сожалению, из-за ограниченности объема работы диалогические единства целиком в качестве иллюстраций мы использовали не всегда, ограничиваясь для этих целей отдельными их репликами.
В работе рассматриваются преимущественно бессоюзные структуры, функционирующие самостоятельно, и в наиболее показательных, ярких случаях - в составе усложненных (многочленных) конструкций, которые, по нашим наблюдениям, широко распространены в диалектной речи.
Приводимый иллюстративный материал далеко не исчерпывает количества примеров на каждый данный случай - весь имеющийся в нашем распоряжении материал представить по понятным причинам невозможно. Тем не менее автор неоднократно буквально принуждал себя удерживаться от вполне объяснимого желания представить как можно больше материала, поскольку кроме исследовательской, научной ценности записи живой речи
26 нашего народа представляют и огромную эстетическую ценность, прикосновением к которой хочется поделиться.
В связи с тем, что предметом исследования является устная речь, целесообразно остановиться подробнее на характеристике источников исследования, представляющих собой, как уже было сказано, записи на бумажных носителях и расшифровки магнитофонных записей.
Записи на бумажных носителях представляют разнообразные по содержанию отрезки устной речи без пропусков, записанные в один прием. Объем таких отрезков довольно разнообразен — от одного предложения до 2-3 и более, связанных тематически: Дъ Манява бът грамътна. — Кака ана грамътна — два слова ни сьягнит (Ат, Лям); Кать, штой-тъ Маруська у вас плачыт? - Дъ, чай, всё збесясь, вот и убарила руку-тъ, ладнъ шшъ маненькъ (Гов, СШ); Што голяшкъми-тъ сверкаш? Надень платья подлиньшъ, чай, не манинъка, а цэлъ невеста. Сё б дъ невест сверкали голяшкъми. —Ау нас вот ы сверкать голяшкъми некъму, одне старушки остались (Безв, Ар); Мне должны большы фсех зъплатить! — Што ты светлей къчэрги што ль, тея должны убложать-тъ? (Супод, Ар); Ты и сказалъ нъ миня сам чорт ни угодит. - Ни пръ тея я сказалъ, а вопшчэ пръ старух (Супод, Ар); Мать, што-тъ я нигде пилы ни вижу фчяра токъ тут была? — А ф сельиицы ни глидел? (См, Лям); Што ты как скурёжылъсь? [устать] - Скурёжысси нибось: у тибя што ни день - похмелья, а тут кругом пъспивай (Дм Ус, А); Ой, ни магу, ели дашла, вот как миня ръстащилъ. — А я в жарку баню цикада нихажу, миня знай ръстащит, яуш поели фсех моюсь (Гр, Кр); Ну из-зъ чяво ты типерь расхлюзилъсь? — Петька избил деник ни дала (Марьян, ББ); Тёть Нюр! я те хлеба принясла // Ой сатнышкъ! Ни нъдървалася / мешок- ът чижолай (Фёд, ББ); Нынчи нъ базари пръдавали чяйиики, крушки мълированъя, народу быль полно. — Тибе ни дасталъсь? — Где там, сразу ръщапали. Ни успет пръдавец нъ прилавък пълажыть — жывъ нарот ръщапат (Гр, Кр); Зацэм те пуховый платок у тия есть вить? — Малъ бы што есть / ён на фее
27 руки // И Лёсъ насилъ / и Верки давалъ / а Шурынькъ з гълавы фею зиму ни сымат (С Фёд, СШ); Уйди ты am миня, алилёк! Алилёк ты и есть алилёк, взял бы машыну дъ играл (Гум, Кр); Катькъ вон феё время хвастът / придёт ы прямъ в глазах вот хвастът // И видит што зря / а ана гъварит // В глазах схвастът и ни стыдиццъ // Вот кака азарница (Кай, Кр); Што зъ ахмушы пашли ни ръзличиш алъ этъ дефкъ аль паринь. Гъварю, зачем ходиш эдъким ахмушъй, выстриги с сибя гриву-ma, а рази старых сичяс слушъют (Кулиш, Руз); Ну и мъладуху взял — не нъ штъ взглянуть. — Зато любофь, гът. Ни то штъраньшъ выбирали акуратных-тъ (Пят, Р); Што губы-тъ ръстрюкал / иль ни так сказалъ // - У тя фее плахия / сама токъ ни знай кака харошъ (Am, Лям); Нет у вас этъй ръстефели? — Этъ ты про ково? — Дъ про Люпку пръ мою, глаза бы ни глядели сроду ни расчошыццъ (Гов, СШ); У вас апять / слыш / делъ к свальби? — К пъкраву събирамси // Щас свальбышнъ платья болънъ дърагоя / жынихръзариццъ весь пака нивесту аденит (Пет, Д).
Знаки препинания в таких «текстах», воспринимаемых на слух, ставились соответственно тому членению текста и тем смысловым отношениям между частями, которые были зафиксированы в момент записывания. Обозначение пауз и интонации проводилось не во всех случаях.
Для исследования использовались материалы, записанные самим автором от ближайших родственников, являющихся диалектоносителями ( мать и все родственники по материнской линии — уроженцы с. Атемар, проживавшие или проживающие там, а также в выселках из Атемара -деревнях Старая Уда, Белогорское, Павловка, Екатериновка, Скрябино), во время командировок и экспедиций, записи, сделанные его студентами-дипломниками, которые анализировали говоры мест их постоянного проживания в ходе подготовки своих дипломных сочинений. Кроме того, в нашем распоряжении были картотека и фонотека «Словаря русских говоров на территории Мордовии». (Сведения об информантах, с которыми автор работал лично, даны в приложении).
Несомненным достоинством блокнотных записей является их спонтанный характер, оперативность. Основная масса такого материала записывалась или без ведома информанта, или от близких родственников собирателей, их знакомых и соседей, являющихся диалектоносителями. Информантами избирались люди , как правило, старшего возраста, родившиеся и выросшие в обследуемом населенном пункте. Возможность записывать в любых условиях места и времени (в отличие от магнитофонных записей) позволяет фиксировать самые разные фрагменты бесед, разговоров, споров, перебранки, непринужденной болтовни, наставлений, размышлений и т. д. Следует отметить еще раз, что ежегодно проводимые студенческие экспедиции в русские населенные пункты изначально предполагали сбор материала как фиксацию живой речи в максимально непринужденной обстановке, что позволило нам использовать для своих целей и материалы картотеки «Словаря русских говоров на территории Республики Мордовия».
Кроме записей на бумажных носителях, в работе использован материал, представляющий расшифровки магнитофонных записей.
Нельзя не согласиться, что материалы по синтаксису - тексты любой заданной протяженности без смысловых и структурных искажений можно получить только с помощью магнитофона. Однако записи монологической речи большой протяженности применительно к синтакисису насыщены грамматически незавершенными и неоформленными фразами, самоперебивами, недоговорённостями, повторами, конструкциями с нетипичной грамматической оформленностью и разорванными грамматическими и семантическими связями. Достаточно часто встречаются отрезки, смысл которых неясен или может быть истолкован неоднозначно и т. д. Кроме того, они страдают некоторой однообразностью и даже искусственностью - чаще всего это монологи носителя говора на заданную собирателем тему, который направляет беседу с помощью вопросов. Для живой диалектной речи монолог свойствен меньше — в основном он
29 характерен для некоего повествования, рассказа о прожитой жизни, ее
реалиях. Нельзя сбрасывать со счета и те «помехи», которые вносит в естественную обстановку магнитофон, а также сама фигура собирателя -незнакомого человека из другой среды, что также мешает фиксации живой речи в «чистом» виде. См. общее правило коммуникации: «...чем менее знакомы друг с другом коммуниканты и чем более официальной является обстановка общения, тем более ритуализированный характер приобретает это общение. Это проявляется прежде всего в выборе наиболее престижной формы общения - литературного языка, а также в самой стратегии общения, в соответствии с которой коммуникативным приоритетом пользуется лицо с более высоким социальным статусом. Это лицо может позволить себе больше отклонений от этикетных форм языка и поведения, хотя сам коммуникативный ритуал при этом не нарушается» [Богданов: 1990, 12].
При расшифровке магнитофонных записей и переносе материала на бумажный носитель возникают большие трудности при членении речевого потока, особенно монологических текстов, где часто отсутствуют четко выраженные пограничные сигналы между предложениями. В этом плане проще обстоит дело с диалогическими единствами, где переход от одной реплики к другой выявляется достаточно четко: «Границы каждого конкретного высказывания как единицы речевого общения определяются сменой речевых субъектов, то есть сменой говорящих... Проще и нагляднее всего мы наблюдаем эту смену речевых субъектов в реальном диалоге, где высказывания собеседников (партнеров диалога), называемые здесь репликами, сменяют друг друга» [Бахтин: 1986, 441]. Для наших целей наибольшую трудность представляла задача отграничения сложного бессоюзного предложения от последовательности простых предложений. Ведущим критерием при этом для нас был семантический критерий с привлечением (при условии их наличия) формально-структурных показателей синтаксических отношений в предложении. Известно, что еще Н. С. Поспелов
опирался на семантические признаки при определении синтаксических отношений в предложении [Поспелов: 1950]. У него есть последователи: [Изаренков: 1987; Шульскис: 2000]. Интонационный критерий при определении самостоятельности или несамостоятельности предикативной единицы не используется сознательно, поскольку интонационное оформление диалектных высказываний — это особая, очень важная и актуальная, но совершенно не изученная проблема, требующая отдельного специального исследования.
Кроме того, исследователями экспериментально доказано отсутствие специализированных интонационных средств выражения синтаксических отношений внутри сложного предложения [Николаева: 1969; Лаптева: 1984; Ширяев: 1986], а также асимметричность соотношения интонационного и строевого (семантико-синтаксического) плана высказывания [Скорикова: 1985]. Подробнее об этом см.: [Шульскис: 2000, 35].
В работе используются знаки // (членение речевого потока темпоральной паузой повышенной длительности) и / (членение речевого потока малой темпоральной паузой), хотя такое членение во многом условно хотя бы потому, что знак //, указывающий на длительную паузу, не всегда является показателем границы предложения, есть случаи употребления длительной паузы в середине предложения, а краткой - в его конце.
Границы между примерами обозначаются точкой с запятой. Пояснения к примерам или контекст заключаются в скобки. Вопросительный и восклицательный знаки употребляются так, как это принято в пунктуации, многоточие обозначает пропуск в тексте.
Поскольку при сборе материала основное внимание обращалось на сохранение структуры записываемых отрезков спонтанной речи, мы считаем возможным при изучении синтаксических явлений ограничиться упрощенной фонетической транскрипцией, сохраняющей лишь самые существенные диалектные особенности.
Следует отметить, что проблема отграничения бессоюзного сложного предложения от последовательности простых предикативных единиц стоит, хотя и не так остро, и для текстов, зафиксированных ручным способом, где прописная буква может отражать всего лишь усиленное произнесение начала второй предикативной единицы, входящей в состав сложной бессоюзной конструкции (при наличии смысловой связанности и структурной соотнесенности частей).
Таким образом, взаимодополнение блокнотных и магнитофонных записей, на наш взгляд, — наиболее оптимальный вариант сбора материала. См. аналогичную точку зрения на технику сбора материала по разговорной речи у О. А. Лаптевой: [Лаптева: 1976]. Ср. также: «Создание совершенной портативной звукозаписывающей аппаратуры открыло широкие возможности для проведения таких записей. Впрочем, это не означает, что магнитофон может полностью вытеснить традиционный способ записи «от руки», т. к. бывают условия, когда применение его нецелесообразно или невозможно» [Попов: 1977, 67].
В работе исследуются только предложенческие бессоюзные построения, выделяемые на основании структурно-семантических признаков и функционирующие в условиях устного диалектного текста. Широко представленные в говорах (как и в литературной устной речи) конструкции, которые не могут быть сведены к какой-либо определенной схеме предложения, т. е. обязанные своим существованием именно устной форме, нами не рассматриваются.
Как нам представляется, это задача последующих описаний явления бессоюзия в диалектной речи, которые должны отталкиваться от конкретного анализа системы предложенческих структур как первого этапа на пути изучения данной проблемы. На материале устной речи попытки описания и создания типологии подобных структур уже есть: см. [Шульскис: 2000]. Существуют и работы, пытающиеся выявить причины возникновения таких
32 конструкций (см. например: Горелов: 1976, 113-117, где ряд особенностей устной речи связывается с сохранением в ней следов тех этапов представлений содержания текста, которые предшествуют их вербализации во внешней речи. При этом симультанно содержащиеся в сознании смысловые блоки не всегда переконструируются в соответствии с замыслом в упорядоченные структуры внешней речи. В результате устная речь может содержать, например, вставочные высказывания, фиксирующие попутные, не связанные с первоначальным замыслом, зрительные образы). На диалектном материале подобные задачи ставили чешские исследователи С. Прокешова и А. Вашек [см. Лаптева: 1969, 24]. В русском диалектном синтаксисе некоторые аспекты данной проблемы рассматривались С. П. Петруниной [1986], Г. Г. Москальчук [1990], А. А. Асадуллаевым [1992].
Структура исследования определяется поставленными задачами. Работа состоит из введения, трех глав, одна из которых представляет теоретическую концепцию исследования, в двух других представлена типология диалектных бессоюзных сложных предложений и рассматриваются особенности функционирования различных типов бессоюзных сложных предложений в современной диалектной речи, заключения, списка использованной литературы и приложения.
Во введении даётся постановка проблемы, аргументируется её актуальность, излагаются цели и задачи исследования, указана его научная новизна, определяется объект анализа, характеризуются использованные материалы, указываются методы анализа. Прилагаются рекомендации по использованию полученных результатов, перечислены положения, выносимые на защиту.
Первая глава «Явление бессоюзия в литературной и диалектной речи». В главе освещается теоретическая база исследования с учётом современного состояния концепции бессоюзия в лингвистической литературе. Обсуждаются вопросы грамматической природы бессоюзия, статуса
33 отдельных показателей связи в бессоюзных предложениях, представления бессоюзных сложных предложений как целостного класса, тип описания этих конструкций и принципы их классификации, а также освещается история изучения бессоюзных сложных предложений в диалектном и литературном синтаксисе и аспекты проблемы, связанные с устной формой реализации диалектных бессоюзных сложных предложений.
Во второй главе «Бессоюзные сложные предложения с «нейтрально-ассоциативными» отношениями между компонентами в современной диалектной речи» и третьей главе «Бессоюзные сложные предложения с «квалифицирующими» отношениями между компонентами в современной диалектной речи» предложена типология бессоюзных сложных предложений, дается анализ фактического материала с точки зрения выявления и описания основных особенностей семантико-синтаксической и коммуникативной специфики различных типов диалектных бессоюзных полипредикативных конструкций, их функционирования в диалектной речи, описываются отношения вариантности, аналогии и эквивалентности, в которые вступают бессоюзные сложные предложения, а также фактор целесообразности и частотности их употребления при выражении различного рода смысловых отношений.
В заключении сформулированы основные выводы, намечены перспективы дальнейшего изучения рассматриваемой проблемы.
Апробация работы.
Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на XXXII Евсевьевских чтениях по проблеме основных тенденций просвещения «инородцев» Поволжья во II пол. XIX в. // Язык. Музыка. Культура. (Саранск, 1996 г.), Всероссийской научно-практической конференции по вопросам истории, образования и культуры народов Среднего Поволжья (Саранск, 1997), Научно-практической конференции по актуальным проблемам современной лингвистики и литературоведения (Саранск, 1999), Второй
34 Всероссийской научной конференции «Русский язык: прошлое, настоящее, будущее» (Сыктывкар, 1999), Саранских международных Огаревских чтениях «Н. П. Огарев от XIX к XXI веку» (Саранск, 1999), межвузовской научной конференции по актуальным проблемам диалектологии (Вологда, 1999), IV Всероссийской Школе молодых лингвистов (Москва - Пенза, 2000), региональной конференции «Чтения, посвященные Дням славянской письменности и культуры» (Чебоксары, 2000), международной научно-практической конференции «Филологическая подготовка преподавателя-словесника в университете (Саранск, 2001).
Основные положения диссертации отражены в ряде публикаций (их список прилагается).
Изучение бессоюзных сложных предложений в диалектном синтаксисе
Несмотря на устоявшееся мнение о преобладании в говорах бессоюзных связей, что рассматривается как диалектная специфика и что должно было бы привести к детальному исследованию бессоюзия и проверке тезиса на фактическом материале, специальных монографических работ по БСП, насколько нам известно, нет, а имеющаяся в исследованиях по диалектному синтаксису информация о бессоюзных сложных предложениях вряд ли может быть названа исчерпывающей.
Что нам известно, исходя из имеющейся на сегодняшний день степени изученности вопроса, о диалектных БСП?
Прежде всего, утверждение о том, что они в говорах преобладают над союзными предложениями. Указание на большую распространённость в говорах предложений, части которых объединяются без помощи служебных слов, по сравнению со сложными предложениями, объединение частей которых осуществляется с их помощью, находим ещё в монографическом исследовании синтаксиса русских говоров А. Б. Шапиро [Шапиро: 1953, 14] «Бессоюзные связи в говоре распространены шире, чем в литературном языке, и часто употребляются там, где в литературном языке они невозможны»,-отмечает В. В. Палагина, анализировавшая в своей статье «Синтаксические особенности говора западной части Томского района» наряду с другими диалектными явлениями и БСП. Подобное заключение встречаем в монографиях по русской диалектологии: «Между говорами и литературным языком в организации сложных предложений имеются и значительные количественные различия: в то время как для литературного языка характерны предложения с союзами и союзными словами, чётче и дифференцированнее передающие различные оттенки смысловых отношений, в говорах преобладают предложения, организованные без помощи союзов и союзных слов...» [Русская диалектология: 1973, 198]. Впрочем, далее следует признание: «...сложное предложение в говорах является наименее изученным разделом синтаксиса» [Там же, 199]. На преобладание бессоюзия над союзием в говорах указывают в своих работах и многие другие исследователи: Скитова: 1961, 12; Зелепукина: 1965, 113; Ботина: 1965, 12; Лосева: 1961,36.
Однако с появлением работ по синтаксису разговорной литературной речи (РР)1 [Русская разговорная речь: 1973; Лаптева: 1976; 1984; Ширяев: 1972, 1975, 1983, 1984, 1985, 1986 и др.] стало очевидно, что преобладание бессоюзной связи нельзя считать специфически диалектным явлением, о чём, кстати, говорила ещё В. И. Собинникова [Собинникова: 1958, 139]: «Бессоюзные сложные предложения широко распространены в диалектной речи. Это обстоятельство находит свое объяснение в том, что такой вид предложений типичен для устной речи, — диалектная же речь выражается преимущественно в устной форме. Таким образом, в данном факте мы не можем усматривать специфически диалектного явления». Более того, в
Лингвистический статус разговорной речи (РР) как объекта изучения до сих пор является дискуссионным вопросом. Её рассматривают и как особую языковую систему, «разговорный язык» [Русская разговорная речь: 1973], и как один из функциональных стилей [Разговорная речь в системе функциональных стилей современного русского литературного языка. Грамматика: 1983], и как устно-разговорную разновидность современного русского литературного языка [Лаптева: Русский разговорный синтаксис: М., 1976]. В своей работе мы ориентируемся на концепцию РР, изложенную в коллективной монографии «Русская разговорная речь», М., «Наука», 1973. РР соотносится с КЛЯ - кодифицированным литературным языком. литературе существует и прямо противоположное мнение: «Подчинительные отношения выражаются в говорах и без участия специальных союзов, вводящих придаточные предложения.
Бессоюзные сложные предложения с соединительно-перечислительными отношениями между компонентами
Само существование бессоюзных сложных предложений с перечислительными отношениями между компонентами — предмет обсуждения среди лингвистов. Перечислительные отношения в БСП -разновидность соединительной связи.
Даже сторонники выделения бессоюзного сложного предложения как особой синтаксической единицы высказывают мнение, что перечислительные конструкции - это текстовые соединения предложений [Бунина: 1973, 57; Ильенко: 1984, 141; Кирпичникова: 1975, 20 и др.]. Тем более это очевидно для их оппонентов: Т. П. Ломтев не считает подобные конструкции предложениями в силу отсутствия в них односторонней или взаимной зависимости между компонентами — двучленное как важного признака предложения [Ломтев: 1958, 31]; Г. В. Валимова отмечает, что в сложных предложениях компоненты вступают друг с другом в синтаксические отношения детерминации или взаимозависимости, создающие его цельность, завершённость как коммуникативной единицы, чего нет в открытых рядах [Валимова: 1967, 94]; Т. В. Малащенко относит их к переходным, периферийным явлениям на границе сложного предложения и сложного синтаксического целого [См. об этом: Малащенко: 1993, 12-13]; Л. Д Беднарская. говорит о структурно-семантических характеристиках подобных структур как относящих их к границе между сложным предложением и текстом [Беднарская: 1988, 54].
Члены перечислительного ряда по смыслу в принципе не предполагают друг друга, между ними нуль непосредственных отношений [Карцевский: 1961, 125], тем не менее «бессоюзные сложные предложения с перечислительными отношениями имеют в принципе ту же синтаксическую форму, что и бинарные закрытые структуры: интонация незавершённости (синтаксическое средство) активизирует поиск общей идеи перечисления (синтаксическое значение» [Ширяев: 1986, 52]. О подчинённости перечисления идее объединения пишет Д. И. Изаренков [1987, 203], указывая, что предмет описания в перечислительных бессоюзных сложных предложениях всегда один, но сложен по своей структуре или многопланов. Говоря о специфике перечислительного типа БСП как самостоятельного, отличающегося и от сложносочинённого предложения открытой структуры, и от сложного синтаксического целого, этот исследователь ссылается на интересное наблюдение Н. В. Черемисиной о мелодическом контуре подобных конструкций. В состав этого контура входят перечислительные мелодемы с интонационным завершителем в конце последней синтагмы, причём мелодемы эти хоть и однотипны, но не тождественны, каждая последующая не равна, а лишь симметрична предыдущей, отличаясь от неё регистром. Кроме того, предсказание перечисления обнаруживается интонационно уже в первой синтагме: перечислительная мелодика отличается от начинательной тем, что воспринимается не только как указатель незавершённости конструкции, но и как указатель необходимости продолжения перечисления, т.е. открытой структуры [Изаренков: указ. раб, 207-208].
Бессоюзные сложные предложения с противительными отношениями
«Квалифицирующие» отношения, к которым относятся и противительные, характеризуются тем, что информативная значимость компонентов высказывания по отношению друг к другу детерминирует некую обусловленность смысла одной части информативным содержанием другой и эта обусловленность является предметом «обсуждения», включённым в коммуникативную программу говорящего. Говорящий предполагает, прогнозирует реакцию адресата по поводу высказанной информации и ведёт с ним имплицитный, внутренний диалог по этому поводу.
Для высказываний с противительными отношениями условно это может быть представлено следующим образом: «Я сообщаю нечто. - У вас (адресата) на основании сказанного, как мне кажется, может возникнуть вопрос относительно квалификации смысловой связи услышанного с последующей информацией, необходимость которой очевидна в силу коммуникативной незавершенности сказанного. - Я отвечаю на этот предсказуемый вопрос». Высказывание «Тольки mom день [позавчера] яво банила [мыть в бане]», по предположению говорящего, может привести адресата к вопросу и что же из этого следует? Что вы хотите сказать по этому поводу? - с его точки зрения логично заключить, что тот, кого мыли в бане только позавчера, не нуждается пока в мытье, он чистый. Однако это не соответствует действительности, о чём и сообщает следующее утверждение: «нони апять как пърасёнък» — «Тольки mom день яво банила / нони апять как пърасёнък» (Сл Дуб, Кр). Информация, содержащаяся в данном высказывании, адекватна рассуждению: «Если вы думаете, что он, после того как я его только позавчера мыла в бане, сейчас чистый, то вы ошибаетесь, это не так - сегодня он уже грязный, как поросёнок».
Для выражения противительных отношений в русском литературном языке (письменном и разговорной форме), как известно, регулярно употребляются союзы а, но, да и их синонимы. Анализ нашего материала показывает, что в говорах для выражения подобных отношений используются практически два союза - а, да. Союз но, способный в литературном языке выражать только противительные отношения, в диалектной речи встречается в единичных употреблениях. Союз а может быть употреблён при выражении не только противительных, но и сопоставительных отношений, о чём говорилось выше. Союз да - только противительных: Играш с адннм, а сасватъют зъ другова (Гов, СШ); Взяли иё замуш пънърокъю, а жывёт пъзупрак [по-настоящему, в самом деле] (Кай, Кр); Раньшы жыли паплошъ дъ уважения друг г другу быль палуччи (Бул, Коч); Хадили мы вясной нъ наемки / дъмалъ из нас брали нъ работу (Вые, Инс); Больнъ гожъ ты гъвариш, дъ ли знаю как делъ пъвирнёццъ (Кл, Руз); Мы каднис [вчера] у вас были дъ вас домъ не былъ (Гр, Кр).
Наблюдения показывают, что в говорах выражаются такие же виды противительных отношений, что и в литературном языке: противительно ограничительные, противительно-уступительные, противительно возместительные и несоответствия. Все эти виды отношений основываются на противоречивости событий, о которых говорится в предикативных частях, когда одно событие мешает осуществлению другого или вообще отменяет его, и реализуются в различных по своему строению союзных сложных предложениях, причем никакой диалектной специфики в этом плане, по данным наших материалов, нет.
