Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Понятие мифологемы в парадигме гуманитарного знания 22
1.1. Научное понимание мифологемы. Ее роль в пространстве гуманитарного познания 22
1.1.1. Мифологема как ключевой компонент мифопоэтики XX века 22
1.1.2. Мифологические модели осмысления действительности вХХ.веке 30
1.1.3. Мифологема «дом» как хранилище памяти человека и человечества 36
1.2. Художественная реализация мифологемы «дом» в автобиографической прозе русского Зарубежья 41
1.2.1. Особенности автобиографического жанра 41
1.2.2. Специфика мифопоэтического сознания писателей эмиграции 50
1.3. Методологические основы анализа мифологемы в художественном тексте 60
Выводы по первой главе 70
ГЛАВА II. Дом как центр национального православного макрокосма в романе И.С. Шмелева «лето господне» 75
2.1. Биографическая память как часть памяти национальной в концепции романа «Лето Господне» 75
2.2. Вектор православной памяти в романе 87
2.3. Социально-исторические реалии в осмыслении мифологемы «дом» 94
2.4. Уровень прапамяти в романе 100
Выводы по второй главе 115
ГЛАВА III. Динамика художественного осмысления образа дома в романе м. осоргина «времена»: от топоса к мифологеме 119
3.1. Дом как этико-эстетическая доминанта жизненного и творческого пути М. Осоргина 119
3.2. Сюжетный автобиографизм и концептуальный лиризм в романе... 126
3.3. Социально-исторический инвариант мифологемы «дом» 136
3.4. Архаические константы и природные универсалии в тексте романа 145
Выводы по третьей главе 156
Заключение 159
Литература 168
- Мифологема как ключевой компонент мифопоэтики XX века
- Специфика мифопоэтического сознания писателей эмиграции
- Биографическая память как часть памяти национальной в концепции романа «Лето Господне»
- Дом как этико-эстетическая доминанта жизненного и творческого пути М. Осоргина
Введение к работе
Одним из главнейших направлений культурной ментальное XX века является актуализация обращения к архаическим структурам, глубокое исследование классического и архаического мифа, возникшее в противовес возрастающей дискретности восприятия мира, стремлению к оппозиционности. Во многом это связано с осознанием кризиса как новой техногенной культуры, так и кризиса цивилизации вообще, что породило желание выйти не только за социально-исторические, но и пространственно-временные рамки и найти первопричину (а, скорее, панацею) в древнейших пластах человеческой истории. Это дало толчок к формированию особого типа сознания, обусловленного культурно и исторически, которое эксплицировало древние мифологические структуры.
Обращение к древним архаическим структурам, мифологическим сюжетным ситуациям, образам, схемам в литературе XX века не имеет характер заимствования, деструктивного перенесения в ткань художественного произведения. Скорее, наоборот, в противовес богатейшему эмпирическому и теоретическому опыту, накопленному человечеством, художник создает новые мифы, новую мифологию, являющуюся зачастую оппозиционным откликом на конкретные исторические события.
При обращении к мифу возникает необходимость в рассмотрении его центрального семантического ядра - мифологемы, вопрос определения сущности которой до сих пор остается дискуссионным. Миф и проблема мифологического долгое время являются предметом изучения различных областей гуманитарного знания: философии, культурологии, лингвистики, литературоведения, фольклористики, этнографии, истории. Каждая область вносит в изучение данного понятия специфический для нее аспект исследования, что значительно расширяет рамки рассматриваемого феномена, свидетельствует о его семантической насыщенности и стремлении к
5 вариативности проявлений. Тем не менее, центральная единица данного явления - мифологема - в современном литературоведении не является объектом пристального внимания исследователей, что порождает размытость в определении ее сущности.
Актуальность исследования состоит в обращении к значимой для современного литературоведения проблеме развития неомифологического типа художественного сознания в русской литературе XX века и связана со спецификой методологического подхода: изучением произведений в аспекте раскрытия характера функционирования одной из доминантных единиц мифопоэтики - мифологемы.
На рубеже XIX - XX веков ценностное пространство русской культуры впервые заняло в национальной историко-культурной иерархии высшую ступень и стало одной из доминант художественного сознания первой четверти XX века. Опыт предшествующих поколений (особенно это касается древних архаических времен) приобрел особую актуальность, выявив главнейшие для русской культуры этико-эстетические доминанты. Тогда культурное сознание русского общества, по сути, впервые, обрело необходимую временную перспективу, чтобы более пристально взглянуть на культуру и литературу предшествующих веков и оценить их самобытную мощь и общечеловеческую значимость. Но окружавшая постреволюционная действительность давала мало поводов для уверенности в будущем, и образ «новой» советской реальности неизбежно терял прочность. Противовесом новому сознанию могло стать обращение к архаическим истокам.
Для дальнейшего полнокровного развития русской культуры необходимо было наличие антитезы хаосу и разрушению - собственные вневременные ориентиры, идеалы, некий культурный абсолют, который заявил бы о себе. Фундамент для его поиска был заложен, как уже говорилось, на рубеже веков, а особым воплощением этого явления стала литература русского Зарубежья, в
основе которой лежало стремление к тому, «чтобы независимый дух где-нибудь обрел терпимую к нему родину и неприкосновенный очаг»1.
В качестве центральной единицы исследования была выбрана мифологема «дом».
В настоящее время отечественная гуманитарная наука проявляет особый интерес к феноменам, явлениям, объектам, прежде остававшимся за пределами ее исследовательской сферы. В ряд данных феноменов входят разнообразные материальные объекты, вещи, техника. Многие из них, не утрачивая своей материальной идентичности и функциональной значимости, в контексте культуры становятся знаками, символами, метафорами, архетипическими образами, человеческое сознание превращает их в смысловые образования и «вплетает» в духовную ткань. При этом семантическая «плотность» некоторых материальных феноменов (и антропогенных, и природного происхождения) является настолько высокой, что они выступают смысловыми константами, активно функционирующими на разных этапах культуры, в ее различных этнических и национальных типах. К ним относятся такие топические, вещные феномены, как, например: лес, гора, дерево, стол, ложе, чаша, зеркало, книга, дорога и др. В их число входит и материально-духовный феномен «дом».
Для русской ментальное именно феномен «дом» стал своеобразным источником формирования этнического потенциала, вобрав в себя высшие устремления, закрепив нравственно-этический кодекс поведения. Архаическое мировоззрение, сформировавшее ядро представлений о феномене «дом», и историческое развитие, наполняющее данное семантическое поле новыми смыслами и значениями, трансформируются и вместе с тем актуализируется по-новому в XIX веке. Субкультура дома, имения, дворянской усадьбы на протяжении всего XIX века была одной из доминант русской культуры, получив наиболее разностороннее выражение в литературном творчестве. Частотная включенность данного образа в художественные тексты писателей
1 Осоргші. MA. За тем морем / М.А. Осоргин // Мемуарная проза. - Пермь, 1992. - С. 46.
7 привела к постепенному смысловому наращению, выделению в нем признаков и компонентов, имеющих аксиологическое значение для индивидуального творческого сознания, что обусловило формирование своеобразного мифа дворянской усадьбы . В усадебном быте выделялась его идеальная сущность, превращавшая функциональную принадлежность ее пространства в особый духовный мир метафор, аллегорий, олицетворений, символов. Во многом именно таковы пространственные образы усадеб в произведениях А.С. Пушкина («Евгений Онегин»), Н.В. Гоголя («Старосветские помещики»), И.А. Гончарова («Обломов», «Обыкновенная история»), И.С. Тургенева («Рудин», «Дворянское гнездо») и др. В начале XX века в связи с коренными изменениями в общественном и индивидуальном сознании в художественном творчестве зазвучал мотив «падения русской усадьбы», нивелирования сакральной сущности данного макрокосма во имя прежней функциональности. Наиболее ярко этот мотив нашел свое выражение в пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад», ставшей своеобразным символическим аккордом в теме разрушения дворянских гнезд.
Свое возрождение данная тема получила в прозе русского Зарубежья. В восприятии писателей эмиграции образ дома являл собой образец истинной гармонии, поскольку таковая виделась только в том, «что не имело непосредственной связи с историческим моментом, в чем не было тревожности, «заглядывания в будущее», напряженности открытой борьбы, обнажения души». При этом необходимо отметить, что речь в диссертационном исследовании идет об автобиографической прозе первой волны русской эмиграции, где художественное воплощение образа дома явилось прямым продолжением интерпретации данного феномена художественной прозой XIX века. Постепенно эмигрантская проза выбирает для самовыражения другие опорные знаки и символы: так, уже в третьей волне русской эмиграции
2 Подробнее об этом см.; Щукин, В. Миф дворянского гнезда. Геокультурологическое исследование по русской
классической литературе / В. Щукин. - Krakov: Wyd. - Uniw. Jagellonskiego, 1997. - 315c.
3 Долгополов, Л. Ha рубеже веков I Л. Долгополое Л. // О русской литературе конца XIX - начала XX
века.-Л., 1985.-С. 275.
8 мифологема «дом» не функционирует столь активно, имеет совсем другое смысловое наполнение, ибо для большинства ее участников, считающих себя «гражданами мира», «домом» является любой пятизвездочный отель.
Литература эмиграции как часть единого художественного пространства XX века характеризуется особой трагичностью, обусловленной прежде всего социально-историческим причинами. «Насильственно-добровольный» отъезд из страны, потеря «своего» пространства, времени привели к акцентуации во многих произведениях концепта Памяти, воскресения прошлого во имя будущего. Особый тип репрезентации этого концепта можно наблюдать в автобиографической прозе как одной из главных составляющих художественного наследия русского Зарубежья. При всем семантическом полифонизме художественных произведений эмигрантской прозы четко прослеживается общая тенденция: идеализация, связанная с воссозданием в произведении «ушедшей России».
Жанр автобиографии представляет собой пространство наиболее полного и адекватного выражения «Я» человека, попытки экспликации в художественной форме рефлексирующего авторского сознания. Уходя своими корнями в глубокую древность, с течением времени данная область художественных изысканий претерпевала существенные изменения, приобретая все новые и новые формы, наполняясь новыми художественными элементами. Одна из главных задач автобиографической прозы - преодоление времени, возврат к своему изначальному «Я» и художественное осмысление его становления. В автобиографической прозе русского Зарубежья эта задача тесно смыкается с задачей преодоления пространства. Оторванность от России - дома не только биографического, но и духовного, повлекла за собой острое желание в своем творчестве преодолеть расстояние во имя возврата к «своему» пространству, «своему» прошлому, «своей» настоящей жизни. Таким образом, тема России, тема потерянной родины и, главное, тема осмысления своего «Я»
9 в контексте русской культуры и динамике исторического процесса становятся центральными в автобиографических произведениях эмиграции.
«Русская эмигрантская литература, - утверждал в «Записках писателя» М. Арцыбашев, - есть по преимуществу литература мемуаров и человеческих документов» . Действительно, едва ли не все из наиболее значительных писателей «первой волны» с той или иной степенью типизации обращались к жанру автобиографии: А.Н. Толстой пишет в 1919 - 1920 годах «Детство Никиты», А.И. Куприн создает «Юнкеров» (1928 - 1932), И.А. Бунин - «Жизнь Арсеньева» (1920 - 1932, 1936 - 1939), A.M. Ремизов - «Взвихренную Русь» (1927), «Учителя музыки» (1949, опубл. в 1981), «Подстриженными глазами» (1951), Б.К. Зайцев - «Путешествие Глеба» (1937 - 1953), Г. Газданов - «Вечер у Клэр» (1929), «Историю одного путешествия» (1935), «Ночные дороги» (1939 - 1941), В.В. Набоков - «Другие берега» (первое русское издание - 1954), в этом же ряду - «Лето Господне» И.С. Шмелева (1933 - 1948) и «Времена» М.А. Осоргина (год изд. 1955).
Сама ситуация изгнания, пребывание на чужбине, непокидающее ощущение оторванности от родной земли, ее языка и культуры, духа и традиций вызывали необычайную активизацию мемуарного и автобиографического жанров. Свою задачу большинство художников, «обреченных» жить воспоминаниями (в чем сложность и драматизм судьбы и -вместе с тем - источник творчества), видели в том, чтобы запечатлеть в слове «священные корни» (И.А. Ильин), свое прошлое, «не возвеличивая его без разбора, но и не клевеща на него», твердо храня «из его достояния то, что сохранения достойно» . Эта проза «живой памяти», документальная, предельно исповедальная, откровенная и всегда скорбная, обо всем том, что так дорого сердцу, но что, по всей вероятности, безвозвратно утрачено и почти невыразимо.
А Арцыбашев, М.П. Записки писателя / М.П. Арцыбашев // Собрание сочинений: в 3 т. - Т. 3. - М„ 1994. - С.
312.
5 Адамович, Г.В. Вклад русской эмиграции в мировую культуру / Г.В. Адамович // Одиночество и свобода /
сост., авт. предисл. и примеч. В. Крейд.-М.: Республика, 1996. -С. 144.
Болгарский литературовед Л. Григорьева полагает, что «понятие автобиографичность не следует воспринимать буквально, а скорее как литературную условность, как своеобразное личностное отношение к событиям» . К разновидностям автобиографической литературы она относит «книги о детстве», «книги подведения итогов», «автобиографические мемуарные книги», «эссеистическую прозу». Исследователь Н.А. Николина автобиографическую прозу рассматривает как «повествование от первого лица с установкой на достоверное воспоминание о прошлом, характеризующееся усложненной структурой и отличающееся особым характером художественного времени», который определяется «акцентированной дистанцией между прошлым и настоящим повествователя»7.
В художественном тексте автобиографии, где образ дома важен прежде всего как центральное звено биографических описаний, собственно топические характеристики дома отходят на второй план, он становится интересным в первую очередь с точки зрения проводимой им художественной идеи и наполнения новым индивидуализованным смыслом. Потеря Родины, дома как «своего» пространства привела к возникновению так называемых компенсаторных воспоминаний, воскрешающих идею национального самосознания и самобытности, идейным стержнем которых традиционно являлся образ русской усадьбы. Эмигрантская ветвь литературы XX века, во многом вобрав тенденции восприятия образа дома русской классической литературы, наполняет духовное пространство данного феномена новыми смыслами. Кризисная ситуация способствовала новому взлету русской литературы, определив основные темы и направления художественного творчества писателей эмиграции. Тема дома являлась в осмыслении произошедшего художественной доминантной, многоаспектной по своей
6 Цит.по: Колядич, T.M. Воспоминания писателя: проблемы поэтики жанра / Т.М. Колядич. - М.: Мегатрон,
1998.-С. 7.
7 Николина, Н.А. Речевая структура образа автора в автобиографических повестях о детстве (На материале
повести Л.І I. Толстого «Детство» и повести СТ. Аксакова «Детские годы Багрова-внука»): авттореф.
дне. .канд. филол. паук: 10.0101 / Н.А. Николина. - М.: МГПИ, 1980, - С. 3.
сущности и способам изображения. Дом-родина, дом-Россия, дом-храм, дом-детство, дом-очаг, дом-прошлое - эти и ряд других модификаций возникали, перекликались в творчестве таких писателей-эмигрантов, как И.А. Бунин, И.С. Шмелев, Б.К. Зайцев, Г. Газданов, М.А. Осоргин, В.В. Набоков и др.
При всем художественном полифонизме произведений эмигрантской прозы четко прослеживается общая тенденция к возрождению вечной идеи, проникновению вглубь истории и культуры через осмысление частного, личного опыта.
Предметом исследовании выступает категория мифологемы «дом», взятая в ее актуальном, смысловом и эстетическом выражении в тексте. Исследование носит практический характер, в связи с чем следует отметить, что основное внимание в данной работе уделено художественной интерпретации мифологемы «дом» в автобиографических произведениях И.С. Шмелёва и М.А. Осоргина.
Объектом исследования выступает автобиографическая проза первой волны русской эмиграции, рассматриваемая в русле мифопоэтического анализа художественного текста. Выбор в качестве материала исследования романов И.С. Шмелева «Лето Господне» 1927 - 1931 и 1934 - 1944г.) и М.А. Осоргина «Времена» (изд. в 1955г.) объясняется, во-первых, главной структурообразующей и смысловой ролью мифологемы «дом» в этих произведениях и реализацией в них разных типов («векторов») ее художественной репрезентации в тексте. Во-вторых, анализ таких несхожих творческих систем, относящихся тем не менее к одной ветви развития русской литературы (первой волне русской эмиграции), раскрывает возможности анализа литературного процесса в его целостности и вместе с тем уникальности каждой из составляющих.
На сегодняшний день продолжает оставаться актуальной не достаточно изученная проблема типологических «схождений» прозы писателей русского Зарубежья. Среди имен, с которыми сопоставляется художественный мир И.С.
12 Шмелева, называют имена Б.К. Зайцева, С.Н. Сергеева-Ценского, И.А. Бунина, М. Горького, А. Платонова. При анализе поэтического мира М.А. Осоргина, в свою очередь, привлекаются произведения В.В. Набокова, И.А. Бунина, А. Белого, A.M. Ремизова, Б.К. Зайцева, М.А. Булгакова. Такое контекстуальное прочтение позволяет изучать творческую индивидуальность писателя в ее соотнесенности с художественными поисками одной эпохи.
Правомерным представляется обращение к романам «Лето Господне» и «Времена» с точки зрения анализа художественной интерпретации мифологемы «дом» сквозь призму авторского сознания и функционирования концепта «память», поскольку, с одной стороны, всеми исследователями признается предельная активизация указанных концептов и образов в прозе И.С. Шмелева и М.А. Осоргина, с другой, эта проблема до сих пор не становилась предметом специального рассмотрения в сопоставительно-типологическом плане.
Создание и публикация большей части сочинений И.С. Шмелева пришлись на время его жизни за пределами России. Личность и творчество писателя вызывали устойчивый и глубокий интерес в эмигрантской среде. Творчеству И.С. Шмелева дали оценку Г.В. Адамович, Ю.И. Айхенвальд, А.В. Амфитеатров, К.Д. Бальмонт, И.А. Бунин, М.В. Вишняк, З.Н. Гиппиус, Б.К. Зайцев, В.Ф. Зеелер, И.А. Ильин, А.В. Карташев, К.В. Мочульский, П.М. Пильский, Г.А. Струве и др.
В последние два десятилетия творчество писателя находится в центре внимания российских исследователей литературы и историков культуры Русского Зарубежья. В монографиях И.А. Есаулова, М.М. Дунаева, A.M. Любомудрова, О.Н. Сорокиной, А.П. Черникова, в диссертациях Л.Н. Бронской, Л.О. Дзыги, Л.Е. Зайцевой, Е.Г. Ивченко, Д.В. Макарова, Е.А. Осьмининой, Т.С. Репиной, Т.А. Таяновой и др. представлен углубленный и разносторонний анализ творчества И.С. Шмелева, выявлена авторская нравственно-эстетическая концепция, раскрыты особенности поэтики писателя.
С конца 1980-х годов были опубликованы многочисленные архивные документы, подтвердившие актуальность изучения «духовного реализма» И.С. Шмелева, предпринятого АЛ. Черниковым, ММ. Дунаевым, A.M. Любомудровым и др. Исследования религиозного аспекта в творчестве И.С. Шмелева имеет особое значение, так как «авторский образ» писателя наполнен чертами Богоискательского духа, которые более, чем все остальные черты, отличают его от других «авторских образов». В диссертации М.Ю. Трубицыной «На пути к Лету Господню. Онтология веры в художественной эволюции И.С. Шмелева» предпринята попытка дополнить литературоведческий анализ произведений И.С. Шмелева необходимым богословским комментарием, выделить конкретные категории, составляющие православное мировоззрение, и показать их динамику на уровне поэтики. Л.Е. Зайцева в работе «Религиозные мотивы в позднем творчестве И.С. Шмелева (1927 - 1947 гг.)» выделяет для исследования межжанровые связи. Древнерусские источники и религиозные мотивы в творчестве И.С. Шмелева, по ее мнению, соединены нитями происхождения. Исследованию духовной сферы в произведениях И.С.Шмелева посвящены работы А.Г. Грека, Л.Н. Кияшко, А.Е. Новикова, А.П. Черникова и др., опубликованные в сборнике «И.С. Шмелев и литературный процесс накануне XXI века» . Указанные авторы отмечают нерасторжимую связь идей возрождения отчизны, обретения веры, единения народа и веры, базирования истинной жизни на заповедях Господних.
Поэтике прозы И.С. Шмелева посвящен ряд работ, в которых представлена полемика о соотношении в шмелевском творчестве реалистической и неореалистической тенденций. Так, А.П. Черников в книге «Иван Шмелев. Светлая страница», О.Н. Михайлов в статье «Горожанин -почвенник» размышляют о силе «принципов реалистического письма» в творчестве И.С. Шмелева. О.Н. Сорокина, подвергая произведения И.С.
8 И.С. Шмелев и литературный процесс накануне XXI века: сб. материалов международной научной конференции / Ред. Цыган ник В.П. - Симферополь, 1999. - 220 с.
' Черников, А.П. Иван Шмелев. Светлая страница / А.П. Черников. - Калуга, 1995. - 48 с; Михайлов, О.Н. Горожанин - почвенник/О.Н., Михайлов//Страницы русского реализма. -М., 1982. - С. 183 - 199.
14 Шмелева жанровому, композиционному, структурно-функциональному, стилистическому анализу в книге «Московиана...», делает выводы о близости писателя к неореализму. «Образ автора», следовательно, впитывает в себя черты создателя «новой эстетики». В статьях Л.Н. Дудиной, И.А. Ильина, СВ. Лавровой, Е.А. Осьмининой, Л. Пушкаревой1 определяются жанровые и стилистические особенности письма И.С. Шмелева, делаются указания на преобладание в творчестве «оцерковленных» жанров, на «оцерковленность» изобразительно-выразительных средств, на самобытность языка, взятого писателем у простого народа и не искаженного «интеллигентским началом». Статьи, вошедшие в сборник «И.С. Шмелев и литературный процесс накануне XXI века»: И.Е. Карпенко «Мифопоэтическое пространство автобиографической прозы Ивана Шмелева и Алексея Ремизова», В.В. Люкевич «Сюжетосложение в «Гражданине Уклейкине» И.С. Шмелева», Т.В. Филат «Своеобразие пространственно-временного континуума в рассказе Ивана Шмелева «На большой дороге», Я.О. Дзыга «Мотив пути у Шмелева и Достоевского» рассматривают процесс создания И.С. Шмелевым художественного времени, пространства, мотива, мифа путем своеобразного конструирования сюжета, композиции, путем нестандартного манипулирования элементами фантастического и мифического в произведении.
Опыт изучения М.А. Осоргина, по сравнению с литературой о творчестве И.С. Шмелева, менее обширен, однако постоянно и неуклонно обогащается. За последние два десятилетия появилось большое количество работ (диссертации Л.И. Бронской, Н.М. Деблик, Н.Б. Лапаевой, ГИ. Лобановой, Т.В. Марченко, М.В. Нечаевой, А.В. Полупановой, исследования О.Ю. Авдеевой, В.В. Агеносова, О.Г. Ласунского, А.И. Павловского, И. Сухих, Т.Н. Фоминых),
ш Дудина, Л.Н. Образ Красоты в повести И.С. Шмелева «Богомолье» /Л.Н. Дудина// Русская речь. - 1991. - Ла 4. - С. 20 - 25.; Ильин, И.А, Творчество Шмелева / И.А. Ильин // Ильин, И.А. Одинокий художник. - М., 1993. -С. 105 - 117; Лаврова, СВ. Образ красоты в повести И.С, Шмелева «Лето Господне» / СВ. Лаврова // Литература в школе. - 1997. - № 3. - С. 111 - 115; Осьминина, Е.А. Песнь песней смерти (о «Солнце мертвых» И.С. Шмелева)/Е.А. Осьминина//Известия Акад. Наук СССР. Серия лит. и языка. - 1994. -№ 3. -Т. 53. - С 63 - 69; Осьминина, Е.А. Солнце мертвых: Реальность, миф, символ / Е.А. Осьминина // Российский литературный журнал: Теория и история литературы. - 1994. - № 4. - С. 114 - 117; Пушкарева, Л. О некоторых особенностях сюжетно-композициопной структуры рассказов И.С. Шмелева 1910-х гг. / Л. Пушкарева //Вопросы сюжета и композиции в русской литературе. - Горький, 1988. -170 с.
15 рассматривающих отдельные аспекты произведений М.А. Осоргина: жанровое своеобразие, типологию героев, мотивно-тематические оппозиции и т.д. и предлагающих общую концепцию его творчества. Известность получили русские и зарубежные статьи и рецензии о прозе писателя (Г.В. Адамович, Г.П. Струве, П.М. Бицилли, М.А. Алданов, Б.К. Зайцев, К.В. Мочульский, М.О. Цетлин, Ю.К. Терапиано, М. Геллер). В научный обиход введен документальный и ранее недоступный архивный материал (хотя далеко не в полном объеме). Однако до сих пор о творчестве М.А. Осоргина нет ни одной монографии на русском языке, а изданные за рубежом (Fiene D.M. The fine and work of M.A.Osorgin, 1878-1942. Diss. ...Indiana Univ., 1974. - 294p.; Becca-Pasquinelli A.La vita e le opinioni di M.A.Osorgin (1872-1942). - Firenze: La nuova Italia, 1986. - XII, 23бр.) нам недоступны.
Возобновление интереса к творчеству писателя началось в конце 1980-х годов в связи с общими политическими изменениями в стране. Благодаря усилиям О.Ю. Авдеевой, О.Г. Ласунского, Н.А. Пирумовой, Л.В. Поликовской, А.И. Серкова появляются сначала многочисленные журнальные публикации, а в дальнейшем и отдельные издания, сочинения М.А. Осоргина вовлекаются в научный обиход. В 1999 году выходит двухтомное собрание сочинений, а в 2001 году - трехтомное, включающее подробные комментарии 0.10. Авдеевой и А.И. Серкова.
Публикация произведений М.А. Осоргина активизировала серьезный и глубокий процесс осмысления творчества писателя. Появились работы биографического, литературно-критического и историко-литературного планов. На родине писателя в Перми дважды проходили «Осоргинские чтения», по материалом которых вышли сборники - «Михаил Осоргин: Жизнь и творчество» (Пермь, 1994); «Михаил Осоргин и вечные ценности русской культуры» (Пермь, 2003). В 2003 году там же были выпущены «Московские письма» М. Осоргина (1897-1903): первые публикации М.А. Осоргина в «Пермских губернских ведомостях» - очерки, статьи и заметки о бытовой
жизни Москвы тех лет. Накоплен определенный опыт и намечены подходы в исследовании таких произведений, как «Времена», «Сивцев Вражек», «Повесть о сестре», дилогия «Свидетель истории» и «Книга о концах», «Вольный каменщик», «Старинные рассказы».
Обзорную информацию о творчестве И.С. Шмелева и М.А. Осоргина можно найти в появившихся в последние годы трудах по истории литературы русского Зарубежья и многочисленных справочно-библиографических изданиях1.
Цель диссертационного исследования заключается в рассмотрении специфики художественного функционирования мифологемы «дом» в автобиографической прозе первой волны русской эмиграции (на примере романов И.С. Шмелева «Лето Господне» и М.А. Осоргина «Времена»).
В процессе достижения цели необходимо решить ряд задач:
охарактеризовать основные научные подходы к пониманию мифологемы, выявить основные принципы организации и специфические черты репрезентации мифологемы «дом» в автобиографической прозе первой волны русской эмиграции;
раскрыть многозначность и многоплановость художественного воплощения мифологемы «дом» в романе И.С. Шмелева «Лето
Господне»;
См., например: Соколов, А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов / А.Г. Соколов. - М.: Изд-во МГУ, і991; Литература русского зарубежья: 1920-1940 / сост.и отв.ред. О.ІІ. Михайлов. [Вып.1]. - М.: Наследие, 1993; Михайлов, O.H. Литература русского Зарубежья / О.Н. Михайлов. - М.: Просвещение, 1995; Мышалова, Д.В. Очерки по литературе русского зарубежья / Д.В. Мышалова. - Новосибирск: ЦЭРИС, «Наука». Сибирская фирма РАН, 1995; Агеносов, В.В. Литература русского зарубежья (1918-1996)/В.В. Агеносов.- М: Терра. Спорт, 1998; Кичингин, В.П. Русская литературная эмиграция. 1917-1990 / В.П. Кичингин - Белгород: изд-во Белгородского Центра социальных технологий, 1999; Пискунов, В. Чистый ритм Мнемозины: О мемуарах и мемуаристах русского зарубежья / В. Пнсхунов // Литературное обозрение. - 1990. - №10. - С.21 -31; Павловский, А.И. К характеристике автобиографической прозы русского зарубежья / А.И. Павловский А.И. // Русская литература. - 1993. - №3. - С. 30 - 36; Трубина, Л.А. «...С глазами на Россию*: Тема памяти в литературе русского зарубежья / Л.А. Трубина //Литература в школе. -1996. - №6. - С.26 - 42. 12 В числе академических издании необходимо указать следующие: Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918- 1940). Том 1. Писатели русского зарубежья /гл. ред. А.А. Николюкин.-М.: РОССПЭН, 1997; Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Том 2. Периодика и литературные центры / сост. и гл. ред. А.А. Николюкин. - М.: РОССПЭН, 2000; Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Т.З. Книги. 4.1, II, III / гл. ред. и сост.А.А. Николюкин. - М: Изд-во ИНИОН РАН, 1999 - 2000.
17 - рассмотреть динамику формирования мифологемы «дом» в тексте романа М.А. Осоргина «Времена».
Теоретическая основа исследования обусловлена предметом, структурой и методологией научного поиска, а также логикой развития отечественного литературоведения в современном общефилософском и культурологическом контексте. Научная база диссертации, связанная с категорией неомифологизма и мифопоэтики художественного текста, представлена широким кругом исследований отечественных и зарубежных культурологов, философов, этнологов, мифологов, литературоведов, искусствоведов: во-первых, классическими исследованиями по теории мифа Е.М. Мелетинского, В. Я. Проппа, В.Н. Топорова, О.М. Фрейденберг, Дж. Кэмпбелла, Л. Леви-Брюля, М. Хайдегтера, М. Элиаде, К. Г. Юнга; во-вторых, трудами современных исследователей-филологов, таких как В.В. Заманская, Н.Н. Иванов, Е.А. Козицкая, А.С. Козлов, A.M. Минакова, Я.В. Погребная, СМ. Телегин, Т.А. Шарыпина. Методологическая база диссертации базируется на исследованиях XX в., посвященных, с одной стороны, мифопоэтике художественного текста (труды Н.Л. Блищ, В.В. Заманской, В.Т. Захаровой, СИ. Сухих), с другой - категории автобиографического жанра в русском Зарубежье (работы Л.И. Бронской, В.В. Заманской, В.Т. Захаровой, Н.И. Николиной, А.В. Лрковой). Для описания инвариантной структуры эпистолярного романа использована модель литературного жанра, предложенная М. М. Бахтиным. Кроме того, большое значение имели классические исследования по теории литературы М.М. Бахтина, Вяч. Вс. Иванова, Д.С. Лихачёва, Ю.М. Лотмана, А.Н. Панченко. Философскую основу диссертационного исследования составили труды отечественных философов-эмигрантов - Н.А. Бердяева, СИ. Булгакова, И.А. Ильина, С.Л. Франка.
Спектр данных исследований определил логическую структуру диссертации, в частности, объединение теоретического и исторического подходов к изучению художественной интерпретации категории мифологемы.
В исследовании использованы следующие методы: сравнительно-исторический, историко-типологический, а также способы структурно-семантического и функционального анализа текста. Стремясь избежать описательности, мы попытались сосредоточить внимание на общих законах поэтики жанра и использовали структурно-генетический подход.
Научная новизна исследования определяется, во-первых^ постановкой проблемы: попытки системного анализа категории мифологемы применительно к автобиографической прозе первой волны русской эмиграции не предпринимались; во-вторых, всесторонним изучением мифологемы «дом» в автобиографических произведениях И.С. Шмелева и МЛ. Осоргина, где описываются основные модели ее функционирования на разных уровнях художественного текста (сюжетном, структурном и образном); в-третьих, полученные выводы об особенностях художественной интерпретации позволяют рассматривать мифологему «дом» с точки зрения ее ключевой роли в неомифологическом типе художественного сознания литературы XX века, получившей особое значение в рамках автобиографической прозы первой волны русской эмиграции.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что его предполагаемые результаты могут способствовать пониманию способов моделирования и формирования структуры авторского текста, служить изучению особенностей поэтики произведений И.С. Шмелева и М.А. Осоргина эмигрантского периода творчества, применяться для определения важнейших параметров «модели мира», выстроенной автором произведения по законам неомифологической поэтики.
Данное исследование позволяет углубить представление об общих путях развития художественной литературы Нового времени в ее взаимодействии с онтологическим и нравственным опытом архаических эпох. Результаты исследования дают возможность рассмотреть специфику воплощения
19 категорий мифологической эстетики в творчестве И.С. Шмелева и М.А. Осоргина.
Практическая ценность работы связана с выработкой методики описания и выявления специфики бытования мифологемы в автобиографических произведениях И.С. Шмелева и М.А. Осоргина. Материалы исследования, полученные результаты и теоретические выводы могут найти применение в изучении категории мифологемы, расширении представлений о неомифологическом типе художественного сознания и творчестве писателей русского Зарубежья. Представленный в исследовании материал может быть использован при изучении русской литературы XX в., при разработке спецкурсов по мифопоэтике художественного текста для филологических факультетов, при написании учебных пособий для высшей и средней школы, в практике школьного преподавания,. На защиту выносятся следующие положения:
Мифологема рассматривается как центральная единица неомифологического типа художественного сознания и является основой методологии художника, призмой, сквозь которую автор преломляет биографические, социально-исторические и культурно-исторические реалии.
Пространственная мифологема «дом» в русской культуре обладает особой функцией, которая более всего затрагивает проблему идентичности. Дом - это целостная картина мира, а архетип дома связан с образом Космоса. Это пространство, отражающее модель мироздания. Оборотной стороной мифологемы дома является феномен бездомности духа, неприкаянности и поиска «дома души» в странничестве.
Идея дома становится центральной в автобиографической прозе первой волны русской эмиграции. Восприятие и художественное воплощение мифологемы «дом» в прозе русского Зарубежья укладывается в общую концепцию, получившую название «экстерриториальность».
В автобиографической прозе первой волны русской эмиграции реализована эстетическая идея гармоничного взаимодействия творческой памяти и ее материального воплощения - текста. Доминантой при анализе мифологемы «дом» в художественном тексте являются два понятия - авторское сознание/подсознание в его многообразии и методологическая основа - память и ее основные художественные вариации.
В основе художественной репрезентации мифологемы «дом» в романе И.С. Шмелева «Лето Господне» лежит идея православного постижения основ бытия и бережного сохранения незыблемых традиций русского народа. Основной принцип структурной и смысловой организации произведения - теоцентрический, а вектор становления души героя обусловлен растворенностыо Бога «во всем сущем», что является постоянным стимулом нравственного совершенствования. Молитва -сакральное слово - служит основой раскрытия образа дома на всех уровнях повествования.
Постепенное вырисовывание в тексте романа М.А. Осоргина «Времена» мифологемы «дом» связано с гармоничным взаимопроникновением личностно-значимых воспоминаний автора и незыблемых вневременных законов Вселенной. Образ дома важен с точки зрения его личностной значимости, исторической обусловленности и трансисторической основы. Структура работы определяется поставленной целью и задачами.
Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 221 наименование.
Во Введении комментируются основные теоретические понятия, используемые в диссертационном исследовании, дается обзор исследовательской и критической литературы, посвященной изучению творчества И.С.Шмелева и М.А. Осоргина, приводится формулировка целей и задач. Первая глава посвящена осмыслению генетической и когнитивной
21 природы мифологемы как ключевого компонента художественной мифопоэтики XX века, анализу специфики ее художественной репрезентации в автобиографической прозе первой волны русской эмиграции и определению методологических основ анализа мифологемы в художественном тексте. Во второй главе на сюжетном, структурно-композиционном и идейном уровне определяются доминанты художественной репрезентации мифологемы «дом» в тексте романа И.С. Шмелева «Лето Господне». Третья глава посвящена анализу образа дома в романе М.А. Осоргина «Времена». В Заключении подводятся итоги исследования: объединены наблюдения предыдущих глав, выявлены основы репрезентации мифологемы в художественных текстах исследуемых романов, намечены перспективы дальнейшего изучения темы.
Апробация диссертации осуществлялась в форме научных докладов, прочитанных на научных конференциях: Международных (Н.Новгород, 2002), Всероссийских и межрегиональных (Санкт-Петербург, 2002; Ярославль, 2002; Екатеринбург, 2003), городских и внутривузовских (Н.Новгород, 2001-2006). По теме диссертационного исследования опубликовано 11 статей и монография (в соавторстве с профессором В.Т.Захаровой). Последняя публикация была выполнена при финансовом содействии Министерства образования и науки РФ (Грант по поддержке научно-исследовательской работы аспирантов государственных образовательных учреждений высшего профессионального образования (проект А03.-1.6-167). Географическое пространство публикаций представлено такими городами, как Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Архангельск, Екатеринбург, Ярославль.
Мифологема как ключевой компонент мифопоэтики XX века
В современной литературоведческой науке проблемное поле «мифологема» является одним из самых дискутируемых и сложных как в плане осмысления, так и в плане интерпретации. В культурной и научной парадигме XX века это связано с включением данного понятия в проблемное поле философии, социологии и политологии, что повлекло за собой приобретение им новых дополнительных смыслов. Между тем очевидно, что его существование в научном дискурсе литературоведения необходимо, т.к. мифологема описывает одну из центральных проблем миф о поэтического прочтения художественного текста - соединения в одном пространстве произведения единиц древнего архаического мышления и индивидуально-авторского мифотворчества. Для определения места мифологемы в методологии литературоведения необходимо обратиться к проблеме интерпретации термина.
В основе теории мифологемы лежит объяснение того, почему существует то, что существует, и почему оно функционирует именно так, а не иначе. Мифологемы фиксируют порядок вещей и служат концептуальным обоснованием типа поведения. Для мифологем характерны особый язык и связи между основными понятиями (такие как «происходить от...» и «состоять из...»). Мифологемы, сконструированные пять тысячелетий назад и в последние десятилетия XX века, практически не отличаются друг от друга по внутренней логике. Мифологема характеризует собой определенное состояние общественного сознания, общественной психологии (и даже индивидуальной психофизиологии), где зафиксированы каноны описания существующего порядка вещей и сами описания того, что существует и имеет право на существование.
Вместе с тем многими исследователями отмечается эстетическая направленность мифологемы: ее возникновение возможно как результат творческого акта интерпретации окружающего мира, но не прямого отображения его.
Ввиду универсальности данного термина дальнейшее его функционирование стало возможным в разных областях познания мира: философии, лингвистике, политологии, социологии, психологии, литературоведении и т.д. Не рассматривая подробно специфику понимания данного термина в каждой из областей научного познания, отметим лишь, что в целом к настоящему времени обозначились два центральных подхода в интерпретации мифологемы: с точки зрения синхронии и диахронии.
Основой диахронического подхода к мифологеме можно считать учение К.Г. Юнга. Бытие коллективного бессознательного можно наблюдать в архетипах, оно реализуется и проявляется в них, архетипы же находят свое конкретное воплощение в мифологемах или архетипических вариантах. То есть в реальной культурной практике мы имеем дело только с архетипическими вариантами, они - единственно доступная для нас конкретика. Рассматривая единичный, отдельно взятый мотив или образ, мы не можем «отследить» его архетипическую природу, она становится видимой и ясной только при сопоставлении целого ряда родственных структур. Юнг сравнивает структуру архетипа с осевой системой кристалла. «Эта система осей проявляется только в том, каким способом будет происходить присоединение ионов и затем их кристаллизация в молекулы. «Архетип сам по себе пустой, формальный элемент, не что иное, как "facultas peaeformandi", некая a priori данная возможность определенной формы представления. Наличие архетипов-в-себе также нельзя доказать, как и наличие инстинктов, до тех пор, пока последние не подтвердятся in concreto»1.
Испанский мифолог А. Альварес де Миранда под мифологемами понимает «особые образы, интуитивные или осознанные, проявляющиеся в ми-фах» . Исследователь продолжает: «Центральным ядром мифов являются не главные действующие лица, а "мифологическая тема", воплощением которой они и становятся... Мифологические имена, фигуры и персонажи более заменяемы, появляются и исчезают более внезапно, чем сами "мифологические темы", устойчивость которых всегда велика. Имя мифологической фигуры может быть и обычно бывает стертым, удаленным или замененным последующим религиозным пластом, но его внутренняя субстанция имеет, напротив, большую возможность сохраниться, она обычно тайком проникает или устраивается в последующих слоях. Эта внутренняя субстанция и эта мифологическая тема в самой себе - то, что современный технический язык называет "мифологемой"» .
В рамках диахронического (или собственно мифологического) подхода, несмотря на недостаточную разработанность понятия «мифологема», все же сформулированы определенные теоретические посылки по этому вопросу. В частности, в работе «Архаические мифы Востока и Запада» (1990) И.М. Дьяконов отмечает, что «мифологемы — это сюжетообразующие персонажи и ситуации, определяющие общее содержание мифического сюжета и способные повторяться в семантически однородных рядах»4. Данный подход достаточно популярен в рамках мифопоэтического анализа художественного текста, где мифологема понимается как «термин, обозначающий заимствование у мифа мотива, темы или его части и воспроизведение в более поздних фольклорных и
25 литературных произведениях»5. Ключевые понятия этого определения -духовные смыслы, система ценностей, нравственный идеал - представляют собой сферу психических модусов человека. Рассматривая мифопоэтическую сторону творчества Ф.М. Достоевского и Н.С. Лескова, СМ. Телегин отмечает, что это понятие мифологемы «близко к мифеме, мифологической теме, к первообразу (архетипу), то есть - это некий древний и изначально сущий образ, структура, мотив, на материале которого затем и конструируется как мифологический сюжет, так и сюжет художественного произведения»6.
Специфика мифопоэтического сознания писателей эмиграции
Несмотря на уникальность и самобытность произведений, созданных русскими писателями в эмиграции, прослеживается общая тенденция в реализации в них особой картины мира, представленная в некой мифологизации посредством художественного слова мыслительного содержания объективной реальности. С этой точки зрения особый интерес для исследования представляет именно пласт автобиографической прозы: в произведениях данной жанровой природы зафиксировано такое состояние индивидуального и общественного сознания, при котором древние мифологические принципы и архетипы мифа соединяются с «новой мифологизацией», связанной с внедрением в общественное сознание идеологии изгнанничества. В центре художественного изображения определенных индивидуальных и общественных процессов находятся устойчивые художественные образы, трансформируемые сознанием писателя в концепты, метафоры, символы и т.д.
Многими исследователями отмечается такая черта автобиографической прозы русского Зарубежья, как ориентация на «коренные вопросы бытия, при которой «современное содержание удивительным образом выражается в архаических формах сознания; приметы современности оказываются не чем иным, как трансформированными сущностями - мифологемами, архетипами и пр.». Миф, как пишет И.М, Дьяконов в книге «Архаические мифы Востока и Запада» «есть способ массового и устойчивого выражения мироощущения и миропонимания человека, еще не создавшего себе аппарата абстрактных, обобщающих понятий и соответственной техники логических умозаключений»41. Это миф в его конкретно-исторической локализации» миф как стадия развития человеческого мышления (миф в диахронии). Но, по замечанию А.А, Потсбни, «создание мифа не есть принадлежность одного какого-либо времени» , И далее: «Мифическое мышление.., свойственно,., людям всех времен, стоящим на известной степени развития мысли; оно формально, то есть не исключает никакого содержания: ни религиозного, ни философского и научного».43 Анализируя этот аспект научного наследия АЛ. Потебни, СИ. Сухих резюмирует, что «мифология, по Потебне, - явление и историческое, и вневременное; и определенная фаза развития сознания, и элемент его природы, делающий возможным мифотворчество во все времена»44. В представлении настоящего исследования, миф есть определенное, зачастую неосознанное нарушение логических связей и отношений между явлениями окружающей реальности, выраженное в художественном тексте в определенных словообразах. При этом мифологизированный образ воспринимается его творцом совершенно адекватно по отношению к увиденным и осмысленным им реалиям окружающей его действительности. В конечном итоге происходит отождествление слова, вещи и действия, объекта и субъекта, реального и сверхъестественного. Для примера можно привести замечание А.Ф. Лосева в книге «Знак. Символ. Миф»: «Миф отличается от метафоры и символа тем, что все тс образы, которыми пользуются метафора и символ, понимаются здесь совершенно буквально, то есть совершенно реально, совершенно субстанционально». В силу этого у мифа сильна эмоционально-оценочная сторона: это всегда «эмоционально окрашенное событийное осмысление феноменов мира»45. При этом миф не требует доказательств своей реальности, поскольку методология и техника логически аргументированных размышлений к нему не применима: миф есть предмет веры, доверие к авторитету. Для мифологического сознания «существенно реально лишь то, что сакрализоваио,. .»46, «Миф как способ духовного освоения реальности активизируется в эпохи ломки устоявшихся социальных структур, этнических норм и ценностей, когда падежные познавательные ориентиры теряют почву в социуме»47. При этом на уровне сознания «происходит "подвертывание" реального мира под идеологические словесные формулы, мир мифический начинает восприниматься как мир реальный» .
Вместе с тем мифологизм прозы русского Зарубежья - это, прежде всего, мифологизм художественный, мифологизм как метод эстетического освоения действительности, что наиболее полно отражается в самом заглавии произведений. При этом возможны, например, ремиписцентные заглавия, используемые И.С Шмелевым в романе «Лето Господне» и Б.К. Зайцевым в романе «Путешествие Глеба». Так, заглавие романа «Лето Господне» И.С. Шмелева восходит к Евангелию от Луки (4, 16-19). «Путешествие Глеба» Б.К. Зайцева: имя Глеб в сознании русского человека неразрывно связано с именем Бориса (первые русские святые-мученики). Так, вокруг имени главного героя романа Б.К, Зайцева возникают следующие ассоциативные поля: «образ истинно русского человека,.-, образ русской религиозности, образ страдальца (в тетралогии этот мотив связан с темой утраты Родины и вынужденного изгнания), образ воина» . Так же в самом заглавии может быть напрямую отражена идея Времени - это так называемые временные заглавия, В романе ПА. Бунина «Жизнь Арсеньева» можно предположительно выделить субьектно-временной тип заглавия, сущность которого выражена в ориентации на субъективированное воссоздание процесса становления мысли героя, обрисовке движения субъективного мира личности. Так, одной из ключевых установок романа является мысль о том, что «что жизнь (моя и всякая) есть смена дней и ночей, дел и отдыха.,.есть беспорядочное накопление впечатлений, картин и образов.,.есть непрестанное, ни на единый миг нас не оставляющее течение несвязных чувств и мыслей, беспорядочных воспоминаний о прошлом и смутных гаданий о будущем; а еще - нечто такое, в чем как будто и заключается некая суть ее, некий смысл и цель, что-то главное, чего уж никак нельзя уловить и выразить, и - связанное с ним вечное ожидание».50 (Курсив мой. - МЛ,). МЛ. Осоргин в своем автобиографическом повествовании «Времена» уже в самом заглавии дает установку на объектно-временное повествование, доминантой которого выступает попытка анализа категории времени в аспекте развития индивидуальной, исторической и культурной моделей. Писатель так определяет свою задачу: «И вот, подобрав обрывки прошлого, оставшиеся не на бумагах, не в документах эпохи, не в письмах, а в памяти, я их сплетаю в книгу, чтобы уж нечего было больше хранить и беречь» .
Таким образом, сами заглавия произведений, проецируя взгляд автора на разные типы культурных, исторических и трансисторических моделей, эксплицируют наличие у писателей эмиграции неомифологического типа художественного сознания, когда реальность заглавия художественного текста может интерпретироваться в рамках своеобразного культурного кода и отображать своеобразную функцию текста Б тексте.
Биографическая память как часть памяти национальной в концепции романа «Лето Господне»
Творчество Ивана Сергеевича Шмелева в контексте ыифопозтического прочтения текста представляет особый интерес для исследования, так как неизменным стержнем его произведений стала постановка вопросов «о человеческой судьбе, о жизни и смертщ о последних основах и тайнах земного бытия, о священных предметах...» .
Уже в ранних рассказах («Под небом», «Поездка» проявляется стремление автора к космическому охвату событий, умение за бытовой ситуацией увидеть первооснову человеческой мысли. Идея возвращения, стремление к циклическому мироощущению доминируют в этих рассказах, выделяя их из ряда других. Но вершиной философско-религиозного осмысления праоснов русской жизни, истинно народного сознания является автобиографическое повествование «Лето Господне» (1927-1931 и 1934-1944г.), в котором представлена одна из художественных модификаций мифологемы «дом».
Как отмечал Г. Струве, «Лето Господне» и «Богомолье» - повести, которые «наряду с его рассказами останутся в русской литературе» . Когда за границей лежала не менее чужая красная Россия, Шмелев хотел рассказать о России истинной. Воспитание русских детей в духе русской культуры -главная задача русской эмиграции, как считали крупнейшие русские писатели, артисты, художники, ученые.
Каков он, «нетленный облик» России? Об этом Шмелев пишет в многочисленных публицистических статьях начала двадцатых годов: «Душа Родины», «Крушение кумиров», «Христос Воскресе», «Убийство», «Пути мертвые и живые».
Оказавшись в эмиграции в 1922 году, И.С. Шмелев первое время писал исключительно о красной России, о том, что там произошло: о красном терроре, голоде и беззакониях. Образ ушедшей России появляется сперва на страницах его рассказов и очерков в противовес эмигрантской действительности. В первом очерке, с которого Шмелев начал писать «Лето Господне», тоже есть это противопоставление: России и Франции (Эйфелева башня, снег во Франции...)- Это очерк «Наше Рождество, Русским детям», опубликованный 7 января 1928 года и впоследствии ушедший в середину первой части книги. Начинается он с обращения к мальчику - крестнику и родственнику Шмелева, Иву Жантийому. Ив буквально заменил Шмелевым расстрелянного сына, писатель рассказывал ему о былом, о Горкине, о своем детстве, о праздниках. С этих рассказов непосредственно и началось «Лето Господне».
В творчестве И. Шмелева-эмигранта постоянно присутствует желание вспоминать, собирать и возрождать на страницах своих произведений знаки, символы и образы России его детства. Это желание во многом перекликалось с мыслями многих эмигрантов. Так, Е.Н, Трубецкой писал: «.,.во мне периодически возрождается потребность вспоминать - т.е. не просто воспроизводить пережитое, а вдумываться в его смысл. В минуту, когда старая Россия умирает, а новая нарождается на ее место, понятно это желание отделить непреходящее, неумирающее от смертного в этой быстро уносящейся действительности»3. (Курсив мой - М.А.).
В своей книге И.С. Шмелев решил увековечить истинно народный облик России, представив календарность и цикличность в качестве основы сознания русского человека. Календарный и событийный круговорот православных и народных праздников и бытовых и бытийственных радостей образовывал невидимую защиту от исторических переломов, делая историю русского народа вечной.
Писатель обратился сначала к написанию своеобразного «месяцеслова» и энциклопедии замоскворецкой жизни», закончив публиковать свои очерки в конце 1931 года, а в 1933 в Белграде уже вышла книга «Лето Господне. Праздники». В апреле 1934 в газетах снова, под определенный праздник, начали появляться очерки с теми же героями в той же обстановке. Это вторая часть книги: «Радости-Скорби».
Повествование «Лето Господне» представляет собой жанр автобиографии. Рассказ ведется от лица семилетнего мальчика Вани (фактически на индивидуально-авторском уровне это воспоминания автора о собственном детстве). За исключением нескольких лирических высказываний от лица «я», повествование в «Лете Господнем» внеличное, в третьем лице, а впечатление такое, будто сам голос души изливает перед читателем самое главное, святое. Повествование расширяется, словно раздвигающийся телескоп со все уточняющимся фокусом. Фокус естественно стремится к точке, а одновременно обзор расширяется, предметы, явления, процессы, друг от друга все более отдаленные, обнаруживают связь через единство восприятия. Убедительна в этой цепи правдоподобно-прихотливая, косвенно оправдываемая соотнесенность разномасштабных объектов, втягиваемых в повествование и располагающихся в нем не по иерархии значения, расстояния, величины, а в меру движения, для всякого известного и непостижимого, когда не совершается будто бы ничего и вместе с тем все время что-то происходит: не больше и не меньше как совершается сама жизнь. В книге большие православные праздники легко и по-детски наивно воспринимаются сквозь маленькие радости главного героя, но при этом их масштаб и значительность в контексте всего произведения не становится меньше.
Перед читателем возникают три образа: лирический герой в детстве с его восприятием мира и раздумьями, лирический герой зрелых лет (он же автор-повествователь), вспоминающий и комментирующий, и собственно авторская личность, образ писателя Шмелева, без сомнения, отличающийся от условного образа автора-повествователя уже тем, что стоит «над произведением» (отбирает материал в соответствии с художественным заданием, находит необходимые пространственно временные решения, определяя даже «меру» участия повествователя в романе), то есть действует как человек, чья жизнь богаче впечатлениями и событиями, чем это показано в произведении, и как художник, ищущий наиболее подходящую манеру, слово4.
Итак, можно говорить лишь об эффекте единства автора и лирического героя, достигаемом в романе различными приемами.
Во-первых, окружающий мир, люди, обычаи даны в детском восприятии. Конкретные факты, имя героя, его отца, московского подрядчика, убеждают читателя, что Шмелев пишет о себе. В автобиографической прозе, наряду с «детским» восприятием, традиционно присутствует восприятие «взрослое», то есть оценка событий с высоты прожитых лет, житейского опыта, У Шмелева этот момент выражается своеобразно - не в виде рассуждений и выводов, а, так сказать, в подтекстовой мелодии грусти и умиления. Характерно, что описывая свое детство, давая впечатляющие картины московской жизни, И.С. Шмелев не понимает российской и личной трагедии, не дает контрастных сопоставлений, Наоборот: «Морозная Россия, а... тепло!», наоборот — проповедь человеческого братства на основе христианской морали, на основе созидательной силы красоты и добра.
Дом как этико-эстетическая доминанта жизненного и творческого пути М. Осоргина
«Любовь к земле, страстная к ней тяга, я бы даже сказал - мистическое ей поклонение, не к земле-собственности, а к земле-матери, к ее дыханию, к прорастающему в ней зерну, к великим тайнам в пей зачатия и к ней возврата, к власти ее над нашими душами, к сладости с ней соприкосновения», - так определяет доминанту своего художественного мировидения М.А. Осоргин в своем рассказе «Чудо на озере» - Эти его слова представляют собой не только ключ к пониманию Осоргина-человека, но и являются важной методологической установкой к изучению его творчества. Ритуализация и концептуальное отношение к природным реалиям проходит сквозь все произведения писателя- В необратимой тяге к земле видна макрокосмичность охвата взглядов и устремлений писателя: именно здесь кроется основной источник его вдохновения, который он пронес через все художественное творчество.
Во многом формированию такого типа мировидения способствовало то обстоятельство, что будущий писатель вышел из российской глубинки. «Характер его общечеловеческого и эстетического мышления в немалой степени предопределен знанием провинциальной действительности» . На берегах Камы испокон веков селились самые разные народы, и М.А. Осоргин очень рано понял: нет цельной России, есть внутренне ощущение единения душ. Так все творчество Осоргина пронизывали три задушевные мысли: страстная любовь к природе, пристальное внимание ко всему живущему на земле, привязанность к миру обыкновенных» незаметных вещей.
Его лучшие книги были написаны за рубежом, там к нему пришла литературная известность. От российского же читателя М.А.Осоргин был отлучен на долгие годы. Первая его книга («Заметки старого книгоеда», подготовленная к печати О, Г, Ласунским) появилась на родине только в 1989 году. Но Осоргин все-таки мечтал вновь оказаться в России и постоянно возвращался к ней в своих книгах. Они все о России, все - вклад в сокровищницу ее культуры, которая, Осоргин был в этом убежден, именно потому велика и прекрасна, что всегда умела впитывать в себя культуры других народов, в том числе и тех, которые по тем или иным историческим причинам оказались в сфере ее влияния.
В первые годы писатель надеялся на перемены в России, мечтал печататься на родине, размышлял о «духовном возвращении», о «духовном слиянии»3. И здесь, в период жизни в эмиграции, сформировалось в художественном сознании писателя понятие «дом воспоминаний», которое вобрало в себя все значимые образы и символы «ушедшей», но не забытой Родины, В этот период образ дома становится ярко амбивалентным: с одной стороны, он умещается в авторском сердце, становясь предметом личностных воспоминаний, с другой, - суммируя все характеристики настоящего «своего» пространства, пройдя путь длительной кристаллизации, начинает представлять собой вектор, точкой отсчета которого является момент «вхождения» в дом воспоминаний, а цель устремлений бесконечной линии - древнейшие мифологические пласты человеческой и природной истории.
Для Осоргина-человека и Осоргина-писателя-эм и гранта понятие «дом» стало принципиально значимым- Его жизнь и литературная биография - яркое подтверждение этому. Восприятие дома было для него связано не столько с конкретным топическим объектом, сколько с эмоциональным ощущением, душевным стремлением к защищенности и спокойствию. Так, Италию, единственное место Европе, где он ощущал спокойствие и внутреннюю гармонию, воспринимал, как собственный дом: «Города Италии были моими комнатами; Рим - рабочим кабинетом, Флоренция - библиотекой, Венеция -гостиной, Неаполь-террасой, с которой открывался такой прекрасный вид,.. Я уходил в домик Цезаря на Форуме - еще были целы в домишке шесть дубков»4. Именно реальная жизнь обусловила то, что в его произведениях возникают образы, репрезентующие различные варианты концепта «дом».
Его автобиографический роман «Времена», вышедший уже после его смерти (в 1955 году), - это попытка воссоздать «Россию в живом теле»5, которая проецируется на идею «нераздельности всего существующего на земле, через происходящие в мире природы процессы...»6. Прямой наследник демократической традиции русской литературы, Осоргин в своих историко-литературных изысках не делал поправок на изменившиеся русские реалии. Читатели и критики восхищались слегка архаизированным языком романа. Так, М. Алданов, называя стиль книги воспоминаний Осоргина «Времена» превосходным, жалел» что не может «процитировать из нее целые страницы».
Из воспоминаний, над которыми работал Осоргин, до войны были опубликованы «Детство» и «Юность» (Русские записки, 1938, №6, 7, 10), в период войны - «Времена» (НЖ, 1942, № 1-5), впоследствии издание Париж -1955 и Москва - 1989 - эта часть публиковалась под названием «Молодость»). Литературоведы ищут и не находят для них точного определения, Т.В, Марченко назвала «Времена» «романом души»: «Необычность этих мемуаров состоит в некоей принципиальной немемуарности...» , Автобиографическое повествование «Времена» - это, скорее, роман души, путеводитель по вехам душевного становления писателя, принадлежавшего к сословию «просчитавшихся мечтателей», «русских интеллигентных чудаков»8.
Этот роман» ставший итоговым в осмыслении многих вопросов, вобрал в себя черты, образы, стилистические приемы предшествующих произведений. Представим краткую ретроспективу пути автора к своему роману: - книга «Из маленького домика» (1918) - создание атмосферы времени при помощи тонко нюансированного психологического состояния автора-повествователя; появляется образ, ставший доминантным в художественном сознании - образ дома как призмы, сквозь которую автор смотрит на окружающий мир; - роман «Сивцев вражек» (1928) - осмысление национальной катастрофы сквозь призму микро- и макрокосмичности замкнутого пространства дома; - «Повесть о сестре» (1931) - душевная лирическая основа автобиографизма, сопряженного с философским обобщением; - книга «Там, где был счастлив» (1928) - повествование о России и Италии в контексте определения отношения к Родине посредством ее включенности в другое «родное» пространство; - «условная» трилогия «Свидетель истории» (1932), «Повесть о концах» (1935) и «Вольный каменщик» (1937) - первое многостороннее путешествие по временам, представление пути героя с точки зрения инициации - взросления души; - «Происшествие зеленого мира» (1938) - сочинение писателя-натуралиста, который предается своему любимому делу - созерцанию природного мира.
