Содержание к диссертации
Введение
Глава I. История изучения вопроса 12
Глава II. Этапы формирования снаряжения верхового коня в I тыс. н.э 32
Глава III. Этапы формирования снаряжения верхового коня во II тыс. н.э 57
Глава IV. Седельные комплексы народов Южной Сибири и Центральной Азии в конце XIX - XX вв 72
Заключение 100
Принятые сокращения 104
Использованная литература 107
- История изучения вопроса
- Этапы формирования снаряжения верхового коня в I тыс. н.э
- Этапы формирования снаряжения верхового коня во II тыс. н.э
- Седельные комплексы народов Южной Сибири и Центральной Азии в конце XIX - XX вв
Введение к работе
На протяжении уже нескольких тысячелетий человек использует лошадь в своей хозяйственной деятельности. Вопрос о месте и времени ее доместикации решается в пользу Ближнего Востока и евразийских степей, где обитали дикие предки домашней лошади (тарпан, европейская лесная) и были условия для содержания значительного поголовья скота. Это создало предпосылки для обособления животноводства и превращения его в основную отрасль хозяйства.
Первые достоверные данные о верховой езде относятся к первой половине I тыс. до н.э. и соотносятся с появлением на исторической арене степных кочевников: кимерийцев и скифов. IX-VIII вв. до н.э. датируются наиболее ранние изображения всадников в ассирийском войске. По мнению исследователей, необходимость отражать сначала частные грабительские набеги, а затем и вести полномасштабные боевые действия против кочевников, использовавших новую для того времени тактику массового применения верховых лошадей, вынудила ассирийцев к созданию профессиональной конницы [Вайнштейн, 1991, с. 216; Ковалевская, 1977, с. 79; Тараторин, 1999, с. 54].
Начало формирования на территории Евразийских степей хозяйственно-культурного типа кочевых скотоводов относится к середине I тыс. до н.э. (скифское время), этот процесс завершается к середине I тыс. н.э. (древнетюркское время) [Вайнштейн, 1972, с. 11-13]. Особое место лошади в культуре кочевников определяется ее ролью в хозяйственной деятельности. Как уже упоминалось, доместикация, создала предпосылки для отделения животноводства от земледелия и формирования скотоводства, как основной отрасли хозяйства. Использование лошади в качестве вьючно-верхового животного определяет возможность кочевания и возможность содержания значительного поголовья скота. Открытие самой верховой езды, а также позднейшие технические усовершенствования (изобретение и развитие седла с жесткой деревянной основой и стремян) предоставляли новые возможности, прежде всего, в военном деле и влекли за собой значительные изменения в тактике ведения боевых действий. Таким образом, снаряжение коней является весьма ценным историческим источником. Немаловажную роль в хозяйстве кочевника играли получаемые от лошади мясо, молоко, шкура и конский волос.
Конское снаряжение середины I тыс. до н.э. относительно хорошо изучено благодаря уникальным находкам в Пазырыкском могильнике и в курганах на плато Укок. Скифы ездили в мягких седлах и не знали стремян. Изобретение жесткого седла и стремян вряд ли правомерно приписывать одному народу, кочевому или оседлому. Скорее всего, это был плод
коллективной мысли населения восточной части Центральной Азии (Маньчжурия, Северная Корея, Северо-Восточный Китай) на рубеже эр. В любом случае, к середине I тыс. н.э. по всему степному поясу Евразии и во всех контактных оседлых цивилизациях известны деревянное седло и стремена.
Для народов Южной Сибири и Центральной Азии период средневековья имеет особое значение. Тюрко-монгольское время было эпохой «максимального напряжения творческих сил», когда были заложены основы культурной модели, развивающейся затем на протяжении последующих поколений [Савинов, 1984, с. 3]. Политические и этнические процессы, происходившие на рассматриваемой территории, во многом определили современную этнокультурную картину Южной и Юго-Восточной Сибири. Это было время постоянных войн завоевательного или освободительного характера, когда на политической арене сменяли друг друга многочисленные полиэтничные государственные объединения кочевников. Созидательная энергия населения была направлена на модернизацию той стороны материальной культуры, которая была напрямую связана с активной внешней политикой. Именно этим объясняется значительная вариативность конского и воинского снаряжения и очень быстрое распространение удачных изобретений на широкой территории. К XVII в., т.е. к моменту появления русских в Сибири столь активные и крупномасштабные боевые действия, как раньше, кочевники уже не вели. И здесь можно говорить о формировании определенных устойчивых типов предметов, составляющих этнографический комплекс снаряжения коня, широко представленный в музейных коллекциях.
В традиционной культуре степных кочевников конца XIX — начала XX вв. (самый ранний наиболее полно зафиксированный этнографами период) сохранялась особая роль коня, определявшаяся, прежде всего, его транспортной функцией.
Конский убор в целом представляет собой комплекс предметов, с одной стороны, строго выверенный с функциональной точки зрения, когда равное внимание уделяется удобству, как коня, так и всадника и имеет утилитарное значение обеспечения возможности верховой езды, а с другой стороны, он является показателем социального статуса владельца и этномаркирующим фактором. Кроме того, он имеет сакральную семантику и используется в различных обрядах, а потому сохраняет многие древние элементы. Таким образом, снаряжение коня является весьма информативным этнографическим источником.
Актуальность темы исследования
История формирования, развития и бытования конского снаряжения, выделение конкретных комплексов с указанием общих и локальных особенностей каждого из них, определение ареала их бытования и взаимовлияния различных этнических объединений дают воз-
можность более объективного понимания этнической истории и культурогенеза народов, а также создают дополнительные предпосылки для обобщающих исследований по истории и культуре населения сибирского региона и сопредельных территорий. Однако специального исследования конского убора в широком хронологическом диапазоне пока не проводилось.
Детали конского снаряжения являются одной из категорий массовых археологических находок. Накопленный на сегодняшний день материал в значительной мере проанализирован и введен в научный оборот.
В этнографических же исследованиях изучаемая тема разработана недостаточно. Снаряжение коней либо кратко описано в рамках общей характеристики материальной культуры народа, либо рассматривается попутно при изучении других аспектов, например, орнаментации, ремесленной традиции, жилища и пр. Коллекции, хранящиеся в музейных фондах, а также сведения, собранные этнографами в полевых условиях, проанализированы весьма кратко и во многом ждут своего исследователя. Это обстоятельство и определяет актуальность настоящей работы.
Объектом исследования является снаряжение верхового коня, как категория традиционной материальной культуры степных кочевников. Сложившийся в древнетюркское время комплекс конского снаряжения видоизменялся под действием различных факторов и продолжал существовать до периода этнографической современности.
Предметом исследования является история формирования, развития и бытования отдельных элементов конского убора в культуре населения горно-степной зоны Южной Сибири и Центральной Азии, выделение типичных комплексов с указанием общих и локальных особенностей каждого из них, определение ареала их бытования и взаимосвязи.
Хронологические рамки исследования охватывают период с первой половины I тыс. н.э., когда на севере Восточной Азии возникло жесткое седло, до конца XIX - начала XX вв., когда традиционные, использовавшиеся на протяжении нескольких столетий сбруя и седельный набор вытесняются унифицированными изделиями промышленного производства. И хотя частично они используются до середины XX в., широкого распространения уже не имеют.
Следует, однако, отметить, что отдельные временные срезы указанного хронологического промежутка чрезвычайно неравномерно представлены конкретным материалом.
Так, имеются весьма многочисленные тщательно изученные и опубликованные -памятники рубежа I-II тыс. н.э., содержащие значительное количество предметов, относящихся к снаряжению коня. В ряде специальных работ освещены основные закономерности развития отдельных элементов и всего комплекса предметов снаряжения верхового коня.
Что же касается периода с середины II Tbic.(XIV-XV вв.) и до конца XIX в., то источники по материальной культуре Южной Сибири и, в частности, по конскому убору очень немногочисленны. Это объясняется несколькими причинами, среди которых главными являются скудость письменных источников, слабая изученность археологических объектов, а также невыразительность погребального инвентаря и др.
Ситуация изменилась в конце XIX в., когда во многом благодаря деятельности политических ссыльных, активизируются этнографические исследования на территории Сибири, и музейные фонды пополняются коллекциями по культуре различных народов.
Цели и задачи исследования. Основной целью настоящей работы является сравнительный анализ комплексов снаряжения верхового коня в широком хронологическом диапазоне. Для достижения поставленной цели в работе решаются следующие основные задачи:
обобщение результатов археологических исследований, по истории возникновения и развития, как всего комплекса конского снаряжения, так и его составляющих;
систематизация и ввод в научный оборот материалов музейных фондов, архивов, а также литературных источников представляющих собой или описывающих различные элементы снаряжения и убранства верхового коня народов Сибири и Центральной Азии;
сравнительно-типологический анализ и выяснение преемственности элементов конского убора по археологическим и этнографическим данным.
В основе методологии работы лежит понятие «культурная традиция», а также соотношение традиций и новаций, определяющих динамику традиционной культуры. Традиция (от <лат.> traditio - передача, обучение, предание, привычка) [Лат.-рус. словарь', с.778] — способ существования культуры, основанный на опыте предыдущих поколений. По определению Э.С. Маркаряна, культурная традиция - это выраженный в социально организованных стереотипах групповой опыт, который путем пространственно-временной трансмиссии аккумулируется и воспроизводится в различных человеческих коллективах [Маркарян, 1981, с. 80]. Новация (инновация; от <лат.> in-novatio - (воз)обновление, перемена) [Лат.-рус. словарь, с.404] с точки зрения формальной логики противопоставляется традиции, однако часть новаций принимается и со временем трансформируется в традицию. Таким образом, по мнению Э.С. Маркаряна, динамика культурной традиции — это постоянный процесс преодоления одних видов социально организованных стереотипов и образования новых [Маркарян, 1981, с. 81].
При этом развитие культурной традиции определяется не только появлением внешних новаций, но также накоплением и осмыслением собственного опыта. Таким образом, культу-
pa каждого конкретного этноса характеризуется как сходными чертами с другими этническими культурами, так и отличиями, определяющими ее индивидуальный облик.
Л.С. Клейн говорит о разных видах сходств одних и тех же явлений в различных культурах: гомологичные, обусловленные общей предковой формой и возникшие в ходе сегментации или на основе взаимных контактов; и аналогичные, сближающие чуждые друг другу формы на основе универсальных законов развития общества, а также обусловленные однотипностью среды или обстоятельств сложения или обусловленные синстадиальностью [Клейн, 1998, с. 102; Маркарян, 1981, с. 85]. Вероятно, различия также обусловлены относительной изоляцией, индивидуальностью генезиса, особенностями природно-географических условий и другими менее значимыми причинами.
Методика исследования предполагает два уровня анализа материала с использованием соответствующих им конкретных методов научного познания.
Первый уровень - источниковедческий, включает в себя:
систематизация терминологии и уточнение значений конкретных понятий, использующихся в научной литературе и музейной документации для обозначения отдельных элементов конского убора;
формализация описания конструкции и декора каждой категории предметов, составляющих комплекс снаряжения верхового коня, по этнографическим материалам;
систематизация и типология рассмотренных категорий предметов;
- корреляция выявленных типов с этнической принадлежностью предметов
Второй уровень — сравнительно-исторический или уровень интерпретации.
выявление хронологической последовательности (или синхронности) морфологических изменений каждой из рассматриваемых категорий предметов (седла, уздечные и седельные наборы, стремена)
сопоставление выявленных изменений в конструкции и декоре всех категорий предметов с данными этнополитической истории региона, известной из письменных источников, фольклорных и лингвистических материалов с целью определения исторических и культурных взаимосвязей между отдельными народами
Источники исследования.
В работе использовались следующие группы источников:
- археологические материалы, как опубликованные, так и впервые вводящиеся в науч
ный оборот;
музейные коллекционные собрания: Российского этнографического музея (г. Санкт-Петербург); Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН (г. Санкт-Петербург); Алтайского государственного краеведческого музея (г. Барнаул, Алтайский край); Бийского краеведческого музея им. В.В. Бианки (г. Бийск, Алтайский край); Минусинского регионального краеведческого музея им. Н.М. Мартьянова (г. Минусинск, Красноярский край); Национального музея им. Алдан Маадыр (г. Кызыл, Республика Тыва); Национального музея Республики Алтай им. А.В. Анохина (г. Горно-Алтайск); Хакасского республиканского краеведческого музея (г. Абакан, Республика Хакасия); а также школьных музеев с. Саратан Улаганского р-на и с. Шыргайту Шебалинского р-на Республики Алтай;
полевые материалы автора, собранные во время экспедиций в Республике Хакасия и Республике Тыва в 2005 г.; Республике Алтай (совместно с О.П. Игнатьевой) в 2006 г., и самостоятельно в 2007 г.;
материалы рукописного фонда Российского этнографического музея, Хакасского НИИ языка, литературы и истории, а также научная литература, приведенная в конце работы.
Научная новизна работы состоит в том, что история формирования и развития комплекса конского снаряжения в культурах кочевых народов Южной Сибири и Центральной Азии в столь широком хронологическом диапазоне, охватывающем полтора тысячелетия, еще не становилась темой специального исследования, тогда как исключительная роль верхового коня в культуре отмечалась неоднократно.
В диссертационной работе впервые подробно проанализированы все элементы, составляющие комплекс конского снаряжения, прослежена история их формирования, бытования и развития, а также намечены принципы общей типологии верховых седел. Это позволило на основе сочетаний различных признаков выделить на территории Сибири и Центральной Азии три культурных ареала, генезис которых восходит к рубежу эр.
Теоретическое значение. Предлагаемая в работе модель рассмотрения сравнительно небольшого комплекса предметов с использованием методов разных наук - археологии и этнографии позволяет проследить весь путь его развития с момента появления до современности и может быть использована для исследования других категорий предметов.
Практическое значение работы определяется введением в научный оборот обширного объема музейных коллекций, разработкой схемы и подробного глоссария для описания конского снаряжения как категории материальной культуры, выработкой общей типологии предметов. Результаты исследования могут быть использованы для атрибуции, паспортиза-
ции и каталогизации музейных коллекций, при подготовке лекционных курсов и экскурсионных занятий, в экспозиционно-выставочной работе, а также при составлении обобщающих работ по истории и культуре населения Южной Сибири и Центральной Азии.
Апробация исследования. Отдельные положения диссертации были изложены автором в виде докладов на научных конференциях, среди них: История и культура монгольских народов (Элиста, 1999 г.); Исторические источники Евроазиатских и североафриканских цивилизаций: компьютерные подходы (Москва, 2001 г.); Музей. Традиции. Этничность. (Санкт-Петербург, 2002 г.); V, VI Сибирские чтения (Санкт-Петербург, 2001 г., 2004 г.); VI Конгресс этнографов и антропологов России (Санкт-Петербург, 2005 г.); Всероссийская научно-практическая конференция, посвященная 250-летию вхождения Алтая в состав Российского государства (Горно-Алтайск, 2006 г.); V Санкт-Петербургские этнографические чтения (Санкт-Петербург, 2006 г.); Мода и дизайн: исторический опыт, новые технологии (Санкт-Петербург, 2007 г.); Алтае-Саянская горная страна и история ее освоения кочевниками (Барнаул, 2007 г.); Древние и средневековые кочевники Центральной Азии (Барнаул, 2008 г.); Этнография Алтая и сопредельных территорий (Барнаул, 2008 г.) и представлены в сборниках материалов названных конференций. Автор также является составителем раздела о методике описания сбруи и упряжи в методическом справочнике, выпущенным в Российском Этнографическом музее и в течение ряда лет выступает с лекциями по исследуемой теме во время стажировок, проводимых на базе РЭМ.
Структура работы. Работа состоит из Введения, четырех глав, Заключения, а также Приложений, включающих в себя: альбом иллюстраций, глоссарий, сводную таблицу терминов и каталог археологических памятников.
Приложение I представляет собой альбом иллюстраций.
Необходимость специального глоссария по конскому снаряжению (Приложение II) определяется с одной стороны сложностью и вариативностью самого комплекса, а с другой стороны наблюдаемой в научной (в первую очередь, этнографической1) литературе неразработанностью терминологии для подробного и точного описания каждого элемента.
В Приложении III сведены в единую таблицу термины, обозначающие элементы конского снаряжения в языках рассматриваемых народов: алтайцев, тувинцев, хакасов, якутов, бурят, киргизов, казахов и башкир.
Археологическая терминология, описывающая конское снаряжение, в силу специфики науки разработана значительно лучше, но далеко не всегда применима к этнографическим материалам, т.к. последние представлены гораздо полнее.
Каталог археологических памятников (Приложение IV) не претендует на охват всего материала и представляет собой справочный блок. Предлагаемый вариант систематизации этих источников целесообразен по нескольким причинам:
возможность четко разделить объективную информацию (местонахождение памятника, информацию об исследовании, контекст находок и пр.), интерпретацию автора раскопок (при описаниях находок в Приложении IV она дана без специальных оговорок, с одной общей ссылкой на публикацию) и интерпретацию диссертанта (она приводится только в основном тексте и отсутствует в Приложении IV);
стремление не перегружать основную часть работы чисто источниковедческой информацией и, таким образом, сделать ее более удобной для восприятия;
читателю дается возможность проследить весь ход рассуждений и проверить выводы автора без специального обращения к обширной литературе, созданной трудами многих предыдущих поколений исследователей, и без посещения музейных фондов;
удобство пополнения источниковедческой базы при продолжении заявленной темы в будущем.
^
История изучения вопроса
Конское снаряжение, как одна из категорий массовых археологических находок, уже несколько десятилетий остается в центре внимания археологической науки. В литературе подробно разработана эволюция форм удил и псалий [Гаврилова, 1965, с. 80-84; Савинов, 1977, с. 38-41; Овчинникова, 1990, с. 90-99; Длужневская, 1994, с. 23-25; Эйлиг-Хем, 1998, с. 32-36; Кубарев, 2005, с. 119-125 и др.]. Кроме того, учитывая практически полную идентичность трензельной уздечки в поздних археологических и этнографических материалах современным экземплярам, этот вопрос в настоящей работе подробно не рассматривается.
Гораздо более скромную, по сравнению с уздечкой, историю имеет эволюция седла. Проблема происхождения седла со стременами активно дискутировалась в научной литературе в 60-е - 80-е годы XX в., однако общепринятое решение так и не было найдено. Обсуждение этого вопроса возобновилось в настоящее время. Несмотря на появление новых археологических материалов, аргументы участников спора не всегда убедительны.
В конце 1950 — начале 1960-х годов во время раскопок могильника Кокэль в западной Туве, была обнаружена серия деревянных ленчиков, что позволило реконструировать тип седел кочевников древнетюркского времени [Вайнштейн, 1966а, рис. 40-41]. Возможно, именно эти открытия заставили автора раскопок СИ. Вайнштейна вплотную заняться изучением истории развития седла с жесткой деревянной основой и стременами. Результаты исследований подробно изложены в ряде его работ. Соавторство СИ. Вайнштейна с китаеведом М.В. Крюковым позволило использовать и ввести в научный оборот материалы из Восточной Азии [Вайнштейн, 1966, Вайнштейн, Крюков, 1984; Вайнштейн, 1991 и др.]. Рассмотрев изобразительные и археологические источники скифского и гуннского времени, многочисленные китайские изображения, погребальные статуэтки всадников и другие находки, а также материалы древнетюркских курганов СИ. Вайнштейн пришел к выводу о появлении жесткого седла с деревянным остовом и стременами именно в среде древних тюрок в V-VI вв. [Вайнштейн, 1966, с. 65-74]. Позднее, с появлением новых данных, эта концепция претерпела некоторые изменения.
На сегодняшний день большинство исследователей (СИ. Вайнштейн, А.К. Амброз, Ю.С. Худяков, В.П. Никоноров, В.А. Могильников, Д.Г. Савинов, А.А. Тишкин, Т.Г. Горбунова, СА. Комиссаров) склоняется к тому, что к началу IV вв. в Северном Китае, Корее, Японии, а также европейским гуннам было известно жесткое седло, изобретение которого относится к более раннему времени. Существовала и другая точка зрения (СВ. Киселев, И.Л. Кызласов) о гораздо более ранней, вплоть до скифского времени, дате появления седла со стременами.
Уникальные находки в Пазырыкском могильнике, в курганах на высокогорном плато Укок на Алтае и многочисленные изображения оседланных лошадей и всадников на художественных изделиях позволяют судить о конструкции так называемых «мягких седел», получивших широкое распространение в скифское время на огромной территории от Китая до Передней Азии. Они представляли собой конструкцию с сидением из двух кожаных подушек, набитых волосом дикого оленя или травой рода осоковых. Подушки имели утолщения спереди и сзади для более устойчивого положения всадника, сшивались между собой кожаными полотнищами (в раннем варианте) или соединялись небольшими слабо изогнутыми деревянными или костяными планками (в позднем варианте). Планки интерпретируются как распорки между подушками для седла или как прототип лук, соединяющих полки. Продольный седельный желоб (расстояние между подушками, прикрытое кожаным полотнищем) предотвращал контакт всадника с позвоночником лошади. Часть исследователей торцы подушек называет луками мягкого седла [Руденко, 1953, с. 165; Амброз, 1973, с. 94 и др.], что вряд ли правомерно, т.к. луки имеют совершенно определенную функцию соединения полок. Гораздо более корректно называть утолщения передней части подушек упорами, как предлагает Е.В. Степанова [Степанова, 2003, с. 152]. Торцы подушек с упорами украшались деревянными пластинами с вырезанным рисунком или металлической фольгой (золото, серебро) с тисненым орнаментом. Седло укладывалось на спину лошади поверх потника, закреплялось подпругой, нагрудным и подфейным ремнями.
Памятники пазырыкской культуры датируются V-III вв. до н.э. Инвентарь «царских» курганов свидетельствует о широких этнокультурных контактах носителей пазырыкской культуры, в частности с Передней Азией. Как показывают материалы раннего средневековья, удачные технические изобретения, особенно повышающие боеспособность армии, распространяются в кочевом мире очень быстро. Наличие в погребальных памятниках с сохранившейся органикой лишь седел мягкого типа доказывает, что жесткие седла в скифское время еще не были изобретены. Отнесение отдельных находок металлических обкладок, набивавшихся на деревянную основу, к фрагментам жесткого седла [Мелюкова, 1989, с. 97; Мозо-левский, 1982, рис. 38; Кызласов И., 1973, с. 27] остается гипотезой.
Первые убедительные находки жестких седел обнаружены на территории стран Дальнего Востока и датируются началом IV в. н.э. Материалы, относящиеся к огромному периоду с III в. до н.э. по IV в. н.э., весьма фрагментарны и вызывают множество споров и различных интерпретаций.
На серебряном сосуде из сарматского погребения в Косике Астраханской области выгравирована сцена сражения: облаченный в доспехи воин-катафрактарий ударом пики выбивает из седла легковооруженного лучника. Здесь же, в другой сцене изображена раненая в холку оседланная лошадь [Трейстер, 1994, рис. 7,9,11]. Благодаря тому, что обе лошади показаны без всадников, отчетливо видны их седла в виде подушек с утолщениями спереди и сзади. М.Ю. Трейстер, датируя сосуд I в. н.э., в качестве аналогий приводит, в частности, па-зырыкские седла Алтая [Трейстер, 1994, с. 191]. В исследованных сарматских комплексах также не встречено остатков деревянных седел.
Обращает на себя внимание и воин-катафрактарий, изображенный на том же сосуде. Часть исследователей утверждают, что существует прямая связь между распространением тяжеловооруженной конницы и появлением жесткого седла и стремян. Без этих приспособлений всадник в доспехах не имел возможности одновременно наносить удары тяжелой двуручной пикой и держаться в седле [Кызласов И., 1973, с. 30-31; Никоноров, 2003, с. 264]. Верхняя часть тела всадника на сосуде из Косики закрыта доспехами, и пику он держит двумя руками. При этом отчетливо видно отсутствие стремян. О конструкции седла судить сложнее, оно закрыто фигурой всадника, однако приспособления, которые можно было бы трактовать как луки жесткого седла, также не прорисованы. Если жесткое седло со стременами и было, как считал А.К. Амброз, создано в первую очередь для тяжеловооруженного всадника [Амброз, 1973, с. 96], то эта связь не имела непосредственный характер. Вероятно, на первых порах обходились без них.
В IV-III вв. до н.э. в китайских письменных источниках в виде отдельных упоминаний о военных столкновениях северокитайских царств с кочевниками появляются первые сведения о народе хунну. Они доминировали на исторической арене до конца I - начала II вв. н.э., когда орда хунну распалась на северную и южную части, враждовавшие между собой и, в конце концов, разбитые набирающим силу кочевым объединением сяньби. Пик могущества хунну пришелся на Ш-П вв. до н.э.
Этапы формирования снаряжения верхового коня в I тыс. н.э
Основным источником по ранней истории тюрок являются сохранившиеся в китайских династийных хрониках генеалогические легенды, на основании изучения которых выделяют ганьсуйско-гаочанский период (265 — 460 гг.) - время формирования предков тюрков Ашина (тюрок-тугю) из постхуннуских и местных ираноязычных племен на территории Восточного Туркестана; и алтайский период (460 — 552 гг.) - время переселения на Монгольский Алтай и пребывание под властью жужаней. Обоим периодам соответствуют предания, являющиеся частями одного цикла. Первая легенда об Ашина — «человеке с великими способностями» сохраняет мифологическую основу и заканчивается переселением на Алтай. Вторая - о сыне волчицы Ичжинишиду - конкретна, насыщена именами и завершается созданием Первого Тюркского каганата [Савинов, 2005, с. 196].
Во второй легенде упоминается Цигу — самое северное владение, основанное тюрками Ашина после переселения их на Алтай. Оно располагалось между реками Афу и Гянь. Большинство исследователей соотносит их с Абаканом и Енисеем. Сопоставление сведений письменных источников с археологическими памятниками Минусинской котловины позволило синхронизировать владение Цигу с поздним этапом таштыкской культуры на Среднем Енисее [Савинов, 2005, с. 252-253].
Археологические памятники тюрок-тугю ганьсуйско-гаочанского периода их истории не выделены, однако южносибирские материалы, как более раннего, так и более позднего времени позволяют сделать определенные выводы об истоках тюркской культуры и проследить изменения в конском снаряжении.
Наиболее ранние на территории Южной Сибири находки остатков жестких седел происходят с территории Горного Алтая и Минусинской котловины. Это фрагменты кантов из могильника Кара-Кобы I, оградка 74-Б и комплекс оградок 86 (вторая половина V - первая половина VI вв.) [Могильников, 1994, с. 96-111]6 и берестяная обкладка седла из Уйбатского чаа-таса, относимая к таштыкскому времени (рис. 1, 4). Названные материалы не позволяют реконструировать внешний вид седел, лишь наметить различные тенденции, четче выделяемые на более поздних материалах.
Накладка из Уйбатского чаа-таса в Минусинской котловине представляет форму луки седла подпрямоугольных очертаний. Внешний вид полок, размеры и пропорции этого типа седла неизвестны. Однако форма луки имеет аналогии в материалах IV-V вв. из Восточной Азии, где на севере Кореи и востоке Маньчжурии в I-VII вв. существовало государство Ко-гурё. Здесь впервые зафиксировано массивное седло с двумя высокими подпрямоугольной формы луками, закрепленными вертикально. Оно получило в литературе наименование ко-гурёсского [Крюков и др., 1984, с. 163]. Другой особенностью этого седла было жесткое и неподвижное скрепление составляющих его частей7. Скорее всего, верхние края полок когу-рёсского седла сходились вплотную, не образуя зазора между собой. К сожалению, изобразительные материалы не позволяют судить об этом конструктивном элементе - он закрыт седельным набором, однако именно так выглядит ленчик седла из Аньяна [Вайнштейн, 1991, рис. 97, 2].
Совершенно иной тип седла представляют алтайские находки. Здесь были распространены небольшие седла с низкими полукруглыми луками. Длина полок по положению кантов в Кара-Кобы I предполагается около 40 см — такие размеры имеют и более поздние полки с территории Горного Алтая. Д.Г. Савинов возводит этот тип седел к мягким седлам пазырыкского типа, к нему относятся роговые накладки из Шибинского и Каракольского курганов, а также остатки лук из Ноин-Улы и Кенкольского могильника [Савинов, 2005, 189-191]. Низкие округлые луки, скрепляющие, возможно, «мягкие» полки, встречаются на Алтае и в более позднее время, однако в самом конце I тыс. они исчезают окончательно.
В настоящее время известна серия ранних металлических стремян с территории Горного Алтая, Тувы и Минусинской котловины, датируемая V-VI вв. (рис. 4) [Нестеров, 1988, с. 178; Савинов, 1996, с. 18; Шульга, Горбунов, 1998, с. 99; Худяков, 2005, с. 121]. Эти экземпляры происходят от наиболее ранних стремян, известных в странах Восточной Азии с IV-V вв., имеющих высокую, прикрепленную непосредственно к дужке корпуса, пластину, в которой сделано ушко для стремянного ремня. Позже пластина укорачивается и отделяется от дужки «шейкой»
Другой тип стремян, широко распространенных в древнетюркское время, представлен образцами с петельчатым (восьмеркообразным) ушком. Его предшественником, как считают исследователи, могла быть ременная или волосяная петля с распоркой в основании. Наиболее ранние находки таких стремян сделаны на территории Хакасии (Арбанский чаа-тас — V-VI вв., случайные находки), что позволяет связывать «изобретение» этого типа стремян с Южной Сибирью [Нестеров, 1988, с. 177-179; Савинов, 1996, с. 18].
По мнению Д.Г. Савинова, имеются все основания предполагать, что стремена с пластинчатым ушком, седла с широкими луками подпрямоугольной формы, а также определенный тип подпружных пряжек появились на территории Южной Сибири в пределах одного хронологического периода (V-VI вв.) и из одного центра. Носителями этих новаций были тюрки, воспринявшие их в ранний период своей истории и принесшие их на территорию Южной Сибири, население которой они подчинили себе благодаря наличию у них самой совершенной для этого времени системы снаряжения коня и, следовательно, хорошо оснащенной конницы [Савинов, 2005, с. 203]. Характерно, что фрагмент, который можно соотнести с когурёсским седлом был найден на Среднем Енисее, где, как упоминалось выше, письменные источники фиксируют раннетюркское владение Цигу.
Однако население Южной Сибири не только восприняло готовые формы, но и предложило свои варианты развития новых идей на основе местных приспособлений. Такими вариантами стали стремена с петельчатым ушком, появившиеся в Минусинской котловине, и седла с низкими, полукруглыми луками, сформировавшиеся на Алтае и ставшие результатом модернизации хорошо известного мягкого седла.
Древнетюркское время В V в. в степях Центральной Азии от Хингана до Алтая безраздельно царствовали жужане (жуань-жуане). Переломной датой стал 552 год, когда тюрки-тугю во главе с каганом Бумынем объединили местные алтайские племена, называемые теле, и выступили против жужан. Жужанский каганат был разгромлен, на его месте возник Первый Тюркский каганат. Правящую элиту каганата составлял род Ашина, столица располагалась на р. Орхон в Северной Монголии, где в урочище Кошо-Цайдам открыт некрополь тюркских каганов и памятники рунической письменности.
Очень быстро тюрки завоевали все близлежащие территории, дошли до Волги и Кавказа, установили дипломатические отношения с Византией и Ираном. Столь огромную территорию невозможно долго удерживать в рамках одной государственной системы и в конце VI в. каганат распался на Западный (с центром в Семиречье) и Восточный (с центром в Северной Монголии). Последний пал в 630 г., оказавшись в зависимости от Китая (династии Тан). Вскоре под ударами китайских войск пал и Западный каганат.
В результате ряда восстаний тюрок против Танского Китая в 80-х гг. VII в. возник Второй Тюркский каганат во главе с тем же правящим родом Ашина. Центр нового государственного объединения тюрок сначала находился южнее пустыни Гоби, а позже переместился в район р. Орхон. Помимо местных племен Монголии и Южной Сибири основными противниками каганата были уйгуры и енисейские кыргызы. В 742 г. объединенные силы уйгур, карлуков и басмылов выступили против тюрок Второго каганата и разбили их.
Обширная география завоевательных походов способствовала быстрому и широкому распространению предметного комплекса, характерного для алтайских тюрок, в первую очередь, стремян и деревянного седла с низкими округлыми луками, получившего в литературе наименование древнетюркского [Крюков и др., 1984, с. 164].
Этапы формирования снаряжения верхового коня во II тыс. н.э
Рубеж тысячелетий отмечен значительными перемещениями кочевников в общем направлении с востока на запад, хотя нельзя исключать и незначительные движения с запада на восток. Во многом это связано с нарастающей активностью монголоязычных племен в северо-западной Маньчжурии. В старой и новой истории династии Тан монголы упоминаются среди племен шивэй, которых китайские авторы считали северными киданями [Кычанов, 1997, с. 174-175]. Преодолев «высокие горы», отождествляемые большинством исследователей с Восточным Хинганом, предки монголов двинулись на запад в верховья рек Керулена и Онона. Это переселение имело несколько важных последствий: вступив в контакт с тюркоя-зычным населением, монголы практически полностью перешли к кочевому скотоводческому хозяйству, что подтверждается, в частности, лингвистическими данными. По археологическим данным, в частности, на материалах курумчинскои культуры, можно проследить, как оседлые традиции, получившие развитие еще в хуннускую эпоху, трансформируются и заменяются элементами кочевого уклада жизни. К XI-XII вв. относится и начало процесса постепенной ассимиляции тюркоязычных племен.
Еще во второй половине IX-X вв. наметилось преимущественно западное направление внешней политики кимако-кыпчакского объединения. С начала XI в. этноним кимак уже не упоминается письменными источниками. Знаменитый персидский поэт и путешественник Ыасири Хосров, состоявший в 1045 г. на государственной службе у сельджукского султана Чагры-бека, называл земли от Алтая до Итиля «степью кыпчаков» [Кляшторный, 2005, с. 136]. Кимако-кыпчакский племенной союз распался, этим объясняется резкое уменьшение числа кимакских памятников в Восточном Казахстане, Верхнем Прииртышье и степных районах Алтая. Доминирование на исторической арене перешло к кыпчакам. Находки изделий, выполненных в ажурном стиле, характерном для сросткинской культуры, на территории Приуралья и Нижнего Поволжья также свидетельствуют о миграции части носителей этой культурной традиции в западном направлении.
С другой стороны в Юго-Восточной Сибири распространяется саянтуйская археологическая культура, несущая более ярко выраженный, по сравнению с курумчинской культурой, подвижный образ жизни. Исследования бурятских археологов позволяют связывать ее с частью племен кимако-кыпчакского объединения [Дашибалов, 2005, с. 100, 130].
Многочисленные яркие памятники, характеризующие культуру рассматриваемого времени, обнаружены в бассейне верхнего и среднего Енисея и соотносятся с культурой енисейских кыргызов (аскизской археологической культурой).
К началу II тыс. на Алтае относятся находки в могильнике Кальджин-8, кург.З и др. Наиболее представительной является серия находок металлических кантов лук с территории Хакасии и Тувы. Хакасия: Ортызы-Оба, кург.7 (рис. 29, 11-14); Терен-Хол, кург. 1,2,3,5,6,9 (рис. 29, 1-10); Све-Таг, кург.1,2,3,5; Оглахты II, кург.З,8,13, Оглахты III, 4,8,10; Кизек-Тигей, кург. 1,2,4,5; Означенное VI, кург.5; а также случайные находки у с. Белый Яр Алтайского р-на; Тува: Ортаа-Хем II (рис. 30), Темир-Суг I, кург.1; Малиновка, кург.1; Уюк-Тарлык, кург.51; Шанчиг, кург.23; Урбюн [Худяков, 1982, с. 82-94, 151-158; Кызласов Л., 1960, рис. 11-13; Кызласов Л., 1975, с. 198-203; Кызласов И., 1983, с. 71-74; Савинов, 1973, с. 218-220; Савинов, 1977, рис. 4,5; Сунчугашев, 1977, с. 131-138, Длужневская,Савинов, 2007, фотография на вклейке]. Скорее всего, это связано с усилившейся политической активностью енисейских кыргызов. Из-за бытовавшего в культуре кыргызов обряда трупосожжения, в могилах полностью отсутствуют остатки деревянных седел, однако по форме металлических кантов восстанавливается форма лук. Возможно, в результате военных походов благосостояние воинов возросло, тогда, как в предшествующее время они не могли себе позволить украшать седла металлом. И этим объясняется отсутствие седельной гарнитуры в поздне-тюркское время.
Тщательная фиксация положения седельных кантов позволяет реконструировать форму лук. Наблюдается устойчивая тенденция в сторону увеличения массивности широких округлых лук древнетюркского времени. В то же время, с рубежа тысячелетий распространяется новый тип седла с высокими, более узкими, подтреугольными луками (Темир-Суг I, кург.1; Малиновка, кург.1 и др. - рис. 31). Появление этого типа седла в Сибири, вероятно, следует связывать с военными походами кыргызов вглубь Центральной Азии в IX-X вв.
Если о форме лук можно судить по изгибу и длине металлических кантов, то форма полок восстанавливается лишь гипотетично, на основании более ранних находок древне-тюркского периода, сравниваемых с материалами монгольского времени. К середине XII в., относятся первые находки железных оковок выступающих частей полок (лап), в памятниках, относимых к аскизской культуре (Черновая, кург.12). Причем оковки передних и задних лап различаются. Форма оковок задних лап свидетельствует о наличии выреза на полках седла, что иллюстрирует тенденцию уменьшения лопасти полок, наблюдавшуюся на материалах VII1-X вв. На седлах монгольского времени вырез в задней части полок интерпретируется, как рудимент лопасти древнетюркского времени. Именно эта корректива должна быть внесена в реконструкции Ю.С. Худякова (седла из могильников Ортызы-Оба, Терен-Хол; рис. 29, 4,8,10,14), а также в реконструкцию А.Н. Кирпичникова и А.К. Филиппова (Зеленки, кург.ЗОЗ; рис. 39, 8), где полки показаны менее массивными, чем у более поздних седел и прямыми, тогда как находки в погребениях позволяют достоверно реконструировать только луки этих седел.
Находки серебряных обкладок передней и задней лук в могильнике Ортаа-Хем II (рис. 30) свидетельствуют о существовании типа седла с практически одинаковыми высокими луками, известного в древнетюркское время по изображению на кудыргинском валуне, а в более позднее время по находкам в могильнике Часовенная гора.
В начале II тыс. наблюдается наибольшее разнообразие типов удил с псалиями. Продолжают использоваться двукольчатые удила со стержневыми S-видными псалиями (рис. 32, 1-3). Как и в позднетюркское время, в памятниках, соотносимых с енисейскими кыргызами, встречаются удила с кольцами, расположенными в перпендикулярных плоскостях, и окончаниями псалий в виде «сапожка» (рис. 32, 1,2); в памятниках кимкаков и сросткинской культуры — кольца, расположенные в одной плоскости, и окончания псалий в виде «рыбьего хвоста» (рис. 32, 3). Кроме того, более широкое распространение получают удила с трензелями (кольчатыми псалиями), ранее встречавшиеся преимущественно в степных районах Алтая (рис. 32, 4,5).
Наряду с этим появляется совершенно новый тип удил с псалиями, являющийся характерной особенностью аскизской культуры — т.н. упоровые удила и пластинчатые псалий -стержневые (рис. 33, 1,3) и кольчатые. Конструкция упоровых удил отличается тем, что конец грызла расковывается в виде плоской площадки с отверстием. На площадку надевается псалий, а в отверстие вставляется кольцо для крепления оголовья. Таким образом, псалий оказывается закреплен между упором площадки и кольцом. Быстро видоизменяются и стержневые псалии со скобой, превращаясь в прямые или слегка изогнутые пластины с 2 прямоугольными отверстиями, одним из которых они надевались на конец удил, в другое продевался ремень [Савинов, 1977, с. 40].
Седельные комплексы народов Южной Сибири и Центральной Азии в конце XIX - XX вв
С конца XIX в., во многом благодаря усилиям политических ссыльных, в столичных центрах активизируется интерес к традиционной культуре аборигенных народов, расширяются этнографические исследования на территории Сибири и пополняются музейные коллекции. Наиболее широко представлены предметы, составляющие седельный набор, особенно свадебный. По вполне понятным причинам, этнографический комплекс конского снаряжения представлен значительно полнее, чем археологический, что делает возможным более детальный и углубленный его анализ
На рубеже XIX-XX вв. в среде кочевников верховой конь оставался основным средством передвижения, и комплекс снаряжения коня являлся достаточно устойчивым компонентом традиционной культуры. Он, например, был обязательной составной частью приданого невесты. Именно свадебный конский убор представляет особое значение для изучения конского снаряжения, т.к. предметы, связанные с праздничной и обрядовой сторонами жизни, обладают определенной консервативностью, что во многом расширяет возможности изучения истории развития этого комплекса предметов и разработки его типологии.
В настоящее время, несмотря на развитие современных видов транспорта и строительство сети автомобильных дорог, в ряде районов Тувы и Горного Алтая сохраняется значительная роль верхового коня. Практически вышли из употребления так называемые «старые» полностью деревянные седла, они повсеместно заменены на стандартные фабричного изготовления с луками в виде металлических дуг. Однако отдельные представители старшего поколения продолжают использовать традиционные деревянные седла, заявляя, что новые для них «неудобны».
Как показывают археологические материалы, формирование основных элементов комплекса конского снаряжения скотоводов Сибири и Центральной Азии происходило в едином русле. Многие из них представляют с функциональной точки зрения оптимальную конструкцию и принципиально не изменились с эпохи средневековья. Поэтому в первую очередь целесообразно рассмотреть элементы, общие для всех изучаемых комплексов.
У всех рассматриваемых народов бытовали уздечки с железными удилами, примерно одинаковой формы: круглые или квадратные в сечении, чаще изогнутые или (реже) прямые грызла, подвижно скрепленные между собой, прикреплялись к ремню оголовья плоскими железными трензелями. Идентичность формы удил обусловлена функциональностью этой части сбруи. Как правило, они ничем не украшены.
Узда состоит из трех основных ремней: оголовья, подганашного и нахрапного. Длина первых двух ремней регулируется пряжкой с язычком или петлей, в которую продевается тонкий ремешок и завязывается узлом. Другие уздечные ремни — налобный, подгубный, лыска — встречаются реже, преимущественно на парадных экземплярах. Налобный и подгубный ремни имелись на средневековых уздечках, появление лыски, вероятнее всего, связано с русским культурным влиянием.
Для управления лошадью во время езды использовали повод, прикрепляемый к обоим трензелям. К левому трензелю привязывался дополнительный повод — чумбур, длинный (до 3-3,5 м) ремень, за который спешившийся всадник держит лошадь, привязывает ее к коновязи, а также при необходимости спутывает ноги лошади (например, на остановках в пути).
Несмотря на то, что в научной литературе часто используется термин «тип седла», единой типологии верховых и вьючных седел различных народов не существует. Как правило, типы седел выделяются на конкретном, чаще всего узколокальном материале. В данной ситуации целесообразным представляется необходимой некоторая редакция используемых терминов для возможности описания более обобщенной картины.
Обзор этнографических предметов позволяет наметить 4 типа, принципиально различающихся по конструкции ленчика, из них первые два типа являются базовыми, вторые два — производными от них.
Седло с составным ленчиком, состоящим из 4 (две полки и две луки) или, реже, из 3 (две луки и полки, вырезанные из целого куска дерева) частей с округлыми, подпрямоголь-ными или подтреугольными луками. Повсеместно изготавливалось из березы. Как показывает анализ археологического материала, генезис и развитие этого типа седла соотносится с кочевой культурой и связан с районами Дальнего Востока, Центральной Азии и Южной Сибири. Представляется целесообразным условно обозначить его как южно сибирский тип седла.
Седло со слоэ/сносоставным ленчиком, состоящим из более, чем 30 мелких деталей, вырезанных из ивы, с узкой передней лукой, которая заканчивается фигурной головкой, и с округлой задней лукой. Генезис и эволюция этого типа седла не исследованы, предположительно он соотносится с оседлой культурной традицией. Центрами изготовления таких седел во второй половине XIX в. были, в первую очередь, Ташкент и конкурировавший с ним Са марканд. Отсюда они расходились по всему Туркестанскому краю, попадали в Ферганскую и Сыр-Дарьинскую области, в Кашгар, Кульджу [Габбин, 1989, с. 2]. В связи с тем, что основными ремесленниками, занимавшимися изготовлением седел, были сарты, этот тип седла можно назвать сартовскіш. Также в литературе используется термин — седло андижанского типа [Бурковский, 1954, с. 94; Антипина, 1962, с. 150; Абрамзон, 1971, с. 153].
Седло с составным ленчиком, состоящим из 4 частей, у которого узкая передняя лука завершается фигурной головкой или обе луки имеют выступ в излучине. Подобные седла бытовали в Средней Азии и на Кавказе.
Седло с цельным ленчиком, вырезанным из одного куска дерева, как правило, из березы. По внешнему виду оно повторяет седло сартовского типа с передней лукой, завершающейся фигурной головкой. Подобные седла описаны у киргизов и башкир [Антипина, 1962, с. 151; Муллагулов, 1992, с. 77].
В приведенной типологии не учтены так называемые казачьи или артиллерийские седла с луками в виде изогнутых металлических трубок, а также седла средневековых рыцарей Западной Европы, ковбойские, индейские, современные скаковые и спортивные седла, история происхождения и развития которых должна стать темой специальных исследований.
Все рассматриваемые ниже седла относятся к одному южносибирскому типу, в рамках которого совершенно отчетливо выделяются подтипы, бытующие у различных народов (алтайский, хакасский, тувинский или монгольский, якутский, бурятский), различающиеся размерами и пропорциями седел, а также варианты каждого подтипа, различающиеся формой передней луки.
Седло южносибирского типа состоит из двух изогнутых деревянных полок с прямым нижним краем и специально вырезанными плечиками-уступами, на которые устанавливаются округлые, подпрямоугольные или подтреугольные деревянные луки. У всех народов луки и полки чаще всего вырезаются отдельно, потом скрепляются вместе19. Передняя лука высокая, относительно вертикальная, иногда с небольшим наклоном вперед или назад. Задняя лука обычно более низкая, чем передняя, значительно более пологая, округлая, сильнее отклонена назад. По этнографическим данным, конструкция скреплялась железными заклепками, деревянными гвоздями, клеем из рога марала и прошивалась тонкими кожаными ремешками, продеваемыми в специальные отверстия в полках и луках [Царжа, 2003, с. 105]. Все это придавало конструкции седла определенную прочность и одновременно эластичность. Все рассматриваемые народы для изготовления ленчика использовали березу, как материал, по совокупной характеристике своих признаков более всего подходящий для данной цели.
