Содержание к диссертации
Введение
1. Фактуальный уровень исторического познания. История как гуманитарная наука 19-91
1.1 Процедура понимания и проблема специфики исторической науки: история вопроса 19 - 45
1.2 Диалогичность исторического познания 45-68
1.3 История как гуманитарная наука: сущность и способ продуцирования исторического факта 69 - 91
2. Теоретический уровень исторического познания. История как идеографическая наука 92 - 13 9
2.1 История и социология: проблема демаркации 93 - 111
2.2 Переопределение понятия «идеографическая наука». Типизация и индивидуализация и в структуре исторического познания 111-139
Заключение 140 - 141
Список использованной литературы 142 - 150
- Процедура понимания и проблема специфики исторической науки: история вопроса
- Диалогичность исторического познания
- История и социология: проблема демаркации
- Переопределение понятия «идеографическая наука». Типизация и индивидуализация и в структуре исторического познания
Введение к работе
Настоящая работа посвящена философским проблемам исторического познания. Ещё точнее, она нацелена на анализ эпистемологической специфики исторического познания. Главным в этом анализе является выявление специфичности исторической науки по сравнению с другими видами научного познания.
Актуальность темы исследования. Историческая наука, как и любая другая наука, определяется социокультурной ситуацией, несёт на себе отпечаток определённого времени. Каждая новая эпоха сопровождается коренными изменениями в методах и формах исторического познания, в представлениях об истории. Но даже на фоне этой общей для всех эпох закономерности, современное состояние исторической науки, особенно в нашей стране, является достаточно сложным. Обновление методологического арсенала отечественной исторической науки сопряжено с рядом трудностей, восходящих к социокультурным реалиям недавнего прошлого и современности.
В течении нескольких десятилетий в отечественной философии и науки господствовало предубеждение в отношении трудов зарубежных философов и учёных. Как следствие, многие достижения зарубежной философии и науки (не исключая философию истории и историческую науку) остались без внимания отечественных исследователей. Господство ортодоксально понятого марксизма сделало невозможным ассимиляцию и творческое развитие идей зарубежных авторов. Ситуация изменилась лишь в начале 90-х годов XX столетия. Только с этого времени для отечественных учёных стало возможным прямое обращение к идеям зарубежных философских и научных направлений. Это, безусловно, обогатило теоретический арсенал современной философии. Однако оборотной стороной этого процесса стала утрата единства теоретико-методологических оснований, как исторической эпистемологией, так и самой исторической наукой.
Современные историко-эпистемологические концепции базируются на идеях различных, а иногда даже и диаметрально противоположных,
философских направлений (философия науки, герменевтики, неокантианства и т. д.). Мыслители, занимающиеся философией исторической науки, зачастую не способны увидеть сильные стороны альтернативных точек зрения. Подобная ситуация может привести к тому, что философия исторической науки окажется расколотой на несколько локальных и не связанных между собой направлений, которые будут развиваться в абсолютной изоляции друг от друга.
В этих условиях среди историков (как зарубежных, так и, особенно, отечественных) всё более распространяется своего рода философский нигилизм. Отечественные историки, и в советское время не уделявшие должного внимания философским аспектам своей науки, в настоящее время всё чаще видят спасение в полном отказе от философских споров по поводу исторического познания. Фактически это означает переход историков на позиции позитивизма, сводящего историческое познание исключительно к истолкованию источников. В результате, арсенал средств и методов познания, за редкими исключениями, используется историками неосознанно, что делает его недоступным для рефлексивного анализа и совершенствования в рамках самой исторической науки. В таких условиях роль философии для развития и самоопределения исторической науки только возрастает.
Работа по восстановлению взаимодействия между исторической наукой и философией только начинается. Обязательным условием углубления этого процесса является преодоление конфронтации в самой исторической эпистемологии. Однако этого уже нельзя достичь посредством возвращения к монопольному положению одной из философских концепций. «Новое единство» исторической эпистемологии должно базироваться на конструктивном сотрудничестве и взаимном обогащении различных концепций и точек зрения. Всё это и придаёт исследованиям в данной области особую актуальность.
Степень научной разработанности проблемы. Было бы большим преувеличением считать, что проблема специфики исторического познания редко попадала в фокус внимания философов. Уже в конце 19 - начале 20 веков
оформляется так называемый антинатурализм - философское направление, которое представители которого настаивали на принципиальном отличии гуманитарного наук от естествознания в области методологии. В конце 19 -первой половине 20 веков были созданы и приобрели широкую известность работы таких авторов как В. Дильтей, Г. Риккерт, М. Вебер, Э. Трёльч, Р. Дж. Коллингвуд и других. В этих работах предлагались различные варианты спецификации исторической науки, рассматривались отличия истории от естествознания как в области методов познания, так и в структуре организации знания.
Идеи названных авторов оказали существенное влияния на философию истории второй половины 20 века, которая также прошла под знаком борьбы натурализма и антинатурализма. Одним из наиболее ярких эпизодов такой борьбы стала дискуссия по проблеме исторического объяснения, которая первоначально развернулась между К. Гемпелем и У. Дреем, а затем привлекла и многих других специалистов.
Несколько иной была ситуация в отечественной философии истории. В 60 — 80-е годы советскими философами и историками были рассмотрены многие стороны и аспекты исторического познания. Среди мыслителей, работающих в этой области, можно назвать имена М. А. Барга, Г. М. Иванова, В. Ж. Келле, М. Я. Ковальзона, И. Д. Ковальченко, Э. Н. Лооне, Б. Г. Могильницкого, А. И. Ракитова и многих других. Однако отношение к трудам названных мыслителей не может быть однозначным. С одной стороны, отечественные мыслители указанного периода предложили решение ряда проблем, которые и до настоящего времени не утратили своего значения. Это касается таких проблем как проблема исторического факта, проблема соотношения исторического источника и исторической реальности, проблема роли теории в историческом познании и ряда других. С другой стороны, следует отметить, что взгляд советских философов на историческое познание во многом был обусловлен ортодоксальным толкованием исходных принципов марксистско-ленинской философии. Многие плодотворные идеи зарубежных
авторов советская философия либо просто игнорировала, либо рассматривала как заведомо ложные и потому подлежащие критике и опровержению. Как следствие, в отечественной философии не шла и не могла идти речь о принципиальной специфики исторического познания по отношению к естественным наукам. В лучшем случае признавались «количественные» отличия истории от других наук.
Ситуация изменилась лишь в конце 80 - начале 90-х годов прошлого столетия. В это время не только осуществляются переводы работ зарубежных авторов на русский язык, но и осуществляется анализ высказанных идей, некоторые из которых берутся на вооружение отечественными мыслителями. Кроме того, появляются или реанимируются нетривиальные идеи и концепции сугубо отечественного происхождения (как, например, идея диалогичности гуманитарного познания М. М. Бахтина или концепция диалога культур В. С. Библера в её применении к историческому познанию). Указанная тенденция проявилась в работах Б. Л. Губмана, А. Я. Гуревича, О. М. Медушевской, В. М. Межуева, В. К. Финна, К. В. Хвостовой и целого ряда других исследователей.
Таким образом, к началу 21 века в области исторической эпистемологии сложилась следующая ситуация. В настоящее время ни в отечественной, ни в зарубежной философии, в основном, уже не ставится под сомнение факт специфичности исторического познания, признаётся правомерным говорить об отличие исторической науки не только от естествознания, но от социальных и гуманитарных наук. Вместе с тем остаётся спорным вопрос о том, в чём именно следует видеть своеобразие исторической науки. По этому вопросу существует большой разброс мнений: от усмотрения такой специфики всего лишь в особом сочетании процедур понимания и объяснения, что сохраняет идею единства научного познания [Хвостова, Финн, 1995], до антрополого-культурологических концепций исторического познания, усматривающих сущность исторической науки в её диалогическом характере и настаивающих на принципиальном отличии истории и гуманитарных дисциплин от иных
видов научного познания [См., напр., Шмелёва, 2000]. Всё это и определяет исключительную, на наш взгляд, актуальность любого исследования в области философских проблем исторического познания.
Теоретико-методологические основания исследования.
Охарактеризовать методологические основания настоящей работы однозначно и определённо представляется весьма затруднительным. Ближайшим образом, в этом качестве выступают работы таких представителей отечественной философии науки как В. А. Лекторский, В. С. Швырёв, А. И Ракитов, В. С. Стёпин и ряда других. В этих работах нас привлекают следующие моменты.
Во-первых, нам импонирует деятельностный подход к научному познанию, который отстаивается данными авторами. Достаточно вспомнить, что одна из работ В. С. Швырёва называется «Научное познание как деятельность» [Швырёв, 1984], а в другой своей работе [Швырёв, 1978] названный автор именно принцип деятельности кладёт в основу демаркации теоретического и эмпирического уровней научного познания. По мысли философа, к теоретическому уровню научного познания относится деятельность по «созданию» и совершенствованию концептуальных конструкций, а к эмпирическому - деятельность по применению этих конструкций к данным опыта с целью получения фактуального знания [Там же, с. 247-279]. Не менее явно деятельностный подход присутствует и в работах В. А. Лекторского [Лекторский, 1980], тем более что автор, хотя и не без оговорок, подтверждает свою приверженность этому подходу в своих новейших исследованиях [Лекторский, 2001].
Во-вторых, мы опираемся на предложенные названными мыслителями варианты решения целого ряда проблем философии науки, которые к настоящему времени стали едва ли не общепризнанными или, по меньшей мере, имеющими многочисленных сторонников. В отечественной философии науки (конечно же с опорой на достижения зарубежной философии, - прежде всего, постпозитивизма) была проделана большая работа по разграничению
уровней научного познания, анализу различных форм организации знания (особенно - научной теории), идентификации и описанию познавательных процедур, используемых учёными, и решению других проблем в области теории познания. При этом решение ключевых вопросов по отношению к научному познанию вообще выступает, на наш взгляд, как необходимое основания для разработки проблем, специфичных для исторической эпистемологии.
В-третьих, нам импонирует, если так можно выразиться, стиль мышления названных философов или, точнее, их стиль изложения своих мыслей. Для него характерна чёткость и однозначность в определении понятий, логическая связность и «прозрачность» рассуждений, отказ от излишней образности и метафоричности в высказываниях.
Вместе с тем, нельзя не отметить, что тексты названных философов являются хотя и необходимыми, но не достаточными для определения методологических основ нашей работы. Тому есть несколько причин.
Во-первых, существует несколько вариантов деятельностного подхода. При этом В. А. Лекторский в своей новейшей работе [Лекторский, 2001] признал, что он и ряд его единомышленников следовали лишь одному из вариантов этого подхода и что этот вариант нуждается в настоящее время в некоторой доработке. В своей работе мыслитель лишь намечает общие контуры нового варианта деятельностного подхода, ссылаясь на психологическую теорию деятельности В. В Давыдова и на некоторые идеи позднего Л. Витгенштейна. Сутью этих изменений является признание важной роли коммуникации в процессе познания и продумывание следствий, которые вытекают из принятия этого тезиса.
Во-вторых, названная группа исследователей, изучающая по их собственным заверениям научное познание вообще, в действительности в качестве эпистемологического идеала рассматривала естественные науки и, прежде всего - экспериментальное естествознание. Данное направление в философии в силу объективных и субъективных причин долгое время
оставалось невосприимчивым к достижениям философских направлений, предлагающих альтернативные трактовки процесса познания. В этом смысле проблемы, принципиальные для понимания сущности исторического познания, часто ускользали от внимания данных исследователей. В силу этого в своей работе мы вынуждены опираться также на ряд идей, выработанных в рамках других направлений, и, прежде всего - герменевтики (В. Дильтей, Г.-Г. Гадамер, П. Рикёр и др.).
Наконец, представители отечественной и зарубежной философии науки крайне редко обращаются непосредственно к анализу исторического познания. Среди отечественных философов можно вспомнить работу А. И. Ракитова [Ракитов, 1980], а среди зарубежных - труды К. Гемпеля [Гемпель, 1998], Г. X. фон Вригта [Вригт, 1986] и ряда других. В силу этого в рамках настоящей работы использовались идеи ряда мыслителей других направлений, посвятивших историческому познанию весьма обстоятельные специальные исследования. Особое влияние на нас оказали взгляды Р. Дж. Коллингвуда (при анализе фактуального уровня исторического познания), а также воззрения Г. Риккерта и М. Вебера (при анализе теоретического уровня исторической науки).
Таким образом, мы можем констатировать, что методологической основой нашего исследования является подход, который можно обозначить как коммуникативно-деятельностный. Вместе с тем необходимо проводить различие между общей методологической направленностью исследования и конкретным ракурсом рассмотрения изучаемого материала. Для уяснения этого различия будет полезным принять следующую схему.
В рамках исторического познания (как и любого другого вида научного познания) могут быть выделены три уровня продуцирования и существования знания: исследовательский, внутринаучный (внутридисциплинарный) и общекультурный.
Исследовательским является уровень, в рамках которого собственно и происходит приращение нового знания. Здесь конкретному субъекту
(отдельному учёному или - реже - научному коллективу, т. е. организованной группе учёных) противостоит конкретный же объект, презентированный в виде подлежащих изучению темы и проблемы исследования.
Внутридисциплинарный уровень (или уровень внутринаучной коммуникации) включает в себя все возможные формы общения между специалистами в рамках данной дисциплины. Сюда относятся конференции и иные научные форумы, публикации статей в научных журналах, презентирующие новые идеи или промежуточные результаты исследований, а также критикующие уже проведённые исследования. Здесь в качестве субъекта познания выступают всё институционально организованное сообщество историков, а объект познания презентирован в предмете данной научной дисциплины (т. е. «вся история»). Одним из первых на самостоятельное значение внутридисциплинарной коммуникации обратил внимание Т. Кун [Кун, 2002 а, с.49-82, 226-233]. Значение этого уровня познания вскрывается в том факте, что именно из коммуникации внутри данной группы специалистов черпаются темы и проблемы проводимых исследований, а результаты уже проведённых исследований адресованы, главным образом, коллегам-историкам и рассчитаны на их одобрение. Мимоходом заметим также, что данный уровень включает в себя несколько «подуровней», релевантных проведённому исследованию. Потенциально любое историческое исследование адресуется всем историкам. Однако по причине специализации внутри самой исторической науки, по настоящему компетентными в исследуемых вопросах может быть только та группа историков, которая специализируется на изучении определённого периода истории или типа цивилизаций. Например, исследование по истории Древнего Египта может быть по-настоящему понятно только египтологам или, по меньшей мере, специалистам по древней истории Ближнего Востока. Но непосредственной «группой общения» данного историка все же будет лишь та часть его коллег, которая изучает смежные проблемы. Например, исследование по столыпинской аграрной реформе заинтересует лишь тех специалистов, которые работают либо над этой же проблемой, либо
над смежными с ней проблемами, касающимися русской революции 1905-1907 годов, изменения системы государственных органов Российской империи, политической борьбы либералов и консерваторов в указанный период времени и других.
Наконец, общекультурный уровень познания связан с функционированием исторического знания в общем социокультурном контексте. Здесь в качестве субъекта выступает общество в целом (так называемый всеобщий субъект), а объектом является всё мироздание в целом, по отношению к которому предмет исторической науки выступает лишь как составная часть. Общекультурная коммуникация (по отношению к исторической науке) заключается в распространении научно-исторических знаний среди неспециалистов (через учебную и научно-популярную литературу), а также в «обратном влиянии» социокультурного контекста на историков. Самостоятельность этого уровня основана на общеизвестном обстоятельстве, что собственно научные труды историков не могут быть в должной мере поняты дилетантами. В силу этого историки вынуждены «производить» помимо научных, ещё и научно-популярные, а также учебные тексты, в рамках которых выражение мыслей адаптируется к специфике восприятия непрофессионалов.
Теперь мы уже можем сказать, что наша работа посвящена исключительно исследовательскому уровню исторического познания. Однако здесь необходимо сделать одно терминологическое уточнение. Обычно термин «исследование» связывается с фактуальным («эмпирическим») уровнем научного познания. Считается, что в рамках исследования продуцируется фактуальное, эмпирическое знание, в то время как теория вырабатывается за пределами исследования. В нашем случае под исследованием понимается любое изучение стоящих перед историком проблем, независимо от того, связано ли их решение с получением фактуального или теоретического знания. В этом смысле следует, на наш взгляд, не разделять исследование и теорию, но
проводить различие между фактуальным и теоретическим видами исторического исследования.
Таким образом, в диссертации важнейшими методологическими принципами выступают следующие принципы.
1. Установка на рассмотрение исторической науки как познавательной
деятельности историка, выраженной, главным образом, в использовании
последним определённых познавательных процедур.
2. Признание важной роли внутринаучной коммуникации и
«коллективных представлений», господствующих в сообществе историков.
Хотя историческое знание и продуцируется конкретным исследователем в
рамках конкретного исследования, но последнее фактически представляет
собой применение индивидуально усвоенных познавательных процедур,
имеющих, однако, «коллективное» происхождение.
3. Признание специфичности исторического познания, которая должна
рассматриваться с позиций, предполагающих преодоление крайностей как
натурализма, так и антинатурализма. Это значит, что историческая наука, с
одной стороны, не отделена непроходимой пропастью от других научных
дисциплин, но, с другой стороны, обладает своей спецификой, причём не
только по отношению к естествознанию, но также и по отношению к
гуманитарным и социальным наукам.
Цель и задачи исследования. Целью настоящего исследования является выявление специфики познавательной деятельности историка по сравнению с познавательной деятельностью представителей других научных дисциплин. Однако при внимательном рассмотрении оказывается, что проблема специфики истории неодинаково ставится и решается по отношению к каждому из двух уровней исторического познания: фактуально-методическому и теоретико-методологическому. В силу этого проблемное поле исследования целесообразно делить на два ,Ялгока проблем, что можно выразить через формулировку двух вопросов: В чём специфика истории на фактуальном
уровне познания? И в чём специфика истории на теоретическом уровне познания?
Ответ на первый из названных вопросов предполагает решение следующих трёх задач:
1. Проанализировать историко-философскую традицию
противопоставления гуманитарных и естественных наук; выявить различные
варианты спецификации истории как гуманитарной науки, проследить
эволюцию взглядов на данную проблему; решить вопрос о достаточности и
адекватности подобных концепций;
Выявить критерий спецификации гуманитарных наук через уточнение ряда категорий, используемых при анализе процедуры понимания в научном познании; проанализировать отношение выявленного критерия к различным вариантам концепции диалогичности гуманитарного познания;
Показать, как «работает» выявленный критерий в рамках фактуального исторического исследования; проанализировать, в связи с этим, механизм получения фактуального знания в исторической науке.
Ответ на второй вопрос, в свою очередь, предполагает решение ещё двух задач:
1. Проанализировать различные варианты решения проблемы демаркации
истории и социологии, а также выявить наиболее обоснованную из этих
концепций; показать, как соотносится историческая наука с другими
гуманитарными и социальными дисциплинами;
2. Проанализировать понятия «идеографическая наука» и
«номотетическая наука» относительно исторического познания, а также
выявить возможности и границы применения данных понятий для
характеристики специфики исторической науки.
Научная новизна проведённого исследования связана не столько с выдвижением принципиально новых, революционных идей, сколько с прояснением и уточнением существующих позиций, нахождением оптимального соотношения между уже выдвинутыми идеями в составе
целостного взгляда на историческое познание, правильным (естественно, по мнению автора) расставлением акцентов. Всё это нашло выражение в следующих моментах.
В работе выделяются «аналитическая» и «герменевтическая» линия в исторической эпистемологии. Первая из них включает концепции, не усматривающие в историческом познании никаких принципиальных отличий от других видов научного познания. Вторая представлена учениями, которые настаивают на принципиальном отличии исторической науки от других, прежде всего - естественнонаучных, дисциплин. Представители герменевтики в широком смысле критерием отличия истории (как и вообще всех гуманитарных наук) от естествознания называли процедуру понимания. Именно применение «понимающих» процедур в истории и их отсутствие в науках о природе и обуславливает, по мнению данных авторов, отличие названных видов познания. Однако после того, как в философии второй половины 20 века была признана возможность и даже необходимость использования процедуры понимания не только в гуманитарных, но также и в естественных науках, данный критерий утратил силу. В своей работе мы стремились показать необходимость выявления другого, более тонкого, критерия.
Различие между названными группами наук следует искать, на наш взгляд, не в самом факте применения (или не применения) понимания, но в структуре «понимающих» процедур в гуманитарных и естественнонаучных дисциплинах. Для этого в работе вводится различие между «познавательным» и «коммуникативным» видами понимания. Первое из них направлено на осмысление самого объекта познания, а второе - на установление коммуникации и взаимопонимания со своими коллегами. В работе также вводится различие между истолкованием и интерпретацией как формами понимания. Истолкование рассматривается как процедура, направленная на выявление смыслов, заключённых в самом объекте изучения, а интерпретация - как процедура, основой которой является полагание смыслов, их приписывание объекту изучения. Автор работы приходит к выводу, что
«коммуникативное» понимание, связанное с изучением текстов своих коллег, имеет одинаковую структуру во всех научных дисциплинах. Структура данного вид понимания обусловлена спецификой субъекта познания вид понимания и включает в себя как истолкование, так и последующую интерпретацию. А вот структура «познавательного» понимания обусловлена спецификой объекта познания и неодинакова в естественных и гуманитарных науках. В гуманитарных науках основой понимания является истолкование, т. е. выявление смыслов, заключённых в текстах, презентирующих объект познания, а также последующую интерпретацию результатов истолкования. В естественных науках, напротив, познавательное понимание представлено исключительно процедурой интерпретации и связано с приписыванием смыслов объекту познания. При этом подтверждение теории считается и подтверждением адекватности заключённых в ней смыслов в отношении самой реальности. Таким образом, истолкование, адресованное самому объекту познания, признаётся критериальным свойством гуманитарных дисциплин.
3. Анализируя то, как «работает» выявленный критерий в рамках исторического познания, автор работы анализирует структуру исторического исследования и способ продуцирования исторических фактов. Проводится различие между источниковедческой и собственно исторической фазами исторического исследования, а также между источниковедческими и собственно историческими фактами. В работе утверждается, что факты, полученные на источниковедческой фазе исследования, в рамках собственно исторического исследования выступают лишь как данные, т. е. как исходный материал для последующей интерпретации. И дело не только в том, что источниковедческие факты «отражают» содержание источника, а исторические факты отображают саму историческую реальность. Не менее важно и то, что данные источниковедческого анализа являются в контексте собственно исторического исследования неинтерпретированным материалом, т. е. материалом ещё не осмысленным с позиций определённой концепции, но подлежащим такому осмыслению. Следовательно, в нашей работе получает
дополнительное подтверждение широко распространённое в современной исторической эпистемологии точка зрения, согласно которой исторический факт в принципе не может быть извлечён из источника в «готовом» виде - даже в том случае, когда информация, содержащаяся в источнике, признаётся «истинной».
4. При анализе специфики исторической науки в контексте
гуманитарного и обществоведческого знания, предпринимается попытка
выявить критерий отличающий историю и социологию как наиболее близкие
друг другу дисциплины. Опровергается мнение, что история является
гуманитарной, но не обществоведческой дисциплиной, а социология
обществоведческой, но не гуманитарной наукой. В работе показано, что и
история и социология являются гуманитарно-обществоведческими науками и в
этом качестве противостоят «чисто гуманитарным» наукам. Критерий же
различия между ними усматривается в том, что эти дисциплины нацелены на
познание различных уровней социальной реальности. Если социология изучает
социальные системы, социальные институты, социальные группы
определённого типа и вида, то история изучает индивидуализированный,
событийный срез социальной жизни.
5. Терминологически различие между историей и социологией, на наш
взгляд, удобнее всего выразить при помощи понятий «идеографическая наука»
и «номотетическая наука», введённых Г. Риккертом. Однако эти понятия
нуждаются в некотором переопределении. Логической основой номотетических
наук является наличие в их структуре общих и единичных понятий, в то время
как в идеографических науках используются индивидуальных (а не
единичных!) и типических (а не общих!) понятий. В работе показано различие
названных пар понятий и их значение в познании. Автор работы приходит к
выводу, что история (как идеографическая наука) отличается не только от
естествознания, но и от социологии (как номотетической в указанном смысле
дисциплины). В работе также обосновывается не только возможность, но и
необходимость специфической логики исторической науки, обладающей
известной автономией по отношению к классической формальной логике и использующей специфические (по отношению к последней) концептуальные средства.
Таким образом, положения диссертации, выносимые на защиту состоят в следующем.
1. Процедура понимания более не может считаться критерием различения
естественных и гуманитарных наук. Развитие философии подводит к
необходимости формулирования нового критерия спецификации
гуманитарного познания, который следует искать «внутри» понимающих
процедур.
2. Понимание представлено, по меньшей мере, двумя формами -
истолкованием и интерпретацией. При этом наличие истолкования в структуре
понимающих процедур, направленных на объект познания, и является
критерием, отличающим гуманитарные науки от естественных.
Этот критерий «выполняется» по отношению к исторической науке. Историческое исследование начинается с истолкования исторических источников. Интерпретация результатов истолкования приводит к формулировке исторического факта. Следовательно, исторический факт, с одной стороны, не содержится в источниках в «готовом» виде, но, с другой стороны, не может быть сформулирован без обращения к текстам, презентирующим объект познания.
Неверно считать, что история является гуманитарной дисциплиной, а социология не является таковой. В действительности, и история, и социология сталкиваются с необходимостью истолкования текстов, презентирующих объект познания. Различие между названными дисциплинами состоит в том, что они изучают различные уровни социальной реальности: социология -структурный, история - событийный.
История, как и другие научные дисциплины, способна формулировать научную теорию. Однако историческая теория отличается не только от естественнонаучной, но и от социологической теории. Основное отличие
состоит в том, что теоретические объекты исторической науки имеют чёткие пространственно-временные границы своей применимости.
Теоретическая и практическая значимость работы. Диссертационное исследование имеет определённое значение для исторической эпистемологии, а также для методологии исторической науки. Положения диссертации могут быть использованы для дальнейших исследований в данных областях. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке учебных курсов по истории философских и социально-исторических учений, философии истории, философии и методологии исторической науки. Содержание диссертации также может быть представлено в качестве самостоятельного спецкурса в рамках общего курса философии истории.
Апробация работы. Материалы диссертационного исследования докладывались на конференции, посвященной 10-летию создания факультета гуманитарных наук и социальных технологий УлГУ (11-12 апреля 2003), а также на конференции, посвященной 10-летию первого выпуска специалистов-социологов в г. Ульяновск (Ульяновск, 2003). Основные аспекты содержания диссертации отражены в опубликованных автором статьях и тезисах.
Структура работы подчинена целям и задачам исследования. Работа состоит из введения, двух глав основной части, включающих пять параграфов, и библиографии.
1, Фактуальный уровень исторического познания. История как гуманитарная наука.
1.1 Процедура понимание и проблема специфики исторической науки: история вопроса
Целью настоящего параграфа является рассмотрение эволюции взглядов по проблеме специфики исторического познания. При этом следует заметить, что специфичность исторической науки, скажем, по отношению к естествознанию не сразу получила признание.
Большую часть XIX века господствующим было убеждение, что историческое познание в своей сущности принципиально не отличается от естественных наук. Такая позиция в философии обычно обозначается как натурализм. Философской основой такого убеждения являлся позитивизм. Его основными положениями являются следующие: 1) принцип методологического монизма, предполагающий, что все без исключения научные дисциплины должны пользоваться единой методологией; 2) признание естественных наук в качестве идеала научности вообще; 3) важнейшим научным методом признаётся объяснение, которое понимается как подведение индивидуальных случаев под общие законы [См., напр.: Вригт, с. 43].
Реакцией на господство позитивизма стало появление антинатурализма, или, как ещё говорят, герменевтики в широком смысле. Суть антинатурализма, к которому могут быть отнесены концепции В. Дильтея, Г. Риккерта, М. Вебера и других мыслителей, заключается в признании автономности гуманитарного познания и специфичности метода гуманитарных
наук. В конечном счёте, критерием спецификации гуманитарного познания в рамках таких концепций признавалась процедура понимания.
Однако сама трактовка процедуры понимания претерпела в истории философии существенную эволюцию. Для наших целей достаточно выделить два аспекта этой эволюции. Во-первых, изменялось представление о сущности интересующей нас процедуры. Такая эволюция шла от трактовки понимания как процедуры непосредственной («интуитивной») и психологической (то есть основанной на «переживании») к трактовке понимания как процедуры опосредованной («дискурсивной», опирающейся на определённые предпосылки, имеющей выводной характер) и «смысло-логической», интеллектуальной (основанной на разуме, а не переживании). Во-вторых, эволюция представлений о понимании касалась вопроса о сфере распространения данной процедуры и её значении для «научности» тех видов познания, в которых она используется. Она протекала от приписывания этой процедуры только и исключительно гуманитарному познанию до признания того факта, что эта процедура присутствует во всех без исключения научных дисциплинах и сама по себе никак не препятствует научной строгости познания. При рассмотрении каждого из этих аспектов существенное изменение взглядов приходится на вторую половину 20 века, в силу чего этот процесс целесообразнее рассматривать поэтапно - до середины 20 века и после середины 20 века.
Таким образом, данный параграф призван ответить на следующие три вопроса. Как изменялось представление о сущности понимания в конце 19-первой половине 20 века? Как мыслилась область применения процедуры понимания в тот же отрезок времени? Как решались оба этих вопроса в философии второй половины 20 века? Именно этому и подчинена структура параграфа.
1.1.1 Эволюция представлений о сущности процедуры понимания в конце XIX - первой половине XX вв.
Процедура понимания и проблема специфики исторической науки: история вопроса
Большую часть XIX века господствующим было убеждение, что историческое познание в своей сущности принципиально не отличается от естественных наук. Такая позиция в философии обычно обозначается как натурализм. Философской основой такого убеждения являлся позитивизм. Его основными положениями являются следующие: 1) принцип методологического монизма, предполагающий, что все без исключения научные дисциплины должны пользоваться единой методологией; 2) признание естественных наук в качестве идеала научности вообще; 3) важнейшим научным методом признаётся объяснение, которое понимается как подведение индивидуальных случаев под общие законы [См., напр.: Вригт, с. 43].
Реакцией на господство позитивизма стало появление антинатурализма, или, как ещё говорят, герменевтики в широком смысле. Суть антинатурализма, к которому могут быть отнесены концепции В. Дильтея, Г. Риккерта, М. Вебера и других мыслителей, заключается в признании автономности гуманитарного познания и специфичности метода гуманитарных наук. В конечном счёте, критерием спецификации гуманитарного познания в рамках таких концепций признавалась процедура понимания.
Однако сама трактовка процедуры понимания претерпела в истории философии существенную эволюцию. Для наших целей достаточно выделить два аспекта этой эволюции. Во-первых, изменялось представление о сущности интересующей нас процедуры. Такая эволюция шла от трактовки понимания как процедуры непосредственной («интуитивной») и психологической (то есть основанной на «переживании») к трактовке понимания как процедуры опосредованной («дискурсивной», опирающейся на определённые предпосылки, имеющей выводной характер) и «смысло-логической», интеллектуальной (основанной на разуме, а не переживании). Во-вторых, эволюция представлений о понимании касалась вопроса о сфере распространения данной процедуры и её значении для «научности» тех видов познания, в которых она используется. Она протекала от приписывания этой процедуры только и исключительно гуманитарному познанию до признания того факта, что эта процедура присутствует во всех без исключения научных дисциплинах и сама по себе никак не препятствует научной строгости познания. При рассмотрении каждого из этих аспектов существенное изменение взглядов приходится на вторую половину 20 века, в силу чего этот процесс целесообразнее рассматривать поэтапно - до середины 20 века и после середины 20 века.
Таким образом, данный параграф призван ответить на следующие три вопроса. Как изменялось представление о сущности понимания в конце 19-первой половине 20 века? Как мыслилась область применения процедуры понимания в тот же отрезок времени? Как решались оба этих вопроса в философии второй половины 20 века? Именно этому и подчинена структура параграфа.
Разделение естественных и гуманитарных наук на основе процедуры понимания восходит, по меньшей мере, к В. Дильтею. Немецкий мыслитель полагал, что названные группы наук определяются, прежде всего, их объектом: естественные науки изучают природу, а науки о духе - душевную жизнь индивидов и продукты этой жизни. В силу этого теоретической основой гуманитарного познания должна быть психология как наука о «душевной» жизни. Однако сама психология для этого должна отказаться от использования естественнонаучного метода, то есть из «объяснительной» науки превратиться в науку описательную («понимающую») [Дильтей, с. 21-23].
Специфика объекта гуманитарных наук определяет и специфику данности объекта субъекту. В естественных науках «факты» даны нам извне, посредством внешнего наблюдения, а объект гуманитарных наук дан нам как бы изнутри, через непосредственное внутреннее восприятие, так как в последнем случае субъект изучает ту сферу реальности, к которой принадлежит и сам [Там же, с. 27-28].
Всё это, в свою очередь, обуславливает различие методов познания названных групп наук. Внешнее наблюдение природы, по мнению Дильтея, даёт нам не единство природных процессов, а лишь многообразие единичных элементов. Единство природных процессов воссоздаётся субъектом через привнесение в рядоположенность наблюдаемых элементов причинной связи посредством выдвижения гипотез, которые призваны объяснить единичное. Внутреннее восприятие, напротив, основано на прямом усмотрении связи элементов душевной жизни и, следовательно, целостности душевных процессов. Связь элементов здесь не домысливается, но усматривается. Непосредственная данность связи в переживании обуславливает «понимание нас самих и других», поскольку постижение целого делает возможным истолкование единичных проявлений.
Из сказанного можно сделать вывод, что процедура понимания трактуется В. Дильтеем, во-первых, как нечто психологическое и, во-вторых, как нечто непосредственное. Можно даже сказать, что философ толкует понимание как своего рода «психологическую» интуицию. Сам немецкий мыслитель определяет понимание с помощью терминов «вчувствование», «вживание», «схватывание». Основой исторического познания, таким образом, объявляется изучение внутреннего опыта и сопоставление результатов такого изучения с социокультурными феноменами. Так, изучение поэзии должно строиться на сопоставлении поэтических произведений с нашими знаниями природы воображения, основанными на «показаниях» поэтов о происходящих в их душе процессах. Психологическое знание в этом случае будет играть роль объяснительного (или, учитывая терминологию самого В. Дильтея, «понимающего») механизма по отношению к историческим явлениям. Это становится возможным благодаря тому, что исторические (социокультурные) явления рассматриваются мыслителем как проявления психической жизни индивидов [Там же, с.70-71].
Далее, В. Дильтей различает две формы понимания: понимание отдельных проявлений душевной жизни, то есть отдельных душевных процессов, и понимание целостности душевной жизни других людей. Логическим выражением первой из названных форм понимания является суждение по аналогии (с собственными внутренними состояниями). Душевная жизнь всех индивидов, согласно Дильтею, качественно однородна, а различия основаны исключительно на неодинаковом количественном соотношении душевных свойств и интенсивности их проявления у разных людей. Индивидуальное своеобразие, следовательно, находится «в рамках единообразной человеческой природы», в силу чего отдельные жизненные проявления мы можем понять исходя из своего внутреннего опыта [Там же, с. 143-147].
Диалогичность исторического познания
Понятие диалогичности встречается в концепциях ряда отечественных философов, среди которых следует особо выделить М. М. Бахтина и В. С. Библера.
Первый из них рассматривает диалогичность как специфическую черту именно гуманитарного познания, радикально отличающей их от естествознания. По этому поводу М. М. Бахтин, в частности, пишет: «Точные науки - это монологическая форма знания: интеллект созерцает вещь и высказывается о ней. Здесь только один субъект - познающий (созерцающий) и говорящий (высказывающийся). Ему противостоит только безгласная вещь. Любой объект знания (в том числе человек) может быть воспринят как вещь. Но субъект как таковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно, познание его может быть только диалогичным» [Бахтин, 1979, с. 383]. В силу этого в гуманитарном познании, по мнению мыслителя, «исследование становится спрашиванием и беседой, то есть диалогом. Природу мы не спрашиваем и она нам не отвечает. Мы ставим вопросы себе и определённым образом организуем наблюдение и эксперимент, чтобы получить ответ. Изучая человека мы повсюду ищем и находим знаки и стараемся понять их значение» [Там же, с. 292].
Несколько иначе смотрит на проблему В. С. Библер. Мыслитель рассматривает диалог как сущность культуры в целом [См. об этом: Библер, 1991, с. 288-301], из чего, по-видимому, следует, что диалогичность характерна для всех наук, а не только для гуманитарного познания.
Однако само понятие диалогичности допускает, по меньшей мере, три трактовки. Диалогичность, во-первых, можно понимать как метод вопрошания, вопросно-ответную методику познания. В ряде случаев абсолютизация данной идеи приводит к провозглашению приоритета метода вопросов и ответов при изучении, по меньшей мере, нарративных источников.
Кроме того, диалогичность можно трактовать как специфичный именно для гуманитарного познания набор процедур, основой которых является истолкование (как процедура, в основе которой лежит смысловыявлениё), в отличие от интерпретации (как процедуры, в основе которой лежит смыслополагание). Следовательно, речь здесь идёт не просто о методе вопросов и ответов, но о сочетании данного метода со смысловыявляющими процедурами.
Наконец, диалогичность может быть понята по аналогии с «живым» диалогом. Здесь к двум уже выявленным чертам диалогичности (вопрошанию и смысловыявлению) добавляется третья - смыслопорождение. Это значит следующее. В рамках живого диалога (беседы) происходит не только и не столько обмен ранее «заготовленными» смыслами, сколько продуцируются новые смыслы в самом процессе общения. При этом порождение новых смыслов не является прерогативой одного из беседующих, но является уделом каждого из вовлечённых в диалог субъектов. По аналогии с этим можно предполагать, что в процессе диалогического познания также имеет место смыслопорождение, причём не только со стороны познающего, но и со стороны познаваемого субъекта.
Теперь каждую из выделенных трактовок диалогичности рассмотрим отдельно и попытаемся выяснить, в какой мере они приложимы к историческому познанию.
Понимание диалогичности как метода вопросов и ответов восходит еще к Сократу и Платону. Платон, в частности, считал, что мышление представляет собой диалог души с самой собой. Однако в новейшее время к проблеме диалогичности одним из первых обратился Р. Дж. Коллингвуд. Английский мыслитель отвергает логику, названную им «пропозициональной». Так мыслитель называет логику, которая рассматривает высказывания (суждения) безотносительно к тем вопросам, ответом на которые они являются. Таковой, по мнению Р. Дж. Коллингвуда, является и традиционная, и символическая логика. Сам исследователь считает, что такие логические характеристики как осмысленность, истинность и непротиворечивость суждение принимает не само по себе, а лишь относительно вопроса, которому оно коррелятивно [Коллингвуд, с.338-346].
Осмысленным относительно данного вопроса будет суждение (высказывание), которое «правильно», «по делу» отвечает на данный вопрос. В то же время, даже истинное суждение не будет осмысленным относительно данного вопроса, если оно не релевантно данному вопросу. При этом Р. Дж. Коллингвуд особо подчеркивает, что осмысленность и истинность суждения не совпадают. Приведем произвольный пример. По отношению к вопросу «Когда произошла Куликовская битва?» суждение «Русскими войсками руководил князь Дмитрий» не будет являться осмысленным, хотя по отношению к вопросу «Кто руководил русским войском в Куликовской битве?» это суждение будет не только осмысленным, но и истинным. В то же время, при ответе на первый вопрос суждение «Эта битва случилась в 1410 году» будет осмысленным, хотя и ложным.
Тот же принцип Р. Дж. Коллингвуд приложил и к проблеме противоречия двух суждений. Взаимно противоречивыми, с его точки зрения, могут быть только суждения, отвечающие на один и тот же вопрос. Английский мыслитель считает, что «ни одно предложение не может противоречить другому, если оно не является ответом на тот же самый вопрос» [Коллингвуд, с.341]. Следовательно, суждения, взятые сами по себе, не могут, по мысли Коллингвуда, противоречить друг другу.
Еще сложнее обстоит дело с истинностью суждений. Истинность, по мнению английского исследователя, является атрибутом не предложений самих по себе, а предложений как элементов так называемых вопросно-ответных комплексов. Входящее в такой комплекс предложение считается истинным, если и только если: 1) оно принадлежит к вопросно-ответному комплексу, который является истинным как целое; 2) оно является ответом, и при этом «правильным» ответом на вопрос, принадлежащий данному комплексу; 3) вопрос, на который оно отвечает, является «толковым», или релевантным, вопросом в пределах данного комплекса.
Таким образом, Р. Дж. Коллингвуд претендует на создание новой теории истины, основой которой призван стать метод вопрошания. «Является ли данное предложение истинным или ложным, осмысленным или бессмысленным, зависит, прежде всего, от вопроса, на который оно предлагается в качестве ответа» - резюмирует свою позицию мыслитель [Там же, с. 344].
История и социология: проблема демаркации
Если объект познания представляет собой фрагмент реальности, то предмет познания является частью наших знаний о реальности. Говоря упрощенно, предмет познания — это то, как мы «видим» изучаемый объект. В этом смысле представляется неправомерным позиция, которая имеет широкое хождение среди учёных, согласно которой предмет познания рассматривается как часть объекта, конструируемый за счет выделения определенных аспектов в объекте познания. В этом случае получается, что предмет познания имеет меньший «объём», чем соответствующий объект. Однако с нашей точки зрения соответствующие друг другу объект и предмет «равнообъёмны». Это значит, что предмет познания «включает в себя» соответствующий ему объект «целиком».
С этих позиций особенно показательны ситуации, когда две науки, имеющие один и тот же объект познания, тем не менее, различаются по своим предметам познания (как это и имеет место в случае с историей и социологией). Обе названные науки изучают общество, однако, рассматривают его под разными «углами зрения». Социология рассматривает общество как бы в статике, вне контекста его реального становления. Её интересует повторяющееся, инвариантное, вневременное. История, напротив, берет общество в контексте его реального становления, как развивающееся во времени. Здесь ещё не время обсуждать этот вопрос более подробно, но уже сейчас можно сказать, что предметами познания и истории и социологии общество (как объект познания) «покрывается» полностью. Не может быть и речи о том, что названные дисциплины рассматривают различные «части», «фрагменты» общественной жизни. Ввиду этого мы можем сказать, что их предметы познания равнообъёмны. Используя терминологию семиотики, можно выразиться ещё точнее: предметы познания истории и социологии имеют одно и то же значение (экстенсионал), но различный смысл (интенсионал).
То же касается выделения объекта и предмета исследования. Определение объекта исследования соответствует выбору темы. Выбор темы еще не требует определенного понимания изучаемого материала. Здесь достаточно отграничения выбранной темы от других (прежде всего близких) тем, принадлежащих к определенной предметной области на экстенсиональном уровне. Говоря несколько иначе, при выборе темы учёный определяет лишь так называемую эмпирическую область исследования. Под этим термином принято понимать определённую совокупность (не упорядоченную систему!) научных фактов, описаний, концептуальных построений, в которых и презентирован объект исследования (фрагмент реальности, релевантный данному исследованию). В отличие от этого, выделение предмета, по нашему мнению, исследования соответствует формулировке проблемы исследования. Формулировка проблемы исследования предполагает внесение упорядоченности в наши представления об объекте исследования, то есть вполне определённого (того или иного) понимания изучаемого материала, его интерпретации на уровне интенсионала. В формулировку проблемы исследователь вкладывает определенный подход к изучаемому объекту, что по факту означает конституирование предмета исследования. Иными словами, в гносеологической формуле «объект - знание — субъект» предмету исследования будет соответствовать второй элемент - «знание».
Проиллюстрируем сказанное на примере нашего исследования. Его объектом является научно-историческое познание. Для идентификации данного объекта достаточно принять два различающих положения. Во-первых, необходимо заявить, что нас интересует именно научное познание истории, в отличие от возможных вненаучных форм её постижения. Во-вторых, необходимо провести различие между историей и другими, прежде всего - близкими, научными дисциплинами. При этом на данном этапе ещё не формулируется конкретный критерий, отличающий историю от других наук, но фиксируется лишь факт, эмпирическая данность такого различия. Здесь особенно показательна позиция натурализма. Сторонники данной концепции считают, что историческое познание не использует специфических познавательных процедур, но строиться (или должно строиться) по образцу обществоведческих дисциплин, которые, в свою очередь, основываются на естественнонаучной методологии. Однако даже представители натурализма не отрицают того факта, что история - это другая наука, нежели социология, экономика и т. д. Следовательно, для заявления темы исследования достаточно всего лишь идентифицировать объект исследования посредством (явного или неявного) принятия двух вышеприведённых положений, то есть идентифицировать историю не как специфическую в своей индивидуальности науку, а лишь как отдельную науку, отличающуюся от других наук самим фактом своего существования.
Формулировка проблемы требует уже вполне определённой интерпретации исторического познания. В самом деле. Если мы видим проблему в выявлении специфики исторического познания, то тем самым мы уже допускаем специфичность исторической науки как нечто такое, что не требует доказательства. Проблема для нас, следовательно, состоит не в самом факте специфичности исторического познания, а в выявлении тех конкретных познавательных процедур и их соотношений, которыми названная специфичность обеспечивается. Кроме того, признание наличия в исторической науки теоретического уровня познания означает, что мы отбрасываем те интерпретации, которые присутствуют в концепциях, считающих историю «описательной» наукой, то есть наукой, не способной самостоятельно вырабатывать теоретические конструкции и заимствующие их из смежных дисциплин.
Подведем итоги. Выделения объекта познания не требует наделения данного фрагмента реальности определенным смыслом. Достаточно провести определение значения («объема») данного объекта в системе других объектов, то есть отграничить, выделить, идентифицировать данный объект познания. Выделение предмета познания, напротив, требует осмысления, определенной интерпретации выделенного объекта. В силу этого, специфика предмета познания будет зависеть от характера предлагаемой интерпретации.
Переопределение понятия «идеографическая наука». Типизация и индивидуализация и в структуре исторического познания
Логико-методологическое различие между историей и социологией, намеченное в предыдущем параграфе, удобнее всего выразить с использованием терминов «идеографический» и «номотетический». Впервые различение наук на номотетические и идеографические было введено представителями Баденской школы неокантианства. Однако «аутентичное» значение этих терминов, как будет показано ниже, не вполне адекватно отражает процесс исторического познания. Следовательно, нам предстоит переопределить термин «идеографическая наука» (и коррелятивное ему понятие «номотетическая наука») и выявить следствия, которые вытекают из применения этого «переопределённого» термина к историческому познанию.
Для реализации поставленной цели нам необходимо решить следующие задачи. Во-первых, необходимо показать, как проблема соотношения теории и исторического познания решалась в истории философии. Во-вторых, необходимо дать новое толкование понятию «идеографическая наука» в связи с проблемой сущности и роли теоретических конструкций в исторической науке. Наконец, необходимо рассмотреть вопрос о соотношении представленного взгляда на логико-методологические особенности исторического познания и учением о понятии, как оно сложилось в современной формальной логике, поскольку между данными точками зрения, безусловно, существует некоторый диссонанс.
Начнём с изложения позиции представителей Баденской школы неокантианства. Исходным пунктом рассуждений Г. Риккерта является утверждение, что логические особенности научной работы зависят не от специфики предмета познания, а от «формальных особенностей тех целей, которые преследует познающий субъект». Дело обстоит таким образом потому, что «данная действительность, которая является исходным пунктом всякой эмпирической науки, представляет из себя, как в целом, так и в каждой своей части, совершенно необозримое многообразие, не поддающееся никакому изображению» [Риккерт, Киев, 1998, с. 184-185]. В силу этого познание, по мнению мыслителя, не может быть простым воспроизведением действительности, но является определенным ее преображением и упрощением. Следовательно, рассуждает Г. Риккерт, «как учение о методе, логика сначала имеет дело лишь с формами мышления, и, только по выяснению этих форм, она может приступить к вопросу о применении их к различному материалу отдельных наук» [Там же, с. 185]. В такой позиции философа несложно увидеть ту восходящую ещё к И. Канту установку, согласно которой метод независим и даже первичен по отношению к предмету познания.
По мнению неокантианцев, уже на донаучном уровне познания мы сталкиваемся с двумя способами постижения действительности — генерализирующем и индивидуализирующем.
При генерализирующем понимании действительности конечной целью познания является обобщение, то есть установления того общего, что заключают в себе многие объекты. В этом случае нас не интересуют специфические черты объектов, которые их отличают друг от друга, и мы обращаем внимание только на то, что их объединяет. В силу этого «эти объекты являются для нас лишь экземплярами общего родового понятия, которые всегда могут быть заменены другими экземплярами того же понятия» [Там же, с. 186]. Следовательно, генерализирующий метод «состоит именно в подведении частного под общее, в образовании общих родовых понятий, по отношению к которым объекты являются экземплярами».
При индивидуализирующем постижении действительности субъект познания преследует прямо противоположные цели. Здесь нас интересует то особенное и неповторимое, которое отличает данный объект от других (прежде всего наиболее «близких») объектов. Следовательно, конечной целью индивидуализирующего метода является изображение явления в его единственности и никогда не повторяющейся индивидуальности. В силу этого, при индивидуализации главное место отводится индивидуальным понятиям, которые обозначаются собственными именами.
Именно различие методов, по мнению представителей Баденской школы, лежит в основе различения наук на номотетические и идеографические. Номотетическими В. Виндельбанд и Г. Риккерт называют науки, основанные на генерализирующем методе, а идеографическими - основанные на индивидуализирующем методе. Несложно заметить, что эталоном номотетических наук является так называемое теоретическое естествознание, а наиболее очевидным примером идеографических наук может служить история.
Однако сказанное не означает, что с точки зрения неокантианцев номотетические науки используют только общие понятия, а идеографические - только индивидуальные. Напротив, Г. Риккерт пишет: «...на пути к своей цели... история нуждается в общих понятиях, прибегая к услугам генерализирующего метода, точно так же, как и генерализирующие науки не могут обойтись без изображения индивидуального, служащего исходным пунктом при построении общих понятий» [Там же, с. 192]. Ввиду этого в науках обоих видов функционируют два вида понятий - индивидуальные и общие, но в идеографических науках целью являются индивидуальные понятия, а общие лишь средством, в то время как в номотетических науках главную роль играют общие понятия, а индивидуальные - лишь вспомогательную. Следовательно, уже в самом учении неокантианцев заложены предпосылки той современной позиции, согласно которой следует говорить не столько о номотетических и идеографических науках, сколько о соотношении номотетического и идеографического в методологии каждой отдельной науки.
