Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Мотив сна, его семантическое "поле". Место и функции мотива сна в "таинственных повестях" И.С. Тургенева 22-99
1. Сон-явь как "ядро" семантического "поля" мотива сна 23-31
2. Образ луны и его место в семантическом "поле" мотива сна 32-42
3. Образ тумана и его генерирующая роль в приращении семантики мотива сна 43-54
4. "Нетронутый" герой "таинственных повестей" Тургенева в призме мотива сна 54-84
4.1. Нравственно-духовная чистота как отличительная черта "нетронутых" героев Тургенева 55-64
4.2. Особенности психической природы "нетронутых" героев Тургенева 64-73
4.3. Сны "нетронутых" героев Тургенева 73-84
5. Образ смерти как содержательно-структурный элемент семантического "поля" мотива сна и темы смерти 85-99
Глава II. Место второстепенных мотивов в системе мотивов "таинственных повестей" И.С. Тургенева. Пути взаимодействия второстепенных мотивов с ведущим мотивом 100-181
1. Особенности развития мотива змеиности/ядовитости в "таинственных повестях" Тургенева 101-129
1.1. Образы жала, яда, змеи как ведущие элементы семантического "поля" мотива змеиности/ядовитости 102-119
1.2. Образ "женщины-змеи" как один из способов реализации мотива змеиности/ядовитости 119-122
1.3. Семантическая специфика мотива змеиности/ядовитости в повести "Песнь торжествующей любви" 123-129
2. Мотив глаз и его место в системе мотивов "таинственных повестей" Тургенева 129-151
2.1. Функция мотива тайны женских глаз и женского взгляда 130-134
2.2. Своеобразие мотива загадочного, властного мужского взгляда 134-140
2.3. Функция мотива неизменного взгляда героинь и героев "таинственных повестей" 140-144
2.4. Мотив проникновенного взгляда как основы "власти тельной" силы героинь "таинственных повестей" 145-151
3. Функция взаимодействия мотивов сна, глаз, змеиности/ядовитости в развитии темы власти одного человека над
волей и сознанием другого в "таинственных повестях" Тургенева 151-181
Глава III. Факультативные мотивы и их место в системе мотивов "таинственных повестей" И.С. Тургенева 182-214
1. "Восточные мотивы" и их роль в создании атмосферы тайны 183-190
2. Мотив обладания и его роль в развитии ведущих тем "таинственных повестей" 190-205
3. Специфика звучания и развития темы ничтожества человека перед лицом мироздания в "таинственных повестях" Тургенева 205-214
Заключение 215-220
Библиография 221-238
- Сон-явь как "ядро" семантического "поля" мотива сна
- Образ луны и его место в семантическом "поле" мотива сна
- Особенности развития мотива змеиности/ядовитости в "таинственных повестях" Тургенева
- "Восточные мотивы" и их роль в создании атмосферы тайны
Введение к работе
Настоящее диссертационное исследование посвящено изучению "таинственных повестей" И.С. Тургенева; его содержание отражает попытку выявить и осмыслить сложившуюся в них систему мотивов, определяющую своеобразие произведений данного цикла.
Цикл "таинственных повестей" создается писателем в сложный, по сути, переходный для России период 60-80-х годов XIX века. Однако, как посчитали многие современники И.С. Тургенева, всегда остро и своевременно откликающийся на проблемы эпохи, в них он уходит от решения актуальных вопросов смутных десятилетий. Более того, героями "таинственных повестей" становятся люди 30-40-х годов и их время1. Иными словами, в "таинственных повестях" И.С. Тургенев обратился к историческому прошлому, что, впрочем, было свойственно литературе 60-70-х гг, и в большей степени драматургии этих лет (Д.В. Аверкиев, Н.А. Чаев, А.Ф. Писемский, А.Н. Островский, А.К. Толстой и др.). Однако, по мысли исследователя, в "тургеневском обращении к "давно прошедшему" звучала <...> тема современности. Писатель воссоздавал далекое прошлое, но типы, обрисованные им, и жизненные истории, о которых он повествует, встречались и в новой, пореформенной обстановке"3.
Вместе с тем, создавая "таинственные повести", И.С. Тургенев стремился отразить в них и такие ситуации, "которые позволили бы ему подойти к воспроизведению неустойчивости, шаткости, изменчивости как формы быта, так и психики отдельной личности"4. "Человек 70-80-х годов, - как верно заметил А.Б. Муратов, - чувствовал, что
1 Бялый Г.А. Русский реализм. От Тургенева к Чехову. / Г.А. Бялый. - Л., 1990. С. 203.
2 Подробнее об этом: Лотман Л.М. Драматургия 60-70-х годов. / Л.М. Лотман // История русской
литературы: В 4-х т. T.3. / Под ред. Ф.Я. Приймы, Н.И. Пруцкова. - Л., 1982. С. 451-483.
3 Петров СМ. И.С. Тургенев. Жизнь и творчество. / СМ. Петров. - М., 1968. С. 264-265.
4 Долгополов Л.К., Туниманов В.А., Прозоров B.B. Поиски нового героя. Проблема публицистич
ности и трансформации жанра. / Л.К. Долгополов, В.А. Туниманов, В.В. Прозоров // Русская по
весть XIX века. История и проблематика жанра / Под ред. Б.С. Мейлаха. - Л., 1973. С. 457.
смещаются некогда непреложные нравственные понятия и исчезает "идеальность"; он видел, что в мире зло не скудеет, и ощущал непрочность своего существования, подверженного многочисленным случайностям. Все это обостряло интерес к коренным вопросам бытия, к вопросам жизни и смерти. Тургенев уловил именно это, достаточно характерное для тех лет психологическое настроение". Причем оно, по мысли исследователя, - "черта не только его "таинственных повестей", но и эпохи, и этим настроением поздние повести и рассказы писателя прочно связаны со своим временем"5.
Ощущение некоей шаткости жизни, порожденное в 60-е годы крушением надежд передовых людей (в том числе и Тургенева) на улучшение положения простого народа после отмены крепостного права и усугубленное в 70-е годы разочарованием народников в программе "хождения в народ", становится знаком эпохи, сущностью политической, социальной, экономической обстановки в России нескольких десятилетий6. Зыбкость всех сфер общества закономерно отразилась в подвижности и противоречивости убеждений, внутреннего состояния, душевных порывов, психики людей того времени. Отсюда "основным показателем" не только "таинственных повестей" Тургенева, но и романов Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого и в целом "литературы 70-х годов оставалось изображение самой этой неустойчи-вости в самых разных сферах и проявлениях" .
То обстоятельство, что начиная со второй половины 60-х годов Тургенев все реже обращается к изображению общественных реалий и все более сосредоточивает внимание на том, что не свойственно было ему ранее, - человеческой психике, во многом обусловлено убеж-
5 Муратов А.Б. Тургенев-новеллист (1870-1880е годы)./А.Б.Муратов.-Л., 1985. С. 102.
* См об этом.: Долгополов Л.К., Туниманов В.А., Прозоров В.В. Поиски нового героя. Проблема
публицистичности и трансформации жанра. / Л.К. Долгополов, B.A. Туниманов, В.В. Прозоров.
С. 460.
7 Там же. С. 468.
денностью писателя в невозможности прогрессивного развития русского общества.
Одновременно, отмеченный выше интерес И.С. Тургенева к проблемам психики пришелся на расцвет естественных наук и психо-логии , способствующий обрсатащению писателей к новой, ранее не изученной, таящей в себе много загадок, сфере человеческой жизни -нервной организации.
Именно человеческую психику И.С. Тургенев сделал предметом художественного исследования в "таинственных повестях", тем самым воплотив в них попытку собственного (опирающегося на науку) объяснения ее непознанных явлений. Размышляя о тайнах, сокрытых в человеке, И.С. Тургенев в повестях цикла не раз задумывался о проблемах гипноза (писатель стремился понять, каким образом один человек получает власть над сознанием и волей другого) и спиритизма, также актуализированных эпохой.
В 70-80-е гг. волна спиритических сеансов буквально захлестнула Россию. Споры о спиритизме не умолкали в научных кругах. "Нет ничего удивительного в том, - замечает современный исследователь, - что и писателей (в первую очередь таких, как Ф.М. Достоевский и И.С. Тургенев. - Е.Н.) все сильнее притягивает сфера подсознательного в человеке, исследование аномальных явлений психики (болезненные сны, видения, галлюцинации, "лунатические" состояния). Поступки героев все чаще получают двойную мотивировку - естест-
8 См об этом: Осьмакова Л.Н. "Таинственные" повести и рассказы И.С. Тургенева в контексте естественно-научных открытий второй половины XIX века. / Л.Н. Осьмакова / Научный доклад высш. шк. Филол. науки. 1984. №1. С. 11-13; Бялый Г.А. Русский реализм. От Тургенева к Чехову. / Г.А. Бялый. С. 209; Пруцков Н.И. Литературно-общественное движение 60-70-х годов. / Н.И. Пруцков // История русской литературы: В 4-х т. Т. 3. С. 26; История русской литературы: В 3 т. Т. 3 (литературы второй половины ХГХ-начала XX веков) / Гл. ред. Д.Д. Благой. - М., 1964. С. 29,302.
венно-научную и мистическую. Герои лицом к лицу сталкиваются с таинственным в окружающем мире и в самих себе"9.
Однако присутствие в "таинственных повестях" И.С. Тургенева мистических, загадочных, порой фантастических событий отнюдь не свидетельствует о том, что обращение к новым для его творчества жанру, герою, проблематике повлекло за собой отход писателя от реализма. В "таинственных повестях" И.С. Тургенев по-прежнему оставался верен традиции реалистического искусства, которое было доминирующим направлением в литературе 60-70-х гг. Как пишет Л.Н.Осьмакова: "Тургенев нисколько не изменял реализму, вводя "таинственное" в свои произведения. Напротив, он, не нарушая художественной системы реализма, попытался раздвинуть его рамки"10, обратившись к романтической фантастической традиции.
Вместе с тем ориентация на фантастику является не только особенностью "таинственных повестей" И.С. Тургенева11, но и тенденцией развития литературы 70-х годов в целом. Так, в 70-80-е гг. многие представители народнической литературы стали возрождать романтические тенденции.
Что же касается И.С. Тургенева, то его обращение к романтической фантастической традиции связано с появлением в череде его романов нового жанра - "таинственной повести", своими корнями уходящего к романтической фантастической повести, зародившейся в 20-30-е годы XIX века, достигшей расцвета в произведениях В.Ф. Одоевского и, как замечает Н.В. Измайлов, завершившейся "таинственными повестями" И.С. Тургенева12. Отсюда закономерно, что Тургенев, разрабатывая жанр "таинственной повести", ориентировался на
9 Сапожков СВ.; при участии Коровина В.И. и Крупчанова Л.М. Литературное движение 1880-
1890-х годов. / СВ. Сапожков // История русской литературы XIX века: В трех частях. Часть 3
(1870-1890 годы) / Под ред. В.И. Коровина. - М., 2005. С. 328-329.
10 Осьмакова Л.Н. "Таинственные" повести и рассказы И.С Тургенева в контексте естественно
научных открытий второй половины XIX века. / Л.Н. Осьмакова. С. 14.
11 Об этом: Муратов А.Б. Тургенев-новеллист. / А.Б. Муратов. С. 66.
12 Подробнее об этом см.: Измайлов Н.В. Фантастическая повесть. / Н.В. Измайлов // Русская по
весть XIX века. История и проблематика жанра. С. 134-169.
романтическую традицию (А. Погорельский, А.А. Бестужев-Марлинский, И.В. Киреевский, Н.А. Мельгунов, К.С. Аксаков, А.К. Толстой, В.Ф. Одоевский и др.). Фантастические произведения предшественников явились для него исходной точкой, оттолкнувшись от которой, он пошел своим путем, создав собственную "таинственную повесть", специфика которой, по замечанию авторитетного исследователя "таинственного" у И.С. Тургенева, "кроется <...> в поэтике, в самом методе анализа таинственного, темы подсознательного, открывающего неожиданные возможности психологической фантастики"13.
Тургеневская "таинственная повесть" сосредоточена на внутреннем психологическом мире личности. Именно всепоглощающее внимание к психике и психологии героев отличает "таинственные повести" писателя от фантастических произведений романтиков, по преимуществу сосредоточившихся на рефлексии специфики иррационального мира и способах его художественного воплощения и на нравственно-философском осмыслении проблем бытия и человека через призму фантастики.
В героях И.С. Тургенева идет постоянная борьба рационального и иррационального, в их попытках объяснить происходящее непрерывно борются два голоса - голос разума и голос болезненного, обостренно восприимчивого воображения. В произведениях романтиков подобная борьба встречается нечасто (исключение В.Ф. Одоевский), их герои лишь констатируют тот или иной фантастический эпизод своей жизни, но не пытаются объяснить его, по преимуществу они не склонны к анализу собственных психических состояний.
Тем не менее между героями "таинственных повестей" И.С. Тургенева и романтических фантастических повестей имеется вполне очевидное сходство. И те и другие - люди восприимчивые,
13 Мостовская Н.Н. Повесть Тургенева "После смерти (Клара Милич)" в литературной традиции. / Н.Н. Мостовская // Русская литература. 1993. №2. С. 140.
впечатлительные, с подвижным воображением. Однако, если для "нетронутых" героев Тургенева эти качества - неотъемлемые составляющие натуры, в немалой степени обусловливающие происходящее с ними и, главное, специфику их сновидений (в которых протекает большая часть жизни героев), то для героев писателей-романтиков они не являются определяющими. Герои могут быть наделены подвижным воображением ("Кто же он?" Н.А. Мельгунова, "Вальтер Эй-зенберг (Жизнь в мечте)" К.С. Аксакова), а могут им и не обладать ("Лафертовская маковница" А. Погорельского, "Кровь за кровь" А.А. Бестужева-Марлинского) - ибо, по сути, оно не является доминирующим в повествовании.
Таким образом, то, что было для романтиков необходимым, но не организующим сюжет элементом фантастики, в "таинственных повестях" И.С. Тургенева пресуществилось в смыслообразующее начало. Так, романтики не раз отмечали властительную силу женского взгляда, обращались к мотивам сна и луны, культивировали демонологические образы и т.д., однако отмеченные элементы фантастического романтического повествования не наделялись той степенью значимости, которую они приобрели в "таинственных повестях" И.С. Тургенева. Более того, у писателей-романтиков эти мотивы и образы функционируют самостоятельно, вне связи с соприродными им повествовательными единицами, вследствие чего наличие одного из них не влечет за собой появления другого. У И.С. Тургенева же все составляющие "тайны" связаны друг с другом, образуя единую систему, выступающую ядром поэтики "таинственных повестей" и определяющую специфику произведений цикла. Зарождение и развитие одной из таинственных "реалий" неизменно приводит к возникновению и/или актуализации родственного ей по природе, образа или мотива. И в этом заключается главное отличие тургеневских "таинственных повестей" от романтических фантастических повестей. Заметим также,
что все фантастические слагаемые в "таинственных повестях" вкупе содействовали воссозданию в них индивидуальной тургеневской картины мира и человека, и в этом смысле, они выступали не только элементами поэтики "тайны", как это было в фантастических романтических повестях, но в определенном смысле, концептуальными "проводниками" авторского мировидения.
В конечном же итоге, И.С. Тургенев создал, - скажем так, - собственную "таинственную повесть", продолжающую традиции фантастической романтической повести, но не тождественную ей. Вместе с тем наличие в "таинственных повестях" И.С. Тургенева и фантастических романтических повестях общих черт (например, присутствие в них особого рода загадочных сновидений), указывающее как на родство, так и на разноприродность их фантастики, помимо прочего, выступает знаком того, что через романтическую литературу И.С. Тургенев выходил на освоение мирового культурного контекста, о чем недвусмысленно свидетельствовали произведения цикла. Так, по словам Н.Н. Мостовской, "тургеневская философская концепция, воплощенная в "таинственных" повестях в многозначной антитезе: сон-явь, сон-наваждение, сон и сновидение-память, скрытая, нереализованная энергия мысли и душевных устремлений и, наконец, сон-смерть - генетически связана с античной философией, с фольклорными источниками, с древнерусскими летописями <.. .>, с "Диалогами" Платона, с поэмой Лукреция "О природе вещей", с "Размышлениями" Марка Аврелия и всей предшествующей и современной Тургеневу естественнонаучной и философской мыслью" .
Вместе с тем, интерес И.С. Тургенева к фантастике указывает и на вписанность его "таинственных повестей" в литературный процесс 1860-80-х гг., поскольку именно в эти десятилетия фантастика стано-
14 Мостовская Н.Н. Повесть Тургенева "После смерти (Клара Милич)" в литературной традиции. / Н.Н. Мостовская. С. 142-143.
вится методом реализма . К ней обращаются М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский, В.М. Гаршин, В.Г. Короленко и др.
Говоря о присутствии в тургеневском цикле элементов фантастики следует помнить, что его создание совпало с тяжелой болезнью писателя (вынужденного принимать наркотические средства для снятия болей), и это не могло не сказаться на своеобразии картин и образов в "таинственных повестях" с их фантасмагорическими сновидениями, существами, призраками и пр. Болезнь И.С. Тургенева, единственным спасением от которой стали морфий и опиум, также повлияла на его отношение к жизни: каждый день представал перед ним бесцельным, серым, желание жить пропадало. Это в немалой степени обусловило мрачную, давящую атмосферу в поздних повестях писателя. Близость скорой, неизбежной смерти обращала И.С. Тургенева и к проблемам человеческого бытия в целом. Он вновь и вновь размышлял о волновавших его многие годы взаимоотношениях личности и космоса, пытаясь разрешить проблематичный для себя вопрос о жизни после смерти.
Иными словами, в "таинственных повестях" (и позже в "Стихотворениях в прозе") И.С. Тургенев, подводя итог прожитой жизни, предпринимает последнюю попытку ответить на тревожившие его на протяжении всего творчества вопросы. Вместе с тем в "таинственных повестях" писателя предстает новый поворот в решении тем: любви, страсти, смерти, ничтожества человека перед лицом мироздания и т.д., появляется новый тип "нетронутого" героя, складывается вполне определенная система мотивов. Все это позволило исследователям воспринять "таинственных повести" как особое, самоценное явление в творчестве Тургенева. В немалой степени, на наш взгляд, этому способствует именно система мотивов цикла, осмысление которой составляет содержание настоящей диссертационной работы.
15 См. об этом: История русской литературы: В 3 т. Т. 3. С. 432.
Проблема мотива как самостоятельной литературоведческой категории является одной из активно разрабатываемых проблем современной отечественной филологической науки (Э.А. Бальбуров, В.Е. Ветловская, Б.М. Гаспаров, Г.В. Краснов, Е.К. Ромодановская, И.В. Силантьев, Н.Д. Тамарченко, Ю.В. Шатин и др.). Однако до сих пор отсутствует единое целостное определение понятия "мотив".
В настоящей работе под мотивом понимается повторяющаяся структурно-семантическую единица художественного текста, взаимодействие которой с подобными ей единицами, обусловливает зарождение и развитие более сложных структур художественного произведения (темы, сюжета).
Как можно видеть, мотивы могут объединяться, вступая друг с другом в отношения взаимосвязи и взаимообусловленности. В таком случае возможно говорить о существовании и функционировании системы мотивов в художественном тексте. Вместе с тем, мотивы могут распадаться на более мелкие части. Однако следует иметь в виду, что последние способны актуализировать и проявить свое значение лишь в составе мотива, т.е. будучи связанными с другими его составными частями. Таким образом мотив оказывается выражен в каждом из содержащихся в нем элементов, но в то же время он способен оставаться независимым от них.
Заметим, что единицы, образующие мотив, не являются константами. Их количество и значение - величины переменчивые. Этим обусловлено такое качество мотива, как динамизм, т.е. его способность к развитию. Как замечает современный исследователь, "мотивы нередко варьируются, и цель этих вариаций - в уточнении, конкретизации значений. При варьировании мотивом будет и каждый вариант, и тот устойчивый, неизменный смысл, который сохраняется во
ся действие" . Определяя сюжетное развитие, мотив оказывается связанным с действиями, событиями, составляющими сюжет.
В основе лирического мотива также лежит действие, но направленность его иная по сравнению с мотивом эпическим. В лирическом мотиве действие сосредоточено на субъекте, в эпическом - на объекте. Поэтому лирический мотив чаще являет собой повторяющийся комплекс чувств и идей, в то время как эпический - событий, а также действий и поступков героя. Вообще в эпическом произведении зачастую тот или иной мотив оказывается закрепленным за конкретным персонажем, обусловливая тем самым его поведение и, в конечном счете, определяя его судьбу25.
Не менее прочно мотив связан с темой. Именно наличие в эпическом произведении определенного мотива, его развитие и взаимодействие с другими мотивами позволяет возникнуть и зазвучать той или иной теме. Иначе сказать, тема "материально закрепляется" в эпическом тексте "в отдельных мотивах" . При этом "повествовательная тема - как тема ретроспективная, как результат, а не повод
[курсив автора] для сочетания мотивов, - как правило, имплицитна" . Лирика же обнаруживает обратную зависимость. По мысли И.В. Силантьева, "сама тема" здесь "выступает основанием для развертывания серии сопряженных с ней мотивов". И как результат, "мотив" оказывается "подчинен теме"28.
Важно заметить, что содержащиеся в произведении мотивы вступают в разнообразные отношения друг с другом и в конечном
24 Мелетинский Е.М. Семантическая организация мифологического повествования и проблема
создания семиотического указателя мотивов и сюжетов. / Е.М. Мелетинский // Учен. зап. Тартус-
ского гос. ун-та. Вып. 635. - Тарту, 1983. С. 117; Силантьев И.В. Мотив в системе категории нар-
ратива. / И.В. Силантьев // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. - Ново
сибирск, 2001. С.14.
25 О проблеме "мотив и персонаж" см.: Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. / Б.В. То-
машевский. С. 199.
26 Ветловская B.E. Анализ эпического произведения: Проблемы поэтики. / В.Е. Ветловская. С. 106.
27 Силантьев И.В. Мотив в системе категории нарратива. / И.В. Силантьев. С. 24.
28 Там же.
всех вариантах [курсив автора]" . Именно устойчивое начало, так называемое смысловое ядро, заключенное в мотиве, позволяет говорить о том, что в разных произведениях проявляет себя один и тот же мотив. Иными словами, можно говорить о существовании некоего "мотива схемы" 7, который в каждом конкретном тексте получает свою реализацию, преобразуясь в "реальный мотив"18.
В литературоведении выделяют лирический, эпический и драматический мотивы (Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа, Б.Н. Путилов и др.). Отсюда, - в рамках настоящей работы, - представляется необходимым сосредоточить внимание на вопросах, связанных с эпическим мотивом, а именно - его природе, специфике, особенностях функционирования в художественном произведении.
Прежде всего, эпический мотив неразрывно связан с сюжетом. Именно он образует сюжетную схему произведения19, ибо движение сюжета идет через развитие мотивов20. Эпический мотив, - как отмечает Г.В. Краснов, - "связывает все основные элементы сюжетной си-туации: обстоятельства, характеры, действие" .
В лирике, подобным образом функционирующие мотивы крайне редки. В лирических произведениях "чаще фигурируют статические мотивы, развертывающиеся в эмоциональные ряды. <...> Действия и события фигурируют в лирике так же, как явления природы, не образуя фабульной ситуации"22.
Однако эпический мотив не просто "вырастает в сюжет"23. По сути, он сам есть "одноактный микросюжет, основой которого являет-
16 Ветловская B.E. Анализ эпического произведения: Проблемы поэтики. / В.Е. Ветловская. - СПб.,
2002. С. 104.
17Белецкий А.И. В мастерской художественного слова. / А.И. Белецкий. - М., 1989. С. 42.
18 Там же.
19 Там же. С. 48.
20 Подробнее об этом: Путилов Б.Н. Мотив как сюжетообразующий элемент. / Б.Н. Путилов // Ти
пологические исследования по фольклору. - M., 1975. С. 149.
21 Краснов Г.В. Мотив в структуре прозаического произведения. К постановке вопроса. /
Г.В. Краснов // Вопросы сюжета и композиции. Межвузовский сборник. - Горький, 1980. С.71.
22 Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. / Б.В. Томашевский. - M., 2003. С. 230-231.
23 Веселовский А.Н. Историческая поэтика. / А.Н. Веселовский. - M., 1989. С. 301.
итоге сливаются "в семантические целостные блоки", образуя систему мотивов.
Под системой мотивов в настоящем исследовании понимается некое целостное образование, некое единство, части которого, будучи взаимосвязанными и взаимообусловленными, располагаются - в пределах системы - в организованном порядке.
Являясь слагаемыми сформировавшейся целостности, мотивы обладают родственными чертами. Это касается схожих элементов их структур, семантической общности, закрепеленности за одним героем, тождества функций30, стратегии их развития в тексте и пр. Более того, мотив продуцирует новые значения, благодаря "заложенным в нем способностям к изменению"31.
Вышеизложенные представления о мотиве составляют методологическую основу настоящей диссертационной работы, содержание которой отражает попытку исследования системы мотивов "таинственных повестей" И.С. Тургенева в призме заявленных теоретических положений.
Особо подчеркнем, что отдельные мотивы "таинственных повестей" писателя в современном отечественном литературоведении изучены достаточно основательно: восточные мотивы (А.А. Гаджиев, Н.Н. Мостовская), онегинские мотивы (О.М. Барсукова), библейские мотивы (Н.Н. Мостовская), мотив сна (Н.Н. Мостовская, М.А. Петровский, О.Б. Улыбина и др.), мотив глаз (В.Н. Топоров), мотив "невинного" сознания (М.А. Турьян), мотив телепатии (О.Б. Улыбина) и т.д. Однако отсутствуют работы, посвященные изучению системы мотивов "таинственных повестей".
Между тем, несомненная продуктивность подобного подхода заключается в более углубленном и многоаспектном осмыслении со-
29 Силантьев И.В. Семантическая структура повествовательного мотива. / И.В. Силантьев // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. - Новосибирск, 1999. С.24.
Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. / Б.Н. Путилов. - Л., 1988. С. 140. 31 Там же.
держания и поэтики "таинственных повестей", но, главное, в возможности максимально приблизиться к постижению авторской картины мира, отражающей мирочувствование позднего Тургенева, что, в свою очередь, позволяет выявить непроясненные доселе смыслы "таинственных повестей".
Вместе с тем, осмысление системы мотивов "таинственных повестей" позволяет показать сопряжение и единство таких составляющих произведений цикла, как образы, мотивы, темы. В этом случае, каждый из представленных в повестях цикла образов оказывается включенным в состав семантического "поля" определенного мотива. И поскольку все мотивы, образующие систему, взаимодействуя, проникают друг в друга, то и образы, входящие в их семантические "поля", вступают в разнообразные отношения друг с другом, тем самым давая самим мотивам возможность получить новое звучание, а стало быть, развиваться. Пребывающие в постоянном движении мотивы продолжают взаимодействовать друг с другом, и их совместное функционирование приводит к зарождению в "таинственных повестях" более сложных структур - тематических.
Одновременно система мотивов способствует более рельефному позиционированию в ней отдельного мотива и связи его с другими мотивами. Так, анализ отдельного мотива именно в качестве элемента системы (а не самостоятельной единицы) позволяет более точно определить границу его семантического "поля" и степень участия мотива в реализации общего авторского замысла цикла. В свою очередь, анализ взаимодействия мотивов, их сращения друг с другом, инициирует обнаружение основания взаимопорождения мотивов.
Все вышесказанное обусловливает актуальность настоящего диссертационного исследования.
Предметом исследования является анализ системы мотивов "таинственных повестей" И.С. Тургенева и осмысление произведений
цикла писателя в призме функционирования представленной в нем системы мотивов.
Объект исследования - "таинственные повести" И.С. Тургенева ("Призраки" (1864), "История лейтенанта Ергунова" (1870), "Стук... Стук... Стук!" (1871), "Сон" (1877), "Песнь торжествующей любви" (1881), "Клара Милич" (1883), а также близкие им произведения "Фауст" (1856), "Довольно" (1865), "Собака" (1866), "Странная история" (1870), "Рассказ отца Алексея" (1877), и другие произведения писателя ("Отцы и дети", "Степной король Лир", "Стихотворения в прозе"). По мере необходимости в диссертации используются произведения Ф.М. Достоевского ("Хозяйка"), Н.В. Гоголя ("Портрет"), В.Ф. Одоевского ("Сильфида"), А.П. Чехова ("Черный монах"), работы А. Шопенгауэра ("О смерти", "О ничтожестве и горестях жизни"), способствующие созданию более широкого контекстового "поля" "таинственных повестей".
Цель диссертационного исследования заключается в рефлексии мотивов "таинственных повестей" И.С. Тургенева как целостной системы, в осмыслении содержания и структуру системы мотивов "таинственных повестей", в выявлении ее составляющих и определении места каждого из них в пределах системы.
В соответствии с означенной целью диссертационного исследования определяются следующие задачи:
Обосновать определяющее значение ведущего мотива "таинственных повестей" - мотива сна - в системе мотивов; выявить элементы его семантического "поля" (образы ночи, луны, тумана, смерти), определить их смысловую нагрузку и особенности взаимодействия друг с другом.
Выявить ядро семантического "поля" мотива сна - состояние сна-яви - и определить специфику данного состояния как погранично-
го между сном и бодрствованием, мечтой и реальностью, жизнью и смертью.
Рассмотреть природу особенного "нетронутого" героя "таинственных повестей", за которым закреплен мотив сна. Обнаружить особенности его духовной и психической организации. Охарактеризовать типы сновидений, "нетронутого" героя.
Определить особенности функционирования второстепенных мотивов "таинственных повестей" (глаз и змеиности/ядовитости). Доказать, что данные мотивы образуют единый блок мотивов, закрепленный за героинями "таинственных повестей". Выявить место и роль второстепенных мотивов в системе мотивов повестей цикла, а также пути взаимодействия друг с другом и с иными мотивами системы. Проследить семантическое движение мотива змеиности/ядовитости от "Призраков" к "Кларе Милич", выявить специфику его звучания и функционирования в каждой из повестей, где он присутствует. Рассмотреть характерные черты женского взгляда и глаз героинь "таинственных повестей" (черный цвет, неизменность, проникновенность) и уяснить значимость каждой из них для развития мотива глаз.
Выявить место и роль факультативных мотивов ("восточные мотивы" и мотив обладания) в системе мотивов "таинственных повестей", пути их взаимодействия с иными мотивами системы. Определить роль "восточных мотивов" в создании атмосферы тайны и значимость мотива обладания для функционирования ведущих тем "таинственных повестей".
Рассмотреть ведущие темы "таинственных повестей": смерти, власти одного человека над волей и сознанием другого, ничтожества человека перед лицом мироздания в призме осмысления системы мотивов "таинственных повестей". Обосновать значимость мотива сна для развития темы смерти, мотива глаз для развития темы власти од-
ного человека над волей другого, мотива обладания для зарождения темы ничтожества человека перед лицом мироздания.
Решение поставленных задач в диссертации обеспечивает сочетание поэтологического, сравнительно-исторического, культурно-исторического и типологического методов исследования. Научная проблема диссертации также обусловила обращение к смежным областям гуманитарного знания - философии, мифологии, фольклору, и к биосоциальной науке - психологии.
Научную новизну работы составляет впервые предпринятое исследование системы мотивов "таинственных повестей" И.С. Тургенева, ее содержания и функций, а также обобщения и выводы, позволяющие проследить эволюцию тургеневского мирочувствования и максимально приблизиться к раскрытию авторской картины мира и человека, представленной в "таинственных повестях". Впервые дается характеристика мотивов "таинственных повестей" с точки зрения их структурной и семантической значимости - как мотивов ведущих, второстепенных и факультативных.
Научно-практическое значение работы состоит в расширении представлений о мотивной организации "таинственных повестей" Тургенева, а также в том, что ее результаты могут найти применение в процессе разработки общих и специальных курсов по русской литературе XIX века в вузовской практике преподавания, в руководстве научно-исследовательской работой студентов, включая курсовые и дипломные работы. Материалы и некоторые положения работы могут быть использованы в дальнейших исследованиях системы мотивов "таинственных повестей" И.С. Тургенева, позднего творчества писателя и его художественного наследия в целом.
Апробация работы. По результатам исследования были сделаны доклады на научно-практических семинарах аспирантов кафедры литературы Псковского государственного педагогического университета
им, СМ, Кирова, принципиальные положения работы и ее основные аспекты обсуждались на заседаниях кафедры.
Материалы диссертации явились предметом обсуждения на "XVI Пуришевских чтениях" (Москва, 2004 г.), на "XVI Всероссийских Тургеневских чтениях" в Государственном мемориальном и природном музее-заповеднике И.С. Тургенева "Спасское-Лутовиново" (Спасское-Лутовиново, 2005), на конференции молодых тургеневедов (Москва, Библиотека-Читальня им, И.С. Тургенева, 2005 г.). Отдельные положения диссертационного исследования стали основой статей, опубликованных в межвузовских научных сборниках ("Проблемы филологии и методики преподавания иностранных языков на рубеже веков" /Псков, 2004, 2005/, "XVI Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры" /Москва, 2004/) и в "Спасском Вестнике: Выпуск 12" Яула, 2005/.
Структура работы определяется целями и задачами диссертационного исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
В первой главе диссертации рассматривается ведущий мотив "таинственных повестей" И.С. Тургенева - мотив сна - в системе мотивов и особенности его функционирования в произведениях цикла. Выявляются составляющие его семантического "поля" - образы ночи, луны, тумана, смерти. Особое внимание уделяется изучению "ядра" семантического "поля" мотива сна - состояния сна-яви, его специфике. Здесь же идет речь об особенном "нетронутом" герое "таинственных повестей", за которым закрепляется в повестях цикла мотив сна.
Во второй главе анализируются второстепенные мотивы "таинственных повестей" (мотив глаз и мотив змеиности/ядовитости). Выявляется их место в системе мотивов "таинственных повестей", особенности их функционирования (последние рассматриваются через призму соотнесенности второстепенных мотивов с мотивом сна). Оп-
ределяются три аспекта развития мотива змеиности/ядовитости в произведениях цикла. Осмысляется степень участия второстепенных мотивов в зарождении и развитии в тургеневском цикле темы власти одного человека над волей и сознанием другого.
В третьей главе проводится анализ факультативных мотивов ("восточные мотивы" и мотив обладания), в ходе которого выявляется такая особенность их функционирования, как однонаправленность развития, а также пути взаимодействия факультативных мотивов с иными мотивами системы, степень участия "восточных мотивов" в воссоздании атмосферы тайны и значимость мотива обладания для зарождения в "таинственных повестях" темы ничтожества человека перед лицом мироздания.
Библиография содержит 173 наименования. Основное содержание работы изложено на 220 страницах. Общий объем исследования 238 страниц.
Сон-явь как "ядро" семантического "поля" мотива сна
Любой сон есть тайна, но в высшей степени загадочен, по мысли Тургенева, особый тип сна - сон-явь34. Специфическое, неопределенное состояние сна-яви (не то сон, не то явь) выступает, как нам представляется, "ядром" семантического "поля" мотива сна.
Сон-явь - это состояние, в котором замолкает разум, затуманивается сознание человека, и он оказывается во власти неведомых, стихийных сил, таящихся в глубинах его души, живущих в сумеречном и ночном, непознаваемом, неподвластном человеку мире.
В состояние сна-яви погружаются многие герои "таинственных повестей": Вера Николаевна ("Фауст"), Кузьма Васильевич ("История лейтенанта Ергунова"), герои "Странной истории" и "Призраков", Муций и Валерия ("Песнь торжествующей любви"), Аратов ("Клара Милич").
В представлении Тургенева сон-явь выступает как некая граница между сном и бдением, мечтой и реальностью, жизнью и смертью. В состоянии сна-яви писатель "узревал двойственность реального и нереального ... и, насколько можно судить, не видел слишком уж определенной грани между первым и вторым"35.
Погружая героев в сон-явь, автор тем самым ставит читателя в затруднительное положение, поскольку не дает определенного указания, спит его герой или нет.
Первой из персонажей "таинственных повестей" подобное шаткое, пограничное состояние не то сна, не то бодрствования переживает Вера Николаевна ("Фауст"). Пробудившаяся в героине доселе дремавшая страстность влечет ее к Павлу Александровичу. Назначив ему свидание, она весь день ходит, озираясь, "с таким выражением, как будто" спрашивает себя: "не во сие ли она . Герой "тоже глядел, говорил, как во сне..." (V, 123) в ожидании встречи.
Сном становится. для Веры и Павла Александровича жизнь, подчиненная возникшему в их душах новому чувству, ибо это чувство приходит так же незаметно, как сон, и оказывается столь же загадочным и непостижимым для человеческого разума, что и сон.
Таинственность сновидения определяется во многом его много-мирностью и безграничностью. Именно во сне человек получает свободу мысли, чувства, движения, становится открыт миру и себе. Его желания и стремления не сдерживаются более никакими чуждыми ему догмами, постулатами, требованиями, которым он вынужден подчиняться в ином не-сновидном мире. Засыпая, человек словно отрешается на время от той реальности, в которой протекает его будничная жизнь, но не уходит из нее. Стало быть, пребывая во сне, он одновременно существует в двух мирах - в мире реальном, земном и в мире ирреальном, неведомом ему. Более того, попадая в царство сна, человек оказывается в пространстве ничем не ограниченном, перед ним открывается множество "дорог, каждая из которых ведет его в новый, незнакомый загадочный мир не виденного ранее сна.
Таким образом, сон является не только особым миром, но и неким окном в иные многочисленные миры. Сон - это пограничное царство между двумя мирами: будничным, земным и тем, куда отправляется человек заснув. И в этом втором мире человек проживает не менее реальную жизнь, чем в мире бодрствования, потому что только в мире сновидном он становится свободен и тождественен самому себе.
Однако не каждому человеку удается приоткрыть "окно" сна, не каждому суждено вступить на тропинку, ведущую из одного мира в другой. Душа человека (а именно она господствует во сне) Должна испытать сильное потрясение, прежде чем перед ней откроются врата иных миров - потрясение огромной силы, способное разрушить те ограничения и запреты, которые накладывает на себя сам человек или (и) общество, в котором он живет. Их разрушение влечет за собой внедрение в душу человека новых, ранее не пережитых им чувств и эмоций. Душа становится теперь открыта миру и своим собственным желаниям. Но поскольку в момент бодрствования в человеке господствует разум, то душа вынуждена замолкать. Однако с наступлением ночи она освобождается и, будучи открыта себе и окружению, оказывается способной через "окно" сна войти в ранее закрытый мир.
Подобный сон свободной души переживается человеком как особое состояние. Пребывая в нем, он догадывается о том, что не бодрствует, а спит, но в то же время, этот сон реален, ибо в нем все те истинные желания и стремления души, которые скрывались и подавлялись в момент бдения, прорываются наружу и громко заявляют о себе. Стало быть, его сон есть явь.
Образ луны и его место в семантическом "поле" мотива сна
Жизнь героев "таинственных повестей" проходит во мраке ночи, той загадочной ночи, которая пугает их своей зловещей темнотой и безмолвием и влечет своим ярким, удивительным светом - светом луны. Именно в лунном свете предстают перед ними ночные посетители, словно "вырастающие" из него. И герои подсознательно ощущают некую связь таинственных гостей и ночного светила.
Пролетая над горами Шварцвальда в одном из своих снов, герой "Призраков" зачарованно наблюдает за тонким лунным дымом, разлитым "повсюду", отмечая, что в этом краю "задумчиво царит луна", после чего он восклицает: "Эллис, ты должна любить этот край!" (VII, 213). "Потому что здесь повелевает луна", - хочется продолжить реплику героя. Но догадка его так и остается догадкой. Луна хранит тайну ночной гостьи. Да и сама Эллис скрывается от спутника в лунном свете, равно как и появляется из него. Так, всматриваясь в "белый как мел", лежащий на полу след луны, герой замечает, что тот "начинает тихонько приподниматься, выпрямляться, слегка округляется сверху", и перед ним, "сквозя как туман, неподвижно стоит белая женщина" (VII, 191). Но едва он пытается вглядеться в черты таинственной незнакомки, призрак исчезает, а на его месте лишь "след луны белеется длинной чертой по полу" (VII, 191).
Герой никак не может понять, как же происходит это загадочное превращение. И эта непроясненность наблюдаемых картин перекликается с неопределенностью того состояния, в котором он их видит, -состояния сна-яви. Более того, сама возможность подобного загадочного появления призрака из лунного света становится допустимой лишь в момент пребывания героя в состоянии сна-яви. Только когда его начинает одолевать дремота, герой, неожиданно для самого себя, замечает, как след от луны начинает шевелиться, его контуры меня ются. Он устремляет на него свой взор и понимает, что лучи ночного светила пропали, а там, куда они падали, стоит призрак. Герой успевает заметить лишь "неподвижные глаза на неподвижном лице" незнакомки, и вот уже "призрак тихо качнулся вперед, смешался весь, легко волнуясь, как дым, - и луна опять мирно забелела на гладком полу" (VII, 192), оставив героя в недоумении - было ли все увиденное сном или явью.
Как явствует из вышесказанного, загадочное ночное светило оказывается связанным с таинственным существом, посещающим героя ночью. Но какова природа этой связи, герой не в силах понять. Как известно, именно луну "славянские народы .. . называли "волчьим солнышком", считая, что она покровительствует нежити"40, призракам и светит "в подземном мире, ... заменяя солнце"41.
Таким образом, лунный свет, сопровождающий Эллис, представляет ее как жительницу потустороннего, непознаваемого человеком, и потому страшащего его, мира мертвых. Она если не сама смерть, то посланница смерти. Луна же выступает в."Призраках" светилом того мира, из которого приходит Эллис.
Жизнь женщины-призрака возможна только в царстве луны. Существовать в ином, земном мире ей не суждено, но посетить его она может, однако лишь в то время суток, когда и там господствует луна, т.е. ночью. Луна благосклонно позволяет Эллис "войти" в чуждый призраку мир, словно указывая своим светом дорогу в него. Именно по лунному пути Эллис спускается из своего мира в мир земной. Более того, она посещает не просто земной мир, а спящий земной мир. Она буквально прорывается в сон человека, перед которым предстает ночью, делая, тем самым, его сон особенным, таинственным. Ночная гостья проживает вместе с героем его сны, превращая их в особую реальность. Совершая полеты с загадочной незнакомкой, словно вырастающей из лунного света, герой все больше убеждается в том, что видимые им сны - явь, ибо только в них он, наконец, попадает в тот мир счастья и гармонии, по которому томилась его душа на земле - в мир искусства.
Стало быть, именно в сновидениях он проживает истинную жизнь. И все же, сны, даже будучи такими близкими яви, не теряют и своей сновидной сущности, настолько необыкновенно и фантастично все в них происходящее, настолько удивительна и непонятна сама Эл-лис и тот далекий мир, детищем и обитателем которого она является.
Будучи жительницей лунного царства, Эллис наделяется качествами, которые исстари приписывались господствующему в них светилу: "непостоянство, изменчивость"42 (поскольку луна меняется каждую ночь, она словно пребывает в непрерывном движении) и "ледяное" безразличие".
Луна считается холодным светилом, ибо ее цвет напоминает цвет льда. Что же касается ее определения, как светила "безразличного", то издавна сложилось устойчивое мнение о том, что луна (т.к. она светит ночью) становится свидетелем многих бесчинств, жестокостей и преступлений, совершаемых именно в это время суток. Но она молчит об увиденном, тем самым словно указывая на то, что ей нет никакого дела до произошедшего.
Особенности развития мотива змеиности/ядовитости в "таинственных повестях" Тургенева
Зарождение мотива змеиности/ядовитости в "Призраках" связано с актуализацией и развитием в повести образа жала. Обладательницей жала выступает Эллис. Именно ее поцелуй герой воспринимает как "прикосновение тонкого и мягкого жала" (VII, 198).
Как известно, жало всегда содержит яд. И хотя в "Призраках" образ яда не представлен столь ярко и зримо, как, например, в "Кларе Милич", он все же присутствует здесь, зарождается и разворачивается в подтексте повести, благодаря взаимодействию мотива змеиности/ядовитости и мотива сна. Отравление героя происходит в тот момент, когда он погружен в неясное, а потому таинственное, состояние сна-яви. Более того, именно отравление делает сон героя глубже и загадочнее, поскольку яд, разливаясь по его телу, отуманивает сознание и рассудок. Герой пребывает словно в двойном сне - сне-яви и сне отравлении одновременно, и отличить один сон от другого он не в силах, настолько близка таинственная и туманнная природа этих зыбких, пограничных сновидений, погрузившись в которые герой оказывается, будучи живым, на пороге смерти.
Сон-явь в "Призраках" (как и в "Истории лейтенанта Ергунова", "Песне торжествующей любви", "Кларе Милич") оказывается близок отравлению, а отравление туманному и неясному сну, ибо яд, разливаясь по телу героя, подобно тому, как туман окутывает его со всех сторон в момент сна-яви, заглушает голос сознания, постепенно усыпляя его, и лишает героя возможности понять, что же на самом деле с ним происходит, спит он или бодрствует. Герой "Призраков" лишь только "успел почувствовать" на своих "губах прикосновение ... мягкого, тупого жала..." (VII, 214), как "туман охватил" его.
Именно через жалящий укус-поцелуй Эллис передает герою частичку своей "туманности"-яда. Отравленный ядом таинственной незнакомки, герой начинает ощущать, что уже не только ее губы, но и "темные пронзительные глаза" (VII, 218) тоже, словно впиваются ["впились" (VII, 218)] в него, и он не может не подчиниться их "жалящему" взгляду. Ее шепот, "как острый холодок" (VII, 209) вонзается ["вонзился" (VII, 209)] ему в ухо, и герой готов безропотно выполнить любой приказ своей "хозяйки". Все ближе становится ему эта ранее незнакомая женщина, все большую власть получает она над ним. Ее "мягкие руки крепко" (VII, 218) обвиваются ["обвились" (VII, 218)] вокруг его шеи, и герой понимает, что вырваться из "ядовитых" объятий Эллис ему не удастся. Он весь словно наполнен и пропитан туманным ядом, исходящим от нее.
Будучи отравленным ядом ночной гостьи, герой становится подобен своей спутнице, поскольку в нем разлит тот же яд, что и в ней. Вот почему после ядовитых укусов-поцелуев и прикосновений Эллис, он, хотя и на мгновение, постигает ее змеиную сущность. Вглядыва ясь в незнакомку, он, неожиданно для самого себя, замечает, что в глазах Эллис "что-то двигалось - медленным, безостановочным и зловещим движением свернувшейся и застывшей змеи, которую начинает отогревать солнце" (VII, 210). Пребывающий во сне-яви герой подсознательно начинает ощущать пробуждение этой змеи. Более того, он понимает, что пробуждает ее сам, отдавая Эллис свою телесность. И окончательное пробуждение "женщины-змеи" грозит герою гибелью, т.к. лишившись своей жизненной силы, он, отравленный смертоносным ядом жительницы царства мертвых, обречен на смерть.
Так в "Призраках" начинает складываться устойчивый для "таинственных повестей" образ "женщины-змеи", но актуализации его в первом произведении цикла еще не происходит, вследствие того, что Тургеневу было важно представить Эллис в повести не столько "женщиной-змеей", сколько посланницей смерти, которой необходим живой человек, чтобы обрести плоть.
Отсюда образы жала, яда и змеи становятся в "Призраках" (как, впрочем, и в последующих "таинственных повестях") преимущественно символами смерти. В подобной символике отражено представление многих архаических культур о том, что змея - жительница подземного мира, царства мертвых121. При этом "змея выполняет роль посредника между миром живых и миром мертвых"122. Такую роль отвел Тургенев Кларе и Эллис, чья близость змее закономерна и оправдана.
"Восточные мотивы" и их роль в создании атмосферы тайны
К "восточным мотивам" Тургенев обращался не протяжении всего творчества. "Здесь можно назвать рецензии на драму С.А. Гедеонова "Смерть Ляпунова" (1846 г.), на роман Е. Тур "Племянница" (1852 г.), ... стихи "К Венере Медицейской" (1838) и "Исповедь" (1845), поэму "Помещик" (1846), притчи "Восточная легенда" и "Еремин" ... , роман "Накануне" (1859) "195 и такие "таинственные повести" писателя, как "История лейтенанта Ергунова" и "Песнь торжествующей любви". В последних "восточные мотивы" способствуют созданию, поддержанию и развитию атмосферы тайны.
В "Истории лейтенанта Ергунова", связанные с "восточными мотивами" восточные реалии входят в жизнь героя вместе с "игрушечкой", загадочной девушкой Колибри, которая появилась так неожиданно, как бы ниоткуда, - что герой "чуть не вскрикнул от испуга" (VIII, 21), увидев ее. Эта удивительная девушка, очаровавшая Ергунова своими черными глазами, странным, "точно у ней в горле стеклышки столкнулись" (VIII, 22), смехом, непривычным именем, нерусским акцентом, несомненно, исполнена загадок. Ей подстать и то место, где она живет. Попадая в него, Ергунов будто оказывается в ином мире - так все здесь для него непривычно и незнакомо. Однако подобная реакция героя вполне закономерна. Атмосфера, с которой столкнулся он в "комнатке" Колибри, обустроенной в восточном стиле (ковры "из верблюжьей шерсти", запах мускуса, турецкий диванчик, янтарные четки, варенье "из Константинополи... шербет"), откровен но контрастировала с атмосферой обыденности, в которой живет герой . Отсюда вполне реальные еда, вещи и запахи представляются ему чем-то невероятным, таинственным, и потому неудержимо влекущим. В результате соприкоснувшись с "другой" - доселе неведомой - жизнью, герой стремится вернуться туда, где все окутано туманом и сизым дымком, сбегающим "тонкой струйкой с верхушки крупной курительной свечки" (VIII, 28), лишено видимых очертаний, где тело наполнено приятным бессилием, от которого делается "легко и свободно" (VIII, 31).
Зачарованный, усыпленный "комнаткой" Колибри, Ергунов видит "восточный сон": он - в Царьграде, рядом с ним, пожалованным государем "в действительные турки" (VIII, 32), - Колибри-турчанка, близится их свадьба... Сон, в котором он - пусть на время - обретает для себя новую "действительность", и как оказывается, более желанную, ибо он с нею, т.е. со сном, не стремится расстаться. И здесь со всей очевидностью дает о себе знать непроявленная - в повседневном бытии - такая сторона сознания героя, как склонность к воображению, о чем наглядно свидетельствует увиденный им сон. Впрочем, и сам "восточный сон" Кузьмы Васильевича стал возможен только благодаря присущему герою воображению. Реалии Востока запечатлелись в Ергунове настолько глубоко, что его сознание стало рисовать особую сновидческую картину, в которой отразился не только "другой" мир, воображаемый спящим Ергуновым, но, главное, "другой" герой, разительно отличающийся о Ергунова "не спящего".
Однако, думается, возможность увидеть во сне неведомый, удивительный мир, обусловлена не только воздействием на героя реалий экзотического Востока, но и присутствием в его душе потребности и желания жить по-другому, не так, как он живет сейчас. Реалии Востока потому столь сильно воздействовали на Кузьму Васильевича, что в его душе жила мечта о чем-то далеком от повседневности и, наверное, сродни загадочному миру Востока. Вполне вероятно, что Ергунову изначально присуща романтика, но он стыдился ее, скрывал от других людей и даже от самого себя. Когда же мир мечты стал очевиден, осязаем, Кузьма Васильевич уже не мог более противиться внутреннему велению. И во сне, когда душа свободна, не обременена запретами разума, он, наконец, оказался в том мире, о котором грезил. Таким образом, благодаря восточному колориту "комнатки" Колибри и разгоряченному воображению героя и стало возможным обнаружить живущую в его сознании мечту об иной жизни, о любви, о счастье.
Однако подобной цели "восточные мотивы" достигают, функционируя в тесной взаимосвязи с мотивом сна. Именно в призме "восточного сна" Ергунов предстает человеком мечтательным, чувствительным, неравнодушным к красоте и поэзии окружающего мира. Тем самым мотив сна вбирает в себя факультативный мотив и определяет путь его дальнейшего развития. Иными словами, с момента пересечения с мотивом сна "восточные мотивы" утрачивают свою самостоятельность, попадают в подчинение к ведущему мотиву и в "союзе" с ним способствуют созданию в "Истории лейтенанта Ергунова" (и других "таинственных повестях") атмосферы тайны и одновременно ее разрушению. Иные задачи, кроме этих, предпосылаются "восточным мотивам" крайне редко.
