Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Взаимная корреляция языка и мышления 13
1.1 Мышление как условие речевой деятельности 13
1.2 Слово как символическое облачение мысли 28
1.3 Проблема мотивированности языковых знаков 42
Глава 2. Язык и мышление как автономные области 58
2.1 Рождение языка как самостоятельного предмета познания... 58
2.2 Логический и грамматический аспекты языкового мышления ..72
2.3 Эмпирическое и априорное в речевой деятельности 89
Заключение 102
Библиографический список использованной литературы 107
- Мышление как условие речевой деятельности
- Слово как символическое облачение мысли
- Рождение языка как самостоятельного предмета познания...
- Логический и грамматический аспекты языкового мышления
Введение к работе
Актуальность исследования связана с важностью того этапа, который переживают сегодня науки о языке, которые постепенно переходят от рассмотрения языка как замкнутой системы, обладающей автономным статусом в предметном пространстве гуманитарных наук, к сотрудничеству с другими науками (прежде всего социологией, логикой, психологией и психоанализом) в целях решения встающих перед ними задач. Весь XX в. язык являлся центральным объектом исследования философии, а методы структуральной лингвистики, разработанные Фердинандом де Соссюром, легли в основу подавляющего большинства гуманитарных исследований. Именно с возникновением новых концепций языка в этот период связан революционный прорыв в сфере гуманитарного знания. Речь идёт о таких достижениях в этой сфере, как структуральная антропология К. Леви-Строса, глубокий и колоссальный по охваченному материалу проект археологии знания Мишеля Фуко, генеративная грамматика Ноама Хомского, грамматология Жака Деррида, трансцендентальный эмпиризм Жиля Делёза, философская герменевтика Ганса Гадамера и Поля Рикёра, теории речевых актов Джона Остина и Джона Сёрла и т.д. Во всех этих концепциях, так или иначе, затрагивается проблема отношения между языком и мышлением.
Однако данная проблема важна не только с точки зрения задач фундаментальной философии. Её рассмотрение имеет большое значение для развития информатики, теории и практики создания искусственных языков, возрастной психологии, антропологии и психоанализа.
Современное общество, которое справедливо именуют информационным, как никакое другое, зависит от функционирования языка, который является важнейшим средством передачи информации. Проблема соотношения языка и мышления, таким образом, становится актуальной в силу её связи с проблемой коммуникации, которая на сегодняшний день является одной из важнейших социальных проблем. Сегодняшний мир, благодаря новым средствам коммуникации, стал более плотным, расстояния между людьми сократились,
однако это не стёрло различия между ними, в том числе, различия языковые (которые определяют культурную специфику каждого народа). Представление о единстве человеческого мышления, основанное на единстве самого вида homo sapiens, нередко натыкается на противостоящие ему факты, доказывающие, что языковые различия подчас делают крайне затруднительным диалог между разными народами. Вместе с тем подобные трудности заставляют нас раздвинуть наши представления о природе языка и обратиться к новым способам выделения языковых универсалий, необходимых для сохранения лингвистики как научной дисциплины.
Обращение к проблеме соотношения между языком и мышлением имеет очень важный экзистенциальный смысл. Благодаря тому, что человек является существом говорящим и его сознание нуждается в языковой форме как способе структурирования мыслительной деятельности, язык оказывается включённым в сферу человеческой жизни, определяя характер и образ последней. Человеческая жизнь во многом оказывается детерминированной тем языком, с помощью которого она осознаётся и рефлексируется. Поэтому замена одного языка на другой, происходящая разными путями (например, в результате эмиграции или религиозного обращения), кардинально меняет сам стиль жизни человека и заставляют его изменить взгляд на мир в целом. Именно язык (точнее, его смена), таким образом, может стать средством внутреннего преображения человека и его духовного развития. Поэтому обязанностью всякого мыслящего индивида является работа над своим языком и рефлексия над ним.
Эта позитивная возможность использования языка непосредственно корреспондирует с возможностью применения языка в негативных целях: в современном обществе широко распространён особый способ манипулирования массовым сознанием, который предполагает навязывание людям определённых мыслительных стереотипов и шаблонов путём приучения их к соответствующим словесным штампам. Подробно описанный Оруэллом в «1984» и «Скотном дворе», этот «новояз» особенно характерен для обществ
тоталитарного типа, разрабатывающих особый «деревянный язык», отсылающий к самому себе и, за счёт этого, подменяющий реальность словами. В обществах такого типа невозможен плюрализм различных дискурсов и должен господствовать один тотальный дискурс, который является дискурсом власти, обладающим эксклюзивным правом на Истину. Напротив, в демократических обществах наблюдается дискурсивный (языковой) плюрализм, который предполагает «конфликт интерпретаций» и конкуренцию идеологий.
Как бы то ни было, каждый отдельный язык выступает в качестве особого истолкования реальности, а значит, несёт в себе собственный образ истины. Поэтому выявление корреляции между языком и мышлением в значительной степени способствует освобождению человека от мыслительных штампов и позволяет избавиться от тех предрассудков, которые он усвоил вместе с родным языком.
Проблема выявления единства речевой и мыслительной деятельности во многом связана с природой языковой (знаковой) системы как особого объекта, отличного от простой (натуральной) вещи. Из непосредственного жизненного опыта нам известно, что мы мыслим с помощью определённых слов, из которых составляем фразы. В этом смысле, сама мысль нуждается в языковой форме, без которой она бы не смогла быть осознанной или отрефлексированной. Поэтому языковая форма служит необходимым условием становления самой мысли. С другой стороны, сама языковая форма нуждается в мысли как способе своей идентификации. Элементы языка, такие, как фонемы, морфемы или слова, - отнюдь не эмпирические объекты, а объекты, имплицирующие в себе определённую точку зрения, делающую их знаками, т.е. элементами языковой системы. Эта точка зрения сообщает различающемуся в речевом потоке эмпирическому материалу признак тождественности, который, таким образом, носит не материальный, а чисто интенциональный характер. Проблема единства речевой и мыслительной деятельности, таким образом,
приобретает не только диалектический (единство противоположностей), но и герменевтический (взаимное истолкование) смысл.
В своей работе автор опирается на данные современной лингвистической теории, которые позволят ему затронуть следующие философские аспекты проблемы единства речевой и мыслительной деятельности: языковая способность как специфическая характеристика человека (связь между разумом и речью, человек как homo loquens); язык и специфика человеческого универсума (связь между языковой способностью и способностью человека трансцендировать наличную реальность); смысл и его генезис; мышление и онтология языка; язык как исторический феномен (производное определённой эпистемы) и язык как универсальная бытийная сущность.
Степень научной разработанности проблемы. Проблема единства речевой и мыслительной деятельности имеет давнюю историю. Её истоки следует искать в философии Гераклита, которая, в свою очередь, сама опиралась на богатую мифологическую традицию Древней Греции, в то же время существенно трансформируя её внутренний смысл (в том, что касается рассматриваемой здесь проблемы). Гераклит впервые ввёл в философский дискурс термин «логос», который указывал на то, что внутренний порядок, присущий Космосу, непосредственно коррелирует с порядком дискурса. После Гераклита проблема соотношения языка и мышления артикулировалась в текстах Платона, Аристотеля, стоиков. Все они по-разному решали данную проблему, однако, в целом, можно сказать, что для античности был характерен поиск стоящего за значением вечного и неизменного эйдоса, который выражал онтологическую структуру мира. Язык осознавался в его неотрывной связи с процессом познания, а не как самостоятельная и автономная сущность, возникающая в результате интеллектуального освоения практического взаимодействия с реальностью. Однако уже в античности зарождается и другой взгляд на язык, связывающий его происхождение не с Космосом, а с самим человеком, поскольку важнейшей функцией языка здесь объявляется не
познавательная функция, а функция выражения. Язык, в этом смысле, связан не
столько с разумом, сколько с аффектом, эмоцией. Языковой знак происходит из жеста, он направлен на выражение воли, внутреннего ощущения удовольствия или страдания. В этом смысле язык не только конвенционален, но и естественен для человеческого существа. Такого взгляда на сущность речевой деятельности придерживался, в частности, Эпикур. Близкую позицию занимал по этому вопросу и Джамбаттиста Вико, который утверждал, что первыми словами были междометия или однокорневые звукоподражания. Язык, таким образом, возник из средств непосредственного выражения эмоционального состояния и, следовательно, когнитивная его функция вторична. В противоположность этому, аристотелевская философия начала традицию редукции языка к чистой логике. В Новое время, в рамках рационалистической традиции, формируется идея создания универсального языка мышления, который должен ориентироваться на строгий математический язык. Появление этой идеи было во многом обусловлено стремлением придать единство научному знанию, характерным для данной эпохи. О необходимости создания универсального языка, выражающего порядок человеческого мышления (который должен быть единым), говорили, в частности, Декарт и Лейбниц. Последний даже пытался разработать универсальный «алфавит мыслей», с помощью которого можно было познать реальность (поскольку порядок идей соответствует порядку вещей). С этим взглядом, разумеется, боролись представители эмпиризма. Для некоторых из них (Беркли) язык вообще не выполняет никакой когнитивной функции, а наоборот, искажает реальность, создавая иллюзорный мир понятийных абстракций. В то же время Гоббс, напротив, рассматривает дискурс как единственное место пребывания истины; только языковое высказывание может быть истинным или ложным, сам по себе чувственный опыт не обладает такими характеристиками. В XVIII в. данная проблем была отражена в концепции отношения слова и понятия Г. Гегеля.
Темпоральный аспект речевой и мыслительной деятельности в отечественной философии был исследован Ахундовым М.Д., Гуревичем А.Я., Трубниковым Н.Н., Молчановым В.И., Кузнецовым В.Ю.
Для написания данной диссертации особенно большое значение имели идеи, высказанные философами и лингвистами XIX-XX вв. Ограничимся только кратким перечислением этих концепций. Речь идёт о понимании отношения слова и понятия в концепциях речевой деятельности В. Гумбольдта, Ф. де Соссюра, Э. Бенвениста, учение о «компетенции» и «исполнении» Н. Хомского. Определяющие методологические подходы по исследованию речевой и мыслительной деятельности были заимствованы нами из исследований Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Ж. Деррида.
Категория выражения смысла стала основной в трудах неопозитивистов: Л. Витгенштейна, Б. Рассела и других Смысл и язык как форма выражения самосознания рассматривались в работах классиков отечественной философии: Г.Г. Шпетта, М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана.
Смысловые и речевые комплексы как факторы организации социальной культуры получили отражение в работах В.М. Ермакова, Р.Е. Соколова, С. С. Гусева, Б.А. Грушина.
Социокультурные реалии современной цивилизации характеризуются динамичной трансформацией исследовательских парадигм, что обусловило наше обращение к трудам В. Ю. Кузнецова, А.В. Маслихина, Э.З. Феизова.
Вместе с тем необходимо отметить, что существующая на сегодняшний день научная база научно-исследовательских работ по рассмотренной нами проблеме свидетельствует о недостаточной разработанности философского аспекта исследования проблемы речевой и мыслительной деятельности, что послужило основанием для выбора данной темы.
Объект исследования - речевая деятельность.
Предмет - философские аспекты связи языка и мышления в рамках речевой деятельности.
Цель исследования - выявить основные принципы корреляции речевой и мыслительной деятельности.
Задачи исследования:
1. Показать многоуровневый характер отношений между означаемым и
означающим языкового знака;
2. Эксплицировать диалектическую взаимозависимость между
грамматической и логической составляющей дискурса;
3. Дифференцировать априорные и эмпирические элементы речевой
деятельности.
Методология исследования. При рассмотрении различных аспектов проблемы единства речевой и мыслительной деятельности автор данной работы опирался, главным образом, на структуральный, компаративистский, феноменологический и деконструктивистский методы. Первый оказывается задействованным при обращении к работам де Соссюра, Бенвениста, Ажежа, Хомского и др. исследователей, второй - при обращении к наследию исторической лингвистики, третий - произведениям Мерло-Понти, четвёртый — М. Фуко. Синтез всех этих методов осуществлён путём применения метода философской рефлексии, которая позволила также проделать необходимый (в рамках данного исследования) анализ всех вышеперечисленных концепций.
Научная новизна:
1. Показан многоуровневый характер отношений между означаемым и означающим языкового знака. Это отношение выстраивается сразу в нескольких плоскостях: 1) между знаком и обозначаемым им объектом (деривативное отношение); 2) между знаком и его понятийным значением (сигнификативное отношение); 3) между знаком и выражаемой им эмоцией (отношение манифестации). В первых двух случаях отношение между означающим и означаемым оказываются произвольными, поскольку обусловлены конвенциональной природой языкового знака. В третьем случае, однако, между означающим и означаемым имеет место отношение мотивации, что обусловлено тем, что в игру вступают такие субъективные факторы речевой деятельности, как интонация, громкость и тембр голоса, темп речи и т.д. Следует также подчеркнуть важность ситуативной мотивированности смысла
знака, поскольку именно она имеет первоочередное значение для становления языка как социального феномена. Поэтому в той мере, в какой означаемое (а следовательно, и второе, сигнификативное отношение) обусловлено этим первоначальным (ситуативным) смыслом формирующегося языка, оно также оказывается мотивированным, но в смысле опосредованной, а не прямой, зависимости от означающего, поскольку возникает одновременно с означающим.
2. Эксплицирована диалектическая взаимозависимость между
грамматической и логической составляющей дискурса. Показано, что
имплицитная грамматика конкретного языка оказывает существенное влияние
на процесс мышления на этом языке, а экспликация самой этой грамматики
предполагает логическую рационализацию языковой системы. В языке, однако,
всегда присутствует элемент, не поддающийся такой рационализации, именно
этот элемент предоставляет возможность появления поэтического языка,
использующего различные тропы (в том числе метафору и метонимию) для
расширения смыслового поля данного языка и его когнитивного потенциала.
3. Произведена дифференциация априорных и эмпирических элементов
речевой деятельности. Показано, что такие разделы языка, как фонология,
морфология и синтаксис возникают непосредственно благодаря имеющимся у
человека врождённым способностям к языковому мышлению (важную роль при
этом имеет процесс «забывания», описанный представителями генеративной
грамматики), тогда как лексика языка имеет преимущественно эмпирическое
происхождение.
Положения, выносимые на защиту:
1. Отношение между означающим и означаемым языкового знака носят многоуровневый и комплексный характер. Именно в силу этого можно говорить об имеющемся здесь отношении взаимной мотивированности означаемого (которое должно пониматься в более широком смысле, чем это имеет место у Соссюра и Бенвениста) и означающего. Эта мотивированность, однако, проявляется в основном только на уровне речи, но не языка (если
понимать под последним замкнутую в себе и не зависящую от субъекта, носителя языка, систему);
2. Логическое и грамматическое измерения речевой деятельности
находятся в строгой взаимной корреляции, поэтому невозможно говорить о
первичности одного из этих компонентов в процессе конституирования какого-
либо языка или дискурса;
3. Человек обладает априорной матрицей обнаружения смысла и значения
языковых высказываний, которая актуализируется по мере усвоения им
родного языка, предполагающего контакт с собеседником. В определённом
смысле процесс усвоения родного языка обусловлен доязыковым опытом,
который позволяет наделять языковые структуры перцептивным содержанием,
необходимым для их интуитивного усвоения. Процесс понимания чужой речи,
таким образом, предполагает, с одной стороны, владение языковым кодом
{компетенцию}, а с другой - умение связывать сообщение с конкретной
ситуацией, которая сама по себе выступает как вторичный дешифратор этого
сообщения.
Теоретическая и практическая значимость работы обусловлена важностью вопроса о соотношении речевой и мыслительной деятельности для современного гуманитарного знания и социальной практики. В диссертационном исследовании выявлены основные механизмы и факторы корреляции речевой и мыслительной деятельности, показана имманентная связь между мыслью и словом, рассмотрены проблемы мотивированности языкового знака, врождённого характера языковой способности, специфики онтологии языка, иерархических отношений между различными его функциями, между грамматической и логической сторонами дискурса и др. Теоретическая значимость работы, таким образом, определяется важностью проблематики языка для современной философии. Эта проблематика охватывает собой как вопросы, связанные с выработкой новой методологии, которая должна позволить синтезировать чисто лингвистический подход к языку с достижениями других наук в этой области (прежде всего социологии,
психологии и физиологии), так и с разработкой целостной философской онтологии языка, которая бы смогла совместить метафизические принципы с междисциплинарными изысканиями. Практическая значимость работы связана с использованием результатов проделанного в ней анализа при разработке курсов, включающих в себя вопросы современной лингвистики и теории языка.
Мышление как условие речевой деятельности
Языковая способность является одной из тех способностей, которые отличают человека от других животных. Именно умение оперировать знаками, составлять с помощью них новые сообщения, посредством которых субъект выражает свои желания, мысли, эмоции и чувства, ставит человека на более высокую ступень иерархии живых существ. Благодаря языковой способности, таким образом, находит своё внешнее выражение духовное измерение человеческого бытия, включающее в себя не только внутренний мир отдельного индивида, но и социальное измерение, существование которого совершенно невозможно без коммуникативных актов.
Коммуникативная функция языка, являющаяся, по мнению некоторых (но не всех!) исследователей, важнейшей его функцией, была бы совершенно нереализуемой без другой выполняемой языком функции: репрезентативной. В качестве знаковой системы всякий язык призван репрезентировать какую-то реальность, которая фигурирует в современных лингвистических теориях, как слой означаемых, составляющих что-то вроде оборотной стороны слоя означающих, под которым понимается материальный (вещественный) элемент, присущий любому знаку. Вопрос о репрезентативной способности языка становится, таким образом, крайне важным с точки зрения понимания его природы. На первый взгляд, язык как знаковая система представляет, прежде всего, окружающий нас мир, предметную реальность, с которой мы сталкиваемся в своей повседневной жизни. Однако при более пристальном рассмотрении мы должны будем признать, что эта реальность манифестируется в языке не непосредственно, а опосредованно. Непосредственно язык выражает не сам внешний или внутренний мир, а наше мышление об этом мире. Говоря более конкретно, в языке находит своё выражение та система понятий и суждений, которая вырабатывается у человека в процессе его жизнедеятельности, именно вследствие этого, имеются существенные различия между понятийными аппаратами разных языков. Более того, способность языка манифестировать мыслительные акты, по существу, является важнейшей его особенностью, в то время как коммуникативная функция языка не является чем-то для него специфическим и определяющим. Язык, в этом смысле, не является «системой коммуникации в собственном смысле слова» [96. С. 114]. Его коммуникативная функция выступает как более-менее случайный момент реального его использования. «Это система для выражения мыслей, т.е. нечто совсем другое. Её, конечно же, можно использовать для коммуникации, как всё, что делают люди, - манеру ходьбы либо стиль одежды или причёски, например. Но коммуникация, ни в каком подходящем смысле этого термина не является главной функцией языка и, возможно, даже не несёт в себе какой-то уникальной значимости для понимания его функций и природы» [96. С. 114]. Данный тезис подтверждается, в частности, тем фактом, что основной объём использования языка человеком приходится не на общение с окружающими людьми, а на «внутреннюю речь» у взрослых и монолог «в случае детей» [96. С. 115]. Поэтому традиционное представление о языке в первую очередь как средстве коммуникации нуждается в существенной корректировке. «Язык, конечно, можно использовать для сигналов тревоги, идентификации говорящего и т.д., но изучать функционирование языка в этих терминах — значит безнадёжно уклониться от темы» [96, С. 115].
Связь человеческого языка и мышления непосредственно проявляется в когнитивном характере его использования. Язык как продукт человеческой деятельности неразрывно связан с попыткой внести качество интеллигибельности в окружающую его реальность, осознать и познать её, именно посредством слова в мир входит смысл и значение, но это также означает, что реальность из случайного сцепления разнообразных обстоятельств превращается в нечто закономерное и законосообразное. На эту тройственную связь между мышлением, языком и космическим законом
указывает древнегреческий термин «логос», впервые введённый в философский оборот Гераклитом. Гениальная интуиция греков, объединившая логику (мышление), речь (или рассуждение, дискурс) и космический порядок в одном слове, в лице «тёмного философа», учредила саму проблему соотношения бытия и языка (в метафизическом плане).
Гераклитовская постановка проблемы языка, однако, коренится в самой древней мифологии и магическом типе сознания, плохо различающем слово и вещь, язык и реальность. Поэтому вопрос о реальности, о бытии, который, безусловно, является важнейшим философским вопросом, в своей первоначальной редакции, фактически не отделялся от вопроса о «происхождении и сущности языка» [36. С. 51]. Философия как будто сохраняет в себе память о том божественном или человеческом изобретении, благодаря которому стала возможной она сама и благодаря которому стал возможным сам человек как существо, способное возвыситься над миром чувственных данностей и обрести связь с целостной реальностью. Эта память,. таким образом, свидетельствует о том, что язык является чем-то большим, нежели одним из искусственных предметов, созданных человеком в ходе его эволюции. Она рассматривает его в качестве самого условия отделения человечества от остального животного мира и, следовательно, видит в нём действующую силу и принцип такого отделения, а не только инструмент, позволяющий оперировать понятиями. Именно поэтому язык неотделим здесь не только от «смысла», которым он наделяет реальность, но и от самой этой реальности, которая радикально поменяла бы свой характер вне её вербального осмысления. Язык, таким образом, осознаётся изначально как часть окружающего мира, причём как такая часть, которая позволяет овладеть этим миром и осуществлять над ним различного рода магические операции.
Слово как символическое облачение мысли
Как замечает Гегель в 462 параграфе «Философии духа», слово есть то, что сообщает мыслям их «достойнейшее и самое истинное наличное бытие. Ибо невыразимое в действительности есть нечто неясное, находящееся в состоянии брожения, то, ч то лишь получив выражение в слове, приобретает ясность»[20, С. 303]. Гегель, таким образом, отрицательно отвечает на вопрос можно ли мыслить без слов? Именно слово придаёт мысли её истину и высоту, поскольку позволяет выделиться квинтэссенции мысли, очистив понятие от различных психологических наслоений (эмоций, переживаний, аффектов и т.д.). Следует также напомнить о том, что языковая способность придаёт мысли одновременно её индивидуальность и объективность, ибо фактически очевидно, что невыраженная в слове мысль является смутной и что именно слово позволяет проникнуть в суть вещей.
Спор о соотношении между языковой способностью и мышлением впервые возник ещё во времена античности, в платоновской критике софистов, использующих язык для обмана и манипуляции мыслью, и продолжается вплоть до наших дней, в лингвистике и философии языка, психологии и психоанализе. В большинстве выдвинутых концепций признаётся, что мысль тесно связана с сознанием, некоторые философы (такие, как Декарт, Лейбниц) даже отождествляют мышление и сознание. Осознанная мысль, в гегелевской интерпретации, есть нечто «определённое и реальное», в противоположность смутной, бесформенной и безобъектной мысли. Такая неосознанная (или бессознательная) мысль не может ни использоваться, ни даже пониматься субъектом, который может знать о её существовании, но не сознаёт, что она собой представляет. Чтобы сделать мысль чем-то конкретным, необходимо связать её с объективной реальностью, например, с каким-то реальным объектом, который придаст ей плотность. Однако для этого не подойдёт какой угодно внешний объект, таким предметом может стать лишь слово, ибо оно включает абстрактное содержание понятия и внешнюю форму конкретного предмета, таким образом, опосредуя интериорное (мысль) и экстериорное (звук) измерения реальности. Кроме того, слово позволяет передавать мысль от одного субъекта к другому, сама по себе мысль (идея) не могут быть переданы другому, и в этом смысле каждый субъект замкнут внутри своей монады. С того момента, как идея или мысль обретают возможность передаваться от субъекта к субъекту они приобщаются- к интерсубъективному измерению, которое характеризует собственно человеческий способ существования. В этом измерении мысль обретает своё бытие, поскольку оказывается признанной многими субъектами. Придание онтологического характера мысли (идее), таким образом, должно основываться не только на облачении её в словесную оболочку (в оболочку конкретного объекта), но и на процессе коммуникации, который окончательно закрепляет объективный статус за нашим мышлением. Слово позволяет передавать мысль, следовательно, оно делает её чем-то объективным. В процессе коммуникации, однако, мысль может трансформироваться, поскольку слово сохраняет лишь-квинтэссенцию мысли, очищая-её от эмоционального наполнения. Поэтому можно сказать, что слово сохраняет лишь структуру мысли, наделяя её определёнными, довольно гибкими рамками, позволяющими другому субъекту эту мысль переосмысливать, добавляя в неё своё собственное психологическое переживание. В этом смысле, слово не только сохраняет мысль, но и производит её, давая простор творческому воображению собеседника.
Вместе с тем языковая способность позволяет субъекту выразить и сохранить самого себя, поскольку, обучаясь языку, он обретает специфический способ выражения своей внутренней сущности, которую он не смог бы выразить иными способами. Процесс коммуникации, помимо этого, предполагает выход субъективности из собственных рамок и, по сути, обретение связи с объективным измерением. Обретая словесную оболочку, мысль проходит несколько стадий, которые свидетельствуют о её овеществлении. 1) смутная мысль; 2) сформулированная мысль; 2а) стадия внутренней речи; 2Ь) стадия внешний речи и, наконец, 3) мысль в восприятии собеседника. Конечно, мысль может быть выражена с помощью различных знаковых систем, например, с помощью морской семафорной азбуки. Однако вербальный язык, конечно же, является наиболее тонко дифференцированным и позволяющим составлять наиболее абстрактные (в том числе, и метафизические) высказывания. Следовательно, именно в вербальном языке субъективность достигает высшей степени своей активности, именно такой язык позволяет ей проявить всё своё богатство и способность к абстрактному мышлению. Именно с помощью такого языка субъективность наиболее полно раскрывает себя, не утрачивая при этом своей природы. Поэтому отказ от мышления с помощью слов, характерный для некоторых оккультных практик, поистине можно считать, по выражению Гегеля, «неразумной затеей» [20, С. 303].
Итак, языковая способность не искажает первоначальные идеи, существующие на уровне чистой интуиции, а развивает и преодолевает их, осуществляя восхождение к какому-то высшему знанию. Именно по этой причине можно сказать, что отказ от вербального мышления не ведёт к истине, а напротив, отдаляет от неё. Язык, в этом смысле, - это не какой-то недостаток, который следует преодолеть путём интуитивного проникновения в реальность, а, как раз, наоборот, средство, с помощью которого мы в эту реальность проникаем и постигаем её законы. Тут, однако, необходимо иметь в виду, что язык не только инструмент познания реальности, но и её творец, поскольку он неизбежно вносит в неё определённую структуру, которая не обязательно присуща самой этой реальности. Поэтому всегда следует помнить о том, что существует не один, а множество языков и, следовательно, множество структур реальности. В этой связи полезно обратиться к мифу о пещере Платона (из VII книги «Государства»), в котором проблема языка поставлена в аллегорической форме. В самом деле, что видят узники на стенах пещеры? Отражения искусственных предметов: статуй, картин и т.д
Рождение языка как самостоятельного предмета познания...
Лингвистика, наука о языке, является довольно молодой дисциплиной. Несмотря на то, что язык сделался объектом философского вопрошания уже у древних греков (Платона, Аристотеля, стоиков), в отдельный и автономный объект исследования он выделился лишь в XIX веке. В этот период происходит кардинальный переворот в области знания, формируется новая научная эпистема, одним из проявлений которой становится постановка вопроса о языке как специфическом объекте. До этого язык интересовал философию лишь в контексте проблем познания, теперь он сделался, интересен сам по себе. Точнее было бы сказать, что интерес стал представлять не только язык, но и языки. Во многом это было обусловлено открытием санскрита, произошедшим в начале XIX в, которое показало, что между различными языками, получившими затем наименование «индоевропейских», имеются родственные связи. Именно с этого периода начинается процесс становления лингвистики, которая развивается в рамках сравнительной грамматики, причём её методы становятся всё более строгими, в связи с тем, что открытия новых языковых фактов позволяют укрепить её принципы и расширить границы. Тот метод, который применялся в отношении индоевропейских языков, распространяется и на другие языки. Однако вплоть до первых десятилетий нашего века лингвистика ещё не обрела того образа, который она имеет сегодня, оставаясь сугубо исторической дисциплиной, занимающейся сравнительным исследованием различных языковых форм [11. С. 22].
Возникновение лингвистики как особой науки в действительности означало гораздо больше, чем просто появление нового раздела в научном знании. Оно совпало с радикальными изменениями всего научного образа мысли, означавшего переход от эпистемы, сформировавшейся в начале Нового времени к совершенно иному типу экспликации реальности. Речь шла о формировании трёх фундаментальных путей познания, объединённых тремя самостоятельными объектами, которые конституировались в науке того времени, этими объектами были труд, эюизнъ и язык. Соответственно, изучение этих объектов предполагает развитие трёх когнитивных концепций, которые занимаются анализом производства и функционирования капитала (в экономике), изучением отношений признаков и функций органов (в биологии) и, наконец, выявлением законов чередования гласных или изменения согласных (в филологии). Наивно полагать, что новая эпистема, пришедшая на смену науке составления таксономии и поиска mathesis universalis, появилась на свет в результате естественного перехода от одного типа знания к другому, вызванного исключительно открытием неизвестных данных и разработкой новых методов познания. Ибо речь в данном случае шла об изменении природы и формы самого знания, о кардинальной трансформации всей системы науки и лежащих в её основе метафизических предпосылок. «Было бы столь же неточно предполагать, будто всеобщая грамматика стала филологией, естественная история - биологией, а анализ богатства — политической экономией только благодаря тому, что все эти способы познания уточнили свои методы, ближе подошли к своим объектам, рационализировали свои понятия, выбрали более совершенные модели формализации, - короче говоря, будто они вышли из своей предыстории благодаря некоему самоанализу разума. На рубеже веков изменилось, подвергнувшись необратимому сдвигу, именно само знание как некий способ бытия, нераздельно предсуществующий и познающему субъекту и познаваемому объекту» [91. С. 277].
По существу, эта революция в сфере познания означала конституирование особого измерения реальности, некой «тёмной глубины» (Фуко), которую призвана была высветить нарождающаяся в этот период наука. Если наука Нового времени была ориентирована в основном на феноменальный мир, пытаясь установить в этом мире порядок таксономии и таблицы, то с этого времени наука принципиально отказывается от такого понимания, располагая мировой порядок по ту сторону самих эмпирических объектов, которые лишь подчиняются этому порядку, но не воплощают его непосредственно. В сфере филологии это означало, что основное внимание будет перенесено теперь с дискурса (речи) на Язык, объект, расположенный по ту сторону любого дискурса, но подчиняющий его себе. Так, «если Гримм и Бопп стремятся определить законы чередования гласных или изменения гласных, то это происходит потому, что Дискурсия как способ знания замещается Языком, который определяет дотоле невиданные объекты (семейства языков с аналогичными грамматическими системами) и предписывает дотоле неиспользовавшиеся методы (анализ правил трансформации согласных и гласных)» [91. С. 277].
Переворот в сфере знания, произошедший в XIX в., сместил проблематику в области языкознания: если до этого речь шла об изучении Языка, то теперь встал вопрос об изучении языков. На смену универсальной грамматики пришла сравнительная грамматика, основная задача которой заключалась в сравнении грамматического строя различных языков и соответствующей их типологизации. Конечно, о существовании различных языков было известно всегда, и их типологизация велась и до этого периода, однако в рамках господствующей тогда парадигмы исследования языка она не могла проводиться тем способом, который кажется нам сегодня привычным и естественным. В классическую эпоху в основу типологизации языков были положены не имманентные характеристики последних, а тот способ, каким эти языки дифференцировали наши представления о реальности. Сущность языка, таким образом, виделась не в его формальном своеобразии, а в его связи с репрезентацией мира. Исходя из этого, типология языков предполагала разделение на «языки Севера и Юга, языки чувства и потребности, языки свободы и рабства, языки варварства и цивилизации, языки логического рассуждения или риторического убеждения» [91. С. 307].
Логический и грамматический аспекты языкового мышления
Несмотря на то, что речевая деятельность непосредственно связана с мышлением, в языке имеются элементы, которые невозможно рассматривать как логически обоснованные. Простейшим примером этого служат исключения из правил. Поэтому уже с давних времён, начиная, по-видимому, с Аристотеля, перед философией (а затем и перед лингвистикой) вставала проблема соотношения между логической и грамматической структурами. Можно ли сказать, что грамматическая структура определяется тем, как человек мыслит, как он соединяет в своём сознании различные идеи и образы, манипулируя затем ими, или же языковая форма существует по собственным законам, не зависящим от законов мышления и имманентного представления? Иначе говоря, насколько автономна языковая форма по отношению к логической? Можно ли усмотреть между ними какую-то связь или же следует говорить о двух параллельно существующих онтологиях?
В ответе на этот вопрос между учёными никогда не было единства, всегда находились те, кто считал, что язык и речь не что иное, как манифестация логических структур и способностей, и те, кто полностью отрицали возможность генезиса языка из априорных логических форм. Об этом свидетельствует вся история лингвистики. «В XIX в. Гримм, чьи труды появились на свет почти одновременно с термином «лингвистика», полностью отвергал логику. В середине и в конце того же века по его стопам пошли X. Штейнталь, а затем И. Бодуэн де Куртенэ и другие лингвисты. У этого направления есть противники, начиная, по крайней мере, с Аристотеля и кончая Н. Хомским, не говоря уже о грамматистах Пор-Рояля; в основе их воззрений лежит аксиома параллелизма между грамматикой и логикой» [1. С. 135].
Разумеется, грамматический строй языка невозможно редуцировать к передаче логических категорий. Хотя процессы абстрагирования и обобщения, без которых невозможно мышление, происходят посредством слов и предложений, функция языка отнюдь не сводится только к этим логическим операциям. Языковые средства служат для передачи не только абстрактных мыслей, но и чувств, желаний, страстей и непосредственных (интуитивных) выводов. Язык в полной мере вписан в человеческую жизнь и, в силу этого, обладает разнообразными смысловыми наполнениями, которые выходят далеко за рамки формальной логики. Вместе с тем следует признать, что и сам процесс мышления вряд ли протекает в форме строгих и последовательных логических операций, эксплицируемых с помощью специального логического языка. Скорее этот процесс задействует всего человека, сливаясь с его целостным экзистенциальным переживанием, особенно в те моменты, когда мыслительный процесс достигает высокой точки интенсивности. Поэтому можно сказать, что естественный язык с его исключениями и иррациональными соответствиями между словами в большей степени стимулирует живую мысль, чем искусственный язык, основанный на строгих формальных законах. Именно этим, очевидно, объясняются неудачи, постигающие создателей искусственных языков, стремящихся заменить этими языками живые, естественные языки.
Преимущество естественных языков над искусственными как раз и состоит в алогическом и даже антилогическом характере первых. Естественный язык не просто выходит за пределы формальной логики, когда сближает, благодаря своей материальной форме, совершенно на первый взгляд не связанные между собой предметы (му ку и муку , за мок и замо к, тело и дело), но и творит смысл, которого нет в самой внеязыковой реальности. Естественный язык, таким образом, парадоксален по своей природе: он позволяет нам познавать окружающий мир именно благодаря тому, что отдаляет нас от этого мира и перестраивает его по своей, совершенно произвольной и анархической логике. «Мало того, что языки перевоссоздают мир, упорядочивая его в соответствии с собственными понятийными категориями, они даже не требуют его присутствия одновременно с повествующим о нём дискурсом. Языки пред-ставляют (re-presentent) его в буквальном смысле слова. Речь, переводя вещи в слова, избавляет их от необходимости соприсутствия; отсылая к пространству и времени, она устраняет и то, и другое, она присваивает их себе путём простого их упоминания в собственном пространстве-времени» [1. С. 136].
Логика генезиса естественного языка, отражающаяся на природе последнего, — это логика бросаемых костей, когда результат в виде неповторимого языка с особенными внутренними взаимосвязями между его элементами определяется не законом, а случайностью. Каждый язык по-своему дифференцирует реальность, хотя возможность перевода с одного языка на другой доказывает, что между этими мирами-монадами всё же существует возможность коммуникации.
Конечно, языки могут заимствовать друг у друга отдельные слова и даже выражения, однако каждый такой элемент языка, попадая на новую почву меняет свои прежние качества, поскольку, даже если он сохраняет дух родной языковой среды, в новом контексте он приобретает дополнительные коннотации. Эти коннотации, естественно, не поддаются логическому объяснению, в том смысле, что такое объяснение упускает из виду эстетические параметры речи, которые не менее важны для правильного оперирования с языком, чем знание его чисто формальных грамматических сторон. Грамматика, по всей видимости, занимает промежуточную нишу между логической и эстетической составляющими языка. Эстетическая составляющая, в свою очередь, не может быть свободна от определённой традиции восприятия языковых феноменов самими носителями данного языка. Когда говорят об умении владеть словом, имеют в виду не только способность пользоваться всевозможными стилистическими приёмами и риторическими фигурами, но и выстраивать свою речь в соответствии с правилами хорошего вкуса, определяющего признаки литературного языка. Конечно, сама по себе грамматика может игнорировать эстетические требования стилистики и риторики, однако она неизбежно впитывает их в себя, поскольку испытывает влияние речи, заставляющей язык эволюционировать.
