Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Прагматические аспекты пословичных паремий 11
1.1. Функциональный статус паремий в аспекте речевых действий 11
1.2. Аргументативная функция пословично-поговорочных выражений 20
1.3. Паремические единицы как общие посылки силлогизмов 24
1.4. Модальная специфика паремических выражений... 33
Выводы по первой главе 44
Глава 2. Логико-когнитивные основы классификации пословичных паремий 46
2.1. Адекватные критерии таксономии: общие замечания 46
2.2. Группирование пословичных паремий на основе смыслового типа 51
2.3. Пословицы тематической принадлежности 58
2.4. Пословицы промежуточного типа 62
2.5. Параметры сходства и различия паремий 67
Выводы по второй главе ...71
Глава 3. Принципы полевой организации пословичных паремий ..75
3.1. Теоретические аспекты понятия «поле» ...75
3.2. Функциональная специфика поля пословично-поговорочной семантики 81
3.3. Полевые фрагменты паремий, строящиеся на основе типовой схемы ...87
3.3.1. Паремии типа «каково А, таково и Б» 87
3.3.2. Паремии типа «сделал А, сделай и Б» 100
3.3.3. Паремии типа «без А нет и Б» 103
3.3.4. Паремии типа «было бы А, будет и Б» ...109
3.3.5. Паремии типа «бессмысленно делать А (посредством Б) 113
3.3.6. Паремии типа «всегда есть нечто, не соответствующее общему правилу 115
3.3.7. Паремии контраста и тождества (типы «лучше А, чем Б», «А не есть Б», «А есть Б») 117
3.4. Полевые фрагменты, строящиеся на основе тематической принадлежности паремий 128
3.4.1. Паремии, связанные с темой судьбы 130
3.4.2. Паремии, связанные с темой любви 132
3.4.3. Паремии, связанные с темой торжества-справедливости... 133
Выводы по третьей главе 136
Заключение .138
Библиография. 145
- Функциональный статус паремий в аспекте речевых действий
- Аргументативная функция пословично-поговорочных выражений
- Адекватные критерии таксономии: общие замечания
- Теоретические аспекты понятия «поле»
Введение к работе
Интерес к фольклору, в том числе к пословицам и поговоркам, является одной из доминирующих черт современной лингвистики, в которой наблюдается радикальный поворот к «человеческому фактору» в языке. Уже такие мыслители прошлого, как Гумбольдт, Потебня, выделяли паремические средства языка, указывая, что в них в особой степени проявляется специфика мировосприятия того или иного этноса или, иначе говоря, «дух народа». В тоже время, обращение к паремическому фонду разных языков для других исследователей (прежде всего здесь нужно упомянуть В.Я.Проппа и французскую семиологическую школу) было обусловлено и прямо противоположной задачей: показать сущностное единство архетипических форм, проявляющихся прежде всего в фольклоре разных народов. Следует сказать, что эти научные установки не утратили актуальности и в настоящее время. •
Переключение центра внимания с вопросов внутренней организации языка на внешние аспекты его функционирования обусловило также ориентацию лингвистов на проблемы языкового воздействия, и в этом плане паремические средства языка также обнаруживают свою значимость. Так, модное направление «нейролингвистического программирования» в целях планируемого влияния на психику широко использует такие фольклорные формы, как сказки, пословицы и поговорки (Соколов 1997; Баркер 1996; Лэнктон 1996).
В отличие от обычных предложений, которые в большинстве случаев являются «прагматически немаркированными» (в том смысле, что вне реального контекста их употребления нельзя идентифицировать их функциональное назначение), пословицы и поговорки уже сами по себе имеют определенную прагматическую установку. Они, как правило, являются заведомо специализи рованными в своем функциональном статусе: одни из них преимущественно выступают как советы, другие - как поощрения, третьи - как утешения и т.д. Таким образом, пословично-поговорочные изречения представляют собой нечто вроде «козырных карт» в ситуациях речевого взаимодействия, позволяющих умело владеющему ими человеку манипулировать собеседником или аудиторией (Сидоркова 1999, 6).
Важно также отметить, что паремии типа пословиц и поговорок представляют почти идеальный объект для выявления арсенала особо востребуемых в коммуникации речевых действий и соответствующих им смысловых типов (вследствие чего они и приобрели стандартизованное языковое выражение). Такие типы коммуникативных образований, как, например, тексты целых художественных произведений, едва ли целесообразно представлять в виде некоторого «сверхречевого акта» (Демьянков 1986, 232) и определять с точки зрения производимого иллокутивного акта, поскольку вряд ли можно говорить об их функциональной гомогенности.
Как говорилось, в процессе коммуникации иллокутивная установка пословиц и поговорок может реализовываться как совет, предостережение, успокаивание, поощрение и т.п. Пословичные паремии являются «кристаллизованными реализациями именно речевых действий вроде предостережения, поощрения, подбадривания и т.п.» (Сидоркова 1999, 20). Ср. таюке: «Информативным является не текст паремии «внутри себя», а лишь выбор данной паремии как целого и ее использование в определенной ситуации» (Черкасский 1978, 39). Но в подавляющем большинстве соответствующих употреблений роль этих паремий можно таюке охарактеризовать как аргументативную: они подкрепляют, усиливают, обосновывают позицию или мысль говорящего, высказываемую по какому-то поводу. Это дает, по-видимому, достаточно оснований для того, чтобы выделить их в особый вид языковых единиц, который можно назвать ар-гументатиеными средствами языка. Такое обобщение пословичных паремий на основе их прагматической функции делает их организованным множеством, что позволяет определить в качестве цели исследования обоснование роли по-словично-поговорочных паремий как аргументативных средств языка и создание соответствующей классификации с использованием полевого принципа их организации. Для того чтобы ставить вопрос о полевой организации какого-то объекта исследования, необходимо, по-видимому, наличие некоторого объединяющего его содержательного начала, пусть даже не семантического, а функционально-прагматического характера. То есть, было бы, по-видимому, некорректным говорить о «поле пословичных единиц», поскольку в такой формулировке отсутствует указание на содержательный критерий их объединения. Аналогичным образом в лингвистике не говорят о «поле лексических единиц» вообще, но говорят о лексико-семантическом поле движения, передачи информации, цветообозначения и т.д. В дальнейших шагах ранжирования это функциональное поле подразделяется на полевые фрагменты на основании семантических критериев. В нашей работе, в частности, выдвигается тезис о том, что для описания пословичных паремий, отношения между которыми носят в основном континуальный характер, наиболее подходящим является принцип полевой организации с его большей гибкостью и градуальностью, чем в обычных классификациях.
Указанная цель предполагает реализацию следующих задач:
- определение основных понятий, играющих ключевую роль в исследовании (таких, как пословица, поговорка, речевой акт и т.д.);
- критический анализ теоретических положений в направлениях, сопричастных нашему исследованию (в когнитивистике, паремиологии, теории рече вых актов и др.) с целью разработки собственной теоретической базы и методологического аппарата;
- разработка критериев классификации паремий, наиболее адекватной цели исследования;
- выявление условий эксплицитной и имплицитной реализации паремий в дискурсе и установление их текстообразующих потенций;
- сбор материала как в паремиологических словарях, так и в дискурсах, включающих в себя пословицы и поговорки.
Актуальность исследования обусловлена тем, что оно выполнено в русле насущных проблем современного языкознания и смежных с ним дисциплин, прежде всего касающихся вопросов когнитивистики и языкового воздействия. Его научная новизна состоит, прежде всего, в том, что заявленная целеуста-новка - выявление аргументативной роли пословичных паремий в коммуникативных процессах и разработка на этой основе соответствующего поля аргументации — реализуется впервые.
Общая методологическая база исследования инспирировалась лингво-философскими идеями В.Гумбольдта, Г.Штейнталя, К.Фосслера, А.А.Потебни, а также более близкими к нашему времени учеными, такими как Б.М.Гаспаров, Дж.Остин, М.М.Бахтин, В.Я.Пропп, Ю.С.Степанов, Г.Л.Пермяков, Дж.Серль и многими другими выдающимися лингвистами, занимающимися вопросами языкового существования, функциональной сущности и представления знаний в языке. Под влиянием этого круга ученых разрабатывался и методологический аппарат исследования. Методы исследования обусловлены его конкретными задачами и целями. Используется, в частности, метод контекстуального анализа, метод перефразирования, метод компонентного анализа и элементы статистического метода.
В качестве материала исследования использовались данные паремиоло-гических и фразеологических словарей, а также фрагменты литературных текстов, содержащие примеры употребления соответствующих единиц.
Теоретическая значимость работы заключается, прежде всего, в выявлении функционально-прагматической сущности пословиц и поговорок как особых закрепленных в языке средств аргументации и в разработке принципов полевого описания единиц этой сферы языка. Положение о том, что паремиче-ские единицы в коммуникативном процессе могут выполнять функцию селекции, программирования и интерпретации сообщаемой информации, подтверждает философскую (теоретико-познавательную) гипотезу о детерминирующей роли языка в процессах познания. Практическая значимость исследования состоит в том, что на его основе могут быть разработаны учебные пособия и спецкурсы, знакомящие студентов с данной проблематикой и способствующие развитию у них широкого, интегрального подхода к объектам филологических наук, а также навыкам эффективной аргументации и ведения дискуссий.
Объектом исследования являются пословично-поговорочные паремии, представленные в соответствующих словарях и справочниках, а также в дискурсах, содержащих их в явной или в скрытой форме. Предметом исследования выступают, соответственно, прагматические функции паремий в дискурсе, ориентированные, прежде всего, на выявление их аргументативной роли и условия описания их в виде полевой структуры.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Пословицы и поговорки являются клишированными средствами языка, которые специализируются на выражении определенного иллокутивного акта: предостережения, поощрения, подбадривания, успокаивания, урезонивания и т.п. В этом плане они выступают функциональными средствами языкового воз действия. Пословицы и поговорки в функционально-прагматическом аспекте проявляют себя как косвенные речевые акты в том смысле, что они, как правило, сопутствуют прямому выражению иллокутивной установки, обосновывая и усиливая, т.е., по сути, аргументируя ее. Это позволяет охарактеризовать их как средства аргументации в языке.
2. Контексты употребления паремий пословичного типа представляют собой, по существу, конструкции с причинно-следственной связью, где сама пословица, в силу своей общезначимости, выступает эксплицированным выражением общей посылки силлогизма, обычно опускаемой в обиходном общении в силу своей очевидности. Однако определенные коммуникативные условия могут востребовать экспликацию общих посылок как дополнительного аргумента, что и наблюдается в случаях употребления пословиц в аргументативных целях. Паремии, апеллирующие к.частному случаю, существенно ограничены в своих аргументативных потенциях.
3. Пословичные изречения представляют в своем большинстве по сути эксплицированные «общие места», которые в невыраженной форме (в качестве опущенных общих посылок силлогизма) обеспечивают логическую связность и аргументированность дискурса, особенно в конструкциях причинно-следственного типа. Но смысловой ареал пословиц не тождествен всему понятийному полю «общих мест»: пословичные смыслы выступают, скорее, подмножеством последнего, специализируясь на выражении «человеческих» аспектов, в частности, человеческих слабостей и пороков, влекущих за собой негативные последствия.
4. Тонкие и трудноуловимые смысловые нюансы между исследуемыми паремиями обусловили их полевое описание с его более гибким характером представления материала. Многочисленными пересечениями на периферии обеспечивается практически неограниченная связность между смысловыми группами паремий, что позволяет говорить о наличии единого поля послович-но-поговорочной семантики, которое в силу его функциональной специфики можно обозначить как поле аргументации.
5. Пословицы и поговорки представляют собой особые «микродискурсы» и образуют в своей совокупности когнитивное пространство, элементы которого находятся в разной степени структурной и смысловой близости друг к другу. Группа близких между собой пословиц обнаруживает общее структурно-смысловое начало (фрейм), конкретизация или модификация которого приводит к образованию конкретных паремических выражений. Выступать в роли соответствующих фреймов наилучшим образом приспособлены типовые структуры, характеризующиеся неким обобщенным значением и представленные значительным количеством построенных на их основе выражений («Каково А, таково и Б», «Без А нет Б», «Было бы А, будет и Б» и т.п.).
Апробация работы: отдельные аспекты исследования докладывались на научной конференции профессорско-преподавательского состава Кубанского государственного университета (февраль 2005). Диссертационная работа была обсуждена на заседании кафедры немецкой филологии Кубанского государственного университета. Теоретические проблемы исследования изложены в четырех опубликованных работах, из них две - в центральной печати: «Научная мысль Кавказа» (Северо-кавказский научный центр высшей школы).
Функциональный статус паремий в аспекте речевых действий
Чтобы определить ракурс рассмотрения паремий в данной работе, следует несколько подробнее пояснить то, что следует понимать под прагматическими функциями высказывания. В самом общем смысле прагматика представляет собой учение об отношениях между лингвистическими «свойствами произнесения» высказываний и их свойствами как социальных актов (Ferrara 1985, 150). В ряду воздействующих, «сверхинформационных» языковых реализаций важнейшее место занимают регулятивная функция языка, которая выходит на первый план в сообщениях, ориентированных на реакцию-адресата (за счет побуждения к действию, к ответу на вопрос и т.д.). С этой функцией связаны намерения, цели говорящего, т.е. все то, ради чего он обращается к собеседнику. В зависимости от соответствующей целеустановки в теории речевых актов различают такие классы высказываний, как вопрос, запрещение, просьба, побуждение, приказ, предостережение, совет, уговоры, убеждение и др.
Возникновение прагматического направления в лингвистике было обусловлено неудовлетворенностью предшествующей парадигмой языкознания, в которой язык рассматривался с узко структурных позиций, а его функциональность в основном ограничивалась коммуникативным аспектом. Но прагматика современном понимании не есть просто дополнительная составляющая языковой деятельности, надстраивающаяся над синтактикой и семантикой, как это трактовалось на ранних этапах формирования семиотических идей (в работах Ч.Морриса, Л.Витгенштейна и др.). Высказываются мнения, что прагматику следует понимать как истинную семиотику, включающую в себя синтактику и семантику (А.Г.Баранов 1993, 10) и интегрирующую их в единой текстовой деятельности. В этом смысле объектом прагматики является не просто язык и даже не процесс коммуникации, но все языковое или знаковое поведение человека.
В ракурсе нашего исследования важно заметить, что двойственная природа паремических выражений типа пословиц и поговорок предоставляет уникальную возможность выявления прагматических потенций малых фольклорных форм. Ввиду того, что паремии характеризуются, как правило, опосредованной и нежесткой связью между пропозициональным содержанием и реализуемой функцией в речи, они как нельзя лучше отвечают программной установке Дж.Серля, согласно которой семантику языка можно рассматривать как ряд систем конститутивных правил, а иллокутивные акты - как акты, совершаемые в соответствии с этими правилами. Основной единицей общения является не символ, не слово и не предложение или высказывание, но речевой акт, понимаемый как производство конкретного предложения в конкретных условиях (Серль 1986, 151-152). Относительно всякого речевого высказывания уместен вопрос: для чего это говорится, чего желает добиться говорящий сообщением данной информации в плане воздействия на слушающего? При такой постановке вопроса может оказаться, что собственно информация не является самой существенной составляющей речевого акта, что она представляет собой лишь средство для достижения определенной цели и может быть заменена другой информацией, способной к достижению той же цели. Можно наблюдать множество случаев использования языка, при которых ценность собственно информационной составляющей высказывания является практически нулевой, но высказывание, тем не менее, вполне адекватно своей прагматической установке.
Иллокутивная сила, по словам Дж.Остина, является интегральной характеристикой высказывания: она связывает прагматическую (внешнюю) ситуацию и собственно коммуникативную. Иллокутивная сила реализует коммуникативные намерения говорящего и воплощается в высказывании в виде коммуникативного модуса. Последний представляет собой языковые средства формирования соответственно сообщения, речевого действия и аксиологического высказывания. Этот фактор задает высказыванию его коммуникативную определенность - осмысленность, мотивированность и уместность, т.е. то, что придает одному и тому же пропозициональному содержанию различный коммуникативный смысл, превращая его в сообщение, речевое действие или в аксиологическую реакцию, ср.: Дверь открыта (сообщение), Не откроешь ли дверь] (просьба), Опять дверь открыта (аксиологическая реакция— удивление, недовольство, радость и т.д.) (Рябцева 1994, 82-83).
Всякое высказывание на естественном языке обязательно обладает коммуникативным модусом, в соответствии с которым диктум наделяется статусом сообщения, речевого действия или аксиологического (оценочного) высказывания. Как правило, эти характеристики накладываются друг на друга, предоставляя говорящему возможность произвести одновременно несколько действий в одном коммуникативном акте, ср.: «Надеюсь, в следующий раз ты придешь вовремя» (просьба, упрек, предположение и т.д.) (Там же, 88). Для речевых действий и эмоциональных реакций определенного типа выработаны специальные паремические формулы (например: Давно ступа толокна не ела; Это только цветочки, а ягодки будут впереди; Отольются кошке мышкины слезки — угрозы; Провалиться мне на этом месте! Даю руку на отсечение\ — клятвы; Типун тебе на язык; Не к столу будет сказано — рудиментные «обереги» и т.д.). Ясно, что подобные стандартные выражения иллокутивных установок обладают минимальной информативностью и, значит, максимально удалены от полюса «сообщения». Информативность пословичных изречений бывает, как правило, ситуационно обусловленной; она определяется их контекстуальной «уместностью», удачностью применения в данном конкретном случае.
Вопросу о прагматической функциональности пословичных изречений отводится, на наш взгляд, недостаточно внимания. Оценки функционального статуса паремий в плане соотносимых с ними речевых актов даются, как правило, в общей форме как нечто само собой разумеющееся, без соответствующего анализа, ср., например: «В повседневном употреблении пословицы, как правило, используются для каких-то практических, прагматических целей: ими обосновывают свои положения, дают прогнозы, выражают сомнения, упрекают, оправдываются или извиняются в чем-то, утешают кого-то, издеваются и злорадствуют над кем-то, желают, обещают, разрешают, приказывают и запрещают и т.д.» (Крикманн 1978, 94). Ср. также: «...большинство функциональных определений пословицы указывают на ее свойство «обобщать ситуацию» или «реко-мендовать определенные действия»« (Дандис 1978, 15).
Аргументативная функция пословично-поговорочных выражений
Выше мы упомянули о том, что пословицы и поговорки соотносятся скорее с косвенными (а не прямыми) иллокутивными актами в силу того, что они, как правило, не могут непосредственно реализовать перформативное действие вроде успокаивания, урезонивания, побуждения, совета и т.д.; их роль обычно заключается в мотивировке соответствующих речевых действий, которые, как правило, предполагают собственную форму выражения. Например, если мы побуждаем кого-то довести начатое им трудное дело до конца, то обычно не ограничиваемся только произнесением пословицы вроде Взялся за гуж, не говори, что не дюж, но предваряем ее каким-либо более прямым выражением побуждения, например: «Ну, теперь уже, после всего, что сделано, было бы смешно отступать». Пословица же подкрепляет, усиливает соответствующее мнение. Можно сказать, что ее роль в этой связи является аргументирующей; это и будет ее непосредственной иллокутивной функцией. Ср. другие примеры: «Мне кажется, тебе не стоит с ним связываться. Как говорится, с сильным не борись, с богатым не судись»; «Да пусть он делает, что хочет. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало»; «Преждевременно делать выводы. Цыплят по осени считают»; «Не следует показывать свой характер. Крутая обочина недолго стоит». Во всех подобных случаях прямая функция пословицы— аргументирующая, а речевые акты типа урезонивания, совета, успокаивания и т.п. выступают при "этом в качестве объектов аргументации (т:е. можно говорить об аргументации совета, побуждения, угрозы и т.д.). Даже в тех случаях, когда реплика говорящего ограничивается только пословицей, последняя не лишается указанной функции: здесь мы имеем дело с некоторой разновидностью эллипсиса, при которой непосредственный объект аргументирования эксплицитно не выражен, но подразумевается (или находится в пресуппозиции высказывания). Например, если некто в ответ на обвинение в тунеядстве "произносит-От работы- не будешь богат, а будешь горбат, то в пресуппозиции данного высказывания будет присутствовать нечто вроде «Я не нахожу для себя целесообразным работать, так как (далее текст пословицы)».
Разумеется, аргументативная функция пословиц и поговорок в разных речевых контекстах может проявляться по-разному и не всегда явным образом. Наиболее явственно она проявляется в случаях регулятивных (директивных, редписательных) речевых актов типа совета, побуждения, упрека, урезонивания и т.д. Индикатором аргументативной роли паремий может служить возможность постановки перед ней союза с каузальным значением (ибо, так как, ведь); ср. примеры из литературных текстов: «...Поезда теперь редкость, дело случая. И само собой, разумеется... (носильщик потер большой палец о два соседних)... Мучицы там или чего-нибудь, (ибо) Не подмажешь - не поедешь»; «- Хорошо. Успеется, Юрочка. Ты бы скорее лег. Поздно, (ибо) Всех дел есе равно не переделаешь. Надо бы тебе отдохнуть» (Б.Пастернак. Доктор Живаго); «(Андрей): Ты в необыкновенные личности метишь?- (Вадим): Не скрываю (ибо) Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом» (В.Розов, В добрый час).
Иногда каузальный союз более уместен не перед самой пословицей, а перед вводящей ее фразой: «Секретарша выбирала приблизительно подходящий по содержанию штемпель и клеймила им бумаги, (ибо) Больше всего она налегала на осторожную резинку: «Тише едешь- дальше будешь», памятуя, что (ибо) это была любимейшая резолюция начальника» (И.Ильф, Е.Петров. Золотой теленок).
В ряде случаев в силу формальных особенностей пословицы экспликация ее аргументативной функции требует более глубокого анализа. Это прежде всего касается таких выражений, которые иронически обыгрывают референтную ситуацию. Например, случай, когда некто, лишившись всего, что он имел, переживает по поводу какой-то частной утраты, может быть обозначен выражением Бор сожгли, а соловушка по гнездышку плачет. Непосредственная подстановка каузального союза здесь была бы неуместной. Но и здесь за счет экспликации опущенных пресуппозиционных моментов можно выявить логику аргументации: («Не веди себя так, как говорится в пословице Бор сожгли, а соло вушка по гнездышку плачет, так как переживать по поводу гнездышка, когда сожгли бор, явно бессмысленно»). Аналогичным образом можно эксплицировать аргументативный прием в таком, например, контексте: «- Я и Михаилу, брательнику твоему, немало добра делал. —Делал волк добро корове! — сердито фыркнула Лиза» (Ф.Абрамов. Дом). Подобный «инвертированный» ход аргументации вообще свойствен «моделирующим» паремиям т.е. подводящим ситуацию под некий образец, когда они употребляются в регулятивном контексте, например: Кто о чем, а вшивый о бане; Хвалилась синща, что море зажжет; После рати много храбрых и под. Можно заметить, что в такого рода выражениях отсутствует собственно аргументативная часть, т.е. тот «козырь», который непосредственно мотивирует, почему так не стоит делать (или, наоборот, стоит).
Адекватные критерии таксономии: общие замечания
Проблема упорядочения пословичных паремий, по-видимому, еще далека от удовлетворительного решения. Наиболее распространенные типы классификации пословиц - алфавитная, классификация по опорному слову и тематическая- вряд ли можно признать безоговорочно адекватными своему предмету. Первые две из них вообще никак не соотносятся с содержательным аспектом пословиц и поговорок, и их наличие можно мотивировать только соображениями удобства лексикографического представления, которое тоже во многих случаях оказывается весьма сомнительным, в силу хотя бы того факта, что одна и та же по сути пословица может выступать в разных лексико-синтаксических вариантах.
Тематическая классификация, представленная, например, в словарях В.Даля, И.Снегирева, А.С.Спирина, В.И.Зимина, хотя и связана с содержательным аспектом паремий, но также, на наш взгляд, далека от совершенства. Уже сам выбор тем, представляющих словарные разделы, обычно страдает очевидной произвольностью и непоследовательностью, а также совмещением разнородных и разноуровневых концептов. Так, в классическом словаре В.Даля рядом с такими тематическими рубриками, как «Осторожность» или «Одиночество», соседствует тема «Крестьянский труд», а тема «Язык и речь»- с темой «Слово о словах». Основной недостаток тематического принципа классификации паремий заключается в том, что он ориентирован не на самое существенное в содержании пословиц и поговорок. Тематически-тезаурусный подход (восходящий к идеям классификации языковой семантики соответственно сферам отображаемой ей действительности типа схемы Халлига-Вартбурга) соответствует специфике номинативных единиц языка, его лексического состава. Пословицы же и поговорки являются отображением целостных смыслов, опора на которые, прежде всего, должна быть положена в основу адекватной классификации. Многие пословицы в принципе невозможно причислить к той или иной тематической группе, ибо они являются тематически неопределенными и при-ложимыми к самым различным бытийным сферам (ср.: Нашла коса на камень; Чем дальше в лес, тем больше дров; Нет правил без исключения). Подобные паремии выражают отношения абстрактной природы и могут быть приложимы к тематически разнородным объектам. С другой стороны, выражения, различающиеся по своей тематической специфике, могут явственно обнаруживать объединяющий их смысловой инвариант (ср.: Не дразни собаку, так и не укусит и Не замай дерьма, так не воняет; В меду и подметку съешь и Золотой молоток и железные ворота открывает) . В рамках одной «темы» могут соседствовать совершенно далекие по смыслу выражения. Что общего, к примеру, между пословицами Любовь зла, полюбишь и козла и Любишь меня, так люби и мою собаку, хотя формально они обе могут быть отнесены к «Теме любви». В то же время вторая из этих пословиц обнаруживает явное семантическое сходство с выражениями вроде Сказав А, скажи и Б, Дал топор, дай же и топорищеи т.п., указывающее родство их смыслового типа, которое «перевешивает» сомнительную тематическую общность.
Как говорилось, огромное число пословичных паремий вообще невозможно без натяжки подвести под какую-то «тему». Под какую «тему» можно одвести, к примеру, такие пословицы, как Игра не стоит сееч, Из песни слова не выкинешь, Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало ИЛИ Ничто не ново под луной? Возможность подведения под определенную тему осложняется также и в связи с тем, что пословицы, как правило, употребляются не в прямом, а в переносном значении (либо допускают оба варианта), а это может предполагать не одну, а различные тематические соотнесенности. Например, пословицы вроде Не все то золото, что блестит или Золото и в грязи блестит некоторые авторы паремиологических словарей относят к «теме» золото, хотя слово золото здесь следует понимать в более общем смысле - как некую «истинную ценность». В словаре В.И.Зимина, А.С.Спирина к теме «Покойник» отнесены, к примеру, такие выражения, как Мертвый по савану не тужит mm Тот не грешит, кто в могиле лежит, которые явно надо понимать в более широком смысле. Первое из них близко по смыслу к пословице Снявши голову, по волосам не плачут, т.е. не имея главного, не стоит беспокоиться о второстепенном; второе однотипно с пословицей Не портит тот, кто ничего не делает. Образное содержание этих паремий имеет символическое значение и функционально эквивалентно внутренней форме слов с переносным значением.
На наш взгляд, самым важным моментом в содержании пословиц и поговорок выступает выражаемое ими смысловое начало, и поэтому представляется естественным именно его использовать в качестве доминирующей основы классификации,
В тоже время не следует, как нам "представляется, считать категорию темы вообще нерелевантной в плане таксономии паремий. Тематическая соотнесенность может служить, в частности, дополнительным критерием разграничения близких по смыслу выражений. Например, выражения Сказав А, скажи и Б и Дал молот, дай же и наковальню в значительной мере синонимичны, ибо выражают один и тот же смысл: «будь последовательным в своих действиях». Однако их вряд ли можно считать полными синонимами, поскольку контекст их употребления тематически различается: первое из них больше соответствует вербальному поведению некоторого лица, а второе - ситуации предоставления кому-то материальных объектов (хотя, по-видимому, допустимы и случаи нейтрализации этих различий). Тематическая составляющая может, таким образом, выступать в роли той переменной величины, которая определяет конкретную идею той или мной пословицы. Например, ряд таких пословиц, как Свято место пусто не будет, Была бы голова, будет и булава, Были бы кости, а мясо нарастет, Были бы бумажки, будут и милашки, обнаруживают единый смысловой инвариант («Если есть нечто главное, то будет и второстепенное»).
Теоретические аспекты понятия «поле»
Понятие «поле» было, как известно, введено в понятийный аппарат лингвистики Й.Триром в 1931 г. (Трир 1931). При этом Й.Трир исходил из того, что при произнесении слов в сознании человека актуализируется множество других слов, связанных с ним в понятийном аспекте. Языковым полем Трир назвал некоторую смысловую сферу, образуемую соответствующей совокупностью родственных слов. Отметим, что Й.Трир исходил не из значений слов, а из понятий, которым соответствуют те или иные слова. То есть основным объектом исследований Й.Трира было понятийное поле - «языковое объединение идей, которому в языке соответствует лексическое (словесное) поле — определенная область слов» (Косовский 1974, 106).
Концепция поля получила дальнейшее развитие в трудах ряда зарубежных и отечественных языковедов: Ю.Н.Караулова, Л.А.Новикова, Г.С.Щура, Ш.Балли, В.П.Абрамова, О.Духачека, Ю.Д.Апресяна, Л.М.Васильева, П.Гиро и др. Несмотря на имеющиеся разногласия, большинство исследователей относят к числу основных признаков поля взаимосвязанность его элементов, их упорядоченность и взаимоопределяемость. Наиболее удачно, на наш взгляд, определяет семантическое поле Л.А.Новиков как «иерархическую структуру множества лексических единиц, объединенных общим (инвариантным) значением и отражающих в языке определенную понятийную сферу» (Новиков 1991, 3).
Таким образом, семантические поля выделяются на основе ряда признаков и представляют собой системные образования с характерными для систем ного объекта связями и отношениями. Для поля характерна максимальная концентрация полеобразующих признаков в ядре и неполный набор данных признаков или ослабления их интенсивности на периферии, то есть не все слова в пределах семантического поля обладают одинаковым статусом: некоторые слова входят в базовые противопоставления, в которых выявляются наиболее значимые дифференциальные признаки, и формируют центр («каркас») семантического поля, другие лексические единицы «носят периферийный характер, обнаруживая специфические дифференциальные признаки поля» (Кузнецов 1980, 77).
В ядро семантического поля наряду с лексической единицей, выражающей общее значение поля, входит и ее ближайшее окружение, т.е. элементы, наиболее тесно связанные с ней в парадигматическом плане. Вокруг ядра группируются тесно связанные с ним элементы, которые образуют центр поля. Центр, в отличие от ядра, состоит из специализированных групп лексических единиц, отличающихся семантически усложненными значениями. К периферии поля относятся слова, имеющие еще более конкретное и специализированное значение, в которых интегральная для всего поля сема может восприниматься как второстепенная. Именно на периферии происходит пересечение смежных полей, и это способствует объединению более частных полевых структур в единую взаимосвязанную систему.
Концепция семантического поля разрабатывалась прежде всего на материале лексической системы языка, единицы которой обнаруживают между собой понятийные связи и в то же время в достаточной мере отграничены друг от друга, что делает их удобным объектом представления в виде разветвленной и иерархически организованной структуры. Нам не известны работы, в которых объектом полевого исследования выступали бы единицы пословично-пого ворочного фонда языка, и это по меньшей мере удивительно, ибо последние обнаруживают в своей семантике все необходимые для этого показатели. Как и лексические единицы,пословицы и поговорки могут быть связаны отношениями синонимии, антонимии, гиперонимии, могут различаться между собой по степени общности, по признаку стилистической маркированности и др. Более того, в полевом описании, может быть, в первую очередь нуждаются именно паремии пословично-поговорочного типа. Поясним эту мысль.
Необходимость появления такого концепта, как семантическое (или понятийное) поле, была вызвана, на наш взгляд, прежде всего тем, что семантические реалии обладают, как правило, диффузным характером, нередко препятствующим указанию четких границ между ними. Если бы понятийные единицы, относящиеся к некоторой смысловой сфере, всегда четко и однозначно отграничивались друг от друга, не образуя пересечений и «ничейных зон», для семантического описания языка достаточно было бы обычных классификационных приемов, например, в форме тех же словарей-тезаурусов. Именно нечеткостью границ и критериев дифференциации семантических реалий мотивируется, на наш взгляд, введение метафоры «семантическое поле»
Задумаемся над сутью этой метафоры. По всей видимости, И.Трир при ее введении в языкознание скорее опирался на смысл соответствующих терминов из физики (электрическое поле, гравитационное поле и т.д.), чем на прямое пространственное значение «плоской поверхности». Если исходить из аналогии с физическими полями, то суть концепта «семантическое поле», заключается прежде всего в его непрерывности, отсутствии пустых мест и разрывов, в наличии «напряжения» в любой точки области действия. Таким образом, в этом понятии акцентируется именно континуальный характер взаимосвязи лексических элементов (в противовес ориентации на дискретность в обычных классифика циях).
Без сомнения, в лексико-семантической системе языка обнаруживается достаточно явлений континуального характера, связанных с «асимметричностью» слова, с нечеткостью означаемого, с размытостью границ между смысловыми доменами разных слов, с синонимией, полисемией, омонимией и т.п. В то же время при переходе к пословицам и поговоркам степень диффузности семантики, количество пересечений и «буферных зон» многократно возрастают, что связано прежде всего с большей сложностью их семантического состава по сравнению с таковым в области лексики. Изменение только одного из элементов многосемного семантического содержания пословицы может приводить к таким смысловым сдвигам, которые исключают ее употребление в прежнем контексте, причем нередко бывает довольно трудно четко выразить отличия одной пословицы от другой. Приведем пример. Наряду с пословицей На всякого мудреца довольно простоты существует пословица И на старуху бывает проруха; в большинстве случаев они воспринимаются как синонимичные и контекстуально эквивалентные.
