Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Формирование культурно - психологического типа дворянина после 1812 года. 11
1.1. Западный рационализм как соблазн для дворян России. 11
1.2. Московские дворяне в поисках идеала. 39
Глава 2. Дворянин: личностные приоритеты в контексте культуры послевоенного времени 59.
2.1. Специфика ментальносте дворян 30-х годов в соотношении с предшествующим поколением . 59
2.2. Ценностные ориентиры московских дворян. 73
Глава 3. Дворянский социум и культура повседневности. . 97
3.1. Традиции и новации городской жизни. 97
3.2. Усадьба как возможность самореализации дворянина. . 125
Заключение . 157
Примечания . 161
Список источников и литературы 168
- Западный рационализм как соблазн для дворян России.
- Специфика ментальносте дворян 30-х годов в соотношении с предшествующим поколением
- Традиции и новации городской жизни.
Введение к работе
Актуальность темы исследования обусловлена тем, что в последнее время в России возрос интерес к отечественной истории и культуре, их историческому и национальному своеобразию. Социокультурные изменения российского общества стимулируют поиски новых ответов на насущные вопросы современности в прошлом. На протяжении XIX и XX веков предпринимались попытки описать русский национальный характер, раскрыть загадку «русской души». Меньше внимания уделялось особенностям самосознания дворянства и формированию мировоззрения его членов. Работы историков, филологов, искусствоведов XIX века создавались в большинстве своем изнутри дворянской культуры, были ее частью, и эти исследователи принимали своеобразие культуры отдельных дворянских общностей как данность. В советское время дворянство как правящий класс рассматривалось с негативных позиций. За последнее время появились работы, посвященные дворянской культуре и отдельным ее аспектам \ в которых значительно пересматриваются позиции советских исследователей, но ментальность московских дворян, их социокультурный облик и повседневная жизнь недостаточно затронуты вниманием исследователей.
По мнению немецкого историка ментальностей Р.Шпранделя наиболее активно выковывают новый менталитет малые группы с интенсивной внутренней коммуникацией2. Именно к таким группам принадлежит поколение москвичей второй четверти XIX века, как часть российского дворянства, поэтому важно проследить не только развитие культуры дворянского сословия в ее конкретных проявлениях (идеология, философия, литература), что уже было предметом исследования авторов, но и мироощущение дворян, их взаимоотношения с окружающим социумом, формирование его в контексте эпохи. В чем своеобразие картины мира москвичей второй четверти XIX века? Какие сословные и личностные представления являлись характерными для них и не разделялись другими представителями дворянского сословия? Какие исторические факторы способствовали становлению и развитию культурного самосознания московского дворянства? На эти вопросы мы и попытаемся ответить, рассматривая специфику жизненных обстоятельств москвичей второй четверти XIX века, так как именно в это время проявились модернизационные последствия российской государственности, начатой верховной властью империи после войны 1812 года. Изменения коснулись всех сословий империи. Отношения к этим изменениям, реакции на них имели свои особенности в среде московского дворянства.
Степень разработанности темы исследования. Значительную работу по истории дворянства создал М.Н. Яблочков. История дворянства в его изложении сводится к подробному пересказу законодательных актов правительства, имеющих отношение к привилегированному сословию.3 Это дает представление о российском дворянстве в целом, хотя надо сказать, что московское дворянство второй четверти XIX века освещено недостаточно.
Среди работ по исследуемой проблеме - труд А.В. Романовича-Словатинского, который посвящен социально - экономической и политической эволюции сословия от «крепостного по отношению к государству» до привилегированного. «Наше дворянство, - отмечал А.В. Романович - Словатинский, всегда было установлением политическим, существовавшим и изменявшимся сообразно целям и потребностям правительства»5. Надо сказать, что и в этой работе социокультурный облик московского дворянства занимает довольно скромное место.
Еще один труд, посвященный дворянству, принадлежит перу Н.Павлова - Сильванского. По мнению автора, «под влиянием западно -европейских порядков Петр Великий положил рядом мероприятий начало развитию дворянского сословного самосознания»6. Преобразователь привил дворянскому званию значение почетного благородного достоинства, даровал дворянству гербы, заимствовал с Запада аристократические титулы графа, барона, светлейшего князя. Но все эти мероприятия лишь усиливали чисто внешние отличия дворянства от остальных сословий. Коснулось это и московского дворянства второй четверти XIX века, но не затронуло их социокультурного мировоззрения. В «Истории сословий» В.О. Ключевского особый раздел посвящен дворянству. Автор показывает основные черты генезиса дворянского сословия как составной части развития экономики страны и внутренней политики государства. Освещается формирование сословия усилиями правительства, которые были вызваны экономической и политической необходимостью сильного класса внутри русского общества, способного стать основой монархии . Также в курсе лекций по новой истории В.О. Ключевский высказал несколько интересных положений о внутренней эволюции дворянства. В своем исследовании Ключевский исходит из того, что основным сословно-образующим фактором было изменение экономического положения дворянства в обществе. С ростом привилегий в экономической сфере связано и определение места дворянства в российском обществе. Права владения землей и крестьянами давали материальную базу и для развития сословия в целом, и его культуры в частности . Тем не менее исследования Ключевского носят обобщающий характер, специфика жизни московского дворянства практически не затрагивается. Большое значение для понимания особенностей положения дворян в исследуемый период имеют труды А.Н. Пыпина. Он, в частности, проделал значительную работу по изучению истории Российского Библейского Общества и участию в его работе московских дворян . «Русский архив», издаваемый П. Бартеневым, опубликовал мемуарные материалы, касающиеся московских дворян: Хомяковых, Киреевских и других 10, это имеет отношение к нашей теме, но социально-культурный облик московского дворянства, их ценностные установки раскрыты не полностью. Нельзя обойти вниманием труд Н.
Барсукова, где освещены многие аспекты творческой деятельности москвичей и их отношение к представителям своего круга п. Об этом же пишет Н.П. Колюпанов в своей статье 12. Книга В. Лясковского для изучения данной темы представляет особый интерес, так как в ней писана жизнь москвичей второй четверти XIX века . В начале XX века интерес к поколению московских дворян рассматриваемого периода возрос в связи с выходом в свет трудов М.О. Гершензона1 .
В послеоктябрьский период дворянство рассматривалось как класс эксплуатирующих, поэтому прежде всего освещалась негативная роль дворян в историческом процессе. Плеханов, например, представлял Киреевского в своей статье «И.В. Киреевский» как крепостника, боящегося образования пролетариата в России, а, следовательно, и классовой борьбы15. В советское время публикации о дворянстве в целом носили критический характер. Однако в 80-е годы появляются исследования, авторы которых более объективно подходят к данной проблеме. Так например в работе Е.И. Макаровой частично затрагивается вторая четверть XIX века, где она раскрывает социальную психологию дворянства, в том числе указанного периода на основе материалов мемуарного жанра 6. Это позволило исследовательнице продуктивно описать социально - психологический фон перемен в дворянской среде. К подобному кругу работ принадлежит работа С.С. Минц. У этого автора идет поиск: что больше присутствует в мемуарах этого времени — мемуарист в его переживаниях или «мир» в его внешней объективности. Исходя из этой установки Минц делит все мемуары на освещающие внешние события и на анализ внутреннего мира. Подобный подход позволил автору дать общую социально-психологическую характеристику дворянскому сознанию описываемого времени17. К сожалению автор практически не затрагивает специфики ментальносте московского дворянства.
Вклад в разработку дворянской проблематики внес Ю.М. Лотман. В своих работах он стремился выявить общие черты дворянской культуры и самосознания на материале русской литературы XVIII - XIX веков . Однако Ю.М. Лотман не представил особенности мировоззрения московского дворянства. Столкновения традиций и новаций в их сознании не являлись главным предметом его исследования.
Интересны работы по социальной психологии дворянства, сделанные Е.Н. Марасиновой и Т.В. Артемьевой, в которых авторы стремятся вьщелить общие черты психологии и самосознания дворянина -помещика19.
Значительное количество работ посвящено отдельным аспектам дворянской культуры и истории дворянства. Ряд авторов исследовал особенности дворянского менталитета в конкретной среде: О.С. Евангулова в своей статье, работая с мемуарными источниками, письмами дворян и литературными произведениями тех лет, выявила, что усадьба была некоей «идеальной средой душевного и физического благоденствия, безопасности в самом широком смысле этого слова» 20. B.C. Дедюхина в статье на близкую тему большое внимание уделила сентиментализму. Автор описала «сентиментализм в быту» через особые формы усадебной жизни дворян, переплетение «наслаждения прелестью русской природы и хозяйственных забот», эстетических удовольствий и интеллектуальных занятий, многолюдных праздненств и тесного и тесного семейного общения . Л.Н. Семенова, в своей работе описывает на основе «воедино собранных разрозненных источников»: семейную жизнь в ее имущественном, личностном отношении; эмоциональную атмосферу в дворянской среде .
В постсоветский период вышли в свет работы О.С. Муравьевой и И.Ф. Худушиной, посвященные дворянству. Муравьева на основе воспитательно - образовательных принципов, прививаемых юному дворянину в семье и сословных учебных заведениях, стремится выявить мировоззренческие взгляды дворянского сословия . И.В. Худушина в подназвание своей книги выносит «самосознание русского дворянства», ограничивая рамки своего исследования пушкинским временем и строя свою работу на литературе А.С. Пушкина и его современников. Жесткое ограничение временных рамок сужает диапазон исследовательских возможностей24. Таким образом, несмотря на наличие работ по определенным аспектам истории развития дворянского сословия, они в большей мере затрагивают социальные и политические грани; отсутствуют исследования, рассматривающие данную проблему через культурологический ракурс в контексте микроисторического анализа «истории повседневности», тесно связанной с теорией и историей культуры. Все это свидетельствует о том, что назрела необходимость исследования социокультурного облика московского дворянства второй четверти XIX века как культурологическую проблему.
Объект исследования: субкультура московского дворянства второй четверти XIX века.
Предмет исследования: социокультурные процессы в среде московского дворянства в рассматриваемый период.
Целью диссертации является создание целостного представления о характерных чертах, особенностях и тенденциях развития социокультурных процессов в среде московского дворянства. Исходя из этой цели автором определены следующие задачи:
- определить воздействие исторической ситуации на духовный мир московских дворян;
- выявить ценностные ориентиры в мироощущении московских дворян и соотнести их с таковыми, присущими предшествующему поколению;
- охарактеризовать повседневный быт дворян в условиях городской и усадебной жизни;
- на основе анализа духовного мира московского дворянства обосновать наличие особой субкультуры в этой социальной среде, отличной от столичной петербургской и сугубо провинциальной.
Методологические основы исследования. В процессе работы автор основывался на принципах историзма и объективности. В качестве важной методологической основы работы также использован метод межкультурных сопоставлений. Методика исследования может быть охарактеризована как системная и комплексная.
Хронологические рамки исследования: вторая четверть XIX века. Именно в это время проявились первые последствия модернизации российской государственности, начатой после войны 1812 года, которые затронули весь строй дворянской жизни, но особенно проявившиеся в среде московского дворянства в столкновении традиций и новаций.
Новизна комплексного диссертационного исследования заключается прежде всего в том, что в нем впервые в контексте «истории повседневности» дается комплексный историко-культурологический анализ субкультуры московского дворянства с ее характерными чертами и особенностями. Эти особенности, как показано в исследовании, проявляются в духовном мире московского дворянства, в его самосознании через отличные от столичного петербургского дворянства ценностные ориентиры, выражавшиеся в стремлении совместить приверженность к патриархальным идеалам с критически воспринимаемой западной просвещенностью. В диссертации явление дворянской культуры рассматривается сквозь призму новаций, которые определяли облик московского поколения дворян второй четверти XIX века. Неизбежная модернизация «патриархального пространства» дворянской жизни приводило к его расщеплению на «почвеннические» и «европеизированные» дома с их не совпадающим не только мироощущением, но и бытовым укладом. Не случайно именно в среде московского дворянства сформировались два идейных направлениях западничество и славянофильство, возникновение которых впервые документально связывается не только с состоянием всего российского общества, но и с конкретной социокультурной московской средой.
При работе над диссертацией автор всесторонне использовал значительную источниковую базу, которую можно разделить на четыре группы. Первую составляют мемуары (дневники, переписка) . Важное значение для настоящего исследования имеют, в частности, «Записки Кошелева Александра Ивановича» , в которых автором наиболее полно описан облик московских дворян второй четверти XIX века.
Ко второй группе относится публицистика современников , в которой отразились события и процессы исследуемого времени и отношение к ним авторов. Среди публицистов можно найти и писателей и ведущих общественных деятелей из числа славянофилов и западников.
К третьей группе относится художественная литература28, которая позволила создать представления о характерных чертах и особенностях повседневного быта и развития культуры московского дворянства.
Четвертую группу источников составляют архивные материалы, в том числе вводимые диссертантом в научный оборот впервые, из отдела рукописей Российской государственной библиотеки (Ф 213) и Российского государственного архива древних актов (Ф 197).
Апробация работы. Основное содержание исследования отражено в опубликованных статьях. Диссертация обсуждена на заседании кафедры социально-культурного сервиса и культурологи Московского государственного университета сервиса и рекомендована к защите.
Структура работы определяется целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы.
Западный рационализм как соблазн для дворян России
Начиная с правления Петра I это обозначилось особенно ясно, т.к. «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, при стуке топора и при громе пушек...и европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы. »!; с этого времени стало усиливаться духовное влияние Европы. Преобразования Петра, его победы вызывали гордость успехами родной страны, а его методы -жестокое принуждение, кнут, пытки отвращали настолько, что его потомкам казалось, что «вся великая жизнь Петра родила больше злых, нежели добрых плодов». Внешняя мягкость времен Екатерины II, как говорил В.Г.Белинский, народ «уже не гнали к великой цели, а вели с его спросу и согласия»3, сопровождалась усилением крепостничества, что создало условия для восстания Пугачева. Отечественная война 1812 года развила лучшие свойства русского человека, его самоотверженность, героизм, но она стала также событием, которое потребовало много человеческих жизней и материальных средств. Напряжение это не прошло бесследно, а явилось важным рубежом в истории развития русского народа. Выразилось это, прежде всего, в воздействии на менталитет всех слоев общества. Лев Николаевич Толстой писал об этом времени: «Двенадцатого июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления»4.
При окончании войны, получившей название «Освободительной», русские люди непосредственно прикоснулись - в движении армии на Запад - к европейской жизни, и это живое знакомство с Европой гораздо сильнее повлияло на русскую душу, чем то увлечение Западом, какое проявилось в XVIII в. «Проишествия 1812, 13, 14и 15 годов сблизили нас с Европой... Многие из нас увидели цель жизни народов, цель существования государств; и никакая человеческая сила не может уже обратить нас вспять»5, - писал Тургенев Н.И. (1789 - 1871гг).
Ощущение русской мощи не только поднимало чувство собственного достоинства, но и ставило вопрос о внесении в русскую жизнь атрибутов западной цивилизации, касающихся разных сторон бытия. Прежде всего россияне стремились перенести те учреждения, порядки, просветительские наработки, элементы эстетики западного быта, которые были там выработаны в новейшее время, понятно, что при этом образованные русские дворяне были не свободны от воздействия рационалистического наследия материалистов XVIII века и в их числе таких влиятельных врагов религии и церкви, как Вольтер, Дидро, Гольбах. Александр Сергеевич Пушкин, «умнейший человек России»6, по определению Императора Николая 1, писал прозорливо и точно о влиянии Вольтера и энциклопедистов: ...Циник поседелый, Умов и моды вождь пронырливый и смелый1...
По мнению Александра Сергеевича значение религии неизмеримо: «Она создала искусство и литературу, без нее не было бы ни философии, ни поэзии, ни нравственности» . Исходя из этого, он сожалел, что «во Франции после XVII века религиозный элемент совершенно исчезает из произведений изящной словесности» и что «гуманизм сделал французов язычниками»9. Пушкин в тридцатые годы открыто порицал французских писателей XVIII века за их нравственный «цинизм» и вольнодумство, но рациональные аргументы изначально ценились в западноевропейской культуре, а русская же культура и ее основа - православие опирались на соборность.
А сразу в послевоенный период в некоторых слоях русского дворянства стала набирать силу рационалистическая ментальность, приходящая на смену традиционной религиозной ментальносте в значительной степени созерцательной, а не сугубо рациональной. Н.ИТургенев вольнодумно свидетельствовал: «Происшествия последних 30 лет имели то важное действие, что они просветили Европу истинным просвещением... После многих заблуждений Европе представлено, наконец, воспользоваться плодами своего долгого бытия»10. В сознании этих просвещенных русских дворян стала вырабатываться убежденность, что теперь не Бог, а обожествленный человеческий разум стал вершителем индивидуальных человеческих судеб и истории в целом. Само понятие «Русский Бог»11 подверглось принудительной секуляризации, в ходе которой преклонение перед высшей для всякого русского ценностью и, разумеется, русского дворянина в том числе, стало сочетаться с иронией. Это нашло отражение в творчестве писателей -декабристов и иных писателей послевоенной поры. В то время еще и великий Пушкин не был исключением:
Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский Бог?
Но Бог помог....12
Дворяне не были воинствующими атеистами, вражды к религии они не испытывали, но религия у некоторых из них стала терять свою сокровенную сущность, часто превращаясь просто в объект изучения.
Явился ранее невиданный для русских порядок вещей. Человек становится подобным Богу и не ищет поддержки у кого — либо, кроме самого себя, рассчитывает только на своё «я» и на свою силу. Знание стало силой, мир же «сделался машиной», а человек «как будто в нем пружиной»13. Продолжая выражать мысли образно, русский дворянин в послевоенное время, как гораздо раньше западноевропейский человек, поступает на «содержание» к случайностям прогресса, основывающимся на науке и технологии. Надо полагать, что происходило это потому, что образованных русских дворян, которые хотели знать о «судьбе просвещенной Европы», глубоко тронули внешние стороны западного образа жизни и высоко ими чтимые формы европейской общественности. Как свидетельствовал позднее Николай Бестужев: «Бытность моя в Голландии 1815 года в продолжение пяти месяцев...дала мне первое понятие о пользе законов и прав гражданских; после того двукратное посещение Франции, вояж в Англию и Испанию утвердили сей образ мыслей»14. Время, проведенное за границами Отечества, не могло не сказаться на мировоззрении дворян, уже знакомых с творчеством идеологов французского вольномыслия. Большинство из дворян -революционеров, когда им предложили ответить на вопрос, когда у них впервые появилось вольномыслие, ответили на редкость единодушно: «во время пребывания за границей в 1813-1815гг.»15. Из непосредственного знакомства с Западной Европой дворяне вынесли «уважение к либеральным идеям и тягостное сознание того различия, той пропасти, которая была в государственном строе России и Западной Европы»16. Иными словами, с изменением места религии в картине мира дворян, преобразовалось и соотношение между собой других частей и компонентов дворянской культуры, ее форм и категорий. Так на место «святости» ставится «польза». Пресловутая «польза» восторжествовала над «святостью». А «что полезно - то позволено» , именно этому основному правилу подчиняется рациональность, при этом душе места остается меньше, «душа у людей убывает», это повторяли представители последующего поколения и Киреевский, и Хомяков и другие. Тургенев же, представитель поколения декабристов, о своем участии в тайных собраниях писал: «Если я когда-нибудь жил жизнью существ, сознающих свое назначение и желающих его выполнить, то именно в эти редкие часы общения с людьми, одушевленными разумным и самоотверженным энтузиазмом на пользу ближнего»1 .
Специфика ментальносте дворян 30-х годов в соотношении с предшествующим поколением
Говоря о специфических чертах москвичей тридцатых годов XIX века, выступивших на авансцену российской жизни сразу после того, как с неё ушли и библейцы и декабристы, следует отметить прежде всего, что это поколение в значительной степени ушло в мыслительную и духовную работу. Московская генерация дворян как бы только размышляла. И в результате облик и характер поколения запечатлелись не с такой остротой, как их предшественники, которые действовали решительно и определённо. Само начало правления Николая I сегодня видится временем, в течение которого не совершалось что — либо значительное, все как бы затаились. Но такое представление не соответствует действительности. Вторая четверть XIX века - это целая эпоха в истории отечественной культуры, ведь именно в эти годы создал свои высшие творения Пушкин, в эти же годы вместилось всё творчество Лермонтова, погибшего 15 июля 1841 года и почти вся деятельность Гоголя ( в 1840 году он сообщал: «Я теперь приготовляю к совершенной очистке первый том «Мертвых душ»). В это же время творил свои основные произведения Михаил Глинка, а живописец Александр Иванов уже работал над «Явлением Христа народу».
Дворян 30-х годов отличало от их предшественников раннее развитие, независимость, серьезность в чувствах, суждениях, стремлениях, поступках, творчестве. При этом они не были наделены какими-то особенными талантами, не были вундеркиндами, а были обыкновенными детьми, воспитанными в семьях среднего дворянства. Дело в том, надо полагать, что в те, послевоенные времена оказался совершенно особенным принцип первоначального образования дворянских детей в Москве. Русские дворяне в третьем «образованном» поколении пришли к пониманию истины, которая заключалась в том, что, воспитывая детей, необходимо думать не о потребностях современного общества, не о нуждах данной системы, а о самом конкретном ребенке. И готовить его нужно не для службы режиму и служебных почестей, а для себя самого, для своего свободного самоопределения. При таком положении вещей не могла произойти история, через которую прошел представитель предыдущего поколения — Грибоедов. Мать Александра Сергеевича, женщина светски образованная, с сильным характером и ее брат - вельможа екатерининских времен, чуть ли не с рождения предназначили ребенка в посланники. Несмотря на стремления Александра Сергеевича посвятить себя литературе, мать писателя буквально вынудила у него согласие возвратиться на дипломатическую службу на Кавказ, взяв обещание об этом после молебна в часовне Иверской иконы Божией Матери, в Москве.1 Было это в 1826 году, за три года до трагической гибели автора комедии «Горе от ума».
Если же ребенку предоставлена возможность самоопределения, то тогда на семейном совете он может сам выбрать быть ли ему военным, дипломатом, философом, поэтом, государственным служащим или свободным барином. Московские дворяне второй четверти XIX века имели возможность самоопределения, поэтому и насилие к ближнему было для них неприемлемо, а если насилие исходило от власти, то и в этом случае оно было трудно переносимо.
Говоря о сходстве двух поколений, прежде всего следует отметить узы дружбы. Это было характерно для обоих поколений. Когда в 1827 году безвременно скончался Дмитрий Веневитинов, Погодин записал в дневнике: «19 марта. Приходит Рожалин и подает письмо...Неужели так! Ревел без памяти... 20 марта. Соболевский был у меня. Повестил ему горесть. Он зарыдал». Друзья каждый год, 15 марта собирались почтить память Веневитинова - в течение сорока лет. Титов, покинув Москву для службы в Петербурге, но продолжая сотрудничать в журнале «Московский Вестник», где редактором был Погодин и узнав о ссоре своих московских друзей: Киреевского и Погодина, писал в редакцию журнала: «Надобно помириться во что бы то ни стало: одно из утешений моих в Питере - знать, что московские наши не перестают жить между собою ладно, и я не буду спокоен, пока не получу о том известия».2 Здесь обнаруживается единство поколения москвичей, и это единство напоминает дружбу, характерную для предыдущего поколения декабристов.
Можно сказать и о том, что до 14 декабря 1825 года представители поколения 30-х подчас соединялись в своей литературной деятельности с декабристами. Так, в 1824 - 1825 годах Одоевский вместе с Кюхельбекером издают четыре части альманаха «Мнемозина». В подготовленном Александром Бестужевым и Кондратием Рылеевым накануне 14 декабря 1825 года и «арестованном» альманахе «Звездочка» участвовали молодые москвичи - Хомяков и Ознобишин. В конце 1825 года вышел из печати альманах «Урания», в котором были творения молодых москвичей - Титова, Веневитинова, Шевырева, Тютчева. Составлена эта «карманная книжка на 1826 год» была по примеру декабристской «Полярной звезды».
Но поколение 30-х все же отличалось от поколения декабристов -притом отличалось с самых своих истоков. Это отличие особенно впечатляет потому, что представители этого поколения формировались в обществе, которое было все пронизано духом декабризма.
Наиболее выразителен тот факт, что в значительной мере именно в Московском университете, студентами или вольнослушателями которого были представители 30-х годов, сформировалось поколение декабристов. Более популярно представление, что декабристы явились прежде всего из среды петербургских гвардейских офицеров. Но одно не противоречит другому: многие воспитанники Московского университета или Благородного пансиона при университете в 1812 году стали офицерами, а позднее стали членами декабристских организаций.
Так, среди учредителей раннедекабристского «Союза спасения» значительную роль играли питомцы Московского университета — Александр Муравьев (основатель и председатель союза) и его братья Михаил и Николай, Иван Якушкин, Сергей Трубецкой, Никита Муравьев, Николай Тургенев, Михаил Фонвизин и другие. Иногда полагают, что своего рода колыбелью декабристской идеологии был Царскосельский лицей. В действительности же лицеисты - Пущин, Кюхельбекер, Вольховский, - будучи на несколько лет моложе основоположников декабризма, присоединились к уже сложившемуся движению. Это касается и Пушкина Александра Сергеевича (не являясь членом декабристских организаций, он все же принадлежал к декабристскому поколению). Воспитанниками Московского университета были также Александр Грибоедов, Александр Тургенев. Названные люди находились в Московском университете всего за пять - девять лет до того, как туда пришло поколение, рожденное в начале XIX века. А в самый момент его появления в здании на Моховой улице завершали свое образование наиболее молодые участники декабристского бунта - Михаил Бестужев -Рюмин, Петр Каховский, Николай и Павел Бобрищевы - Пушкины, Федор Вадковский. Хотя Отечественная война уже закончилась, все они после университета стали офицерами.
Традиции и новации городской жизни
После победы 1812 года Россия начинает соотносить себя с другими европейскими странами, с которыми её «в лоб» столкнула война. Российское дворянство остро и болезненно начинает сознавать своё отставание от Европы по уровню жизни, по условиям комфорта. Возникает отчетливое стремление поравняться с Европой и сократить дистанцию в условиях проживания. Познакомившись с достижениями европейской цивилизации более детально, значительная часть русского дворянства ухватилась за них, прежде всего ради тех материальных внешних преимуществ, которые сулила цивилизация именно этому богатому, просвещенному сословию, но не только эти настроения владели московским дворянством. Дворянство хочет видеть себя разновидностью европейской культуры, для чего стремится определить то общее, что объединяет Россию с Европой, и подчеркнуть то особенное, что делает Россию самой собой. Москва и Петербург в этом процессе находятся в разных условиях. Москва сожжена и разграблена. Петербург не пострадал и продолжал обновляться в духе французского неоклассицизма. Император Александр 1 в 1816 году назначил испанского военного инженера, наполеоновского генерала Опостена де Бетанкура председателем Комитета для приведения в лучшее устройство всех строений и гидравлических работ в С. - Петербурге. В комитет также входили архитекторы Карло Росси и Василий Стасов. Александр образовал этот комитет, «дабы столицу свою вознести по части строительной до той степени красоты и совершенства, которые, по всем отношениям, соответствуя ей, соединяли с тем вместе общую и частную пользу»1. Карамзин, находясь в эвакуации в Нижнем Новгороде, писал в
Петербург Тургеневу А.И. в январе 1813 года: «Давно я не писал к вам,.. Сколько проишествий! Как не хотелось мне бежать из Москвы! Отпустив жену и детей, я жил там до 1 сентября, когда наша армия оставила Москву в жертву неприятелю. Что мы видели, слышали и чувствовали в это время! Сколько раз в день спрашиваю у судьбы, на что она велела мне быть современником Наполеона с товарищи? Добрый, добрый народ русский! Я не сомневался в твоём великодушии, но хотел бы лучше писать древнюю твою историю в иной век и не на пепелище Москвы. Библиотека моя имела честь обратиться в пепел, вместе с Грановитою палатой;...Но вы, петербургские господа, сияя в лучах славы, думаете только о великих делах. Извините меланхолию бедных изгнанников московских...»2.
В 1812 году, в октябре месяце Москва представляла собой на месте шумного многотысячного города лишь заснеженное поле с разбросанными кое-где руинами каменных домов. Известно, что во время пребывания оккупантов, Замоскворечье выгорело практически полностью. Так, например, один из свидетелей тех событий - Норов А.С., впоследствии вспоминал, каким он увидел город в первые дни октября: «Нельзя вообразить себе те ужасные картины, которые развертывались перед нами по мере того, как подвигались от Калужских ворот к Москве-реке... Все, что видно было перед нами, сколько мог объять глаз, было черно: высокие трубы домов торчали из груд развалин; полизанные пламенем дома, закопченные снизу доверху высокие церкви были как бы подёрнуты крепом и лики святых, написанных на их стенах, проглядывали со своими золотыми венцами из-за черных полос дыма; несколько трупов людских и лошадиных были разбросаны по сторонам... тяжелое впечатление такого зрелища навело на нас глубокое молчание, и проезжая мимо поруганных святых церквей, мы творили крестное знамение. В некоторых церквах, несколько уцелевших, двери были раскрыты настежь, и груды хлама и разных снадобий и мебели наполняли их»3. Подобную картину рисовали и другие очевидцы. Священник храма Воскресения Господня, что в Кадашах, Иоанн Алексеев в своем рапорте отмечал: «Означенная церковь во время нашествия супостата от пожара претерпела великое повреждение». Ему вторил благочинный В.Семенов: «Глава на колокольне, равно и дома священно- и церковнослужительские, также и приходские все сгорели»4.
Трикраты с ужасом потом
Бродил в Москве опустошенной
Среди развалин и могил,
Трикраты прах её священный
Слезами скорби омочил,-писал К.Н.Батюшков, для которого Москва была «городом священным», как и для других дворян России, живших порой постоянно в имениях и никогда не бывавших в Москве: «Москва производила такое очарование»,-что «те соседи, которые хвастали, что бывали в Белокаменной, казались людьми высшего порядка»5.
Зимой 1812-1813 гг московским погорельцам пришлось жить в подвалах и каменных подклетях сгоревших домов. Не сразу, постепенно стали съезжаться жители, вернулась городская администрация. Местные власти предпринимали огромные усилия по восстановлению Москвы. 4 февраля 1813 года в разгар продолжавшихся военных действий Александр 1 подписал указ об учреждении Комиссии для строений в Москве. Чуть позже была образована специальная Комиссия для рассмотрения прошений обывателей Московской столицы и губернии, потерпевших от нашествия неприятельского (впоследствии чаще называемая Комиссией для вспоможения от неприятеля), к которой и отошла функция оказания помощи. Созданию Комиссии предшествовал сбор информации о разорённых жителях. Высочайшим рескриптом на имя графа Ф.В. Ростопчина было поручено «с возможной поспешностью собрать достоверные сведения как о числе наиболее пострадавших от неприятеля семейств и лиц по всей губернии, так и о положении, в каком именно они находятся, и сообразить, какое собственно нужно им делать пособие к облегчению их участи»6.
