Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Проблема субъекта исторического познания 13-63стр.
1 Субъект познания в эпистемологии: сущность и ключевые интерпретации 13-29стр.
2. Типология субъекта исторического познания 30-62стр.
Глава вторая. Субъект познания в исторической эпистемологии времен лингвистического поворота 63-119стр.
1 Основные «повороты» в историческом знании XX века. Ключевые черты лингвистического поворота в историческом знании 63-91 стр.
2. Субъект познания: историк и читатель 92-119 стр.
Заключение 120-124стр.
Библиография 125-132стр.
- Субъект познания в эпистемологии: сущность и ключевые интерпретации
- Типология субъекта исторического познания
- Основные «повороты» в историческом знании XX века. Ключевые черты лингвистического поворота в историческом знании
- Субъект познания: историк и читатель
Введение к работе
Актуальность темы исследования
В философии XX века в целом можно зафиксировать тенденцию
поворота к исследованиям эпистемологических проблем - в рамках
философской эпистемологии, философии науки, а также эпистемологии
дисциплин, входящих в корпус социально-гуманитарного знания. Среди
последних историческая эпистемология приобретает особое значение, т.к.
способна, при всей принципиальной гипотетичности современной
эпистемологии вообще, дать относительно надежное знание о реальности
исторического прошлого. Подобное знание чрезвычайно важно для
корректной оценки, прежде всего, настоящего, для адекватного вписывания
человечества вообще и каждого народа в отдельности в существующий
социокультурный контекст. Необходимость осмысления путей и
возможностей получения такого знания определяют конкретную актуальность темы диссертационного исследования.
История, акцентировавшая свое внимание в 50-х гг. XX века на
исследовании проблемы исторического объяснения, столь ярко
выразившийся в многочисленных логических и социологических моделях, примерно в начале 70-х включила в диапазон своих размышлений широкую сферу литературных приемов. Это было связано с революцией, произведенной X. Уайтом в современной исторической эпистемологии. Главный тезис Уайта заключался в том, что наше понимание прошлого детерминируется не только тем, чем оно было на самом деле, но также и языком, который используем историком для разговора об этом прошлом -историческое знание столь же во многом «сделано» (языком историка), как и «найдено» (в архиве). Оформившийся вслед за идеями Уайта
лингвистический поворот в историческом знании вызвал к жизни множество проблем. Например, историки вынуждены были признать, что история принадлежит к повествовательному жанру, понятому в духе Аристотеля, как выявление «интриги» представляемых действий. Понятая же как повествовательная структура, история нуждается в переосмыслении субъекта своего познания - историка с его субъективно переживаемым временем или читателя с его субъективным восприятием историка-автора.
Рефлексия же над вопросами субъекта познания в лингвистической исторической эпистемологии вписана в важнейшие проблемы новоевропейской философии - интерсубъективности, интертекстовости, коммуникации, взаимопонимания, рассмотрения субъекта в его внутренней темпоральности, в его отношении к самому себе, к другому и к объекту исследования. В целом, исследование субъекта познания в исторической эпистемологии есть еще одно переосмысление феномена субъективности вообще, поиски выхода из тупиков субъективизма, что является одной из самых актуальных задач современной философии.
Комплексное исследование сущности и ключевых принципов исторической эпистемологии придает диссертации актуальность, практическую и теоретическую ценность; предпринятое же в ней рассмотрение подходов нарративно-лингвистической разновидности исторической эпистемологии к проблеме субъекта в широком культурно-философском контексте отчасти компенсирует отсутствие специальных исследований на эту тему в отечественной литературе.
Степень разработанности темы исследования
Первые публикации по проблемам исторической эпистемологии в отечественной философской науке, на достижения которой в первую очередь имел возможность опереться диссертант, появились в начале в конце 1960-начале 1970—х. Это были работы Ракитова А.И., Кисселя М.А., Грушина Б.А., Губмана Б.Л., Лооне Э., Порка А., статьи авторов коллективной
монографии «Философские проблемы исторической науки» (М., 1969).
Опираясь на доскональное знание исследовательского материала и высокий
уровень теоретической рефлексии, указанные авторы рассмотрели ключевые
теоретические постулаты исторической эпистемологии в рамках, доступных
в господствующей парадигме философского дискурса. В 1980-х появились
интересные работы Французовой Н.П., Федотовой В.Г., Новиковой Л.И.,
Желениной И.А., Гобозова И.А, и др., анализирующих историческую
дисциплину с точки зрения ее методологии и теоретических эвристик.
Большой интерес представляют работы П.П. Гайденко об исторической
герменевтике Хайдеггера, Н.С. Юлиной о философии истории США, И.С.
Вдовиной о философии истории Рикера, Визгина о постструктуралистком
прочтении истории и работы др. авторов. Среди отечественных авторов,
непосредственно занимающихся проблемами эпистемологии
лингвистического поворота в историописании, нужно указать М.А. Кукарцеву, к работам которой диссертант неоднократно обращался в своем исследовании. Но философских работ, которые были прямо посвящены исследованию места и роли субъекта познания в разных версиях исторической эпистемологии XX века, диссертанту обнаружить не удалось. К немногим исключениям последнего времени принадлежит диссертационное исследование Горюнова А.В. «Специфика познавательной деятельности историка как субъекта познания» (Ульяновск, 2004), но оно поднимает, в основном, вопросы соотношения истории и социологии, рассматривая проблему субъекта в узко-заданном ключе, вне обширного контекста новейшей исторической и философско -исторической науки.
В оборот диссертационного исследования также введены результаты, полученные в ходе исследования проблем эпистемологии Л.А. Микешиной, В.А. Лекторским И.Т. Касавиным, В.Н. Порусом, В.А. Подорогой и др.
В ходе изучения проблемы диссертант обращался к широкому кругу трудов отечественных историков - Ковальченко И.Д., Могильницкого Б.Г., Бессмертного Ю.Л., Репиной Л.П., Зверевой Г.И., Копосова Н.Е., а также к публикациям в альманахе «Одиссей». Указанные авторы в разных степенях выраженности анализировали эпистемологические поиски исторической науки XX века. Особенного внимания в этой связи, безусловно, заслуживают работы Зверевой Г.И. и Копосова Н.Е, к идеям которым диссертант так же не однократно обращался в своей работе.
Выбранная диссертантом проблематика потребовала знакомства и рассмотрения обширного массива исследований, выполненных зарубежными философами историками. В первую очередь в круг изучаемых работ были включены монографии и статьи ведущих представителей англо- саксонской и западноевропейской школ философии истории. Среди них диссертант особо выделил бы труды Mink Louis О. Modes of comprehension and the unity of knowledge; Gaily W. The Historical Understanding; см. также Philosophy and Historical Understanding. Cambridge, 1964, White H. The Content of the Form: Narrative Discourse and Historical Representation, а также имеющиеся на русском языке работы Ф. Анкерсмита, М. Оукшота, X. Уайта, П. Вейна, П. Рикера , А. Данто и др. В ходе их изучения диссертант посчитал возможным и необходимым остановиться на менее проанализированных аспектах идей указанных авторов.
Кроме того, специфика предмета исследования заставила диссертанта рассмотреть концепции структурализма и постструктурализма о «смерти автора» и проблематизации понятия «текст», историю лингвистических учений от де Соссюра до Якобсона, идеи М. Бахтина о диалектике текста и контекста, русских формалистов о «производстве» литературных текстов, принципы и ориентиры «новой» литературной критики, особенно иллюстративно представленные в работах Р. Барта, а также идеи Э. Левинаса о природе субъективности.
В целом, предлагаемое диссертантом исследование лишь в определённой степени восполняет пробел, образовавшийся в отечественной науке в сфере исследований по исторической эпистемологии. Автор отдаёт себе отчёт в сложности и широте заявленной темы. Именно поэтому были выбраны ключевые, по мнению диссертанта, аспекты анализа, рассмотрение которых задаёт угол зрения, позволяющий сформировать достаточно целостное представление о специфике постановки проблемы субъекта познания в лингвистической философии истории.
Объект исследования — принципы и методология исторической эпистемологии.
Предмет исследования — сущность и ключевые характеристики субъекта познания в нарративно-лингвистической разновидности исторической эпистемологии.
Цель и задачи исследования
Цель исследования — анализ специфики постановки и решения проблемы субъекта познания в нарративно-лингвистической разновидности исторической эпистемологии.
Для достижения этой цели необходимо решить следующие задачи:
1. рассмотреть основные подходы к пониманию субъекта познания
в классической и неклассической теории познания
2. выявить и проанализировать основные разновидности
исторической эпистемологии
выявить и типологизировать свойственные основным разновидностям исторической эпистемологии интерпретации субъекта познания
выявить и рассмотреть экспликацию основных разновидностей исторической эпистемологии в трансформациях («поворотах») исторического знания XX века
изучить эпистемологическую специфику лингвистического поворота в историческом знании;
обнаружить и исследовать основные источники и смыслы решения проблемы субъекта познания в нарративно-лингвистической исторической эпистемологии.
Теоретическая и методологическая основа исследования
В качестве теоретического фундамента анализа поставленной проблемы диссертант выбрал исследования по теории познания отечественной философской школы, представленные в трудах В.А. Лекторского, Л.А. Микешиной, В. Н. Поруса, И.Т. Касавина и др.
Методологической базой исследования стали принципы непредвзятого, исторически конкретного и обоснованного философского анализа, представленного в работах ведущих отечественных философов. В качестве основного метода достижения целей диссертационного исследования взят аналитический. В целом же, диссертация построена на сочетании проблемно-теоретического и историко-дескриптивного методов исследования как методов доказательства, систематизации и изложения полученного знания. В исследовании применялись и междисциплинарные приемы анализа проблем, благодаря которым несколько дисциплин обмениваются новой информацией и переводят языки каждой из них на языки других, что было необходимо при анализе «поворотов» в историческом знании XX века. При создании типологии субъектов исторического познания был применен системный метод.
В работе также использованы оригинальные тексты философов, историков, социологов, антропологов, литературоведов, критическая литература по персоналиям и направлениям поисков в классической и неклассической эпистемологии.
Научная новизна и положения, выносимые на защиту:
Работа является одной из первых попыток, предпринимаемых в отечественной философской литературе, систематического изложения и критического осмысления ключевых проблем субъект/объектной дихотомии в нарративно-лингвистической исторической эпистемологии.
1. Выделены основные принципы решения проблемы субъекта
познания в классической (трансцендентальный, эмпирический, реальный
субъекты) и неклассической (семиотический, «смерть субъекта», плюрализм
субъектов, субъект как «забота о себе») теории познания.
Дано определение исторической эпистемологии как исследования возможностей и путей интерпретации исторической информации в реальном познавательном процессе, т.е. как дескриптивной эпистемологии. Выделены и исследованы четыре основных системы исторической эпистемологии: аналитическая (акцентирует внимание на анализе исторического объяснения, его логической структуры и функций в историческом исследовании), герменевтическая (акцентирует внимание на исследовании текстов прошлого, методе реконструкции прошлого, понимающей парадигме исследования исторической реальности); идеалистская (акцентирует внимание на действиях, совершенных в прошлом, методе конструкции прошлого); нарративно-лингвистическая (акцентирует внимание на языке нарратива, рассматривает мир истории как лингвистическую конструкцию).
С помощью системного метода сформулирована типология субъектов познания: логический субъект (логик-каузалист, логик-телеолог, логик-генетик, логик-нарративист); герменевтический субъект (интерпретатор-эмпатик, интерпретатор-психоаналитик, интерпретатор-социолог, интерпретатор- структуралист и функционалист, интерпретатор-менталист (исследователь «субъективных ментальных миров»), интерпретатор-имажинативист, интерпретатор-лингвист); идеалистский субъект (субъект- конструктивист эмпатик, субъект-конструктивист-эстет);
нарративно-лингвистический субъект (субъект-риторик, субъект-семиотик, субъект-читатель).
Рассмотрев эпистемологическую сущность основных «поворотов» в историческом знании XX века (социологического, антропологического, лингвистического, прагматического), автор выявил и доказал, что социологический поворот следует аналитической исторической эпистемологии ( потеря субъекта); антропологический-герменевтической и идеалистской (возрождение субъекта); лингвистический — нарративно-лингвистической («смерть субъекта); прагматический пытается синтезировать на сбалансированной основе подходы каждой из систем исторической эпистемологии (субъект-объектное движение).
Детально изучена эпистемологическая специфика лингвистического поворота в историческом знании: суть и методологические экспликации акцентирования понятия «текст» в исторических исследованиях; методологических приемов риторики (роль сюжета и интриги); сущность теории взаимного отображения в историческом исследовании уровней «принуждения опытом» (эмпиризм) и «принуждения языком» (лингвистика); понятие «нарративной субстанции»; понятие лингвистической формы и др.
Исследованы специфика и источники понимания субъекта познания в лингвистической исторической эпистемологии: семиотический познающий субъект проистекает из идеи «смерти автора», предложенной Р. Бартом и реализованной в деконструктивизме Деррида (царство письма) и деконструктивизме Фуко (царство дискурса); риторический субъект проистекает из концепция исторического дискурса Р. Барта и американских литературных критиков, где доказывается тождество поэзии и истории как семиотических систем; субъект-читатель переводит, интерпретирует язык текста-исторического нарратива, создавая со-авторский или абсолютно свой текст. Из читателя-потребителя читатель трансформируется в читателя-производителя, выявляя множественные смыслы текста и именуя их.
Теоретическая и практическая значимость полученных результатов заключается в дальнейшем углублении наших знаний о тенденциях формирования исторической эпистемологии, месте и роли в ней познающего субъекта; характере взаимоотношения истории и философии; в более ясном понимании сути и закономерностей смены эпистемологических парадигм в историческом и философско-историческом знании; в разработке более точной по сравнению с имеющимися моделями концепции субъекта исторического познания. В работе критически освоены труды и идеи известных исследователей проблем субъект-объектных отношений в историческом и философско-историческом знании Ю.Л. Бессмертного, А.Я Гуревича, Н.Е. Колосова, и др. Рассмотрены малоизвестные в отечественной литературе теория нарративных субстанций Ф. Анкерсмита, среднезалогового письма X. Уайта и др.
Положения и выводы, сформулированные в диссертации, могут быть использованы в практике философских, исторических, эпистемологических исследований; в чтении спецкурсов по данной тематике, в основном курсе философии, разделах «теория познания», «философская антропология», «философия истории», «социальная философия».
Апробация работы
Основные положения диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры философии и психологии Московского государственного технического университета «МАМИ», а также получили апробацию на следующих конференциях: международная научная конференция «Социальные трансформации и образование», Москва, 3-5 февраля 2003г., международная научная конференция «Философия истории рубежа ХХ-ХХІ вв.», Москва, 5-7 февраля 2004г., научно-методическая конференция «Высшее профессиональное образование в современной России» в рамках международного научного симпозиума, посвященного 140-
летию «МАМИ», 23-24 марта 2005г., IV Российский философский конгресс «Философия и будущее цивилизации», 23-26 мая 2005г.
Материалы диссертационного исследования использовались автором в подготовке лекций по истории философии и общей философии.
Субъект познания в эпистемологии: сущность и ключевые интерпретации
В отечественной философской науке проблему субъекта и объекта познания наиболее полно рассмотрел В. Лекторский1. Ему же (вкупе с другими исследователями - В. Порусом, И. Касавиным, В. Филатовым и др.) принадлежит разработка теории классической и неклассической теории познания.
Среди основных характеристик классической теории познания -критицизм; фундаментализм и нормативизм; наукоцентризм; субъектоцентризм - для нужд нашего исследования наиболее важной является последняя. Согласно ей, со времен Декарта познающее сознание -субъект - находилось в центре теории познания, а в трансцендентализме перенос центра тяжести в исследованиях от объекта к субъекту осуществил Кант. В классической эпистемологии проблема субъекта решалась в контексте спора двух эпистемологических парадигм: «одна из них вела родословную от классиков трансцендентализма, другая трактовала понятие субъекта в индивидуально-эмпирическом ключе» . Для эмпириков (психологистов) субъект означал, что познание осуществляется благодаря эмпирически данному сознанию, т.е. индивидуальному сознанию исследователя (махизм, неопозитивизм). Для трансценденталистов (антипсихологистов) субъект воплощался в теоретико-познавательных нормах, имеющих всеобщий характер, например, в логике (Кант и неокантианцы марбургской школы), трансцендентальной субъективности (феноменология Гуссерля), глубинной грамматике языка (Витгенштейн и аналитическая философия в целом). Классическая познавательная модель предусматривала возможность существования абстрактного наблюдателя, некоей абсолютной системы отсчета, предполагающей позицию абсолютной объективации. Но сразу же вставала проблема - а как возможно знание внешнего мира и других людей?
Для Канта эпистемология была мероприятием, имеющим целью утвердить безусловно объективное. Парадигмой понимания, в таком случае, становилось восприятие физических объектов, имеющих размерность, соотносимую с окружающим миром. Только так рассматривалась возможность выявить позицию, гарантирующую безусловность знания и вместе с ним вневременность и неизменность полученной истины. Достигнутая самоочевидность не может быть разрушена, а все, что не вписывается в указанные объяснительные модели, остается за границей познанного и, в частности, познанного исторического прошлого.
Субъект, по Канту, познает мир благодаря чувственному восприятию, но в своем восприятии мира он ограничен тем содержанием, которое дано ему в явлении. Здесь субъект выступает как эмпирический, реальный субъект познания, носитель активности, когнитивных возможностей, он принадлежит сфере действительности, быта и жизненных отношений, но в конечном итоге, сфере познания. Это - психологический субъект, в принципе, тождественный конкретному человеку. Одновременно субъект выходит из сферы данного в явлении в сферу возможного, понимая мир в соответствии с им же найденными коррелятами. Перед субъектом познания встает задача установить с миром связь уже на субъективной основе, т.е., по Канту, субъект признает в природе только то единство, которое он сам создал своим синтезом. Объект познания и размышления появляется в самом конце познавательного акта и понимается как интеллектуальная конструкция субъекта познания. Субъект организовывает мир в соответствии с его (субъекта) собственным представлением об этом мире. Субъективный синтез рассудка есть закон, а заключенное в самих вещах различие нивелируется, так же, как и собственный смысл вещи. Вещь получает свои сущностные определения и выражения только в субъективной рефлексии. Теоретико-познавательная деятельность выстраивается по модели «субъект-объект» и эта модель соответствует естественно-научному мышлению. Получается, что трансцендентальный субъект {сознание вообще), по Канту, имеет как бы два измерения: субъект эмпирического познания, самоосуществляющийся во внешнем и внутреннем опыте (реальный субъект) и внеэмпирический субъект, подчеркивающий внеэмпирический характер утверждений о познании. Кант противопоставил, таким образом, естественнонаучное знание формам знания, существующим в социально-гуманитарном корпусе. Как подчеркивает П.П. Гайденко, неисторический, внеэмпирический характер кантовского субъекта стал объектом критики романтиков и затем Гегеля. «Немецкий идеализм предложил рассматривать трансцендентальный субъект исторически.... Теперь формы трансцендентальной субъективности были гораздо более, чем у Канта, отличены и отделены от индивидуального сознания; в качестве субъекта знания у Гегеля выступает человеческая история, взятая как целое, как некоторый «объективный дух», или субстанция-субъект...»
Типология субъекта исторического познания
В историческом познании проблема познающей инстанции или познающего сознания приобретает особое значение. «Дихотомия познающего субъекта и познавательного объекта в истории общеизвестна. Проблема ее разрешения обостряется всякий раз, как достигается новая стадия в процессе осмысления нами все большей сложности изучаемого предмета» . В данной работе мы не ставили себе задачу анализа специфики предмета исторического исследования. В самом общем виде им является реальность исторического прошлого, представленная в виде событий, героев и социальных феноменов самого разного вида — от великих людей и мировых войн до мельников и ценовой политики средневековой Венеции, например. Объект исторического исследования и сами исторические факты можно конструировать, а можно рассматривать в том виде, в котором они даны в свидетельствах . Особость объекта исторического исследования состоит в том, что историк - субъект исторического познания - как бы воссоздает этот объект заново, поэтому исследование историка становится «важнейшей процедурой интеллектуальной работы...., где устанавливается определенное отношение исследователя к своему предмету»31. Получается, что историк субъект познания - изучает и самого себя и то, «как он познает историю» . В историческом знании XX века акцент падает на творческую роль историка в познании, на предельную активизацию его познавательных функций. В данном параграфе работы мы попытаемся выявить типологию субъекта исторического познания в ключевых версиях исторической эпистемологии 19-20 вв. Эта типология даст нам возможность проследить логику развития представлений о субъекте исторического познания, обозначить некоторые закономерности возникновения новых тенденций в исторической эпистемологии. Под субъектом исторического познания мы понимаем внеперсональную познающую инстанцию, познающее сознание, выполняющее ряд методологических процедур, т.е. идеально-абстрактное образование. Но в фоновом режиме мы имеем в виду, что, естественно, существует и носитель этого сознания - сам историк. «Познающий субъект несводим ни к трансцендентальному эго, ни к «человеку социальному», ни к замкнутой вселенной дискурса». Погруженный в мир и одновременно противопоставленный ему, он в полном смысле является субъектом-в-мире».33 «Собственный экзистенциальный опыт и опыт современников - вот откуда, в первую очередь может черпать историк материал для идентификации своего диалога с прошлым»34, историк «...в своих самых широких обобщениях несвободен от мировоззренческой оценки окружающей его интеллектуальной среды, проявляющейся в выборе аспектов изучения и концепции исследования; наконец, историк живет еще и в своей собственной экзистенциальной реальности, инспирированной, помимо прочего, личностно-субъективным переживанием исторической эпохи, исторического момента и связью этого переживания с обстоятельствами жизненного пути данного историка и нередко именно эта экзистенциальная реальность становится определяющей» . При понимании сути интересующей нас проблемы подобные замечания оказываются весьма важными.
В современной философской эпистемологии, как мы показали в предыдущем параграфе, тесно взаимодействуют научные дисциплины и области знания, которые традиционно считались далекими от решения гносеологических проблем; она соединяет классические эпистемологические парадигмы философии сознания и философии субъекта с неоклассическими парадигмами философии языка и интерсубъективности, с постмодернистскими идеалами «воли к знанию» и «воли к истине», деконструкцию и иррационализм. Характерной чертой такого единения «является взаимодействие конкурирующих и альтернативных теорий и программ»36. Такая же черта свойственна и исторической эпистемологии. Процесс исторического познания есть процесс диалога историка с прошлым, со свидетельством и источником. Отсюда, историческая эпистемология есть теория получения надежного исторического знания, основанного на выборе релевантной методологии исторического исследования как особого способа видения и организации исторической работы. Историческая эпистемология есть исследование возможностей и путей интерпретации исторической информации в реальном познавательном процессе, т.е. историческая эпистемология есть вид дескриптивной эпистемологии. Центральные вопросы исторической эпистемологии можно сформулировать так: что значит «мыслить исторически?», что значит «исторический метод мышления?». Совершенно очевидно, что ответы на эти вопросы нельзя свести к умению критически анализировать документы, находить причины того или иного события, проводить сравнительный анализ различных эпох и культур, прослеживать процессы социальных изменений. Всё перечисленное - важная часть навыков исторического мышления, но владение ими не помогает увидеть разницу между историком и просто специалистом по истории37. Эти навыки позволяют средствами аналитического анализа выдвигать некоторые тезисы или гипотезы о наблюдаемом, которые подтверждаются или опровергаются через эмпирическое исследование-специалист по истории. Для последнего возможности творческого самовыражения весьма ограничены, и его интерес носит не личностный характер, а продиктован внешними обстоятельствами. Историка же отличает способ конструирования (реконструирования) объекта исследования, и сам это способ в исторической эпистемологии становится вопросом критического исследования. Для историка историческая работа совершается свободно, под влиянием внутреннего интереса и в ней выражены идеи, вкусы и пристрастия автора. Хотя именно это последнее нередко становится предметом критики историка, возьмем хотя бы критику работ А. Эткинда в нашумевшей рецензии Долинина38. Историческая эпистемология, как и эпистемология философская, принципиально гипотетична, ее реализация в историческом исследовании не дает верифицируемой истины, но дает истину, нередко достаточную для самого историка и его читателя. Впрочем, мы отдаем себе отчет в том, что в обширном ряде работ смешаны черты работы историка и специалиста по истории
Основные «повороты» в историческом знании XX века. Ключевые черты лингвистического поворота в историческом знании
Традиционная история (позитивизм, марксизм) была историей событийной, биографической, беспроблемным повествованием - т.е. представляла собой традиционный (ранкеанский) нарратив. Новая история, инспирированная в основном, эпистемологическими поисками французской исторической школы «Анналов», самой значительной исторической школой XX века, исходит из существования двух типов исторической реальности: как таковой и тех представлений, которые она создавала о себе у людей прошлого. Отсюда, новая история есть история аналитически ориентированная, разрабатывающая научные принципы и критерии исторического анализа, возможности использования в исторических исследованиях методологических техник других дисциплин. В самом общем виде она может быть представлена тремя ключевыми направлениями исследований: история интеллектуальной жизни как изучение социальных навыков мышления; история ментальностей (в ее разных вариантах как фокус характеров, мыслей, мотивации поведения отдельных людей и целых этносов); история ценностных ориентации (этика прошлого). Ведущими школами в рамках этих направлений являются, например, ангажированная история, т. е. не анализирующая, а заказная (подобная заказным социологическим исследованиям); эмпирическая: анализ непосредственных действий и чувств людей как исходный исторический материал; популистская: анализ «больных» проблем истории как действительно и единственно исторических; количественная, или клиометрия: анализ структуры исторических событий через методы математики, статистики и компьютерной графики; психоистория: анализ бессознательных аспектов индивидуального и коллективного поведения людей как основы истории; гендерная: выявление путей социальной организации полов в разные исторические периоды, интеллектуальная история как исследование тех идей, мыслей, аргументов, верований, предположений, установок и тревог, которые вместе составили интеллектуальную или рефлексивную жизнь предыдущих обществ и многих других: история тела, история снизу, устная история, история чтения, история образов, история политического мышления и многое другое77. Все они появились в разное время в связи с периодически повторяющейся сменой парадигм в исторической науке. В последнее время весьма востребованы и перспективны история памяти П. Нора и история понятий Р. Козеллека78.
С известной долей условности в новой исторической дисциплине с 1960 до конца XX века можно выделить по крайне мере 4 этапа, часто называемых «поворотами» на трудном пути движения исторического знания вперед от традиционной истории. Все они взаимосвязаны между собой и отражают в целом достаточно глубокие эпистемологические кризисы, в которых оказывалась историческая наука за это время.
Первый поворот можно называть социологическим или социально-структурной историей (социоисторией). Главным объектом исследовательского интереса историков на этом этапе стало выяснение условий деятельности человека, а главным методологическим приемом -количественные методы исследования. Этот поворот произошел в 1960-е гг. в процессе преодоления приоритетов политической и событийной истории, в связи с чем развернулась широкая дискуссия между историками и социологами. В ее ходе было предложено рассматривать историю и социологию не как две разные, а как единую дисциплину, или, по крайней мере, весьма тесно связанные между собой. Социология всегда испытывала интерес к исследованию общественных отношений, что выразилось в идее «тотальной» истории, предложенной школой «Анналов».
Тотальная истории понималась как социальная история, в которой рассматривалось взаимодействие все и вся, как история организации общества, классов и пр. (М. Блок), а история как дисциплина трактовалась как история социально-научная или социально-структурная79. Франсуа Симиан, например, писал в свое время, что необходимо осуществить «отказ от единичных фактов в пользу повторяющихся, регулярных, исключить индивидуальное, чтобы исследовать социальное» . События и биографии традиционной истории изучались теперь не ради их самих, а ради той информации о социуме, которую из них можно было извлечь. Высказывания исторического агента снимали завесу с социальных структур, которые определяли его поведение и деятельность, и в результате сформировались такие предметы исторического исследования, как, например, социология средневековой войны. История трактовалась как исключительно и сущностно «коллективный феномен» (Н. Колосов).
Субъект познания: историк и читатель
Субъект познания лингвистической философии истории сформировался под влиянием нескольких обстоятельств. Вкупе они составляют комплекс из лингвистического структурализма Ф. де Соссюра с его пятью принципами курса общей лингвистики, идей трех ведущих лингвистических школ, идей и концепций новой литературной критики (структурализма и постструктурализма), деконструктивистких теорий.
Ключевой, безусловно, стала идея де Соссюра об автономности языка, его подчинению только своему собственному порядку и возможности его изучения как системы знаков126. Пражская лингвистическая школа (Матезиус, Трубецкой, Якобсон), разработала концепцию теоретической фонологии как науки о механизмах артикуляции отношений между звуками и значениями, помогающей установить смыслоразличительные оппозиции; копенгагенская (Ельмслев, Ульдалль и др.) разработала теорию глоссематики — «алгебру» языка или «имманентную» лингвистику, смысл которой заключался в видении языка как системы внешних комбинаций знаков и пересечения их отношений. Согласно этой концепции, лингвистическая реальность абсолютно формальна, в ней нет семантики или фонемы. Единицы языковой формы алгебраичны, их можно обозначать по-разному, они - схемы, алгебраические формулы. Глоссематика открыла путь синтеза языкознания с символической логикой и семиотикой, что нашло свое выражение и в лингвистическом повороте в историописании. Американская лингвистическая школа (Н. Хомски и др.) разработала теорию порождающих грамматик (механизм, порождающий правильные предложения данного языка), подчеркнувшей творческий, диахронный характер языка, в отличие от де Соссюра. Лингвистические структуралистские школы оказали влияние на построение теории тропологии X. Уайта, что мы покажем ниже. Они показали и обосновали, что именно фонология, синтаксис, круг проблем риторики являются определяющими в работе с текстами.
Исходя из структурной лингвистики де Соссюра, а также школы русского формалистического литературоведения («умеренный» структурализм русских формалистов, для которых язык был средством создания произведений, а литература - системой знаков, сформировал подход к литературному произведению как к конструктивному целому) «новая» литературная критика подошла к литературным текстам к общесемиотической и общелингвистической позиций. Применительно к тексту стало ясно, что понятие «структура» не позволяет исчерпывающе объяснить повествовательный текст. Он в нее не укладывается, он избыточен для нее. Особенный акцент падал на изучение форм воплощения в произведении различных языковых функций - коммуникативной, экспрессивной, когнитивной, провозглашался примат языковых систем в организации текстовой реальности.
В литературоведении возникли те же проблемы, что и в лингвистике -как вычленить литературоведение из общей истории культуры? Как определить его предмет? Пражская школа лингвистики и Якобсон считали, что литературность есть явление речи, а Шкловский и Тынянов - общая поэтика, правила создания произведения. Новая литературная критика -широкое литературоведческое движение, оплотом которого стал структурализм - своей ключевой идеей оформила тезис об абсолютно непосредственном обращении к тексту.
Психокритика, в фокусе внимания которой находились фантазии глубинного «Я» автора произведения (влияние Лакана) и лингвистическая, исследующая связь поэтического языка (письма) и языка (разговорного языка) - осуждала традиционную критику за собирание фактов, за установление знака равенства между автором и смыслом произведения, за выведение биографических и исторических связей в повествовании. Особую роль здесь сыграла французская литературная критика в лице Г. Башляра, Ж. Пупе, Ж.-П. Ришара, Ш. Морона с одной стороны, и Р. Барта, группы «Телль Кель» с другой. Первых интересовала мистика творчества, процессы, происходящие в воображении читателя. Они выступали против идеи Сартра о том, что произведение всегда есть иллюстрация авторского замысла, само по себе произведение и его читатель вторичны. Вторые, прежде всего в лице Барта, сначала выступили как структуралисты, представители «философии тождества», где структура упорядочивала мир, а затем Ю. Кристева, Ф. Соллерс, поздний Барт и др. создали «теорию письма» или «литературного производства», и структурализм перерос в постструктурализм - философию различия, где изнанка структуры превращает мир в беспорядок.
