Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Женское частное пространство и конструирование тендерных стереотипов в традиционном адыгском обществе
1.1 Архетипическое сознание и мифологические представления в тендерной картине мира адыгов 37
1.2 Заключение брачных отношений у адыгов и роль женщины в свадебной обрядности 49
1.3 Особенности повседневного семейного быта адыгов. Материнство, как базовый механизм тендерного конструирования 71
1.4 Мир интимных переживаний адыгов 89
Глава II. Роль и место адыгской женщины в системе социальных связей как отражение ее тендерного статуса
2.1 Историко-правовой аспект статуса адыгской женщины 127
2.2 Повседневный хозяйственный быт 156
2.3. Отражение тендерных отношений власти в семьей обществе 192
Глава III. Конструирование маскулинности в традиции и современности
3.1 Тендерные стандарты маскулинности в традиционном адыгском обществе 217
3.2 Мужские сообщества как механизм маскулинного конструкта 227
3.3 Мужчина в семье 250
3.4 Адыгские традиции маскулинности в историческом развитии 254
Глава IV. Тендерная парадигма трансформационных процессов в культуре адыгов новейшего времени
4.1 Коренная ломка традиционных тендерных стереотипов в условиях советской эмансипации 274
4.2 Тендерный аспект воспроизводства традиционной культуры в современных условиях 317
Заключение 332
Библиография 341
Список сокращений 370
- Архетипическое сознание и мифологические представления в тендерной картине мира адыгов
- Историко-правовой аспект статуса адыгской женщины
- Тендерные стандарты маскулинности в традиционном адыгском обществе
- Коренная ломка традиционных тендерных стереотипов в условиях советской эмансипации
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Проблемы определения роли и места женщин и мужчин в обществе вызывали острый интерес в любую эпоху и в самых разных культурах.
Но последние полтора-два десятилетия стали временем повышенного интереса гуманитарных наук к тендерным исследованиям с применением междисциплинарного подхода и многообразием аналитических методов. Тендерные исследования, к какой бы области знания они ни относились, становятся точкой пересечения антропологии, этнологии, психологии, истории, права, социологии, философии, экономики. Научное осмысление этой основополагающей темы актуализировалось сравнительно недавно - в середине второй половины XX века. Американские и западноевропейские ученые обратились к «женской истории» на волне популяризации феминистских идей и борьбы за равноправие полов. Ими и были разработаны основные методологические концепции изучения женского вклада в историю и культуру, позволяющие более углубленно и целостно воспринять социокультурную сторону жизни человеческого общества.
Наука на протяжении веков оперировала понятием «пол», подразумевая биологический смысл, и не утруждалось делением общества по статусно-ролевым критериям, тем более что и здесь граница совпадает с половым (биологическим) разграничением.
Реалии XX века - научно-технический, политический, информационный прорывы - повлекшие качественные социальные изменения в планетарном масштабе, привели научную мысль к необходимости анализа общественной жизни с новых позиций. Так, в научном обороте появился термин «тендер»1, смысл которого вышел уже далеко за рамки слова «пол». Введенное в научный оборот Р. Столпером еще в 1963 году2, в это понятие сейчас вкладывается широкое значение «системы межличностного взаимодействия, посредством которого создается, подтверждается и воспроизводится представление о мужском и женском как категориях социального порядка»3. Автор социально-философского анализа равенства и различий мужчин и женщин в теории феми-
1 Тендер-от англ. gender - грамматический род имени существитель
ного. В гуманитарных науках термин абстрагируется от своего лингвистиче
ского смысла и употребляется в социальном значении понятия пол в противо
положность его биологического обозначения «sex».
2 Пушкарева Н. Л. Тендерный подход в исторических исследованиях //
Вопросы истории. 1998. № 6.
3 Уэст К., Циммерман Д. Создание тендера // Труды СПб ФИС РАН.
Тендерные тетради. СПб., 1997. Вып. 1. С. 97, 98.
низма Ольга Воронина рассматривает «тендер» как понятие, «которое относится к социальным (а не биологическим) различиям между женщинами и мужчинами; эти воспитанные в людях различия изменяются во времени, а также различаются как между культурами, так и внутри самой культуры1. Специалист по истории повседневности Л. П. Репина определяет значение термина тендер, как имеющего «принципиальный характер для консти-туирования предмета тендерной истории» и «фундаментальной структурирующей категории социально-исторического анализа»2.
Наиболее полное определение гендера как системы отношений и взаимодействий, образующих фундаментальную составляющую социальных связей, устойчивая и одновременно изменчивая и являющаяся основой стратификации общества по признаку пола и иерархизации его представителей предложена Н. Л. Пуш-каревой. Она утверждает важность именно такого понимания термина, которое включает в свое семантическое поле систему отношений, укоренившихся в культуре; позволяет создавать, подтверждать и воспроизводить представление о «мужском» и «женском» как о категориях социального порядка и учитывать наличие «властной компоненты» в этих взаимосвязях, наделять властью одних (как правило, мужчин) и субординировать других (женщин или так называемые сексуальные меньшинства и т. д.)3.
Концептуально важным является то, что современные российские исследователи тендерных отношений видят основное различие понятий «пол» и «тендер» в исключении биологического детерминизма, который приписывает все социокультурные различия, связанные с полом, универсальным природным факторам. Для различения пола и гендера существуют две ставшие хрестоматийными характеристики, принадлежащие двум классикам -психоаналитику Зигмунду Фрейду и философу Симоне де Бовуар. Если первый утверждал, что «анатомия - это судьба», то вторая существенно изменила вектор мысли, заявив, что «женщиной не рождаются, ею становятся». Между этими полярными точками зрения и лежит область исследования, позволяющая проследить движение от объективной данности - пола к новой социальной конструкции - тендеру.
1 Воронина О. В. Феминизм и тендерное равенство. М., 2004. С. 302.
2 Репина Л. П. Женщины и мужчины в истории: Новая картина евро
пейского прошлого: Очерки. Хрестоматия. М., 2002. С. 20.
3 Пушкарева Н. Л. Зачем он нужен, этот тендер? // Социальная история.
1998/1999. М., 1999. С. 155-177. Она же. История женщин и тендерный
подход к анализу прошлого в контексте проблем социальной истории // Со
циальная история. М., 1998.
В общем интерес к социальной природе «половых» различий является достаточно новым явлением для российской науки1, и исследования по тендерной теории не теряют актуальности. В частности, это касается тендерной истории и этнографии адыгских народов. Здесь имеется объективная необходимость соединить исследования мужских и женских проблем, рассматривать их взаимосвязи и взаимообусловленности. Не существует универсальных повседневных практик; история неповторима и уникальна, поэтому необходимо изучение истории повседневности, соединяя ее, с одной стороны, с микроисторией а с другой - с региона-листикой. Культура народов Северного Кавказа и адыгов, в частности, своеобразная и неповторимая, нуждается в серьезном научном осмыслении, анализе, сохранении и развитии на новом этапе цивилизационного процесса. В современном, быстро меняющемся мире своевременное выявление основных характерных черт традиционной культуры предопределяет возможность столь же своевременного принятия мер по их сохранению. Практика бытования довольно устойчива и поддается верификации - изучению, которое опирается на большое количество этнографических источников. В рассматриваемой нами этнической среде традиционная практика закрепилась и дожила до XX века, так как адыги сравнительно недавно вышли из рамок традиционной культуры, и формы повседневного бытия долго оставались в неизменном виде.
Поэтому объектом изучения данной диссертационной работы стали традиционная культура адыгов и происходящие в ней трансформационные процессы, а предметом исследования - тендерные роли (статусы) мужчин и женщин в контексте частной сферы жизни социума; их формирование и изменение, складывание тендерной идеологии и идентификации, а также отношения и связи, структурировавшие повседневность.
Цель и задачи исследования. В соответствии с этим, цель нашего исследования состоит в том, чтобы, опираясь на известные источники и эмпирический материал, реконструировать картину культурного мира доиндустриального адыгского общества через исследование тендерных статусов. Для достижения поставленной цели определяется круг задач:
- изучение мифологических и религиозных представлений в качестве базовых составляющих архаического пласта тендерной картины мира и своеобразных механизмов социальной и куль-
1 Богданов К. А., Панченко A. A. Gender как тендер // Мифология и повседневность: Тендерный подход в антропологических дисциплинах. СПб., 2001. С. 6.
турной памяти, основных архетипов, формирующих доминирующие символы картины мира и ее устойчивость;
анализ приватной сферы доиндустриального общества, который возможен, в первую очередь, через рассмотрение институтов семьи и брака, связанной с ними сферы сакрального; обрядов и ритуалов, внутрисемейных отношений и статусов; определение этнических стереотипов формирования феминности;
раскрытие мира чувств и интимных переживаний адыгов, составляющих область сексуальных представлений народа;
описание традиционной повседневности адыгской женщины через изучение обычного круга занятий в домашнем хозяйстве, в общественном производстве, через исследование элементов материальной культуры; определение вклада женщины в экономику через анализ сложившихся практик разделения труда;
определение историко-правового статуса адыгской женщины через анализ тендерной специфики ее прав по отношению к имуществу, ответственности перед законом за преступления, положение в брачно-семейном законодательстве;
исследование механизмов власти и подчинения в тендерном контексте;
комплексное изучение культурных и социальных конструктов, формирующих мужской мир, мужской характер, мужской коллектив;
выявление трансформаций традиционного сознания адыгов, новых тендерных стереотипов поведения, связанных с социально-политическими переменами и идеологическими установками советского времени;
определение круга понятий, составляющих «женский вопрос» в начальный период социалистической модернизации, создание образа «советской женственности»1 в процессе борьбы за равноправие полов;
изучение влияния глобализационных процессов на образы и роли мужчин и женщин в современном адыгском обществе.
Сама специфика исследования проблемы не допускает обозначения фиксированных хронологических рамок. В процессе исследования мы опираемся на весь массив материалов по традиционной культуре адыгов, охватывающих период со Средневековья до XIX века. Последние разделы работы полностью основаны на материалах прошлого - начале нынешнего столетия. Таким образом, хронологические границы исследования довольно условны и отражают не столько конкретное историческое время, сколь-
1 Рубчик М. Преобразование женственности в современной Украине // Тендерные истории Восточной Европы. Минск, 2002. С. 405.
ко подчинены главной исследовательской задаче - проследить тендерные трансформации в традиционной культуре через этнографическое сопоставление ее с современным состоянием.
Географические рамки исследования соответствуют ареалу бытования традиционной адыгской культуры. Этот ареал с древнейших времен занимает территорию Северо-Западного и Центрального Кавказа: от Северного Причерноморья и Таманского полуострова до современной территории Кабардино-Балкарии, включая бассейн Кубани и район Пятигорья. Письменные источники XV-XVII веков большей частью посвящены описанию западных и приморских адыгов. Однако основная часть собраййого автором полевого эмпирического материала относится к территории проживания кабардинцев. По мере необходимости подтверждения или сопоставления тех или иных данных привлекались этнографические сведения по западно-адыгским группам. Так как адыгское семантическое поле составляет единое целое, кабардинский этнографический материал вполне репрезентативен для всех адыгов и корреспондируется для других адыгских субэтносов: абадзехов, натухаевцев, шапсугов, бжедугов, бесленеевцев и т. д.
Методологические концепции тендерных исследований в исторической науке разработаны ведущими российскими гендероло-гами Н. Л. Пушкаревой1, Е. И. Гаповой2, И. С. Коном3, О. А. Ворониной4 и другими авторами. Тендерная методология предполагает « не только экспертизу социально-исторических явлений с учетом фактора пола, но и изучение опосредованной отношениями полов социальной действительности, ее изменений в пространстве и во времени»5. Как отмечает Н. Л. Пушкарева, этот подход к историческим наукам позволяет проследить, как складывались тендерные стереотипы, какие средства (ресурсы) способствовали сознательному и бессознательному определению индивидом своего места в социуме и преимуществ полоролевых статусов друг перед другом.
1 Пушкарева Н. Л. Тендерная проблематика в исторических науках //
Введение в тендерные исследования. Харьков; СПб., 2001. Ч. 1. С. 277-311.
Она же. Феминологичесий проект в новейшей этнологии // Этнографическое
обозрение. 2004. № 3. С. 82-97.
2 Гапова Е. И. Тендерная проблематика в антропологии // Введение в
тендерные исследования. Харьков; СПб., 2001. Ч. 1. С. 370-389.
3 Кон И. С. Мужские исследования: меняющиеся мужчины в изменя
ющемся мире // Введение в тендерные исследования. Харьков; СПб., 2001.
Ч. 1. С. 562-605.
4 Воронина О. А. Феминизм и тендерное равенство. М., 2004.
5 Пушкарева Н. Л. Тендерная проблематика в исторических науках.
С. 277.
Одним из основополагающих ориентиров настоящего диссертационного исследования стало обозначенное Дж. Скотт «дихо-томичное мышление, предполагающее умение взглянуть на одно и то же событие или явление и «глазами мужчины», и «глазами женщины»; найти в этих разных ракурсах видения и сходства»1. Весьма результативным оказалось вычленение в предмете исследования предложенных Дж. Скотт взаимодействующих элементов тендера: а) культурно доступные символы; б) нормативные концепции; в) социальные институты и организации; г) субъективную идентичность2. С этих позиций рассматривались: а) ар-хетипические представления адыгов, репрезентируемые в мифологии, эпосе, языке и т. д.; б) стереотипы поведения мужчин и женщин в традиционном адыгском обществе; в) нормы обычного права, формы брака и семьи; мужские корпоративные объединения (институты аталычества, наездничества и т. п.); г) адыгская идентичность.
Благодаря тому, что предложенная Дж. Скотт схема может применяться для анализа любого социального процесса, т. к. по сути «тендер есть первичное поле, внутри которого или посредством которого артикулируется власть»3, это позволило, применив тендерную методологию, сделать комплексный вывод, включающий не только анализ взаимоотношения полов, а весь комплекс функционирования и саморепрезентирования власти через институты, нормативные концепции, культурные символы - т. е. через тендер (кроме того, «комплекс» тендера хотя бы частично позволяет избежать критики за узость феминистической рефлексии).
Одной из исследовательских задач стало выстраивание синтетической модели, в фундамент которой, по словам Л. П. Репиной, «закладываются характеристики всех возможных измерений социума: системно-структурное, социокультурное, индивидуально-личностное. Предполагаемое развертывание этой модели во временной длительности реконструирует историческую динамику в тендерной перспективе»4.
В настоящей работе широко использованы концептуальные приемы, разработанные приверженцами «новой» или «другой истории» - истории повседневности, классики которой: М. Блок5,
1 Скотт Д. Тендер: полезная категория исторического анализа // Вве
дение в тендерные исследования: Хрестоматия / Под ред. С. Жеребкина.
СПб., 2002. Ч. 2. С. 422-424.
2 Там же.
3 Там же. С. 425.
4 Репина Л. П. От «истории женщин» к социокультурной истории: тен
дерные исследования и новая картина европейского прошлого.
5 Блок М. Апология истории. М., 1986.
Л. Февр1, Ф. Бродель2, Ф. Арьес3, М. Фуко4 и другие - подходили к реконструкции исторической повседневности, рассматривая повседневно-бытовую сторону жизни как равноправную составляющую «большой» истории; основываясь на их исследовательской модели, мы рассматриваем связь образа жизни людей, этнических особенностей быта и их ментальности.
Более чем плодотворным оказался микроисторический подход третьего поколения школы «Анналов», научный интерес которых развивался от «анализа глобальных общественных структур» и политических процессов к проблемам изучения «малых жизненных миров»5. Этот метод позволил на мультидисциплинаром уровне приблизиться к пониманию значения анализа индивидуального, случайного, частного в контексте определенного сочетания культурно-этнографических и исторических (социально-политических, экономических) факторов. С помощью этого метода проведены реконструкция и анализ трудового дня адыгской женщины, значения круга ее домашних обязанностей, мира ее чувственных переживаний и любовных привязанностей.
Критерии «правильного» и «неправильного» поведения женщин и мужчин в домашнем (частном) и публичном пространстве, дозволенного и запретного, правила ношения одежды и приема пищи, речевой практики, а также модернизационные трансформации в социокультурном поле изучены с помощью контекстуального анализа, исследующего не только само событие, но и особенности времени, места, личности; изучающую как вербальную, так и невербальную, телесную практику («тело, действие и власть»); изучение т. н. ego-документов - дневников, автобиографических текстов; изучение особенностей «женского письма»6; сочетание ретроспективного и проспективного подходов к изучению истории, прогнозированию.
В настоящем исследовании широко использовался научный подход, сочетающий теорию, философию и метод,- этнометодо-логия, Простое определение этнометодологии - «изучение знания здравого смысла». Это коррелируется с введенным в научный
1 Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
2 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм.
XV-XVIII вв. В 3 т. М., 1986.
3 Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. Екатеринбург,
1999.
4 Фуко М. Воля к истине: по ту сторону власти и сексуальности. М.,
1996.
5 Пушкарева Н. Л. Предмет и методы изучения «истории повседневно
сти»// Этнографическое обозрение. 2004. № 5. С. 7.
6 Иригагэ Л. Пол, который не идентичен //Введение в тендерные иссле
дования. Харьков; СПб., 2001. Ч. 2. С. 127-136.
оборот теоретиком истории повседневности А. Щюцем методологическими принципами изучения «обыденного здравого смысла» (как несущего в себе черты коллективно разделяемого опыта), «социально принятых типизированных условностей», а также постановкой проблемы об их генезисе и отражении в повседневном поведении и сознании людей1.
В настоящей работе исследуется обыденное сознание (здравый смысл) посредством наблюдения за его функционированием в текущем социальном взаимодействии в естественных условиях. Поскольку этнометодология - это форма полевого исследования, основанная на феноменологической философии и подходе социального конструирования, в настоящем исследовании предпринят анализ микроситуаций - транскриптов эмоциональных переживаний, интерпретации социальных явлений через индивидуальные практику и опыт. При этом широко использован историко-генетический метод. Социальное значение является нестабильным, люди совершенствуют понимание здравого смысла через применение скрытых социокультурных конструктов. В диссертации прослеживаются изменение и развитие стереотипов поведения, тендерной идентификации, оценка обществом тендерных отношений в обыденной практике. Социальные взаимодействия исследуются в подробностях, чтобы идентифицировать правила для конструирования социальной реальности и здравого смысла, понять, как эти правила применяются и как создаются новые правила и стереотипы.
Диссертационное исследование основано, кроме названных выше, на принципе историзма и трех основных научных методах: историко-генетическом, историко-системном, историко-структур-ном. Принцип историзма понимается как требование адекватных историческому времени и месту подходов к интерпретации исторических процессов, явлений и событий.
Посредством историко-генетического метода изучаются исторические явления в процессе их развития, от зарождения до гибели или современного состояния. По своей логической природе этот метод является аналитически-индуктивным (восхождение от конкретных явлений и фактов к общим выводам), а по форме выражения информации - описательным. Историко-генетический метод направлен на анализ динамики исторических процессов. Он позволяет выявлять их причинно-следственные связи и закономерности исторического развития. Применительно к нашей работе этот метод использовался, например, при ретроспективном
1 Пушкарева Н. Л. Предмет и методы изучения «истории повседневности»// Этнографическое обозрение. 2004. № 5. С. 3, 4.
рассмотрении происхождения и развития обрядов свадебного цикла, что позволило увидеть заложенную в них степень женского участия и определить беспрецендентное значение изначального статуса женщины в общественной организации.
Источниковая база диссертации. В нашем исследовании мы опирались на несколько категорий источников. Во-первых, это комплекс этнографических материалов, включающий в себя: а) традицию, обычай, обряд, ритуал. Многократно описанные в этнографической литературе, и дополненные мифологическими, фольклорными и лингвистическими материалами, они позволяют нам обратиться к идеологическим истокам повседневных практик, связать их с этнической ментальностью; б) элементы материальной культуры, маркирующие пол человека, как одежда, или связывающие его с сакральным жертвоприношением и пищевыми ритуалами, или обозначающие основные виды человеческой деятельности, отражающие традиционное половозрастное разделение труда, и определяющее в конечном итоге половые роли в хозяйстве и обществе; в) собственные полевые наблюдения автора. Опираясь на предлагаемые в антропологии и этнографии теоретические схемы, мы делали акцент на собственные эмпирические исследования, что давало возможность свободного подхода к исследованию. Сбор полевого материала исследователем, принадлежащим к изучаемой этнической среде, предоставляет ему широкие возможности для анализа. Отсутствие языкового барьера, включенное наблюдение и взаимодействие с людьми в естественном для них окружении, онтологическая связь исследователя с изучаемой культурной средой в сочетании с разработанными в истории методологическими концепциями создает наиболее благоприятную почву для точного научного осмысления увиденного, услышанного, прочувствованного.
Второй комплекс источников составляют фольклорные материалы: песни, притчи, сказания, сказки. Незнание адыгами письменности, и, следовательно, отсутствие таких документов, как личные письма, дневники и воспоминания, относящиеся к прошлым векам и доступные историкам других культур, усложняют для нас доступ к частным переживаниям отдельного человека, осмыслению современной ему действительности. В этом случае компенсировать пробел помогают фольклорные источники. Лирические песни носят очень личный характер, и оставшийся безымянным автор доносит до потомков свои глубокие переживания, благодаря которым мы можем воссоздать внутренний мир отдельных людей: горе покинутой женщины, любовную страсть юноши, тоску по любимому, гордость за сына, доблестно погибшего за Родину. Это позволяет пробиться в мысли и чувства не «средне-
статистического», а конкретного человека, представляющего не сословие или партию, а индивидуальную микро-историю, составляющую часть общеисторического процесса. Притчи, сказания, пословицы и поговорки формируют образ «идеальной» женщины и «настоящего» мужчины, то есть этногендерные стереотипы.
К этому же комплексу относятся мифологические представления и героический эпос «Нарты»1. Эти источники представляют наибольшую ценность для исследователя архетипического сознания и этнической ментальности, раскрывая тот слой культуры, который составляет чувственный опыт народа и позволяет разобраться в повседневном и обыденном.
Фольклорным источникам всегда придавалось особое значение в изучении истории и этнографии адыгов, поэтому существует большое количество публикаций различных фольклорных текстов, составителями которых являлись адыгские собиратели - просветители2, русские кавказоведы3 прошлого и современные исследователи устного народного творчества4.
Третьим комплексом материалов для изучения этнического тендерного сознания можно считать лингвистические источники. Лингвокультурологический анализ языковых явлений и ситуаций, определенной лексики позволяет произвести декодирование их глубинной семантики, выявить скрытую в них тендерную семиотику, уловить нюансы взаимоотношений полов, их семейные и общественные статусы.
Интервью, опросы, ритуалы, обряды, элементы материальной культуры, мифология, лингвистические и фольклорные источники рассматриваются нами как монолитный мегатекст, содержащий в себе коллективное этническое бессознательное5, формирующее культурные нормы взаимоотношения мужчин и женщин и культурные коды полоролевого предназначения для достижения гармонии с природой.
Огромное значение для нашего исследования имеют повествовательные литературные источники - свидетельства иноземцев, путешественников разных времен, оставивших бесценные сведе-
1 Нарты...
2 Атажукин К., Кашежев Т. Свадебные обряды кабардинцев // Этногра
фическое обозрение. 1892. Вып. 4.
3 Услар П. К. Этнография Кавказа. Языкознание. Тифлис, 1887. Лопа-
тинский Л. Г. Краткая кабардинская грамматика // СМОМПК. Тифлис,
1891. Вып. 12.
4 Шоджэн X., Къардэнгъущ! 3. Адыгэ хабзэу щы1ахэр. Налыпык, 1995;
Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов / Под ред. Е. В. Гип
пиуса. М., 1980. Т. 1; М., 1981. Т. 2; М., 1986. Т. 3. Ч. 1; Адыгские песни
времен Кавказской войны / Под общ. ред. В. X. Кажарова. Нальчик: Эль-Фа,
2005.
5 Кучукова 3. М. Онтологический метакод как ядро этнопоэтики. Наль
чик, 2006. С. 282.
ния об адыгах, подмечая в них то, что казалось им необычным, экзотичным, интересным для их соплеменников. И это четвертый комплекс источников. Их непреходящая значимость состоит в том, что они представляют собой корпус письменных источников, раритетных для бесписьменной адыгской культуры. Началом накопления фактического материала о положении и роли женщины в адыгском обществе можно считать записки европейских путешественников и миссионеров, посетивших Северо-Западный и Центральный Кавказ в XV-XVI веках. Это Вильгельм Рубрук, Ганс Шильдбергер, Иосафат Барбаро, Джорджио Интериано. Это отчеты о дальних странствиях и описания чужих культур и народов, с которыми они познакомились. Основное свое внимание они уделяют «публичным» проявлениям деятельности людей, то есть сословному делению общества, способам управления, основным занятиям. Их путевые впечатления содержат и отрывочные сведения об особенностях внешнего облика, одежды, манеры поведения местных мужчин и женщин, но они мало сообщают о семейном укладе, частной сфере жизни адыгов. Иностранные авторы XVII-XVIII веков значительно больше своих предшественников интересуются бытовыми деталями, обрядами семейного цикла, взаимоотношениями полов, воспитанием детей.
Авторы XIX - начала XX века выполняли более конкретную задачу, обусловленную колониальной политикой Российской империи на Кавказе. Этим же фактором объясняется приоритет русских источников. К источникам такого рода относятся отчеты об экспедициях (дипломатического, политического, разведывательного или научного характера), историко-топографические описания Кавказа, сведения о торговых связях кавказских народов. Большинство этих источников стали доступны широкому кругу исследований благодаря публикации работы «Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов в XIII-XIX вв.» под редакцией В. Гарданова1.
Особое значение для нашего исследования имеют материалы обычного права, характеризующие юридический статус женщины, ее имущественные, наследственные права, содержащие народные основы брачно-семейного законодательства2. К этому же
1 Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII-
XIX вв. / Сост., ред. переводов, введ. и вступ, статьи к текстам В. К. Гарда
нова. Нальчик, 1974.
2 Ногмов Ш. Б. Народное условие, сделанное 1807 года июня 10-го, после
прекращения в Кабарде заразы, в отмену прежних обычаев // Ногмов Ш. Б.,
Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев. Материалы по обычному пра
ву ...; Материалы Я. М. Шарданова по обычному праву кабардинцев первой
половины XIX века / Сост., введ. и прим. X. М. Думанова. Нальчик, 1986;
кругу источников относятся и отложившиеся в архивных фондах материалы судопроизводства, относящиеся к деятельности органов судопроизводства, учрежденных в первой половине - середине XIX века российской колониальной администрацией. Извлечения из некоторых судебных дел были опубликованы в отдельных сборниках1.
Комплекс архивных документов послужил основным источником и при изучении вопросов, связанных с историей женской эмансипации в советской Кабардино-Балкарии. Период модернизации духовной и этнокультурной сферы жизнедеятельности народа представлен большим количеством официальных документов областного комитета партии, облисполкома КБАО, районных партийных и советских органов, которые хранятся в Центральном государственном архиве КБР и Центре документации новейшей истории КБР. Значительно меньше материалов, освещающих деятельность низовых женских организаций или отражающих связь власти с населением (письма, просьбы, заявления). Однако для реконструкции исторической ситуации и повседневной атмосферы тех лет особый интерес для исследователя представляют именно материалы, отражающие специфику работы в национальных областях с преимущественно мусульманским населением, а не статистические документы, таблицы и цифры, степень достоверности которых зачастую сомнительна.
Весомым дополнением к материалам государственных архивов по «женскому вопросу» в работе над диссертацией послужили неопубликованные документы из домашних архивов: воспоминания активисток женского движения, написанные ими самими. Это так называемые ego-документы, дефицит которых довольно ощутим в исследовании традиционного периода истории. В современных тендерных исследованиях и близкой к ним истории повседневности привлечение подобного рода источников весьма востребовано.
Степень паучной разработанности проблемы. Специальных исследований по тендерным отношениям у адыгов очень мало и они появились только в последние несколько лет. Но проблемы тендерной стратификации, женского статуса в традиционном обществе, в браке, вопросы воспитания детей, взаимоотношений супругов и прочее всегда привлекали внимание исследователей
Правовые нормы адыгов и балкаро-карачаевцев в XV-XIX вв. / Сост. X. М. Думанов, Ф. X. Думанова. Майкоп, 1997.
1 См., например: Материалы по обычному праву кабардинцев. Первая половина XIX века / Сост., введ. и замечания В. К. Гарданова. Нальчик, 1965.
адыгской культуры. Их работы посвящены наиболее ярким особенностям народного быта и специфичным занятиям, присущим адыгам образу жизни и их представлениям о мире. Совершенно очевидно, что изучение адыгской традиционной культуры делится на три основных этапа, соответствующих периодам истории России и характеризующей их политики государства в отношении Северного Кавказа: первый период приходится на XIX - начало XX века (до 1917 года), второй период - советская историография, и третий этап начинается в конце 80 - начале 90-х годов.
Прежде чем приступить к историографическому обзору следует оговориться, что в настоящем разделе будет рассмотрена степень изученности вопроса в основном в русскоязычной исторической литературе. Излишне говорить, что отсутствие письменности не способствовало развитию адыгской исторической науки до середины XX века. Поэтому вся адыгская историография издавалась на русском языке. Ближе к середине XIX века публикуются труды первых адыгских историков Шоры Бекмурзовича Ногмова и Султана Хан-Гирея. Проблемы семейных отношений, мужских и женских сфер деятельности, формирования половых статусов заняли заметное место в их историко-этнографических обзорах. Весьма показательны диаметрально противоположные оценки женского статуса, содержащиеся в работах Ногмова и Хан-Гирея. Продолжателями историографических традиций Ногмова и Хан-Гирея стали Казн Атажукин, Адыль-Гирей Кешев, Владимир Кудашев, Басият Шаханов и другие. Их работы представляют собой первые аналитические труды по истории и этнографии адыгов и одновременно имеют значение уникальных аутентичных источников. Как коренные представители этнокуль-туры, Ногмов, Хан-Гирей и другие представляют современному читателю свидетельства очевидцев - продуктов той самой традиционной культуры, которая стала в XX веке предметом специального изучения антропологов, историков и этнографов.
В результате в науке сложились определенные стереотипы, рисующие яркие образы лихих наездников и грациозных девушек, суровых горцев и мудрых матерей, благородных аристократов и гордых простолюдинов. Не подвергая сомнению правомерность подобных представлений об адыгах, следует все лее отметить, что они в определенной степени рассчитаны на стороннего наблюдателя, являя собой, может быть, честный, но парадный портрет народа.
Несмотря на то, что семья, формы и условия заключения брака, свадьба и обряды, с нею связанные, проблемы домохозяйства, вопросы положения женщины, воспитание детей и родильные обряды - наиболее популярные темы кавказоведческих работ, их
теоретическое обобщение было еще невозможно, так как эти этнографические сюжеты отражены довольно фрагментарно, описание не всегда отчетливо, представления, например, о брачных выплатах или обычаях умыкания (самые популярные сюжеты) заметно искажены1.
К концу 1920-х годов возрос научный интерес к вопросу о месте традиции в новых меняющихся условиях социалистических преобразований. Одним из первых исследований подобного рода явилась книга карачаевского автора Умара Алиева «Национальный вопрос и национальная культура в Северо-Кавказском крае (итоги и перспективы)»2. В своей работе, а также в ряде последовавших за ней3, У. Алиев подверг анализу адаты горцев с новой точки зрения, большое внимание уделив положению горянки, ее социальному статусу. У. Алиев - один из первых исследователей, который делает особый акцент па угнетенном и порабощенном положении женщины в горском обществе, ее бесправии перед неписаными «законами гор». В идеологическом контексте того периода несложно понять как мотивы, так и аргументацию автора, выводы же его были просты и прямолинейны, сводясь к «тяжелому и беспросветному прошлому» и «светлому будущему при новой власти».
Эти взгляды и положения получили развитие в научных статьях новой горской интеллигенции: И. Хубиева (Карачайлы), М. Коркмасова, М. Кундухова, П. Тамбиева, М. Энеева, А. Нами-токова4. Научная парадигма в них зачастую уступала революционному энтузиазму преобразований горского быта, разоблачению скрытых форм эксплуатации, в том числе подчиненного статуса женщины, ее юридического бесправия, борьбе за ее освобождение от домашнего труда и включение в общественное производство. Подобная идеологизация этнографической науки привела к воз-
1 См. об этом: Косвен М. О. Материалы по истории этнографического
изучения Кавказа в русской науке // Кавказский этнографический сборник.
М., 1962. Ч. 3. С. 273, 274.
2 Алиев У. Национальный вопрос и национальная культура в Северо-
Кавказском крае (итоги и перспективы). Ростов н/Д, 1926.
3 Алиев У., Городецкий Б., Сиюхов С. Адыгея. Ростов н/Д, 1927; Алиев У.
Очерки исторического развития горцев Северного Кавказа и чужеземного
влияния на них ислама, царизма и пр. Ростов н/Д, 1927.
4 Хубиев И. О многоженстве // Терек. 1923. № 146; Он же. Прежде и
теперь // Труженица Северного Кавказа. 1926. № 5; Он же. Горянка на пути
к экономическому раскрепощению // Революция и горец. 1928. № 1; Кор-
кмасов М. Как нельзя освещать историю // Революция и горец. 1929. № 6;
Кундухов М. Об извращениях горской истории // Революционный Восток.
1930. № 8; Намитоков А. Черкешенка. М., 1928; Он же. Пережитки родо
вого быта и советский закон. М.; Л., 1929.
никновению лозунга «Борьба против горских адатов - борьба за социализм»1. Это дало общий негативный импульс отношения к прошлому, под которым подразумевались и этнокультурная специфика кавказских народов, как заведомо отсталому и вредному, практически во всей советской историографии. При этом заметно, что в статьях местных авторов присутствует постоянное сравнивание этнических стереотипов, точек зрения на повседневность и семейно-домашнюю сферу историков кавказского происхождения и русских авторов: «Патриархальная горская семья - это семья своеобразного восточного "домостроя". <...> От русского "домостроя" пахнет, так сказать ладаном, монастырскими засовами, постным маслом, в то время как в горском домострое чувствуется языческая неумолимость спартанских нравов, фанатическое самоотречение во имя семьи, рода, племени, во имя намыса»2. Подобная позиция вызвана беспокойством по поводу «краеведческой этнографической неграмотности в национальном крае»3 командированных из Центра руководителей.
Серьезный вклад в исследование традиционной культуры адыгов внесли русские ученые В. П. Пожидаев, С. С. Анисимов, Н. Ф. Яковлев, А. В. Померанцева, С. Ивановский4. Особое значение в изучении правового статуса адыгов имеют труды профессора А. М. Ладыженского, практически свободные от идеологической заданности и отличающиеся научной объективностью5. В 1926 году в статье «К вопросу об исследовании обычного права Северного Кавказа» он указывал на практическую значимость научного изучения обычно-правовых норм горцев6 и приводил примеры разрешения спорных вопросов по семейно-брачному законода-
1 Хубиев И. Борьба против горских адатов - борьба за социализм // Ре
волюция и горец. 1932. № 8, 9. С. 88.
2 Карачайлы И. От патриархальной семьи - к атеистической // Револю
ция и горец. 1929. № 7, 8. С. 74.
3 Карачайлы И. О «кровной мести», о национальных моментах в споре
«Большевистской смены» с «Советским сказом» и прочая... // Революция и
горец. 1930. № 11. С. 27.
4 Пожидаев В. П. Хозяйственный быт Кабарды (историко-этнографиче-
ский очерк). Воронеж, 1925; Он же. Горцы Северного Кавказа. М.; Л., 1927;
Яковлев Н. Ф. Черкесская культура по данным языка // Революция и горец.
1928. № 2. С. 56-62; Померанцева А. В. Как живут и трудятся народы в горах
Кавказа. М.; Л., 1927; Ивановский С. Кабардинки. М., 1928; Анисимов С. С.
Кабардино-Балкария. М., 1937.
5 Ладыженский А. М. Обычное и семейное право черкесов // Бюллетень
Северо-Кавказского краевого горского НИИ краеведения. 1927. № 2-4; Он
же. Методы этнологического изучения края // Этнография. 1929. № 1.
6 Ладыженский А. М. К вопросу об исследовании обычного права Север
ного Кавказа // Бюллетень Северо-Кавказского бюро краеведения. 1926.
№ 3, 4. С. 13,
тельству и разделу семейного имущества третейскими судами, все еще функционировавшими в национальных областях края. Семейно-имущественные отношения и изменения, происходящие в первые годы Советской власти в бытовом укладе жизни горцев, получили отражение в работе «Адыгэ хабзэ»1. Важно отметить значение исследований А. М. Ладыженского в контексте тендерного анализа, так как он прослеживает логическую связь традиционных норм адыгов, касающихся семейно-имущественных проблем, бытовых обычаев и т. п., с сохранением элементов матриархата, кровнородственной солидарностью, патриархальными устоями и в целом взаимообусловленность культурных и социально-экономических факторов. В статье «К изучению быта черкесов» Ладыженский писал: «Для изучения горцев следует извлечь из архивов все ранее собранные сведения, привести их в систему, дополнить новыми и установить, под влиянием каких социально-хозяйственных причин получили свое развитие те или иные нормы обычного права. При этом сравнительно-историческую точку зрения, господствующую в прежних этнографических работах, надо восполнить социально-хозяйственной»2.
В контексте нашего исследования представляют интерес небольшие юбилейные издания 30-х годов. Посвященные установлению в национальных областях Северного Кавказа Советской власти, они содержали сравнительный обзор быта горской деревни до и после революции и носили тенденциозный характер, но зафиксированные в них изменения иллюстрируют атрибуты повседневности3. Авторы 20-30-х годов ввели в научный оборот ценный полевой материал этнографического и фольклорного характера, способствовали стимуляции новых научных исследований по изучению культуры и быта коренных народов Кавказа. Важной заслугой этих ученых является постановка вопроса о женском статусе в горском обществе, рассмотрение его различных аспектов: культурного, политического, экономического, социального. Однако практически в каждой подобной работе чувствуется требование времени теоретически обосновать прогрессивность борьбы за «новый быт», за освобождение женщины-горянки от оков «темного» прошлого. И эта тенденция в большей или меньшей степени сказывается в историографии «женского вопроса» всего советского периода.
1 Ладыженский А. М. Адыгэ хабзе // Информационный бюллетень Все
союзного общества культурных связей с заграницей. № 46, 47.
2 Ладыженский А. М. К изучению быта черкесов // Революция и горец.
1928. № 2. С. 63-68.
3 14 лет Октября и 10-летие автономии Кабардино-Балкарской области
(1921-1931). Нальчик, 1931; Анисимов С. Кабардино-Балкария. М., 1937;
Тарасов Б. А. Советская автономия Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1941.
Фундаментальную основу в исследование этнографии Кавказа и, в частности, адыгов, архаических институтов власти, социальной организации северокавказских обществ, генезиса семьи, брака и связанных с ними традиционных институтов (искусственного родства, избегания, брачного поселения и пр.) заложили М. О. Косвен, В. К. Гарданов, Л. И. Лавров1. Общетеоретический характер монографических трудов этих авторов позволил им внести свой вклад в создание научной концепции законов общественного развития. Посвященные более общим проблемам социальных отношений, подобного рода работы тем не менее дают возможность современным этнографам-гендерологам деконструировать историю складывания тендерных технологий на протяжении последовательных исторических периодов, способов и каналов формирования полоролевых статусов в контексте данной культуры, закономерностей сложения комплекса власти.
Новая научная литература по истории тендерных отношений возникла на основе анализа и переосмысления огромного историографического материала по проблемам, так или иначе связанным с «женской историей». Этот длительный период накопления научной мысли происходил до конца прошлого века. Нет сомнения, что тендерные исследования развились под идейным влиянием феминистского движения, которое в нашей стране проходило в форме «решения женского вопроса» и советской эмансипации женщин.
В 50-80-х годах возрос интерес к изучению «решения женского вопроса в нацобластях», что объясняется слишком явными внешними переменами в положении кавказской женщины, в первую очередь в области юридического и политического равноправия (достижение, общее для всех регионов страны), вовлечения горянки в общественное производство, в обеспечении ее правом на образование и т. д.2 И, возможно, для большей иллюстративности социальных перемен в положении женщины этнографы-кавказоведы обращаются к исследованиям дореволюционной «женской истории», но практически всегда - как к составляющей историю семьи, традиционного быта, домашней обрядности3, воспитания
1 Косвен М. О. Этнография и история Кавказа. Исследования и матери
алы. М., 1961; Он же. Семейная община и патронимия. М., 1963; Гарда
нов В. К. Общественный строй адыгских народов (XVIII - первая половина
XIX в.). М., 1967.
2 Кешева Е„ Эфендиева Т. Дочери горного края. Нальчик, 1974; Новое
и традиционное в культуре и быте кабардинцев и балкарцев. Нальчик, 19SG;
3 Студенецкая Е. Н. О большой семье у кабардинцев в XIX в. // Совет
ская этнография. 1950. № 2; Шикова Т. Т. Семья и семейный быт кабардинцев
в прошлом и настоящем. Дисс. ... канд. ист. наук. М., 1956; Меретуков М.А.
детей1, этикетных взаимоотношений полов2, анализа обычного права3 и т. д.
Среди этих работ следует особо отметить труды Т. Т. Шиковой4, которая была первой женщиной-этнографом в Кабардино-Балкарии. Будучи ученицей М. О. Косвена, она применила к своим научным изысканиям в области семьи, брака, свадебной обрядности кабардинцев разработанные им научные методы и подходы к кавказоведческому этнографическому исследованию. В кабардино-балкарской историографии это были первые попытки научной систематизации и анализа многократно описанных элементов традиционной культуры, что стало серьезным вкладом в развитие исследований по «женской истории» и связанной с ней сферы повседневно-бытового.
Эти же проблемы семьи и воспитания детей одновременно с Шиковой разрабатывала адыгейский историк Э. Л. Коджесау на западноадыгском этнографическом материале5.
Наработанный материал, достижения в отдельных отраслях истории и этнологии, привели с начала 90-х годов к необходимости, с одной стороны - систематизации и обобщения имеющихся данных по проблемам соотношения роли и места мужчин и женщин в различных социокультурных аспектах, с другой - к некоторому расширению проблематики исследований. Так, особо
Брачное помещение у адыгов // Сборник статей по истории Адыгеи. 1975. Вып. 1; Он же. Семья и семейный быт адыгов в пропілом и настоящем // Культура и быт адыгов. 1976. Вып. 1; Смирнова Я. С. Избегание и его отмирание у народов Северного Кавказа // Этнические и культурно-бытовые процессы у народов Северного Кавказа. М., 1978; Она же. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. М., 1983; Коджесау Э. Л. Семейные отношения шапсугов в прошлом и настоящем. Рук. канд. дисс. М., 1954; Она же. Об обычаях и традициях адыгейского народа // УЗАНИИ. 1968. Т. 8.
' Мафедзев С. X. Обряды и обрядовые игры адыгов в XIX - начале XX в. Нальчик, 1979; Он же. Обрядовые игры в современном семейном быту кабардинцев // Этнография народов Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1977. Вып. 1; Очерки трудового воспитания адыгов. Нальчик, 1984.
2 Бгажноков Б. X. Адыгский этикет. Нальчик, 1978; Он же. Этнография
общения адыгов. Нальчик, 1983.
3 Думанов X. М. Обычное семейное имущественное право кабардинцев //
Вестник КБНИИ. Вып. 6. Нальчик, 1977; Он же. Обычное имущественное
право кабардинцев (вторая половина XIX - начало XX века). Нальчик, 1976.
4 Шикова Т. Т. Указ соч.; Она же. Об условиях и формах заключения
брака у кабардинцев в дореволюционном прошлом (конец XIX - начало
XX века) // УЗ КБНИИ. Нальчик, 1959. Т. 16. С. 129-148.
5 Коджесау Э. Л. Указ раб.; Она же. Некоторые пережитки родового
быта у адыгейцев в XIX в. // Материалы VII Международного конгресса
антропологических и этнографических наук. М., 1964; Она же. Патронимия
у адыгов // Советская этнография. 1962. № 2.
следует отметить монографию Ю. Ю. Карпова, единственную в своем роде, носящую обобщающий характер всего известного материала, определяющего женское пространство в культуре народов Кавказа, включая и Закавказье1. Фундаментальный характер носит и монография Сараби Мафедзева «Адыги. Обычаи, традиции (Адыгэ хабзэ)», в которой представлена традиционная точка зрения на женский образ в его статическом состоянии2.
Относительно «этнографии мужчин» вопрос специально не ставился. При этом работы, раскрывающие механизмы и способы формирования половой (мужской) идентификации3, исследования, посвященные анализу этнотрадиционного образа жизни мужчин4 инициационным институтам5, социокультурного анализа явлений, отклоняющихся от нормы и в конечном итоге превращающийся в новый феномен (абречество), подготовили почву для утверждения в адыговедении нового научного направления - тендерных исследований, не ограничивающихся только «женской историей», но и рассматривающих «женское» и «мужское» в совокупности.
В то же время специальные работы по тендерной проблематике относительно адыгской культуры ограничиваются кругом нескольких диссертаций или разделов в диссертационных работах6 и одной монографии Л. X. Сабанчиевой, в которой впервые заявлено о применении тендерного подхода к традиционной культуре адыгов7. Отдельным проблемам «женского» посвящена интересная статьях. А. Хабекировой, впервые рассматривающая «стихийную демоническую» составляющую женского имиджа в адыгских мировоззренческих установках через анализ мифологических персо-
1 Карпов Ю. Ю. Женское пространство в культуре народов Кавказа. СПб.,
2000.
2 Мафедзев С. X. Адыги. Обычаи, традиции (Адыгэ хабзэ). Нальчик, 2000.
3 Мафедзев С. X. Межпоколенная трансмиссия традиционной культуры
адыгов в XIX - начале XX века. Нальчик, 1991.
4 Карпов Ю. Ю. Джигит и волк. СПб., 1999; Мирзоев А. С. Черкесское
наездничество — «зекіуз...» Нальчик, 2004.
5 Хакуашева М.А. Признак инициации в адыгском фольклоре//Вопросы
кавказской филологии и истории. Нальчик, 2000. Вып. 3. С. 117-131.
6 Текуева М. А. Опыт и уроки Кабардино-Балкарской парторганизации
по преодолению пережитков прошлого (1917-1930-е гг.); Хубулова С. А.
Крестьянство Северного Кавказа в конце XIX - первой четверти XX века: эт-
нодемографическое и социально-экономические аспекты развития: Дисс. ...
д-ра ист. наук. Владикавказ, 2003. Сабанчиева Л. X. Тендерная этнография
кабардинцев. Нальчик, 2003. Дисс. ... канд. ист. наук.
7 См. также: Сабанчиева Л. X. Тендерный фактор традиционной культу
ры кабардинцев. Нальчик, 2005.
назкей: русалок (псыхъуэ-гуащэ), ведьм (уд), НэжьгъушДыдзэ (аналог русской Бабы-Яги), великанш (иныжь-фыз) и т. п.1
Если обратить внимание на пол авторов этнографических монографий и статей, станет очевидной тенденция на сосредоточение в руках женской части исследователей вопросов семьи, брака и домашнего быта, т. е. «внеисторической частной сферы»2деятельности (женщины-этнографы заявляют о себе только после Великой Отечественной войны). Исключение составляет, пожалуй, только Меретуков, сконцентрировавший свои научные интересы в области изучения адыгской семьи, и Карпов, посвятивший женщинам Кавказа специальное исследование, остальные авторы-мужчины затрагивают эти вопросы лишь постольку, поскольку они связаны с их главными темами. Тематика этнографических исследований, начиная с описания социальных или религиозных институтов, обычного права, элементов культуры и архаических обычаев (например, аталычества), семантики пространства черкесского игрища, специфических институтов (наездничества, например) или трактовки системы ценностей, объединенной в понятиях «адыгэ хабзэ» и «уэркъ хабзэ», или моделирования традиционных социальных структур и формирования базовой личности общественной системы и т. п.3 сконцентрирована в рамках мужских научных интересов. Мужчины-этнографы, опираясь в своих полевых исследованиях в первую очередь на мужчин, как на наиболее весомый информационный источник, не акцентировали внимание своей аудитории, а возможно, и сами не осознавали того, что в общем-то пишут мужскую этнографию. Это проблема довольно сложная, носит универсальный характер и отражает по Мишелю Фуко «мужской перекос» в науке, закрепляющий или затрудняющий доступ в нее другим группам, в нашем случае женщинам. Вернее будет сказать, не столько доступ в саму науку, сколько возможность предложить свою интерпретацию, свое видение мира. Это объясняется тем, что в условиях продолжительной монополии на знание, критерии к научному исследованию также заданы мужчинами, вплоть до выбора лингвистических способов выражения мысли или права на степень эмоци-
1 Хабекирова Х.А. Природа и характер некоторых мифологических пер
сонажей в эпосе и бытовой культуре черкесов // Этнографическое обозрение.
2004. № 5. С. 85-95.
2 Гапова Е. Тендерная проблематика в антропологии... С. 375.
3 Кажаров В. X. Традиционные общественные институты кабардинцев и
их кризис в конце XVIII - первой половине XIX века. Нальчик, 1994; Бгаж-
ноков Б. X. Черкесское игрище. Нальчик, 1999; Он же. Адыгская этика.
Нальчик, 2000; Унежев К. X. Феномен адыгской (черкесской) культуры.
Нальчик, 1999; МарзейА. Черкесское наездничество «Зекіуз» (из истории
военного быта черкесов). Нальчик, 2004; Северный Кавказ в системе социо
культурных связей / Отв. ред. Ю. Ю. Карпов. СПб., 2004.
онального подхода к проблеме, требования касаются и круга проблем, признаваемых достойными научного изучения, объективности, которая зачастую означает просто отказ от деталей, индивидуальных чувств, бытовых подробностей, из которых на самом деле и складывается объективная историческая повседневность.
Научная новизна диссертации состоит в том, что это исследование является первой попыткой тендерного анализа истории и этнографии одного из наиболее крупных северокавказских этносов - адыгов, имеющих древние исторические корни и уникальную культуру.
На основе нового научного подхода к известной и изученной тематике дано более объемное ее изложение, определены новые значительные точки общественного и социального развития адыгского народа. Впервые на прочной историографической, документальной базе рассмотрен вопрос взаимоотношения и взаимодействия полов в повседневном существовании на протяжении значительного исторического периода.
Использование междисциплинарного подхода позволило сформулировать самостоятельную концепцию тендерной стратификации в традиционном адыгском обществе и ее современные трансформации, а также коренным образом пересмотреть ряд устоявшихся в научном обороте положений и представить их новую интерпретацию.
В первую очередь, это - научное подтверждение значительного влияния женского фактора на формирование внутренней культуры, ментальності!, этнического мировоззрения. Анализ мифо-эпических сюжетов, этнографических материалов дописьменного периода позволил проследить генезис и трансформацию «женского» от его самых архаических форм. Широкая источниковедческая база дала возможность детального изучения вопроса в период «традиционного» общества, включая средние века вплоть до начала модернизационных процессов.
Во-вторых, несмотря на кажущуюся изученность темы, вопрос «мужского» в истории и быте адыгов ранее не рассматривался специально с позиций тендерного подхода. Данное исследование призвано восполнить этот пробел в науке и конструированию маскулинности уделено здесь особое внимание.
В-третьих, впервые в этнографии адыгов подробно рассматриваются ранее не затрагиваемые вообще темы сексуального воспитания и интимных отношений между мужчиной и женщиной, границы запретного и дозволенного в этой сфере частной жизни людей и социальным установкам в виде общественно порицаемых поступков или поведения, принимаемого за норму.
В-четвертых, уделено внимание также ранее не исследованной тематике женской повседневности: ежедневным обязанностям в
домохозяйстве, коммуникативным возможностям, степени участия в общественном производстве, гендерно-маркированным занятиям, их социальной сути. Кроме того, обращаясь к адыгской повседневности, а именно к частной жизни мужчин и женщин, в диссертации впервые в нашей историографии рассматривается мир интимных переживаний адыгов. Опираясь только на косвенные указания в письменных источниках, данные фольклора и полевые материалы, и несмотря на табуизацию обсуждения этой темы, установлено, что интимная сфера отношений в традиционном адыгском обществе была яркой и насыщенной, богатой разнообразными духовными и физическими переживаниями.
В-пятых, дан тендерный анализ системы властно-подчиненных связей в традиционном адыгском обществе на различных стадиях его развития.
Выводы, полученные в результате исследования, позволяют открыть новый, ранее не использованный в адыговедении взгляд как на общеизвестные факты и процессы, так и на упущенные до сих пор темы.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в 20-ти научных публикациях, включая одну монографию. Основные вопросы и результаты исследования стали основой для разработки учебной программы спецкурса «Формирование тендерных стереотипов у кабардинцев и балкарцев», читаемого для магистрантов второго года обучения исторического факультета Социально-гуманитарного института Кабардино-Балкарского университета, имеющего целью раскрыть теоретические предпосылки и исследовательские подходы к изучению проблемы тендерного социально-культурного конструирования в традиционном и современном кабардино-балкарском обществе. Отдельные положения и выводы работы используются в преподавании учебного лекционного курса по культуре и этнологии КБР для студентов-историков в рамках национально-регионального образовательного компонента.
По результатам основным положениям диссертации были подготовлены доклады, которые в разное время представлялись научной общественности на I региональной научно-практической конференции «Женщина Кавказа и современность» (Нальчик, 1991), всероссийских научно-практических конференциях «Кавказский регион: проблемы культурного развития и взаимодействия» (Ростов-на-Дону, 1999), «Мир на Северном Кавказе через диалог культур» (Нальчик, 2000), на международной научной конференции в рамках I Фестиваля гуманитарных наук (Нальчик, 2001), республиканской научно-практической конференции «Женщина, семья, общество, традиции и современность в воспитании девушек» (Нальчик, 2002), IV и VI Конгрессах этногра-
фов и антропологов России (Нальчик, 2001, Санкт-Петербург, 2005).
Структура диссертации. Исследование состоит из введения, четырех глав, включающих тринадцать параграфов, заключения, списка использованных источников, литературы и принятых сокращений.
Архетипическое сознание и мифологические представления в тендерной картине мира адыгов
Исторический поток предстает перед современниками и их потомками в виде столкновения идей и политических течений, господства духовных и материальных ценностей. Но попытка объяснить их с точки зрения современных позиций или привнесенных идей представляется однобокой и бесперспективной. Их оценка, как и попытки влияния людей на действительность исходят из глубин собственных предубеждений, архаического интеллектуального опыта и чувственного сознания, растворенных в религиозно-мифологических памятниках.
Обращение к мифологическому сознанию и архаическим верованиям адыгов для исследования истоков определения половозрастных ролей и взаимоотношений в этнической истории объясняется желанием реставрировать базовый слой исторического сознания и выстроить более точное представление о прошедших эпохах. Архаические верования и мифологическое сознание, по мнению философа Е. Ивахненко, это - особый класс идей, мыслей, взглядов и ценностей, которыми живут несколько поколений и которые являются для них чем-то очевидным и само собой разумеющимся. Это скрытое основание народного самосознания или - аутентичное этническое мышление1. Подобный тип мышления систематизировал весь остальной идейный мир людей прошлого. Этим слоем сознания люди располагали как инструментом, не вдаваясь в анализ его создания и устройства, не рефлектируя сам механизм его функционирования. Таким образом, мы имеем дело с «неподконтрольным» духовным началом народной мысли. Аутентичное этническое мышление нагляднее всего представлено в символах, мифах, образах и верованиях, связанных с местом в истории (и в мироздании в целом) мужчины и женщины. Некорректным и необъективным представляется попытка исследования этнического мировоззрения только с рационалистических позиций, не придавая должного значения архаическому мышлению.
Основа тендерных различий и связей заложена в мифологии и эпосе адыгов. Женские образы в нартском эпосе архаичны и символичны. Центральный женский персонаж Сатаней - родоначальницы всего нартского рода - выполняет культурологическую роль материнского начала в мифологии. Во избежание буквального понимания ее родительской функции, что подчеркивает равнозначность Сатаней для всех членов нартского рода, ее единственный сын Сосруко рожден в результате непорочного зачатия и вынашивания в каменном чреве. Обращенное к ней «Сатаней, ди Мазитхъэ!» (Мазитхьэ - букв, лесной бог/богиня) позволяет определить генетическую связь героини эпоса с древнейшим женским божеством - покровительницей леса, как символа жизни на Земле. В древних мифологических системах индоевропейско-кавказско-семито-китайского происхождения тема чудесного рождения проходит сквозным сюжетом и также связана с камнем-чревом. Камень отождествляется в них с землей (глиной, первородной «священной» грязью), как прародительным началом всего живого. (Сравните с русским: «мать - сыра земля»). До новейшего времени в народной магии кабардинцев и балкарцев существовали культы священных камней, при помощи которых женщины старались избавиться от бесплодия. Ассоциация матери/женщины с землей в архетипическом сознании придает ей исключительное созидательное значение. Языческое божество адыгов Мазитхьэ, судя по неоднократным, хотя и кажущимся случайными, оговоркам в эпическом тексте, первоначально должно было представать в женском обличье. Уже само по себе материнство обладает «религиозной благодатью».
Это неосознанное, может быть, верование связано с социально-экономической реальностью первобытного племени. Женщины-собирательницы знали лес и использовали его дары: плоды деревьев и кустарников, съедобные растения и коренья и т.п., для того, чтобы прокормить племя - поддержать жизнь в тех, кому они дали жизнь. Через заботу о потомстве женщина переходит к заботе обо всех и каждом, направляя «всю изобретательность, которой только располагает её дух», на «поддержание и улучшение иной жизни». Живущие за счет собирательного занятия женщин люди отдали им должное, обожествив женщин. Гинекократическое право, построенное на религиозной основе, легитимизирует власть женщин, ведь именно женщине, как полагает И. Бахофен, свойственно «глубокое, полное предчувствий постижение божества, которое, сплавляясь с чувством любви, и в самые дикие времена давало женщине, особенно матери, исключительно действенную религиозную силу» . В этом смысле материнство можно считать одним из условий религиозности женщины. Образование и культура народов, по мысли Бахофена, построены на способности женщины к воспроизводству и трансмиссии основных ценностей общества, ибо «женский дух устремлён к сверхъестественному, божественному, неподвластному закономерности и чудесному». Поэтому именно женщины «особенно призваны к тому, чтобы охранять почитание божества» .
Историко-правовой аспект статуса адыгской женщины
Изучение человеческих взаимоотношений в повседневной практике различных социальных групп и в различные времена - востребованное направление современных исторических исследований - напрямую связано с вопросами тендерной дифференциации. Так, практически каждый документ в сборнике материалов по обычному праву кабардинцев1 вне зависимости от названия содержит в себе немало проблем по правам кабардинских женщин в традиционном обществе. Эти проблемы касаются юридического статуса женщины в семье и браке, а также имущественных, наследственных прав, основывавшихся на принципе единства мужа и жены как правового субъекта.
Отсутствие у женщин прав основывалось на принципе, что юридически они не существуют отдельно от своих мужей/отцов. Замужняя женщина не могла возбудить дело против кого-либо, против нее не могли возбудить дело, она не имела права подписывать контракты, составлять завещания, зарабатывать себе на жизнь, осуществлять контроль над своей собственностью . По общему правилу женщины не могли быть свидетельницами. В тех случаях, когда их привлекали в качестве таковых, их показания должны были подтверждаться братьями или мужьями. Показательно в этом отношении дело 1851 года о похищении дочери узденя Исмаила Конова Умаром Шипшевым, описанное по архивным материалам Л. X. Сабанчиевой3. Исмаил Конов, забрав у похитителя дочь, подал на него в суд с просьбой рассмотреть это дело на основании российского права, так как он «крепился азиатской мести как офицер русской службы».
Дело велось на протяжении двух лет военным следователем Управления Центра Кавказской линии, который в ходе расследования вызывал для дачи показаний свидетелей похищения, его восьмерых участников, других причастных к происшедшему. Дело было заведено в 1851 году, но только через два года удалось добиться присутствия на дознании самой пострадавшей Гушехуж. Она была прибыла в суд в сопровождении двух мужчин и трех служанок и ее отказ от личного участия в процессе был объяснен тем, что «сия [процедура] противна адатскому обычаю»5.
Кроме женщин в качестве свидетелей не допускались еще малолетние дети (до семи лет) и слабоумные, а также родственники жалобщиков, которые были материально заинтересованы в исходе процесса; лица, судящиеся с обвиняемым (или ответчиком), должники ответчиков (обвиняемых), лица состоявшие в кровной вражде с обвиняемым (ответчиком).6 При апелляции в суд, разделе или завещании собственности от имени женщины-истицы выступал мужчина - муж, отец или другой ближайший родственник. Этот известный в истории феодального общества принцип имеет некоторые модификации в кабардинском обычном праве. Закон не оговаривал специально юридические права женщин, но ее статус в различных ситуациях так или иначе затрагивался в нормах адата. Изучение документов противоречит устойчивому взгляду на кавказскую женщину как на безымянный объект дискриминации патриархатного общества, тем не менее, возвеличившего ее этикетным уважением. Дискриминация, безусловно, присутствует, но следует разобраться в личной и имущественной правоспособности женщин. Ограниченные в значительной степени права адыгских женщин во многих отношениях оказываются более широкими, чем в «цивилизованных» странах. Законодательство и право в Кабарде и Западной Черкессии основывались на древних обычаях, которые являлись дисциплинарным аппаратом, конструировавшим стереотипы поведения мужчин и женщин и отражавшим их социально-правовой статус.
Брачно-семейное законодательство. Власть мужчины над женщиной оформлялась в праве отца решать судьбу дочери, а старшего брата - сестры. Права мужа перед женой объяснялись покупным браком, то есть обязательной уплатой калыма - выкупа за невесту. Европейские авторы, изучавшие черкесов в первой половине XIX века, подчеркивали отличительную черту их брачного условия: «Вместо того, чтобы получить вместе с женой определенную сумму денег, как это нередко бывает у нас, черкесы, и вообще восточные народы должны заплатить за свою возлюбленную ее родителям определенную цену, а именно: цену невесты (калым)» . Это диаметральное отличие условий заключения брака у адыгов от европейских норм может выражать, с одной стороны, разную мотивацию женитьбы у мужчин, принадлежащих к разным этносоциальным традициям, и с другой стороны, изначально слабую имущественную позицию вступающей в брак женщины.
Тендерные стандарты маскулинности в традиционном адыгском обществе
Термин «гендер» принят учеными для обозначения половозрастных ролей представителей различных обществ, являющихся основной составляющей социальных связей, системы иерархических отношений и взаимодействий членов общества. Однако, на самом деле, тематика тендерных исследований в большинстве своем ограничивается женскими проблемами, изучая статус женщины в семье, обществе и истории. Это объясняется тем, что в сознании многих поколений женщины воспринимаются угнетенным классом, интересы которого нуждаются в защите, так как в рамках разных эпох и культур диктат маскулинности считался непреложной данностью. Кроме того, увлекаясь историей женщин, исследователи углубились в изучение повседневной специфически традиционной сферы общественных отношений.
Связанная с общественно-семейным бытом и деятельностью женщин, история традиционной культуры является оппозитом «мужской» политической и социально-экономической истории. Вероятно, считая, что мужчины исчерпали тем самым лимит внимания, в тематике этнографических исследований вопросы истории мужчин очень ограничены. Так обстоит дело и с научной литературой, посвященной северокавказскому «этнографическому заповеднику» и адыгам, в частности. Притом, что у нас нет специальных тендерных исследований по проблемам маскулинности, нужные сведения и рассуждения содержатся в многочисленных исторических, этнографических, публицистических изданиях. Однако, считая, что мужчины представляют общество и человечество в целом, авторы как бы лишают их знака тендерной специфичности и не акцентируют на этом внимания. Из общего ряда выделяются исследования Ю.Ю.Карпова, посвященные мужским союзам и братствам у горцев Северного Кавказа . В них рассматриваются временные корпоративные объединения мужчин, характерные, в частности, и для средневековой Черкесии и игравшие значительную роль в структуре раннефеодального общества, а в более поздний период - обеспечивавшие организацию свободного времяпрепровождения мужской части населения.
Особое место в изучении маскулинности как конструкта, формирующего облик мужчины, занимают работы С. Мафедзева по этнопедагогике, посвященные вопросам детской социализации. Из исследований последних лет необходимо отметить работы Б. Бгажнокова и А. Мирзоева . В их основных положениях раскрываются понятия адыгской этики, нормы рыцарского этикета, по сути своей являющихся мужским взглядом на мир и анализом достижений мужской традиции.
В период сложных исторических перемен происходит ломка привычных тендерных отношений, что влечет за собой ностальгию по привычному порядку вещей. Образ «настоящего мужчины» идеализируется и проецируется в прошлое, как фундаментальная ценность. Весьма актуальным поэтому должно стать изучение маскулинности в традиционных и современных тендерных отношениях северокавказских этнокультурных ареалов, одним из которых является адыгский. Образ Черкесии и Кабарды в глазах иностранных путешественников и в восприятии самого народа предстает как агрессивно маскулинный: это ассоциации не с грациозной черкешенкой и даже не с мирным пахарем, а с вооруженным воином, всадником. Адыги не утратили полностью связи с традицией, особенно в плане сохранения памяти о поведенческих, психологических, соматических стереотипах. Продолжая жить в обществе с патриархатной иерархией, мы изнутри наблюдаем деформацию традиционной модели мужественности.
Для адыгского общества в прошлом характерно строгое разделение половозрастных ролей и сильные маскулинные этнокультурные стереотипы. В отличие от средневековой Европы, где воспевание Прекрасной дамы сочеталось с «охотой на ведьм», в феодальной Черкесии в отношении к женщинам действовал рыцарский кодекс с последовательным и подчеркнутым почитанием женщин. Этот принцип почитания распространялся на все сословные группы общества. При этом в быту господствовала половозрастная дифференциация, подразумевающая мужское главенство в семейных и общественных отношениях (власть отца, мужа, брата), но в то же время сохранялась необходимость соблюдения всех этикетных норм почтения к старшим женщинам и право абсолютно всех женщин независимо от сословного положения и возраста, на заботу и защиту. Тендерная асимметрия не предполагала противостояния или презрения к противоположному полу, ни унижения других, подчиненных мужской власти тендерных групп - стариков и детей.
Коренная ломка традиционных тендерных стереотипов в условиях советской эмансипации
Теоретические основания идеологии социалистической эмансипации женщин. С 1917 года одним из важнейших направлений в программе строительства социалистического общества объявлялось достижение свободы и равенства женщин. Советская власть определяла свою задачу в женском вопросе как полное юридическое, экономическое, социальное и политическое равноправие женщин в обществе.
Для достижения этих целей в первые советские годы с учетом местных условий был принят ряд законодательных актов, на базе которых строилась дальнейшая работа. Декретами, принятыми в декабре 1917 года, женщинам предоставили всю полноту гражданских прав и свобод, уравняв их с мужчинами перед лицом закона. Первая советская Конституция 1918 года закрепила политическое и гражданское равноправие женщин и мужчин. С этого времени начался первый этап (1918-1928 гг.) в решении проблемы женской эмансипации, в рамках которого проводилась корректировка части традиционных и обрядовых пережитков, так или иначе затрагивавших статус женщины: калым, умыкание, многоженство, выдача замуж несовершеннолетних и проч.
Большевики рассматривали борьбу за женское равноправие подчиненной задачам преобразования всей системы социальных отношений, не выделяя специфических женских (тендерных) социальных вопросов. Однако, идеологи социалистической эмансипации видели истоки неравноправия полов не в биологических особенностях, а в социально-экономическом половозрастном разделении труда, «когда производительный труд выпадает на долю мужчины, а труд подсобный - на долю женщины»1. Для того, чтобы вернуть женщину в сферу производительного труда, необходимо было поднять уровень ее образования, научить элементарным азам письма и арифметики. Это задача в республиках Северного Кавказа была сопряжена с особыми трудностями в связи с отсутствием письменности на родных языках коренных народов края. Ликвидация неграмотности горянок и привлечение в школу большего числа девочек стали основными направлениями в работе женских культурно-просветительных и образовательных учреждений в первый период решения женского вопроса.
На втором этапе (1928-середина 30-х годов) планировалось осуществить окончательное фактическое раскрепощение женщины-горянки. Эта задача ставилась в прямую зависимость от вовлечения женщин в публичную сферу экономических и политических общественных отношений. Стала расширяться сеть женской кооперации. Для освобождения женщин от бытовой рутины создавалась система детских дошкольных учреждений. Объявляя войну «пережиткам прошлого» в социально-экономическом плане, партийные и советские органы разрабатывали и осуществляли широкий комплекс мер, направленных на повышение положения и роли женщины в социалистическом обществе. К середине 30-х годов эти усилия привели к определенным положительным результатам.
Эти результаты имели и оборотную сторону, так как в борьбе за равноправие женщин были допущены серьезные ошибки и перегибы. Так, теоретическим основанием женской эмансипации стал тезис об «отсталости и малокультурности» , забитости и особо униженном положении горянки. Из этой посылки автоматически следовал вывод о национальном характере низкого социального статуса женщин и о необходимости преодоления традиционных этногендерных установок. Здесь заключалось некоторое противоречие в идеологической схеме большевиков, включавших «женский вопрос» в более общий социальный контекст.
Мероприятия по созданию правовых основ равноправия горянки. В отличие от русских регионов Российской Федерации на Северном Кавказе была своя специфика в борьбе за женское равноправие. Здесь недостаточно было объявить о свободе расторжения брака, имущественном равноправии супругов, легальном признании права женщин на аборт, обязательную регистрацию браков.
Работа по раскрепощению горянки была напрямую связана с
реформированием быта, перераспределением половозрастных
хозяйственных обязанностей, регулированием семейно-брачной сферы традиционной жизни, обрядности детского цикла и похоронных ритуалов, корректированием этикетных норм.
Эта деятельность логично началась с законодательных мероприятий по запрещению калыма (выкупа за невесту) и умыкания девушек. 19 мая 1918 года Нальчикский окружной народный Совет первым в Терской республике поднял вопрос о калыме. В его постановлении декларировалось унификация статусов всех девушек, независимо от их социального происхождения, и ограничение платы калыма до 1000 рублей. Эфенди (мулла), совершивший бракосочетание с нарушением этого условия и без согласия невесты на брак, навсегда отстранялся от должности, а брак признавался недействительным.3 Следующим шагом в этом направлении были приказы Нальчикского окружного ревкома от 28 июня 1920 года, запрещающие калым и умыкание,4 и приказ № 37 Нальчикского окружного исполкома Советов от 5 марта 1921 года об отмене калыма и запрещении похищения женщин.
