Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Философские истоки и концептуальная специфика антропологических учений Н.Бердяева и Л.Шестова 17
1.1 От cogito к экзистенции: критика рационализма и гносеологизма 17
2.1 Персоналистические тенденции в философии Н.Бердяева и Л.Шестова 46
3.1 Боги «Ничто» как онтологические реальности 65
Глава 2. Личность как фокус философских концепций Н.Бердяева И Л.Шестова 87
1.2 Экзистенциалы как индикаторы онтологического статуса человека в мире 87
2.2 Этические аспекты экзистенции: проблематика свободы, ответственности, вины и экзистенциального выбора 105
3.2 Становление личности как обретение единства человека и Бога 122
Заключение 137
Список использованных источников 140
- От cogito к экзистенции: критика рационализма и гносеологизма
- Персоналистические тенденции в философии Н.Бердяева и Л.Шестова
- Экзистенциалы как индикаторы онтологического статуса человека в мире
- Этические аспекты экзистенции: проблематика свободы, ответственности, вины и экзистенциального выбора
Введение к работе
Актуальность темы. Одним из наиболее ценных результатов социальных реформ в российском обществе стало освобождение от идеологических ограничений в выборе тематики и методологических подходов в исследовательской деятельности по общественным наукам и, в частности, по философии. Если в советский период изучение творчества практически всех немарксистских мыслителей осуществлялось в обязательном критическом контексте, и при этом их вклад в развитие философской мысли оценивался исключительно с марксистских позиций, то в настоящее время появилась возможность объективного и методологически непредвзятого анализа. Это особенно важно в отношении фи-лософско-антропологических концепций русских мыслителей XX века, подлинное значение которых в прошлом замалчивалось, основные идеи неизбежно искажались в результате идеологизированной критической подачи, а сами тексты произведений были малодоступны широкому кругу читателей.
Именно этим обстоятельством, в конечном счете, определяется наблюдаемый в последние десятилетия всплеск исследовательского интереса к их наследию. Обращение к изучению философско-антропологических идей, сформировавшихся на отечественной социокультурной почве, отразивших специфику русской мысли и определенного типа духовности, содержащих определенные ответы на интеллектуальные вызовы западной философии и попытки решения проблем, поставленных эпохой, обладает острой социальной актуальностью в период кризиса культурной идентичности российского общества, поиска отечественной интеллигенцией своего места в мировом интеллектуальном пространстве.
Вышесказанное в полной мере относится к теме настоящего диссертационного исследования. В философии Н.Бердяева и Л.Шестова мы сталкиваемся с порожденной отечественной культурой и ментальностью версией антропологического поворота в философии, ставшего магистральным направлением мировой философской мысли в XX веке. Однако специфика этой версии обусловлена значительным влиянием нравственных исканий великой русской литературы
и общего контекста русского религиозного ренессанса, а также назревшей потребностью стремительно развивавшейся русской философии осознать и реализовать свою идейную самобытность по отношению к западной философской традиции. Концептуальная мысль Н.Бердяева и Л.Шестова таит в себе глубокое философско-антропологическое содержание, которое в полной мере может быть востребовано современностью.
Марксистский период истории отечественной философии вынес за скобки эту потребность, «явочным порядком» включив антропологию Н.Бердяева и Л.Шестова в русло западноевропейской мысли и лишив ее возможности иметь свой голос. В настоящее время перед российской философией стоит задача восстановления разрушенной философской традиции, чем также определяется актуальность обращения к исследованию наследия Н.Бердяева и Л.Шестова.
В то же время существует целый ряд внутритеоретических факторов, обусловливающих научную актуальность данной темы. Прежде всего это продолжающееся в настоящее время и не нашедшее завершение осмысление теоретических концептов персоналистической антропологии, обладающих непреходящей эвристической ценностью и культурной значимостью. В первую очередь это касается персоналистической антропологии, составляющей смысловой нерв экзистенциализма. Во-вторых, это необходимость нового уровня реконструкции антропологических концепций отечественных и западных экзистенциалистов, связанная с тем, что в последние десять-пятнадцать лет был впервые осуществлен перевод на русский язык философской классики зрелого экзистенциализма и персонализма, - работ М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра, Г.Марселя, Э.Мунье, Ж.Лакруа и др., были найдены и введены в научный оборот русские эквиваленты базовых понятий экзистенциальной философии, и в целом их осмысление перешло в качественно новую стадию
Степень научной разработанности темы исследования. Экзистенциализм в целом, его основные концепты, испытываемые и оказанные им влияния, как и различные его направления, получили достаточно широкое исследование в зарубежной и отечественной научной и комментаторской литературе. Это,
прежде всего, обусловлено значительностью положения, которое экзистенциализм занимает в мировой мысли и культуре. Исследование философского творчества Н.Бердяева и Л.Шестова началось еще современными им отечественными мыслителями, находящимися в эмиграции - Н.Н.Алексеевым, В.В.Зеньковским, Б.П.Вышеславцевым, С.А.Левицким, Н.О.Лосским, Н.П.Полтарацким, Ф.А.Степуном, Г.П.Федотовым, Б.В.Яковенко и др. После замалчивания и идеологически тенденциозной подачи в советский период с перестройкой началась новая волна научного интереса к творчеству Н.Бердяева и Л.Шестова, и отечественными исследователями был представлен ряд работ, в которых творческое наследие этих мыслителей подвергается подробному, объективному, лишенному идеологических ограничений и тенденциозности анализу.
Речь идет как о специальных, так и об общих исследованиях; в последних творчество Н.Бердяева и Л.Шестова рассматривается как элемент более широкого контекста идей и влияний, как одно из звеньев мировой философской традиции. В данной связи необходимо назвать таких авторов, как П.П.Гайденко, Н.В. Мотрошилова, И.И.Евлампиев, Н.П.Ильин, В.Н.Калюжный, В.Л.Курабцев, А.Маколкин, Б.В.Марков, Л.М.Морева, В.И.Мильдон, В.Б.Окороков, В.Н.Порус, В.В.Сербиненко, Б.И.Буйло, ГЛ.Тульчинский и др. Также интерес к творчеству русских экзистенциалистов проявили известные западные мыслители А.Камю, Ж.Лакруа, Э.Мунье, П.Ландсберг, П.Тиллих и др.
Помимо исследовательских работ непосредственно посвященных Н.Бердяеву и Л.Шестову, существует значительный материал по творчеству экзистенциалистов в целом, среди которых работы Н.Аббаньяно, О.Ф.Больнова, Ю.М. Бохенского, Ф.Коплстона, Ж.Лакруа и др. Особый интерес в этом смысле представляют работы С.С.Хоружего, в творчестве которого отчетливо концентрируется антропологическая проблематика, характерная для всего европейского философского дискурса.
В.В.Зеньковский в своей работе «История русской философии» подчеркивает (нео) романтизм бердяевского мировоззрения, его утопизм, проявив-
шийся в построении особой творческой этики, противоречивость его системы (амальгама христианских идей и внехристианских начал). Он сожалеет, что на Западе Н.Бердяева принимают за выразителя православного мировоззрения. Антропоцентризм Н.Бердяева, он квалифицирует, как антрополатрию. Л.Шестов напротив оценивается В.Зеньковским, очень позитивно как наиболее теоцентричный мыслитель, остро чувствующий «неправду» рационализма, близкий к православию.
Современный исследователь Н.П.Ильин считает, что В.В.Зеньковский навязывает искусственные схемы прочтения русской религиозной философии, и, прежде всего это касается Л.Шестова; по его мнению «Бог Льва Шестова -это только «Бог Авраама, Исаака и Иакова», а не Бог Евангелия. Религиозно-философское мышление Шестова насквозь ветхозаветно, по мнению Ильина, «это просто режет глаза». На наш взгляд можно вполне согласиться с замечаниями Н.П.Ильина о том, что вряд ли правомерно причислять Л.Шестова к числу православных философов. Возвращаясь снова к современным исследованиям, необходимо упомянуть В.Л.Курабцева и Б.В.Маркова, которые также подвергают сомнению христианские позиции Л.Шестова, подчеркивают ветхозаветный дух его философии, ее явную связь с иудейскими представлениями о Боге. Так, например Б.В.Марков считает, что Шестов «впал в своеобразный религиозный фундаментализм древнееврейского вида».
В работах П.П.Гайденко оба философа предстают как продолжатели «линии свободы», начатой немецкой классической философией; анализируется концептуальное влияние, оказанное на них датским мыслителем С.Кьеркегором. П.П.Гайденко указывает на гностический характер бердяевской метафизики, проявившийся как отрицание мира (иллюзии, порождения объективации), свобода, замечает автор, предстает по сути дела как произвол и переходит в метафизический анархизм. При этом, несмотря на свою религиозность Н.Бердяев, сближается ею с французским экзистенциализмом, прежде всего с Ж.-П.Сартром, в отношении критики объективности, в трактовке понимания обоими мыслителями свободы; обосновывается «антиплатонизм» Н.Бердяева,
его близость к философии жизни. П.П.Гайденко также полагает, что один из основных моментов отличия Н.Бердяева от западных экзистенциалистов является вера русского мыслителя в величие человека, сближающая его с философами эпохи возрождения. Значительное число исследователей (Б.В.Яковенко, В.В.Зеньковский, и др.) также подчеркивали моменты «человекобожества», господствующие в бердяевской антропологии.
Сходной позиции придерживается современный исследователь В.В.Сербиненко, по мнению которого обоих мыслителей также роднит радикальный «антиплатонизм». Сербиненко подробно рассматривает влияние германского мистика Я.Беме на миросозерцание Н.Бердяева, который, по его мнению, так же как и М.Хайдеггер, нацелен на «преодоление» платоновско-аристотелевского опыта европейской метафизики. Так, например, исследователь отмечает, что Н.Бердяев обнаруживает у досократиков подлинную философичность, находя нечто тождественное в интуициях Беме и Гераклита. Здесь уместно вспомнить работы Г.В.Драча, в которых подробно представлена антропология досократиков.
В работах И.И.Евлампиева анализируется влияние на антропологию Н.Бердяева и Л.Шестова идей и образов Ф.Достоевского, подробно рассматривается их полемика с Вл. Соловьевым, в которой философия «всеединства» подверглась резкой критике, прежде всего с персоналистических позиций. И.И.Евлампиев полагает, что в творчестве обоих рассматриваемых мыслителей отчетливо проявился антропологический поворот, в целом характерный для многих философских течений XX века. Значительное число современных исследователей - В.В.Сербиненко, В.П.Кузьменко, Л.М.Морева, В.Н.Порус и др. -также изучали творчество Н.Бердяева и Л.Шестова на предмет соотношения с системой «всеединства» Вл. Соловьева. Так, например современный исследователь В.Н.Порус подчеркивает, что для Л.Шестова и Н.Бердяева соловьевское учение о разумной свободе экзистенциально неприемлемо. Н.В.Калюжный, подробно исследовавший персонализм Н.Бердяева, отмечает его сознательный субъективизм, он также подробно рассматривает употребление понятия лично-
сти в бердяевском дискурсе. Своеобразие шестовского персонализма также было отмечено целым рядом исследователей, среди которых В.Л.Курабцев, И.И.Евлампиев и др.
В своих работах И.И.Евлампиев подробно анализирует влияние на Н.Бердяева неклассической концепции процессуальности и, в частности, философии А.Бергсона. По мнению И.И.Евлампиева, бердяевская метафизика имеет мало общего с канонической христианской традицией, и его постоянные апеля-ции к христианскому Откровению выглядят малообоснованными, что свидетельствует о наличии внутренних противоречий в его философии (которые до конца признавал и сам мыслитель). И.И.Евлампиев очень верно, на наш взгляд, выявил превалирование в бердяевской философии пантеистической тенденции, свойственной вообще, по мнению П.П.Гайденко, «философии процесса» от Ф.Ницше до постмодернистов, тогда как в работе И.В.Евланниковой отмечаются также синкретическое влияние на Н.Бердяева представлений, восходящих к зороастрийскому дуализму, гностицизму и манихейству. С.А.Левицкий, рассматривая Христологию Н.Бердяева, также подмечает здесь некоторое влияние гностика Маркиона, противопоставлявшего светлый образ Бога-Сына - темному образу Бога - Отца). С другой стороны, целый ряд исследователей -В.В.Зеньковский, Р.АХальцева, в том числе и сам И.И.Евлампиев, - констатируют также явное присутствие в философии Н.Бердяева представлений о Боге, соответствующих традиционной христианской теологии.
Целый ряд исследователей, включая В.В.Зеньковского, С.А.Левицкого, Н.П.Полтарацкий и др. упрекают Н.Бердяева в обожествлении свободы. Так, например, Н.П.Полтарацкий классифицировал философию Н.Бердяева как «эсхатологический анархизм и романтический нигилизм». С ними во многом солидаризуется Н.О.Лосский, который дает подробный анализ понятию Ничто в бердяевской философии. Б.П.Вышеславцев, в отличие от П.П.Гайденко, видит заслугу Н.Бердяева в том, что тот сумел наиболее полно раскрыть негативный полюс измерения свободы и представить его в качестве произвола. Немецкий философ-теолог П.Тиллих считает заслугой Н.Бердяева то что ему удалось раз-
разработать своеобразную онтологию небытия, «следуя за Дионисием и Беме». Г.П.Федотов также указал на метафизический анархизм философии Л.Шестова, вытекающий из его трактовки Бога как являющегося по своей сути «иррациональным произволом», волей, не считающейся с человеческим разумом. При этом Федотов высказывает сомнение по поводу ветхозаветного теоцентризма Л.Шестова: по его мнению, «Бог Шестова мало напоминает Бога Израилева», скорее он похож на «Вицлипуцли мексиканского пантеона».
Значительный интерес к творчеству Н.Бердяева проявили его западные современники, прежде всего французские персоналисты (Ж. Лакруа, Э.Мунье, П.Ландсберг и др.), группировавшиеся вокруг журнала «Esprit». Так, например, Ж.Лакруа считает бердяевскую концепцию личности важным и ценным для развития персонализма; рассуждая о бердяевской философии, он обходит стороной ряд моментов явной христианской неортодоксальности положений русского мыслителя. Именно тема личности при непосредственном влиянии Н.Бердяева стала центральной в творчестве лидера французских персоналистов Э.Мунье, который отмечал «тесное соединение мистики и политики, обостренное чувство свободы» в трудах своего русского коллеги.
Атеистическая критика философских воззрений Л.Шестова была дана в эссе А.Камю «Миф о Сизифе». Французский мыслитель считал, что последовательный экзистенциализм не допускает идеи Бога, которая противоречит, по его мнению, абсурдности человеческого существования. Позиция Л.Шестова отвергается А.Камю как непоследовательная, поскольку в экзистенциальном опыте, как он полагает, присущее человеческому разуму страстное стремление к ясности наталкивается на абсурдность бытия как предельную реальность познания. По мнению французского мыслителя, абсурдность сама по себе ничего не говорит о Боге, на которого Л.Шестов постоянно ссылается. Для Л.Шестова же наоборот, абсурдность имеет положительный знак и является неотъемлемой характеристикой Бога, который таким образом предстает как полнота возможностей, превышающая рациональное понимание.
Методологические особенности антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, эклектизм, нетрадиционное прочтение философской классики, интерес к моральным проблемам позволили целому ряду современных исследователей сблизить обоих мыслителей с постмодернизмом. Отмечая постоянное присутствие у Л.Шестова философского скепсиса, В.Л.Курабцев констатирует некоторое сходство идей Л.Шестова и Ж.Деррида, а также французского постмодернизма в целом (антилогоцентризм, антирациоцентризм, антифутуроцен-тризм). С Курабцевым во многом солидаризуется Б.В.Марков, который расценивает русского философа как одного из основателей постмодернизма. Сходного мнения в отношении Н.Бердяева придерживается И.В.Евланникова, она рассматривает его как одного из предтеч постмодернизма, поскольку в его философии индивидуальная свобода предельно абсолютизируется, получая статус высшей ценности.
Таким образом, в настоящее время антропология Н.Бердяева и Л.Шестова интенсивно исследуется и комментируется, подвергаясь критическому разбору. Тем не менее, нам представляется, что необходимо специальное исследование основных влияний и тенденций, связанных с антропологическими концепциями Н.Бердяева и Л.Шестова, нацеленное, прежде всего на раскрытие их идейной взаимосвязи и обоснование их включения в единое философское направление. Нам представляется интересным проанализировать антропологические воззрения обеих мыслителей, сквозь призму их онтологической и гносеологической проблематики.
Объектом данного диссертационного исследования выступают антропологические концепции Н.Бердяева и Л.Шестова.
Предмет исследования составляют основные тенденции концептуального развития антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова в сравнительном анализе с западными версиями персонализма и экзистенциализма.
Цель исследования заключается в осуществлении реконструкции и сравнительного анализа антропологических концепций Н.Бердяева и Л.Шестова.
Указанная цель конкретизируется в последовательности промежуточных исследовательских задач:
-выявить основные характеристики концепций Н.Бердяева и Л.Шестова, как специфической версии «антропологического поворота» в философии XX века от гносеологических ориентиров к экзистенциально-антропологическим, с учетом русской религиозно-философской почвы, для которой фундаментальное значение имеет система «всеединства» В.Соловьева.
-вскрыть и проанализировать общие персоналистические тенденции в творчестве Н.Бердяева и Л.Шестова;
-осуществить сравнительный анализ и прояснить специфику понимания обоими мыслителями онтологических реалий Бога и Ничто;
-исследовать концептуальное место в антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова особых онтологических индикаторов (экзистенциалов);
-проанализировать трактовку Н.Бердяевым и Л.Шестовым философских оснований этики и экзистенциального выбора;
-раскрыть типологические особенности персоналистической метафизики Н.Бердяева и Л.Шестова, трактовки отношений человека и Бога в контексте традиционной метафизической проблематики.
Теоретико-методологическую основу исследования составляют труды как самих рассматриваемых мыслителей, а также их западных коллег, разрабатывавших и комментировавших вводимые ими концепты, видных исследователей экзистенциализма, таких как О.Ф.Больнов, П.П.Гайденко, Ф.Коплстон, П.Тиллих, М.Бубер и др.
В качестве базового метода, использованного в диссертации, необходимо указать
Кроме того, для решения конкретных промежуточных задач нами были использованы и другие методы, такие как: метод сравнительного анализа, применяемый нами для выявления черт сходства и отличия как между антропологией Н.Бердяева и Л.Шестова, другими направлениями русской философии, так
и между русским и западным персонализмом, а также для сопоставления особенностей творчества Н.Бердяева и Л.Шестова;
герменевтический анализ текстов, позволяющий вскрыть их общий смысловой контекст;
метод типологизации, дающий возможность классифицировать те или иные концепты антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова посредством отнесения их к определенным типам философских учений;
генеалогический метод (использован нами фрагментарно), направленный на изучение влияния индивидуально-психологических факторов и особенностей формирования личности на философское творчество.
Полученные нами в ходе исследования результаты содержат следующие элементы научной новизны:
-показано, что критика гносеологизма и рационализма европейской классической философии в трудах Н.Бердяева и Л.Шестова находится в русле общего «антропологического поворота» от когито к экзистенции (при этом она сопровождается критикой философии «всеединства» В.Соловьева, по их мнению, неспособной преодолеть власть «отвлеченных начал»), при этом для Л.Шестова характерны иррационалистические и антилогоцентрические акценты, тогда как у Н.Бердяева преобладает тенденция к синтезу рационального и мистико-эмотивного начал;
-выяснено, что общая персоналистическая направленность философии Н.Бердяева и Л.Шестова связана с повышенным вниманием к экзистенциальной драме живой личности, противопоставляемой трансцендентальному субъекту, при этом персонализм Н.Бердяева проявляется в признании онтологического приоритета личности в эманации, а персонализм Л.Шестова - в трактовке личности сквозь призму религиозного опыта единения с Богом;
-обосновано, что экзистенциалистская специфика антропологии обоих мыслителей проявилась в трактовке наличного человеческого бытия как связанного с Ничто и включенного в онтологическую напряженность между Богом
и Ничто; в результате сравнительного анализа выяснено, что понимание Бога в обеих концепциях противоречит принципам христианского креационизма, а понимание Ничто у Н.Бердяева и Л.Шестова полярно противоположно;
-показано, что Н.Бердяев и Л.Шестов находились в русле европейского экзистенциализма в трактовке экзистенциалов как индикаторов онтологического статуса антропологической реальности, однако их трактовка отличается религиозной и персоналистической интепритацией сущности экзистенциалов, рассматриваемых в качестве показателей отношений личности с Богом и Ничто;
-выяснено, что оппозиционная по отношению к рационалистической этике установка обоих философов обусловлена пониманием антропологической реальности, как воплощения онтологического трагизма, превышающего оценочные возможности бинарной этической системы, и признанием надэтической изначальности свободы по отношению к этике;
-установлено, что концепция личности как конкретного единства человека и Бога в философии Н.Бердяева характеризуется присутствием как (Богово-площение), так и гностических (единство через творческий гнозис) представлений, в то время как в понимании Л.Шестова само понятие личности редуцируется к образу «живого человека» в конкретности его эмоциональных отношений с Богом, паттерном которого является авраамический опыт Ветхого Завета.
Данные элементы научной новизны конкретизированы в следующих положениях, выносимых на защиту:
1. Антигносеологизм Н.Бердяева и Л.Шестова воплощает в себе новую прослеживаемую в европейской философии начала XX века тенденцию, смену ориентации с гносеологического субъекта, сведенного к принципу когито, на эмпирическую личность во всей полноте ее психологических и эмоциональных проявлений. Единство и общую специфику «русской версии» антропологического поворота можно видеть в безоговорочном приоритете «живой личности» по отношению к трансцендентальному субъекту; в значительно большем влиянии религиозно-мистических идей, что проявилось у Л.Шестова в критике ло-
гоцентризма как источнике абсолютизации разума и апологии откровения, а у Н.Бердяева - в фактическом противопоставлении рациональному гносеологиз-му европейской философии надрационального гностического синтеза.
В философии Н.Бердяева и Л.Шестова преобладают персоналистиче-ские тенденции, связанные с влиянием как идей «философии жизни», ориентирующих на приоритет конкретной живой личности, так и религиозных мотивов. Однако если персонализм Н.Бердяева опирается на синкретический сплав элементов православной и гностической антропологии, и его определяющей чертой выступает идея эроса, то у Л.Шестова присутствует явное влияние иудео-ветхозаветного типа религиозности, и теоцентрический характер его персонализма определяется пониманием личности сквозь призму ее слияния с Богом в живом экзистенциально религиозном опыте.
Антропология Н.Бердяева и Л.Шестова характеризуется трактовкой человеческого бытия как фокуса онтологической напряженности между Божественным Абсолютом и Ничто и привязкой существования к реалии Ничто. Понимание Бога в обеих философских конструкциях внеконфессионально, эклектично, во многом противоречит принципам христианского креационизма: эманационизм Н.Бердеява дуалистичен, Ничто вводится им как онтологически первичное начало, практически мыслимое как Абсолют бердяевской системы, исток творения, в котором изначально фундирована индивидуальная творческая свобода, аутентичность и безграничные возможности бытия; для Л.Шестова, напротив, Ничто выступает как носитель неаутентичности и отчуждения, как символ страха перед небытием, Бог же полагается как не ограниченный рациональностью произвол творческого абсурда, парадоксальным образом он выступает гарантом экзистенциальной надежды.
Присутствие в философском дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова экзи-стенциалов как феноменальных констант надиндивидуальной психологии, отражающих онтологический статус антропологической реальности, свидетельствует о принадлежности их философии к парадигме европейского экзистенциализма с его принципом онтологизации психического. Религиозная ориентация
обоих мыслителей проявляется в том, что экзистенциалы раскрывают не только конечность человеческого бытия в его осознанном трагизме, его бытийную связь с Ничто, но и экзистенциальную потребность позитивного религиозного опыта. При этом восприятие Н.Бердяевым экзистенциалов отмечено гностико-мистическим влиянием, в результате чего оно отклоняется от их понимания классиками западного экзистенциализма. Л.Шестов, в отличие от Н.Бердяева, однозначно понимал экзистенциалы, как безусловные свидетельства «беспочвенности» человеческого существования по отношению к Богу.
Комплекс традиционных философско-этических проблем решается представителями русского экзистенциализма с позиций критического преодоления рационалистической этики, приоритета «живого существования» по отношению к рацио, признания неразрешимого конфликта между онтологическим трагизмом, лежащим в основе человеческой жизни и ограниченностью этического суждения; с позиций мистических представлений о «темной природе» в Боге (Бердяев). Однако эта этическая концепция представляет собой не имморализм ницшеанского типа, а скорее надморализм, порожденный безмерностью индивидуалистических, гуманистических и волюнтаристских притязаний персонализма, а также онтологизацией свободы (в отличие от платонической онтологизации блага).
Смысловым центром антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова является концепция конкретного процессуального единства человека и Бога, достигаемого в живом экзистенциальном опыте, базирующимся у Н.Бердяева на синкретическом синтезе христианских представлений о Боговоплощение и гностических идей о творческом процессе Богопознания как становления личности; у Л.Шестова - на трактовке библейского Откровения как опыта слияния «живого человека» во всей полноте его иррациональной воли с Богом как абсолютной волей.
Научно-теоретическая значимость исследования определяется сохраняющейся актуальностью освоения и интерпретации отечественного философского наследия. Полученные в ходе работы результаты могут способствовать
углублению и уточнению имеющихся теоретических представлений о концептуальной специфике антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, прояснению их подлинного места в мировом философском процессе, лучшему пониманию специфики отечественной философской традиции в целом.
Практическая значимость полученных результатов связана с возможностью использования материалов исследования в преподавательской практике, при чтении общих и специальных курсов по философской антропологии.
Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседании кафедры философии НГМА, ФГНУ «СКНЦВШ».
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав (шести параграфов), заключения и списка использованных источников.
От cogito к экзистенции: критика рационализма и гносеологизма
Для современной философии категория экзистенции обозначает человеческое существование в его фундаментальной, глубинной онтологической специфичности, противопоставляя, во-первых, способ человеческого бытия в мире бытию вещи; во-вторых, способ философского постижения и понимания специфического способа человеческого самоосуществления в мире. Экзистенция -постоянный выбор человеком своих возможностей, особый способ бытия в мире, по отношению к которому он определяется. Часто в философской литературе экзистенция понимается, как волевая решимость, с которой сопряжен выбор присущих индивиду возможностей. Как замечает М.К.Мамардашвили: «Экзистенция это то, что ты должен сделать сейчас, здесь. Она исключает откладывание на завтра, или перекладывание на плечи ближнего, на плечи нации, государства, общества» . Нужно отметить, что экзистенциализм достаточно условное обозначение, которое используется для типологической характеристики большого количества концепций, в разной степени близких и родственных, хотя и расходящихся по ряду важных и исходных позиций. Однако в качестве кризисного типа философствования экзистенциализм представлен рядом общих черт, поэтому мы считаем правомерным говорить о нем, как об определенной философской парадигме.
В целом экзистенциализм, как философская парадигма характеризуется эмоционализацией субъекта. В связи с этим изменяются исходные философские категории: вместо традиционных понятий «субстанции», «материи», «сущности» на первый план выходят понятия «страха», «ужаса», «тоски», «заботы», «тревоги», интерпретация которых осуществляется во всей полноте содержания конкретной эмпирической личности. Таким образом, в экзистенциализме на первое место выходит не объективная реальность в своем предельном отвлечении, а конкретный человек, соотнесен с миром при помощи вполне определенных жизненных констант (экзистенциалы). Общим для мыслителей этого направления является критическое отношение к предшествующей рационалистической философии. По их мнению, классический рационализм отрывается от конкретного опыта человеческого существования в мире, заменяя его рефлексией над целым рядом «отвлеченных начал». Человек предстает в экзистенциальных концепциях ни как объект, иллюстрирующий теорию, ни, как элемент класса наряду с другими элементами того или иного рода. Принимая кьеркегоровское понятие экзистенции, с которым связаны явления жизненного ряда, а также ряд явлений познавательного ряда, они развивают идею онтологической самостоятельности определяемых явлений жизни и их нередуцируе-мости к познанию. Реальность в их концепциях не отождествляется с рациональностью, она, по мнению экзистенциалистов слишком глубока для отвлеченных понятий классического рационализма, а потому ее выражение должно происходить при помощи жизненных констант («забота», «страх», «ужас», «тоска» и др.), которыми наполнено существование конкретного индивида. Для экзистенциалистов характерен примат индивидуального над общим, что выступает как яркий симптом послегегелевской философии. Философы данного направления, согласно Коплстону подчеркивают, что: «Первичным фактом является индивид, и достаточно смешно, если этот индивид пытается слиться с уни-версальным сознанием или космическим разумом» . Данный момент на наш взгляд наиболее четко прослеживается в философии Н.Бердяева и Л.Шестова, является стержнем их антропологии. Мы считаем существенным выделить также психологический аспект обращения мыслителей к осмыслению экзистенциальных аспектов человеческого бытия, что обусловлено, прежде всего, кризисом веры в поступательный прогресс человеческого рода в целом, произошедшим на фоне двух мировых войн. Так, по мнению британского исследователя Ф. Коплстона: «...экзистенциализм в целом является современной исторической формой протеста свободного индивида против всего, что угрожает или кажется, угрожает его уникальному положению, как экзистируещего субъекта, который, хотя и пребывая в мире и являясь частью природы, в то же время выступает из общего фона. Иногда мы обнаруживаем в философии тенденцию отнесения к человеку, как к "объекту", составляющей физического космоса, редуцировать его, насколько это возможно, до уровня всех остальных объектов в мире».
Общую тему философского поиска Н.Бердяева и Л.Шестова можно определить (выражаясь языком М.Шелера), как антропологический поворот. В этом мы считаем правомерным согласиться с мнением И.И.Евлампиева, который в одной из своих статей подмечает, что: «При всем несходстве этих мыслителей их объединяло одно: все они четко указали на необходимость радикального изменения традиционных представлений о человеке. Речь шла о том, чтобы преодолеть характерное для классической философии пренебрежительное отношение к эмпирической личности, полагание ее чем-то несущественным на фоне всеобщей духовной субстанции, мирового разума, абсолютного субъекта и т.п.»4. Из данного рассуждения следует, что центральным нервом экзистенциальной философии во многом является персонализм. Можно предположить, что в творчестве Н.Бердяева и Л.Шестова мы сталкиваемся с порожденной отечественной культурой и ментальностью, версией антропологического поворота в философии, ставшего магистральным направлением мировой философской мысли в XX веке. Однако специфика этой версии обусловлена значительным влиянием нравственных исканий великой русской литературы и общего культурного контекста русского религиозного ренессанса, а также назревшей потребностью стремительно развивавшейся русской философии осознать и реализовать свою идейную самобытность по отношению к западной философской традиции. Концептуальная мысль Н.Бердяева и Л.Шестова в целом характеризовалась осознанием недостаточности и определенной ограниченности культурного развития западной цивилизации, включая и западный тип философствования как ее органическую часть.
Становление экзистенциализма, во многом происходило на почве переосмысления базовых понятий Новоевропейской метафизики, центральное положение в которой, начиная с Р.Декарта, занимает понятие cogito. С основным понятием картезианской метафизики, которым выступает «чистое MbimneHHe»(cogito), связан «субъект» (Ego), по отношению к которому весь окружающий его мир (включая его телесность) понимается как объект, на который направлена вся его познавательная мощь. Другим важным понятием выступает «субстанция» - являющаяся фундаментом (начиная с Аристотеля, через Боэция проникает в схоластику) всего антропологического понимания (индивидуальная субстанция рациональной природы - человек).
Персоналистические тенденции в философии Н.Бердяева и Л.Шестова
Несомненно, важной тенденцией, характерной для большинства философских построений Л. Шестова и особенно Н.Бердяева, является несомненный антропоцентризм, характерный для всего типа их мысли. Мыслителей роднит вера в творческую мощь человека, который, отдаваясь страстному порыву, в своем стремлении к трансцендентному открывает для себя мир «неповторимых возможностей», который в своем существе открыт конкретному человеку. Так, например, в построениях Л.Шестова ницшеанская воля к власти переплетается с религиозной верой (в «особой форме» ) в Бога, для которого «все возможно». По своей сути для обоих русских религиозных мыслителей Бог выступает таким центром, который должен утвердить собой величие человека. Сопоставляя персонализм Н.Бердяева и Л.Шестова, на наш взгляд можно вполне согласиться с мнением, высказанным В.Л.Курабцевым: «Казалось бы, они - антропоцен-тристы. Но антропоцентризм Шестова ближе к теоцентризму, к многообещающим откровениям Библии, Шестов и его человек хотели "повторения" древней (особенно древнееврейской) близости к живой Истине, а Бердяев и его человек - гораздо более "эллины", европейцы-христиане, ищущие подлинности и "неохристианскои веры» .
Персоналистические тенденции отчетливо представлены почти во всех философских построениях Н.Бердяева и Л.Шестова. Рассматриваемые нами мыслители в своем стремлении постичь реальность ориентированы, прежде всего, на аффективные, эмоционально-волевые стороны человеческого существования, в которых человек проясняет свои связи с бытием. Важно также отметить тот факт, что рассматриваемые нами мыслители строят свою антропологическую модель с учетом определенных религиозных (мистических) влияний: 1). «христианский гнозис» Н.Бердяева (который, по мнению В.В.Зеньковского: «определяется именно своеобразной амальгамой христианских идей и внехри-стианских начал»3) черпает свои «откровения» о природе человека, прежде всего из германской спекулятивной мистики Я.Беме, А.Селезиуса и М.Экхарта; 2). Л.Шестов ориентирован на библейские тексты (особенно, книги Ветхого Завета), а также Ф.Достоевского, М.Лютера, Б.Паскаля, позднее на С.Кьеркегора. Важно на наш взгляд отметить, что для обоих философов в целом характерно интеллектуальное богоискательство, проявляющееся, как своеобразное экспериментирование с различными образцами мировой религиозно-философской мысли.
На наш взгляд важно отметить, что персонализм и это характерно для антропологической модели в целом, подчеркивает несводимость человека к набору определенных функций (характерно для фрейдизма, марксизма, позивити-визма), оставляя место для свободы и творчества, делая при этом акцент на спонтанности и неповторимости конкретного человеческого переживания. По мнению Ф.Коплстона: «Персоналистический тип философии тяготеет к тому, чтобы выступать как протест или как реакция на современные формы монизма или "тоталитарной" философии, которые ощущаются как угрожающие досто-инству, независимости и индивидуальной ценности человеческой личности» . Можно сказать, что персонализм выступает своеобразным остовом, центрирующим мысль русских мыслителей вокруг целого ряда философско-антропологических проблем.
Переходя к изложению основных интенций бердяевского персонализма, важно выделить то центральное понятие, которое в его философии занимает личность, В богатом миросозерцании философа парадоксальным образом сочетались идеи Канта и Шопенгауэра, Ницше и Достоевского, присутствовали концепты философии В.Соловьева и германских мистиков (прежде всего Я.Беме), но все эти влияния были призваны обрамлять радикальный персонализм, характерный для всего миросозерцания мыслителя. Поэтому, на наш взгляд, можно вполне согласиться с точкой зрения И.И.Евлампиева: «Именно радикализм в исповедании персоналистических принципов выделяет философию Бердяева на фоне всех современных ему версий экзистенциализма и философской антропологии. Личность у Бердяева не только абсолютно ценна и независима, в метафизическом плане, но и еще метафизически первична»4]. По словам самого мыслителя, для него: «Окончательная экзистенциальность достигается лишь тогда, когда субъект превращается в человеческую личность. Экзистенциальная философия есть персоналистическая философия»42.
Переходя к изложению основных понятий философии Н.Бердяева, необходимо, на наш взгляд подчеркнуть, что все основные экзистенциальные феномены: «ужаса», «страха», «тоски», сопряженные со страданием и конечностью человека, описываются и проявляются через определенное диалектическое напряжение, возникающее между личностью (а не просто индивидом) и родом. При этом онтологически оппозицию личность-род (родовая стихия), можно представить в построениях Н.Бердяева в виде противоборствующих полюсов реальности: свобода-объективация, конкретность-отвлеченность, единичность-всеобщность, позитивность-негативность (последнее как оценочное суждение самого автора). В своих построениях философ не пытается объективно (объективность вообще часто понимается мыслителем как «объективация») оценить эти бытийные полюса, а сознательно делает акцент на субъективном истолковании человеческого существования. Личность понимается мыслителем как целостный образ человека.
Экзистенциалы как индикаторы онтологического статуса человека в мире
Помимо неповторимых индивидуальных черт, необходимо присущих собственно эмпирическому человеку, экзистенциальная философия выделяет ряд онтологически устойчивых (объективных) феноменов, очерчивающих границы человеческой экзистенции. Такие феномены, как страх-тревога, тоска, скука, отчаяние являются, по мнению экзистенциалистов, фундаментальными бытийными структурами, которые необходимо присущи человеческому существованию. Важно таким образом отметить, что экзистенциалы (ужас, страх, тоска и др.) выступают непосредственными индикаторами особого онтологического статуса человека в мире. Введение экзистенциалов непосредственно в философский дискурс по праву (первенства) принадлежит религиозному датскому мыслителю С.Кьеркегору. Здесь мы считаем важным согласиться с мнением Ф.Коплстона, что: «Для Кьеркегора Гегель был не просто историческим Гегелем, он был конкретным символом всех тех убеждений и тенденций, которые ненавидел и атаковал Кьеркегор»100, Критике Кьеркегора подвергается традиция предшествующего рационализма, прежде всего панлогизма Гегеля, в котором феномены жизненного ряда (экзистенциалы), непосредственно говорящие о конечности конкретного индивида, ускользают из философского рассмотрения. В дальнейшем подробная проработка экзистенциалов будет подробно осуществляться на феноменологической базе, прежде всего в философии М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра и затем в контексте философского диалога, будет осмысляться в антропологии Л.Шестова и особенно Н.Бердяева, что нашло наиболее полное отражение в его поздней философско-автобиографической работе «Самопознание». В меньшей степени, но довольно подробно экзистенциалы рассматриваются также в одной из работ Л.Шестова «С.Кьеркегор и экзистенциальная философия». В данном параграфе мы предполагаем рассмотреть, каким образом и в каком контексте происходило включение экзистенциалов в философский дискурс русских мыслителей, Н.Бердяева и Л.Шестова. Таким образом, человек, представленный большинством экзистенциалистских концепций, не сводится только к когнитивному субъекту (характерному для классического рационализма), он таким образом выступает как субъект не только и не столько мыслящий, но, прежде всего, переживающий состояние тревоги (страха) и тоски, скуки и отчаяния. При этом познание не отрицается экзистенциальной философией (отчасти исключение составляет Л.Шестов), но переводится в несколько другую плоскость (не сводимую к голому сознанию) с учетом неотъемлемых онтологических структур, вышеперечисленных нами экзистенциалов. В данном контексте, на наш взгляд, будет уместно привести одно из многочисленных высказываний Н.Бердяева: «Помимо всякой философской теории, всякой гносеологии, я всегда сознавал, что познаю не одним интеллектом, не разумом, подчиненным собственному закону, а совокупностью духовных сил, также своей волей к торжеству смысла, своей напряженной эмоциональностью». В философии классического рационализма (от Декарта до Гегеля) эмоциональные состояния субъекта, такие, как вина, страдание, страх-трееога понимались как второстепенные (рассматриваемые просто, как психические переживания) для философского познания. Экзистенциализм, наоборот, поставил: страх, тоску, скуку и др. в центр онтологического описания человека. В экзистенциальной философии подробно рассматривается конкретная человеческая ситуация («заброшенность» по М.Хайдеггеру), особую остроту которой предает конечность человеческого существования, в связи с чем устойчивые феномены жизненного ряда (экзистенциалы) включаются в систему познания конкретного индивида. Познание осуществляется не с точки зрения вечности , а с точки зрения конечности (неотъемлемой характеристикой которой собственно и выступают экзистенциалы), которая рассматривается, как неотъемлемый опыт сознания (опыт сознания - как переживание индивидом своей конечности). Очень, на наш взгляд, четко этот аспект (именно роль конечности в познании) выделил немецкий философ-теолог П.Тиллих, рассматривая поворот, осуществленный философией С.Кьеркегора. По его мнению: «Человек в экзистенциальной ситуации конечности и отчуждения способен достичь истины, лишь заняв экзистенциальную позицию. "Человек не занимает трон Бога", не соучаствует в его знании о сущности всего, что есть. У человека нет места в мире чистой объективности, над конечностью и отчуждением. Его познавательная способность так же обусловлена его существованием, как и его бытие в целом»102. На наш взгляд в вышеприведенном эпизоде, принадлежащем именно философу теисту П.Тиллиху (как в прочем и родоначальнику экзистенциализма С.Кьеркегору) раскрывается следующее понимание того, что именно христианская теология (более или менее ортодоксальная в отличие, например от теософских спекуляций Ф.Шеллинга или В.Соловьева) побудила философскую мысль XX века вплотную подойти к рассматриваемым нами феноменам (экзистенциа-лам). Также подробно вышеуказанный момент рассматривает М.Хайдеггер, обращаясь к христианской теологии в своей фундаментальной работе «Бытие и время», признанной основополагающей для развития экзистенциализма. По мнению М.Хайдеггера: «Не случайность, что феномены ужаса и страха, сплошь да рядом остающиеся неразличенными, оптически и, хотя в очень узких границах вошли в кругозор христианской теологии.
Этические аспекты экзистенции: проблематика свободы, ответственности, вины и экзистенциального выбора
В предыдущем параграфе (Глава 2, 2.1) нами были описаны основные экзистенциалы (ужас-тревога, скука, тоска и др.), которые вполне законно составляют неотъемлемое содержание всего человеческого существования. Без них (экзистенциалов) невозможно понять всю целостность того представления о человеческой реальности, которая формировалась в экзистенциальной философии, включая сюда и ее русскую версию. В дальнейшем нами будут рассмотрены собственно этические аспекты экзистенции. Это, в свою очередь, должно очертить круг проблем, над которыми размышляли Н.Бердяев и Л.Шестов. Важно отметить, что в своих центральных положениях эти философы отстаивали свободу (первичную по отношению к бытию, как утверждал Н.Бердяев) конкретной человеческой личности, призывали к ответственности, с которой человек должен совершать свой экзистенциальный выбор. На наш взгляд, важно отметить тот гуманизм (понимаемый не в сартровском смысле), внутренне присущий характеру философии Н.Бердяева и Л.Шестова, что подчеркивает их принадлежность к духовному наследию Л.Толстого и Ф.Достоевского. Именно этот аспект их философской ориентации сохраняет, на наш взгляд, особый пафос сострадания (человеческим горестям и лишениям), к которому расположены русские мыслители, и это несмотря на те метафизические предпосылки (сознательно принимаемые философами), из которых можно постулировать произвол и релятивизацию всех нравственных принципов.
По мнению Н.Бердяева, в сфере этики наиболее четко прослеживается антиномизм, которым наполнено человеческое существование. В этом философ видит трагедию, раскрыть которую призвана экзистенциальная философия. Так, помимо гуманизма, навеянного Ф.Достоевским и Л.Толстым в антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова проявилось, значительное влияние Ф.Ницше его проповедь «сверхчеловека» (сильно отразилась в духовном аристократизме, о котором много писал Н.Бердяев), приятие жизни свободной от морали (понимаемой традиционно, как христианская мораль). Прежде всего «философия жизни» Ф.Ницше оказала в большей степени влияние на Л.Шестова (повлияв также на стиль его писаний). Здесь мы считаем необходимым согласиться с замечанием, высказанным В.В.Зеньковским: «В мировой философской литературе собственно только Шестов подхватывает основную тему Ницше и ведет ее дальше, вскрывая религиозный смысл ее» .
Несмотря на увлечение «философией жизни» Ф.Ницше, для русских мыслителей на первое место выходит сопереживание человеческим страданиям, а не сорадость сильных воль, жаждущих власти и господства (хотя акцент приятие духовного аристократизма, очень сильно в философии Н.Бердяева). На наш взгляд необходимо отметить, что хотя в целом Ф.Ницше, несомненно, повлиял на этические воззрения рассматриваемых нами мыслителей (достаточно вспомнить «Опыт парадоксальной этики» Н.Бердяева), что во многом определило наличие в их философии тенденций к имморализму, однако эти тенденции в целом были скомпенсированы личностными стремлениями Н.Бердяева и Л.Шестова к гуманизму (таких писателей, как Л.Толстой, Ф.Достоевский). Можно констатировать, что пафосом борьбы с отвлеченным (по мнению русских мыслителей) морализаторством проникнуто большинство работ рассматриваемых нами философов. Таким образом, можно констатировать, что именно критика морализма, постоянные аппеляции к трагическому опыту Ф.Ницше, С.Кьеркегора, особый парадоксализм в оценках человеческого существования, являются точкой наибольшего сближения этических концепций Н.Бердяева и Л.Шестова.
Мыслители данного направления, на наш взгляд, пытались осмыслить поведение человека, исходя из тех противоречий, присущих самой экзистенции, которые в традициях классического рационализма рассматривались, однозначно, как патологии в связи, с чем они не включались в философский дискурс. Экзистенциальная философия в своей рефлексии стала рассматривать опыт: страдания, отчаяния, своеволия (что особенно хорошо было продемонстрировано русскими мыслителями в результате осмысления ими поступков, совершаемых героями романов Ф.Достоевского ), как неустранимые для описания целостности человеческого существования. Поэтому во многом этические рассуждения Н.Бердяева и Л.Шестова исходили из понимания ими амбивалентности, присущей самой экзистенции. В их рассуждениях подчеркивается несводимость всей реальности (человека) к рациональности. И именно эту несводимость, своеобразный экзистенциальный зазор в человеческой реальности, пытались осмыслить русские философы. Такой подход в целом также характерен для западных экзистенциалистов, например для М.Хайдеггера и Ж.П.Сартра, однако в анализе данных философов господствует феноменологический метод, тогда как в построениях рассматриваемых нами русских мыслителей последний отсутствует. Последние излагают собственные взгляды посредством постоянного обращения к целому ряду философов и писателей, подчас прибегая к психологической характеристики, в которой они пытались прояснить все аспекты совпадения философии и жизни, в их творчестве. Как уже отмечалось ранее, русская философия и, прежде всего, экзистенциализм - во многом является рефлексией на целый комплекс идей, непосредственно находящихся в литературных творениях. Так, по мнению Л.Шестова (и это в целом четко характеризует стремление русских философов): «Кто хочет "правды" -тот должен научиться, искусству читать художественные произведения» . При этом русские мыслители делают акцент на экзистенциальных аспектах жизни самих писателей, подчеркивают в своих работах нераздельность жизни и творчества (будь то литература, или философия) в судьбе подлинного мыслителя.
Похожие диссертации на Антропология Н. Бердяева и Л. Шестова: опыт концептуальной реконструкции
