Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические предпосылки анализа средств усиления выразительности в речи политика
1.1. Политическая коммуникация как особая лингвокультурная область 10
1.2. Языковая личность политика как составляющее политического дискурса 23
1.3. Стратегии и тактики манипулирования в политическом дискурсе 41
Выводы к первой главе 68
Глава 2. Использование риторических тропов и фигур в публичных выступлениях политиков (В.Путин, Т.Блэр, Дж.Буш)
2.1. Принципы классификации риторических тропов и фигур 70
2.2. Недискретные фигуры
2.2.1. Тропеические фигуры 76
2.2.2. Нетропеические фигуры 111
2.2.2.1. Фигуры прибавления 111
2.2.2.2. Фигуры убавления 140
2.2.2.3. Фигуры размещения / перестановки 148
2.3. Дискретные фигуры 154
2.4. Другие фигуры 157
Выводы ко второй главе 177
Заключение 180
Список использованной литературы 185
Приложение 201
- Политическая коммуникация как особая лингвокультурная область
- Стратегии и тактики манипулирования в политическом дискурсе
- Принципы классификации риторических тропов и фигур
- Фигуры прибавления
Введение к работе
Политический дискурс превратился в актуальный объект междисциплинарных исследований. Не только лингвисты, но и ученые других дисциплин (политологии, имиджеологии, психологии и др.) подчеркивают манипулятивность современного политического дискурса и пытаются описать арсенал средств воздействия на массовое сознание: манипулятивные маркеры (В.В. Богданов, И.С. Черватюк, Дж. Голдберг), стратегии и тактики речевого воздействия (О.С. Иссерс, В.В. Красных, Е.И. Шейгал), определенные принципы политического воздействия, «риторические трюки» (И.О. Вагин), «лингвистические ловушки» (К. Гуд) и мн. др. Анализ порождаемого личностью дискурса дает представление об индивидуальных особенностях ее коммуникативной компетенции, о скрытых («латентных») процессах ее языкового сознания, составляющих своеобразие дискурсивного мышления человека. «Структура дискурса выступает отражением (и выражением) особенностей языковой личности» (Седов, 2002: 756), ибо «за каждым текстом стоит языковая личность, владеющая системой языка» (Караулов, 1987: 27).
В последнее время интерес лингвистов к экспрессивным средствам речи заметно возрос. Это обусловлено тем, что их арсенал довольно велик, а воздействующая сила безгранична. «Эмоциональное в языке служит для выражения чувств, а экспрессивное — для усиления выразительности и изобразительности» (Костомаров, 1970: 158-159). Экспрессия служит усилению «воздействующей силы сказанного» (Галкина-Федорук, 1958: 7). Особую значимость в структуре этих средств составляют именно риторические средства. «И в самом деле, все речевые приемы, называемыми риторическими фигурами, связаны с выразительностью и изобразительностью речи» (Хазагеров, 1999: 111). Эффективность их воздействия требует глубокого и всестороннего описания.
Данная работа представляет собой частное лингвопрагматическое исследование экспрессивных средств (в частности риторических фигур и
4 тропов), используемых в дискурсе определенных политиков (В. Путина, Дж. Буша - младшего, Т. Блэра). Однако риторические средства в публичных речах данных политиков до сих пор не подвергались детальному рассмотрению. Все вышесказанное, а также необходимость рассмотрения политического дискурса как отдельного объекта изучения обусловливает особую значимость исследования экспрессивных средств, а также актуальность данной диссертационной работы.
Исследуя феномен публичной речи, Г.Г. Почепцов отметил: «Если художественное сообщение строится на деавтоматизации восприятия, то пропагандистское сообщение наоборот, должно опираться на автоматизм реакций потребителя, то есть на те характеристики, которые будут обработаны им не задумываясь» (Паблик рилейшнз для профессионалов, 2000: 127 - 128). Мы обращаемся к сфере публичной речи политика как определенному типу манипулятивного дискурса и видим свою задачу в том, чтобы охарактеризовать используемые политиками языковые средства в указанном ключе. С этой целью рассматриваются риторические тропы и фигуры, используемые данными языковыми личностями в политическом дискурсе. Таким образом, наш подход можно определить как лингвопрагматический, что позволяет отличить его от других подходов к исследованию политической речи. Именно обозначенная направленность позволяет среди прочего выделить определенные тактики и стратегии манипулирования сознанием массовой аудитории, обнаружить те сферы, которые являются проблемными, кризисными для определенного политика.
Объектом исследования в настоящей работе являются экспрессивные средства (тропы и фигуры) в публичных выступлениях В. Путина, Т. Блэра, Дж. Буша — младшего как способ проявления языковой личности. Это речи, произнесенные перед широкой аудиторией, обращения к народу, выступления на заседаниях, беседы.
В качестве предмета исследования выступает функционирование риторических тропов и фигур в политическом дискурсе, обусловленное базовыми лингвокультурными характеристиками.
Материалом исследования послужили текстовые записи выступлений (обращения, дебаты, интервью и пр.) В. Путина, Т. Блэра и Дж. Буша за период 1999 - 2008 гг. Всего было рассмотрено 95 текстов, представленных на официальных сайтах политиков и в СМИ. Общий объем выявленных и проанализированных риторических фигур и тропов составил 1450 единиц.
В связи с вышесказанным целью данного исследования является лингвопрагматическое описание речи политиков через комплексное описание риторических тропов и фигур, использованных в текстах публичных выступлений, как средств усиления выразительности речи политика. Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:
определить репертуар тропов и фигур, используемых каждым из политиков, выявить факторы, определяющие их отбор;
описать особенности функционирования фигур в речи каждого из политиков;
3) выявить соотношение использования экспрессивных средств и тематики
выступления;
4) установить факторы, определяющие тональность политического дискурса.
Методологическая база исследования основывается на общефилософских
принципах, в соответствии с которыми язык представляется как материальная, объективная, динамическая и развивающаяся система.
Общенаучные методологические принципы исследования опираются на системность, антропоцентризм и детерминизм, на соотношение языка и речи, которые противостоят как явление социальное явлению индивидуальному, ибо речь - индивидуальный акт воли и понимания (Ф.де Соссюр).
Частнонаучная методология формируется на определении языковой личности, данном Ю.Н. Карауловым, Г.И. Богиным, концепции,
предполагающей, что эффективная публичная речь деавтоматизирована, личностно ориентирована, крайне экспрессивна и эмоциональна (B.C. Виноградов, Г.Г. Почепцов, Е.М. Галкина-Федорук, В.Н. Телия, К.Ф. Седов), теории дискурса С.Г. Агаповой, Т.В. Милевской, Е.С. Кубряковой, Ю.С. Степанова, исследования речевого акта Т. А. Ван Дейка, Дж. Серля, В.И. Карасика, Г.Г. Матвеевой, политического дискурса А.Н. Баранова, Е.И. Шейгал, В.П. Конецкой, В.М. Гавриловой, классификации стратегий и тактик политического дискурса О.С. Иссерс, О.Н. Паршиной, теории классификации риторических средств Т.Г. Хазагерова, Л.С. Шириной, Г.Г. Хазагерова, работ И.Н. Борисовой, И.В. Труфановой, Т.Е. Янко, Е.М. Верещагина, О.Т. Йокоямы, Р.Гуда и многих других ученых, рассматривающих политический дискурс как особый манипулятивный процесс.
В качестве основного метода исследования используется принцип контрастивного анализа, который позволяет использовать определенные параметры сопоставления (лингвоинтерпретационный метод), также были использованы приемы и элементы контент-анализа, метода перевода, количественный метод.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Репертуар используемых тропов и фигур и их реализация в публичных речах
являются специфичным для каждого из политиков и определяются:
- особенностями системы языка продуцента;
-особыми лингво-социокультурными факторами, включающими статусно-ролевой тип лидера, своеобразие языковой картины мира культуры, к которой принадлежит политик, и его языковой личности, стереотипы поведения.
2. Анализ употребления риторических средств свидетельствует о
предпочтительном употреблении фигур прибавления в публичных речах всех трех
политиков. Конденсация идеи, мысли на определенном текстовом фрагменте
выражается с помощью фигур прибавления — повтора и его видов (анафора,
анадиплозис, кольцо, синтаксический параллелизм, плеоназм, полисиндетон,
7 эпимона, эпифора). Их конкретное применение обусловлено лингвокультурной спецификой дискурса политика.
В. Путин и Т. Блэр активно используют риторический вопрос и пролепсис в отличие от Дж. Буша, что говорит о монологичности и некоторой тяжеловесности его речи.
Использование эллипсиса и парцелляции обусловлено в большей степени языковой спецификой продуцента. Так, в речах В.Путина эти средства встречаются чаще всего, что придает речи российского политика уверенность. Опущение отдельных слов и целых синтагм демонстрирует убежденность В. Путина в том, что выражаемая им идея, мысль не только однозначно воспринимается аудиторией, но и принимается ею.
3. Анализ использования в речах эвфемизмов и метафорических моделей
позволяет выявить те сферы, которые являются проблемными для политика. Это
военные действия (Дж. Буш, Т. Блэр, В. Путин), реформы образования (Дж. Буш, Т.
Блэр), национальная идея (В. Путин), глобализация (Дж. Буш, Т. Блэр).
Когда политики затрагивают сложную, неоднозначно оцениваемую в обществе проблему, они прибегают к антистрефону. Антистрефон напрямую связан с определенными речевыми стратегиями: использование риторической фигуры сермоцинации (sermocinatio), которая включает текст воображаемой речи оппонента или противника, раскрывающий его подлинные мысли и интересы (данная технология чаще всего используется Дж. Бушем). События, как правило, освещаются в невыгодном для оппонента свете. Стратегия представления субъективного мнения в виде объективного факта или истины, не требующей доказательств, в форме категоричного суждения используется в случаях антистрефона у В. Путина. Антистрефон является эффективным средством доказательства истинности собственной позиции, так как позволяет выбрать из цепочки аргументов противника только то, что выставит его в невыгодном свете.
4. Тональность дискурса обусловлена в большей степени рассматриваемой
проблематикой, чем ситуацией общения и варьируется от сдержанно-нейтральной
8 до открыто враждебной, агрессивной. Неуверенность, грубость, неполиткорректность ведут к неуспешности коммуникативного акта, поэтому в анализируемых речах практически не встречаются такие тропы, как какофемизм, апосиопеза.
Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые был выявлен арсенал экспрессивных средств в публичных выступлениях В.Путина, Т.Блэра, Дж.Буша и произведен комплексный и системный анализ составляющих арсенал каждого политика риторических тропов и фигур как особых средств усиления воздействующей силы сказанного, определена авторская специфика употребления экспрессивных средств.
Теоретическая значимость настоящего диссертационного исследования заключается в том, что оно вносит вклад в разработку теории языка, проблематики дискурсивного подхода, функциональных особенностей политического дискурса и языковой личности, представляет собой материал для сравнительно-сопоставительного языкознания, а также расширяет научные представления о языковых средствах, связанных с манипулятивным характером политического дискурса.
Практическая ценность работы состоит в возможности использования результатов диссертации в теоретических курсах по общему языкознанию, лингвокультурологии, в спецкурсах по стилистике современного русского и английского языка, психологии, а также в практике при подготовке специалистов PR (связи с общественностью), государственной службы и управленцев любого звена.
Апробация работы. По материалам диссертации опубликовано 8 работ, в том числе в изданиях, рекомендованных ВАК, - 1. Основные результаты исследования были апробированы на Международных научных конференциях Педагогического института Южного федерального университета (2007), Донского юридического института (2008), на заседаниях кафедры русского языка и теории языка Педагогического института Южного федерального
9 университета, иностранных языков Ростовского государственного экономического университета (РГЭУ), на ежегодных научно — методических конференциях Ростовского института иностранных языков (2007, 2008); в курсе практических занятий по стилистике русского и английского языка на факультете лингвистики и журналистики РГЭУ в 2007 - 2009 годах.
Структура и содержание работы определены составом решаемых проблем и задач. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.
Политическая коммуникация как особая лингвокультурная область
Изучение политического языка связано с 3-мя факторами (Баранов, 2003: 245): 1) внутренними потребностями лингвистической теории, рассматривающей реальные сферы функционирования языковой системы; 2) политологическими проблемами изучения политического мышления, необходимостью разработки методов анализа политических текстов и текстов СМИ для мониторинга тенденций в сфере общественного сознания; 3) социальным заказом. Этот фактор представляет собой, по словам автора, «малорезультативные попытки мыслящей части общества освободить политическую коммуникацию от манипуляций политиканов, обманывающих народ». Именно последний фактор стимулировал становление теории воздействия, которая так тесно связана с проблематикой политической лингвистики. В этой связи хотелось бы рассмотреть основные элементы политической лингвистики: политический дискурс, языковую личность, манипулятивные стратегии и тактики политического дискурса. Прежде чем представить концепцию политического дискурса, положенную в основание нашего исследования, хотелось бы рассмотреть некоторые точки зрения на понятие дискурса вообще.
В современной лингвистике термин «дискурс» имеет различные трактовки (Н.Д. Арутюнова, В.В. Богданов, В.И. Карасик, А.А. Кибрик, Е.С. Кубрякова, М.Л. Макаров, Т.В. Милевская, П.Б. Паршин, Ю.Н. Степанов, Е.И. Шейгал и многие другие). И на это указывают многие исследователи. «Термин «дискурс» в языкознании печально известен своей многозначностью» (Агапова, 2004: 19). Ссылаясь на У. Чейфа, Е.С. Кубрякова подчеркивает: «Дискурс многосторонен, и достаточно очевидна ограниченность любых попыток отразить его моделирование, сведя дискурс к одному или двум измерениям» (Кубрякова, 2004: 524). Однако, несмотря на многие разногласия по данной проблеме, ученые сходятся в одном: дискурс диалогичен. «Дискурсивность определяется как проявление диалогичности, организующей лингвоментальную деятельность индивида и объективирующейся в коммуникативном взаимодействии и текстовой данности. Именно диалогичностью обусловлена коррелятивная пара: адресант — адресат и, как следствие, детерминированы речевые стратегии и тактики, регламентирована вариативность жанров дискурсии как специфических форм вхождения субъекта в различные лингвосемиотические сферы (научный, политический, педагогический дискурсы и т.д.)» (Аманбаева, 2003: 16).
Широкое распространение термин «дискурс» получил в 70 - 80 гг. Он существует наряду с такими понятиями, как «речь», «речевая деятельность» и зачастую употребляется как их синоним. Трактовка дискурса как устной речи в противовес письменной не может быть поддержана из-за невозможности строгого различения указанных форм речи по присущим им стилям построения текста.
Оригинальна идея Ю.С.Степанова о том, что дискурс предназначен для решения определенных социальных проблем, «социального заказа», использование языка «для выражения особой ментальности» (Степанов, 1995).
В своей монографии Е.А.Селиванова приводит различные дефиниции дискурса, но подчеркивает, что наиболее значимыми их них являются четыре значения данного понятия (Селиванова, 2000).
Согласно первому значению, дискурс рассматривается как текст, высказывание, погруженное в определенную социокультурную ситуацию (Т.М. Николаева, З.Харрис, І.Б. Штерн). В этой связи возникла необходимость развести понятия текста и дискурса, согласно разнице аспектов, которые они представляли: дискурс - социальный, текст — языковой. Этому послужили теории Т. ван Дейка, рассматривающего текст как статический объект, а дискурс - как способ его актуализации в определенных ментальных и прагматических условиях, и идеи Э.Бенвениста, полагавшего, что дискурс это речь, неотделимая от говорящего.
На второе значение дискурса повлияла концепция коммуникативной природы текста, разработанная Т. ван Дейком. По его мнению, «дискурс, в широком смысле слова является сложным единством языковой формы, значения и действия, которое могло бы быть наилучшим образом охарактеризовано с помощью понятия коммуникативного события или коммуникативного акта» (Дейк, 1989: 121). Таким образом, в составе дискурса выделяются экстралингвистические социальные факторы: коммуникативная ситуация (Nunan D.), социальный контекст Р.Ходж, Г.Кресс, Г.Г. Поцепцов, «интегративно контекстуализированные высказывания» Д.Шиффрин. Контекстуальность описывается как совокупность «излагаемых событий, их участников, перформативной информации и «не-событий» (Демьянков, 1982: 7).
Третье значение отождествляет дискурс с речью, преимущественно устной. «В первом приближении дискурс можно отождествить с семиотическим процессом, который ... следует понимать как все многообразие способов дискурсивной практики, включая практику языковую и неязыковую» (цит. по Селивановой, 2000: 40). Но, как замечает Е.С. Кубрякова, противопоставление дискурса как устной речи, в противовес письменной не может быть поддержана из-за невозможности «строгого различения указанных форм речи по присущим им стилям построения текста» (Кубрякова, 2004: 526).
Термин «дискурс» в четвертом значении понимается как тип дискурсивной практики. «Дискурс представляет собой коммуникативно-прагматический образец речевого поведения, протекающего в определенной социальной сфере, имеющий определенный набор переменных: социальные нормы, отношения, роли, конвенции, показатели интерактивности» (Селиванова, 2000: 41). Такое значение дискурса используется в функциональной прагматике (Й.Ребайн, К.Элих, С.А. Сухих, В.В. Зеленская, Е.Ю. Протасова).
Стратегии и тактики манипулирования в политическом дискурсе
Суть развитой системы политической коммуникации заключается в обеспечении возможностей для «достижения общественного согласия» (Баранов, 1991) и в норме предполагает сотрудничество, в основе которого лежит принцип кооперативности общения, подразумевающий совместную речевую деятельность участников общения, направленную на достижение общих коммуникативных целей (Катанцева, 2004). Но в реальности политический дискурс отличается установкой на влияние, воздействие, давление, внушение, персуазивность, агрессивность, экспансию, манипуляцию поведением и когнитивными структурами реципиента. Цель политического дискурса не описать (референция), а убедить, побудить в адресате намерение, дать почву для убеждения, для чего используются разные коммуникативные стратегии и тактики. В этой связи следует помнить, что понятия коммуникативной стратегии и коммуникативной тактики применимы и к речевым действиям и к текстам. По мнению И.В.Тру фановой, «если речевой акт - это речевое действие, то текст с его признаком — речевым жанром - это продукт речевого акта, речевого действия» (Труфанова,2001:56).
Речевая коммуникация представляет собой стратегический процесс, основой которого является оптимальный выбор языковых ресурсов (Иссерс, 1999, Борисова, 1999). Несмотря на широкий интерес к данной проблеме ученых многих смежных отраслей науки, до сих пор нет унифицированной типологии не только коммуникативных стратегий манипулирующего воздействия, но и общего определения понятий «стратегия» и «тактика». Стратегический замысел определяет выбор средств и приемов его реализации, следовательно, речевая стратегия и речевая тактика связаны как род и вид (Е.М. Верещагин, О.С. Иссерс, Ыйм). И.Н. Борисова рассматривает стратегию как способ реализации замысла, а тактику - как «речевое действие, характеризующееся своей задачей и функционирующее в рамках реализуемой коммуникативной стратегии» (Борисова, 2007: 86). Автор различает осознанные коммуникативные стратегии, те, что поддаются рефлексивному выявлению, и неосознанные, которые невозможно определить обдуманным планом. Именно неосознанные стратегии являются дискурсивными. Такие стратегии являются проявлением в речи «психологической, ценностно-личностной ориентации говорящих, их установки, причем эта ориентация реализуется в рамках национальных традиций общения» (Борисова, 2007: 87). О.С. Иссерс определяет стратегию как «когнитивный план общения, посредством которого контролируется оптимальное решение коммуникативных задач говорящего в условиях недостатка информации о действиях партнера» (Иссерс, 1999: 14). Т.Е. Янко подчеркивает, что «коммуникативные стратегии могут быть результатом индивидуального сценария говорящего, но для осуществления своего коммуникативного замысла он также может использовать готовые образцы, которые сложились в речи» (Янко, 2001: 14). Следовательно, читатель, озвучивающий определенный письменный текст, реконструирует стратегии писателя, тем самым, становясь соавтором. Исследователь утверждает, что коммуникативные стратегии воплощаются в коммуникативных структурах предложения. По мнению И.В. Труфановой, в системе терминов А. Вежбицкой подсознательная коммуникативная стратегия соответствует «иллокутивному компоненту». «Понятие речевого акта является недостаточным орудием для анализа речи не потому, что исключает (по крайней мере имплицитно) сложные жанры, но также потому, что исключает иллокутивные компоненты, меньшие, чем отдельный «акт» - такие, как индивидуальные интенции и мотивы говорящего» (Труфанова, 2001: 61). Исходя из этого, под коммуникативной стратегией автор понимает основную задачу, генеральную интенцию в рамках данного коммуникативного процесса, под тактикой - одну из последовательно решаемых задач в границах определенной стратегической линии. Как отмечает Е.В. Клюев, коммуникативная стратегия - это результат, на который направлен коммуникативный акт (Клюев, 2002). Обобщив точки зрения разных исследователей (Борисова, Верещагин, Городецкий, Демьянков, Зернецкий, Одинцов, Сухих и др.), И.В.Труфанова дает целостное определение стратегии как «совокупности речевых действий, направленных на решение коммуникативной задачи говорящего, а тактики как одного или нескольких речевых действий, способствующих реализации определенных стратегий» (Труфанова, 2001:58).
Таким образом, коммуникативные стратегии могут определяться ценностными ориентациями личности, коммуникативной целеориентированностью (Н.Д. Арутюнова), установками, коммуникативными интенциями (М.М. Бахтин, А. Вежбицкая) и др., а также делиться на осознаваемые и неосознаваемые. Причем выбор коммуникативных тактик и стратегий обусловлен среди прочего и типом языковой личности участников коммуникации.
При построении фатического дискурса К.Ф. Седов выделяет и описывает разные типы языковой личности. «Стратегия внутрижанрового поведения зависит от индивидуальных, социально-психических особенностей людей, вступающих в общение, и, прежде всего, от типа их языковой личности» (Седов, 1998: 146). В основе типологии исследователь ставит принцип доминирующей установки по отношению к участникам коммуникации, исходя из этого, различает: конфликтный, центрированный, кооперативный тип личности.
Выбор «иллокутивного компонента» А. Вежбицкой, тактики Е.М. Верещагина, В.Г. Костомарова связан с «приметами времени и места в идиоматике речемыслительной деятельности». И.В. Труфанова указывает, что термин сценарий, обозначающий у А. Вежбицкой национально специфичные стратегии и тактики речевого поведения, встречается в работах Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова: «типичная коммуникативная ситуация может быть уподоблена исполнению пьесы по заранее известному сценарию» (Верещагин, Костомаров, 1992: 62).
По-разному представлены в литературе определение типов стратегий и наименования тактик. Е.М. Верещагин предлагает наименовать тактики исходя из реплик-клише, или как он ее называет, «предикативной фразы», которая маркирует неизменную предикативную природу входящих в данную тактику реплик (Верещагин, Ротмайр, 1992: 87). Другой способ номинации тактик -изобретать искусственную «бирку» (Е.М. Верещагин). Очень похожа номинация тактик, предложенная Я.Т. Рытниковой (1996). Автор рассматривает тактики утверждения ценности семейного общения, отторжения неверной линии социально — ролевого поведения и т.д. Для О.Н. Паршиной определяющим для классификации стратегий в политическом дискурсе является целевая установка говорящего. За основу исследователь берет классификацию Аристотеля. Как правило, политик желает: а) побудить адресата проголосовать на выборах за определенного кандидата, партию, блок; б) завоевать авторитет или укрепить свой имидж, «понравиться народу»; в) убедить адресата согласиться с говорящим, его мнением, принять его точку зрения; г) создать определенный эмоциональный настрой, вызвать определенное эмоциональное состояние адресата; д) дать адресату новые представления о предмете речи, информировать адресата о своей позиции по определенному вопросу.
Принципы классификации риторических тропов и фигур
Общественная природа языка, его связь с мышлением и коммуникативной предназначенностью как глобальной функцией языка указывают на его «психологичность, т.е. его человечность» (Шаховский, 1998). Поэтому невозможно познать природу языковой личности, не рассмотрев функциональную сторону ее речи, т.е. экспрессивные средства, через которые проявляется индивидуальность личности. В.В. Виноградов обращал внимание на то, что речь политиков, как один из видов ораторской речи, является синкретическим жанром. Она - одновременно и литературное произведение и сценическое представление» (Виноградов, 1980: 120). Многие исследователи отмечают близость ораторской речи к эссе. «Действительно, в структурно-стилистическом плане они очень похожи друг на друга. Пожалуй, наиболее существенным различием является то, которое лежит в основе различия письменной и устной речи, а именно, длительность воздействия. По этому поводу правильная мысль высказана Робинсом и Оливером:
«... an essay is distinguished from a speech primarily by the fact that the essay seeks a lasting, the speech an immediate effect. The essay must have a depth of meaning which will repay the closest analysis and frequent rereading. ... the basic requirement of a good speech; that it cany immediately into the mind of its hearer precisely the point which the speaker wishes to make» (Гальперин, 1978: 422).
Главной особенностью политического языка является изменение «соотношения между знаком (словом) и значением, при котором привычные единицы языка получают необычную интерпретацию, а хорошо знакомые ситуации включаются в неожиданные смысловые контексты: вещи перестают называться своими именами» (Гаврилова, 2004: 128). Политический дискурс, тем более современный, характеризуется личностной ориентацией и крайней эмоциональностью. Это обусловлено, в первую очередь, одной из главных функций политического дискурса - завоевать внимание, доверие и принятия своей позиции массовой аудиторией. Общепризнано, что массовая аудитория невнимательна. Г.Г. Поцепцов рассматривает экспрессивность как один из способов пробуждения интереса у массовой аудитории. «Избиратели в основе своей ленивы, в сильной степени незаинтересованы прилагать усилия, чтобы понять о чем идет речь ... Разум требует высшей степени дисциплины, концентрации внимания. Много легче обычное впечатление. Разум отталкивает зрителя, логика досаждает ему. Эмоции возбуждают, они ближе к поверхности, легче куются» (Поцепцов, 2002: 13). В.Н.Телия выдвигает сходную идею, утверждая, что «разум и чувство - это две автономные сферы психической деятельности, но они как бы «подхлестывают» одна другую и контролируют друг друга» (Телия, 1991: 5). Е.М. Галкина Федорук включила в понятие экспрессии волю и интеллект говорящего, подчеркивая, что экспрессия служит усилению «воздействующей силы сказанного» (Галкина-Федорук, 1958: 7). Как было отмечено позднее, «эмоциональное в языке служит для выражения чувств, а экспрессивное - для усиления выразительности и изобразительности» (Костомаров, 1970: 158 - 159). Т.Г. Хазагеров и Л.С. Ширина утверждают, что самая характерная черта убеждающей речи - использование общих и специальных средств усиления изобразительности, под изобразительностью понимается «предельно конкретная речь, способная обозначать единичный предмет, способная вызывать представление» (Хазагеров, Ширина, 2001: 112). Но ученые подчеркивают, что риторика изучает не просто те средства (языковые), которые вызывают представления, но те, которые усиливают способность вызывать их и доводить до максимальной конкретности. Исходя из того, что экспрессивная функция языка - это его «способность выражать всевозможные отношения, связывающие обозначение действительности с эмоциональным в своей основе восприятием действительности и стремлением передать это восприятие реципиенту» (Телия, 1991: 6), мы приходим к выводу, что политический дискурс крайне экспрессивен, «не - нейтрален», «деавтоматизирован», что придает речи современного политика необычность и выразительность. «Выразительностью речи называются такие особенности ее структуры, которые поддерживают внимание и интерес у слушателя или читателя; соответственно речь, обладающая этими особенностями, и будет называться выразительной» (Выразительность // http://www.philology.ru). «Поскольку из всех качеств речи самым главным для риторики является ясность, речевые средства, которыми она располагает, должны, так или иначе, обеспечивать именно это качество. И в самом деле, все речевые приемы, называемыми риторическими фигурами, связаны с выразительностью и изобразительностью речи, а выразительность в совокупности с изобразительностью и обеспечивают ясность» (Хазагеров, Ширина, 1999: 111).
Ученые подчеркивают, что усиление изобразительности начинается с осознанного или интуитивного отбора языковых средств. Было бы неправильно сводить выразительные средства языка лишь к тропам и фигурам, т.к. усиление выразительности может осуществляться с помощью единицы языка всех его уровней (морфемный, лексический, синтаксический, единицы структуры текста и др.). Но в нашем исследовании мы акцентировали внимание именно на таких «изобразительно- выразительных» схемах как тропы и фигуры.
Рассматриваемые нами речи современных политиков (В.Путина, Т.Блэра, Дж.Буша) имеют общие черты, присущие публичному выступлению, но в то же время они индивидуальны. Сравнивая схемы усиления выразительности (прежде всего, риторические средства), использованные в их выступлениях, мы полнее осознаем своеобразие речевой системы определенной языковой личности. Риторическим средством мы, вслед за А.П. Сковородниковым, считаем наиболее общее понятие в кругу таких понятий, как стилистический прием, троп, риторическая фигура, стилистическая фигура (Сковородников, 2002: 75). Существует неоднозначность в классификации риторических средств и в отечественном и в зарубежном языкознании. Н.А. Сырма представила в своем исследовании подробный перечень концепций тропов и фигур в зарубежной и отечественной науке. Исследователь рассмотрел не только терминологические различия, но также и различия концептуальной природы такого явления как троп и фигура. Автор понимает под тропом «средства создания ткани текста, которые реализуются на уровне слова или словосочетания», а под фигурой - «средство создания ткани текста, которые реализуются в определенном смысловом отрезке, равном предложению или большем, чем предложение» (Сырма, 2007: 8). Ю.В. Рождественский предлагает различать ритмические средства, выбор слов, фигуры речи. Согласно такой концепции, к грамматико-фонетическим средствам ритмообразования относятся многосоюзие, бессоюзие, к лексико-фразеологическим средствам ритмообразования - параллелизм, градация, к тропам (переносное значение) - метафора, метонимия, сенекдока и т. д. (Рождественский, 2003).
Фигуры прибавления
По мнению М.Н. Володиной, многократное повторение контекста придает ему системную силу, которая «конденсирует наиболее актуальный текстовый смысл», превращая его в термин, выступающий в роли символа (М.Н. Володина). Следовательно, одним из наиболее действенных способов воздействия на массовую аудиторию с целью ее убеждения в собственной правоте, принятия ею позиции говорящего является конденсация идеи, мысли на определенном текстовом фрагменте. Повтор и различные его виды (анадиплозис, анафора, кольцо, синтаксический параллелизм, эпимона, эпифора) являются широко распространенными в анализируемых речах политиков риторическими средствами. Рассмотрим каждое из них отдельно.
Анадиплозис — фигура прибавления, состоящая в повторении слова, которое ставится в конце какой-либо синтагмы, а затем в начале следующей. Данный вид повтора не только акцентирует внимание на повторяющемся элементе, но и еще более подчеркивает его усиливающуюся важность. Анадиплозис передает нарастание уверенного эмоционального настроя, основанного на преемственности оценок тех или иных событий, отраженных в сознании убеждающего. В анализируемых текстах этот вид фигуры чаще всего встречается у В. Путина (всего было выявлено 70 таких случаев). Возможно отчасти, это связано с созданным политиком мифологическим образом Учителя (по Юнгу - архетип мудрого старца) - воспитателя, будущего хранителя мира (Овчинников, 2004), готового терпеливо повторять отдельные идеи и мысли для их правильного понимания и приятия аудиторией. Уважаемые коллеги, наша встреча в таком необычном формате вызвана особыми обстоятельствами. Обстоятельствами, под впечатлением от которых находится вся страна, без преувеличения можно сказать, и весь мир (1.31). Второе предложение, где наблюдается повтор существительного множественного числа обстоятельствами представляет собой парцеллированную структуру, с базовой частью в первом полном предложении. Такая обособленность структуры логически выделяет это атрибутивное предложение, а инверсия без преувеличения можно сказать, повышает значимость определенных событий и делает их актуальными для всего мира. Вкладывая бюджетные средства в экономику, государство должно лишь подставить плечо — подставить плечо там, где риски для частных инвесторов пока еще слишком высоки (1.24). Возвращение к элементу подставить плечо располагается в уточняющем предложении {подставить плечо там, где риски для частных инвесторов пока еще слишком высоки). Наличие такого предложения, а также использование наречия лишь в первой части конструкции, подчеркивает главную для говорящего функцию государства.
В текстах речей Т.Блэра эта фигура встречается 115 раз. Мифологический образ «старшего брата», сложившийся в массовом сознании британцев, предполагает то, что политик не гнушается повторов, пытаясь донести мысль до массовой аудитории.
And I tell you honestly what my fear is, my fear is that we wake up one day and we find either that one of these dictatorial states has used weapons of mass destruction ... (2.9). Контактный повтор здесь охватывает простое двусоставное предложение {ту fear is) и располагается на стыке двух сложноподчиненных предложений, причем в первом случае элемент анадиплозиса является придаточным предложением, а во втором случае — главным. Такой двукратный повтор экспрессивного существительного fear, усиленного наречием honestly (And I tell you honestly) не оставляет слушающему даже мысли о возможном недоверии словам политика.
And I reflect on those, who though untouched directly by violence, are nonetheless victims — victims of mistrust and misunderstanding who through lack of a political settlement miss the chance of new friendships, new horizons, because of the isolation from others that the sectarian way of life brings (2.28).
Контактный повтор одиночного существительного victims содержится внутри сложного предложения. Тяжесть положения, в котором находятся упомянутые жертвы, также помогает подчеркнуть аллитерация звука s-z, создающего эффект свиста пуль и символизирующего затянувшиеся военные действия.
У Дж.Буша эта фигура была отмечена в 131 случае. Для речи американского президента вообще характерно большое количество повторов и пауз. Складывается впечатление, что такое большое их число позволяет не только укреплять мифологический образ «своего парня», близкого простому народу, но и является неким психологическим трюком, помогающим политику собраться с мыслями, перед тем, как перейти к следующей идее.
We have a real chance at this new world order, an order in which a credible United Nations can use its peacekeeping role to fulfill the promise and vision of the UN s founders (3.30).
Контактный повтор существительного order нарушается неопределенным артиклем an. Именно его, а не определенного артикля the или указательного местоимения this, употребление указывает на то, что такой миропорядок еще не достигнут, хотя и крайне желателен.
Some would say, well, maybe the closeness of the election meant those positions weren t all that palatable but that s not how I look at it. I look at it that I was running against a very formidable opponent who was basically the incumbent with the economy in good shape going into the election and the world at peace (3.16).
Здесь цепной повтор целого двусоставного предложения / look at it. Такой повтор позволяет вести полемику с невидимым оппонентом. Говорящий вводит возможное несогласие с его позицией безличным предложением Some would say, эксплицитно отрицает такую позицию that s not how I look at it, с помощью анадиплозиса подхватывает мысль и выражает свою точку зрения.
