Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Становление и развитие юридической науки в контексте основных парадигм правосознания
1. Предпосылки европейского правосознания 13
2. Автономизация правосознания, появление первых форм рефлексии в юридической деятельности и становление правовой методологии
3. Средневековое правосознание и формирование дисциплинарной структуры юридического знания
4. Развитие теории права в условиях полипарадигмальности правосознания
5. Современные тенденции развития юридической науки 78
Глава 2. Эпистемологическая специфика теории права
1. Наука о праве как форма правосознания
2. Юридическая интерпретация: понятие и структура
3. Объект юридической науки
4. Предмет науки о праве: эволюция, специфика, структура
Заключение
Библиографический список
- Предпосылки европейского правосознания
- Автономизация правосознания, появление первых форм рефлексии в юридической деятельности и становление правовой методологии
- Наука о праве как форма правосознания
- Юридическая интерпретация: понятие и структура
Введение к работе
Глава 1. Становление и развитие юридической науки в 13-96 контексте основных парадигм правосознания
1. Предпосылки европейского правосознания 13
2. Автономизация правосознания, появление первых форм 34
рефлексии в юридической деятельности и становление правовой
методологии
3. Средневековое правосознание и формирование дисциплинарной 48
структуры юридического знания
4. Развитие теории права в условиях полипарадигмальности 62
правосознания
5. Современные тенденции развития юридической науки 78
Предпосылки европейского правосознания
Поскольку настоящее исследование ориентировано на философско-методологический анализ науки о праве как целостного социокультурного феномена, имеет смысл прежде всего определить ту совокупность мыслительных средств, приемов и способов, с помощью которых может быть осуществлена такая реконструкция.
Прежде всего, необходимо отметить, что настоящее исследование не имеет своим объектом право, если под последним понимать систему общеобязательных норм (правил поведения), издаваемых или санкционируемых государством и охраняемых его принудительной силой. Изучение свойств права, закономерностей его развития, функционирования, выявление важнейших системообразующих факторов, имеющих определяющее значение для законодательства есть объект интереса юридической науки (не только ее общетеоретической части, но и так называемых «отраслевых» наук, сосредоточенных на анализе совокупности норм права, объединенных единым предметом правового регулирования). Эпистемология не может и не должна выступать здесь в качестве дополнительной, дублирующей дисциплины. Данная диссертационная работа намеренно и последовательно абстрагируется от указанного уровня объектов познания, поскольку ориентируется на второй, «надстроечный» уровень, на котором объектами познания выступают сами когнитивные процессы, протекающие в сфере юридической деятельности, их результаты, принявшие знаково-символическую форму, и тот широкий социокультурный контекст, в котором названные формы приобретают содержание. Следовательно, важным представляется использование таких методов социально- гуманитарных наук как метод историзма (обеспечивающий единство логического и исторического) и системный анализ.
Поскольку юридическая наука есть не что иное как высокоразвитая форма европейского правосознания4, та стадия развития правового мышления, на которой завершается концептуализация и систематизация последнего, то, не зная истоков правосознания, его исторического пути, затруднительно или невозможно судить о результате развития. Учитывая то, что всякий итог развития обязательно содержит в себе свою предысторию в измененном, преобразованном, «снятом» (в гегелевском понимании этого слова) виде, социально-гуманитарная эпистемология, если она приступает к изучению теории права, должна быть ориентирована не только на понимание формальных и содержательных аспектов и междисциплинарных связей современной юридической науки, но и на рациональную реконструкцию истории становления этой сложной системы.
Следует отметить, что говоря о европейском правосознании, мы ни в коем случае не желаем подчеркнуть отсутствия у иных народов понимания того, что есть право и закон. Дело заключается в том, что только в европейской культуре право представляет собой автономную ценность, а теория права в принципе может существовать (и быть объектом анализа).
По-видимому, любой исторический анализ не свободен от следующего предположения: то состояние исследуемого объекта, которое является современным для исследователя, рассматривается как финал его (объекта) развития, к которому стремится весь процесс становления, называемый и изучаемый как история чего-либо (права, государства, литературы и пр.). При некоторых погрешностях данной гипотезы (связанных с тем, что принципиально бесконечный процесс развития втискивается в прокрустово ложе готовых форм, число которых заранее определено), неоспоримо то, что историки - кто молчаливо, а кто явно - всегда признавали принцип финализма в становлении объекта исследования, а значит и соглашались с выводом о неизбежности релятивизма историографического труда, и — что более важно для нас — о необходимости «переписывания» истории при переходе от одной эпохи к другой5. Этот факт отнюдь не свидетельствует о том, что нужно отказаться от принципа историзма в науковедении, ведь только с помощью подобного рода онто-гносеологических гипотез6 возможно движение исторического познания и закрепление его результатов в том или ином виде. Принципиальная недостижимость абсолютной истины не мешает науке совершенствовать объем наличного знания, пересматривать его, уточнять, приближаться к идеалу полноты, объективности, абсолютности знания. В связи с этим исторические гипотезы представляются не только философски оправданными, но и необходимыми в процессе конституирования метатеоретической рефлексии. В настоящей работе мы будем использовать ряд сходных предположений, чье введение самым непосредственным образом отразится на структуре исследования, порядке изложения материала и даже на понятийно-категориальных предпочтениях7.
Рационально реконструированная история науки сосредоточена на выявлении не новых свойств исходного объекта анализа, а новых объектов. Для целей социально-гуманитарного исследования новизна проявляется в таких аспектах, как: 1) новые факты, события, объекты, репрезентируемые общественным сознанием и восстанавливаемые аналитико-синтетическим путем при исследовании дошедших до нас результатов ментальных репрезентаций (текстов); 2) идеальные сущности, относительно свободно конструируемые общественным сознанием и фиксируемые в текстах (концепты, термины, символы, идеи, виртуальные объекты, принципы мышления, ценности); 3) определенная методология, прослеживаемая в творческих процессах жизнедеятельности общественного сознания (логика процессов рефлексии, ментальной репрезентации и конструирования идеальных сущностей); 4) социокультурный контекст, обеспечивающий как непрерывность, так и ограниченность процессов жизнедеятельности общественного сознания.
Логика исследования истории юридической науки должна проходить через указанные выше «узловые пункты», система которых, с одной стороны, подтверждает необходимость конструктивной проекции определенных мыслительных схем на область ретроспективного анализа культуры, а с другой стороны, побуждает исследователя к постоянному пересмотру и переинтерпретации создаваемой им истории становления теории права.
В целях социокультурного изучения и адекватной эпистемологической оценки той роли, которую сыграла в становлении юридического мышления культура Древней Греции, правомерно предположить греческую цивилизацию во всем многообразии ее социальных структур, мировоззренческих идей и этнопсихологической специфики всеобщей предпосылкой возникновения правосознания, той средой, которая содержала в себе условия сообщения правовому мышлению надлежащей формы.
Автономизация правосознания, появление первых форм рефлексии в юридической деятельности и становление правовой методологии
Хотя труды римских знатоков права (iuris prudentes) традиционно считаются началом развития европейской юриспруденции, по нашему мнению, важнейшие для истории и методологии науки процессы интеллектуального обособления права как объекта мышления (и как потенциального объекта науки) осуществлялись в первую очередь не в работах римских юристов, а в самой их деятельности, представлявшей собой сложную систему согласования всеобщей правовой формы и множества частных интересов. Следовательно, задачей данного параграфа является восстановление социокультурного контекста этой деятельности и экспликация зависимости правовой мысли от вышеуказанного контекста и его динамики.
Эволюция римского общества характеризуется постепенной десакрализацией и демократизацией его нормативной основы. Так в V в. до н.э. религиозное и светское руководство общинами римлян осуществляли жрецы (понтифики), комментировавшие нормы права (с 449 г. до н.э. систематизированные в т.н. «Законы двенадцати таблиц») и применявшие их (в том числе путем составления исков). Их интерпретативная деятельность носила полумифологический характер и не была похожа на объективный научный анализ: вопросы права понтифики связывали напрямую с астрологическими данными, они различали — в зависимости от фазы Луны — дни пригодные и не пригодные для судебных тяжб . Сведения о фазах Луны, равно как и способы применения прежних исковых формул к новым случаям жрецы держали в строжайшем секрете .
Толкование права в эпоху понтификата являлось полностью изолированной от внешних нужд деятельностью, преследующей цель обеспечения непрерывности традиции коллегиального жреческого мышления (что не могло быть достигнуто в устной форме). Накапливаемая в течение многих поколений интерпретационная практика фиксировалась в т.н. commentarii pontificum, которые были закрыты от непосвященных, тогда как основной текст права — libri pontificum со временем стал непонятен самим носителям юридических полномочий (хотя не перестал от этого быть ревностно охраняемым от изменений)39.
Постоянная зависимость от жрецов являлась весьма неудобной, в особенности для деловых людей, поэтому в 3 в. до н.э. писец Гней Флавий украл у жрецов и всенародно опубликовал и календарь, и формулы исков, чем способствовал активнейшей популяризации правовых знаний. Наряду с этим обстоятельством важную роль в развитии правовой культуры играли и геополитические факторы: военные успехи Рима, оживленный торговый оборот и др. Право приобретает универсализм, его смысл перемещается в плоскость управления и организации40. Наблюдается упорядочение процедуры судопроизводства, появляются преторы — представители исполнительной власти, чьей функцией было осуществление правосудия (исследование разбираемого конфликта, документальная фиксация аргументов сторон спора и самого хода судебного разбирательства, принятие решения о санкции). Систематическая деятельность преторов привела, с одной стороны, к возникновению унифицированной формы изложения юридически значимых обстоятельств, т.е. к формализации правовых знаний; с другой стороны, само применение права обособилось от каких-либо иных общественно значимых функций.
В Риме возникает также принципиально новый тип правотворчества, связанный с особым характером организации власти. Если в этом аспекте сравнить Афины и Рим, то можно сделать следующие выводы. Для полисного общества характерна демократизация всех существенных для государства политических процессов — от установления законов до применения к неблагонадежным лицам процедуры остракизма. Сам принцип отношения между гражданином и властью связывал воедино космическое и социальное в мировоззрении: грек эпохи Сократа чувствовал себя неотделимым от полиса как целого. Связь его с государством была очевидной и оправданной либо собственными заслугами либо достижениями предков. Принятие законов не могло быть чем-то иным, нежели коллективным делом, заботой всех о каждом. Жизнь полиса была относительно стабильной, и отражением этой стабильности выступало, бесспорно, коллективное правотворчество. Характерный образ законодателя - это образ мудрого главы семейства, отца, лучше кого бы то ни было знающего, что нужно его детям.
Римлянин эпохи Империи — человек с иным взглядом на жизнь. Империя по сути своей представляет «сущее многоединство», объединение под одной властью множества племен и народностей, у которых нет ни общего языка, ни общей философии, ни общей культуры. Общее у них только то, что установлено здесь и сейчас — отношения власти и подчинения. Законодатель a priori не может быть демократичным, ведь демократизация отношений в Империи есть не что иное как уравнивание в правах и возможностях победителей и побежденных, свободных и рабов. Это могло бы привести не только к ликвидации самого рабовладельческого строя, но и к обесцениванию имперской идеи (если все равны между собой, ради чего вести бесконечные войны?), к некоему экзистенциальному противоречию. Поэтому творить право должен был тот, кто имеет определенный объем власти, определенный круг должностных полномочий. Публичное отношение есть отношение всеобщее, а поскольку ничего содержательно общего для социальной структуры имперского населения не имелось, то это общее в римском менталитете постепенно начинает отождествляться с формальным, властным, должностным контекстом взаимоотношений. Отсюда и совпадение справедливости и закона: только правовая форма могла быть адекватным выразителем справедливого отношения по той простой причине, что никаких иных форм культуры не имелось в наличии (не было общей религии, общей нравственности).
Итак, создание правовых норм в римском государстве не опиралось ни на какие другие мировоззренческие идеи, кроме прагматичных соображений об эффективности управления. В этом же русле развивалось и частное право - формальное равенство свободных римских граждан служило предпосылкой прецедентной структуры правоприменительной деятельности (однажды вынесенное решение становилось образцом для решений во всех аналогичных делах).
Со временем опыт рассмотрения и предварительного разрешения конфликтов накапливался в первую очередь семиотически, текстуально - в виде списков исковых формул. Накопленный опыт потребовал определенного механизма трансляции, именно поэтому бывшие преторы стали заниматься вначале индивидуальными консультациями по юридическим вопросам , а потом и обучением. С течением времени консультации стали настолько востребованными, что их стали давать на постоянной основе. Бывшие должностные лица стали знатоками права, а их занятие получило собственное наименование, дошедшее до нашего времени. Так в Риме в связи с отделением от функции применения права родилась юриспруденция.
Наука о праве как форма правосознания
Несмотря на то, что в научной литературе неоднократно подчеркивались особая сложность, структурированность, абстрактность и иные логико-гносеологические атрибуты теории права , по-прежнему неисследованными остаются вопросы генетической связи всех существующих форм правосознания, их методологического единства и преемственности. Указанный спектр проблем имеет как науковедческое (выводящее к общефилософской проблематике истинности и достоверности гуманитарного познания), так и практическое значение (непосредственное отношение к проблемам и перспективам государственно-правового реформирования посредством т.н. «обратной связи» науки о праве и ее объекта), и именно поэтому с данных вопросов мы считаем необходимым начать вторую главу работы.
Поскольку далее по тексту мы будем использовать ряд понятий, каждое из которых не получило единообразного толкования в научной литературе, следует заранее оговорить тот их смысл, в котором они будут употребляться далее (декларируя неизменность описываемых нами значений данных понятий, мы отдаем себе отчет в относительности научного словоупотребления, допуская, что в ином контексте указанные значения могут претерпевать изменения). Ключевым понятием данной главы, без употребления которого исследование окажется неоправданно громоздким и усложненным, мы считаем понятие правовой действительности. Несмотря на то, что с точки зрения классической философской традиции это словосочетание представляется парадоксальным, поскольку воплощает сочетание несочетаемого («правовая» есть отдельный атрибут социальной действительности, а не ее вид), его реальное употребление в научной литературе довольно заметно в последние годы, что в какой-то степени оправдывает сам термин . В качестве эквивалентных понятий в литературе можно обнаружить иные варианты, например, «правовая надстройка»128, «правовая жизнь», «правовая культура»129. С.Ф. Палинчак, вводя термин «правовая жизнь общества», предлагает трактовать его как «процесс реальной жизни людей, обусловленный возникновением правовых потребностей и последующим их удовлетворением при помощи производства, распространения и потребления правовых ценностей»130. Представляется, что данное понятие неудачно в силу того, что термины, входящие в его определение («правовые потребности», «правовые ценности») в свою очередь нуждаются в строгом определении, в противном случае можно лишь признать их фиктивность.
В.В. Корнеев считает, что социально-философское понятие «нормативное поле» можно трактовать как «систему ограничений в социальной реальности, вытекающую из существования юридических норм»131. Думается, что речь в данном случае должна все же идти не о нормативном, а о правовом поле, поскольку существование иных социальных норм не может быть включено в предмет анализа юридического познания. Тогда под правовой действительностью следует понимать сложную двухуровневую систему, включающую ряд гетерогенных феноменов . В указанную систему может быть инкорпорирована, с одной стороны, та часть общественного бытия, которая «захвачена» правовым полем; с другой стороны - общественное сознание, в котором происходит восприятие, осмысление, категоризация, оценка, опредмечивание, накопление и трансляция индивидуального и коллективного опыта существования субъекта в правовом поле.
Следующее важнейшее понятие, используемое нами чрезвычайно часто (с первых страниц работы), - это понятие правосознания. Множество определений, предлагаемых в соответствующей литературе, являются для целей настоящей работы неадекватными и многосмысленными . На наш взгляд, феномен правосознания должно связывать не столько с процессами отражения (что было бы не только известной тривиализацией проблематики, но и чрезмерным ограничением исследовательского инструментария), сколько с самым широким спектром возможностей фиксации отношения субъекта к правовому полю. Поэтому мы предлагаем считать правосознанием ту часть правовой действительности, которая представляет собой знаково-символическую среду генезиса, циркуляции и обновления смысловой составляющей индивидуального и коллективного опыта существования субъекта в правовом поле.
Под формой правосознания следует понимать типовую практико-когнитивно-аксиологическую характеристику отношения субъекта к способу его существования в правовом поле (при том, что само это отношение на низших уровнях его организации не оформляется в виде системы суждений, а носит скорее комплексный мыследеятельностный и прецедентный характер, о чем еще будет сказано в данном параграфе).
Обращаясь к исследованию специфики познавательных процессов в сфере правовой действительности, нельзя проигнорировать характерные особенности отражения субъектом отдельных свойств права, вытекающие из природы самого права, т.е. являющиеся для субъекта объективными.
То, что право есть сложная система, ни у кого сомнения не вызывает (это не путь к полноценной дефиниции, а указание на особую проекцию анализа). Следовательно, в бытии права можно усмотреть структурный и функциональный аспекты, сообразно которым и объективные свойства права допустимо делить на структурные (статические) и функциональные (динамические). Через первые может быть описана внешне наблюдаемая форма права, вторые же имеют отношение к модусам существования права как целостной подсистемы человеческой культуры, к проявлению его регулятивно-нормирующих потенций.
К статическим свойствам права относятся:
- знаковость юридической нормы (норма не отражает реального положения дел в правовой действительности, а обозначает типичную ситуацию, которая остается потенциально способной к возникновению в течение неопределенно долгого времени);
- абстрактность и универсальность нормативного описания той или иной ситуации, могущей возникнуть в правовой действительности (выражает типизирующе-обобщающую интенцию законодателя).
Юридическая интерпретация: понятие и структура
Феномен интерпретации сам по себе является интереснейшим объектом исследования. Как отмечает Е.Н. Ищенко, «сегодня происходит коренной пересмотр представлений о границах, возможностях и значении интерпретации в структуре человеческой деятельности. В связи с этим можно говорить об «интерпретационном повороте» в современном философском дискурсе»145. Концентрация внимания философов на поисках новой интерпретативной парадигмы не может, по нашему мнению, проходить в ситуации полной изоляции от конкретно-научных аспектов данной проблематики. Представляется, что гносеологическое исследование юридической интерпретации может обогатить теорию гуманитарного познания многими новыми и интересными научными фактами. Кроме того, необходимость данного параграфа органически вытекает из предложенной нами гипотезы о правовой науке как реализации наиболее сложной со структурной точки зрения интерпретативной стратегии субъекта, пребывающего в правовом поле.
Из истории известно, что возникновение интерпретации как реальной практики сопровождало профессионализацию юридической деятельности. В Древнем Риме толкование и практическое использование норм права еще не были разделены (одно и то же лицо консультировало граждан, вело преподавание юридических знаний и выступало в суде в качестве представителя). С течением времени правовая действительность усложняется: не только дифференцируются ее субъекты, но и процессы интерпретации становятся все более массовыми, приобретая статус самостоятельного объекта теоретизирования. В связи с этим, начинают создаваться правила, каноны, методы истолкования юридических текстов, использование которых в дальнейшей практике носит инструментальный характер (снимается потребность всякий раз заново осмысливать эти правила на предмет применимости). Современное учение о правовой интерпретации является довольно объемным разделом теории права.
Нельзя не заметить определенный дуализм правовой действительности: именно на него мы указывали, когда предлагали собственное определение данному понятию. С одной стороны, существование реальных объектов (например, законов, органов власти, их документированных решений, материальных и духовных благ, подпадающих под действие этих решений146) совершенно неоспоримо, но, с другой стороны, природа правовой нормы не позволяет считать ее объективной в том смысле, как это принято говорить о природных явлениях. Поскольку само право относится к культуротворческой деятельности человечества (являясь одним из продуктов этой деятельности), очевидна не только искусственность правовой нормы, но и ее органическая связь с миром интерсубъективного, с миром смыслов. Поясним данный тезис подробнее.
В научной литературе имела место полемика по поводу природы правовых норм как суждений: основной спор велся по поводу того, допустимо ли считать норму суждением, отражающим действительность, или нет147. Ясно, что признание нормы права суждением (в обычном формальнологическом смысле этого слова) влечет использование в юридической практике привычного понятия истины (с точки зрения теории корреспонденции). Другими словами, всякую норму права можно было бы проверить на подлинность (сама наука о праве в таком случае во многом могла бы быть сведена до уровня тех вычислений истинности, о которых так мечтал Лейбниц). Если же норму рассматривать исключительно в качестве прескриптивного высказывания, это будет означать не только абсолютный произвол в законотворческой (и правоприменительной) деятельности, но и бесполезность научного знания о праве (какое значение имели бы выводы такой науки о «закономерностях» в правовой действительности, если единственной закономерностью была бы ничем не детерминированная воля субъекта или господствующего класса или какого-либо другого актора?).
В связи с такой радикальностью потенциально возможных выводов завершилась данная дискуссия поистине соломоновым решением: было признано, что нормы права являются суждениями, отражающими действительность в специфической форме, опосредованной многими культурно-историческими и экономическими факторами. Говоря иначе, за нормой признали статус дескрипции, однако, описываемая этой нормой ситуация перестала называться объективной (т.е. не зависящей от сознания и первичной по отношению к нему). Норма не может фиксировать вещь (сущее), поскольку свидетельствует о должном. Сначала в неявной форме, а затем и в виде протонаучных утверждений обозначалась мысль о том, что правовая норма действительно отражает некую интерсубъективную реальность, поскольку описывает то или иное отношение общества (в лице публичной власти или какого-то иного коллективного субъекта) к определенному образу поведения индивида. Как писал, например, A.M. Васильев, «в нормативном моменте права, отражающем своеобразным образом общественную действительность, несомненно, зафиксированы определенные знания о ней, но, во-первых, в праве отражены уже готовые знания и представлены они на момент издания нормативного акта; во-вторых, эти знания преломлены в праве практически, использованы в целях эффективного правового регулирования; в-третьих, они фиксируются правом преимущественно в форме установленных государством общеобязательных правил (норм, велений); наконец, в-четвертых, будучи включены в право, эти знания не выполняют в дальнейшем познавательной функции» .
Так что при всех многочисленных идеологических коннотациях спор, как нам кажется, имел под собой реальное основание. Впрочем, общее суждение о том, что конкретно входит в опосредующую структуру, участвующую в отражении реальности в нормах права, так и не было выработано (ведь помимо социально значимых характеристик тех или иных действий, право может отражать действующее соотношение сил в политике (это особенно проявляется в текстах конституций), а то и простой произвол законодателя, не опирающегося при вынесении властного решения ни на какие «объективные» факторы; возможны, очевидно, и иные варианты).
Вместе с тем необходимо отметить, что, во-первых, одно и то же отношение к поведению индивида возможно описать различными средствами и даже среди норм допустимы разные варианты (можно, например, просто не запрещать деятельность по систематическому получению прибыли, а можно ее прямо разрешить в законе — социальный эффект будет примерно одинаков), во-вторых, эксплицировать какую-либо позицию социального большинства из одной-единственной нормы практически невозможно, в-третьих, сама норма права никогда не существует без «окружения» (правовых средств, опосредующих ее применение, например, норм процессуального права). Следовательно, в отражении нормами права той или иной ценностно-ориентированной позиции социума (равно как и иных факторов, в том числе и тех, которые не рассматриваются интерпретатором) выполняется не только принцип опосредованное, но и принцип системности.
