Феномен дома и поэтика его воплощения в русской литературе первой трети XIX века : А.С. Грибоедов, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов Радомская Татьяна Игоревна

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Особенности феномена Дома в древнерусской книжной традиции 40

1.2. Временные границы Дома 59

1.3. Идеальный образ домоправителя 66

1.4. Семья в феномене Дома в литературе XVI-XVII вв 71

Выводы по главе 1 85

Глава II. Феномен Дома в творчестве Грибоедова 89

2.1. Феномен Дома в ранних произведениях Грибоедова 89

2.2. «Некоторое поле» зарождения «Горя от ума» 98

2.3. Образы хозяев Дома в «Горе от ума» и их роль в определении феномена Дома 104

2.4. Женский характер и его роль в формировании феномена Дома 115

2.5. Парадигма «ум-странствие-Дом» и ее роль в раскрытии феномена Дома 128

2.6. Общие типологические черты противоположных систем «ума» как характерная особенность феномена Дома 149

2.7. Роль притчи и анекдота в комедии «Горе от ума» 155

2.8. Идеальная модель Дома в восприятии Грибоедова. Своеобразие творческой реализации 161

Выводы по главе II 181

Глава Ш. Феномен Дома в творчестве А.С.Пушкина 1820-х - 1830-х гг 185

3.1. Развитие парадигмы «свобода-странствие-Дом» и ее роль в формировании Дома в поэзии Пушкина 1820-х гг 185

3.2. Диалектика индивидуального и общенационального: «наследственная берлога» и «отеческая держава» в феномене Дома 201

3.3. Диалектика земного и небесного в феномене Дома 215

3.4. Лицей - Царское Село в имперском пространстве Дома 236

3.5. Пространство деревни в раскрытии феномена Дома («Евгений Онегин») 254

3.6. Феномен Дома как устроение храма души и построение духовного образа 262

3.7.Судьба Дома в поэме «Медный всадник» 285

3.8. Роль «старинной традиции» в обретении Дома («Капитанская дочка») 314

Выводы по главе III 354

Глава IV. Феномен Дома в творчестве Лермонтова 360

4.1. Своеобразие диалектики земного и небесного в развитии феномена Дома 360

4.2. Понятие Небесного Отечества в творчестве Лермонтова 381

4.3. Авторское восприятие природы в пространстве Дома 394

4.4. Авторское восприятие России в раскрытии феномена Дома 417

Выводы по главе IV 441

Заключение 445

Типологические особенности развития феномена Дома в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лермонтова 1820-1830-х гг 452

Феномен Дома в творчестве Грибоедова 455

Феномен Дома в творчестве Пушкина 1820-1830-х гг 460

Феномен Дома в творчестве Лермонтова 469

Литература 480

• Семья в феномене Дома в литературе XVI-XVII вв
• Общие типологические черты противоположных систем «ума» как характерная особенность феномена Дома
• Диалектика индивидуального и общенационального: «наследственная берлога» и «отеческая держава» в феномене Дома
• Своеобразие диалектики земного и небесного в развитии феномена Дома

Введение к работе

Феномен Дома занимает -значительное место в творческом мире А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и наряду с этим является малоизученным в современном литературоведении. Он представляет собой особый предмет осмысления и поднимает соответствующий комплекс вопросов.

Категория «феномен» применяется нами соответственно определению, данному В.Ф. Асмусом¹, основанному на ведущем принципе феноменологии, согласно которому в познании мы всегда имеем дело лишь с явлением (фено-меном).

Категория «феномен» для определения понятия «Дом» в творчестве названных авторов соответствует тому типу художественного мышления, который характерен для развития отечественной культуры. Неслучайно, обращаясь к творчеству Лермонтова, В.Ф. Асмус отмечает следующую характерную черту его мировосприятия: «Нелюбовь к отвлеченной мысли, которая остается только отвлеченной, не переходит в жизненное действие, - черта глубоко национальная, характерная для М.Ю. Лермонтова как мыслителя и писателя именно

з русского» .

«Стремление к целостному жизненному религиозному, а не школьному только философствованию» рождает, по мнению С.Н. Булгакова, особый стиль русской литературы, в которой вопросы онтологические рассматриваются феноменологически, то есть через лично прожитый опыт. Отсюда вытекает и известное определение истины, отмеченное о. Павлом Флоренским. Оно соотно-

Феномен - явление, в отличие от его основы или сущности как ноумена. Предмет, как он воспринимается в чувственном познании (Философская энциклопедия. М., 1967. Т. 5. С. 313).

Там же.

Асмус В.Ф. Круг идей Лермонтова // М.Ю. Лермонтов. Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 43-44. С. 126.

⁴ Булгаков С.Н. Сны Геи // Тихие думы. М.. 1996. С. 98.

ина, то есть «есть», «быть», осуществляться в мире . Истина осуществляет себя в мире и, следовательно, проявляется через феномен.

Именно такое понимание художественного познания, свойственное отечественной традиции, отразилось и в работах С.Л. Франка. Так, он развил положение о том, что истина жизни в поэзии в отличие от рационального мышления постигается феноменологически, в самих образах, предметах этой жизни. Именно С.Л. Франк выделяет характерную особенность художественного мышления А.С. Пушкина - его «предметность», феноменологичность («О задачах познания А.С. Пушкина»).

Таким образом, категория «феномена» соответствует отечественному типу художественного восприятия, отмеченному В.Ф. Асмусом, С.Н. Булгаковым, о. Павлом Флоренским, С.Л. Франком. Для применения этого термина к понятию Дома существуют и другие причины.

В архаичных моделях мира Дом не столько представлял собой определенное пространство, сколько становился моделью универсума, «микроуниверсума, отражающего макроуниверсум»³.

Эта традиция сформировала и определенное восприятие Дома как категории, не исчерпывающейся только социальными и родственными связями. В древнерусском культурном сознании и национальном укладе образ Дома указывал на его первообраз - Царство Небесное, и в этом смысле относился как феномен к ноумену⁴. Категория феномен, примененная к понятию «Дом», соответствует отечественной культурной традиции, которая сформировала восприятие Дома как конкретного явления образа первообраза (ноумена),

¹ См.: Свиридов Иоанн, свящ. Гносеология священника Павла Флоренского //
Московская Духовная Академия, 300 лет (1685-1985). Богословские труды: Юбилейный
сборник. С. 264-292.

² Франк С.Л. Этюды о Пушкине / Предисл. Д.С. Лихачева. М., 1999. С. 88.

³ Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. С. 160-161;
Цивьян Т.В. Дом в фольклорной модели мира // Типологические исследования по фольклору.
М„ 1975. С. 203.

⁴ Отношения между феноменом и ноуменом в древнерусской духовной традиции
близки к их пониманию в объективном идеализме позднего Платона и Аристотеля: феномен-
явление. Эти положения найдут свое развитие в феноменологии С.Л. Франка. (См.:
Франк С.Л. Введение в философию. Пб., 1922.)

данного в переживании, восприятии. Это оказывается актуальным и для художественного мира А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова.

Таким образом, феномен Дома определяет то явление, которое художественно осмыслялось, отражалось в русской литературе на протяжении веков и стало особо значимым в первой трети XIX в. в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова. Это связано, в первую очередь, с тем, что европеизированная русская культура к этому времени обращается к своим отечественным истокам и встает перед проблемой сохранения и развития национального в новой постпетровской культурной ситуации, восстановления цельности духовного и общественного сознания, на что было обращено особое внимание И.В. Киреевского.

Тема Дома в связи с этим становится одной из определяющих не только в русской литературе XIX в., но и в отечественной словесности конца XVIII столетия¹.

Актуальность и значимость феномена Дома в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова обусловлена и особым местом этой категории в отечественной традиции.

Уже в памятниках древнерусской литературы феномен Дома -постоянный объект художественного осмысления. При этом «его географические координаты и связанные с ними пространственные понятия становятся материалом для построения культурных моделей с не только пространственным, но и религиозно-моральным содержанием» (Лотман²), т. е. содержанием духовным, обладающим особыми качествами.

В частности, своеобразие феномена Дома в древнерусской культуре определялось тем, что он не был ограничен частным существованием, замкнутым в самом себе. Постоянная память об отношении всего «временного

См.: Афанасьев Э.Л. На пути к XIX веку (Русская литература 70-х гг. XVIII в. - 10-х гг. XIX в.). М, 2002.

Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб., 2005. С. 112.

к вечному и человеческого к божественному» (Киреевский) формировала и восприятие Дома в русской литературе. Семья, отец, дом - эта парадигма родственно-семейных отношений восходила к парадигме духовной — Дом Небесный, Отец Небесный - и соотносилась с ней.

Кровное, родственное, семейное освящалось духовным, причем духовное не заменяло человеческое, но преображало его. Сама семья (дом земной) в духовной национальной традиции, освященная таинством венчания, приобщалась к Дому Небесному и являлась «малой церковью».

Но и категория государства также осмыслялась через категорию Дома, через Дом Небесный на земле, который, по святоотеческому определению, является церковью. Освященная в таинстве миропомазания, Царская власть была властью не только социальной, но и духовной, а государство обретало качество «отечества земного» как подобия Отечества Небесного.

Подчинение сакральной области повседневной жизни человека («земство») и государственной власти («царство») как характерная особенность национального уклада была отмечена В.Н. Топоровым . В дальнейшем мы будем применять его термины «земство», подразумевая под этим мирскую земную жизнь человека и «царство» (государственная власть).

Категория дома небесного как дома Бога, церкви была «внедрена» в земную сферу жизни и придавала феномену Дома трансцендентные качества его «ноумена» (Отечества Небесного), до конца не познаваемого и не явленного в земной жизни. Своеобразие общего «домашнего» восприятия определялось диалектическим единством земного и небесного, частного и общего. Так, понимание «дома» формирует особый тип устроения разных сфер человеческой жизни, в том числе и внутренней. (Образ дома как храма души — один из постоянных в духовной литературе.)

¹ Киреевский И.В. Отрывки // Поли. собр. соч.: В 2 т. М., 1861. Т. 2. С. 326.

² Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1: Первый век
христианства на Руси. М., 1995. С. 439-440.

Мышление, мироощущение древнерусской книжной традиции тесно связаны с понятием домостроительства, нашедшим свое отражение, в частности, в «Домострое». В этом памятнике, посвященном строению (ведению) домашнего (семейного) хозяйства, проявилась иерархичность отношений между домом небесным и домом земным, присущая общему укладу жизни. Композиция «Домостроя» соответствует этапам построения домашнего хозяйства: сначала излагаются правила внутреннего духовного устроения дома (1-15 главы), на этом основании возводится фундамент мирского строения и регламентируется ведение домашнего хозяйства, заключает «Домострой» поучение отца сыну. В нем как бы подводится некий итог, обобщаются основные положения, среди которых одно из значимых - о честном служении отеческому, государственному дому, «государственному делу»¹.

Взаимосвязанность и иерархичность частного и общего осмысляются в этом памятнике через категорию «дома», что указывает на его особую значимость в древнерусской культуре.

Показательным является и то, что понятие «домостроительства» в XIX в. обладает двумя спектрами значений: домостроительство - «домохозяйство, домовний обиход, наблюдение за порядком в дому» . Но «домостроительство» означает и «домостроительство Божие о нашем спасении»³. При внешней полярности этих категорий они являются связанными между собой, и на эту связь земного и небесного указывает, в частности, общность их словесного обозначения.

Таким образом, актуальность работы определяется еще и особой значимостью объекта исследования не только для А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, но и для истории русской литературы. Он (объект исследования) определяет и аспект изучения данной проблемы. При

¹ Памятники литературы Древней Руси: В 12 т. М., 1978-1989. Т. 7: Середина XVI века.М„ 1985.С. 173.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1991. Т. 1. С. 467. Иоанн (Маслов), схиархим. Симфония по творениям святителя Тихона Задонского. М., 1996. С. 308.

исследовании феномена Дома в творчестве указанных авторов мы сосредоточили наше внимание в основном на его соотношении с национальной духовной традицией, нашедшей свое непосредственное отражение в памятниках древнерусской духовной литературы и древнерусской книжности.

Феномен Дома в художественной культуре 1820-1830-х гг. формируется в определенной ситуации взаимодействия отечественного и западноевропейского, в результате чего встает вопрос о сохранении «своего» в системе уже усвоенного «чужого». Вследствие этого уже в конце XVIII в. возникает потребность осознания своих «домашних», отечественных истоков, что в дальнейшем находит свое развитие у А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова.

В связи с этим в нашей работе изучение феномена Дома в творчестве указанных авторов проводится в определенном аспекте: прослеживаются сложные связи между восприятием этой категории в литературе 1820-1830-х гг. и устойчивым архетипом Дома¹, сформированным в древнерусской книжной традиции и духовной литературе, что само по себе также актуально и значимо для современной филологической науки.

Изучение наследия русской литературы в контексте национальной духовной традиции становится одним из важнейших направлений, о чем свидетельствуют постоянно выходящие научные сборники «Евангельский текст в русской литературе», «Христианство и русская литература», «Христианство и новая русская литература XVIII-XX веков. Библиографический указатель». (В последнем указанном издании, осуществленном Институтом русской литературы (Пушкинским Домом) РАН, описано 15 000 журнальных и книжных публикаций, среди которых значительную часть представляют работы современных исследователей.)

Под архетипом мы понимаем «фундаментальные, изначальные мотивы и образы, имеющие общечеловеческий характер и лежащие в основе любых художественных структур» (Якушева Г.В. Архетип // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С. 59-60).

Изучение русской литературы в контексте национальной духовной традиции обусловлено историко-литературным подходом, роль которого также особо осмысляется в современной науке. Так, название книги, вышедшей уже после смерти А.В. Михайлова, «Обратный перевод», определяет доминанту его методологических исследований, о чем пишет С.Г. Бочаров: «В этой книге ее составителем выдвинут на заглавное место совсем небольшой текст - реплика философской дискуссии на тему об обратном переводе как главном методе истории культуры. <...> "Надо учиться обратному переводу" - так называется этот краткий текст: "учиться переводить назад и ставить вещи на их первоначальные места"»¹.

Под «обратным переводом» подразумевается метод исторической поэтики, помогающий исследователю «прочесть» произведение на языке культурной традиции, определявшей творческое развитие автора и его художественного текста.

Но в языке культуры XIX в., фундаментально изученном в отечественной филологии, до недавнего времени существовала область, которая по разным причинам не была исследована и без исследования которой невозможно историческое, научно объективное понимание русской литературы. Эта область- язык духовной культуры, духовной отечественной традиции, в которой в том или ином варианте воспитывались, жили русские писатели и поэты.

При этом ее влияние могло быть неявным, подспудным, проявляющим себя в самой поэтике, типе мироощущения, художественной интуиции, что связано с духовными особенностями отечественного уклада. Он обладал способностью формирования и воздействия в разных сферах жизни: культурной, социальной, экономической. Неслучайно философ, богослов, ученый XX в. о.Павел Флоренский в письме к В.И Вернадскому от 21.1Х.1929г. выделяет особую категорию мироздания, которую он условно

¹ Бочаров С.Г. Огненный меч на границах культур // Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М, 1999. С. 603.

называет «пневматосферой»: «это именно мысль о существовании в биосфере или, может быть, на биосфере того, что можно было бы назвать пневматосферой, т. е. о существовании особой части вещества, вовлеченной в круговорот культуры, или точнее, круговорот духа. Несводимость этого круговорота к общему круговороту жизни едва ли может подлежать сомнению»¹.

Концепция пневматосферы основывается у о. Павла Флоренского на его философии культа, составляющего ядро уклада, обладающего онтологическим качеством преображения земных форм жизни, времени и пространства через благодатное воздействие церковных таинств на человека и мир.

Так, в заметке 1916 г., входящей в цикл «Философия культа. Опыт православной антроподицеи» он пишет: «Крещальная вода с частицами Святого Мира и освященного елея выливается в "чистое место"; Богоявленская вода, текущая целою рекою в другие реки и моря; священный пепел и т. д. и т. д. - все это утекает, распространяется в природе, напояет благодатию всю природу, всю ее освящает, очищает и сохраняет <...> Граница храма - не стены, ибо храмовое действо выносится за стены храма (курсив мой. -Т.Р.)»². Освящение природы и, соответственно, человеческого естества, его деятельности создают ту «пневматосферу», которая непосредственно или опосредованно влияет на «язык культур», закладывает в нем определенный архетип. Именно благодаря его выявлению становится возможным проследить его дальнейшее развитие в литературе не только ХІХ-го, но и XX в.

Показателем того, что тема Дома в истории русской литературы становится все более значимой для современного литературоведения, является и тематика научных работ последних лет, например, кандидатские диссертации Бугровой Л.В. «Мотив Дома в русской романтической прозе 20-х-ЗО-х годов XIX века» (Тверь, 2004); Поярковой Н.С. «Дом и мир в прозе М.А. Булгакова»

¹ Флоренский П.А., свящ. Письмо без ответа (Письмо В.И. Вернадскому) // Ныне и
присно. 2004. № 1.С. 31.

² Флоренский П.А., свящ. О рассеянии святых даров // Там же. С. 35.

(М., МГУ, 2005); КривецИЛ. «Концепт "Дома" в художественном мире А.С. Пушкина» (Владивосток, Дальневосточный Гос. ун-т, 2005).

Объект исследования - художественное осмысление Дома как национальной модели мира в русской литературе первой трети XIX в.

Предметом исследования в данной работе становится феномен Дома в системе сложных связей этого явления с отечественной духовной традицией, повлиявшей на восприятие категории Дома А.С. Грибоедовым, А.С. Пушкиным, М.Ю. Лермонтовым.

Цель, задачи и метод исследования.

Цель исследования определяется предметом и объектом исследования и заключается в анализе феномена Дома и поэтики его воплощения в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова.

Цель исследования предполагает решение следующих задач:

1. определить феномен Дома и связанный с ним тип мироощущения на основе анализа мировосприятия, проявившегося у А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова в разных сферах жизни и нашедшего свое художественное выражение в темах природы, дружбы, «отеческой державы», «наследственной берлоги» и других. В связи с этим в поле исследования попадают те темы, в которых отражается «модель универсума» (Цивьян), присущая модели Дома;

2. определить роль сакрального в формировании социального, душевного, семейного пространства Дома;

3. выявить своеобразие развития диалектики земного и небесного, индивидуального и национального как характерных особенностей феномена Дома в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова;

4. прояснить связь восприятия феномена Дома и его художественного выражения с отечественной духовной традицией, запечатленной в древнерусской книжной культуре и духовной литературе;

5. проследить общие и индивидуальные закономерности художественного воплощения феномена Дома творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова

Методология исследования. Сам предмет исследования - феномен Дома в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова в соотношении с отечественной духовной традицией - формирует системный подход, требующий анализа художественного текста в контексте не только историко-литературном, но и культурологическом, философском и духовном. При этом культурологический, духовно-философский аспекты исследования помогают системному филологическому изучению объекта и предмета исследования.

Методология работы определяется историко-литературными принципами, а также основывается на трудах о. П. Флоренского, Л.А. Успенского, Н.М. Тарабукина, разработавших эстетику духовного образа в искусстве, В.П. Зубова, развившего эти подходы для анализа словесного образа.

Также учитываются и подходы герменевтической школы, основы которой были заложены традициями античной и классической библейской герменевтики, где особое внимание уделено природе многозначности текста. Его укорененность в бесконечном Абсолюте определяет его возможность иметь несколько смыслов, явленных в символе (Киселева¹).

Теоретической базой диссертации являются труды А.А. Ухтомского, В.Е. Хализева, разрабатывающие проблему духовной доминанты; М.М.Бахтина, развивающие вопрос о природе возможной многозначности, присущей художественному тексту; работы А.В. Михайлова, разрабатывающие метод исторической поэтики, С.Л. Франка, посвященные вопросам феноменологии, В.Н. Топорова, развивающие положения о доминирующей роли сакральности в древнерусской модели мира.

Новизна работы определяется целями, задачами, содержанием, объектом и предметом исследования и состоит в следующем:

¹ Киселева И.А. Поэзия М.Ю. Лермонтова. Своеобразие религиозно-эстетического мировоззрения. Автореф. дис.... канд. филол. наук. М, 2001. С. 2.

выделение и рассмотрение категории феномена относительно понятия «Дом» в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова -поставлена проблема выявления и определения связей между восприятием Дома в древнерусской книжной традиции и духовной литературе и его феноменом у А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова;

рассмотрение роли сакральности в построении душевного, семейного, государственного Дома у А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова;

-выявление диалектики земного и небесного, индивидуального и национального, основанной на подчинении сакральному «земства» и «царства» как характерной особенности отечественной духовной традиции.

Исследование диалектического единства земного и небесного, явленного и неявленного в феномене Дома приводит к вопросу о поэтике духовного образа, в котором запечатлена освященность земных форм жизни, что требует и особого анализа художественного образа. Основы его методологии были заложены о. Павлом Флоренским, Л.А. Успенским. Относительно словесного образа эти основополагающие принципы были намечены в исследованиях В.П. Зубова'.

В нашей работе принципы анализа духовного образа, заложенные в трудах вышеназванных ученых, находят свое дальнейшее развитие и реализацию при исследовании художественного текста, что, соответственно, также составляет научную новизну исследования в области истории литературы. Возможность применения методологических принципов анализа изобразительного духовного искусства к художественному словесному образу определяется особым типом мировосприятия, заложенного в древнерусской культуре, где слово и образ были едины. Основы этого единства восходят, в частности, к особенностям новозаветного духовного изображения, в котором слово неотделимо от образа, так как в Новом Завете, в отличие от Ветхого, «человек видит телесными глазами исполнение <...> провидения - Бога во

Зубов В.П. Русские проповедники: Очерки по истории русской проповеди. М., 2001.

плоти», - объясняет Л.А. Успенский онтологическую сущность христианского образа¹.

Применение к художественным текстам, связанным с поэтикой отечественной духовной традиции, вышеуказанных принципов анализа показывает, как метод «обратной перспективы», используемый B.C. Непомнящим², «осуществляет» себя в литературном памятнике и приводит к определенным художественным решениям. Эстетически осмысленный о. Павлом Флоренским, далее развитый Л.А. Успенским, Н.М. Тарабукиным, Н.Н. Третьяковым применительно к изобразительному искусству, в литературном произведении принцип «обратной перспективы» определяет уже несколько иные, присущие собственно словесному образу принципы его изображения, композиции, выявляет его диалектику идеального и материального, трансцендентного и имманентного.

Новизна работы связана также и с тем, что в ней представлена попытка анализа художественного текста не только в контексте духовного изобразительно искусства, но и в контексте богослужебных памятников. Принцип этого подхода к художественному произведению в современном литературоведении пока еще только начинает разрабатываться , относительно творчества А.С. Пушкина они, в частности, были применены в работе Н.С. Серегиной.

Между тем включение корпуса православных богослужебных текстов в историю русской литературы способствует более углубленному филологическому анализу литературного памятника и является одним из принципов реализации метода «обратного перевода».

Это обусловлено историко-культурной традицией, в которой духовное слово, духовный памятник, относящиеся к области сакрального, формировали и

¹ Успенский Л.А. Богословие иконы. М., 2001. С. 17. Непомнящий B.C. Феномен Пушкина как научная проблема. К методологии историко-литературного изучения. М., 1999. С. 49.

³ Текст: теория и методика в контексте вузовского образования: Сб. науч. трудов. Тольятти, 2003. С. 229-284.

особенности национального уклада жизни. Воспитанные в нем, А.С. Грибоедов, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов активно или пассивно несли в себе именно такую духовно-культурную память «далеких контекстов» (Бахтин ), где слово художественное было связано со словом духовным. Это, в частности, становится очевидным и в работе И.Ю. Юрьевой, описывающей интертекстуальные связи между художественными произведениями А.С. Пушкина и корпусом духовных текстов².

Анализ связей между художественными мирами изучаемых авторов и отечественной духовной традицией выявляет в многократно исследуемых произведениях русской классики новые важнейшие смыслы, восходящие к национальной концептосфере и, в свою очередь, формирующие ее.

Степень изученности вопроса.

Феномен Дома в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова в указанном нами аспекте представляет малоисследованную в литературоведении проблему.

Однако сама ее постановка обусловлена развитием литературно-критической мысли XIX - начала XX в. и достижениями филологии XX в., затрагивающими с разных точек зрения, в разных аспектах указанный предмет исследования.

В литературной критике XIX - начала XX в. феномен Дома не был осмыслен как самостоятельная проблема. Относительно исследуемых нами авторов эта тема получила свое развитие в аспекте народности - категории, которая только начинала разрабатываться в литературно-критической мысли XIX в.

Так, в 1828 г. И.В. Киреевский оценивает «третий период развития поэзии Пушкина» как проявление народного духа³. В статьях Н.А. и Кс.А. Полевых¹

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 382.

² Юрьева И.Ю. Пушкин и христианство. М., 1998.

³ Киреевский И.В. Нечто о характере поэзии Пушкина // Московский вестник. 1828.
4.8. №6. С. 171-196.

также проводится мысль о том, что Пушкин является «представителем русского духа» своего времени, востребующего в литературе отражение самобытной народной жизни, как считал Н.А. Полевой². При этом Н.А. Полевой отмечает влияние на Пушкина Байрона и Карамзина, «двух гигантов», повредивших восприятию поэта идей народности и самобытности .

Восприятие Пушкина как русского национального поэта находит свое отражение и у Н.В. Гоголя⁴. Он пишет о том, что это качество его творчества определяется не предметом изображения, а способностью поэта проникнуться «самим духом народа»⁵.

В «Выбранных местах из переписки с друзьями» («О лиризме наших поэтов») Гоголь поднимает и вопрос об отношении русских поэтов к Отечеству и при этом один из первых указывает на его сакральность, распространяющуюся и на «царство». В этом смысле показательно творчество и Пушкина, пишет Н.В. Гоголь⁶. «Поэты наши прозревали значение высшее монарха, слыша, что он неминуемо должен наконец сделаться весь одна любовь, и таким образом станет видно всем, почему государь есть образ Божий...» , - объясняет Гоголь восприятие сакральности Царя. Он считает, что высота лиризма национального поэта восходит к любви к Отечеству, но эта любовь «что-то более, нежели обыкновенная любовь к Отечеству», так как она «возносится» «к одному верховному источнику своему - Богу»⁸.

Тема национального русского художника поднимается и В.Г. Белинским при осмыслении им творчества А.С.Пушкина. Национальный поэт - поэт, разгадывающий «тайну народной психеи», «неуловимую для определения

¹ Полевой Н.А. Борис Годунов. Сочинение А.С. Пушкина // Полевой Н., Полевой Кс.
Литературная критика: Статьи, рецензии 1825-1842. Л.: Худож. лит., 1990. С. 159;
Полевой Кс.А. Полтава, поэма Александра Пушкина // Там же. С. 370-380.

² Полевой Н.А. Очерки русской литературы. СПб., 1839, Ч. 1.

³ Полевой Н.А. Борис Годунов. Сочинение А.С. Пушкина. С. 161.

⁴ Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине // Поли. собр. соч.: В 14 т. М.; Л., 1952. Т. 8.
С.50-56.

⁵ Там же. С. 51.

⁶ Гоголь Н.В. О лиризме наших поэтов // Поли. собр. соч. Т. 8. С. 253-254.

⁷ Там же. С. 255.

⁸ Там же. С. 258.

субстанциальную стихию» , но в чем именно Пушкин угадал духовную сущность национальной жизни, Белинский четко не формулирует.

Однако при непосредственном анализе произведений А.С. Пушкина, особо выделяя пафос художественного созерцания и «лелеющей душу гуманности»², критик коснулся одной из важнейших особенностей художественного сознания А.С. Пушкина, формирующей его восприятие Дома. «В поэзии Пушкина есть небо, но им всегда проникнута земля», - пишет Белинский в пятой статье «Сочинений Александра Пушкина», невольно предваряя феноменологический анализ творчества Пушкина у С.Л. Франка. При этом он особо выделяет как национальное произведение «Евгения Онегина», высоко оценивает петровскую тему в творчестве поэта и не понимает темы «старинной» традиции у Пушкина как проявления его национального сознания («Моя родословная»).

Далее тема национальной традиции в творчестве А.С. Пушкина получает свое развитие у Ап.Григорьева, Ф.М.Достоевского. Обращая внимание на единение людей на национальной религиозной основе, они увидели в пушкинском наследии и в самой его личности явление русского национального характера послепетровской эпохи, сформированного в диалектическом единстве русского и европейского начал.

Смысл знаменитой речи Достоевского «Пушкин» предвосхищается Ап. Григорьевым («Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина»). Здесь категория национального обретает конкретный духовно-исторический смысл. Ап. Григорьев обратил внимание на то, что определило развитие русского национального характера в послепетровскую эпоху и нашло свое полное отражение в личности и творчестве А.С. Пушкина. Это внутренняя борьба человека, связанная с любовью к «загнанной старине» и сочувствием реформе

Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина // Поли. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 7. С. 439.

² Там же. С. 339.

(«Медный всадник»), увлечение эгоистически-обаятельными идеалами и «смиренное служение».

«Пушкин - наше всё: Пушкин - представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужим, с другими мирами»¹, - пишет Ап. Григорьев, обобщая историко-духовное содержание «всего» национального, развивающегося в определенную историческую послепетровскую эпоху.

Развивая идею «почвы», Достоевский обращается к образу пушкинской Татьяны, в котором художественно воплотилась связь характера с народной жизнью². При этом понимание «почвы» у Ап. Григорьева и Ф.М. Достоевского не сводится только к природному, естественному началу, она осмысляется как религиозно одухотворенный национальный уклад жизни.

В «Объяснительном слове по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине» (в «Дневнике писателя») Достоевский четко обозначил четыре главных пункта в значении Пушкина для России: Пушкин первым «отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного общества - его оторванность от народа, от национальной почвы»; он «дал нам художественные типы красоты русской, вышедшей прямо из духа русского»; «способность всемирной отзывчивости и полнейшего перевоплощения в гении чужих наций», характерная для Пушкина, является «всецело способностью русской, национальной»³.

Вышеперечисленные положения имеют непосредственное отношение к феномену Дома не только у Пушкина, но у Лермонтова и Грибоедова; они объясняют диалектику «чужого» и «своего», частного и национального,

¹ Григорьев А.А. Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина // Собр. соч. М.,
1915. Вып. 4. С. 10.

² Достоевский Ф.М. Пушкин (Очерк) // Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1984. Т. 26.
С. 136-149.

³ Достоевский Ф.М. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о
Пушкине // Там же. С. 129-131.

национального и имперского, национального и европейского в пространстве Дома.

Способность в «простом событии», взятом из жизни, «вывести истину всеобщую... всегда пребывающую в основе жизни человеческой и общественной», отмеченная у А.С. Пушкина еще раньше СП. Шевыревым¹, также проистекает из вышеназванной диалектики, связанной с качеством «всемирной отзывчивости»².

Историко-литературные и источниковедческие работы П.В. Анненкова особо важны для понимания формирования феномена Дома в художественном мире А.С. Пушкина.

Его статья «Общественные идеалы А.С. Пушкина» посвящена сложному отношению Пушкина к Петру I. Анненков показывает, как у Пушкина формируется восприятие «революционности» императора³, что имеет непосредственное отношение к образу «отеческой державы», связанному с феноменом Дома. Также в этой работе уделяется значительное внимание отношению Пушкина к предкам и старине, истории и культуре, роли дворянства в Отечестве, лежащему в основе «всех политических теорий автора»⁴.

Выход в свет первого научного собрания сочинений А.С. Пушкина, подготовленного П.В.Анненковым (1855-1857), послужил импульсом к полемике о природе и феномене народности у Пушкина, его месте и назначении в развитии русской литературы и общественной жизни.

Так, Н.Г.Чернышевский в «Современнике» (1855, №№ 2, 3, 7, 8) опубликовал четыре статьи «Сочинения Пушкина». Полемизруя с П.В. Анненковым и противопоставляя мысль и художественность, он относит

Шевырев СП. Сочинения Александра Пушкина // Шевырев СП. Об отечественной словесности. М., 2004. С. 174.

Анненков П.В. Общественные идеалы А.С Пушкина. Из последних лет жизни поэта // Пушкин в Александровскую эпоху. Мн., 1998. С. 231-272.

³ Там же. С. 242-243.

⁴ Там же. С. 246.

Пушкина к поэтам второго направления, не сопоставимым по масштабу с поэтами мысли. При этом Н.Г. Чернышевский считает, что художественно совершенные поздние произведения Пушкина наименее значимы для общества. Мысли Н.Г. Чернышевского развиваются Н.А. Добролюбовым. Он считал, что Пушкин овладел «только формой народности, потому что содержание ее и для Пушкина было еще недоступно»¹. В статье «Александр Сергеевич Пушкин» он прямо относит наследие Пушкина к прошлому, так как для нового поколения «бесцельное направление исключительной художественности» устарело².

В отличие от революционно-демократической критики П.В. Анненков, А.В.Дружинин воспринимают наследие Пушкина в его органичной целостности художественного и содержательного и диалектической соотнесенности национального и вечного, национального и европейского. При этом А.В. Дружинин выделяет у Пушкина особое проявление «русского человека». Это «святая деликатность духа, которая делает все наши сильные ощущения столь немногоречивыми» .

Тема политических воззрений Пушкина, поднятая Гоголем, находит свое дальнейшее развитие не только у П.В. Анненкова, но и у И.С. Аксакова, Н.Н. Страхова.

Н.Н. Страхов наряду с тонким анализом художественного мира Пушкина, требующего «не полемики, а созерцательного изучения»⁴, останавливается и на политических взглядах Пушкина («Он сердцем почувствовал, что наша сила в том единодушии и самоотвержении, которое воплощается у нас в повиновении нашему царю»⁵); на религиозности и особенностях его патриотизма,

Добролюбов Н.А. О степени участия народности в развитии русской литературы // Собр. соч.: В 3 т. М., 1950. Т. 1. С. 314.

² Добролюбов Н.А. Александр Сергеевич Пушкин // Там же. С. 105.

³ Дружинин А.В. А.С. Пушкин и последнее издание его сочинений // Дружинин А.В.
Прекрасное и вечное. М., 1988. С. 77.

⁴ Страхов Н.Н. Заметки о Пушкине и других поэтах. СПб., 1885. С. 33.

⁵ Там же. С. 72.

восходящего «до самой чуткой и возвышенной преданности лучшим началам своего народа»¹.

Так, в «Речи о А.С. Пушкине» (1880), посвященной открытию памятника поэту в Москве, И. С. Аксаков называет Пушкина «исторически чувствовавшим человеком» и далее конкретизирует это положение: «Пушкин любил русский народ не отвлеченно, а вместе с той реальной исторической формой, в которую он сложился и в которой живет и действует в мире, - любил прусскую Землю и русское государство, содержа их в своей душе в том тесном любовном союзе, в каком содержит их и душа народа, вопреки всех временных ошибок и уклонений государственной власти»².

Для дальнейшего понимания и изучения пушкинского наследия особое значение имеет программная статья К.Н. Леонтьева «Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л.Н. Толстого»³. Сравнивая произведения Толстого и Пушкина, К.Н. Леонтьев проводит мысль 1) о содержательности художественной формы, 2) которая несет на себе «отпечаток» «веяния» времени у Пушкина («Капитанская дочка») в отличие от Л.Н. Толстого («Война и мир»). Отсюда вытекает положение об историчности поэтики Пушкина. К.Н. Леонтьев описывает и приметы той эпохи, которая определяла характер «веяния» в поэтике Пушкина. «Изящество в простоте и глубине своей сжатости» передает особый «воздух времени и места»⁴, для которого характерно наличие основ, держащих форму, «барельефность» государственного, семейного, душевного пространства жизни; «...в 60-х и 70-х годах все сорвалось с пьедестала, оторвалось от вековых стен прикрепления и помчалось куда-то, смешавшись в борьбе и смятении!»⁵ Именно это качество изменившейся жизни рождает особую поэтику, в которой подробности доминируют над целостностью,

Там же.

² АксаковИ.С. Речь о А.С.Пушкине // АксаковК.С., АксаковИ.С. Литературная
критика. М., 1981. С. 278.

³ Леонтьев К.Н. Анализ, стиль и веяние // Собр. соч.: В 9 т. М., 1912. Т. 8. С. 217-357.

⁴ Там же. С. 244.

⁵ Там же. С. 341.

свойственную Гоголю и Достоевскому и противоположную пушкинскому образу. В этой же статье Леонтьев упоминает и «Горе от ума» А.С. Грибоедова как пьесу, в которой изображаемые недостатки общества не становятся доминирующими в своих подробностях, здесь «луч любви к этой укоряемой, но родной Москве»¹ умеряет теневые стороны, придавая изображаемому «барельефность», передающую «прикрепление к вековым стенам». Именно это качество «прикрепления к вековым стенам», характерное для понимания феномена Дома у Пушкина и Грибоедова, рождает и поэтику его воплощения, тонко и точно почувствованную К.Н. Леонтьевым.

В литературной критике конца XIX - начала XX в. наследие А.С. Пушкина осмысляется большей частью в философско-религиозном аспекте, при этом феномен Дома не является предметом самостоятельного изучения.

Вл. Соловьев несколько сходен со взглядом Белинского на Пушкина в пятой статье «Сочинений Александра Пушкина», развивавшего положение о «чистой художественности» поэта.

Д.С.Мережковский в статье «Пушкин» спорит с таким взглядом и считает, что целостное миросозерцание Пушкина основывается на естественном гармоническом равновесии между «небесным» и «земным», христианским и языческим. Мережковский видит особую заслугу Пушкина в том, что он выразил противоположность между человеком природы и культуры. При этом, говоря о простом, «естественном» человеке (Татьяна), Мережковский не видит освященности его природы, присущей художественному восприятию Пушкина, вследствие чего природа и культура при анализе «Евгения Онегина» у Мережковского оказываются разделенными, но не духовно соединенными².

По-иному осмысляет природу пушкинской гармонии В.В. Розанов. Он видит в ней домостроительное начало, способное созидать не только

¹ Там же. С. 325. Мережковский Д.С. Пушкин // Философские чтения о русской поэзии. СПб., 1896.

домашний, семейный уклад («Возврат к Пушкину» ), но и уклад мировой: «Пушкин есть поэт мирового "лада" - ладности, гармонии и согласия».

Думается, что осмысление Дома как одной из базовых духовных категорий формируется в восприятии В.В. Розанова и в контексте Пушкинского наследия. Уже незадолго до смерти он оставляет свой завет юношеству, близкий пушкинской традиции: «Жизнь есть Дом, а дом должен быть тепел, удобен и кругл. Работай над "круглым домом", и Бог тебя не оставит на небесах. Он не забудет птички, которая вьет гнездо» .

Тема народности в творчестве М.Ю. Лермонтова, разрабатываемая критикой XIX в., в определенной мере связана с феноменом Дома.

В.Г. Белинский считал, что творчество Лермонтова народно вследствие того, что в нем выразился исторический момент русского общества. Образ Печорина воспринимается им как отражение времени, правдивое

художественное обобщение , что отличается от восприятия СП. Шевырева, увидевшего в образе Печорина «один только призрак, отброшенный на нас Западом»⁴.

Потенциальную возможность художественного мира М.Ю. Лермонтова стать народным почувствовал и Гоголь; «в Лермонтове готовился будущий великий живописец русского быта», - писал он в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность».

«Почвенническая» интерпретация творчества М.Ю. Лермонтова проявилась у А.А. Григорьева («Лермонтов и его направление. Крайние грани развития отрицательного взгляда»). Критик опирается на вышеприведенное

Розанов В.В. Возврат к Пушкину // Розанов В.В. Мысли о литературе. М., 1989. С. 326.

² Розанов В.В. Советы юношеству // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2004. С. 488.

Белинский В.Г. «Герой нашего времени». Сочинение М. Лермонтова // Поли. собр. соч. Т. 4. С. 265.

⁴ Шевырев СП. Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова // Шевырев СП. Об отечественной словесности. С. 155.

положение Гоголя и пытается проследить в поэзии М.Ю. Лермонтов прорыв из байронизма к «почве» и связь поэта с народными началами жизни.

В письмах, статьях Достоевского подобная интерпретация взглядов А.А. Григорьева находит свое дальнейшее отражение. В «Дневнике писателя» за 1877 год он дает оценку байронизма Лермонтова, очень близкую к А.А. Григорьеву. Достоевский пишет и о том, что в перспективе путь Лермонтова вывел бы его к народной правде, к постижению вечных народных истин.

О приближении М.Ю. Лермонтова к «почве» писал и В.О. Ключевский¹, явно указывая на духовно-религиозную близость поэта к народному мироощущению. При этом в отличие от А.А. Григорьева и Ф.М. Достоевского Ключевский оценивал обретение лермонтовской поэзией народной почвы как свершившийся факт.

Литературная критика начала XX в. так же, как и в случае с А.С. Пушкиным, рассматривала художественный мир М.Ю. Лермонтова в духовно-религиозном аспекте, несколько отделяя его от исторического времени.

Мотивы «неба» и «земли», пронизанность творчества поэта «демоническим» и «небесным», разлад, дисгармония - в таком контексте восприятия нач. XX в. предстает художественный мир Лермонтова, часто противопоставленный Пушкину (гармония - разлад). При этом Д.С. Мережковский, В.В. Розанов, каждый по-своему, обращают внимание на связь Лермонтова с двумя полюсами мирозданья («землей» и «небом»), которая носит особый, личностный характер.

Мережковский считает, что в поэзии М.Ю. Лермонтова движение с неба на землю, отличающее его художественный мир, связано с обретением нового,

¹ Ключевский В.О. Грусть (Памяти М.Ю.Лермонтова f 15 июля 1841 г.) // Русская мысль. 1891. №7. С. 1-18.

Розанов В.В. «Вечно печальная дуэль» // Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях. М., 1996. С. 287-300; Там же. С.602-604.

отличного от традиционно христианского бытия , упуская из виду, что именно в христианском сознании осуществляется обожение тварной природы человека и небо сопрягается с землей.

В.В. Розанов, в отличие от Мережковского, тонко почувствовал в лермонтовском разладе связь поэта с небом тогда, когда он пребывает на земле: «Он знал тайну выхода из природы - в Бога, из "стихий" к небу, то есть этот 27-летний юноша имел ключ той "гармонии", о которой вечно и смутно говорил Достоевский»².

Для литературной критики XIX - начала XX в. творчество А.С. Грибоедова сводилось к его комедии «Горе от ума». Наиболее противоречивые оценки этого произведения были связаны с пониманием образа Чацкого. Амплитуда его восприятия колеблется от общеизвестной оценки Пушкина, отказывающего Чацкому в уме, до оценки Ап. Григорьева, видевшего в Чацком «героическое лицо нашей литературы»³, и И.А. Гончарова, близкой Ап. Григорьеву.

Наиболее явное и яркое восприятие образа Чацкого в его соотнесенности с темой Дома и пути к нему находим у Достоевского, что проанализировано Н.К. Пиксановым и А.Л. Бемом⁴. В подготовительных материалах к «Бесам» он вкладывает в уста Шатова уничижительную характеристику Чацкого, указывающую на его оторванность от народной почвы. Анализируя эту запись Достоевского, А.Л. Бем обращает внимание и на то, что в образе Чацкого писатель выделяет доброе сердце, а это, в свою очередь, указывает на двойственность восприятия Достоевским этого героя⁵.

¹ МережковскийД.С. М.Ю.Лермонтов. Поэт сверхчеловечества // Русская мысль. 1909. Кн. 3. С. 1-32.

Розанов В.В. «Вечно печальная дуэль». С. 294.

³ Григорьев А.А. «Горе от ума» Грибоедова (по поводу нового издания старой вещи) // Собр. соч. М., 1915. Вып. 5. С. 17.

Пиксанов Н.К. «Горе от ума» в критике и научной литературе // Грибоедов А.С. Поли. собр. соч.: В 3 т. СПб., 1911-1917. Горе от ума. С. 332-333; Бем А.Л. «Горе от ума» в творчестве Достоевского // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов. М., 2004. С. 137— 163.

⁵ Бем А.Л. «Горе от ума» в творчестве Достоевского. С. 142.

Уже с самого начала появления отрывков «Горя от ума» в альманахе «Русская Талия на 1826 год» мнение критики и о самой комедии резко разделилось, но при этом сторонники А.С. Грибоедова (А.А. Бестужев, О.М. Сомов, В.Ф. Одоевский) справедливо отметили богатство языка, яркость типов, бытовых картин, делающих комедию народной. Далее это было развито Гоголем в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность», где он ставил «Горе от ума» в один ряд с Фонвизиным по общенародной значимости, Ап. Григорьевым («Горе от ума» Грибоедова (по поводу нового издания старой вещи)). Последний в связи с «Горем от ума» писал о том, что «художество есть дело серьезное, дело народное» и выводимые герои Грибоедова «комичны пред судом христианского и человечески народного созерцания»¹. Эта оценка критика ставит «Горе от ума» в контекст национальной духовной традиции и намечает дальнейший аспект ее прочтения и изучения.

В связи с изучаемой темой важно отметить наблюдения И.В. Киреевского над комедией.

В 1832 г. в статье «"Горе от ума" - на московском театре»² он выделяет одно из значимых проявлений Дома у Грибоедова. Это качество «пустоты жизни», лишенной «стройно дельного». Отсутствие целостности мировосприятия, отрыв рационального европейского познания от «живых истин» в дальнейшем осознается Киреевским как одно из отличительных свойств человека «новой культуры»³.

Два направления филологии XX в. - историко-культурное и герменевтическое - определили дальнейшее развитие постановки проблемы феноменологического изучения темы Дома и поэтики его воплощения в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова. Благодаря фундаментальным исследованиям Б.В. Томашевского, Г.А. Гуковского, В.М.

¹ Григорьев А.А. «Горе от ума» Грибоедова (по поводу нового издания старой вещи).
С. 9.

² «Европеец». 1832. Ч. 1. № 1. С. 135-144.

³ Киреевский И.В. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 306.

Жирмунского, Б.М. Эйхенбаума, В.Э.Вацуро, Н.К. Пиксанова, Д.Е. Максимова, В.В. Виноградова, Ю.В. Манна, Г.П. Макогоненко, С.А. Фомичева, Н.В. Измайлова и др. ученых стало возможным понимание наследия А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова в широком историко-культурном контексте. Однако в большинстве из них феномен Дома не был специальным предметом изучения.

С.Л. Франк, обращая особое внимание на стихотворения «Два чувства дивно близки нам...», «Гимн пенатам» Пушкина, один из первых ставит проблему онтологии Дома в его творчестве, выделяя при этом «религиозный гуманизм» поэта, дающий сопряжение имманентного с трансцендентным, индивидуального с соборным¹.

Именно этот феномен «домашнего сознания» становится особо значимым не только для Пушкина, но и для Грибоедова и Лермонтова, и восходит к национальной духовной традиции.

Относительно творчества А.С. Пушкина это положение С.Л. Франка находит свое осмысление в исследованиях, посвященных духовному пути художника, что само по себе актуально и значимо для изучения нашей темы. Так, в книге Б.А. Васильева «Духовный путь А.С. Пушкина» также анализируется «Гимн пенатам», при этом выделяется тема внутреннего человека, соотносящаяся с феноменом Дома, и прослеживаются связи с воззрениями Чаадаева².

Более подробное освещение онтологии Дома в творчестве Пушкина содержится в работах И.З. Сурат, С.Г. Бочарова, развивших положения С.Л. Франка. Однако основная тема - построение «внутренней» биографии А.С. Пушкина - не предполагала специального анализа феномена Дома.

Проблема феномена Дома и скитаний ставится и в работах B.C. Непомнящего. Анализируя «Евгения Онегина», он выделяет в творчестве

¹ Франк С.Л. Религиозность Пушкина // Франк С.Л. Этюды о Пушкине. С. 29-31.

² Васильев Б.А. Духовный путь Пушкина. М., 1995. С. 154-158.

³ Сурат И.З., Бочаров С.Г. Пушкин: Краткий очерк жизни и творчества. М., 2002.
С. 118-120; Сурат И.З. Пушкин: биография и лирика. М., 1999.

А.С.Пушкина такой Дом, в котором мир «почвы» освящается миром, «причастным к вечности», связанным с национальной традицией¹.

Тема Дома в творческом пути А.С. Пушкина также намечена в исследованиях Ю.М. Лотмана. Выделяя в феномене Дома пространство, связанное с миром человеческой личности, миром независимой семейной жизни, он, тем не менее, указывает на связь в феномене Дома частного, независимого существования человека с «внутренней жизнью народа». Однако природа этой связи, составляющая феноменальность Дома в творчестве Пушкина, оказывается более «прописанной» в земном пространстве гуманистической модели мира².

Анализ образа «отчего дома» в работе А.И. Иваницкого развивает наметившееся у Ю.М. Лотмана имманентное восприятие феномена Дома.

«Отчий дом» Татьяны определяется как «перекресток ее путей между культурой и почвой», при этом сфера трансцендентной духовной реальности и категория национального уклада, сформированного культом, не учитывается в этих построениях, делающих предметом анализа «потустороннее» у А.С. Пушкина.

Диалектика земного и небесного, определяющая феномен Дома у Пушкина, в исследованиях, касающихся этой темы, не учитывается или учитывается недостаточно. Вследствие этого образ Дома может сводиться или к горизонтальному (А. Большакова³), или к вертикальному (Т.Н. Ходукина⁴) пространству, в то время как B.C. Непомнящим в его работах отмечалось, что для художественного мира А.С. Пушкина характерно пересечение горизонтали вертикалью, что явственно обнаруживает себя в поэтике осеннего пейзажа⁵.

¹ Непомнящий B.C. Поэзия и судьба: Книга о Пушкине. М., 1999. С. 300-302.

² Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1998.
С. 142-143.

Большакова А. Деревня как архетип. От Пушкина до Солженицына // Пушкин и теоретико-литературная мысль. М., 1999. С. 369-394.

⁴ Ходукина Т.Н. Национальный образ мира в поэзии А.С. Пушкина. М., 1999.

⁵ Непомнящий B.C. Поэзия и судьба. С. 397-405.

В работе Е.М. Таборисской образ Дома рассматривается в его эволюции. Исследовательница отмечает его особую значимость в позднем творчестве поэта и приходит к выводу о том, что дом не является замкнутым пространством, он важен своей открытостью миру. «Дом - семейный очаг, воплощенная связь предков и потомков, истории и современности, он - приют дружеского общения, условие и объект творчества и связанной с ним полноты самоосуществления художника»². Как мы видим, в этом описании характерных особенностей феномена Дома названы почти все звенья этой парадигмы, кроме Отечества Небесного, Дома небесного, определившего особую трансцендентность Пушкинского мировосприятия, которая диалектически связана с имманентностью мироощущения художника и составляет, по Франку, сущность его онтологии Дома.

Работ, непосредственно посвященных феномену Дома и национальной духовной традиции, как мы писали выше, не так много. Но некоторые аспекты этой многогранной темы нашли глубокое осмысление в ряде современных литературоведческих исследований.

Так, поставленная Г.П. Федотовым проблема «империи и свободы» в творческом мире А.С. Пушкина³ находит свое дальнейшее развитие и понимание в работах Д.П. Ивинского, В.Д. Сквозникова. В них анализируется «имперское» сознание А.С. Пушкина в его соотношении с идеалами свободы, что обусловило драматизм его восприятия "отеческой державы" в имперский период ее истории.

В ряде современных исследований, непосредственно не связанных с темой «Феномен Дома и отечественная духовная традиция», тем не менее намечены вопросы, актуальные и значимые для развития этой темы.

ТаборисскаяЕ.М. Феномен «самостоянья человека» в лирике А.С.Пушкина. Автореф. дис....д-ра филол. наук. Воронеж, 1997.

² Там же. С. 35.

³ Федотов Г.П. Певец империи и свободы // Пушкин в русской философской критике.
Конец XIX - XX век. М.; СПб., 1990. С. 378-396.

Так, в работах В.И. Тюпы поставлена проблема взаимодействия в творчестве А.С. Пушкина жанров притчи и анекдота, что характерно для поэтики не только Пушкина, но и Грибоедова. При этом В.И. Тюпа, В.Н. Турбин² обращают внимание на мотив притчи о блудном сыне, определивший развитие парадигмы «свобода-странствие-Дом», выделенной особо в нашей работе.

Исследуя национальный духовный идеал в «Евгении Онегине», Т. Глушкова касается проблемы «почвенности» в образе Татьяны, сформировавшей ее духовное устроение³.

В статье С.Г. Бочарова «Петербургское безумие» анализируется феномен духовной раздвоенности человека постпетровского времени, намечена связь между образом Петербурга и «петербургским безумием» - проблема, имеющая непосредственное отношение к судьбе духовного и государственного домов в постпетровском имперском пространстве.

В работах В.А. Котельникова ставится одна из сложных и малоизученных проблем не только относительно Пушкина, но и всей русской литературы. Это преодоление «литературным словом» своей «тварной ограниченности» и стремление к Слову-Логосу⁴. Анализируя творческий мир А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, исследователь поднимает вопрос о поэтике духовного в художественном образе и его связях с образной системой духовных текстов⁵.

Развивая основные положения С.Л. Франка относительно духовного феномена Пушкина, В.А. Котельников выделяет в его поздней поэзии «трансцендентный упор», вызревающий постепенно. Этот же подход исследователь осуществляет и при анализе категории «покоя» у А.С. Пушкина

¹ Тюпа В.И. Аналитика художественного (Введение в литературоведческий анализ). М.,2001. С. 137-153.

Турбин В.Н. Пушкин. Гоголь. Лермонтов, Об изучении литературных жанров. М., 1978. С. 66.

Глушкова Т. Искушение счастьем: национально-духовный идеал в «Евгении Онегине» // Московский пушкинист. М., 2000. Сб. 7. С. 203-251.

⁴ Котельников В.А. О религиозно-нравственном отношении к слову у русских поэтов
// Пушкинская эпоха и христианская культура. СПб., 1994. С. 9-25.

⁵ Котельников В.А. Христианский реализм Пушкина // Там же. Вып. 7. С. 27-33.

и М.Ю. Лермонтова, указывая на связь этого образа в позднем творчестве художников с отечественной духовной культурой¹.

Работ, посвященных непосредственно феномену Дома в его отношении к отечественной духовной традиции в творчестве А.С. Грибоедова и М.Ю.Лермонтова значительно меньше, чем работ, посвященных А.С. Пушкину.

Тем не менее в ряде тех исследований, в которых творчество М.Ю. Лермонтова и А.С. Грибоедова рассматривается в свете общефилософской и этической проблематики, неизбежно встает вопрос о феномене Дома и намечается круг проблем, имеющих непосредственное отношение к теме нашей работы.

Так, С.Н. Дурылиным поставлен вопрос о религиозных истоках поэзии М.Ю. Лермонтова. Им же намечены два противоположных варианта пути лирического «я» в Небесное Отечество через отношение к природе, проанализировано своеобразие отношений человек-природа, носящих напряженно-личностный, не пантеистический характер, прослежена связь между христианской символикой цвета и символикой цветовой гаммы у М.Ю. Лермонтова³.

В статьях архимандрита Константина (Зайцева) анализируется связь между внутренней раздвоенностью лирического «я» и духовным состоянием «расколотого быта» постпетровской эпохи, поднят вопрос о «высокой духовной заданности» поэта и проблеме ее осуществления⁴.

В исследовании В.Ф. Асмуса⁵ отмечено своеобразие мотива «припоминания» у М.Ю. Лермонтова. При этом он указывает на разницу между

¹ Там же. С. 20. ДурылинС.Н. Россия и Лермонтов: (К изучению религиозных истоков русской поэзии) // Христианская мысль. 1916. Кн. 2. С. 137-150; Кн. 3. С. 114-128.

³ ДурылинС.Н. Судьба Лермонтова: (Григорию Алексеевичу Рачинскому) // Рус.
мысль. 1914. Кн. 10. С. 1-30.

⁴ Константин (Зайцев К.И.), архим. Лермонтов (1814-1841) // Константин
(Зайцев К.И.), архим. Чудо русской истории. М., 2000. С. 714-725.

⁵ Асмус В.Ф. Круг идей Лермонтова. С. 83-125.

философией «припоминания» у Платона и Лермонтова. Она определяется восприятием поэтом «идеального как не запредельного», связью трансцендентного с земным, что ложится в основу «храмового» сознания Лермонтова. В той же работе Асмус поднимает вопрос о происхождении этой связи и о проистекающих из нее образах «метаксю» у М.Ю. Лермонтова, составляющих его эстетическую идею. Указанный нами круг лермонтовских идей, намеченный исследователем, непосредственно связан с феноменом Дома в творчестве поэта.

Феномен «срединного сознания» М.Ю. Лермонтова, основанный на связи «трансцендентного с земным» (Асмус), находит свое осмысление в работах В.В.Афанасьева¹, в частности - в его понимании восприятия М.Ю.Лермонтовым смерти уже в раннем поэтическом творчестве. Исследователь отмечает своеобразие этой темы, заключающееся в не характерной для романтизма связи земли и неба, смерти и жизни, соотносимой с новозаветным мироощущением.

В статье Ю.М. Лотмана также затрагивается проблема, намеченная Асмусом, но «срединность» мировосприятия художника исследователь связывает со своеобразным положением России между Востоком и Западом .

Образ дома как храма души и выделение «храмового» сознания и соответствующей цветовой поэтики в поэзии М.Ю. Лермонтова исследуется в работе Н.А. Резник .

В исследованиях СВ. Ломинадзе, Д.Е.Максимова, Ю.В.Манна, Т.Т. Уразаевой выделен образ пути лирического «я», связанный с темой обретения Отечества, прослежены связи с философским и историко-культурным контекстом эпохи, выделяется круг образов-символов, связанных с парадигмой странствие-Дом.

' Афанасьев В.В. Лермонтов. М, 1991.

² Лотман Ю.М. «Фаталист» и проблема Востока и Запада в творчестве Лермонтова //
Лотман Ю.М. О русской литературе. С. 605-621.

³ Резник Н.А. Цветовая символика в лирике М.Ю. Лермонтова в русле традиций
православия // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997. С. 281-287.

В статье В.Н. Турбина тема пути «вписана» в новозаветный контекст и соотносится с притчей о блудном сыне. Отечество земное, семья, сыновство рассматриваются в духовно-символическом аспекте, в результате чего намечаются сложные диалогические отношения между лирическим «я» и Домом земным и небесным¹.

Диалектика «я» и народа, «я» и «других», связанная с проблемой обретения Дома, прослеживается в работах Д.Е. Максимова , И.З. Сермана .

В связи с этим интересны наблюдения Л.В. Пумпянского⁴, С.Н. Дурылина⁵ над изменением стиля М.Ю. Лермонтова, стремящегося преодолеть неточность, связанную с субъективностью переживаний, и обрести видение объекта.

В книге А.И. Чичерина исследователь отмечает такое восприятие природы у позднего Лермонтова, которое определяется его неэгоистическим постижением «других», что само по себе является значимой вехой на пути к Дому.

В работе А.И. Журавлевой⁷ прослеживается, как в связи с этим качественно новым восприятием мира меняется образная система художника, происходит определенная трансформация романтических жанров.

Среди многочисленных работ, посвященных художественному миру А.С. Грибоедова, особо важными для раскрытия феномена Дома в его творчестве нам представляются те исследования, в которых признается а) сложность и многозначность его образной системы; б) анализируется

Турбин В.Н. «Ужасная судьба отца и сына...»: к проблематике поэзии М.Ю. Лермонтова // Турбин В.Н. Незадолго до Водолея. М., 1994. С. 123-155.

² Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. М.; Л., 1964.

³ СерманИ.З. Михаил Лермонтов. Жизнь в литературе. 1836-1841. М., 2003. С. 138-
154.

⁴ Пумпянский Л.В. Стиховая речь Лермонтова // Литературное наследство. Т. 43-44.
М., 1941. С. 389-424.

⁵ Дурылин С.Н. На путях к реализму // Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова:
Исследования и материалы. Сб. 1. М., 1941. С. 163-251.

⁶ Чичерин А.В. Очерки по истории русского литературного стиля. С. 386-387.

⁷ Журавлева А.И. Лермонтов в русской литературе: проблемы поэтики. М., 2002.

философская проблематика автора; в) прослеживаются связи философии, эстетики и этики Грибоедова с отечественной духовной традицией.

Так, уже в исследованиях Н.К. Пиксанова¹ поднимался вопрос о неоднозначности отношения А.С. Грибоедова к проблеме декабризма, что становится одной из причин сложности его комедии.

В книге А.А. Лебедева представлена одна из попыток анализа природы многозначности «Горя от ума», для чего определяется характер дистанции между автором и Чацким, анализируется отношение А.С. Грибоедова к проблеме государственного служения, вследствие чего образ автора комедии предстает в нетрадиционном аспекте - служащего дипломата, показывающего неслужащих соотечественников.

Многозначность и «многослойность» «Горя от ума» становится объектом исследования в работах И.П. Смирнова («'Торе от ума" и "Бесы"»³), И.Н. Медведевой⁴. В последней всесторонне прослеживаются связи образа «странника» Чацкого с романтическим образом «странника» Чайльд-Гарольда.

В статье Л.А. Степанова «Эстетика А.С. Грибоедова» анализируется связь эстетики А.С. Грибоедова с его духовным миром и обращается внимание на понимание им категории «возвышенного», которая соотносима с национальной духовной традицией⁵. Исследователь выделяет следующую доминанту творческого мира автора: «Уклонение человека, народа, истории и человечества от нравственно высокого и эстетически совершенного - предмет его постоянных размышлений»⁶.

Пиксанов Н.К. Грибоедов: Исследования и характеристики. Л., 1934.

² Лебедев А.А. Грибоедов: Факты и гипотезы, М., 1980.

³ Смирнов И.П. «Горе от ума» и «Бесы» // А.С. Грибоедов. Творчество. Биография.
Традиции. Л., 1977. С. 99-108.

Медведева И.Н. «Горе от ума» // Медведева И.Н. «Горе от ума»; Макогоненко Г.П. «Евгений Онегин» А.С. Пушкина. М., 1971. С. 62-66.

⁵ Степанов Л.А. Эстетика Грибоедова // А.С. Грибоедов: Хмелитский сборник.
Смоленск, 1998. С. 9-50.

⁶ Там же. С. 22.

Именно это обстоятельство обусловливает определенную «жанровую стратегию» «Горя от ума», в которой показано уклонение общего российского Дома от «нравственно высокого».

В работе Ю.П. Фесенко предпринята попытка анализа жанрового своеобразия комедии с точки зрения соединения в ней религиозно-этического начала, выраженного через «миф», и антимифа¹.

В книге А.В.Моторина анализируется связь духовного мира Грибоедова с философско-религиозными течениями его эпохи, отмечается, что «миропонимание А.С. Грибоедова приближалось к христианству постепенно, с отступлениями, с некоторым опережением на уровне художественного сознания»².

В работе А.В. Моторина предпринята одна из первых попыток освещения духовного пути не только А.С. Грибоедова, но и русской словесности первой половины XIX в., в связи с чем исследователь подходит к теме притчи о блудном сыне, особо значимой для данного предмета исследования.

Здесь же дан один из вариантов интерпретации «Горя от ума» через прочтение текста в христианском контексте. Образ Софьи трактуется через образ «Софии, Премудрости Божией», что создает соответствующую парадигму. Близкое к этому понимание комедии содержится в работах А.А. Белого³, A.M. Баженова⁴.

В статье О.Б.Лебедевой «Мотивы и образы Священного Писания...»⁵ Чацкий, напротив, трактуется как лицо, явившееся в дом Фамусова «по

Фесенко Ю.П. Личность-народ-история в «Борисе Годунове» и в «Горе от ума» // А.С. Грибоедов: Хмелитский сборник. Смоленск, 1998. С. 85-90.

² МоторинА.В. Духовные направления в русской словесности первой половины XIX века. СПб.; Новгород, 1998. С. 115.

Белый А.А. Осмеяние смеха: взгляд на «Горе от ума» через плечо Пушкина // Московский пушкинист. Сб. 8. М, 2000. С. 221-265.

⁴ Баженов A.M. К тайне «Горя»: идеи и образы комедии «Горе от ума» // Лит. в школе. 1996. № 4. С. 24-35; № 5. С. 46-52; 1997. № 2. С. 18-25.

Лебедева О.Б. Мотивы и образы Священного Писания в структуре комедии «Горе от ума» // А.С. Грибоедов: Хмелитский сборник. Смоленск, 1998. Вып. 1. С. 123-159.

высшему повелению». Этому тезису подчинена дальнейшая интерпретация комедии.

Разнообразие прочтений художественного наследия А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова является свидетельством определенного этапа развития филологических исследований, направленных на постижение понимания художественного текста в системе «далеких контекстов», раскрывающих разнообразие заложенного в нем спектра значений, что определяет сложность и актуальность исследования феномена Дома в творчестве названных художников.

Апробация. Основные положения исследования были апробированы на Международных Рождественских чтениях (Москва, 1995, 2005, 2006 гг.), научных конференциях Психологического института РАО (1999, 2004 гг.), научных конференциях Тольяттинского государственного университета (2002, 2003,2004 гг.), Пушкинского института и нашли свое отражение в книгах:

А.С. Грибоедов. «Горе от ума»: «странная» комедия «странного» сочинителя / Авт.-сост. Т.И. Радомская. М., 2004 г.;

Радомская Т.Н. Обретение Отечества: русская словесность первой половины XIX в. М., 2004;

Марина Цветаева: «Берегите Гнездо и Дом»: страницы русского лихолетья в творчестве поэта / Авт.-сост. Т.И. Радомская. М., 2005;

Радомская Т.И. Дом и Отечество в русской классической литературе первой трети XIX в. Опыт духовного, семейного, государственного устроения: Монография. М., 2006. и ряде статей.

На основе учебного пособия «Обретение Отечества...» соискателем в течение ряда лет (2004-2006) проводятся научно-методические семинары для преподавателей гимназий, в том числе и Центрального региона России, разработан и читается авторский курс лекций «Обретение Дома в русской литературе» в Современной гуманитарной академии (г. Москва); основные

положения и выводы исследования отражены в авторских учебных курсах «Русская словесность», читанных в Московской городской учительской семинарии, московских гимназиях (1995-2005 гг.). Положения, выносимые на защиту:

- освоение традиции древнерусской книжности у А.С. Грибоедова,
А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, проявляющееся в синтезе пространства
социального, природного, душевного и в подчинении его сакральности;

-формирование восприятия Дома через парадигмы «ум-странствие-Дом» (Грибоедов); «свобода-странствие-Дом» (Пушкин, Лермонтов), художественно выраженного образом пути, восходящего к притче о блудном сыне;

- организация временных и пространственных координат в модели Дома
по принципу сопряжения временного с Вечным, земного с небесным,
формирующего единство индивидуального и национального;

-сакрализация мира («земства») и государственной власти («царства») как определение феномена Дома в древнерусском национальном сознании. Опыт реализации собственной модели Дома А.С. Грибоедовым и А.С. Пушкиным; формирование диалектического единства индивидуального и национального в «отеческой державе», возможное обретение гармонии между индивидуальным и имперским, национальным и имперским (А.С. Пушкин);

-устроение духовного Дома личности как образа, стремящегося эмпирическое и случайное подчинить данной ей онтологической сущности;

- трансформация в творчестве М.Ю. Лермонтова диалектики земного и
небесного в их антиномию в образах «расколотого», «пустого» Дома и Дома в
Вечности; нераздельность и неслиянность земли и неба как характерная
особенность Дома;

-изображение духовной заданности (ноумена явления) в его реальной данности (феномене), сакральности человека и мира в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова как художественное

решение и индивидуально-авторская реализация традиционных эстетических принципов духовной литературы, древнерусского духовного искусства, древнерусской книжной традиции (обращение к принципу обратной перспективы, композиция предстояния, особая роль света в построении образа, актуализация жанровых особенностей летописи, притчи и др.).

Достоверность и обоснованность выводов и результатов исследования обеспечены четкостью исходных методологических и теоретических позиций, применением методов, адекватных объекту, предмету, цели и задачам исследования. Достоверность выводов исследования подтверждена результатами личной практической деятельности соискателя, работавшего на разных этапах исследования в образовательных научных структурах.

Структура работы определяется целями, задачами исследования.

Работа состоит из Введения, трех глав и Заключения.

Первая глава посвящена истории формирования понятия «Дом». Оно определяется развитием древнерусской книжной традиции и национальной духовной культуры и является особо значимым для его художественного восприятия в литературе «нового времени».

Вторая глава посвящена феномену Дома в творчестве А.С. Грибоедова. При этом «Горе от ума» рассматривается в контексте всего творческого пути автора, обращается внимание и на неосуществленные авторские замыслы, дневниковые записи, анализируются поздние произведения Грибоедова в контексте его духовного пути, прослеживается связь его художественного мира с древнерусской культурной традицией.

Третья глава посвящена феномену Дома в творчестве А.С. Пушкина. Здесь прослеживается, как темы и мотивы, намеченные уже у Грибоедова, находят свое дальнейшее развитие в художественном мире Пушкина.

Четвертая глава посвящена феномену Дома в творчестве М.Ю. Лермонтова. При этом обращается внимание на своеобразие трансформации тем и мотивов А.С. Грибоедова и А.С. Пушкина, в связи с чем в

художественном мире поэта образ храма (дома) души развивается более интенсивно, чем образ «отеческой державы», что формирует определенный мотивныи комплекс.

Семья в феномене Дома в литературе XVI-XVII вв

Если в литературе XI-XV вв. тема семьи была органичной частью темы «русского мира» и не выделялась отдельно, то к XVI в. в национальном Доме семейный дом осмысляется как особо значимая единица. Это находит отражение в непосредственном обращении к семейной теме уже в «Повести о Петре и Февронии Муромских» Ермолая-Еразма.

Симптоматично то, что в середине XVI в. в литературе «государственного устроения» (Лихачев1) тема семьи занимает свое определенное место. Это время становления единого Русского централизованного государства, в котором литература должна отразить накопленный за века положительный опыт предков, «она становится изображением неких идеалов, господствовавших в жизни, глашатаем жизненных ценностей, устроителем единого распорядка и уклада жизни»2.

Семья как часть общего государственного дома - этой теме посвящен Домострой. В нем семейный уклад осмысляется как «микроуниверсум», отражающий законы «макроуниверсума», подчиненные Божественному домостроительству.

Домострой развил принципы устроения национального Дома, характерные для Древней Руси, относительно пространства семейного Дома. Именно здесь с наибольшей наглядностью проявил себя «трехчленный космос русской жизни - "святость" (священство), "царство" и "земство", в которой доминирующее положение занимает первый член» . Поэтому в «Домострое» показаны такие идеалы семейного домостроения, которые помогают осуществить «переход» от земного Дома в небесные дворы и обители («в рай войти»).

Для такого «перехода» значима земная «остановка» как приготовление к небесному пути, поэтому поэтика Дома, отраженного в Домострое, характеризуется диалектикой движения, устремленного вверх, и определенной статикой, связанной с устроением земного дома. «Книга, называемая Домостроем...» тематически состоит из трех частей. Это поучение о «духовном строении» (гл. 1-15), «наказ о мирском строении» (гл. 16-29), наказ «о домовнем строении» (гл. 30-63).

Первая часть посвящена устроению внутреннего дома души - образ, постоянно встречающийся в древнерусской литературе. Душа человека, должная устрояться по законам Божественного домостроительства, ассоциативно связывается в древнерусской литературе с образом «тайного храма сердца» («Повесть о Николе Заразском»), дома, что восходит, в частности, к новозаветной традиции.

В «Домострое» принципы созидания семейного дома начинаются с принципов устроения дома духовного. Это отразилось и в композиции памятника, имеющего свою архитектонику, соответствующую этапам «построения» Дома. Здесь в начале как бы закладывается его духовный фундамент, на котором будет воздвигнуто все здание.

В изложении принципов домостроения души также отмечается иерархичная последовательность: речь идет от общего - как и во что верить - к более конкретному - как свое верование реализовать в земной жизни. Поэтому сначала излагаются догматы веры («Како християном вЪровати во святую Троицу и Пречистую Богородицу и Кресту Христову, и святым небесным бесплотным силам, и ВСБМ святым, и честным и святым мощам и поклонятись им»1), а потом указывается, как можно на земле жить с Богом («Како тайнам Божиим причащатись и вЪровати воскресению мертвыхъ, и Страшнаго Суда чаяти и касатися всякой святыни» ). Такое двуединство духовных принципов и их реализации в повседневной земной практике пронизывает весь «Домострой».

В этом книжном памятнике предпринята попытка зафиксировать идеальный опыт устроения небесного в земном, то, что вообще является одной из отличительных особенностей древнерусского национального уклада и составляет сущность Дома.

Поэтому повествование о духовном строении пронизано конкретными деталями и культа, и быта. Эти детали в разной мере обладают общим качеством сакральности, пронизывающей все «этажи» Дома.

Так, когда говорится о таинстве Причастия, автор не упускает из своего повествования ни единой «материальной» детали, так как здесь все освящено и все важно.

«Аще когда приочистив себе духовно, в чистой совести с молитвою и с молением цЪловати животворящий крестъ и святыи честный образы чюдотворные многоіГБлебньїя мощи, по молении перекрестяся поцеловати, духъ в себе удержавъ, а губъ не разъваючи. А благоволить Богъ кому, причасьтитися Божественныхъ Христовыхъ тайнъ, ино лжицею от иерея приймати во уста опасно (осторожно), губами не сверкати, руїгЬ имети персемъ согбени крестаобразно, а дора и просфира и всякая святая вкушати бережно, крохи на землю не уронити, а зубами просфиры не кусати... невелики кусочки класти в рот...»1

Общие типологические черты противоположных систем «ума» как характерная особенность феномена Дома

Феномен Дома в комедии «Горе от ума» непосредственно представлен через образ дома Фамусова, который определяется, в первую очередь, его хозяевами и «странником» Чацким, чье странствие также обусловлено наличием или отсутствием Дома.

В отличие от рокайльных драматургических опытов автора образ Дома в «Горе от ума» не имеет замкнутости дома-«раковины», наоборот, Грибоедов «вписывает» его в особое географическое и временное пространство. С.А. Фомичев отмечает, что оно расширяется в комедии по месту и времени: «Неизмеримо расширяют пространство комедии и постоянно возникающие в ней элементы картины России с ее просторами, повседневной жизнью, специфическими чертами ее областей» . «Формально соблюдая «единство времени», драматург лишь добивается концентрации сценического действия... день этот предстает в произведении мгновением эпохи»2.

Из этих наблюдений над поэтикой комедии очевидно, что дом Фамусова представляет собой не только сценическую площадку, не только «грибоедовскую Москву», в которой запечатлены типичные картины нравов того времени3.

Дом Фамусова «вписан» в высокий контекст художественного мира Грибоедова, восходящий к древнерусской духовной традиции. Так же как и в древнерусской литературе, здесь временное осмысляется в перспективе вечного. Отсюда то «движение» автора в пространстве и времени, черты которого нами были уже отмечены в его «Путевых заметках». В «Горе от ума» расширяются географические и временные границы дома. Здесь связь не только с екатерининским временем, связь не только с разными уголками России, по которым странствует Чацкий или куда относят действие другие внесценические персонажи.

Как мы уже писали выше, образ дома Фамусова имеет свой духовный подтекст, восходящий к притче о блудном сыне, некоторым образам Книги пророка Исайи и к «Слову о премудрости», также построенному на сюжетных ходах и образах притчи о блудном сыне.

«Грибоедовская Москва» представляет собой такой феномен Дома, в котором временное осмысляется в контексте вечного, и эти духовные ориентиры не только составляют подтекст комедии, но и реализуют себя непосредственно в парадигме «ум-странствие-Дом», отразившейся и в древнерусской книжной традиции («Слово о премудрости»), и в элементах пути «странника» Чацкого: уход из Дома в поисках «ума», стремление к Отечеству, возвращение.

Так же как и в древнерусской средневековой литературе, явление рассматривается через взгляд «оттуда», по принципу «обратной перспективы», который наиболее наглядно проявляет свою поэтику в православной иконе. Именно относительно нее эта категория была разработана о. Павлом Флоренским1.

С этой точки «отсчета» в образе Дома в «Горе от ума» показан характерный конфликт того времени, который «поставлен» перед Вечностью, что рождает сложность и «многослойность» феномена Дома. Действительно, в доме Фамусова запечатлен конфликт 1820-х гг. между «веком нынешним» и «веком минувшим» - декабристски настроенными кругами дворянства и его консервативными представителями, конфликт, который через год после написания пьесы разрешится трагическими событиями на Сенатской площади. Дом Фамусова разобщен и «расколот», что отражает существующую историческую реальность. Более того, Грибоедов показывает Дом, потерявший нравственный фундамент, здесь принципы домостроения основываются на пустом и ложном. Именно поэтому к пустоте стремится «повторяющий» Репетилов, как писал о нем Гоголь, «рыцарь пустоты во всех ее отношениях»2.

Эти характерные особенности дома Фамусова, наиболее очевидно проявившие себя в конфликте двух систем ума (Чацкий-Фамусов, фамусовское общество), действительно, делают день в доме Фамусова «мгновением эпохи», но оно включено характером своей образной системы, сюжетными ходами в глубокую историческую перспективу и связано с событиями Ветхого и Нового Завета. Такой историзм мышления был свойственен древнерусской литературе, к памятникам которой обращался Грибоедов.

Образы опустошенного, «расколотого» дома, блуждающего странника, посрамленной мудрости, не могущей построить дом (антитеза Софии, Премудрости Божией) - все это помимо историко-политического и социального значения имеет значение духовное, восходящее к образам Священного Писания.

Сам конфликт «века нынешнего» и «века минувшего» (как понимает его один из его участников, Чацкий) поставлен и осмыслен автором через определенную дистанцию объективности, но не отстраненности, так как Грибоедов изображает близкий ему мир, с которым он связан кровными узами. Нам представляется значимым письмо матери драматурга Н.Ф. Грибоедовой к сыну от конца июля - августа 28, 1818 г.: «...прямотой и честностью не выслужишься, а лучше делай как твой родственник такой-то, который подлец, как ты знаешь, и все вперед идет; а как же иначе? ведь сам Бог, коему мы докучаем молитвами, любит, чтоб перед ним мы беспрестанно кувырк да кувырк»1. В нем поднята тема «кувырканья», которая трансформируется в мотив падения (Максима Петровича) в комедии, тема, пронизывающая не только художественное пространство Дома в «Горе от ума», но и семейное пространство самого автора произведения.

Но при этом точка отсчета Грибоедова (духовно-нравственная, эстетическая) определена идеалами «старины святой», которую он изучает детально и глубоко, о чем свидетельствует хотя бы круг чтения Грибоедова, а позже выписки «Desiderata». «Старина святая» формирует не только любовь к внешней стороне уклада («величавой одежде»), но и к ее духовному содержанию. Оно может быть определено для Грибоедова как земное странствие к Отечеству Небесному через служение Отечеству земному. Феномен Дома в авторском сознании характеризуется неразрывной связью между домом-семьей - домом-Отечеством - домом-престолом «Создавшего миры и лета», восходящей к древнерусским принципам домостроения.

Одновременно с написанием «Горя от ума» Грибоедов размышляет над трагедией о князе Федоре Рязанском, который, будучи послом, был злодейски убит Батыем. В 1823 г. он перекладывает 151 псалом «Давид», где псалмопевец рассказывает о своем служении народу, Отечеству, вдохновленном Духом Господним. «Дух Божий» «почил» именно на нем, «юнейшем» и «не славном». Поэтому он волею Божией был призван выйти на битву с иноплеменниками и «стыд Отечества» превратить в славу (II, 221-222).

Диалектика индивидуального и общенационального: «наследственная берлога» и «отеческая держава» в феномене Дома

Формирование модели Дома в сознании поэта связывается и с внешней переориентацией его географического местоположения. Соответственно этому Пушкиным осваивается пейзаж северорусский, который теперь является составной частью его Дома и противопоставлен экзотическому, южному пейзажу, что декларирует сам поэт в «Отрывках из путешествия Онегина».

«Пустыни, волн края жемчужны» и «брега Тавриды» (VI, 199-200) отнесены в прошлое, в «ту пору». В настоящем образ Дома оказывается непосредственно связан с «иными картинами» («Иные нужны мне картины...», VI, 200).

Если раньше воспевалась яркая южная природа, то теперь поэт осваивает национальный пейзаж. Образ русской зимы имеет здесь особое значение. Если Грибоедов воспринимал снег, «снеговую пустыню» как нечто сковывающее живое, закрывающее его своим мертвенным покровом, то Пушкин согрел теплом жизни картину русской зимы, «одушевил» ее, подобно тем «одушевленным полям», которые он увидел в пейзаже «Тавриды».

В «Зимней дороге», «Бесах» зимний пейзаж дан через образ дороги, не выводящей к Дому («Бесы»), или просто дороги бесконечной, «скучной», далекой от «огня», «хаты» («Зимняя дорога», III, 42). Последний образ в определенной степени напоминает ту дорогу, которую описывает Грибоедов в «Горе от ума»:

Куда ни взглянешь,

Все та же гладь и степь и пусто и мертво.

В стихотворении «Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю...» намечается уже иная картина зимнего пейзажа, развитая далее в «Зимнем утре». В первом стихотворении, написанном Пушкиным по возвращении с Кавказа в Тверской губернии, поэт «привыкает» к деревне, Северу, обживает то место, которое является его Отечеством, Домом.

Хронотоп дороги сменяется хронотопом деревни, где время течет медленно, «стих вяло тянется, холодный и туманный» (III, 181), тоска заполняет собой пространство дома, «печального селенья». Примечательна здесь следующая деталь, указующая на особенности феномена Дома в данном стихотворении: «Свеча темно горит» (III, 181). Физический свет (свет свечи) не может преобразить состояние этого места. В последней части все меняется: дом оживает, наполняется звуками, движением, по-иному воспринимается вой вьюги и общая картина снега, холода, метели озаряется и согревается: И дева в сумерки выходит на крыльцо: Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо! Но бури севера не вредны русской розе. Как жарко поцелуй пылает на морозе! Как дева русская свежа в пыли снегов!

(III, 182) В этой зарисовке показано особое пространство, в котором жар, тепло (жаркий поцелуй) соседствуют со свежестью, вьюгой и свеченьем снега (пыль снегов). Соединение тепла и света создает образ особого огня, преобразившего Дом. В стихотворении это преображение мотивировано вполне реалистически приездом двух белокурых «сестриц».

Однако в «Зимнем утре» показан подобный процесс преображения Дома, и источник таких изменений дан не через внешний повод (приезд гостей), а через образ Света, озарившего дом. При этом предметность мышления поэта создает образ-символ, в котором присутствует конкретная область значений: зимним утром солнце осветило комнату. Но этим смыслом «Зимнее утро» не исчерпывается. Образ комнаты и зимнего пейзажа, освещенного светом, указывает на то, что больше своей земной данности и не может быть объяснимо ею (изменением погоды или приездом гостей). «Бытие, которое больше самого себя», - таково одно из определений символа. «Символ - это нечто являющее собою то, что не есть он сам, больше его и однако существенно через него объясняющееся... Символ есть такая сущность, энергия которой, сращенная или, точнее, срастворенная с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении сущности, несет таким образом в себе эту последнюю», -определяет в «Мысли и языке» о. Павел Флоренский духовную сущность образа-символа1.

Именно такую картину бытия прозревает Пушкин в феномене комнаты, Дома, русского зимнего утра. Она выражается формулой-образом: «Вся комната янтарным блеском озарена» (III, 183). «Вечор» злилась вьюга, «вечор» был тот свет луны, который не может победить тьму, подобно темному свету свечи («Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю...»). Все это осталось в прошлом, потому что увиден тот свет, который способен преобразить Дом. Образы нетленной блистающей красы, «вечных лучей» определяют духовный контекст образа Света в художественном мире Пушкина. В «Зимнем утре» он конкретизируется через такие детали, как «янтарный блеск», холод света («мороз и солнце»). Последний спектр значений был уже намечен в предыдущем стихотворении.

Янтарный блеск, указующий на желтый цвет и одновременно свет, ассоциативно связан с образом тепла горящей янтарной (желтой) свечи, а холод, свет как бы нейтрализуют физический жар, создавая картину «вечных лучей», сияющих не физическим огнем, и потому не обжигающих, подобно тому огню, который описывается игуменом Даниилом.

Рисуя конкретную земную реальность, Пушкин духовно и художественно точно запечатлел то, что скрыто за ней, и то, что комнату и усадьбу превращает в живой, озаренный Светом Дом. Он воспринял и словесно отразил образ-символ такого Света, который восходит к образам церковного искусства, книжной традиции. Так, например, в акафисте преп. Серафиму Саровскому, составленном по классическому канону архимандритом Серафимом (Чичаговым), впоследствии митрополитом, священномучеником Российским, «через имя "Серафим" развивается смысловая связь между образами пламени, "Солнцем Правды" и Света: "...явился бо еси воистину ангел на земли и во плоти серафим, яко луч пресветлый Вечнаго Солнца Правды, просветися житие твое". Здесь значение слова-имени, его логос развивает смысловой ряд, выявляя в житии преподобного Серафима его огненное и одновременно светлое служение Господу»1.

В «Акафисте...» Свет преображает огонь, придавая ему качество нетелесности. В «Зимнем утре» мороз, снег нейтрализуют жар «янтарного блеска», убирая его земную фактурность.

В стихотворениях «Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю...» и «Зимнем утре» создается не только физический, но и духовный пейзаж и, в частности, это свойство проявилось в образах-оксюморонах темно горящей свечи и прозрачно чернеющего леса. Здесь запечатлен тот Дом, в котором действуют не только физические законы: свеча горит темно, а черный лес, озаренный «вечными лучами», становится прозрачным. Это пространство того мира, который является Домом уже не только одушевленным («гуманистической» ценностью), но и одухотворенным. Именно в этом смысле можно говорить об «имманентном присутствии божественного начала» в феномене Дома.

Своеобразие диалектики земного и небесного в развитии феномена Дома

В художественном мире Лермонтова явственно отразились социальные, духовно-нравственные коллизии эпохи, что проявилось и в теме странничества, развиваемой автором на протяжении всего творческого пути.

Она определяла творчество Грибоедова, Пушкина; жанр путешествий -характерный жанр декабристской прозы ; еще раньше, ближайшим образом для поколения Грибоедова тема странничества «была связана с именем Радищева, с одной стороны, с именем Карамзина - с другой» .

Потерянность путей к дому в конце 1820-х - 1830-х гг. ощущается в «Философических письмах» Чаадаева. В первом письме он пишет:

«Мы все имеем вид путешественников, ни у кого нет определенной сферы существования, ни для чего не выработано хороших привычек, ни для чего нет правил; нет даже домашнего очага; нет ничего, что привязывало бы, что пробуждало бы в нас симпатию или любовь, ничего прочного, ничего постоянного; все протекает, все уходит, не оставляя следа ни вне, ни внутри нас. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками, и даже больше, нежели те кочевники, которые пасут свои стада в наших степях, ибо они сильнее привязаны к своим пустыням, чем мы к нашим городам»3.

В «бездомном», «странническом» художественном мире Лермонтова тема Дома, может быть, еще и поэтому заявлена уже в юношеской лирике. Это объясняется и тем, что феномен Дома связывается у поэта так же, как у Грибоедова и Пушкина, с темой пути, причем романтический мотив разочарованного, «гонимого миром странника» («Нет, я не Байрон, я другой...») характерен для его траектории. Неслучайно Лермонтов ощущал связь своего художественного мира с художественным миром комедии «Горе от ума», что отразилось, как известно, в «Странном человеке», «Маскараде»2. Образ Чацкого, задавшего последующему поколению определенный характер пути «(Вон из Москвы!»), корреспондирует с лирическим «я» поэта там, где он ориентирует себя на романтическую традицию странничества.

В реальной действительности, а следовательно, и у себя на Родине, он не может найти себе место, оставаясь для всех чужим, при этом странничество воспринимается как знак избранничества («другой, неведомый избранник»). Образы лорда Байрона и Наполеона, соответствующие такому романтическому комплексу, получают свое воплощение в художественном мире Лермонтова. Исключительная, не понятая миром личность, потерявшая свое Отечество, -именно таким предстает Наполеон в «Воздушном корабле»; одинокий и великий в своем одиночестве, так как оно осмысляется как знак избранничества, запечатлен он в юношеском стихотворении «Наполеон» (1829).

В 1829 г. в «К Д...ву» поэт пишет:

Я пробегал страны России,

Как бедный странник меж людей.

Россия воспринимается здесь как некое географическое место, имеющее свои стороны, «страны», но не как Дом. Отчуждение от нее, проявляющее себя в ее восприятии, психологически мотивирует образ второй строки - «бедного странника меж людей».

Однако «из литературы, из романтического канона Лермонтов прорвался первый в России к высочайшей религиозной проблеме - о конечных судьбах Добра и Зла»1, - отмечает С.Н. Дурылин, и этот прорыв определил и своеобразие развития темы Дома.

В «Нет, я не Байрон, я другой...» наряду с его явным романтическим мироощущением соотнесенность лирического «я» с образом Байрона имеет особый характер. Поэт понимает, что он «другой», иной, чем Байрон, и эта инакость связана с феноменом «русской души». Она же определяет и развитие темы Дома уже в юношеских произведениях Лермонтова.

Наряду с романтической парадигмой и внутри романтической парадигмы странствия в художественном мире поэта прорывается иное восприятие своего пути и Дома. В.Н.Турбин наметил в творчестве Лермонтова тему, мало исследованную в литературоведении. Это тема сыновства в ее не только кровно-родственном, но и духовном значении:

«Сын отца своего, родного отца... Сын Всевышнего Бога, то смиренно приемлющий мир, то бунтующий, ропщущий ... А меж Богом и здешним, земным отцом пролегают отчизна, отечество»2.

Позиция сына ощутима по отношению к старшему, что проявляется в признании «права седины», самом мотиве седины, присущем поэзии Лермонтова; «слово "Отчизна", как в автографе называлось стихотворение "Родина", ставит уроженца страны в положение сына со всеми выводимыми отсюда возможностями», - отмечает В.Н. Турбин3.

Добавим, что слово «Отечество» также особо значимо для творческого мира Лермонтова: изначально эпиграфом к «Мцыри» было: «On n a qu une seule patrie» («У каждого есть только одно отечество», IV, 355).

«Тема потерянного отца намечает и мотив блудного сына, под отеческий кров не вернувшегося ("Листок")»4. Сын, оставленный отцом и матерью и потерявший Дом, - один из значимых, но далеко не всегда явно звучащих мотивов творчества Лермонтова. Он имеет биографическую основу: ранняя смерть матери, разлука с отцом, затем и его смерть. Но русскому романтизму свойственно «переключение частного и индивидуального на уровень универсального и всемирного»1, и такое «переключение» наблюдается и в теме потерянного семейного дома у Лермонтова.

Стихотворение «Ужасная судьба отца и сына...» (1831), написанное в жанре элегии, непосредственно связано со смертью отца. В нем отразились биографические реалии - семейные раздоры, разлучившие отца с сыном. Но это частное, конкретное получает свое духовное осмысление и воплощение, что особенно очевидно в стихотворении «Я видел тень блаженства; но вполне...» (1831). Здесь звучит та же тема - потеря отца, но лишенная каких-либо земных примет и конкретных ситуаций; умерший отец видится уже ушедшим на небеса, и к нему ищет пути сын:

0 мой отец! где ты? где мне найти

Твой гордый дух, бродящий в небесах?

В твой мир ведут столь разные пути,

Что избирать мешает тайный страх.

Похожие диссертации на Феномен дома и поэтика его воплощения в русской литературе первой трети XIX века : А.С. Грибоедов, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов

Проза М. С. Жуковой: женский мир и женское мировидение в русской литературе второй трети XIX векаАфанасьева Юлия Юрьевна

Комбинированная поэма в русской литературе первой трети XIX векаБагров, Юрий Дмитриевич

Рецепция творчества Э.Т.А. Гофмана в русской литературе первой трети XIX векаГолова Ксения Вячеславовна

Жанр новеллы в русской литературе первой трети XIX векаБарыкина Алла Викторовна

Садово-парковый топос в русской литературе первой трети XIX векаСахарова Елена Викторовна

Концепция личности в русской литературе первой трети XIX века в свете христианской аксиологииЖилина, Наталья Павловна

Жанр путевых записок в русской литературе первой трети XIX века : тематика, поэтикаИванова Надежда Викторовна

Лондонский городской текст русской литературы первой трети XIX векаПрохорова Любовь Сергеевна

История древнего Новгорода в русской литературе XVIII - первой трети XIX векаРукавичникова Валентина Викторовна

Феномен "роман в письмах" в русской литературе конца XVIII - первой трети XIX вековТретьякова, Олеся Владимировна