Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Историография и источниковая база исследования .
1. Историография темы. 18
2. Анализ использованных источников . 34
Глава II. Иезуиты в Российской империи при Екатерине П.
1. Сохранение «Общества Иисуса» в белорусских губерниях. 45
2. Иезуиты Восточной Белоруссии в политике самодер жавия . 83
Глава III. Иезуиты и Павел I .
1. Рост влияния иезуитов в Российской империи. 120
2. Иезуиты и правящая элита России на рубеже XVIII-XIX вв. 139
Заключение 160
Примечания 167
Список использованных источников и литературы
1. Источники опубликованные 179
2. Источники неопубликованные 181
3. Литература 182
- Историография темы.
- Анализ использованных источников
- Иезуиты Восточной Белоруссии в политике самодер жавия
- Иезуиты и правящая элита России на рубеже XVIII-XIX вв.
Историография темы.
Как и Чернышевский, Моно поднимает вопрос о неоднородности католичества, но подходит к этой теме гораздо глубже, представляя внутренние противоречия как основное условие выживания католической церкви: «Лишь благодаря тому, что в недрах церкви действовали и боролись между собой разнообразные силы, она сохранила некоторую гибкость и разнообразие жизни, которые позволили ей, несмотря на все, принять участие в мировом движении и эволюции современной мысли»31. Здесь необходимо вспомнить об одной из важнейших вех в истории католичества - победе папской партии на Тридентском соборе. Его постановления закрепили все традиционные догматы католического вероучения («Тридентское исповедание веры», 1564 г.), а сама церковь была укреплена организационно: подтверждалось верховенство папы, увеличивалась власть епископов в пределах их епархий (с расширением их надзора за духовенством), укреплялась дисциплина монашеских орденов. Одновременно усилились гонения на протестантов, расширилась деятельность инквизиции, вводилась строгая церковная цензура. «Но католическая церковь, - подчеркивает Моно, - остается верной традициям Тридентского собора лишь в той мере, поскольку она остается верной традициям иезуитства, и дух иезуитского ордена является наиболее крепкой опорой церкви»32.
Говоря о закономерности появления «Общества Иисуса», Моно не употребляет понятие «контрреформация». Он формулирует тезис о «двойном движении протестантской реформации и католической реформации»33, а также о том, что «католицизм и иезуитизм с течением времени постепенно идентифицировалиь» 34. Отличие «Общества Иисуса» от других монашеских орденов заключалось в том, что «оно образовало как бы церковь в церкви со своим генералом - папой, провинциалами - митрополитами, с своим духовенством, своими храмами, коллегиями, университетами, своими миссионерскими станциями, почти совершенно изъятыми из ведения всех чуждых ему властей, духовных и светских»35. Такая политика была обусловлена стремлением иезуитов «в одно и то же время служить ему (папству. - ВЖ\ защищать его и управлять им»36.
Следовательно, положение иезуитов в католическом мире не могло быть равносильно положению «лакеев, не больше». Но насколько обоснованы претензии к ним? «Нельзя утверждать, что иезуиты поработили и исказили церковь. Они в гораздо большей степени явились представителями и истественным результатом, чем деятелями, того превращения, которое еспытала церковь во второй роловине XVI-го века под давлением потребности жить (курсив мой. - В.Л.). Они были наиболее полным, наиболее интенсивным, наиболее сконцентрированным выражением духа католицизма, и им обязан последний большею частью своих побед и своей возродившейся живучестью»37. Сравнивая двух идеологов, реформатора Мартина Лютера и «католического реакционера» Игнатия Лойолу, Моно стремится показать, насколько закономерно появление обоих лидеров на исторической сцене в одно и то же время: «Один (Лютер. - В.Л.) устремляется навстречу революционным волнениям, порывы его мысли и темперамент приведут его к таким шагам, смелость которых часто будет ужасать его; другой отдает свою дисциплинированную страсть, свой чувственный мистицизм, свой методический фанатизм на службу непреложного учения и бесспорного авторитета, которые исключают всякую возможность каких-либо колебаний, со ы етгй гпжя PHWM»38
Насколько же велики нравственные прегрешения иезуитов? Исходя из принципа, сформулированного Вольтером в его знаменитых словах о том, что «ни одна секта, ни одно общество никогда не имели на этот вопрос. Признавая «Monita secreta» («Тайное наставление иезуита») явной подделкой39, он указывает на два наиболее щекотливых момента в деятельности иезуитов: 1) «размеры их деятельности и честолюбивое стремление расширять без конца свое влияние заставили их преувеличивать тенден ции, не являвшиеся их личным достоянием, и применять в своих мисси ях приемы, несомненно, опасные, но внушенные похвальными намере ниями»40; 2) «им можно поставить в вину то, что они лишили нравствен ность оживотворяющей и действительно освящающей ее силн, сделав цитания не ответственеость, а повиновение» \
Согласно теории «пробабилизма», если у человека возникают сомнения относительно дозволенности или недозволенности того или иного поступка, всегда можно сослаться на мнение теологов. Если же мнения теологов по одному и тому же вопросу расходятся, следует выбрать из них то, которое представляется наиболее правильным. Соответ ст ШШ, нравственнии доктриньї и всей педагогической системы иезуиюь, со-сюящей в .замене юлоса совести dBToрHTeTOM текста», ибо их учение «скорее является способом оправдать в собственных глазах поведение, дозволенность которого кажется сомнительной, лишь бы только можно было прикрыться внешним авторитетом» .
Анализ использованных источников
11 января 1783 г. Пий VI направляет русской императрице свое послание, горько сетуя в нем на заявление Екатерины П «лишить императорского... покровительства» российских католиков, если епископ Сестренцевич не будет возведен в архиепископы, а могилевская епархия -не преобразована в архиепископство (здесь обнаруживаются следы еще одного заявления Екатерины, явно стремившейся припугнуть Римского Первосвященника с высоты ее положения). «Поистине, - сокрушается папа, - не можем мы постигнуть, какое огорчение могли Мы причинить Вашему Величеству, для которого бы Вы поступили на столь решительное угрожение, когда Мы никогда не отрекалися исполнять вышеозначенные требования Вашего Величества (о возведении Сестренцевича. -В.Л.)...». Папа уверяет Екатерину, что оестренцевич должен повиниться перед ним: «...прежде возвышения его, кажется, требование какого-либо удовольствия в учиненном Пам от него оскорблении Вашему Величеству не токмо не будет не благоугодно, но, напротиву того, властию Вашею содействовать изволите в удовлетворении Нашему сану так, как учинили бы Вы для всякого Государя в возмездие нанесенной ему от кого-либо из Ваших подданных обиды». Однако, несмотря на вину Сестренцевича, папа согласен «неукоснительно» возвести его в архиепископы - «из уважения к Вашему Величеству и для пользы католической веры, оставляя всякое Епископом Мальским (официальный титул Сестренцевича. -В.Л.) учиненное Нам оскорбление...». При этом он упоминает о своем после, которому надлежит прибыть в Могилев и выполнить все «с наблюдением во всем правил Римской католической церкви»92. Имя папского нунция, не упомянутое в данном послании, фигурирует в «кредитивной грамате» Пия VI от 26 апреля 1783 г. Архиепископ Иоанн Андрей Халкедонский (нунций Аркетти) направлен ко двору русской императрицы, чтобы «воздвигнуть архиепископскую церковь в Могилеве для латин, назначить архиепископа с честию архиепископского паллиума и избрать еще оному коадьютора»93.
Итак, беспокоясь о судьбе католичества в России, папа был вынужден уступить. В инструкции своему нунцию, предписывая выполнить все по правилам римской церкви, папа ни разу не упоминает имени нового архиепископа и совсем не касается вопроса об иезуитах. Едва ли будет ошибкой предположить, что второе занимало его меньше первого. В отличие от своего предшественника, Пий VI питал к «Обществу Иисуса» определенные симпатии, поддерживал с белорусскими иезуитами связь, а недовольство их сохранением выражал лишь формально, заботясь о собственном духовном и политическом весе на мировой арене. Зато «своеволие» епископа Мальского, знавшего об упразднении ордена иезуитов и тем не менее благословившего открытие их новициата, существенно задевало папское самолюбие. В глазах папы Сестренцевич являлся ослушником, пусть и невольным, не столько Пия VI или Климента XIV, сколько власти Понтифика как таковой. Неприязнь папы к новому архиепископу нашла отражение в инструкции, согласно которой нунций должен был посвятить Сестренцевича за неимением другой кандидатуры - «доколе иной нам других католических епископов определить явится cлyчaй»94. В начале 1784 г. Сестренцевич был посвящен нунцием в архиепископы, а его ближайший помощник Бениславский (ставленник иезуитов) - в епископы и коадьюторы. Следуя правилам, Аркетти существенно ограничил власть последнего, предписав Бени-славскому не проявлять инициативы «без предварительного от онаго мо-гилевского архиепископа повеления, согласия или дозволения»95. Так завершилась полемика между российским и папским престолами, обусловленная открытием в Полоцке иезуитского новициата и сведенная, главным образом, к обсуждению действий Сестренцевича.
Следующим шагом по пути организационного устройства белорусских иезуитов стало избрание ими генерального викария, чему предшествовал визит в белорусские губернии самой императрицы, посетившей во время этого путешествия иезуитские заведения в Полоцке и Могилеве, а также переговоры иезуитов с Г.А. Потемкиным. В конце января 1782 г. Сестренцевич был произведен Екатериной в архиепископы, а 25 июня того же года выходит указ «о дозволении иезуитскому обществу, в России пребывающему, избрать из среды своей генерального викария и об охранении правил сего ордена». В указе было обозначено, что «хотя сей орден и обязан надлежащим повиновением истинному своему пастырю, архиепископу могилевской церкви, но помянутый архиепископ имеет наблюдать, дабы правила оного ордена в целости и без малейшего к ним прикосновения сохраняемы были, поколику оные со 80 гласны с гражданскими нашими установлениями»96. Так узаконивалась определенная самостоятельность иезуитского существования в России.
Откликом архиепископа Сестренцевича на этот указ стал его рапорт от 20 июля 1782 г.: «...донести Правительствующему Сенату осмеливаюсь, что надлежащего, в помянутом указе изображенного, повиновения я от означенных езуитов не надеюсь, которого, в силе прежде состоявшихся имянных Ея императорского величества указов, я по сю пору от них не видел». Говоря об иезуитском своеволии, архиепископ констатировал: «...по требованию моему некоторых ведомостей для представления Ея императорскому величеству, именно о монастырях, ...ни от одного езуитского монастыря не получил я ... А притом 3-го минувшего апреля от езуитского провинциала господина Черневича прислано ко мне письмо, в коем он распространял доказательства, что они все езуиты, а потому, кроме чести, никакого повиновения, по силе правил ордена своего, делать мне яко пастырю не могут и не должны, и что вышесказанный указ относится до других монастырей, а не до езуит-ских...». Рапорт заканчивался просьбой Сестренцевича к Сенату «войдя рассмотрением в тонкость канонических римския церкви правил, предопределить, дабы езуиты и все римские ордены, в подданстве Ея императорского величества находящиеся, архиепископу не токмо как пастырю, но И как генеральному препозиту должное повиновение делали»
Иезуиты Восточной Белоруссии в политике самодер жавия
В первые месяцы павловского правления положение иезуитов не менялось, так как новый монарх поначалу не выказывал к ним какого-либо отношения. «Совершавшиеся на первых порах царствования Павла I события, - указывает М.Я. Морошкин, - держали иезуитов между страхом и надеждою». Страшить их могло возрастающее влияние Станислава Сестренцевича, который изначально пользовался особым расположением Павла, а в 1798 г. был возведен из архиепископов в митрополиты1. С другой стороны, приток в Россию французских эмигрантов и мальтийских кавалеров («из которых большая часть были иезуиты»), приближение ко двору поляков («явных приверженцев иезуитов») вселяли в белорусских иезуитов надежду на дальнейшее благополучие2.
В послании Павлу от 7 января 1797 г. папа Пий VI поздравлял его со вступлением на престол и просил сохранять благоволение российским подданным-католикам . Римский Первосвященник и русский император знали друг друга лично: их встреча состоялась в Риме, куда великий князь Павел Петрович и его супруга наведались в 1782 г. в ходе своего заграничного путешествия. Кстати, проезжая тогда через Белоруссию, они нанесли визит в Полоцк, где иезуиты устроили им пышную встречу с фейерверком. Так состоялось первое знакомство Павла с членами «Общества Иисуса»
5 апреля 1797 г. в Московском Кремле прошла коронация Павла, после чего император направился из Москвы в Петербург через Белоруссию. Государя сопровождал архиепископ Сестренцевич. В Орше Павел посетил иезуитскую коллегию, где ему были представлены генеральный викарий «Общества» Г. Ленкевич, ректор оршанской коллегии
Вихерт и патер Г. Грубер. Все трое произвели на императора приятное впечатление, осмотром коллегии он также остался доволен. Это была вторая встреча Павла с отцами-иезуитами.
Поздравляя Павла со вступлением на престол, Пий VI выразил желание направить в Петербург своего «чрезвычайного посланника» -нунция. Этим посланником стал архиепископ Лоренцо Литта, питавший, как и сам папа, давние симпатии к «Обществу Иисуса». Он прибыл в Россию весной 1797 г. и по пути в Москву успел основательно ознакомиться с жизнью белорусских иезуитов, посещая их заведения и общаясь с руководящими лицами «Общества». Архиепископ Сестренцевич не сопровождал Литту и даже не смог его встретить: поскольку приезд «чрезвычайного посланника» затягивался, Сестренцевичу пришлось отбыть в Москву, чтобы успеть на коронацию. Разумеется, папский нунций был весьма огорчен таким «приемом» со стороны архиепископа, хотя старался этого не показывать. Сам Сестренцевич, описывая первую встречу с Литтой в Москве, свидетельствует в своем дневнике: «После обыкновенных приветствий он стал извиняться предо мною в том, что он, при всем своем желании прибыть в Могилев, чтобы застать меня в Белоруссии, не мог поспеть ранее, потому что ожидал писем из Рима»4. О содержании этих писем ничего не известно, но можно предполагать, что посещение Литтой иезуитских заведений было заранее согласовано с папой, а письма, отправленные нунцию вдогонку, содержали какие-нибудь дополнительные рекомендации. Общаясь с иезуитами, Литта хорошо понимал их опасения, связанные с растущим авторитетом Сест-ренцевича, поэтому готовился стать их заступником при петербургском дворе. Впрочем, основной его задачей было ведение переговоров относительно положения в Российской империи не столько иезуитов, сколько римско-католической церкви в целом. Позиции униатства были к тому времени основательно подорваны, и папский нунций собирался поднять вопрос о необходимости сохранения греко-католической церкви в России.
Записка, поданная Литтой русскому правительству в мае 1797 г., содержала следующие требования: полное восстановление униатских епископств, возвращение всех костелов, школ и монастырей, свобода отправления культа, беспрепятственная церковная юрисдикция и строгое подчинение всех российских католиков папе. Святейший Синод выразил решительный протест, а Павел I дал понять нунцию, что время для осуществления этих требований еще не наступило. Переговоры затягивались, но в конечном итоге завершились компромиссом. Хотя самостоятельность католичества в России была сохранена (к чему немало усилий приложил Сестренцевич), униатство, по сути, обрело второе дыхание. Все униатские епископства, закрытые в 1795 г., восстанавливались, конфискованные церковные земли возвращались или за них выплачивалась компенсация. На перешедших к России украинских землях, где обращение униатов в православие приняло при Екатерине II массовый характер, греко-католическая церковь возрождалась искусственно, и все протесты православных оставались без внимания.
Однако Литте не удалось переломить отрицательного отношения русского правительства к униатству. По совету Синода и Сестренце-вича император решил придерживаться двойной позиции: униатской церкви как таковой в России нет, она либо объединена с православной, либо принадлежит латинской церкви и подчиняется Сестренцевичу. Соглашение 1798 г. предусматривало включение униатов в единую римско-католическую церковную организацию. Базилианский орден признавался римско-католическим, но его монастыри оставались в ведении униатского епископа.
Иезуиты и правящая элита России на рубеже XVIII-XIX вв.
Именно этот внешнеполитический аспект обращал на себя самое пристальное внимание русской императрицы, отнюдь не собиравшейся идти в чем-либо на поводу у европейской дипломатии. Оставляя иезуитов на только что приобретенных землях, императрица Екатерина способствовала укреплению там русского влияния, и сохранение ордена было предусмотрено ею заранее.
Самим иезуитам не раз доводилось игнорировать папские предписания, ссылаясь на якобы поступающий к ним со стороны светских властей запрет, и в России они действовали по той же схеме. Разница заключалась лишь в том, что теперь им предстояло самое значительное за всю их историю ослушание. Здесь было мало сослаться на волю русской императрицы - требовалось всячески укреплять ее намерение сохранить орден. Выказывая своему господину откровенное неповиновение, «папские янычары» изобретали себе в оправдание различные теории, где проводили мысль о равенстве папы со всяким епископом и открыто провозглашали приоритет светской власти в делах духовных. Хотя корень сопротивления, оказанного белорусскими иезуитами булле Климента XIV, был скрыт в самом уставе «Общества», выставить свое негласное правило напоказ иезуиты могли только в случае смертельной опасности, грозящей всему их институту (что и было осуществлено ими в связи с каноническим упразднением «Общества Иисуса»).
Энергичное теоретизирование сыграло важную роль для решения «дела» иезуитов в их пользу. Антипапская пропаганда вполне устраивала Екатерину II, которой важно было всячески поднимать для своих подданных-католиков авторитет «епископа белорусского», а заодно и свой собственный. Полностью свести роль папы на нет было нереально ввиду его духовного значения как главы католической церкви, но Екатерина не касалась духовной стороны вопроса, предоставив трудиться по этой части отцам-иезуитам. Члены «Общества Иисуса» прекрасно понимали, чего ждет от них светская власть в лице русской императрицы, и стремление к «столь необходимой гармонии» между светской властью и церковной иерархией отражалось в их теориях с максимальной четкостью.
Совершенно не изученным оставался в историографии вопрос о роли иезуитской пропаганды в политике Екатерины II относительно греко-католической церкви. Между тем униаты представляли для русского правительства особый интерес, так как они составляли в белорусских губерниях большинство населения. Усердно подрывая авторитет папы, иезуиты должны были способствовать не только возвышению роли «епископа белорусского» как духовного главы российских латинян, но и ослаблению позиций униатства, признающего своим духовным главой Римского Первосвященника.
Избегая громких заявлений об отрицательном отношении к унии, Екатерина II делала расчет на постепенное «возвращение» униатов к православию. Поскольку униатская церковь традиционно считалась порождением иезуитов, императрица начала долгую игру, суть которой сводилась к следующему: «отцы» церковной унии, обеспечившие некогда ее учреждение благодаря своей энергичной пропаганде во славу папского престола, должны теперь - быть может, сами не отдавая себе в этом отчета - превратиться в могильщиков унии за счет той же пропаганды, теперь уже антипапской. Но, с другой стороны, екатерининское законодательство утверждало сложившееся в Белоруссии религиозное status-quo, вследствие чего попытки перехода из одной веры в другую встречали здесь множество сложностей. Ситуация изменилась только в последние годы правления Екатерины II, когда дальнейшая экспансия
России, Пруссии и Австрии привела к Польскому восстанию, с разгромом которого русское правительство предприняло ряд шагов, направленных на поддержание авторитета православной церкви в западных областях империи. После второго раздела Речи Посполитой был впервые открыто поставлен вопрос о необходимости упразднения унии, в связи с чем значение многолетней антипапской пропаганды иезуитов предстало во всей своей объективности.
Император Павел I, в отличие от матери, придерживался мистической и апокалиптической концепции своей царской роли, питая устойчивые симпатии к римско-католической церкви как вернейшему союзнику против безбожия. Открытие нунциатуры в Петербурге, умножение числа латинских епархий, возрождение униатства под юрисдикцией римско-католического митрополита, принятие Павлом титула гроссмейстера Мальтийского ордена воспринимались католической партией при дворе как звенья одной цепи, ведущей к слиянию православия с католичеством. Но сохранять эту цепь можно было только при непосредственном воздействии на главное действующее лицо - российского самодержца. Так в ближайшем окружении Павла возник гениальный патер Грубер, стараниями которого «Общество Иисуса» осуществило блестящий скачок от белорусских губерний к Петербургу.
