Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретико-методологические основы изучения феномена доверительности 18
1.1. Феномен доверительности в сфере этносоциальных отношений 18
1.2. Доверительность в системе понятийно-терминологического арсенала социального капитала 44
1.3. Методологические и методические принципы исследования 61
Глава II. Сходства и различия в представлениях о толерантности и доверительности в межличностных коммуникациях 71
1.1. Индикаторы толерантности и доверительности (инструментально-информационное обеспечение исследования) 71
1.2. Факторы повышения уровня толерантности и доверительности в межличностном взаимодействии 112
Глава III. Панорама доверительности в общественном сознании (структурно-функциональный и этнорегиональный аспекты) 123
3.1. Векторы «доверия - недоверия» в системе политико-правовых отношений 123
3.2. Социально-экономический ракурс доверительности 149
3.3. Типология доверия и недоверия в межэтнических и межконфессиональных отношениях 164
3.4. Доверительность и СМИ 176
Заключение 184
Библиография 189
Приложение 1. Критерии идентификации толерантности и доверительности 206
Приложение 2. Факторы воздействия на уровень толерантности и доверительности в межличностном взаимодействии 211
Приложение 3. Доверительность к социально-политическим институтам, народам и религиям
- Феномен доверительности в сфере этносоциальных отношений
- Доверительность в системе понятийно-терминологического арсенала социального капитала
- Индикаторы толерантности и доверительности (инструментально-информационное обеспечение исследования)
- Векторы «доверия - недоверия» в системе политико-правовых отношений
Введение к работе
В условиях «травматических»1 трансформационных процессов, которые с начала 1990-х гг. охватили политику, экономику и идеологию с существовавшей системой ценностей на постсоветском пространстве, а также сферу этногосударственных и межэтнических отношений, отсутствие доверительности в широком и узком смысле становится препятствием как в деле успешного реформирования экономики, эффективного функционирования гражданского общества, так и в развитии межэтнических и межконфессиональных контактов. Последнее представляется особенно актуальным для многоэтнического российского социума, в том числе с точки зрения предотвращения возникновения новых и ликвидации существующих очагов межэтнических конфликтов, разгоревшихся с распадом Советского Союза как на южных рубежах РФ, так и на территории ряда сопредельных стран СНГ.
В связи с этим этносоциологический анализ факторов, масштабов и форм проявления элементов доверия и фиксации очагов и узлов недоверия становится одной из ключевых задач в преодолении опасности синдрома «расколотого общества» и повышении объема и эффективности социального капитала как во взаимоотношениях между людьми разных национальностей, так и в отношении их к существующим социальным, экономическим, политическим институтам, для вынесения ими более адекватной оценки и успешного их участия в происходящих этнополитических, социально-экономических, этнокультурных процессах. При этом без анализа данных об установках и настроениях граждан в этническом аспекте невозможно глубокое понимание феномена доверительности как многогранного этносоциального явления, раскрытие причин и преодоление тех болезненных узлов недоверия, которые существуют на данный момент в общественном сознании представителей различных социальных и этнических групп, препятствуя общегражданской консолидации и межэтнической интеграции в РФ.
Необходимо уточнить, что доверие, или в более специфичном и менее универсальном смысле доверительность, как явление, имеющее место в конкретных и гораздо реже абстрактно-когнитивных ситуациях взаимоотношений, является одним из наиболее важных компонентов социального (в т.ч. этносоциального) капитала, рассматриваемого в настоящей работе в качестве совокупности социальных (и этнических) сетей, неформальных правил, норм и ценностей, которые разделяются индивидами без законодательно установленного
1 Штомпка П. Социальное изменение как травма // Социологические исследования. 2001. №1; он же: Культурная травма в посткоммунистическом обществе // Социологические исследования. 2001. №2.
4 порядка и позволяют им взаимодействовать с обоюдной выгодой. При этом доверие, по выражению Ф. Фукуямы, выступает в качестве ключевой характеристики развитого человеческого общества, проявляясь как на индивидуальном (личностном), так и на социальном уровне1.
Следует сказать, что концепция социального капитала активно развивается в рамках современной сетевой социологической теории и в ее понятийно-терминологическом арсенале плодотворно разрабатываются понятия социальных сетей, доверия, корпоративной культуры, уделяется внимание анализу тех этических норм и моральных ценностей, которые существует в тех или иных этнокультурных, социально-профессиональных и т.д. сообществах. В современном постиндустриальном информационном обществе это является особенно важным, т.к. в общественном мнении как никогда ранее стала доминировать высокая значимость социальных отношений. С позиций теории социального капитала предприняты попытки объяснить особенности социально-экономического и политического развития тех или иных стран. Заметим, что чем выше объем социального капитала, тем сильнее позиции гражданского общества, т.к. оно, по словам Э. Геллнера, размыкает связь
социальной жизни и авторитета власти .
Однако, как нам представляется, в рамках данной концепции уместно говорить и об этносоциальном, или же социальном капитале этнических групп. Таким образом, составляющая социального капитала - доверие (доверительность) исследуется нами через призму проявления этнической специфики в менталитете и деятельности граждан в контексте многомерной социальной реальности.
Научно-теоретическая значимость темы исследования состоит в раскрытии этносоциальных особенностей феномена доверительности, в выявлении механизмов его формирования, масштабов и форм проявления в структурно-функциональном (в системе политико-правовых, социально-экономических, межэтнических и межконфессиональных отношений, в восприятии СМИ) и этнорегиональном аспекте в контексте межличностных, межгрупповых и институциональных взаимодействий. С практической точки зрения актуальность данной темы обоснована существованием реальных социально значимых факторов в связи с сохраняющимся в обществе недостатком толерантности-доверительности-солидарности. Подобный дефицит, в частности, обусловлен пока еще незавершенными на данный момент процессами по формированию как общероссийской гражданской, так и индивидуальных (социальной, профессионально-трудовой, имущественной) идентичностей, а также неоднозначными последствиями
1 Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию / Пер. с англ. М., 2004. С. 6.
2 Геллнер Э. Условия свободы. М., 1995. С. 105-111.
5 трансформационного характера, вызванными к жизни распадом СССР, спецификой модернизационного процесса в советский период, накатом этнической мобилизации в начале 1990-х годов, форсированным и чрезвычайно непоследовательным переходом от плановой советской экономики к рыночной, от авторитарно-бюрократической общественно-политической системы к демократической.
От мониторингового слежения за существующим на данный момент в различных социальных и этнических средах потенциалом доверительности и соответственно объема социального капитала зависит качество рекомендаций по обеспечению жизнеспособности, динамичности и возможности дальнейшего развития гражданского общества. Поэтому наряду с такими необходимыми условиями успешного функционирования гражданского общества как личностная автономия, демократическое устройство государства, господство гражданского права (прежде всего, личной собственности человека)1 также должна «работать» доверительность как в межличностных коммуникациях, так и в отношении к государственным институтам.
Для анализа феномена доверительности были выбраны полиэтничные по составу, но, вместе с тем, различающиеся по своему опыту этнической мобилизации и суверенизации, по степени политизации этничности, а также выраженности и направленности действия векторов регионализма и этнократизации органов управления, республики РФ -экономически более мощные «нефтяные» Башкортостан и Татарстан, с одной стороны, и испытавшая спад промышленного производства в первой половине 90- х годов Удмуртия — с другой.
Объектом исследования явилось все взрослое население (от 18 лет и старше) названных республик из числа лиц как титульной (башкиры, татары, удмурты), так и русской национальности, а также татары в Башкортостане и проживающие в Татарстане и Удмуртии представители малочисленных (недоминирующих) этнических групп - преимущественно из числа чувашей и татар соответственно.
Предметом исследования выступают фиксируемые в рамках шкалы доверия-недоверия установки, стереотипы и отношения людей разной этнической принадлежности, рассматриваемые как в ходе межличностных коммуникаций, так и в процессе взаимодействия с государственными и общественно-политическими образованиями, СМИ в различных сферах жизнедеятельности - этногосударственной, социально-экономической, межэтнической и межконфессиональной.
Аринин А.Н. К новой стратегии развития России. Федерализм и гражданское общество. Идейно-теоретические, политические и правовые аспекты. М., 2000. С. 44.
Основной целью диссертационной работы является выявление этносоциальных особенностей формирования и проявления феномена доверительности, форм и масштабов его бытования в тех или иных этнополитических, социально-экономических, этнокультурных средах полиэтнического российского социума.
Для достижения поставленной цели были сформулированы следующие задачи:
На основе сравнительного анализа отечественной и зарубежной литературы выявить и оценить возможность применения теоретико-методологических подходов к изучению феномена доверительности как составной части социального капитала в системе этносоциальных коммуникаций на этапе переходного периода в истории России;
Подвергнуть критическому анализу концепцию социального капитала и проанализировать ее валидность в контексте конкретно-социологического изучения межэтнических отношений в республиках РФ;
Проанализировать зависимость масштабов и форм проявления толерантности и доверительности в установках респондентов на межличностные коммуникации от социальных и ситуативных факторов, а также выявить сходства и различия в масштабах распространения доверительности на разных уровнях представлений -когнитивном (ментальном), аттитьюдном (оценочном) и конативном (поведенческом);
Зафиксировать и дать анализ структурно-функциональных и этнорегиональных различий в степени доверительности в конкретных сферах общественных отношений (в системе политико-правовых, социально-экономических, межэтнических и межконфессиональных коммуникаций, в восприятии СМИ) в целом и в конкретных ситуациях;
Выявить особенности реализации государственной политики по утверждению принципов толерантности-доверительности-солидарности (например, по соблюдению личных и общественных интересов, формированию чувства согражданства, а также терпимости к инаковости) и по преобразованию имеющегося социального капитала в капитал на правовой основе на базе сравнительного анализа текстов законодательных документов РФ, стран СНГ и Балтии, а также некоторых государств-членов Евросоюза;
Определить субъективные и объективные факторы, определяющие показатели доверия и недоверия в указанных выше ситуациях и сферах общественных отношений среди представителей различных этнических групп;
7 7. Предложить прогноз тенденций на будущее по укреплению доверия в многоэтническом российском обществе, предусмотреть возможность появления новых узлов недоверия, коренящихся в исторических, этнополитических, социально-экономических, этнокультурных условиях. В соответствии с обозначенными задачами можно сформулировать следующие рабочие гипотезы исследования:
Потенциал социальных связей в обществе оказывается тем выше, чем сильнее в сознании граждан развиты нормы взаимной ответственности, основанные на уверенности в выполнении взаимных обязанностей, что достигается при наличии доверия между индивидами и, в частности, доверительности по какому-либо конкретному вопросу;
Формы и масштабы проявления толерантности выражаются многообразнее и шире, нежели доверительности и тем более солидарности, при этом их конативные (поведенческие) формы имеют более ограниченное распространение, чем формы когнитивные (потенциальные, на уровне восприятия);
Уровень толерантности и доверительности в межличностных коммуникациях тем значимее и значительнее, чем выше социально-демографические характеристики респондентов (возраст, уровень образования), чем шире распространено двуязычие (причем для представителей титульных национальностей особое значение имеет степень функционирования русского языка в сферах неформальных отношений, например, в отношениях с близкими друзьями), чем выше уровень (его динамика) материальной обеспеченности респондента, мозаичнее этнический состав коллектива в котором работает последний;
Более высокая степень доверительности, проявляемая гражданами в сфере этногосударственных отношений, определяет «либеральную» модель восприятия демократии, при которой основными демократическими принципами осознаются «свобода личности», «частная собственность», «учет интересов национального меньшинства». В то же время недоверие к государственным органам власти, к политическим партиям и отдельным политикам обуславливает предпочтительность «консервативной» модели демократии, основными ценностями которой являются «законность, правопорядок», «власть народа»;
5. Представители тех национальностей, среди которых выше доля «адаптантов» (лиц,
считающих верным то направление, в котором развиваются текущие дела в России),
позитивнее относятся к последствиям демократических реформ, являются
8 сторонниками рыночного подхода в отношении пользования землей и т.д., тогда как «скептики» (считают, что дела в стране идут в неправильном направлении) выражают скорее негативное отношение к рыночным преобразованиям и стоят на позициях государственного патернализма;
Уровень доверительности в межэтнических и межконфессиональных отношениях тем выше (ниже), чем для респондента слабее (сильнее) актуализирована его этническая и религиозная идентичность. Кроме того, данный уровень определяется влиянием конкретных этнополитических и этносоциальных явлений, происходящих в жизни общества.
Проживающие в рассматриваемых республиках русские, а также представители малочисленных этнических групп в отличие от лиц титульных национальностей меньше доверяют республиканским и местным СМИ.
В рамках происходящих неординарных социально-экономических и политических преобразований, имеющих целью формирование и становление новых политических институтов в лице гражданского общества, ведущих диалог с государством от имени конкретных (этнических, социально-профессиональных и т.д.) групп и сообществ, проблема взаимного доверия привлекает нарастающее внимание экономистов, социологов, социальных психологов, политологов, философов. Среди работ этнологов и этносоциологов, посвященных изучению проявления феномена доверия в сфере межэтнических и этногосударственных отношений, стоит отметить исследования Л.М. Дробижевой, Г.У. Солдатовой, а также исследование, проведенное в Татарстане и Саха (Якутии) по проекту Д. Бари (США) «Этничность и доверие в постсоветском обществе»1.
Теоретико-методологической базой и эмпирикой для диссертационной 'работы послужили некоторые постулаты теории социального капитала, наибольший вклад в разработку которой был внесён рядом американских учёных (Л. Хэнифэн, Дж. Джакобс, П. Бурдье, Г. Лоури, А. Лайтом, Дж. Коулменом, Ф. Фукуямой, Р. Патнэмом, а также французским аристократом XIX века Алексисом де Токвилем). Исследователями из Всемирного банка А. Портесом, М. Вулкокком, К. Грутаертом, Д. Нараяном и др. были предприняты усилия по решению проблемы качественного и количественного измерения социального капитала путем разработки соответствующего инструментария, апробированного в ходе проведения репрезентативных социологических опросов в Нигерии
1 Некоторые результаты данного проекта нашли отражение в монографии Л.М. Дробижевой: Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России. М., 2003.
9 и Албании1. Исследовательской группой Всемирного банка ведется также поиск путей, механизмов, с помощью которых социальный капитал оказывает влияние на социально-экономическое развитие как на микро-, так и на макроуровне, анализируется, как связан имеющийся потенциал социального капитала в обществе с уровнем бедности в данном регионе2.
В России анализ специфики распределения объема социального капитала в обществе, а также существующих типов социальных сетей был предпринят в исследовании, осуществленном в рамках программы корпорации Карнеги «Российская инициатива», по результатам которого вышла книга «Социальный капитал и социальное расслоение в современной России» (М., 2003) под редакцией Дж. Л. Твигг и К. Шектер. Стоит упомянуть также панельное исследование «Социальные изменения, социальные связи и человеческий капитал в сельской местности России» (рук. - В. Пацироковский), выполненное в Лаборатории социальных проблем села и социальной инфраструктуры ИСЭПН РАН в 1991-2001 гг.3.
Поскольку все использованные в предлагаемом диссертационном исследовании труды могут быть представлены несколькими группами, то работы вышеуказанных авторов относятся к первой когорте - обобщающим трудам, посвященным разработке концепции социального капитала как определенного потенциала общества или его части, возникающего в результате наличия доверия между членами данного общества, а также рассмотрению теоретических вопросов изучения принципов доверия в сфере экономических, политических, юридических отношений.
Так как проблема доверительности анализируется нами главным образом в системе межэтнических коммуникаций в различных этнорегионах, то это ведёт к рассмотрению формулируемых теоретических положений с учетом этнической специфики. В связи с этим методологическая основа настоящей работы, носящей междисциплинарный характер, подкреплена опытом исследований собственно этнологического характера. Они входят во
1 Grootaert С, Narayan D., Nyhan Jones V., Woolcock M. Measuring Social Capital. An Integrated Questionnaire.
Washington, 2004. ; см. также: Understanding and Measuring Social Capital. A
Multidisciplinary Tool for Practitioners I Ed. by С Grootaert and T. van Bastelaer. Wasnington, 2002. -
2 Имеет смысл упомянуть лишь некоторые публикации, которые отражают направленность исследований, проводимых Всемирным банком: Paul Francis, 1998. Primary School, Community and Social Capital in Nigeria; Serageldin and Grootaert, 1997. Defining Social Capital: An Integrating View; Davis and Patrinos, 1996. Investing in Latin America's Indigenous Peoples -- the Human and Social Capital Dimensions; Isham, Kaufmann and Pritchett, 1997. Civil Liberties, Democracy and the Performance of Government Projects; Nat Colletta, 1997. The Depletion and Restoration of Social Capital in War-torn Societies: Rwanda and Cambodia; Paul Collier, 1998. Social Capital and Poverty; Christiaan Grootaert, 1998. Social Capital: The Missing Link; Narayan and Pritchett, 1997. Cents and Sociability - Household Income and Social Capital in Rural Tanzania; Maurice Schiff, 1995. Social Capital, Trade and Optimal Migration Policy.
3 Пацироковский В. Сельская Россия. М, 2003.
10 вторую группу использованных трудов. Прежде всего, это исследования С.А. Арутюнова, Ю.В. Бромлея, Л.М. Дробижевой, В.И. Козлова, Р.Г. Кузеева, В.В. Пименова, Ю.И. Семенова, В. А. Тишкова, Н.Н. Чебоксарова и др.
Этносоциологическое изучение феномена доверительности проведено в данном исследовании с позиций этносоциологического, социально-психологического и политологического подходов, поэтому третью группу трудов, позволяющих подойти к осмыслению данного явления с социологических позиций, ознакомиться с современными социологическими теориями (в частности, с теорией социальных сетей, социальной стратификации, теорией справедливости, принципом социального неравенства и т.д.) и определить место и роль доверительности в системе этносоциальных коммуникаций, составили работы отечественных (Л.М. Дробижевой, Т.И. Заславской, Ж.Т. Тощенко, В.А. Ядова, О.Н. Яницкого и др.) и зарубежных (Дж. Барнеса, М. Вебера, Э. Гидденса, Р. Дарендорфа, Э. Дюркгейма, Г. Зиммеля, О.Конта, Т. Парсонса, Дж. Ролза, Н. Смелзера, А. Сэлигмана, П. Штомпки, Д. Хандельмана и др.) социологов.
Четвертая группа представлена работами, в которых доверие выступает как социально-психологическое явление, что, прежде всего, отражено в публикациях Б.Ф. Поршнева, В.П. Зинченко, B.C. Сафонова, Т.П. Скрипкиной (этнопсихологический аспект изучения доверия затронут Г.У. Солдатовой), а также трудах зарубежных социальных психологов - М. Доич, Э. Эрикона, Т. Ямагиши и др.
Пятая группа работ (политологических) очень ограничена и представлена едва ли не единственной монографией Д.М. Данкина «Доверие. Политологический аспект» (М., 1999), в которой исследуются смысл, формы, условия, факторы функционирования, роль и место доверия в теории и практике мировой политики. Кроме того, обращают на себя внимание политико-экономический очерк Д. Травина, написанный в качестве послесловия к недавно переведенной на русский язык книге Ф. Фукуямы «Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию» (М., 2004), в котором автор (Д. Травин) выделил несколько очагов зарождения культуры доверия в экономической и политической жизни постсоветского российского общества, а также рецензии В. Грицаенко и В.Л. Иноземцева1 на работы Ф. Фукуямы.
В шестой группе работ, в которых дан обстоятельный анализ и теоретическая интерпретация реальных процессов, происходящих в сфере межэтнических отношений и этнополитического развития и оказывающих влияние на формы и масштабы проявления
1 Грицаенко В. Социальный капитал и гражданское общество. (Рецензия на статью Fransis Fukuyama. Social Capital and Civil Society), ; Иноземцев В.Л. Рецензия на книгу: Fukuyama F. Trust. The Social Vitues and the Creation of Prosperity. N.Y., 1996II Свободная мысль. 1998. №1. С. 125-126.
доверительности на межгрупповом и институциональном уровнях, выделяются труды отечественных ученых: А.Н. Аринина, М.Н. Губогло, Л.М. Дробижевой, Н.М. Лебедевой, В.А. Тишкова, СВ. Чешко, а также С. Липсета, А. Липхарта, Д. Лейтина, С. Хантингтона, Дж. Хаффа.
К седьмой группе можно отнести работы, опубликованные по итогам этносоциологических исследований, проводившихся как в советский (в конце 60-х - начале 80-х годов), так и в постсоветский период, что позволяет проследить динамику этносоциальных процессов через призму факторов, оказывающих воздействие на характер межэтнических коммуникаций и уровень доверительности в них, рассмотреть взаимосвязи между социальными трансформациями и современными процессами формирования этнической, гражданской, профессиональной, имущественной и др. идентичностей. Среди авторов нельзя не отметить труды Ю.В. Арутюняна, М.Н. Губогло, Л.М. Дробижевой, В.К. Мальковой, Л.В. Остапенко, В.В. Пименова, С.С. Савоскула, Г.У. Солдатовой, И.А. Субботиной, А.А. Сусоколова и др.
Восьмую группу составляют специальные исследования (в т.ч. мониторинговые) по изучению текущих в постсоветский период этносоциальных, этнокультурных и этнополитических процессов в областях и республиках РФ (Р. Абдрахманов, СИ. Аккиева, В.В. Амелин, А.Р. Аклаев, И.М. Габдрафиков, P.P. Галлямов, Д.М. Исхаков, А.С Крылова, Р.Н. Мусина, Т.М. Полякова, Л.В. Сагитова, Ф.Г. Сафин, СК. Смирнова, Л.С. Христолюбова, Ю.П. Шабаев).
Становится очевидным, что в гражданском обществе, которое представляет собой автономную от государства определенную систему экономических, политических, правовых, культурных отношений, доверительность играет ключевую роль в плане его становления и развития, т.к. способствует развитию сетей гражданской активности и утверждению институтов местного самоуправления. Поэтому к девятой группе работ были отнесены труды по теории гражданского общества современных отечественных (А.Н. Аринина, В.В. Витюка, З.Т. Голенковой, Г.Г. Дилигенского и др.) и зарубежных (Э. Геллнера, Р. Патнэма, А. Сэлигмана, Ф. Фукуямы, Ю. Хабермаса и др.) исследователей, а также использованы взгляды Г. Гегеля, классиков либеральной (А. Смита, А. Токвиля и др.) и марксисткой (К. Маркса, А. Грамши и др.) традиций понимания гражданского общества1. Особое место в этом ряду занимает недавно переведенная на русский язык коллективная монография Джин
' Подробнее см.: Ку А.С. Преодолеть парадокс «гражданского общества без гражданства» // Социс. 2003. №12.
Л. Коэн и Эндрю Арато, в которой концепция гражданского общества рассматривается в контексте современных политических теорий1.
В целом идея гражданского общества приобрела новый мощный импульс своего развития в связи с событиями конца 1980-х - начала 90-х годов в Восточной Европе и бывшем СССР, с переходом от авторитаризма и плановой экономики к демократическому устройству и становлению либеральных экономических институтов. Однако своего окончательного концептуального оформления в научной литературе проблема гражданского общества еще не получила2.
Поскольку понятия толерантности, доверительности, и солидарности представляются нам категориями, тесно взаимосвязанными , хотя и не тождественными, отдельный блок работ составляют исследования по толерантности (в т.ч. этнической толерантности). В настоящее время в отечественной науке социально-психологические особенности межэтнического взаимодействия и этнической толерантности разрабатываются целым рядом учёных (А.Г. Асмоловым, Л.М. Дробижевой, Н.М. Лебедевой, В.П. Левкович, Н.А. Лопуленко, М.Ю. Мартыновой, Л.И. Науменко, Г.У. Солдатовой и др.4), зарубежом основополагающие работы в этом направлении на примере поликультурных регионов были созданы канадскими исследователями Дж. Берри, Р. Калином, М. Плизентом5. Заметное внимание изучению социально-психологических особенностей этнической толерантности-интолерантности и воспитанию толерантного сознания как культурной и моральной
1 Коэн Джин Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория / Пер. с англ. М., 2003.
2 Гражданское общество: истоки и современность. СПб., 2000; Гражданское общество: теория, история и
современность / Отв. ред. З.Т. Голенкова. М., 1999; Витюк В.В. Становление идеи гражданского общества и ее
историческая эволюция. М., 1995; Гаджиев К. Гражданское общество и правовое государство// Мировая
экономика международные отношения. 1991. №9; Черниловский З.М. Гражданское общество: опыт
исследования // Государство и право. 1992. №6; Одинцова А.В. Гражданское общество: взгляд экономиста //
Государство и право. 1992. №8; Андреев А.Л. Становление гражданского общества: российский вариант//
Становление институтов гражданского общества: Россия и международный опыт/ Материалы международного
симпозиума. М., 1995; Матузов Н.И. Гражданское общество: сущность и основные принципы // Правоведение.
1995. №3 и др.
3 Губогло М.Н. Концептуально-понятийное переоснащение этнической проблематики в научных исследованиях
и политической практике. М., 2004.
4 Асмолов А.Г. Толерантность: различные парадигмы анализа // Толерантность в общественном сознании
россиян. М., 1998; Дробижева Л.М. Толерантность и рост этнического самосознания: пределы совместимости //
Толерантность и согласие. Материалы международной конференции. Якутск, июнь 1995 г. /Отв. ред. В.А.
Тишков. М., 1997. С. 61-68; Лебедева Н.М. Исследование психологической природы межгрупповой
(межэтнической) интолерантности // Психологические проблемы общественного сознания. М., 1992; Лебедева
Н.М., Малхозова Ф.М. Социально-психологическое исследование этнической толерантности в Карачаево-
Черкесии // Идентичность и толерантность: Сб. ст. /Отв. ред. Н.М. Лебедева. М., 2002. С. 152-168; Левкович
В.П., Андрущак И.Б. Этноцентризм как социально-психологический феномен // Психологический журнал.
1995. №2. С. 70-81; Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В., Солдатова Г.У. Демократизация и образы
национализма в Российской Федерации 90-х годов. М., 1996; Солдатова Г.У. Толерантность-интолерантность:
две категории лиц в межэтническом взаимодействии // Толерантность и согласие. М., 1997. С. 189-205; она же:
Психология межэтнической напряженности. М., 1998 и др.
5 Berry J. W., Pleasants M. Ethnic Tolerance in Plural Socities / Paper given at the International Conference on
Authoritarism and Dogmatism. Potsdam, N.Y., Wiley, 1984; Berry J.W., Kalin R. Reciprocity of Inter-Ethnic Attitudes
in a Multicultural Society II International Journal of Intercultural Relations. 1979. №3. P. 99-112 и др.
13 ценности уделяется сотрудниками ИЭА РАН в рамках реализации Федеральной целевой программой «Формирование установок толерантного сознания и профилактика экстремизма в российском обществе (2001-2005 гг.)»1.
В целом в зависимости от точки зрения и системы координат толерантность может рассматриваться в эволюционно-биологическом, в этическом, в политическом, а также в психологическом, педагогическом контекстах . Однако в западной литературе с критикой изучения феномена толерантности исключительно с позиций психологического и морального исследования ещё более трёх десятилетий назад выступили авторы коллективной монографии «Критика чистой толерантности», понимая толерантность, прежде всего, как политическую ценность и рассматривая её с точки зрения анализа теории и практики демократического плюрализма3.
Тем не менее, поскольку толерантность проявляется, прежде всего, в культуре, в связи с этим безусловную значимость приобретают исследования по формированию этнической толерантности через изучение традиционных норм общения в различных культурах4, через фольклор5, исследование процессов межкультурного взаимовлияния6, в т.ч. двуязычия7. В этом смысле нельзя не согласиться с А.Г. Асмоловым, автором и научным руководителем федеральной целевой программы о толерантности, в том, что «культура толерантности как культура поддержки разнообразия обладает огромным оптимистическим эволюционным резервом. Та страна, которая может себе позволить разнообразие, обладает множеством вариантов решений в тупиковых, кризисных ситуациях»8.
Главным источником данной диссертационной работы стала информационная база, основанная на материалах этносоциологических опросов, проведённых в марте-июне 2002 г.
1 См. например: На пути к толерантному сознанию / Отв. ред. А.Г. Асмолов. М., 2000; Этническая
толерантность в поликультурных регионах России / Отв. ред. Н.М. Лебедева, А.Н. Татарко. М., 2002;
Идентичность и толерантность: Сб. статей / Отв. ред. Н.М. Лебедева. М., 2002; Толерантность и культурная
традиция: Сб. статей / Под ред. М.Ю. Мартыновой. М., 2002; Лопуленко Н.А., Мартынова М.Ю. В мире жить -
с миром жить: Дружба и взаимопонимание в фольклоре народов России. М., 2002 и др.
2 Асмолов А.Г. Толерантность: от утопии к реальности // На пути к толерантному сознанию / Отв. ред. А.Г.
Асмолов. М., 2000. С. 6.
3 Wolff R., Moore В., Marcuse Н. A Critique of Pure Tolerance. Boston, 1965.
4 Мартынова М.Ю. Традиционные нормы общения и толерантность // Толерантность и культурная традиция:
Сб. ст. / Под ред. М.Ю. Мартыновой. М., 2002. С. 32-94; Толерантность в культуре и культура толерантности //
IV Конгресс этнографов и антропологов России. Нальчик, 20-23 сентября, 2001 год. Тезисы докладов. М., 2001.
С. 111-114.
5 Лопуленко Н.А. Использование фольклора в воспитании толерантности у школьников (на примере пословиц
народов России) // Толерантность и культурная традиция. С. 325-393; Лопуленко Н.А., Мартынова М.Ю. В
мире жить - с миром жить: Дружба и взаимопонимание в фольклоре народов России. М., 2002.
6 Лебедева Н.М. Введение в этническую и кросс-культурную психологию. М., 1998.
7 Губогло М.Н. Русский язык и толерантность. М., 2003; Губогло М.Н., Смирнова С.К. Республика
Башкортостан: Русский язык в трансформационных процессах. М., 2002; Губогло М.Н., Смирнова С.К.
Республика Татарстан: Русский язык в трансформационных процессах. М., 2002.
8 Интервью с А.Г. Асмоловым опубликовано в статье: Мурсалиева Галина. Коричневая весна. Новая газета.
2002. №29.
14 в четырёх республиках (Башкортостан, Марий Эл, Татарстан, Удмуртия) Приволжского федерального округа по проекту ЦИМО ИЭА РАН «Электрокардиограмма (ЭКГ) социальных трансформаций» (автор и руководитель проекта - М.Н. Губогло). С помощью анкеты, содержащей 148 вопросов, в том числе 27 вопросов и высказываний по толерантности и доверительности, было опрошено всего 4550 чел. из числа взрослого городского и сельского населения (от 18 лет и старше), в т.ч. 1229 чел. в Башкортостане, 1119 чел. - в Марий Эл, 1092 - в Татарстане и 1110 - в Удмуртии. При этом выборка была построена так, что она является репрезентативной для каждой из республик по: 1) этническому составу городского и сельского населения; 2) типологии городов и сел по численности; 3) половозрастному составу населения основных национальностей.
На всех этапах реализации программы и инструментария исследования по проекту «Электрокардиограмма (ЭКГ) социальных трансформаций» автор диссертационного исследования принимал участие в качестве соорганизатора и участника дискуссий, на этапе этносоциологического исследования - в качестве интервьюера и соучастника организации опроса в Башкортостане, осуществлял ввод полученных результатов в компьютер и последующую разработку и анализ данных опроса.
Кроме того, в качестве диахронного сопоставления были использованы результаты опросов, проведённых среди взрослого населения по проектам: «Язык, национальность и бывший Советский Союз» (апрель 1993 г.), «Предвыборная и поствыборная ситуация в России в 1993 г.» (ноябрь-декабрь 1993 г., по 1000 чел. в каждой из 16 республик, включая Башкортостан, Марий Эл, Татарстан и Удмуртия), «Межнациональная толерантность и внутринациональная солидарность в постсоветской России» (август 1995 г., по 1000 чел. в четырёх республиках - Башкортостан, Дагестан, Кабардино-Балкария, Татарстан), а также результаты осуществленных весной 1997 г. ЦИМО ИЭА РАН совместно с Центром социологических исследований МГУ этнополитологического опроса по проекту «Этнополитические представления молодежи. Формирование и функционирование» в столицах 16 республик (руководитель исследований в республиках - М.Н. Губогло) и общероссийского социологического исследования «Молодежь России: три жизненные ситуации» (руководитель - СВ. Туманов)1.
Ко второму типу источников можно отнести тексты законодательных документов и конституций стран СНГ и Балтии, Евросоюза, а также республик РФ, которые были проанализированы с целью выявления специальных положений о достижении и укреплении норм солидарности и доверия в обществе, характеризующих ту степень ответственности,
1 Подробнее о программе, методике и выборке указанных исследований см.: Губогло М.Н. Идентификация идентичности. Этносоциологические очерки. М., 2003. С. 10-12, 19-20.
15 которую берет на себя государство в деле формирования правовой культуры и гражданской ответственности среди населения, по преобразованию имеющегося социального капитала в законодательно утвержденный капитал на правовой основе.
Важным источником стали полевые наблюдения и впечатления, полученные в ходе интервьюирования граждан Башкортостана, Татарстана и Удмуртии в 2001-2002 гг. Ответы респондентов, их суждения о текущей ситуации в местах их проживания, проблемы и надежды во многом позволяют приблизиться к объективному и полному отражению той панорамы векторов доверия и недоверия, которая существует на данный момент в жизни российского общества. Также в работе были использованы материалы периодической печати, справочные и статистические издания, материалы Всесоюзных переписей населения 1979, 1989 г. и Всероссийской микропереписи 1994 г.
Территориальные рамки данного исследования ограничены тремя республиками Российской Федерации, входящими в состав Приволжского федерального округа, -Башкортостаном, Татарстаном и Удмуртией.
Хронологические рамки исследования охватывают первое постсоветское десятилетие, а также первые годы нового тысячелетия - 1993-2002 гг. Именно в эти годы произошли основные трансформационные изменения постсоветского российского общества, в ходе которых масштабы распространения доверительных отношений, а также механизмы развития сетей социальной активности и распределения социального капитала в обществе претерпели существенные изменения.
Методологической основой исследования, определяющей логику интерпретации результатов, явились принцип историзма, предполагающий взаимообусловленность исторических процессов, взаимосвязанность социально-экономических и культурных явлений в исторической ретроспективе, принцип плюрализма, подразумевающий неоспоримость существования многовариантности и многочисленности социальных, этнокультурных, личностных и т.д. различий, и принцип социологизма, учитывающий взаимосвязи современных социально-экономических, этнокультурных и этнополитических процессов и фиксирующий происходящие события с помощью различных социологических методик (массового репрезентативного опроса, экспертных оценок, фокус-групп и т.д.). В качестве методологических подходов в работе наряду с этносоциологическим использовались политологический и социально-психологический.
Методику исследования составили приемы комплексного анализа, была применена совокупность методов сбора и анализа эмпирических фактов при этносоциологическом исследовании: интервьюирование, анкетирование, в ходе полевой работы применялись
включенное наблюдение, сравнительный анализ результатов этносоциологических опросов в синхронном и диахронном разрезе и т.д. Этим вопросам специально посвящен третий параграф первой главы, т.к. новизна темы в этнологии и междисциплинарный характер изучения феномена доверительности обусловили необходимость предварительного изложения общих теоретико-методологических основ, определяющих инструментарий анализа.
Научная новизна настоящего исследования заключается, прежде всего, в том, что хотя впервые понятие «доверия» появилось еще в Древней Греции, употребляясь применительно к полисным системам (в контексте изучения отношений между полисом и его гражданами)1, вхождение данного понятия (а также «доверительности», «социального капитала») в отечественную научную литературу, в теоретические и прикладные исследования только начинается. Напротив, в западной (англо-американской) литературе концепция доверия уже несколько десятилетий используется для объяснения некоторых механизмов и технологий экономических, юридических и политических отношений. Значимость этой доктрины в процессах и в дискурсе межэтнического взаимодействия, как анализ доверительности к представителям других этнических групп, например, при заключении этнически смешанных браков, и с точки зрения выявления причин существующей степени доверительности / подозрительности как результата сложно действующих идентичностей разного уровня и происходящих в обществе социально-экономических, этнополитических, этносоциальных процессов, также заслуживает внимания. Между тем эта область знания остаётся пока, по сути, чистым листом в предметной области отечественной этнологической науки. В связи с этим в работе сделаны выводы теоретического характера, раскрывающие природу феномена доверительности в сфере этносоциальных отношений.
В работе впервые проведен сопоставительный анализ законодательных документов и конституций РФ, стран СНГ и Балтии, а также Евросоюза на предмет выявления норм, ориентирующих на целенаправленное формирование и утверждение в обществе принципов доверительности и солидарности на правовой основе. Кроме того, вводятся в научный оборот новые материалы этносоциологических опросов, позволяющие осуществить анализ базовых показателей (масштабов распространения, форм проявления и причин формирования) феномена доверительности как в синхронном, так и в диахронном разрезе в различных сферах и ситуациях общественных отношений.
Практическая значимость исследования состоит в том, что полученные результаты имеют как теоретическое, так и прикладное значение и могут стать основой для
1 Ильин М.В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. М., 1997. С. 163-168.
17 осуществления реальных, конкретных действий в сфере разработки и реализации новой этнической политики как на региональном, так и на общефедеральном уровнях, быть учтены в различных научно-исследовательских и практических программах по оптимизации межэтнического взаимодействия в целях повышения объема социального капитала в многоэтническом и многокультурном российском социуме. Показатели доверительности к деятельности различных общественных институтов, а также в межличностных отношениях могут служить и важным индикатором адаптации к условиям иноэтничной (инокультурной) среды и к происходящим трансформационным изменениям, особенно в условиях интенсивных миграционных процессов. В конечном счете, выводы исследования способствуют лучшему пониманию pro- и contra- факторов в деле построения гражданского общества в полиэтнической стране, в том числе с целью раннего предупреждения конфликтных ситуаций. Кроме того, результаты исследования могут быть использованы для подготовки лекционных курсов по теории, политике и практике социального капитала и доверия как его составляющей, по этносоциологии и этнополитологии, а также быть привлечены для поиска новых методов количественного и качественного измерения потенциала социального капитала и уровня доверия в частности, что особенно актуально в условиях полиэтничного региона.
Теоретические положения, предложенные в диссертации, и изложенные практические результаты прошли апробацию на региональной научно-практической конференции «Материальная и духовная культура народов Поволжья и Урала: история и современность» (Глазов, 2001); молодежной конференции «Этнокультурное и биологическое разнообразие человечества» (Москва, 2002); на Международной научной конференции «Российская наука о человеке: вчера, сегодня, завтра» (С.-Петербург, 2003), на IV Конгрессе этнологов и антропологов России (Нальчик, 2001); на V Конгрессе этнологов и антропологов России (Омск, 2003). Диссертационная работа была обсуждена на заседании Центра по изучению межнациональных отношений Института этнологии и антропологии РАН (Москва, 26 октября 2004 г.) и рекомендована к защите. Результаты исследования отражены в 8 публикациях автора, непосредственно посвященных теме диссертации, общим объемом около 5 печатных листов.
Структура диссертации состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и приложений (результатов этносоциологического опроса 2002 г.).
Феномен доверительности в сфере этносоциальных отношений
Механизмы доверия буквально пронизывают человеческую жизнь, как индивидуальную, личную, так и общественную, являясь стержнем успешного функционирования и развития современного плюралистического либерально-демократического общества . В частности, Г. Зиммель определял доверие как одну «из наиболее важных синтетических сил в обществе» . В толковом словаре русского языка понятие «доверия» раскрывается как «уверенность в чьей-нибудь добросовестности, порядочности, в правильности чего-нибудь и основанное на этом отношение к кому чему-нибудь»3.
Действительно, без доверия в обществе с отработанными либеральными экономическими механизмами немыслимо его развитие. Люди доверяют свои вклады банкам, банки инвестируют деятельность промышленных компаний и транснациональных корпораций, последние создают новые рабочие места, рабочий доверяет своему работодателю, а тот обязуется выплачивать своему работнику соответствующую заработную плату. С одной стороны, доверие даёт возможность политическим конкурентам и противникам, бизнесменам и учёным сотрудничать, понимать друг друга, находить взаимоприемлемые пути и способы решения существующих разногласий, генерировать устойчивые формы политического, социального, экономического, межнационального равновесия и порядка, т.е. выполняет стратегическую и рациональную, прагматическую роль. С другой стороны, недоверие как между представителями различных социальных и этнических групп, так и в межличностном общении, способствует дестабилизации межэтнических отношений и повышению уровня межэтнической и социальной напряжённости в обществе. Для понимания значимости феномена доверия можно привести любопытную историю из «Трактата о человеческой природе» шотландского социолога и философа XVIII века Дэвида Юма:
«Ваша рожь поспела сегодня; моя будет готова завтра; для нас обоих выгодно, чтобы я работал с вами сегодня и чтобы вы помогли мне завтра. Но у меня нет расположения к вам, я знаю, что вы также мало расположены ко мне. Поэтому ради вас я не возьму на себя лишние работы, а если бы я стал помогать вам ради себя самого в ожидании ответной услуги, то знаю, что меня постигло бы разочарование и что я напрасно стал бы рассчитывать на вашу благодарность. Итак, я предоставляю вам работать в одиночку, вы отвечаете мне тем же, погода меняется - и мы оба лишаемся урожая вследствие недостатка во взаимном доверии и невозможности рассчитывать друг на друга» .
Эта нехитрая житейская быль о взаимоотношениях двух фермеров вполне корреспондирует с теорией американского политолога Джерри Хаффа , согласно которой утверждается, что без наличия доверительности в обществе (как к различным политическим и социальным институтам, так и в межличностных отношениях), особенно в переходный период, как сегодня в России, невозможно его эффективное социально-политическое и экономическое реформирование и дальнейшее развитие. Более того, недостаток доверия становится питательной средой для возникновения противоречий и распространения различных форм девиантности вплоть до экстремизма3. Не только структурный дисбаланс в плановой советской экономике и её неэффективность, ошибки руководства страны, но и отсутствие культуры доверия, сложившихся принципов доверительности у бывших советских граждан к личностным аспектам экономической деятельности, к предпринимательству, боязнь инвестирования, отсутствие практики института частной собственности, чувства гражданской ответственности, предопределили провалы в деле экономического реформирования России в 1990-е годы. Поэтому в процитированной выше незатейливой истории Д. Юма, к сожалению, видится сегодняшний день. Действия лидеров этнической мобилизации и этнических элит, в т.ч. посеянные ими зёрна этноцентризма, этноигоизма, попавшие в благодатную почву «агрессивной пассивности», недоверия и подозрительности большинства граждан вследствие глубокого кризиса во всех сферах жизнедеятельности общества, способствовали прорастанию побегов экстремизма, сепаратизма и этноизоляционизма, пробуждению склонности к насилию и к проявлению его, в частности, в виде политического и этнического насилия1.
Таким образом, недоверие - это та критическая черта, за которой наступает превалирование силы над законом, разрушаются или деформируются общепринятые этические нормы, теряют свою цену разного рода договорённости и взаимные обязательства. Иначе говоря, как писал в XVIII столетии выдающийся неаполитанский экономист своего времени Антонио Дженовези: «При отсутствии доверия на контракты нельзя полагаться, а законы лишаются силы»2. Поэтому одним из основных принципов доверия является безусловное выполнение своего долга и обязательств в неустановленном законом порядке. Непосредственно законознание и законовыполнение не являются необходимой основой формирования доверия, а скорее свидетельствуют о степени развитости чувства гражданской ответственности. Вместе с тем, доверие, имеющее мощное неформальное значение, в свою очередь, способствует более эффективному действию принципов законности.
В литературе нередко обращается внимание на то, что само понятие доверия, его сущность, укоренено в обыденности, оно зачастую воспринимается как нечто повседневное, рутинная, а вместе с тем обезличенная данность . Представляется возможным указать на некую односторонность данного суждения. Доверие здесь фигурирует как вынужденная мера, однако, как будет показано далее, в своей сущности оно имеет гораздо более важный деятельностный аспект. Стороны заключают долгосрочный контракт, как правило, руководствуясь не безысходностью, обречённостью идти на контакты, а во многом имея взаимный интерес и подтверждённую уверенность в порядочности, компетентности и платёжеспособности (в сфере экономических отношений) друг друга.
Тем не менее, «обыденностному» пониманию доверия как непреходящей данности придаётся поистине ключевое значение, которое неоднократно отмечали многие современные социологи. В частности, по Э. Гидденсу доверие - это «защитный кокон»; «покров доверия» обуславливает жизнеспособность и тем самым, добавим, функциональность того, что в теоретической биологии и философской антропологии называют "Umwelt", - окружающего мира. Иначе говоря, доверие как «защитный кокон» определяет уверенность человека в обеспеченности своего повседневного существования, что, на наш взгляд, прежде всего, зависит от уровня культуры, а также от деятельности идеологических и социальных институтов - политики и права, экономики, медицины, науки, а также этики и морали.
Вместе с тем для Н. Лумана доверие отнюдь не самый фундаментальный феномен, поскольку тому, что нам не знакомо, мы не можем ни доверять, ни не доверять . Только на основе «осведомлённости» возможны доверие и недоверие. Доверие это не результат знания о том, какие поступки совершит тот или иной человек или будет ли функционировать система, но ожидание, которое может исполниться, а может и не оправдаться, как в позитивном, так и в негативном смысле. Таким образом, Н. Луман обращает внимание на рискованную природу доверия, поскольку тот, кто доверяет к кому и чему-либо, должен знать, что случиться может всякое. Доверие в понимании Н. Лумана не «защитный кокон», а особый вид рационализма. Люди доверяют тогда, когда не хватает информации, а решение принимать надо: покупать или не покупать ту или иную вещь, класть или не класть деньги в конкретный банк и т.д. «Доверие/недоверие» становится рациональной схемой поведения. В одних случаях человек безоговорочно доверяет, в других - в одном аспекте доверяет, в другом - не доверяет, выстраивает более сложную стратегию доверия/недоверия и тем самым действует рационально2.
Доверительность в системе понятийно-терминологического арсенала социального капитала
Современное информационное общество отличается мощным и широко разветвленным развитием социальных связей, будь то в сфере экономики, в политике, в сфере межнациональных отношений, важную роль, в укреплении которых играет доверие. Социальные взаимодействия (отношения) между людьми являются не просто компонентами социальной структуры общества, они имеют свой вес, своё значение и могут рассматриваться в качестве ресурсов как для лиц, участвующих во взаимодействии, так и для общества в целом.
Для определения и описания этих ресурсов с конца 1970-х годов в зарубежной (англоамериканской) социологии получила развитие концепция «социального капитала» ("social capital")1, которая была выдвинута в целях поиска дополнения, необходимого для оптимального функционирования «физического» и «человеческого» капиталов. Однако существует точка зрения, что впервые сам термин «социальный капитал» появился в работах Лиды Джадсон Хэнифэн (1916, 1920) по изучению школьных центров сельских общин, использовавшей такой термин для описания «тех осязаемых субстанций, которые имеют большое значение в повседневной жизни людей»3. В последующем определённый вклад в научное обоснование социального капитала внесли Джейн Джакобс4 (изучение социальных отношений в урбанизированной среде) и Пьер Бурдье5 (относительно социальной теории), причем последний определял социальный капитал как «ресурсы, основанные на родственных отношениях и отношениях в группе членства» и не указывал, что у индивида или группы всегда существуют дополнительные возможности или выбор.
Нельзя не отметить роль американского экономиста Глен Лоури, по мнению которой социальный капитал с точки зрения своего использования является источником ресурсов, существующих как в сфере семейных отношений, так и в коммуникативной социальной организации, и полезных для социального или когнитивного развития. Эти ресурсы отличаются в зависимости от людей, а также от интенсивности и характера отношений между ними и могут играть важную роль в развитии человеческого капитала. Термин «социальный капитал» Г. Лоури, так же как и социолог Айвен Лайт, употребляла в экономическом исследовании, анализируя проблемы социально-экономического неравенства внутри городов среди представителей различных этнических групп (так, по её выводам, афроамериканцы имели недостаток доверия и социальных связей, например, по сравнению с американцами азиатского происхождения, что выражалось в более слабом развитии предпринимательства среди них)1.
Именно на основе исследований Лоури концепция социального капитала окончательно утвердилась, т.к. была обоснована Джеймсом Коулменом в его фундаментальной работе «Основания социальной теории» ("Foundations of Social Theory") в 1990 г.2 По мнению Коулмена, социальный капитал - это потенциал взаимного доверия и взаимопомощи, целенаправленно формируемый в межличностном пространстве. Как и другие формы капитала, социальный капитал продуктивен, но в отличие от них он имеет место в структуре отношений между людьми и среди людей. В связи с этим Коулмен довольно подробно останавливается на характеристике физического и человеческого (интеллектуального)3 капиталов и их отличий от социального .
Так, если физический капитал является продуктом материальных изменений, усовершенствований в материалах, оборудовании, а человеческий капитал состоит из людей с их знаниями и является результатом их мастерства и способностей, то социальный капитал - есть продукт развития таких высокоорганизованных отношений между людьми, которые облегчают их взаимодействие. Физический капитал является полностью осязаемым, материальным, человеческий капитал - в гораздо меньшей степени, т.к. воплощён в знаниях и таланте, мастерстве, приобретённых индивидами, социальный же капитал фактически неосязаем. Однако хотя и физический, и человеческий капитал облегчают производственную деятельность, социальный капитал выполняет эту функцию столь же успешным образом. Для понимания различий между человеческим и социальным капиталами Дж. Коулмен в своём труде приводит простую, но вместе с тем наглядную схему.
Человеческий капитал, по рассуждениям Дж. Коулмена, заключён в узловых точках, а социальный капитал - в линиях, их соединяющих. Таким образом, социальный и человеческий капитал часто взаимосвязаны и взаимозависимы. Предположим, что В - это ребёнок, а А или С - это взрослый человек, один из его родителей. Соответственно для дальнейшего когнитивного и социального развития ребёнка социальный капитал будет формироваться из его двусторонних отношений с А и С (линии АВ и СВ), а человеческий капитал будет результатом его собственной социальной деятельности (в узловой точке В).
От интенсивности взаимосвязей между людьми, таким образом, зависит и величина социального капитала. Чем теснее взаимосвязи, тем выше уровень доверия и тем значительнее социальный капитал в обществе2. Следовательно, социальный капитал имеет общественную, а не индивидуальную природу. При этом, являясь неотъемлемым свойством социальной структуры, в которой укоренён человек, «социальный капитал» не является частной собственностью пользующихся им лиц» . Добавим, что особое значение социальный капитал и доверие в качестве его составляющей приобретают как в условиях экономического прогресса, особенно в ходе трансформационных процессов, так и для гармонизации межнациональных отношений в обществе.
В настоящее время концепция социального капитала в основном рассматривается по двум взаимосвязанным, но, тем не менее, различающимся направлениям. Согласно первому подходу, разрабатываемому социологами Р. Бартом и А. Портесом и практически совпадающему с вышеизложенными взглядами Дж. Коулмена, под социальным капиталом понимаются ресурсы (различного рода информация, идеи, моральная поддержка, опора и т.д.), которыми люди добровольно обмениваются в процессе межличностных и межгрупповых коммуникаций. Второй, более общий, подход к изучению социального капитала, прежде всего, связан с именем американского политолога Роберта Патнэма, который определяет социальный капитал характером и интенсивностью вовлеченности индивидов в различные сети неформального общения (например, с соседями, друзьями и т.д.), членством в тех или иных общественных организациях. В данном случае социальный капитал используется как концепция для характеристики тех разнообразных возможностей, которые позволяют взаимодействовать различным сообществам1.
Концепция социального капитала получила широкое развитие также в работах Ф. Фукуямы. В частности, в статье «Социальный капитал и гражданское общество» данным автором отмечается высокая значимость социального капитала для развития и эффективного функционирования экономики и либеральных демократических институтов2. Основу его, считает Ф. Фукуяма, составляют «подтверждённые неформальные нормы», которые могут быть различными по своему характеру, изменяясь от норм взаимности в отношениях между двумя друзьями до полного комплекса продуманных и чётко сформулированных доктрин, какими являются, например, мировые религии. Таким образом, социальный капитал определяется как «набор неформальных ценностей или норм, которые разделяются членами группы и которые делают возможным сотрудничество внутри этой группы»3. Заметим, что социальный капитал формируют не только «неформальные подтверждённые нормы»; поскольку они способствуют сотрудничеству, то, следовательно, связаны с такими традиционными ценностями, как честность, преданность общему делу, надёжность в исполнении обязательств и т.д., т.е. иначе говоря, с пуританскими принципами, о которых писал М. Вебер.
Индикаторы толерантности и доверительности (инструментально-информационное обеспечение исследования)
В настоящем разделе фокус нашего внимания будет сконцентрирован на установках представителей различных этнических групп в аспекте скорее межличностного общения1. Считается, что в случае межличностного взаимодействия контактирующие лица выступают как индивиды, а в контексте межгруппового взаимодействия - как члены группы. Однако последнее разграничение достаточно условно, поскольку чёткое разделение межличностных отношений (в т.ч. под ними понимаются межэтнические в узком смысле - как межличностные отношения людей разных национальностей в различных сферах общения2 профессиональной, семейно-бытовой и т.д.) и межгрупповых (в т.ч. в их рамках рассматриваются межэтнические, межконфессиональные отношения в широком смысле как взаимодействия народов в политике, культуре и т.д.) представляется довольно сложным. Конструируемая оппозиция между межличностными и межгрупповыми механизмами социального восприятия в действительности имеет континуальный, а не полярно дихотомический характер. В этой связи, с позиций теории социальной идентичности Г. Теджфела - Дж. Тернера, межличностные и межгрупповые отношения представляют упомянутый единый биполярный континуум, на одном полюсе которого - взаимодействие, определяемое полностью межличностными отношениями и индивидуальными характеристиками участников, на которое не влияет их групповая принадлежность, на другом - взаимодействие между людьми, полностью детерминированное их групповым членством1.
Однако, по мнению Т.Г. Стефаненко, в таком случае все отношения оказываются межгрупповыми, поскольку человек одновременно выступает как член многих групп, и хотя бы одна из его групповых принадлежностей будет отличаться от групповой принадлежности людей, с которыми он контактирует. Вместе с тем любые отношения между индивидами как представителями разных групп имеют личностный аспект. Иначе говоря, если на одном полюсе континуума располагаются межличностные отношения, на которые не влияет принадлежность участников к каким-либо группам, то на другом полюсе также располагаются межличностные отношения, но в наибольшей степени детерминированные групповым членством индивидов. Подавляющее же число ситуаций взаимоотношений находится в той или иной степени удаленности от данных полюсов, т.е. в одной ситуации взаимоотношения между людьми строятся в большей степени как между индивидами, в другой - как членами группы .
При анализе межнационального общения на межличностном уровне заслуживает внимания принцип доверительного общения (специфический вид общения), сформулированный социальным психологом B.C. Сафоновым. Согласно данному принципу: «доверительность в общении выступает как средство познания человеком самого себя и, тем самым, способствует формированию его как личности, помогает снять напряжение, выступает как один из самых важных источников информации, а в конечном счете является основой межличностных отношений». При доверительном общении эмоциональные связи становятся более прочными, вследствие интенсивного межгруппового взаимодействия с помощью данного принципа преодолевается опасность гиперавтономизации, которая может привести к самоизоляции этнических групп4.
Однако в настоящей работе доверительность рассматривается не как социально-психологический принцип исследования межнационального общения, а как самостоятельный феномен в этносоциологическом контексте. Поэтому в данной главе ставится задача определить, каковы формы и масштабы проявления, каков баланс соотношения толерантности и доверительности с одной и интолерантности, недоверия с другой стороны в представлениях граждан различной этнической принадлежности на уровне, условно говоря, межличностного общения через установки на личностные контакты (восприятие и готовность к взаимодействию с представителями других национальностей), а также показать различия между толерантностью и доверительностью на материалах проекта «Этничность. Конфессиональность. Гражданственность. Электрокардиограмма (ЭКГ) социальных трансформаций», полученных в ходе проведения этносоциологических исследований в Башкортостане, Татарстане и Удмуртии.
Для решения сформулированных вопросов в задачи данной главы входит: 1. Проанализировать полученные распределения по 9 индикаторам толерантности и доверительности, представляющим вопросы и суждения соответствующего характера, к которым опрашиваемым предлагалось выразить своё положительное или отрицательное отношение. 2. Ранее исследованиями Н.М. Лебедевой, основывавшейся в свою очередь на положениях концепции Дж. Берри и М. Плизента о психологической природе этнической толерантности1, а также разработанной Дж. Берри теории аккультурации2, было установлено, что позитивная этническая идентичность (позитивное отношение, выражаемое индивидом по отношению к представителям своей этнической группы, своей культуры) является основой этнической толерантности . Благожелательные авто- и гетеростереотипы способствуют формированию этнической толерантности, напротив, негативная этническая идентичность и опыт этнической и социальной дискриминации определяют проявление этнической интолерантности и распространение установок на этноцентризм, этноэгоизм и в некоторых случаях даже на этнонигилизм. В связи с этим представляет интерес выявить зависимость (если она существует) между степенью актуализации этнической идентичности и уровнем демонстрируемой этнической толерантности и доверительности в межличностных отношениях. 3. Выявить зависимость между уровнями социальной фрустрации и фрустрации в области межэтнических отношений с одной стороны и показателями демонстрируемой толерантности и доверительности - с другой. 4. Кроме того, необходимо определить факторы, действие которых повышает (снижает) планку толерантности и доверительности в межличностном взаимодействии.
Как было сказано, в качестве индикаторов, фиксирующих уровни толерантности/интолерантности и доверия/недоверия в установках на личностные контакты прежде всего в когнитивном (ментальном) или конативном (регулятивном, поведенческом) аспекте, были предложены вопросы и суждения, к которым респонденту предлагалось определить своё отношение (выразить согласие или не согласие). Так, фиксаторами доверия и недоверия в конативной форме являлись ответы на вопрос о том, кто тот человек, которому он больше всего доверяет; в когнитивной - требовалось дать оценку высказыванию: «большинству людей можно доверять». Исследовался и аттитъюдный аспект, характеризовавший ту оценку (отношение), которую респондент выносил своей семье.
Показателями когнитивной толерантности/интолерантности выступали согласие или несогласие с высказываниями типа: «люди одних национальностей лучше людей других национальностей», «когда люди различных национальностей живут рядом, общество -духовно богаче и культурнее», «мы должны быть терпимы к людям другого вероисповедания», «мы не должны плохо относиться к тем, кто стал богатым» (когнитивный аспект толерантности). Кроме того, предполагалось выяснить отношение респондента к своему потенциальному браку с человеком другой национальности и дать ответ на вопрос, есть ли национальности, представители которых у опрашиваемого вызывают негативное отношение (исследование конативной формы толерантности).
Векторы «доверия - недоверия» в системе политико-правовых отношений
Высказывание одного из создателей «Билля о правах» и Конституции США, первого президента Соединённых Штатов Джорджа Вашингтона как нельзя лучше применимо для оценки тех перипетий, которые происходят в массовом сознании россиян в ходе социально-политических трансформаций постсоветского периода. Начавшиеся более полутора десятилетия назад теоретически слабо аргументированные процессы демократизации «сверху» тоталитарного советского общества образца конца 70-х - начала 80-х годов, в условиях отсутствия продуманной национальной политики1, чёткого плана экономических реформ, вследствие негибкости руководства Центра в отношениях с союзными республиками и как следствие роста этнонационализма союзнореспубликанских этнических элит, привели в конечном итоге к распаду СССР2. Последовавшая вслед за этим в начале 1990-х гг. радикально-либеральная политика кабинета правительства Е. Гайдара, кардинальное разрушение основ существовавшей плановой экономики и форсированное внедрение механизмов шоковой терапии, череда политических кризисов, происходивших на фоне бесконечных обещаний представителей власти и, тем самым, эксплуатации чувства доверия граждан к государству, в итоге обусловили неуверенность в завтрашнем дне, высокий уровень фрустрации и как следствие - феномен массового общественного недоверия: недоверия к органам власти вообще и к отдельным политикам в частности, а также банкам и бизнесменам, к Центру и к представителям других национальностей, наконец - к демократии в целом.
Как заметил ещё две тысячи лет назад римский поэт Квинт Гораций: «Большие обещания уменьшают доверие». «Парализующая атмосфера недоверия» - вот жёсткая формула, данная уже на заре нового тысячелетия американским политологом Джерри Хаффом в его оценке происходивших в 1990-е годы социально-экономических и политических процессов в России1. Недостаток доверия, как было уже обозначено выше, сокращает социальный капитал данного общества, т.е. его способность к саморазвитию, к реформированию, к восприимчивости демократических ценностей, ослабляет коммуникационные связи между гражданами, необходимые для формирования и функционирования институтов гражданского общества, и разрушает принципы взаимопомощи и подрывает условия возможности обоюдной договорённости в отношениях между людьми, в том числе ради решения общих задач.
В начале XVIII столетия выдающийся немецкий математик и философ-рационалист Г.В. Лейбниц, создатель учения об общественном договоре, в переписке с молодым русским царём, ставшим впоследствии - императором Петром I, предостерегал последнего, что прежде чем начинать большие преобразования, надо изменить нравы народа, и, вместе с тем, сравнивал Россию с «непочатою почвою, на которую можно посеять чистое семя без приме-си сорных трав» . Демократическим ценностям, перенесённым на неподготовленную почву постсоветской действительности, пришлось испытать неоднократные провалы реформ, а «демократические институты власти, - как отмечают исследователи из Института социологии РАН, - оказались заложниками государственно-бюрократических, олигархических и криминальных структур» .
Данные мониторинговых исследований общественного мнения, проводившихся в 1995-1998 гг. ВЦИОМ, Институтом социологии РАН, ИСПИ РАН свидетельствовали об ослаблении веры граждан в демократические принципы и катастрофическое снижение уровня доверия к власти4 (см. табл. 3.1, прилож. 3). В 1995-1999 г.г. в России был проведён ряд крупных социологических исследований по политическому сознанию россиян в рамках проекта «Исследование мировых ценностей» ("World Values Survey", автор проекта - Р. Ингле-харт, Мичиганский Ун-т, США). Анализируя и интерпретируя полученные результаты, американский социолог сделал горький, но вместе с тем довольно спорный вывод: «Я бы хотел верить, что демократия делает людей более здоровыми, счастливыми, терпимыми и доверчивыми (в значении доверительными, подчёркнуто мной. - А.Ю.). Но, к сожалению, пример граждан бывшего Советского Союза такого вывода не подтверждает. ...Со времени перехода к демократии в 1991 г. они не стали здоровее, счастливее, доверчивее или даже терпимее; в целом они продвинулись в прямо противоположном направлении»1.
Опираясь на результаты социологических исследований, падение авторитета власти, как считает А.Н. Аринин, было не случайно, поскольку принцип «государство для человека» остаётся лишь на словах, а на деле действует правило «человек для государства», которым всегда руководствуется бюрократия . Так какова же ситуация сейчас: - существуют ли элементы доверительности у российских граждан к современным органам власти, социально-политическим и экономическим институтам и где завязаны болезненные узлы недоверия в массовом сознании; как действуют принципы доверительности, искренности и терпимости и недоверия, отчуждённости в свете межрегиональных и межэтнических различий; как относятся и что вкладывают в понимание ценностей демократии граждане современной России, в том числе в зависимости от своей этнической принадлежности и склонности к доверительности; доверяют или не доверяют они известным политическим деятелям, конкретным органам исполнительной и законодательной власти федерального и регионального уровня, партиям и каковы причины выражаемого ими доверия или недоверия; каковы составляющие феномена доверительности и влияющие на его формирование в контексте межгруппового взаимодействия в структурно-функциональном и этноре-гиональном аспекте факторы?
Таковы задачи, на которые предстоит ответить в данном параграфе и в главе в целом, опираясь на анализ результатов как опроса по проекту «Электрокардиограмма (ЭКГ) социальных трансформаций», так и на данные других этносоциологических исследований, неоднократно проводившихся в течение 1990-х годов сотрудниками ЦИМО ИЭА РАН в республиках Приволжского федерального округа4. Удовлетворительное решение поставленных задач становится возможным благодаря сочетанию синхронного и диахронного подходов. Такая возможность есть, благодаря накопленной солидной информационной базе, создаваемой в ходе реализации целого ряда репрезентативных этносоциологических исследований ЦИМО ИЭА РАН, осуществленных в 1993-2002 гг. по вышеупомянутым проектам. Однако прежде чем обратиться к анализу проявления феномена доверительности в контексте межгрупповых отношений в различных сферах общественной жизнедеятельности, рассмотрим степень и формы проявления данного явления на институциональном уровне1, в принятых документах органов законодательной и исполнительной власти.
На институциональном уровне взаимодействия (межгосударственные, межрегиональные отношения и т.д.) приходится говорить преимущественно о политологическом ракурсе рассмотрения доверия, которое выступает как «важнейший ресурс национальной безопасности»2. В практике международных отношений утвердился термин «меры доверия», нередко используемый в различном содержательном контексте: «меры доверия между народами», «меры доверия между государствами», «меры доверия на море» и т.д.3 с целью четкого определения взаимосвязи прав, обязанностей и взаимной ответственности сторон. В качестве примеров можно привести «Соглашение о мерах доверия и развития контактов между Республикой Молдова и Приднестровьем», подписанное 20 марта 1998 г. Президентами Молдовы и ПМР при участии представителей стран-гарантов4, принятое на встрече лидеров России, Китая, Казахстана, Киргизии, Таджикистана «Соглашение об укреплении мер доверия в военной области в районе общей границы» (Шанхай, 1996 г.)5 и т.д.
