Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Историческая реконструкция проблемы рационального и иррацио нального 21
1. Формирование понятий рационального и иррационального в истории философской мысли 21
2. Основные современные подходы к осмыслению феноменов рационального и иррационального в философии и науке 43
Глава II. Взаимосвязь рационального и иррационального в познавательной деятельности 52
1. Рациональное и иррациональное как взаимодополняющие компоненты познания 52
2. Взаимодействие рационального и иррационального в современной научной картине мира 69
Глава III. Иррациональное как неосознаваемая грань рационального в научном познании 82
1. Неэксплицируемый уровень познавательной деятельности: неявное знание 82
2. Метафора ракурса как одно из выражений лиминального характера неявного знания 95
3. Проявления нерационального в науке: проблема взаимоотношения интуитивного и дискурсивного 106
Заключение 127
Список литературы
- Основные современные подходы к осмыслению феноменов рационального и иррационального в философии и науке
- Взаимодействие рационального и иррационального в современной научной картине мира
- Метафора ракурса как одно из выражений лиминального характера неявного знания
- Проявления нерационального в науке: проблема взаимоотношения интуитивного и дискурсивного
Основные современные подходы к осмыслению феноменов рационального и иррационального в философии и науке
Понятия рационального и иррационального часто используется в повседневной жизни и воспринимаются как современные, но мало кто знает, что их корни уходят в давнюю греческую и латинскую традицию.
Латинское rationalis имеет толкование связанное с «разумностью», «одаренностью разумом», как нечто, что имеет практическое применение «счетный» также трансформируется в систему общественных отношений, приобретая прагматический смысл – подсчитать, извлечь выгоду» 18.
В той же латинской традиции, иррациональное – irratio, впервые было отмечено у Тертуллиана и появилось скорее всего позднее. Одним из вкладываемых смыслов это «неразумие» не как намек на безумие или какую-либо ущербность, а в смысле непринятия, отрицания.
У Сенеки irrationalis звучит как «неразумный», в разговорном языке как «бессознательный» (irrationalis - механическое упражнение). Сложно сказать, в чем кроется эта полифония смыслового звучания понятий рационального и иррационального и почему разные мыслители по-разному трактуют содержательную сторону этих понятий, а иногда даже отождествляют, вопрос этот остается актуальным по сей день.
Подводя итог, можно сказать то, что в латинской традиции понятие рациональное тесно связывается с разумом и вычислительной операцией – счетом, что в дальнейшем повлияет на эволюцию этих понятий. Особенностью является то, что иррациональное остается вторичным по отношению к рациональному, где рациональное на каком-то из этапов развития античной философии является эталоном. Интересен тот факт, что в средневековой философии имеется синоним понятию irrationalis – это заимствованное у арабов понятие surdus. Радиус его смыслов - от «не услышанного, тайного», глухого, неслышного, безмолвного и немого» и до «пустого, бессмысленного»19. Понятие rationalis в смысловом контексте тесно увязывалось со словом, смыслом и даже голосом. Причина этой связи кроется в греческой преемственности изучаемых понятий.
Также имеется греческий аналог понятия «рациональное», который не связан по смыслу с латинским, а имеет обозначение, связанное с категорией меры, числом и словом являясь родственным по смыслу с понятием «числа», нечто «соизмеримого» (Евклид). Число и слово выступали как способы выражения информации о мире и все эти содержательные характеристики органично входили в ткань понятия «рациональное».
Наряду с ratio очень важным для греческой философской мысли было понятие Логоса (), которое перешло в римско-латинскую традицию благодаря небезызвестному Марку Туллию Цицерону20. Понятие Логоса составляется из трех смысловых компонент, которые полностью совпадают с смыслосодержащей основой понятия «рациональное»:
Понятие Логоса наличествовало в философском языке и существенно обогатило свой смысл. Непрестанно становящаяся сущность бытия, объемлющая мир как гармоничное и целое. Таким образом, понятие рационального постепенно выходит за границу человеческой экзистенции и сферы познания, трансформируясь в некий космический принцип. В некоторых космологических трактатах Гераклит понимает под Логосом категорию величины – меру и пропорцию22. Обновленное понимание у Гераклита получает связь речи и Логоса. Двойственная природа «сакрального» Космоса пронизана гармонией и являет собой воплощение сущего посредством слова, носителем которого уже является сам человек.
Таким образом, было установлено, что носителем смысла понятий рационального – это число, мера, слово, разум, которые связаны между собой и имеют разные смысловые стороны, которые могут постоянно меняться в зависимости от познавательной ситуации23.
Представления о формах и способах бытия, которые традиционно связываются со сферой иррационального: Непостижимая сфера бытия. Хаос как «безобразное» и «безобразное» – одно из эпических терминов древнегреческой философии, мифологии и даже поэзии. Под данным термином понималось некое первовещество, которое наделялось характеристиками неупорядоченности, бесконечности, в отличии от понятия «космоса» как вселенского порядка и конечности. Древнегреческий поэт Гесиод (VIII—VII века до н. э.) впервые употребил этот термин «хаос» с тех пор, тот крепко укоренился в культуре. Прежде всего, хаос представлялся как некое сверхъестественное нематериальное начало, которое появилось еще до вселенной и космоса, в котором позже найдут потенции для развития две могучие силы – Геи – Земли и Эроса – Любви.
Современные теории хаоса связаны с идеями синергетики, с категорией неопределенности. Синергетике присуще внутренняя плюралистичность и мобильность и этим объясняется тот многогранный образ мира, который с ее помощью может воссоздаваться. Синергетика предлагает новый угол мировоззренческого обзора (т.к. является междисциплинарным направлением исследований). Возникает неклассическая картина мира, рождается иная парадигма, трансформируются концептуальные сети мыслительного процесса24. Происходит переход от категорий события к событийности; от бытия к становлению; от стабильности к антистабильности; от порядка к антипорядку; от линейности к нелинейности и неопределенности.
Алогичная сфера познания (абсурд, парадокс, бессмыслица) – вполне традиционные сферы иррационального отношения и состояния сознания. Здесь можно заглянуть в античность и вспомнить важное для проблемы рационального - нерационального учение Платона об Эросе как неудержимом влечении к познанию, к поиску истины, при этом разумность, пронизана экстатическим неистовством, страстной влюблнностью в разум: «Дело неповрежднного в уме человека - припомнить и восстановить то, что изрекла во сне или наяву эта пророческая и вдохновенная природа…»25.
Динамику изменений и структурной перестройки восприятия иррационального европейским сознанием можно найти в книге М. Фуко «Безумие и неразумие. История безумия в классический век». В средневековом восприятии рациональное и иррациональное были тесно взаимосвязаны в понятийном аспекте и на уровне обыденного сознания, в практической сфере («корабли безумцев» как социальное явление, демонстрировало настороженность к иррациональным тенденциям, но вовсе не интеллектуальное пренебрежение
Взаимодействие рационального и иррационального в современной научной картине мира
В.А. Лекторский фактически не затрагивает целого ряда других возможных концепций познания и соответствующих им представлений о субъекте. Даже классическая платоновская интерпретация познания как анамнесиса, припоминания человеческой душой виденного в сверхъестественном мире идей как прообразов земных вещей, может быть рассмотрена в качестве одной из возможных концепций познания и субъекта. Эта классическая концепция не утратила своего значения и поныне, она в определенной мере воспроизводится в преобразованной форме в концепции «трех миров» К.Р.Поппера. Ее влияние на теологические, прежде всего, на христианские представления о процессах познания и деятельности субъекта, неоспоримо.
Лекторский В.А. Субъект. Объект. Познание. С.280 Там же. С. 280-282 Там же. С.281 Научная рациональность как особый способ мышления характеризуется известным противопоставлением субъекта и объекта, базируется, начиная фактически с семнадцатого века, на систематическом экспериментальном исследовании. Результаты такого исследования в виде системы научных, объективно-истинных знаний оформляются и выражаются в концептуальной, теоретической, понятийной форме. В научном способе мышления, являющемся базисной, фундаментальной структурой по отношению к конкретным, специальным научным дисциплинам, в ходе его развития происходили и происходят поныне различные глубинные преобразования и перестройки логико-категориальных структур, парадигм, стилей мышления. Эти «мутации человеческого интеллекта» (А. Койре) приводят к формированию исторически конкретных форм научной рациональности, которые все же остаются в рамках научного отношения субъекта к действительности.
Динамизм конкретных научных форм рациональности определяется целым комплексом причин, в числе которых наиболее важными являются: развитие практической деятельности общества и отдельного человека, воздействие исторических форм мировоззрения, прежде всего, философского, изменение фундаментальных ценностных ориентаций общества, классов и научных сообществ и т.п.. Большую роль в развитии научной рациональности играют научные дисциплины, которые на определенном историческом этапе являются методологическими лидерами естествознания и науки в целом.
Известно, что в развитии научного познания существуют как моменты непрерывности, обусловливающие накопление, «кумуляцию» знаний, языка науки, методов познания, так и моменты дискретности, скачкообразного качественного изменения. Качественные преобразования испытывает не столько система знаний, сколько способ мышления ученых, структура их познавательно-конструктивной деятельности.
Знания, методы познания, язык науки развиваются в существенной мере кумулятивно, но не аддитивно, как это полагали ранние позитивисты, а по принципу соответствия. Способ же мышления не может быть рассмотрен как способная накапливаться, суммироваться информация. Способ мышления, как уже указывалось, является «глубинной порождающей структурой», он лежит в основе конкретных подходов и методов преобразования информации, развития научных знаний, определяя логику и методологию научного исследования. Известные в литературе описания качественного преобразования парадигм, эпистем, идеалов естественного порядка, «дисциплинарных матриц», стилей мышления, конечно же, представляют существенный интерес, однако относятся к меньшему «масштабу» преобразований научного мышления, поскольку затрагивают лишь отдельные компоненты гносеологического отношения. Способ мышления как особый, исторически конкретный тип рациональности является более общей и системообразующей характеристикой.
Проблема соотношения рационального и иррационального интересует также представителей юриспруденции и социологов, для которых практика толкования поступков человека имеет важное значение при оценке строго-рациональных и квази-рациональных действий. По М. Веберу, целерациональное действие - это действие, в основе которого «лежит ожидание определенного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве «условий» или «средств» для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели»98. Рациональное по отношению к цели, целерациональное действие - это действия: инженера, который строит мост, спекулянта, который стремится заработать деньги; генерала, который хочет одержать военную победу. Во всех этих случаях целерациональное поведение определяется тем, что его субъект ставит перед собой ясную цель и применяет соответствующие средства для ее достижения.
В сфере юриспруденции «…способность сформулировать рациональное обоснование своего поступка есть необходимое условие того, чтобы считать поступок ответственным. Если совершивший поступок признан неспособным к созданию рационального плана собственных действий (например, в силу физических или эмоциональных обстоятельств), то и оценивать такие действия на пред Вебер М. Избранные произведения. С. 628 мет того, являются они ответственными или нет, не станут …» «многие повседневные действия людей таковы, что, не будучи необычными, они являются, тем не менее, квази-рациональными, но не строго рациональными. По-видимому, именно так следует характеризовать коммуникативные, экспрессивные и креативные действия…»99.
Иррациональное — это философское понятие, обозначающее нечто недоступное человеческому разуму, находящееся за его пределами, в следствии чего возникло разделение иррационального на два гносеологических сектора: до - рациональное (т.е. нерациональное, неразумное), сверх – рациональное (как недоступное разумному пониманию, при условии перехода на качественно иной уровень познания бытия) 100.
В гносеологическом плане «иррациональное» традиционно понимается: как процесс познания, протекающий вне разума, не подверженный рациональ ному осмыслению; как знание, которое не может быть выражено, в понятиях, в системной упоря доченной форме, не подлежит логическому обоснованию. Кроме того, «иррациональное» можно трактовать как уверенность человека в том, что в основу бытия заложены иррациональные силы, ускользающие от рационального познания.
На значимость иррационального в научном познании указывает так называемый феномен неведения. Неведение – это область рационального планирования познания. В ситуации незнания как никогда может раскрыться область иррационального, но в какой степени оно будет присутствовать, уже зависит от индивидуальных особенностей субъекта познания. Российский современный философ, специалист в области философии науки и теории познания М. А. Розов считает незнанием сомнение в утверждении чего-либо об изучаемом, предмете, явлении и т.д. или даже полного отсутствия информации: «Я совершенно это не знаю», но
Сферу научных открытий нельзя логически вывести из существующего знания, т.к. истинное научное открытие дает то, чего не было в арсенале научного знания, а оно в свою очередь не может обойтись без непосредственного интеллектуального знания в лице озарений, предугадываний, интуиций. В интуиции большую роль играет так называемое «неявное» (личностное) знание, куда относятся навыки и пристрастия ученого (например, философские, поэтические, музыкальные и т.д.) детерминирующие область научных интересов и выбор стратегий изучения.
Метафора ракурса как одно из выражений лиминального характера неявного знания
Метафора принадлежит к тому классу понятий, описывающих различные формы активности субъекта и характеризуют массив его априорных (в некоторых смыслах) установок.
Следует уточнить, что при указании на группу именно рефлексивных метафор в данном контексте, под собственно рефлексивными метафорами имеются в виду такие метафоры, которые явным или неявным образом выражают представление тех или иных авторов о том, например, как может (или должно) строиться отображение объекта исследования (познания) в сознании познающего, или каким образом конституируется (может или должно конституироваться) сам предмет изучения и исследования.
Иными словами, эта, более общее по своему характеру описание рефлексивных метафор, в данном контексте выведено за скобки настоящего изложения. Здесь приводятся лишь некоторые наиболее демонстративные примеры тех метафор, которые могут объединяться в группу метафор рефлексивных. Продолжая рассмотрение отдельных рефлексивных метафор, в их ряд можно было бы поставить также особую метафору, связанную с именем Г. Бейтсона. Она является сложно сконструированной метафорой и по праву может быть названа метафорой именно эпистемологической. По сути дела, этой единой Метафорой является вся в целом система воззрений на процесс познания, достаточно детально развитая Бейтсоном. В самом первом приближении достаточно сказать, что специфической особенностью именно этой рефлексивной метафоры является то, что эпистемология Бейтсона являет собой замечательный пример оригинальной Метафоры Метафоры.
Признавая наличие как простых, так и достаточно сложных рефлексивных метафор, рассмотрим далее более подробным образом одну из таких метафор. Для простоты изложения эта метафора обозначена нами в качестве «метафоры ракурса».
При внимательном рассмотрении концепции Т. Куна легко заметить, что в этой концепции именно метафора ракурса связывает между собой два таких понятия как «парадигма», каковое может быть обозначено как значение функции, и «способ видения», - представляющее в данном конкретном случае значение ее аргумента. Т. Куну, как известно, удалось достаточно нетривиальным образом представить динамику развития нового научного знания (что было масштабной инновацией в науковедении) как смену «парадигм» или как процесс некумулятивного перехода, скачка от преобладания одной (старой) парадигмы к доминированию парадигмы новой и качественно иной.
Это означает в данном контексте, что на метафорическом уровне анализа науковедческой концепции Куна, выявляется базовое метафорическое по своей форме послание: «парадигма» есть «что-то вроде» нового способа видения проблем и способов их решения, скачок (некумулятивный переход) к новому углу зрения 147.
Бажанов В. А., Панкратова О.А. О роли метафоры ракурса в генерации инноваций в социально-гуманитарной области. С. 116 Важно подчеркнуть, что при всей близости понятий «ракурс» и «парадигма», собственно говоря, аутентичный авторский концепт «парадигма» при этом вовсе не является простой калькой метафоры, очевидным образом положенной в его основу. На самом деле автор, вполне сознавая метафорический характер ряда своих построений, внес серьезные дополнения в свою трактовку понимания парадигмы как образца иного способа видения. Он привнес свои аутентичные нюансы в характеристику ракурса.
Тем самым метафора ракурса в данном случае, по всей вероятности, будучи первоначально положена в основу авторской концепции, в результате творческих усилий автора приняла лик концепта с новым креативным содержанием, ранее никем не затрагиваемым.
Инновационная науковедческая концепция Куна достаточно интересна тем, что метафора ракурса проявлена в ней со всей очевидностью. В других случаях, как об этом было сказано выше, дело может обстоять несколько сложнее. Для демонстрации справедливости последнего тезиса рассмотрим другие примеры проявления рассматриваемой здесь рефлексивной метафоры ракурса.
В целом можно утверждать, что разнообразие значений самой функции, представляющей метафору ракурса, выражено значительно шире148. Это обстоятельство легко объяснимо тем, что внимание авторов разработок направлено, прежде всего, на содержательные прорывы в конкретных предметных областях знания, характеризующихся своим специфическим терминологическим аппаратом, своими конкретными связями с разработками предшественников и т. п. вещами.
Замечательный пример эволюции представлений о ракурсе обнаруживается в исторической науке. В свое время, а именно после выхода в свет в 1929 г. в Страсбурге первого номера журнала «Анналы экономической и социальной истории» в историографии (а затем в пределах социальных наук в целом) начался тот глубокий инновационный методологический сдвиг, который кардинальным обра Там же. С. 117 зом изменил гуманитарное знание в XX веке. Школа Анналов, как показывают результаты обзорного анализа, использовала вышеупомянутую метафору ракурса в своем специфическом эвристически насыщенном варианте, бросив тот камень, от которого пошли широкие круги по воде.
В результате традиционная историография претерпела настолько существенные изменения, которые принципиальным образом изменили взгляды исследователей на характер необходимых отношений между ученым-историком, историческим памятником и фактом истории. Содержанием того эпистемологического сдвига, который был инициирован использованием специфической метафоры ракурса, было осознание правомерности и методологическая защита субъективности историка-исследователя других культур в пику его традиционной так называемой «объективной» позиции.
Субъективный взгляд историка при обращении его к анализу других культур и обществ сделался его осознанной методологической позицией. Право историка на вынесение собственных оценочных суждений было признано научным сообществом как норма исследовательского процесса. В результате, хотя и не мгновенно, состоялась прочная социальная институциализация новых эпистемологических норм, оказавших свое влияние на многие другие дисциплины в пределах социальных и гуманитарных наук.
Так, А.А. Грицанов пишет по этому поводу: «Представители Школы Анналов были убеждены, что памятник прошлого (письменный или вещественный), являющий собой текст или артефакт, дошедший от изучаемой эпохи, сам по себе неинформативен и нем. Как исторический источник он начинает выступать лишь тогда, когда историк приступает к его исследованию, в семиотическом смысле расшифровывая его язык; вне этого отношения исторический памятник правомерно полагать несуществующим. В эвристическом же аспекте трансформация сообщения исторического источника в исторический факт (феномен иного, более высокого понятийного статуса и историографического достоинства), согласно Школе Анналов, осуществляется в рамках процедуры осмысления этого источни 99 ка самим историком, включающим его в определенную систему интеллектуально-интерпретационных связей и субординаций»
При этом право ученому-гуманитарию на его субъективность, которое дала новая метафора ракурса в варианте Школы Анналов, распространилось и на субъективность особого рода, а именно: на субъективность, проистекающую из того настоящего, в которое погружен конкретный исследователь здесь и сейчас, и ориентированную в то прошлое, которое он изучает как представитель вполне конкретной эпохи, носитель вполне конкретной культуры, как человек и личность, которого беспокоят вполне определенные проблемы современности. Здесь усматриваются изменения в ракурсе анализа проблем, прежде всего методологического свойства. Однако поворот в историографии, свершившейся в связи со Школой Анналов, интересен еще и тем, что последняя добавила в трактовку «ракурса» новые содержательные моменты. Прежде всего, они сопряжены с понятием «тип ментальности».
Проявления нерационального в науке: проблема взаимоотношения интуитивного и дискурсивного
С помощью мышления, научное знание может конструировать реальность (биологи - «биологическую», «математики»- математическую и т.д.). Иными словами, тот багаж знаний, которым располагает субъект познания образует некую «призму» через которую он смотрит на реальность (например, универсум рассуждений в математике). Эти знания образно можно сравнить с сетью, с помощью которой вылавливаются те или иные вещи, соответствующие размеру ее ячеек. Большую роль здесь играет целеполагание субъекта, которое подчинит его познавательную активность определенным задачам и качественно изменит систему его априорных категорий в соответствии с поставленными задачами.
Иллюстрирующим примером послужит давно многими известный «эффект Кулешова» открытый на заре кинематографии, когда только начала применяться техника комбинированных съемок. Как оказалось, используемый при съемках фон бессознательно влияет на восприятие аудиторией 201. Данный эффект заставляет обратить внимание на активный характер подсознания человека. Человеческое восприятие происходит через некую призму идей, сущность которых отчасти предпосылочна (априорна по отношению к познанию). Такие представления характерны для современного философского направления - энактивизм (в рамках конструктивизма). Энактивизм занимается анализом данных когнитивных наук и утверждает, что субъект познания обладает автономностью, конструирует и строит схемы деятельности, окружающий мир и создает свой собственный, при этом он не продуцирует репрезентации, т.к. не отражает мир в буквальном смысле этого слова.
Субъект познания действует избирательно, он извлекает из мира смыслы и порождает новые, создавая своего рода когнитивную нишу. Сами же когнитивные системы самозамкнуты, т.к. окружающая реальность является неким продолжени 201 Бажанов В. А. Кантианские мотивы в логике и философии науки. Идея единства априорного и эмпирического знания. С. 130 ем самих субъектов и подстраивается под самого субъекта в соответствии с его желаниями и целями 202.
Гносеология и эпистемология конца XX в. не разделяет гегелевского утверждения о тождестве онтологии и логики. Признание такого тождества привело бы к одной гносеологической крайности – представлению о том, что всю окружающую нас реальность можно объяснить с помощью логического мышления, а язык науки поможет адекватно выразить содержание действительности, таким образом получить истинное знание.
Со временем в научных кругах была осознана необходимость синтетического подхода к рациональному и иррациональному, на основании того, что разуму недоступны те формы опыта, которые не отделимы от самой личности и именно поэтому их нельзя подменить рациональным моделированием (это относится к иррациональному пласту, личностно-экзистенциальному, интуитивному содержанию опыта). Сама же реальность не насквозь детерминирована, а нелинейна.
Здравому скепсису были подвергнуты принцип тождества бытия и мышления, из которого следовало утверждение о ее логической природе, но на смену этих представлений пришли иные, о «скрытости» и иррациональности бытия. Признается существование религиозного, мистического и нерационального знания вообще.
К нерациональному в научном познании можно отнести возможность без помощи рефлексии и логического мышления, а чисто интуитивно находить способы разрешения проблем и задач (к примеру, явления неведения или незнания в науке).
Нерациональное проявлялось в истории философии в пяти направлениях: 1). В контексте идеи «творческой эволюции» или «философии жизни» - воля вместо «разума»; 2). В гносеологическом плане - концепции прагматизма и, в противовес им, сенсуализма - ощущения вместо разума; 3). В контексте психических явлений (психоанализ) - фрейдизм: интуиция вместо разума: 4). В антропософ Там же. С. 131 ском контексте – экзистенциализм и др.; 5). В религиозном ключе - мистика и иррационализм.
Нерациональное в структурно-смысловом и понятийном аспекте, включает в себя неявное знание (взаимосвязь выглядит так: нерациональное - неявное – иррациональное – интуиция).
Неявное (имплицитное) знание – это умения, навыки познавательной деятельности, которые сложно выразить при помощи других средств вербального общения (представляет сложность логического оформления такого вида знания). Таким образом, индивидуально-личностная составляющая оказывается базовой характеристикой неявного знания, а невыраженность (неартикулированность) его главным признаком.
Неявное знание в повседневной жизни предстает в виде: 1. Интуиции, которая проявляет себя на доконцептуальном уровне в виде латентных психических импульсов, носящих мотивирующий оттенок.
В доконцептуальный уровень неявного знания так же входят: положения здравого смысла, случайно запечатленные сознанием образы, фантазии, идеалы, бессознательные интуитивные импульсы, инстинкты, этические нормы, импе ративы и т. п., преображающие и оценивающие действительность - чаще всего они объективируются не в логико-дискурсивных формах, а в художественно интуитивных, моральных, эмоционально-поэтических и перцептивно эстетических индивидуальных оценках. Это и есть те фундирующие основания тех предпосылок, которые существуют и действуют на концептуальном уровне в виде регулятивов и принципов познавательного выбора, оценок и предпочтений. Их взаимосвязь и взаимодействие обнаруживается на концептуальным уровнем очень явно.
На концептуальном уровне неявное знание проявляет себя в виде оценок, регулятивов познавательного выбора, стиля мышления, оформляясь в логически выраженные когнитивные формы неявного знания и т.д. ЗУНА (знаний, умений, навыков, автоматизмов (как машинальных, так и профессиональных));
