Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Сюжет «поиски Рая» и его трансформация в мотивной структуре пьесы «Шарманка» 28 — 72
1. Время создания пьесы. Попытка обретения читателя-зрителя; возвращение к «сокровенным» идеям 28-31
2. Мотив странствия в поисках Дома: сиюминутное и вечное 31 — 39
3. Мотивы творца и творения 39 — 52
4. Голод и искусственная пища: оппозиция мотивов 53 — 58
5. Приезд иностранцев в СССР: мотив «чужеземства» как остранения 59 — 69
Заключение к I главе 69 — 72
Глава II. Мотив подмены и его жанрообразующая функция в пьесе «14 Красных Избушек» 73 - 120
1. Выбор жанра: от комедии к трагедии 73 — 75
2. Европейцы в СССР: перемены, ставшие подменами 75 — 94
3. Мотивы голода и «нечеловеческой» еды как попытки преодоления «пищевого питания» 95 — 103
4. Мотив матери и младенца 103 — 114
5. Мотив «неосуществленного» дома: разрушение пастушеской идиллии 114 — 117
Заключение ко II главе 117 —120
Глава III. Гибнущая цивилизация как мотивно-мистериальныи комплекс в пьесе «Ноев ковчег (Каиново отродье)» 121 —176
1. Осмысление Платоновым политической обстановки в послевоенное пятилетие 121 —126
2. Парад представителей мировых держав: комплекс мотивов, связанный с изображением современной цивилизации 126 - 146
3. Мотив голода как возвращения к исконным ценностям 146— 148
4. Тело Земли и «мусор» цивилизации: оппозиция мотивных комплексов 148 - 162
5. Мотивы Апокалипсиса и Спасения: трансформация библейской семантики 162 - 174
Заключение к III главе 174- 176
Заключение 177-181
Библиография 182 -203
- Время создания пьесы. Попытка обретения читателя-зрителя; возвращение к «сокровенным» идеям
- Мотив странствия в поисках Дома: сиюминутное и вечное
- Выбор жанра: от комедии к трагедии
- Осмысление Платоновым политической обстановки в послевоенное пятилетие
Введение к работе
Степень разработанности темы и ее актуальность
Андрей Платонов - гениальный художник XX века, чье «возвращение» к читателю продолжается и по сей день.
Талант А. П. Платонова был многогранным: этот художник заявил о себе как поэт, прозаик, драматург, публицист, литературный критик, киносценарист. Однако читателю Платонов в большей мере известен как автор рассказов, повестей, романов. Возможно, поэтому именно мир платоновской прозы оказался в центре внимания таких видных отечественных исследователей, как К. А. Баршт, В. Ю. Вьюгин, М. А. Дмитровская, Н. В. Корниенко, Н. М. Малыгина, Е. А. Подшивалова, Н. Г. Пол-тавцева, Е. Н. Проскурина, В. А. Свительский, С. Г. Семенова, Е. Д. Толстая, Н. П. Хрящева, Л. А. Шубин, В. В. Эйдинова, Е. А. Яблоков, а также многих других.
Платонов-драматург менее известен читателю, практически < не известен зрителю, однако его пьесы таят в себе ничуть не меньше загадок, чем романы, повести и рассказы. К драматургии Платонов обращается в начале 1930-х годов, то есть в период острейших противоречий в жизни советского общества и в судьбе самого писателя. Завершается платоновское творчество также работой над пьесой - из-под пера выходит «Ноев ковчег (Каиново отродье)», произведение, которое осталось недописанным. Не случайно Платонов обращается к драме как роду литературы в самые напряженные моменты жизни страны и своей собственной, поскольку именно «драматическое действие не ограничивается простым и спокойным достижением определенной цели; напротив, оно протекает в обстановке конфликтов и столкновений и подвергается давлению обстоятельств, напору страстей и характеров, которые ему противодействуют и ему сопротивляются».1 Как отмечает Е. Е. Рогова, «Платонов не мог не
1 Гегель, Г. В. Ф. Эстетика: в 4 т. Т. 1 [Текст] / Г. В. Ф. Гегель. - М.: Искусство, 1968. - С. 219.
прибегнуть к драматической форме, ему были близки ее диалогичность и приспособленность к отражению конфликтов наличного бытия»".
Если художественный мир рассказов, повестей и романов Платонова уже в достаточной мере изучен, то поэтика его драматургических произведений только еще становится предметом исследования и таит в себе не меньше загадок для платоноведов. Исследователями-текстологами приложены немалые усилия, чтобы произведения Платонова были опубликованы в не искаженном редакторскими правками виде, без чего не возможен подлинный диалог писателя и читателей. Так, в 2006 году усилиями Е. В. Антоновой, Н. И. Дужиной, Н. В. Корниенко, Н. М. Малыгиной был издан первый сборник платоновской драматургии с комментариями к текстам пьес. В этот сборник вошли произведения разных лет: «Дураки на периферии» (1928); «Шарманка» (1930); «Высокое напряжение» (1931); «14 Красных Избушек» (1933); «Голос отца» (1937-1938); «Без вести пропавший, или Избушка возле фронта» (1942); «Волшебное существо» (1944); «Ученик Лицея» (1947-1948); «Ноев ковчег» (1950).
На сегодняшний день уже имеются некоторые подступы к изучению платоновского драматургического творчества, однако монографических исследований, посвященных художественному миру платоновских пьес, пока еще нет. До сих пор не определено место Платонова-драматурга в ряду его современников: М. Булгакова, Н. Эрдмана, Е. Шварца, Л. Леонова, А. Афиногенова, В. Вишневского и других. Однако в плане постижения поэтики пьес А. Платонова намечены интересные пути: научная мысль движется от комментирования идейно-образного уровня произведений к анализу поэтического строя. Так, если в 1980-х - начале 1990-х годов такие
" Рогова, Е. Е. Художественный мир Л.Платонова в 1930-е годы: духовно-нравственное состояние общества и искания писателя [Текст]: автореферат дисс. ... канд. филолог, наук / Е. Е. Рогова, Воронежский гос. ун-т. - Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2004. - С. 15.
3 Платонов, А. П. Ноев ковчег: Пьесы [Текст] / А. П. Платонов; сост. А. Мартыненко; предисл. А. Битова; примеч. Е В. Антоновой, Н. И. Дужиной, Н. В. Корниенко, Н. М. Малыгиной. - М.: Вагриус, 2006.-464 с.
исследователи творчества Платонова, как М. Я. Геллер4 и В. В. Васильев5, упоминали отдельные пьесы в контексте произведений, созданных в определенный исторический период, и рассматривали преимущественно их идейную направленность, то с середины 1990-х годов; наряду с проведением кропотливой текстологической работы6, наметились различные пути изучения именно поэтики платоновских пьес.
К примеру, пьеса «Шарманка» становилась объектом исследования Н. И. Дужиной, Н. П. Хрящевой, Е. Е. Роговой.
Н. И. Дужина рассматривала роль «чужого слова» в драматургии Платонова: в ходе анализа пьесы «Шарманка» ею были обнаружены фольклорные, литературные, библейские и политические аллюзии, а также определена их роль в платоновском тексте.7 Исследователем было подчеркнуто, что «чужое слово» в пьесе «Шарманка» позволяет выявить тот «сложный подтекст, который оно создает», поэтому это «вопрос не только языка, но и содержания платоновских произведений»8. Выявленные аллюзии позволили автору статьи прийти к выводу о смысле заглавия пьесы: «Сама пьеса - это шарманка, которая воспроизводит старые знакомые «мелодии» <.. .> каждое его [Платонова - Н. М.] произведение - немножко шарманка. <...> Шарманка - это еще и вся страна. Эту шарманку крутят железной рукой, а она послушно выдает требуемый мотив»9.
Объяснению смысла «онтологических» фигур в пьесе «Шарманка» посвящен один из, параграфов в главе «Образный, строй, и жанровая
4 Геллер, М. Я. Андрей Платонов в поисках счастья [Текст] / М. Я. Геллер. - М:: Изд-во «МИК», 1999. - С.
399-406.
5 Васильев, В. В. Андрей Платонов: Очерк жизни и творчества [Текст] / В. В. Васильев. - М.: Современник,
1990.-С. 158-189.
6 См.: Корниенко, Н. В. История текста и биография А. П. Платонова (1926 - 1946) [Текст] / Н. В. Корниенко
// Здесь и теперь. - 1993. - № I; Корниенко, Н. В. «...Увлекая в дальнюю Америку» [Текст] / Н. В. Кор
ниенко // Новый мир. - 1993. - № 9; Малыгина, Н. М: Повороты американского сюжета Андрея Платонова:
Неизвестный источник пьесы А. Платонова «Ноев ковчег» [Текст] / Н.М.Малыгина // Октябрь. - 1999. -
№ 7; Дужина, Н. И. «Действующие люди» (Проблемы текстологии пьесы «Шарманка») [Текст] / Н. И. Дужина // «Страна философов Андрея Платонова: Проблемы творчества. - Вып. 4. Юбилейный. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2000. - С. 562 - 581.
7 Дужина, Н. И. Мелодии шарманки (Цитата и аллюзия в пьесе «Шарманка») [Текст] / Н. И. Дужина //
«Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. - Вып. 5. - М.: ИМЛИ РАН, 2004. — С. 514-
531.
8 Там же.- С. 515.
9 Там же. - С. 528.
специфика «сатиры» Платонова 20-х годов» в монографии Н. П. Хрящевой. Включая «Шарманку» в единый метатекст «Города Градова», «Государственного жителя», «Усомнившегося Макара», автор монографии отмечает многомерность этого платоновского опыта в драматургии: «осуществляясь как сатира, он несет в своем ядре трагедийное начало»11. По мысли исследователя, три «онтологические» фигуры — Мастера — Революционера - Бюрократа - «увидены Платоновым ... в их амбивалентно-
1 *У
диалектической сущности» . Взаимодействие этих «онтологических» фигур проявлено триадой: «изобретенное сердце» - «сломатое сердце» -«болеющее сердце». Именно состояние Сердца позволяет выявить «глубинно сокровенный смысл миросозидательной деятельности «онтологических фигур» Мастера - Революционера — Бюрократа»13.
Е. Е. Рогова рассматривала в своей статье особенности конфликта и сюжета пьесы.1 Автор статьи утверждает, что сюжет «Шарманки» основывается на развитии двух параллельных конфликтов. Внешний конфликт — это исторически обусловленная борьба политических убеждений; внутренний - несоответствие реалий советской действительности и официальной пропаганды. По мнению исследователя, внутренний конфликт является подлинным двигателем сюжета, влияющим и на развитие внешнего конфликта.
Пьеса «14 Красных Избушек» также неоднократно оказывалась в поле зрения платоноведов. Так, М. Любушкиной была предпринята попытка определить литературный метод Платонова-драматурга: в ее исследовании на основе анализа пьесы «14 Красных Избушек» делался вывод о чертах
Хрящева, Н. П. Смысл «онтологических» фигур в пьесе А. Платонова «Шарманка» [Текст] / Н. П. Хря-щева // «Кипящая Вселенная» А. Платонова (Динамика образотворчества и миропостижения в сочинениях 20-х годов). - Екатеринбург: УрГПУ; Стерлитамак: СГПИ, 1998. - С. 226-236.
11 Там же. С. 226.
12 Там же. С. 231.
13 Там же. С. 233.
14 Рогова, Е. Е. Особенности конфликта и сюжета в пьесе А. Платонова «Шарманка» [Текст] / Е. Е. Рогова //
Вестник научно-практической лаборатории по изучению литературного процесса XX века. - Вып. 6. -
Воронеж: ВГПУ, 2002.- С. 14-23.
сюрреализма в поэтике Платонова.1 В статье подчеркивается, что «пьеса отличается особым письмом, безусловно сходным с тем, что на Западе связывается с сюрреализмом»: «полное отсутствие логического, эстетического и морального контроля; события, связанные одной случайностью; персонажи, ведомые одним автоматизмом мысли и языка, их реплики, как коллаж лозунгов; стилевые приемы, преступающие барьер потенциальности языка»; кроме того, «постоянное присутствие образа смерти, как некоего наваждения» и «видение мира через любовь»16.
Е. А. Яблоков предложил оригинальный взгляд на жанровые компоненты «14 Красных Избушек»: обнаружив в этой пьесе пасторальную топику, он вместе с тем показал, что именно придает платоновской «пасторали» «травестийно-мистериальное звучание» . К «пасторальным» знакам в пьесе исследователь отнес настойчивое употребление слова «пастуший» и внешне выдержанное противопоставление «пастушьего колхоза как некоего ограниченного локуса («сокровенного» бытия) и суетной городской цивилизации» . Однако черты пасторали, по мнению ученого, разрушаются: «сильнее, чем противопоставление различных «миров», оказывается их общее качество — равное бессилие перед «мировой загадкой», бессмыслицей бытия. <...> Как городской антиутопии, так и колхозной «антиидиллии» противостоит образ «мира-перевертыша», в котором существование гармонии в принципе невозможно, поскольку невнятен сам образ этого мира: бытие не поддается логической интерпретации» 9.
15 Любушкина, М. Платонов-сюрреалист («14 Красных Избушек») [Текст] / МЛюбушкина // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества: По материалам второй международной конференции, посвященной 95-летию со дня рождения А.П.Платонова, 17-19 октября 1994 года. Москва. / Ред.-сост. Н. В. Корниенко. - Вып. 2. - М.: Наследие, 1995. - С. 114 - 125. 1йТамже.-С. 114, 116, 122.
17 Яблоков, Е. А. Злоключения советской пастушки. (Пасторальные мотивы в пьесе А.Платонова «14
Красных Избушек») [Текст] / Е. А. Яблоков // Нерегулируемые перекрестки: О Платонове, Булгакове и
многих других. — М.: Пятая страна, 2005. - С. 150-162.
18 Там же.-С. 150.
19 Там же.-С. 151, 153.
Установлению интертекстуальных связей посвятила свою статью Е. А. Роженцева . Выявив «связь творчества Платонова с традициями русского символизма», чему способствовал сопоставительный анализ рукописи и авторизованной машинописи платоновской трагедии, она попыталась обнаружить черты сходства в пьесах А. Платонова и- А. Блока: «Место действия' пьес Платонова и Блока, - открытое пространство, берег моря <...> с внешним миром героев связывает только мечта, символом которой-традиционно становится образ кораблей» . В качестве одной из основных линий соприкосновения Платонова и Блока автор статьи называет «уровень соотнесенности персонажей-символов и персонажей-образов»22.
Пьеса «Ноев- ковчег (Каиново отродье)» также анализировалась с различных точек зрения. Целой подборкой статей, посвященных изучению поэтики данного произведения, ознаменовался пятый выпуск сборника «Страна философов» Андрея Платонова.
А. А. Дырдин увидел в «Ноевом ковчеге» попытку символико-реалистического осмысления Платоновым* послевоенной действительности.-
В статье Д. Н. Замятина был рассмотрен вопрос эволюции* географических образов в творчестве Платонова.24
Н. М. Малыгина рассмотрела «Ноев ковчег» с точки зрения трансформации в нем- мотивов и образов ранней платоновской прозы, в частности — «Рассказа о многих интересных вещах».25
С. Г. Семенова увидела в анализируемой пьесе противостояние «суши» (СССР) и «моря» (США), а также скрывающиеся за ними различные принципы и ценности жизнеустроения.
20 Роженцева, Е. А. Преодоление «кризиса гуманизма» («Король на площади» А. Блока и «14 Красных
Избушек» А. Платонова) [Текст] / Е. А. Роженцева // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы
творчества. - Вып. 5. - M.: ИМЛИ РАН, 2004. - С. 532 -546.
21 Там же. С. 541.
22 Там же.
23 Дырдин, А. Комедия «Ноев ковчег»: «вещь бога» или неизвестная истина [Текст] / А.А.Дырдин // «Страна
философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. - Вып. 5. - М.: ИМЛИ РАН, 2004. - С. 195-200.
24 Замятин, Д. Географические образы в комедии «Ноев ковчег» [Текст] / Д. Замятин // «Страна философов»
Андрея Платонова: Проблемы творчества. - Вып. 5. - М.: ИМЛИ РАН, 2004. - С. 162-169.
25 Малыгина, Н. М. Трансформация образов и мотивов ранней прозы Платонова в пьесе «Ноев ковчег»
[Текст] / H. М. Малыгина // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. - Вып. 5. - М.:
ИМЛИ РАН, 2004.-С. 201-211.
Спор с либерализмом усматривал в пьесе «Ноев ковчег» Р. Ходел, который пришел к выводу, что пьесу нельзя истолковывать лишь как сатиру на советскую действительность, поскольку в ней Платонов продолжает начатую еще в 1930 - 1940 годы полемику с жизненной философией
стремления к личному счастью.
Попытка рассмотреть художественный мир пьес 1930-х годов («Шарманка», «Высокое напряжение», «14 Красных Избушек») в контексте духовно-нравственного состояния общества и исканий Платонова предпринята Е. Е. Роговой.
Особо следует обратить внимание на недавно вышедший первый историко-литературный комментарий драматургии Платонова, сделанный Е. Стеллеман29.
Как можно увидеть из вышеизложенного, подход к анализу драматургии Платонова характеризуется некоторой избирательностью, следствием чего является отсутствие на сегодняшний день системности в представлениях о художественном мире пьес Платонова, концептуального взгляда на его драматургическое творчество. В связи с этим назревает необходимость выявить художественные принципы, лежащие в основе создания образа мира в платоновских пьесах. А поскольку драма как род литературы имеет свою специфику, то выявлению авторской концепции на уровне проблематики и собиранию в единую картину всех деталей художественного мира произведений будет способствовать анализ пьес с точки зрения функционирования в них системы мотивов, которые «являются
Семенова, С. Г. Контексты геополитики в пьесе «Ноев ковчег (Каиново отродье)» [Текст] / С. Г. Семенова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. - Вып. 5. - М.: ИМЛИ РАН, 2004. - С. 184-194.
27 Ходел, Р. Комедия «Ноев ковчег»: спор с либерализмом [Текст] / Р. Ходел // «Страна философов» Андрея
Платонова: Проблемы творчества. - Вып. 5. - М.: ИМЛИ РАН, 2004. - С. 170-183.
28 См.: Рогова, Е. Е. Художественный мир А. Платонова в 1930-е годы: духовно-нравственное состояние
общества и искания писателя [Текст]: автореферат дисс.... канд. филолог, наук / Е. Е. Рогова, Воронежский
гос. ун-т. — Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2004. — 24 с.
29 Стеллеман, Е. Драматическое творчество А.Платонова: Обзор и предварительные замечания [Текст] / Е.
Стеллеман // Russian literature. - Amsterdam. - 1999. - V.46. -N 2.
генераторами сюжета, персонажа, его отношения к событиям». Таким образом, интегрирующей ролью мотивного уровня анализа и определяется актуальность данной работы.
Объект и предмет исследования
В качестве объекта исследования нами выбраны три пьесы Платонова, две из которых - «Шарманка» и «14 Красных Избушек» — созданы в начале 1930-х годов, а третья — «Ноев ковчег (Каиново отродье)» — в последний год жизни (время, когда Платонов, ощущая все тяготы болезни, все же пытался продолжить те философские поиски, которые волновали его на протяжении всей жизни). Эти три пьесы, выделяющиеся из общего корпуса драматургии Платонова глубиной философского постижения жизни, мы попытаемся рассмотреть как трилогию. Именно эти произведения наиболее отчетливо обнаруживают, что Платонову недостаточно «сиюминутного» осмысления всего того, что происходит в стране, что для него более важным представляется «бытийственный» стержень жизни, что писатель от революционных преобразований ждет не столько социального переустройства общества, сколько онтологического Преображения мира. Возможно, поэтому герои всех трех пьес, с одной стороны, «дети своего времени», а с другой стороны - их образы структурируются по принципу взаимопроникновения типического и архетипического.
Предметом исследования является система мотивов, представленная в каждой из пьес, которая рассматривается с точки зрения семантики и функционирования, а также проявленности мотивов на различных уровнях текста.
Поляков, М. Я. О театре: поэтика, семиотика, теория драмы [Текст] / М. Я. Поляков. - М.: Международное агентство «А.Д. и Театр», 2000. - С.337.
Цели и задачи исследования
Основная цель исследования — выявить систему мотивов в каждой из платоновских пьес, определить их семантическое и функциональное значение в выражении авторской концепции мира, рассмотреть «Шарманку», «14 Красных Избушек», «Ноев ковчег» как своеобразную трилогию. Поставленная цель обусловила следующие задачи диссертационного исследования:
систематизировать представления о мотивном анализе, существующие в современном литературоведении; сформулировать критерии выделения мотива с учетом родовой специфики;
выявить систему мотивов в пьесах «Шарманка», «14 Красных Избушек», «Ноев ковчег (Каиново отродье)»;
определить взаимосвязи мотивов, что позволит увидеть данные пьесы в качестве своеобразной трилогии;
рассмотреть семантику и функционирование системы мотивов в^ каждой из пьес и в целом в трилогии;
выявить сквозные мотивы, в том числе архетипические, установить их роль в моделировании образа мира в пьесах Платонова.
Теоретическая и методологическая база исследования
Теоретическую базу исследования составили работы по теории мотива А. Н. Веселовского, О. М. Фрейденберг, В. Я. Проппа, Б. Н. Путилова, И. Bi Силантьева. Методология основывается на трудах Б. М. Гаспарова, Е. М. Мелетинского, М. Я. Полякова, Ю. В. Доманского, а также на работах Е. А. Яблокова, Н. В. Злыдневой, где использовались те или иные виды мотивного анализа конкретных произведений А. Платонова.
Научная новизна
В работе впервые предпринята попытка мотивного анализа пьес Платонова «Шарманка», «14 Красных Избушек», «Ноев ковчег (Каиново
отродье)»; исследованы семантика и функционирование мотивов как целостной системы; изучены архетипические мотивы; проанализированы разные варианты обращения художника к мифу. Результаты анализа позволили уточнить онтологическую картину мира, созданную автором, и тем самым дополнить существующие представления об эволюции Платонова-художника.
Практическая значимость исследования
Результаты исследования могут быть использованы в вузовском преподавании истории литературы XX века, а также в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству Платонова.
Апробации работы
Результаты исследования отражены в девяти публикациях. Основные
положения диссертации были представлены в докладах на. аспирантских
семинарах и научных конференциях разных уровней: международной
«Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной
литературах»^ (Волгоград, 2006); всероссийских: «Русская литература XX
века: Проблемы изучения и обучения» (Екатеринбург, 2006);
«Антропоцентрическая парадигма лингвистики и проблемы
лингвокультурологии» (Стерлитамак, 2006); межвузовской «Пути изучения текста» (Ижевск, 2007).
Положения, выносимые на защиту
1. Глубоко оригинальное платоновское видение мира, исходящее из веры в возможность Преображения человека, определило неповторимость мотивной системы его драматургии. Иерархичность мотивной организации «Шарманки», «14 Красных Избушек», «Ноева ковчега» проявила особый взгляд драматурга на действительность: настойчивое изображение остро
злободневных социально-политических событий неизменно ведет за собой размышления о судьбах современной цивилизации в целом.
Специфика мышления Платонова-драматурга наиболее отчетливо проявила себя в доминантных мотивах, построенных по антонимическому принципу: с одной стороны, бездомность, голод, Апокалипсис как движение к гибели, с другой — попытка обретения Дома, поиски новых источников питания, надежда на спасение как возможный путь к Преображению.
Анализ антонимических мотивов продемонстрировал также характер трансформации мифологических сюжетов: поиски Рая — в невозможность его обретения («Шарманка»); миф о Вечном возвращении — в дурную бесконечность повторений («14 Красных Избушек»); библейский миф о Всемирном- потопе — в рукотворный Апокалипсис («Ноев ковчег»), что позволило уточнить онтологическую картину мира, созданную А. Платоновым.
Рассмотрение функционального аспекта мотивов выявило, что ряд из них играет роль жанровых маркеров; это, в свою очередь, позволило обнаружить специфику платоновских пьес, проявившуюся в синтезе двух различных жанровых моделей: в «Шарманке» - сатирической комедии*, и драмы; в «14 Красных Избушках» - пастушеской идиллии и трагедии; в «Ноевом ковчеге» - политической сатиры и мистерии.
«Шарманка», «14 Красных Избушек», «Ноев ковчег» не создавались самим А. Платоновым как трилогия. Однако анализ их мотивики, обнаруживший структурное сходство в изображении персонажей, сюжета, предметно-символического плана, позволил рассмотреть пьесы как трилогию. Взгляд же на данные произведения как некую целостность способствовал обобщению идейно-художественного смысла отдельных произведений до уровня метасюжета - философских размышлений А. Платонова о судьбах человечества в XX столетии.
Функционирование понятия «мотив» в литературоведении
Прежде чем приступить к мотивному анализу драматургических произведений Платонова, необходимо дать определение исследуемого феномена, кратко рассмотреть историю изучения мотива в отечественном литературоведении и систематизировать представления о мотивном анализе, существующие в современной науке, с тем чтобьь обосновать выбор методологии, используемой в нашей работе.
В Энциклопедическом словаре терминов Ю. Б. Борева, помимо определения мотива, данного автором словаря {МОТИВ ... главная внутренняя мыслительно-эмоциональная линия развития произведения; его повторяющиеся элементы; элемент сюжетно-тематического единства. Мотив выражает определенную эмоционально окрашенную мысль), приводится еще восемь различных дефиниций, которые представлены в известных русских и зарубежных энциклопедических изданиях . Сопоставление даже некоторых определений интересующего нас понятия позволяет утверждать, что ученые при выделении мотива пользуются различными критериями и в качестве главных его особенностей называют разные признаки.
Итак, мотив относится к числу наиболее сложных для изучения предметов филологического исследования. Он трудноуловим и трудноопределим. При этом данное понятие остается совершенно необходимым для исследователей, поскольку без него не удается обойтись ни при семантическом, ни при сюжетно-композиционном анализе.
В^ современном литературоведении анализ мотивов как один из аспектов изучения индивидуальных особенностей творчества писателей весьма актуален. По утверждению Э. А. Бальбурова, «исследование мотива, если оно проделано творчески, действительно может выявить смысловые богатства произведения». Продуктивность указанного подхода обусловлена природой данного компонента текста. Характеризуясь «повышенной
31 Борев, Ю. Б. Эстетика. Теория литературы: Энциклопедический словарь терминов [Текст] / Ю.Б. Борев. —
М.: ООО «Изд-во Астрель»: ООО «Изд-во ACT», 2003. - С. 256-257.
32 Бальбуров, Э. А. Мотив и канон [Текст] / Э. А. Бальбуров // Материалы к словарю сюжетов и мотивов
русской литературы: Сюжет и мотив в контексте традиции. - Новосибирск: СО РАН, 1998.-С.14.
степенью семиотичности», обладая «устойчивым набором значений, отчасти заложенных в нем генетически, отчасти явившихся в процессе долгой исторической жизни»3, мотив соотносится с мировоззрением и мироощущением писателя, указывает направление его мысли.
Каковы же истоки формирования этого понятия? В российском литературоведении к проблеме мотива первыми обратились А. Н. Ве-селовский, А. Л. Бем, О. М. Фрейденберг. Ученые разрабатывали категорию мотива в рамках исторической поэтики применительно к эпическим жанрам устного народного творчества.
А. Н. Веселовский трактовал мотив как «простейшую повествовательную единицу, образно ответившую на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения»34, неизменно подчеркивал свойство неразложимости мотива: «Признак мотива - его образный одночленный схематизм; таковы не разлагаемые далее элементы низшей
мифологии и сказки». При этом собственно морфологическая сложность и морфологическая разложимость мотива для А. Н. Веселовского вполне очевидны, однако он не придает им значения, поскольку вариации мотива не нарушают целостности его семантики.
Таким образом, семантическая целостность мотива, будучи его конститутивным свойством, не является препятствием для анализа семантической структуры мотива. Это убедительно показано в исследовании А. Л. Бема, последователя А. Н. Веселовского и сторонника семантического подхода в теории мотива. За несколько лет до А. И. Белецкого и В. Я. Проппа этот учёный в своей работе «К уяснению историко-литературных понятий» представил опыт определения инвариантного начала мотива, а кроме того,
Путилов, Б. Н. Веселовский и проблемы фольклорного мотива [Текст] / Б. Н. Путилов // Наследие Александра Веселовского. Исследования и материалы.- СПб.: Институт русской литературы РАН, 1992. — С. 84.
34 Веселовский, А. Н. Поэтика сюжетов [Текст] / А. Н. Веселовский // Историческая поэтика. - М.: Высшая
школа, 1989.- С. 305.
35 Там же.-С. 299.
проведённый А. Л. Бемом анализ обнаружил сюжетообразующий потенциал мотива как такового3 .
Значительный вклад в развитие семантической теории мотива внесла О. М. Фрейденберг, которая раскрывала понятие мотива относительно стадиально определённого мифологического типа сюжетности. Понятие мотива в системе «мифологического сюжета» («сюжета, созданного мифотворческим мышлением» ) для О. М. Фрейденберг неразрывно связано с понятием персонажа: «В сущности, говоря о персонаже, тем самым пришлось говоритыи о мотивах, которые в нем получали стабилизацию; вся морфология представляет собой морфологию сюжетных мотивов. <...> Значимость, выраженная в имени, персонажа и, следовательно, в его метафорической сущности, развёртывается в действие, составляющее мотив:
герой делает только то, что семантически сам означает» .
Наиболее глубоким итогом семантической теории выступает идея1 эстетической значимости мотива, которая позволила вывести понятие мотива за пределы его узкопредметной трактовки и связать проблематику мотивам общими вопросами генезиса эстетического начала в фольклоре и литературе. В развитии идеи эстетичности мотива сошлись линии концептуальных поисков А. Н. Веселовского и О. М. Фрейденберг. Оба исследователя трактовали идею эстетичности мотива через сопряженное с ним понятие образности и приходили к выводу о том, что именно мотив как образная повествовательная формула, закрепленная в традиции, обладает свойством эстетической значимости, которое определяет его устойчивость в фольклоре и литературе.
Понятие мотива, разработанное А. Н. Веселовским, подверг категорической критике В. Я. Пропп. Если для А. Н. Веселовского критерием неразложимости мотива является его «образный одночленный схематизм»
36 См. об этом: Силантьев, И. В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике:
Очерк историографии [Текст] / И. В. Силантьев. - Новосибирск: ИДМИ, 1999. - С. 14-15.
17 Фрейденберг, О. М. Поэтика сюжета и жанра [Текст] / О. М. Фрейденберг; подготовка текста и общ. ред.
Н. В. Брагинской. - М.: Лабиринт, 1997. - С. 224.
38Тамжс.-С.221-223.
(мотив неделим с точки зрения его «образности» как целостной и эстетически значимой семантики), то для В. Я. Проппа таким критерием выступает логическое отношение. Смена семантического критерия^ на логический в критике В. Я. Проппа привела к разрушению мотива как целого. Взятый только как логическая конструкция, мотив очевидным образом распался, на тривиальные компоненты логико-грамматической структуры высказывания - субъекты, объекты, предикаты, выраженные в тех или иных фабульных вариациях. В своей работе «Морфология сказки» В. Я. Пропп вообще отказался от понятия мотива и ввел в научный оборот другую, по его мнению, единицу нарратива - «функцию действующего лица»: «Самый способ осуществления функций может меняться: он представляет собой величину переменную. <...> Но функция, как таковая, есть величина постоянная. <...> Функции действующих лиц представляют собой те составные части, которыми могут быть заменены «мотивы» Веселовского».
Однако в монографии «Исторические корни волшебной сказки» В. Я. Пропп осуществляет свое исследование уже не с точки зрения морфологии, а с точки зрения этимологии сказки в плане изучения ее исходной мифо-ритуальной семантики, обращаясь к понятию мотива. Как указывает Е. М. Мелетинский, в данной работе В. Я. Пропп методологически следует именно за А. Н. Веселовским, сопоставляя- сказочные мотивы с «мифологическими представлениями, первобытными обрядами и обычаями».40
В ходе дальнейшего развития понятия мотива в литературоведении формировались различные подходы к объяснению этого феномена, наиболее значимыми и продуктивными оказались тематический и дихотомический.
Истоки тематических представлений о мотиве можно отчасти увидеть уже в идеях А. Н. Веселовского, отмечавшего характерную взаимосвязь
39 Пропп, В. Я. Морфология сказки. Исторические корни волшебной сказки. (Собрание трудов В. Я. Проппа)
[Текст] / В. Я Пропп; коммент. Е. М. Мелетинского, А. В. Рафаевой; сост., науч. ред., текстолог, коммент.
И. В. Пешкова. - М.: Лабиринт, 1998. - С. 19.
40 Мелетинский, Е. M. Поэтика мифа [Текст] / Е. М. Мелетинский. - М.: Наука, 1976. - С. 126.
мотива и темы: «Под сюжетом я разумею тему, в которой снуются разные
положения-мотивы».41 Позже тематические представления о мотиве были
развиты до» строгих определений в трудах Б. В. Томашевского и В. Б.
Шкловского 2. Объединенные общей идеей тематичности мотива, концепции
этих авторов вместе с тем противоположны в плане соотношения мотива с
фабулой и сюжетом. Если для Б. В. Томашевского мотив как элементарная
> тема есть тематический предел, «атом» фабулы произведения, то для В. Б.
Шкловского мотив - это тематический итог фабулы или ее целостной части, и в этом* плане мотив становится уже над фабулой в качестве смыслового «атома» сюжета произведения. Таким образом, для В'. Б. Шкловского — это уже итог фабульного «развертывания» сюжета, и его семантика не дана, но становится в процессе этого «развертывания».
Одновременно с тематической концепцией повествовательного мотива
( в отечественной науке 1920-х годов развиваются и дихотомические
I представления о мотиве, которые, например, представлены в работах
А. И. Белецкого. Теоретическое открытие ученого СОСТОИТ В' том, что он,
оттолкнувшись, от наблюдений А. Л. Бема, связал в единую систему два
полярных начала в структуре мотива: семантическому инварианту мотива
поставил в соответствие его фабульные варианты.
! Принципиальным шагом в развитии представлений' о мотиве явилось
)
качественное развитие дихотомической концепции в направлении изучения
семантической структуры мотива, что стало возможным на
г методологической основе семиотически ориентированного структурализма.
Наиболее глубоким опытом такого рода явилась структурно-
{ семантическая модель мотива, разработанная Е. М. Мелетинским.
Показательно, что* сам исследователь характеризует свою концепцию как I
> 41 Веселовский, Л. Н. Указ. соч. - С. 305.
j 42 См.: Томашевский, Б. В. Теория литературы. Поэтика: Учебное пособие [Текст] / Б. В. Томашевский. - М.:
* Аспект Пресс, 1996. Шкловский, В. Б. О теории прозы [Текст] / В. Б. Шкловский. - М.: Советский
( писатель, 1983.
попытку «синтеза подходов В. Я. Проппа и К. Леви-Строса». Концепция Е. М. Мелетинского основывается на следующем утверждении: «Структура мотива, может быть уподоблена структуре предложения (суждения). Мы. предлагаем рассматривать мотив как одноактный микросюжет, основой которого является действие. Действие в мотиве является предикатом, от которого зависят аргументы-актанты (агенс, пациенс и т.д.). От предиката зависит их число и характер».4 Таким образом, структура мотива представлена как функционально-семантическая иерархия его компонентов при доминирующем положении действия-предиката. Данная структура инвариантна по отношению к конкретным вариантам мотива и как инвариантный микросюжет выступает основой для развертывания конкретных сюжетов как «структурированных комбинаций мотивов».45
Кроме того, Е. М. Мелетинский внес значительный вклад в развитие теории мотива, рассматривая вопросы взаимодействия мифа и литературы, уделив при этом особое место архетипическому мотиву. Вообще понятия архетипических образов, сюжетов и мотивов разрабатывались в литературоведении на основе понятия архетипов, широко используемых аналитической психологией. К. Г. Юнг определял архетипы как «наиболее древние и наиболее всеобщие формы представления человечества»46, находящиеся в коллективном бессознательном. По замечанию Е. М. Мелетинского, «юнговские архетипы ... представляют собой преимущественно образы, персонажи, в лучшем случае роли и в гораздо меньшей мере сюжеты»47. Сам же Е. М. Мелетинский дает иное определение архетипу: это «первичные схемы образов и сюжетов, составившие некий исходный фонд
литературного языка в самом широком смысле» ; исходя из этого,
43 Мелетинский, Е. M Семантическая организация мифологического повествования и проблема создания
семиотического указателя мотивов и сюжетов [Текст] / Е. М. Мелетинский // Текст и культура. Труды по
знаковым системам. - Вып. 16- Тарту: Тартуский гос. ун-т, 1983.-С. 121.
44 Там же.-С. 117.
45 Там же.- С. 120.
46 Юнг, К. Г. О психологии бессознательного [Текст] / К.Г. Юнг // Собрание сочинений. Психология
бессознательного. - М.: Канон, 1994.- С.106.
47 Мелетинский, Е. М. О литературных архетипах [Текст] /Е. М. Мелетинский - М.- РГГУ, 1994. - Сб.
48 Там же.- СП.
исследователь вводит понятие архетипического мотива, определяя его как «некий микросюжет, содержащий предикат (действие), агенса, пациенса и несущий более или менее самостоятельный и достаточно глубинный смысл»49. Как можно заметить, в поле зрения Е. М. Мелетинского оказываются не столько архетипы вообще (в юнговском понимании), сколько архетипические сюжеты и мотивы.
Ценный вклад в дальнейшее развитие концепции архетипического мотива в литературоведении внес Ю. В. Доманский. Занимаясь проблемой изучения взаимодействия мифа и литературы, он уделил серьезное внимание исследованию предметных мотивов и деталей, которые «так же как и мифологические сюжеты, могут быть архетипическими»50. Выбрав в качестве предмета исследования предметные мотивы, Ю. В1. Доманский. определяет мотив как «устойчивый семантический элемент художественного текста, выраженный в слове»; главной характеристикой мотива считает его повторяемость, в результате чего приходит к выводу о том, что «частным случаем функционирования предметного мотива может быть повторяющаяся деталь»51. По замечанию исследователя, «типология деталей, может быть основана не только на их функции, но и на соотнесении с первичным архетипическим значением. <...> Повторяющаяся деталь (некая система деталей) есть мотив. Таким образом, мотив может быть рассмотрен в двух планах - как мотив предметный, то есть устойчивый семантический элемент художественного текста, выраженный в слове, и как мотив архетипический»52. По утверждению Ю. В. Доманского, «в целом ряде мотивов архетипическое значение актуализируется всегда»; исследователь распределяет такие мотивы по тематическим группам:
1) мотивы, связанные с описанием природы, стихий мироздания;
"Там же.- С. 50-51.
50 Доманский, Ю. В. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте: Пособие по
спецкурсу [Текст] / Ю. В. Доманский. - Тверь: Тверской гос. у-нт, 2001. - С. 10.
51 Там же.-С. 26-27.
52 Там же. - С.28.
мотивы, непосредственно соотносимые с циклом человеческой жизни, ключевыми моментами и категориями в жизни человека;
мотивы, характеризующие место человека в пространстве53.
Кроме того, приводится функциональная типологизация мотивов, согласно которой они распределяются на группы в зависисмости от степени актуализации архетипического. значения:
архетипическое значение может реализовываться во всей своей относительной полноте;
может актуализироваться не все архетипическое значение, а какие-либо его семы;
архетипическое значение может не только сохраняться, но и трансформироваться (инверсироваться);
могут соотноситься сохранение архетипического значения и его инверсия в оценке одного и того же персонажа54.
Эти наблюдения ученого представляются нам весьма ценными, и на них мы будем опираться в своем исследовании.
Большой интерес также представляет идея' о сюжетообразующем потенциале мотива, которая получила развитие в трудах Б. Н. Путилова: «Мотив есть не просто элемент, слагаемое, конструирующее сюжет. В известном смысле эпический мотив программирует и обусловливает сюжетное развитие. В мотиве так или иначе задано это развитие»55.
Прослеживая историю развития категории мотива, можно заметить, что многие литературоведы рассматривали и рассматривают мотив - как категорию, применимую к исследованиям эпических произведений: подчёркивая предикативную функцию мотива, связывают понятия мотива и события в рамках общей системы теории повествования. Признанием базовой связи этих понятий проникнуты работы Е. М: Мелетинского, Н. Д. Тамарченко, Ю. В. Шатина, В. И. Тюпы, И. В. Силантьева. В исследованиях
53 Там же.
54Там же.- С. 28-29.
55 Путилов, Б. Н. Мотив как сюжетообразующий элемент [Текст] / Б. Н. Путилов // Типологические
исследования по фольклору. Сборник статей в память В. Я. Проппа. - М.: Наука, 1975. - С. 149.
этих ученых речь идет, прежде всего, о повествовательном мотиве: «...за мотивом как предикатом художественного повествования в любом случае потенциально обозначен комплекс возможных действий, соотнесенных с тематическим целым мотива. Будучи синтезированы в нарративе с началом действующего лица, эти действия в своем фабульном развитии формируют событие».56 Чаще всего исследователи используют анализ мотивов именно при рассмотрении эпических произведений.
Кроме того, учеными поднимается вопрос о специфике мотива в лирике. Так, например, И. В. Силантьев для определения особенностей лирического мотива определяет специфику лирического события, сущность которого может быть сведена к следующей формуле: «качественное изменение состояния лирического субъекта». Это дает И. В. Силантьеву право утверждать, что «природа мотива в лирике принципиально не отличается от природы повествовательного мотива», что и в эпическом произведении, и в лирическом «в основе мотива лежит предикативный аспект событийности».57 Иным, по мнению И. В. Силантьева, в системе лирического повествования является функциональное отношение мотива и темы: «каждый мотив в лирике исключительно тематичен <...> подчинен
теме».
Поскольку объектом нашего исследования являются драматические произведения, то нас заинтересовали некоторые выводы М. Я. Полякова, касающиеся функционирования мотива в драме. Ученый отмечает, что действие в пьесе опирается на систему мотивов, к которым «стянуты социальные ожидания и притязания персонажей. Таким образом, мотивационная структура лежит в основе драматического действия. Это мотивы, которые создают отношения, вызывают поступки, определяют
Силантьев, И. В. Мотив в системе художественного повествования. Проблемы теории и анализа. [Текст] / И.В.Силантьев. - Новосибирск: ИДМИ,2001.- С.12. 57 Там же.-С. 19. 58Там же.- С. 19-20.
деятельность». Говоря о сложности мотивной системы в драме, исследователь подчеркивает: «Специфические сетки мотивов создают системы ассоциативных связей между эпизодами, на которые расчленяется драматургический текст. Именно мотивы определяют и мотивируют не только центр происходящих событий, взаимоотношения между персонажами, но и структуры пространства, времени и причинности»60.
Как и Ю. В. Доманский, рассматривающий функционирование мотивов в эпических произведениях, М. Я. Поляков, исследуя проявленность мотивов в драматургии, приходит к выводу о том, «в пьесе роль мотивов имеют и предметы, причем их появление, даже мимолетное, всегда подготовлено словами или поведением персонажей» 1.
Итак,, на современном этапе отечественной науки теория мотива активно разрабатывается литературоведами, однако задача построения целостной теории мотива ещё далеко не завершена, этим можно объяснить наличие множества самых различных определений мотива и многообразных подходов к мотивному анализу конкретных произведений.
Мы в своем исследовании будем опираться на методику мотивного анализа, представленную в работах Б. М. Гаспарова. В одной из них, посвященной мотивному анализу романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», Б. М. Гаспаров пишет: «Основным приёмом, определяющим всю смысловую структуру «Мастера и Маргариты», и вместе с тем имеющим более широкое общее значение, нам представляется принцип лейтмотивного построения повествования. Имеется в виду такой принцип, при котором некоторый мотив, раз возникнув, повторяется затем множество раз в новом варианте, новых очертаниях и во все новых сочетаниях с другими мотивами. При этом в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое «пятно» - событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесённое слово, краска, звук и т.д.; единственное, что определяет
59 Поляков, M. Я. О театре: поэтика, семиотика, теория драмы. [Текст] / М. Я. Поляков. — М.:
Международное агентство «А. Д. и Театр», 2000. - С. 86.
60 Там же.
61 Там же. - С. 87.
мотив, — это его репродукция в тексте, так что, в отличие от традиционного сюжетного повествования, где заранее более или менее определено, что можно считать дискретными компонентами, здесь не существует заданного алфавита - он формируется непосредственно в развёртывании структуры и через структуру». Как видим, мотив трактуется Б. М. Гаспаровым достаточно широко: по сути это любой смысловой повтор в тексте.
Для вычленения мотива мы будем пользоваться следующими критериями этого феномена:
неделимость;
повторяемость;
функциональность;
вариативность;
эмоциональная доминанта.
Взяв за основу определение мотива, данное Б. М. Гаспаровым, мы все же будем учитывать, что исследователь проводил мотивный анализ крупного эпического произведения, в то время как объектом нашего рассмотрения являются произведения драматические. Кроме того, нас в гораздо меньшей мере будут интересовать интертекстуальные связи, которые с помощью мотивного анализа, пользуясь приемами Б. М. Гаспарова, можно было бы установить, сопоставляя драматические произведения Платонова с творчеством его предшественников и современников. Одна из задач, поставленных перед нами, гораздо скромнее - выявить сквозные мотивы в пьесах «Шарманка», «14 Красных Избушек», «Ноев ковчег», с тем чтобы показать правомерность нашего суждения о том, что эти пьесы Платонова составляют своеобразную трилогию. Поскольку драма как род литературы имеет свои специфические особенности, то в нашем исследовании мы будем руководствоваться следующими положениями.
Гаспаров, Б. М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / Б. М. Гаспаров //Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века. - М.: Наука, 1993.- С.30-31.
События в драме реализуются через динамику поведения» героев, смену состояний, настроений, поступков; причем всегда — в настоящем времени и подготавливается, разворачивается-в процессе знакомства,читателя с текстом или в ходе просмотра зрителем спектакля. В связи с этим оформление мотива становится возможным в рамках ряда поступков-высказываний, в пределах какого-то этапа драматического действия или действия в целом.
Для того чтобы .мотив в драме мог быть вычленен и атрибутирован как мотив, необходимо его неоднократное вариативное повторение на протяжении действия - в вербальном или ситуативном воплощении, в трансформации мотивной ситуации, в расстановке персонажей, в пространственно-временной организации события.
Прежде чем мы приступим непосредственно к рассмотрению платоновских пьес, отметим попытки современных исследователей обратиться к мотивному анализу произведений Платонова.
Во-первых, еще раз сошлемся на уже упомянутую нами статью
Е. А. Яблокова.63 Естественно, рамки исследования не позволяют автору дать
определение мотива, однако конкретный анализ драматического
произведения показывает, что Е. А. Яблоков, говоря о мотиве, обращает
внимание на его повторяемость на различных уровнях текста. В своей работе
ученый прослеживает проявленность в пьесе «14 Красных Избушек»
пасторальных мотивов, которые, переплетаясь с «богородичными» и
«хлебными» мотивами, помогают Платонову нарисовать
«антиидиллическую» картину колхозной жизни в стране.
Во-вторых, заслуживает внимания книга Н. В. Злыдневой «Мотивика прозы Андрея Платонова»64. Автор монографии дает теоретическое обоснование, предваряющее конкретный анализ отдельных прозаических произведений Платонова. Подход к определению мотива и выбору методов
63 Яблоков, Е.А. Злоключения советской пастушки. (Пасторальные мотивы в пьесе Л.Платонова «14
Красных Избушек» [Текст] / Е. А. Яблоков // Нерегулируемые перекрестки: О Платонове, Булгакове и
многих других. — M.: Пятая страна, 2005. - С. 150-162.
64 Злыднева, Н.В. Мотивика прозы Андрея Платонова [Текст] / Н. В. Злыднева. — М.: Институт '
славяноведения РАН, 2006. - 224 с.
исследования в работе Н. В. Злыдневой в большей мере лингвистический, нежели литературоведческий: «под мотивом мы понимаем единицу топики (назовем ее мотивемой), выраженную центральной ключевой лексемой. Он организует единое концептуальное пространство, которое сформировано словами данного словарного гнезда, а также рядом семантически близких лексем. Текст произведений писателя рассматривается в книге как дискретное поле, образованное набором мотивем. С помощью компьютерных технологий были выявлены наиболее частотные мотивы и мотивные комплексы» . Автор монографии вводит термин «орнаментика мотива», то есть сочетаемость наиболее значимых в творчестве писателя мотивов-лексем и мотивных комплексов. Анализируя прозу Платонова, Н. В. Злыднева в качестве наиболее значимых мотивов называет такие, как ветхость, мусор, город, вещь, трава, пустота, тело, зрение, насекомые, двор, далекое/близкое и ряд других. Интересны наблюдения исследователя над интертекстуальными связями прозы Платонова и творчества Гоголя, а также барочной и авангардной традиции.
Вышеизложенное свидетельствует о том, что интерес исследователей творчества Платонова к мотивному анализу не вызывает сомнения и, кроме того, позволяет открывать все новые пласты смысла платоновских произведений.
Там же. - С. 6.
Время создания пьесы. Попытка обретения читателя-зрителя; возвращение к «сокровенным» идеям
Лишенный возможности общения с читателями после разгромной критики, вызванной публикациями рассказа «Усомнившийся Макар» и бедняцкой хроники «Впрок», А. П. Платонов обратился к драматургии, искренне надеясь, что его сокровенные мысли смогут прозвучать со сцены. Как отмечает Н. В. Корниенко, «именно для МХАТа пишется комедия-«Шарманка», своеобразная ироническая версия на мотивы «Чевенгура» и «Впрок».66
Первый же драматургический опыт Платонова отнесен исследователями к 1928 году, когда он совместно с Пильняком создал пьесу «Дураки на периферии». В периодике 1928 года отмечалось, что пьеса была прочитана авторами публично в Доме Герцена и на собрании «Литературного звена» и была представлена как результат совместной работы двух писателей. Однако «ее стилистический анализ свидетельствует скорее в пользу единоличного авторства Андрея Платонова».
Несмотря на то, что первый опыт Платонова в драматургии оказался неудачным («реакция слушателей была отрицательной, а в качестве основных недостатков назывались карикатурность изображения-провинции и отсутствие художественной правдивости»69), писатель не отказался от дальнейших попыток освоения драмы как рода литературы. Тем более он был приободрен Горьким, который в 1929 году советовал Платонову испробовать себя в комедийном жанре: «Мысль эта внушена-Вашим языком; со сцены, из уст неглупых артистов, он звучал бы превосходно. О возможности для Вас сделать пьесу говорит и наличие у Вас юмора, очень оригинального - лирического юмора».70 Однако, работая над своими пьесами, Платонов не мог удержаться в рамках комедийного даже тогда, когда произведение задумывалось им первоначально как комедия: через комические и сатирические маски всегда проступало нечто иное. Эта участь не обошла и «Шарманку».
Н. И. Дужиной, проделавшей кропотливую текстологическую работу, удалось установить, что Платонов писал «Шарманку» в течение октября 1930-ого года , то есть во время, когда после отмены НЭПа в созданных кооперативах «то, что людям реально требовалось для жизни, отсутствовало, а овощи, рыба и мясо из-за бесхозяйственности быстро портились», когда «населению предлагалось заменить продукты питания пищевыми суррогатами и изыскивать новые виды пищевого сырья, а кооперативам — самим заготавливать то, что можно есть», когда «в стране постепенно набирали темп политические репрессии».72
Платонов, остро воспринимая злободневные политические проблемы, вместе с тем в «Шарманке» пытается продолжить линию начатых еще в прозе 1920-х годов размышлений о Преобразовании Вселенной. Уже в публицистике и прозе 1920-х годов Платонову было важно не сиюминутное, а скрывающееся за ним Вечное: он рассматривал революцию не столько как акт социального переустройства, сколько как возможность Преображения мира и человека, как «стремление привести материю в такое „состояние, где бы сам мир... пришел в равновесие и где бы нашел его человек родным"». И если в начале 1920-х годов переустройство Вселенной связывается в сознании Платонова с научными изысканиями, с развитием человеческой мысли, то в рассказах второй половины 1920-х годов «с логикой восприятия мира как объекта для демиургического манипулирования вступает в спор другая логика, основанная на непосредственно данном ощущении Красоты и Самодостаточности окружающей героя Вселенной, влекущей не к ее разрушению, а к слиянию с ней»
Мотив странствия в поисках Дома: сиюминутное и вечное
В отличие от зрителя, у читателя рассматриваемой нами платоновской пьесы есть возможность немного раньше обнаружить настойчивое повторение лексем, семантика которых связана с концептом «странствие», поскольку уже в паратексте обращают на себя внимание следующие детали: в списке действующих лиц Алеша представлен как «бродячий культработник с музыкой» (59) ; в ремарке, предваряющей первую картину пьесы, об этом же герое сказано: «...молодой человек в соломенной шляпе, с лицом странника» (60). Эти авторские пояснения, касающиеся одного и того же героя, подчеркивают важность движения и наталкивают читателя на невольное сопоставление Алеши с героями платоновской прозы, так называемыми «правдоискателями», которые именно- в пути, в странствии пытаются обрести истину. В первой ремарке характеризуется и вся группа появившихся на сцене героев: это «пешие музыканты, а Кузьма — их аттракцион» (60). Да и само описание места действия напоминает перепутье, на котором оказываются Алеша, Мюд и Кузьма, подобно героям фольклора: «дорога в даль страны», «влево — постройка е пустоте горизонта», «вправо виден небольшой город — районный центр» (60). Таким образом, мотив странствия / путешествия проявлен на вербальном уровне уже в самом начале пьесы.
Обращает на себя внимание чередование динамического и статического, что обозначено уже в первой ремарке: «тяжкое железо движется», «песня приближается»; «Кузьма вдруг останавливается», «группа стоит среди пустого светлого мира» (60). В дальнейшем читатель зритель обнаруживает, что мотивы странствия / движения и остановки / покоя, противоположные друг другу, находят отражение и в расстановке персонажей: Алеше и Мюд, странствующим героям, для которых важно продвижение к истине, противопоставлены бюрократы, всячески тормозящие это движение. Таким образом, мотив странствия проявляется и на уровне расстановки персонажей, разграничивая конфликтующие стороны: одни герои символизируют застой, ищут выгоду для себя в сложившихся условиях, другие, ощущая бесприютность мира, пытаются в странствии обрести подлинный Дом.
Кроме того, мотив странствия / путешествия актуализируется повторяющимися в начале первой картины авторскими замечаниями: «Гудит паровоз вдалеке ... Кратко, вблизи гудит паровоз» (62). Причем в ремарках не сказано, что кто-то из героев прибывает на поезде; вероятно, упоминание о паровозном гудке также призвано подчеркнуть важность движения, противопоставленного застою и неподвижности в учреждении Щоева.
О проявленности мотива странствия / путешествия говорит и пространственно-временная организация «Шарманки» в целом: в ремарке, предваряющей первую картину, указывается на разомкнутое пространство: «Районная местность. Дорога в даль страны. ... Группа стоит посреди пустого светлого мира» (60); начиная со второй картины и в продолжение почти всей пьесы местом действия становится отгороженное от всего мира учреждение Щоева; лишь в самом финале пространство вновь размыкается: «Видна пустота мира — бесконечный районный ландшафт» (114) — путешествие «в социализм» может быть продолжено...
Наиболее важным является упоминание о странствии в первой песенке Мюд, исполняемой под звуки шарманки, ибо в этой песенке определена цель путешествия: герои странствуют в поисках Дома: По трудовой, веселой дороге Идем мы босые пешком, —
Осталось идти нам немного: Построен счастливый наш дом (61).
Таким «счастливым домом» мыслится социализм. Исследователями уже отмечалось, что платоновское представление о социализме основывается на той онтологической картине мира, которая утвердилась в его сознании под воздействием крупнейших открытий в науке и философской мысли. Немаловажным в этом процессе было знакомство Платонова с общей теорией относительности Эйнштейна - Минковского: „социализм" Платонова — это «слияние человека и мира, преображение физической природы человека, преодолевающего свою ограниченность в пространстве и во времени»; он «представляет собой пространственно-временную конструкцию, преодолевающую недостаточно сбалансированные энергетически отношения человека и Вселенной»78.
Вероятно, поэтому в представлении странствующих героев «Шарманки» социализм также является не социально-экономическим укладом, а подлинным Домом, неким дружественным человеку пространством-временем, к которому можно приблизиться. Трогательная уверенность Алеши и Мюд, что в будущем поиски Дома увенчаются успехом, подчеркивается ремарками («глубоко искренне», «детски-задушевно»): Щоев. Куда ж вы идете теперь? Алеша (глубоко искренне). Мы идем по колхозам и постройкам в социализм! Щоев. Куда? Мюд (детски-задушевно). В социализм! Щоев (задумчиво). Далекий прекрасный район. Мюд. Да вот, далекий. А мы все равно дойдем (70 — 71).
Выбор жанра: от комедии к трагедии
Пьеса «14 Красных Избушек» - одно из самых сложных произведений Платонова, в котором, с одной стороны, нашли отражение мучительные размышления драматурга о своем времени, о смысле происходящих в стране преобразований, с другой — неизменная надежда на возможность Преображения бытия.
Действие пьесы происходит в начале 1930-х годов (само произведение датируется 1933 годом) , то есть в то время, когда заканчивается первая пятилетка и утверждается новый пятилетний план. Именно в этот период социалистического строительства обнаруживаются наиболее острые противоречия между партийными отчетами и реальными историческими фактами, что не может оставаться вне поля зрения такого художника, как Платонов. Н. В. Корниенко в работе «История текста и биография А.П.Платонова» приводит для сопоставления решение VI съезда Советов от 17.03.1931 и фрагменты записок самого Платонова, которые были составлены им во время поездки по колхозам и совхозам средней Волги и северного Кавказа. Исследователем показано, что в материалах съезда, где подводятся итоги совхозного строительства, рисуется картина всеобщего процветания в стране: «К зерновым совхозам, развивающимся в эти годы бурными темпами, присоединяется начиная с 1930 года могучая сеть животноводческих совхозов, которые организуются в темпах, превосходящих строительство зерносовхозов» . Записки же Платонова воссоздают совсем иные реалии эпохи: «Северный Кавказский край. Совхоз
«Свиновод» № 22. ... Строительство выполнено на 25% плана. ... Утрата поголовья 89 - 90% ». Н. В. Корниенко оценивает платоновские записи как «беспощадный документ надвигающегося голода 1931—1933 годов ... скосившего миллионы людей»118. Не случайно Платонов на полях рукописи «14 Красных Избушек» помещает запись: «Голод развить всюду»119. Эта неразрешенная проблема, ставшая самой насущной, по мысли Платонова, должна была показать трагедию, разворачивающуюся в современной ему действительности. Видимо, реальная смерть от голода многих тысяч людей заставила автора пьесы отказаться от финала, который первоначально был в черновой рукописи и не вошел в машинописный текст: Суенита и ее пастушья артель получали помощь от государства, которое, узнав о бедственном положении колхозников, возвращало сданное ими зерно120. Увиденное Платоновым во время поездки по стране убедило писателя, что «выдумки» Москвы слишком дорого обходятся земледельцам, что повлекло за собой кардинальные изменения в жанровой структуре пьесы: первоначально она задумывалась как комедия, а затем переросла в трагедию 2 .
Внешний, или мнимый (М. Я. Поляков), сюжет «14 Красных Избушек» связан с похищением врагами революции колхозного добра и участием в жизни колхоза приехавшего в СССР иностранца. Складывается впечатление, что история с похищением колхозного имущества «бантиками» (белогвардейцами-антиколхозниками) намеренно выбирается Платоновым в качестве внешнего сюжета пьесы. Это своеобразная попытка писателя обнажить механизм использования «литературного» приема того времени — продемонстрировать, как можно благодаря бдительности "" «обнаружить» несуществующего врага и свалить все беды людей на каких-то «вредителей», вместо того чтобы признать ошибки собственного недальновидного руководства.
Как отмечено в примечаниях Н. В. Корниенко, «за происками классовых врагов (официальная версия) угадывается одно из распространенных и в те годы мнений, что причиной голода 1933 года являлся экспорт зерна за границу; продовольствие вывозилось в счет погашения иностранных кредитов, взятых на проведение плана индустриализации страны». Но пристальный анализ пьесы проявляет иные причины.
Сюжет пьесы дву планов. Обращаясь к внешнему, социально-политическому плану, мы обнаруживаем, что первое действие «14 Красных Избушек» является экспозицией, никак не связанной с развернутой в остальных действиях историей воровства колхозного добра и последующего голода. Анализ же внутреннего, бытийственного плана позволяет увидеть, что коллизийная основа пьесы отчетливо прорисована Платоновым уже в первом действии. Ее обнаружению и способствует мотивный анализ пьесы, обращаясь к которому, мы попытаемся проявить их (мотивов) функциональный смысл на различных уровнях текста.
Осмысление Платоновым политической обстановки в послевоенное пятилетие
Пьеса «Ноев ковчег (Каиново отродье)» - это последнее произведение, вышедшее из-под пера Андрея Платонова. Над ним писатель работал на протяжении всего 1950 года.155 Это своеобразное завещание, оставленное современникам и потомкам, это предостережение человечеству о грозящем всему миру рукотворном Апокалипсисе. Открытость финала (пьеса не была завершена) призвана подчеркнуть ситуацию выбора, в которой оказались люди середины XX века.
Еще в годы войны писатель осознал причины происходящей катастрофы, которые виделись ему в неправильно выбранном человечеством векторе движения. Так, например, в рассказе «Взыскание погибших», написанном в 1943 году, Платонов в уста танкиста-красноармейца вложил слова, обращенные к чужой умершей матери, которые для самого писателя многое значили: «Сейчас нам некогда горевать по тебе, надо сперва врага положить. А потом весь мир должен в разуменье войти, иначе нельзя будет, иначе — все ни к чему!..»}56 В этом восклицании слышна надежда Платонова на возможность установления между людьми совсем иных, дружественных, братских отношений, которые, по мысли писателя, могут возникнуть лишь тогда, когда человек осознает себя существом не природным, не социальным, а космическим и приложит усилия к Преображению Земли. Пережитая в годы второй мировой войны трагедия, полагал Платонов, должна была открыть людям глаза на человеческую жизнь на Земле как высшую ценность, на недопустимость враждебности в мире: «мир должен в разуменье войти».
Однако события, происходившие в послевоенное пятилетие, свидетельствовали об обратном: вместо того чтобы извлечь нравственные уроки, человечество продолжало шествовать путем Каина-братоубийцы. Н.В.Корниенко, готовя к изданию рукопись платоновской пьесы «Ноев ковчег», воспроизводит обстановку послевоенного времени, обращаясь к газетным публикациям тех лет: «5 марта 1946 года - речь Черчилля в Фултоне: «Если Россия не будет вести себя соответствующим образом, то она будет разрушена» («Новое время». - 1945. - № 8. - С. 20). 14 марта «Правда» печатает Интервью Сталина, в котором речь Черчилля в США (в присутствии президента Трумэна) названа призывом к войне. В июне 1947 года госсекретарь США Маршалл объявил о плане экономической помощи странам Европы. 12-13 июля в Париже проходит конференция по «плану Маршалла», на которой обсуждается «программа реконструкции Европы» ... 3 октября 1949 года в Чикаго открылась американская профсоюзная конференция в защиту мира. С требованием «прекращения холодной войны против Советского Союза» выступил видный деятель негритянского движения Поль Робсон. «Делегат Питтсбургского отделения профсоюза рабочих электро- и радиопромышленности Том Фитцпатрик заявил, что Трумэн и его правительство предали интересы американского народа. Вместо обещанного Трумэном «нового курса» и мирного сотрудничества, сказал Фитцпатрик, американское правительство приняло «доктрину Трумэна», провозгласило «план Маршалла», заключило Северо-Атлантический договор, вооружает и готовит Западную Европу к войне» («Правда», 4.10.49)». Таким образом, Платонов осознавал, что на мировой арене усиливалось противостояние стран социалистического лагеря и капиталистических держав. Н. В. Корниенко отмечает, что именно получаемый по радио и из газет поток информации служил для Платонова материалом, на котором в течение последнего года жизни драматург работал над своей пьесой «Ноев ковчег (Каиново отродье)». Несмотря на то, что произведение осталось незавершенным, оно позволяет увидеть новый этап художественных размышлений Платонова по поводу тех путей, которыми идет современное человечество.
