Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблемы сохранения и восстановления православных социокультурных традиций на Нижней Волге и Дону накануне и в годы Великой Отечественной войны 26
1. Социокультурные аспекты трансформации государственно-церковных отношений в СССР в конце 1930-х- 1945 гг 26
2. Условия и особенности возрождения православных епархий региона в июне 1942-феврале 1943 г 63
3. Социокультурная деятельность православного духовенства и верующих региона и отношение к ней властей в марте 1943 - мае 1945 гг. 94
Глава 2. Астраханская и Сталинградская епархия РПЦ: борьба за укрепление традиционного православного уклада жизни (май 1945 - 1953 гг.) 136
1. Государственно-церковные отношения как фактор ограничения православной социокультурной деятельности в регионе 136
2. Пастыри и пасомые: проблемы возрождения приходской и епархиальной жизни 181
3. Специфика проявления народной религиозности в послевоенном обществе: традиции и новации 223
Заключение 254
Приложения 263
Список источников и литературы 287
- Социокультурные аспекты трансформации государственно-церковных отношений в СССР в конце 1930-х- 1945 гг
- Социокультурная деятельность православного духовенства и верующих региона и отношение к ней властей в марте 1943 - мае 1945 гг.
- Государственно-церковные отношения как фактор ограничения православной социокультурной деятельности в регионе
- Специфика проявления народной религиозности в послевоенном обществе: традиции и новации
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В современном российском обществе остро стоит вопрос о предотвращении деструктивных тенденций перед лицом внутренних и внешних угроз вызовов. Значительная часть российского общества, влиятельные политические партии, государственные деятели, Русская православная церковь (далее – РПЦ), зачастую видят путь к преодолению общественно-политических противоречий в возращении в общественно-политическую практику духовных ценностей, традиций, основанных на религии. В связи с этим изучение опыта возрождения социокультурных православных традиций в кризисные периоды истории России, представляется актуальной проблемой для современной общественно-политической и культурной ситуации.
На протяжении веков РПЦ играла огромную роль в создании и сохранении русской национальной культуры, государственности. Не стал исключением и ХХ век. В годы Великой Отечественной войны обращение советского государства к традиционным ценностям православной русской культуры (патриотизму, стремлению к единению русских людей, славянского мира, взаимопомощи, любви к ближнему, самоотречению и т.д.), консолидировавшим общество на протяжении тысячелетий, сыграло значительную роль в борьбе против нацизма. «Сталинское возрождение Церкви» является одной из наиболее изученных проблем в исторической науке на рубеже XX–XXI вв. Несмотря на большое число изданных трудов, комплексных исследований по истории актуализации православных социокультурных традиций в общественно-политической жизни Нижней Волги и Дона в 1941–1953 гг. до настоящего времени нет. В связи с этим тема диссертации представляется актуальной для современной исторической науки, культурологии.
Степень разработанности проблемы. Вклад в изучение проблемы роли православного культурного наследия в жизни российского общества, его передачи новым поколениям в условиях атеистического светского государства внесли философы, историки, религиоведы, культурологи, этнологи.
Для понимания роли и места традиций в русской культуре, в том числе религиозных, социальной сущности государства, динамики отношения большевиков к Православной Церкви стали важными труды философов и культурологов Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, Е. Трубецкого, Г.П. Федотова, С.Л. Франка, П.А. Сорокина, А.М. Панченко и др., отмечавших сохранение в качестве основы традиционной русской национальной культуры православия. Особенно актуальными для диссертации являются исследования культурологов, в которых показан механизм преемственности православных традиций в культурном наследии на юге России в ХХ– XXI вв. (И.А. Петровой, Г.П. Кибасовой, Киценко Р.Н., А.А. Назарова, А.В. Петрова, О.В. Галковой, О.И. Сгибневой).
Определяющими в теоретическом плане для диссертационного исследования стали работы отечественных этнографов, антропологов, философов (Э.С. Маркаряна, А.Г. Спиркина, В.Д. Плахова, К.В. Чистова, А.А. Батуры, М.В. Меднис и др.), в которых были сформулированы основные методологические подходы к трактовке взаимосвязи культуры и традиций. Как правило, традицию рассматривали как способ сохранения культуры, как элемент преемственной связи между различными стадиями развития культуры, как одно из средств социализации. Доказано, что механизм самоорганизации общества работал благодаря коммуникативной, идентифицирующей, адаптационной, селективной, регулятивной, преемственности функциям традиций. В целом исследователи признавали возможность изменяемости традиций.
В русле изучения народных традиций, рассматривалась и проблема народной религиозности. В работах этнологов существуют различные подходы к характеристике последней. Для диссертационного исследования стала определяющей точка зрения на данный предмет Т.А. Бернштам, М.М. Громыко, О.В. Кириченко, которые под традиционностью понимали способность общества к воспроизводству во всем спектре духовно-религиозной, социальной, культурной, политической, этнической (в том числе демографической) жизни. Труды этнологов, посвященные народному христианству, позволяют более четко представить причины и формы сохранения православной веры, основные направления самоорганизации православного уклада жизни в условиях сталинского режима в России.
В 1990-х гг. в отечественных гуманитарных и социальных науках произошел прорыв в изучении истории советской цивилизации, государственно-церковных отношений в России, истории РПЦ в ХХ веке. Методология научного исследования обогатилась достижениями западных гуманитарных и общественных наук, широкое распространение получают теория модернизации и цивилизационный подход. Механизм модернизационных процессов в России и СССР, социокультурная природа сталинизма наиболее полно исследованы в работах А. С. Ахиезера, С.Н. Гаврова, И. Яковенко и др. Изучение истории СССР через призму теории модернизации позволяет по-новому взглянуть на государственно-конфессиональную политику, которая влияла на процесс укрепления позиций РПЦ в советском обществе.
На рубеже 1990-х–2000-х гг. появились исследования Е.Ю. Зубковой, М.А. Рыбловой, Е.С. Синявской, подготовленные в рамках социальной истории, истории повседневности, «психологии войны», анализировавшие проблемы религиозности крестьянства, горожан, казачества, фронтовиков, женщин накануне, в годы и после Великой Отечественной войны. Выводы, сделанные авторами, позволяют детально представить сохранение православных традиций различными социальными группами населения в данный период.
В 1990-х гг. начинается новый этап в осмыслении истории РПЦ в ХХ веке, ее отношений с советским государством, так как в научный оборот были введены материалы ранее недоступных архивов. Весомый вклад в изучение данных проблем внесли В.А. Алексеев, М.И. Одинцов, М.В. Шкаровский, О.Ю. Васильева, И.Я. Шимон, Т.А. Чумаченко, В.Н. Якунин, Вл. Цыпин, И.А. Курляндский. В их трудах определены этапы государственно-церковной политики, факторы, влиявшие на нее, была изучена эволюция правовой базы в вероисповедной сфере, деятельность государственных органов по ее реализации на практике, патриотическая работа РПЦ в годы Великой Отечественной войны, религиозная политика Третьего рейха и т.д.
В течение 1990-х–2000-х гг. вышло в свет свыше 30 монографий, диссертаций, посвященных государственно-церковным отношениям, истории епархий РПЦ в 1941–1953 гг. в отдельных областях и регионах России (Верхнего Поволжья, областей Центральной России, Ставропольском крае, Кубани, Чувашии, Мордовии, Владимирской области, Сибири, на Дальнем Востоке), что позволяет выявить общие и региональные черты в религиозной ситуации данного периода. Наиболее полно история Сталинградской епархии в 1945–1953 гг. была изучена в трудах О.Ю. Редькиной, государственно-церковные отношения в областях Нижней Волги – в научных статях Н.В. Кузнецовой. Авторы уделили большое внимание проблеме открытия и восстановления храмов, паломничества, социальной характеристике духовенства и верующих, религиозности населения; пришли к выводу о том, что православное возрождение проходило под неусыпным контролем властей, его реализация на практике не отвечала запросам верующих.
Наиболее полно вопрос об использовании нацистами «религиозного фактора» на юге РСФСР раскрыт в работах Т.А. Павловой, И.Е Журавлева. Т.А. Павлова рассматривала восстановление православных храмов только как результат инициативы немецкой администрации или полковых румынских священников; отмечала наличие среди духовенства, служившего в таких храмах эмигрантов. В целом она характеризовала отношение советских граждан к религиозной политике оккупационных властей как негативное. И.Е. Журавлев осветил проблема коллаборационизма на Кубани и Дону, что позволяет четче выявить специфику религиозной ситуации в занятых фашистами районах Ростовской и Сталинградской областей.
Зарубежные историки не уделяли внимания изучению процесса восстановления православных социокультурных традиций на Нижней Волге и Дону. Интерес представляет точка зрения С.М. Майнера, полагавшего, что политика Сталина по возврату к публичной деятельности РПЦ проходила в русле политики возрождения русского национализма.
Для изучения православного возрождения в регионе автор привлекал материалы по истории отдельных храмов, приходов, о деятельности духовенства, монахинь, юродивых, биографические справки о репрессированном духовенстве Сталинградской области, опубликованные либо размещенные на центральных и региональных православных сайтах (отдельных епархий РПЦ, храмов), в православных энциклопедиях.
Подводя итог обзору историографии, необходимо констатировать, что в новейший период представителями различных гуманитарных наук был внесен большой вклад в разработку проблем православного культурного наследия, государственно-церковных отношений в СССР, истории РПЦ и ее отдельных епархий в 1941 – 1953 гг. Однако в целом комплексных трудов, посвященных процессу возрождения православных социокультурных традиций на Нижней Волге и Дону в 1941–1953 гг., не проводилось.
Объектом диссертационного исследования является социокультурная деятельность РПЦ в советском государстве в 1941–1953 гг.
Предмет исследования – основные формы и направления деятельности верующих и духовенства нижневолжского региона, свидетельствовавшие о сохранении и восстановлении православных социокультурных традиций.
Целью работы является определение хода и результатов процесса актуализации православных социокультурных традиций на Нижней Волге и Дону в условиях трансформации государственно-церковных отношений в СССР в 1941–1953 гг.
Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи:
рассмотреть причины трансформации государственно-конфессиональных отношений в СССР в 1941–1953 гг., как внешнего фактора определявшего степень сохранения и проявления православных социокультурных традиций в советском обществе;
показать процесс восстановления православных приходов, епархиальных структур, системы православного образования в регионе;
исследовать основные направления церковной патриотической благотворительной работы, оценить ее масштабы в епархиях Нижней Волги и Дона;
определить механизм передачи православных социокультурных традиций в регионе;
осветить вклад различных социальных и половозрастных групп в восстановление православной материальной и духовной культуры региона;
показать формы проявления народного православия, отношение к ним советского государства.
Хронологические рамки исследования охватывают период с 1941 по декабрь 1953 г. Верхняя граница исследования связана с необходимостью показать глубину прерывания православных социокультурных традиций в советском обществе накануне Великой Отечественной войны. Нижняя граница работы обусловлена постепенной сменой государственно-конфессионального курса в СССР, начиная с 1954 г.
Территориальные рамки работы охватывают регион Нижней Волги и Дона. Под ним понимается территория Сталинградской области, совпадавшей с границами Сталинградской епархии РПЦ. В связи с тем, что в изучаемый период Сталинградской епархией руководили архиепископы Саратовской, Астраханской епархий, привлекался материал данных церковных единиц. Кроме того, необходимость выявления региональной специфики потребовала привлечения материалов Ростовской области.
Методологической базой исследования стал социокультурный подход, где культура понимается как широкий комплекс социальных явлений, представляющих собой результаты и средства общественного функционирования и развития. Базовыми для работы стали принципы историзма, объективности, которые позволили проследить социокультурную деятельность духовенства и верующих, православных приходов епархий региона во взаимосвязи с политическими и социально-экономическими процессами, происходившими в СССР, в рассматриваемый период. В работе применялись общенаучные методы – анализ, сравнение и обобщение; специальные – историко-системный, историко-генетический, структурно-функциональный, биографический, количественного анализа. Междисциплинарный подход выразился в привлечении методов, применяемых в истории повседневности (исследование взаимоотношений между высшим и приходским духовенством, духовенством и верующими, духовенством и представителями власти), гендерных исследованиях.
Источниковая база исследования включает следующие виды источников:
1. Законодательные и нормативные акты, определившие государственно-церковные отношения в стране в целом и в регионе, в частности.
2. Делопроизводственная документация государственных структур, реализовывавших на практике вероисповедный курс в СССР – Совета по делам Русской православной церкви при СНК СССР (далее – СД РПЦ) и его уполномоченных в Сталинградской, Астраханской, Саратовской и Ростовской областях; Сталинградского облисполкома, горисполкомов и райисполкомов Сталинграда и области; УНКВД по Сталинградской области и его районных отделений.
3. Документы ВКП(б): резолюции XIX съезда ВКП(б), делопроизводственные материалы центральных и региональных партийных структур; переписка членов ЦК ВКП(б) с Председателем СДРПЦ Г.Г. Карповым; отчеты лекторских групп в Отдел пропаганды и агитации Сталинградского обкома ВКП(б) (1943 г.).
4. Документы и материалы РПЦ (Московской Патриархии, епархий и приходов региона), которые позволяют представить процесс открытия и восстановления храмов, налаживания жизнедеятельности приходов и епархий, участие в этом процессе духовенства и верующих, восстановление системы духовного образования в регионе, основные направления патриотической и благотворительной работы в епархиях региона.
5. Документы общественных организаций (Сталинградского отделения Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний (1948–1953 гг.)). Протоколы, планы и отчеты о работе отделения дают возможность оценить организацию и уровень естественнонаучной пропаганды в Сталинградской области в эти годы.
6. Периодика – советские газеты центрального и регионального уровня («Правда», «Сталинградская правда»), церковная пресса – «Журнал Московской Патриархии» (ЖМП).
7. Документы личного происхождения – письма, мемуары, воспоминания духовенства, фронтовиков, участников Сталинградской битвы, которые позволяют представить происходившие события через призму личностного восприятия современников; оценить роль веры и религии в условиях войны и мирного строительства.
8. Биографии, биографические справки, жизнеописания духовенства, списки репрессированного духовенства Волгоградской (Сталинградской области), которые опубликованы либо отдельными изданиями, либо в православных справочных изданиях, размещенных на электронных ресурсах Московской Патриархии, епархий региона, общественных фондов.
9. Экспонаты ФГБУК «Государственный историко-мемориальный музей-заповедник «Сталинградская битва» зала № 4 «Уличные бои» (Комплекс «Трагедия мирного населения Сталинграда») и фонда «Изобразительные источники, коллекция «Графика», НВФ 11138-15, свидетельствовавшие о сохранении религиозности как гражданского населения, так военнослужащих по обе линии фронта.
10. Материалы Этнографической экспедиции ВолГУ за 1987–1999 гг., 2008 г., включавшие опросы населения донских районов Волгоградской области о религиозных представлениях в 1930-х–1950-х гг. Данные материалы хранятся в кабинете-музее казачьего быта ВолГУ.
В целом в работе были привлечены документы и материалы 12 фондов 3 центральных архивов (ГАРФ, РГАСПИ, ФГБУК «Государственный историко-мемориальный музей-заповедник «Сталинградская битва»»), 3 региональных архивов (ГКУ ВО «ГАВО», ГКУ ВО «ЦДНИВО», АУФСБ ВО), материалы кабинета-музея казачьего быта ВолГУ. Все источники в диссертации использовались в комплексе, на основе их критического анализа.
Научная новизна исследования заключается в том, что в впервые выполнено научное исследование комплекса проблем восстановления и изменения православных социокультурных традиций в пределах Нижней Волги и Дона в условиях эволюции государственно-церковных отношений в СССР. При этом в отличие от работ других авторов:
охарактеризован процесс становления православных приходов и епархий (как центров сохранения православных социокультурных традиций) на Нижней Волге и Дону в зависимости от модернизационных процессов в СССР в условиях войны и послевоенного периода;
выявлены основные направления церковной благотворительной работы, оценены ее масштабы в регионе в 1943–1953 гг.;
показано отношение представителей органов власти к различным формам социокультурной деятельности верующих и духовенства региона, к укреплению позиций Церкви в жизни общества;
исследованы взаимоотношения между верующими и духовенством, между высшим и приходским клиром, влиявшие на темпы восстановления приходов, решение кадровых проблем в епархиях края;
Научная новизна исследования раскрывается в положениях, выносимых на защиту:
-
Социокультурные трансформации в советском обществе в 1930-х гг. нанесли огромный ущерб православной культуре в СССР, прервав в регионе православные традиции: приходского и монастырского уклада жизни, соблюдения православного календаря, религиозных праздников, церковной благотворительности, храмового зодчества, иконописи, хорового пения, системы духовного образования; была разрушена церковная структура.
-
С началом войны руководство Церкви заявило о своей активной патриотической позиции, призвало верующих и духовенство к всесторонней борьбе на фронте и в тылу по защите Отечества. Традиции церковной патриотической проповеди, благотворительной работы вновь укрепились в социальной практике благодаря позитивному отношению государства.
-
Особенностью возрождения православных церковных структур в регионе стало влияние Сталинградской битвы, предопределившей рост религиозности населения оккупированной и прифронтовой зон, военнослужащих, патриотический настрой духовенства Сталинградской, Астраханской и Саратовской областей, широкую церковную благотворительность, географию открытия приходов (большинство – в оккупированных районах Ростовской и Сталинградской областей).
-
На Нижней Волге и Дону Церковь восстановилась во многом благодаря механизму самоорганизации жизни приходов. Большинство прихожан, церковного актива Астраханской и Сталинградской областей составляли женщины. Характерной чертой жизнедеятельности локальных приходских миров региона в послевоенное время стала конфликтность между верующими и духовенством, высшим и приходским духовенством, которая постепенно преодолевалась в результате кадровой политики епархиальных властей, обновления состава клира, налаживания церковной дисциплины.
-
Благодаря активности духовенства и верующих региона происходит восстановление церковного календаря, православных праздников, православных храмов: внутреннего и внешнего убранства церквей (иконостасов, настенной живописи); колокольного звона, хорового пения. Вновь начинают работу духовные учебные заведения. Традиционное богослужение было восстановлено в полном объеме в городских приходах, ограниченно – в сельских.
-
Власти, стремясь не допустить роста влияния Церкви на общество, разрешали открытие ограниченного числа культовых зданий, регламентировали формы проявления религиозности только рамками храма, запрещая внехрамовую культовую деятельность, систематическое религиозное обучение подрастающего поколения. Неприемлемыми для властей стали такие формы народной религиозности как «обновление икон», почитание юродивых, блаженных, старцев, распространение апокалипсических слухов, паломничества к водным источникам, молебны на полях.
Теоретическая и практическая значимость исследования определяется тем, что представленный в ней материал способствует обогащению содержания научных концепций и понятий, вносит вклад в развитие представлений о преемственности и механизме сохранения православных социокультурных традиций в российском обществе, о процессе их трансформации в условиях атеистического светского государства. Результаты диссертации могут быть полезны при выработке современных духовно-ценностных ориентиров российского общества, при определении направлений сотрудничества государства и РПЦ, особенно в социокультурной сфере. Материалы диссертации и содержащиеся в ней выводы могут быть использованы в научной работе для дальнейшего изучения истории РПЦ, государственно-церковных отношений в СССР, так и в учебном процессе при чтении курсов по истории России, края, религиоведению, культурологии.
Соответствие диссертации паспорту научной специальности. Отраженные в диссертации научные положения соответствуют области исследования специальности 24.00.01 – теория и история культуры: пункту 1.7. Культура и религия; пункту 1.9. Историческая преемственность в сохранении и трансляции культурных ценностей и смыслов; пункту 1.16. Традиции и механизмы культурного наследования.
Апробация результатов исследования. Основные результаты исследования были представлены в 9 опубликованных трудах, из них 4 – в журналах, включенных в перечень ведущих научных изданий, утвержденных ВАК РФ. Автор выступил с докладами на Международных научно-практических конференциях: «Волгоградская область: история и современность – к 75-летию со дня образования Сталинградской (Волгоградской) области» (Волгоград, 2011 г.), «Сталинградская битва в судьбах народов» (Волгоград, 2013 г.), научном семинаре «Сталинград – жертва принесенная во имя мира» (Италия, г. Ортона, 2013 г.); на вузовских и региональных конференциях (научная сессия ВолГУ, 2011–2013 гг.; «Мир православия», 2011 г., XVII Региональной конференции молодых исследователей Волгоградской области, 2012 г.).
Структура диссертации состоит из введения, двух глав, содержащих шесть параграфов, заключения, 12 приложений, списка источников и литературы. Текст диссертации содержит 5 таблиц.
Социокультурные аспекты трансформации государственно-церковных отношений в СССР в конце 1930-х- 1945 гг
На протяжении веков Русская православная церковь определяла становление и развитие русской национальной культуры. Православные социокультурные традиции являлись механизмом передачи жизненного опыта от поколения к поколению (нравственных ценностей и идеалов; образцов поведения - повседневного, праздничного, в экстремальных ситуациях; обрядов, ритуалов), формировали историческую память, выступали универсальной формой сохранения культурного наследия. Православное мировоззрение определяло вектор социокультурного развития русского народа: «Религиозная формация русской души выработала некоторые устойчивые свойства: догматизм, аскетизм, способность нести страдания и жертвы во имя свой веры, какова бы она ни была, устремленность к трансцендентному, которое относится то к вечности, к иному миру, то к будущему, к этому миру. Религиозная энергия русской души обладает способностью переключаться и направляться к целям, которые не являются уже религиозными, напр., к социальным целям»1.
Православной церковью были сформулированы и культивировались базовые идеи, определившие социокультурное и политическое развитие России, русского национального самосознания. Во-первых, мессианская идея «Москва - Третий Рим» повлекла за собой «острую национализацию церкви»1, оказывала определяющее воздействие на внешнюю и внутреннюю политику российского государства на протяжении ряда веков. Во-вторых, идея «Святой Руси» питала идеи русского патриотизма, тесно сопряженного с православной верой: «... русский патриотизм не отделялся от религиозного самосознания русского народа, от веры православной: тогда родная земля была для русского человека - земля святая, освященная могилами отцов, а еще более - подвигами мучеников, святителей и преподобных» . Третьей базовой идеей стала «соборность», воспитанная православием в народе, которую по-разному трактовали русские религиозные философы А.С. Хомяков, Вл. Соловьев, Н.А. Бердяев, С. Франк. Однако практически все исследователи считают, что именно соборность создавала модель такого поведения человека в обществе, которое опиралось на желание приблизиться к Богу за счет абсолютного духовного совершенства внутри общего православного мира. Соборность закрепила коллективизм в качестве традиции русской культуры3.
В начале XX в. в России начинается реформирование сферы государственно-церковных отношений4. Основной тенденцией ее изменения стал процесс демократизации (расширения прав неправославных конфессий, утверждение принципов веротерпимости, свободы совести в законодательстве и административной практике и т.д.1), осуществлявшийся в рамках глобального процесса модернизации.
В научной литературе существует множество определений феномена модернизации. Наиболее полным, на наш взгляд, является следующее определение: модернизация - это всеобъемлющий процесс инновационных мероприятий при переходе от традиционного аграрного общества, к современному (индустриальному). Модернизация может быть представлена как совокупность подпроцессов индустриализации, создании индустриальной культуры, урбанизации, профессионализации, секуляризации, распространении идей утилитаризма и т.д.2 В монографиях Б.Н. Миронова, посвященных проблемам социальной истории России, рассматривались вопросы сохранения традиционного религиозного мировоззрения русского крестьянства. При этом он подчеркивал, что секуляризация жизни — управления, школы, власти, суда, мышления и поведения — была важнейшим направлением социальной модернизации в России3.
В современной научной литературе проблемы, связанные с осмыслением «российской модернизации», «советской модернизации», «сталинской цивилизации», являются остро дискуссионными среди историков, культурологов, социологов4. Некоторые исследователи рассматривают социалыю-экономические и культурные процессы в Советской России как незападный тип модернизации1, иногда - как «догоняющую модернизацию»2.
Сложность в определении типа модернизации в СССР связана с ее неоднозначными результатами. Б.Н. Миронов полагал, что советское государство совмещало спонтанное и «догоняющее» развитие, выработало формулу модернизации, которая в одних аспектах отличалась от модели западных стран, в других ее напоминала. С одной стороны, индивидуализм, буржуазия, частная собственность стали понятиями отрицательными; изменялся институт семьи (от попыток ее «обобществления» до огосударствления), происходила реанимация общинных форм социальной жизни в производственных организациях (колхозы, совхозы, государственные предприятия); восстановилась патерналистская государственность, власть сакрализовалась. С другой стороны - во многих аспектах Советская Россия стала принадлежать к пространству модернистской культуры: секуляризация массового сознания превзошла все западные стандарты, мотивация поведения стала рациональной, система ценностей приблизилась к западной модели; социальная структура общества приобрела современный вид, социальная мобильность достигла высокого уровня, классы стали открытыми, и общество в целом - более доступным влиянию современных западных идей, ценностей, норм поведения; получил развитие современный тип малой семьи, в которой супруги имели равные права, а дети утрачивали приниженный статус; женщины достигли равноправия с мужчинами юридически и успешно реализовывали его фактически; урбанизация ускорилась; организована современная системы образования, благодаря чему в интеллектуальной сфере (наука, литература, искусство) были достигнуты значительные успехи и т.д.1.
Для нашего исследования важна точка зрения С.Н. Гаврова, И.Г. Яко-венко, относивших Российскую империю и СССР к типу традиционной или теократической (идеократической) империи2. С.Н. Гавров подчеркивал, что в результате многовекового исторического взаимодействия с западной цивилизацией в России сложилась устойчиво воспроизводимая амбивалентная ситуация, при которой социокультурные основания российской цивилизации определялись и внутренне стабилизировались маятниковым циклом, где доминанта имперской модели модернизации чередовалась с компонентой модели либеральной. При этом модернизационный процесс все же имел свою устойчивую доминанту - имперскую модель модернизации3.
Ряд исследователей полагали, что сталинизм базировался на традиционных для феномена российского имперства4 политических ценностях (патернализме, сакрализации власти, этатизме, коллективизме); унаследовал от российской политической культуры раскол между культурой «верхов» и «низов», утилитаризм. Органическими качествами власти остались дистанцион-ность от общества, взгляд на насилие как неотъемлемое право власти5.
В трудах многих современных исследователей, вслед за Н.А. Бердяевым6, отмечена сакрализация коммунистической партии, власти в советском государстве, достигшая апогея в период правления И.В. Сталина1. А.С. Ахиезер утверждал, что в 1930-е гг.: «Сталин стал высшим и единственным, абсолютным воплощением Правды - истины — справедливости - силы, всех атрибутов божества»2. «... «Оцерковление» партии началось не при Сталине, но завершилось именно в сталинскую эпоху, когда власть вождя стала единоличной и неприкасаемой. Сакрализация партии могла произойти только при наличии сакрального вождя, действовавшего от ее имени, но одновременно и поддерживавшего ее статус весом собственного имени... Источник сдвоенной сакрализации коммунистической партии и ее вождя ... следует искать в особом состоянии российского общества в сталинскую эпоху, когда широкие слои населения форсировано вырывались из культурной традиции, оставаясь в значительной степени ее носителями... Образ «отца народов» мог сформироваться только на основе «отцовской» культурной матрицы, т.е. восприятия большого, государственно организованного общества как большой патриархальной «семьи народов». Таким и было восприятие первого поколения советских горожан (выходцев из села, убежавших в города от колхозного строя — СМ.) ... Так произошло очередное возвращение в русскую жизнь древнего тотема - на этот раз в атеистической форме»3.
Социокультурная деятельность православного духовенства и верующих региона и отношение к ней властей в марте 1943 - мае 1945 гг.
С окончанием Сталинградской битвы в феврале 1943 г. встал вопрос об определении властями правового статуса и форм социокультурной деятельности православных общин региона. В научной литературе до настоящего времени вопрос о численности действовавших весной 1943 г. православных приходов в Сталинградской области не решен до конца. Такая ситуация сложилась из-за того, что в источниках встречается различная информация о действовавших церквах в период оккупации и открытых по решению местных органов власти за 1943 год. Сопоставление сведений из информационных справок, подготовленных уполномоченным СД РПЦ по Сталинградской области СБ. Косицыным в 1944 г. и учетных карточек церквей дает основание считать установленным фактом, что уже в первой половине 1943 г. в Сталинградской области собирались на богослужения 18 общин (17 - патриаршей ориентации, 1 - обновленческой). При этом из 17 молитвенных домов, действовавших в период оккупации, были зарегистрированы местными райисполкомами только четыре (в ст-це Нижне-Чирской, г. Калаче-на-Дону, в р.п. Котельниково, с. Перегрузное Ворошиловского (сельского) р-на). В 1944 г. продолжал существовать незарегистрированный приход в х. Степана Разина Тормосиновского р-на, но священника в нем не было. Остальные молитвенные дома Клетского, Тормосиновского, Калачевского, Чернышковского районов Сталинградской области, открытые в период оккупации, прекратили свою деятельность. Позже в населенных пунктах, где действовали молитвенные дома при нацистах, верующие вновь обращались к властям с просьбами об открытии церкви. Эти вопросы рассматривались в Сталинградском облисполкоме и районных администрациях. По нашим подсчетам, по решению местных администраций весной — летом 1943 года были открыты 11 храмов, в течение всего года - 17 приходов. Таким образом, процесс регистрации православных общин в Сталинградской области активно шел в течение весны - осени 1943 г., когда в регионе еще отсутствовали структуры СД РПЦ. Инициаторами открытия, официальной регистрации храмов, налаживания традиционного приходского уклада стали верующие, что свидетельствовало об искреннем стремлении к восстановлению православного образа жизни — в Церкви под руководством духовенства.
Письма верующих во власть, отчеты уполномоченных показывают, что местные власти Сталинградской области - от облисполкома до райисполкомов, горисполкомов - в 1943 г. с трудом осознавали свершившийся поворот в государственно-церковных отношениях. Община верующих г. Дубовка (215 человек) летом 1943 г. неоднократно обращались и в Дубовский райисполком и в Сталинградский облисполком, к М.И. Калинину с просьбой об открытии церкви. Дубовский райисполком отклонял их просьбы, заявляя, что здание занято зерновым складом. Верующие доказывали, что церковь никем не ис пользуется, просили возобновления в ней службы . Упорная борьба завершилась открытием Свято-Троицкой церкви.
Тем не менее, по сравнению с администрациями Саратовской и Астраханской областей, органы власти в Сталинградской области были более лояльны по отношению к верующим. В это время в Саратовской области работал только Свято-Троицкий собор в г. Саратове, и в г. Астрахани - Покровский собор. Оба являлись старейшими православными храмами региона. Ситуация в деле открытия церквей местными администрациями Сталинградской области напоминала ту, которая сложилась на территории бывших оккупированных областей Юга РСФСР. В Ростовской области в течение 1943 — 1944 г. продолжали действовать 225 церквей патриаршей ориентации, откры-тые в период оккупации, но более 40 из них не имели священников .
До 1942 г. на Кубани функционировало 7 церквей (4 обновленческих и 3 Московской Патриархии). Как уже говорилось выше, во время оккупации в Краснодарском крае было открыто 100 приходов Патриаршей церкви и 92 обновленческих. С освобождением Кубани число храмов уменьшилось, летом 1943 г. их осталось 143 (из-за ухода части духовенства с немцами, из-за изъятия у общин зданий церквей, занятых до войны под школы и клубы). Однако, выждав момент, верующие вновь стали открывать церкви, численность которых на 1 апреля 1944 г. достигла уже 219 (133 патриаршей ориентации, 86 обновленческих) - т.е. больше чем в оккупационный период. Таким образом, продолжался процесс самоорганизации православных приходов. Верующие находили священника, приглашали его возглавить приход. В документах говорится, что общины возникали «самотеком», без разрешения властей, но и без препятствий с их стороны. Затем уже верующие ходатайствовали о предоставлении им помещений для религиозных собраний, претендуя, в том числе и на бывшие церковные здания, занятые под культурные цели1. В результате сохранения большого числа действующих православных приходов значительным был и состав духовенства Краснодарского края: РПЦ - 1 епископ, ПО священников, 10 диаконов, 15 псаломщиков; обновленцы -1 епископ, 87 священников, 3 диакона, 38 псаломщиков2. Таким образом, на Юге РСФСР общая численность открытых храмов 1943 - 1944 гг. оставалась в принципе такой же, как и во время оккупации региона, а иногда ее и превышала. Даже если отдельные общины прекращали свои собрания, начинали действовать другие. Местные власти стремились дистанцироваться от принятия решений в деле открытия церквей, но под давлением верующих шли на уступки и разрешали деятельность церквей и молитвенных домов. Таким образом, на Юге России, подвергшемся оккупации, после освобождения региона восстановление традиционной церковной структуры Московской Патриархии (епархия - благочиннический округ - приход) шло гораздо более быстрыми темпами, чем в бывших прифронтовых районах, благодаря высокой степени самоорганизации прихожан.
Особенностью церковной жизни в Сталинградской области стало то, что Сталинград, катастрофически пострадавший в дни сражения на Волге, не стал епархиальным центром. Указом Св. Синода от 8 июля 1943 г. архиепископу Григорию (Чукову) было поручено управление Сталинградской епархией с титулом «архиепископ Саратовский и Сталинградский». Благочинным 1-го Сталинградского округа был назначен протоиерей Катков, 2-го благочинного округа - протоиерей Д.М. Днепровский3.
В фондах Саратовского епархиального архива за лето-осень 1943 г. сохранились документы о деятельности только 6 приходов Сталинградской области, установивших связь с епархиальным управлением в Саратове: Николаевского молитвенного дома г. Калача-на-Дону, Богоявленской церкви пос. Перекопского Клетского района, Рождество-Богородицкого молитвенного дома г. Фролово (245 верующих), Александро-Невского молитвенного дома г. Сталинграда, Покровской церкви г. Урюпинска, Воскресенской церкви г. Серафимовича. Письма, рапорты духовенства и церковного актива Сталинградской области, введенные в научный оборот К. Краснощековым, свидетельствуют о том, что в этот период верующие стали настойчиво обращаться к светским и духовным властям с просьбами об открытии храмов, регистрации общин, духовенства, подчинении приходов Сталинградской области архиепископу Григорию (Чукову), назначении священников. Зачастую, верующие сами находили священников, приглашали их возглавить приходы, затем их утверждал в должности архиепископ Григорий (церковь в г. Серафимович, Александро-Невский молитвенный дом в г. Сталинграде, Рождественский молитвенный дом в г. Фролово, Богоявленская церковь пос. Перекопского). Священники иногда привозили с собой св. антиминсы для церквей1.
Базой для восстановления церковных приходов стали не прекращавшиеся домашние молитвенные собрания верующих. В рапортах архиепископу Григорию (Чукову) клир сообщал, что молитвенные собрания проходили в частных домах еще до официальной регистрации церквей и молитвенных домов. Затем, верующие г. Калача-на-Дону стали посещать службы на дому у протоиерея Георгия Семенова. Божественная литургия при этом совершалась на св. антиминсе из Калачевского храма во имя св. Николая Мирликийского, закрытого в 1922 г. Необходимая церковная утварь и книги были собраны у верующих. В сентябре 1943 г. председатель Калачевского райисполкома и районный прокурор зарегистрировали общину во многом благодаря настойчивости прихожанки Д.И. Патриной (1881 г.р.), которая до середины 1950-х гг. была бессменной помощницей церковного старосты. Только в ноябре 1943 г. община арендовала дом для богослужений .
Государственно-церковные отношения как фактор ограничения православной социокультурной деятельности в регионе
В научной литературе, посвященной государственно-церковным отношениям, выявлено постепенное их «охлаждение» в послевоенный период. До 1947 г. продолжались позитивные процессы: шла регистрация храмов, налаживалась жизнь епархий. В 1948 -1949 гг. ЦК ВКП(б) и силовые структуры, негативно расценивавшие укрепление позиций Церкви в обществе, сделали попытку возврата прежнего антицерковного курса. Современные историки полагают, что к этому времени советская элита разочаровалась в малых результатах международной миссии РПЦ, посчитала не выполненной задачу сплочения вокруг Московского Патриархата мирового православия1. Только благодаря личному вмешательству И.В. Сталина антицерковный прессинг был прекращен. В 1950-1953 гг. ситуация в государственно-церковных отношениях была относительно стабильной1.
Колебания государственно-конфессионального курса в СССР отражались не его осуществлении в регионах, в том числе на Нижней Волге и Дону. Как уже отмечалось выше, основной социокультурной традицией, которую стремились возродить духовенство и верующие, стал православный приход, в рамках которого передавался накопленный многовековой религиозный и социокультурный опыт воцерковленной части общества. Центром жизни прихода был храм, вокруг которого и складывалась приходская община во главе со священником. Вопрос об открытии храмов по-прежнему оставался одним из основных в государственно-конфессиональных отношениях в изучаемый период. В деле открытия церквей государство в 1945-1946 гг. занимало двойственную позицию. Регистрация храмов продолжалась, но процедура ее была сложной, мало эффективной для верующих. Из 261 заявлений с просьбой открыть церкви из 95 населенных пунктов Сталинградской области, поступивших в 1943 - 1946 гг. в Сталинградский облисполком, были удовлетворены лишь 26 (10%), 235 - отклонены . Основными причинами отказа были: занятость зданий церквей, непригодность помещений для богослужений по техническим и противопожарным условиям, подделка подписей под ходатайствами. Власти не имели права отклонять заявления из-за использования церквей под склады3, но возникала проблема с размещением зернохранилищ. Вознесенская церковь х. Вишняковского была зарегистрирована 11 сентября 1944 г. Сталинградский облисполком 14 раз давал распоряжение Хоперскому райисполкому и облконторе Госсортфонда об освобождений церкви от зерна, что было выполнено только к январю 1946 г. Аналогичная ситуация складывалась с освобождением помещения церкви в с. Елани .
В Сталинградской области, по неполным данным уполномоченного СДРПЦ СБ. Косицына на 1946 год, было выявлено 138 недействующих культовых зданий (128 из них заняты под хозяйственные и культурные цели) . Передавать их верующим местные администрации не собирались. В частности, уполномоченный СД РПЦ по Ростовской области Г.Д. Амарантов неоднократно запрашивал Совет о том, что ему делать с культовыми зданиями, находящимися на балансах колхозов, которые их купили в 1930-е гг., отремонтировали, а теперь не освобождают и не передают их верующим3. СДРПЦ неоднократно требовал от обл(край)исполкомов чтобы советские организации, совершившие акт продажи храмов в нарушение закона, возвратили все деньги колхозам, но добиться выполнения своего решения не смог4.
В Сталинградской области обычной была практика затягивания райсоветами и сельсоветами подготовки документов о техническом состоянии культовых зданий, что тормозило открытие церквей5. Отношение райисполкомов Ростовской области к «церковным вопросам» также было халатным6. Огромным препятствием стала завеса секретности, окутывавшая все действия властей, связанные с проведением в жизнь законодательства о культах. СД РПЦ наставил на том, что уполномоченные не должны вступать в переписку с церковными приходами и духовенством; давать им разъяснения можно было только в ходе приема посетителей7.
Процесс открытия храмов на Нижней Волге шел до 1948 года. В октябре 1945 г. в Сталинградской области было зарегистрировано 32 церкви; в первой половине 1946 г. - еще 9. По состоянию на 1 октября 1946 г. действовало уже 42 православных храма (29 церквей и 13 молитвенных домов) в 31 районе области. 27 храмов находились в церковных зданиях, 11 - в арендованных у частных владельцев, 4 - в собственных домах. В 8 храмах не было священников от 5 месяцев до года. В Сталинграде работали 4 храма. В 37 районах Сталинградской области церквей не было1.
Хуже ситуация складывалась в других областях Нижней Волги. В Астрахани действовало 6 храмов (50 % от зарегистрированных в области). Архиепископ Филипп неоднократно в 1945 г. ставил вопрос об открытии кафедрального Успенского собора Астраханского Кремля - самого красивого здания в городе, стоявшего на учете в Комитете по делам искусств при СНК СССР. Власти отказали в этом, заявив, что храм - памятник архитектуры2.
В г. Саратове долгое время работал только Свято-Троицкий Собор. Вопрос об открытии второй церкви в Саратове решался с трудом. СД РПЦ признавал острую необходимость открытия Духосошественской церкви, всячески способствовал началу ее работы в 1947 г.3 В Саратовской области было выявлено 230 культовых зданий, но к концу 1947 г. были открыты только 13 храмов. Из остальных 217-19 находились в полуразрушенном состоянии, 43 использовались под учреждения культуры (клубы, школы), 55 - под зерновые склады, 61 - под склады колхозов, 5 - под МТС, 29 - использовались различными организациями. Епископ Саратовский Борис просил СД РПЦ об открытии еще 10 церквей. Но в 1947 г. из-за хорошего урожая зерновых, план хлебозаготовок был выполнен на 30 млн пудов больше, чем в 1946 году.
В связи с этим, Саратовский облисполком отказался освобождать под храмы помещения зерновых складов .
В целом регистрация православных храмов в Сталинградской области проходила гораздо быстрее, сеть их была больше, чем в других областях Нижней Волги, но гораздо ниже, чем в других областях юга РСФСР.
Рассматривая вопрос об открытии церквей в регионе в 1945 — 1947 гг., на наш взгляд, важно подчеркнуть сложность процедуры проверки заявлений верующих уполномоченными СД РПЦ. В августе 1946 г. Совет потребовал, чтобы помимо соблюдения всех требований, предусмотренных инструкцией СД РПЦ от 25 августа 1945 г., уполномоченный лично выезжал на место для проверки заявления, если складывалось предварительное мнение о возможном открытии церкви. Он должен был познакомиться с заявителями и выяснить: сколько верующих требуют открытия церкви, нет ли у них «корыстного интереса»; оценить настойчивость группы (неоднократная подача ходатайств в различные органы, личные посещения и т.д.), в каком состоянии находится церковное здание (составить акт о его техническом состоянии); согласна ли община провести ремонт, располагает ли она средствами, есть ли условия для проживания духовенства. Закончив проверку, уполномоченный должен был составить подробную справку, затем - мотивированное заключение в обл(край)исполком об удовлетворении или отклонении ходатайства. При установлении прямой заинтересованности в открытии церкви со стороны церковного актива необходимо было к открытию церкви подходить с особой осторожностью. При направлении в СД РПЦ заключения обл(край)исполкома об открытии церкви нужно было прилагать к нему все материалы, при направлении же решения об отклонении ходатайства - прилагать только справку уполномоченного1.
Специфика проявления народной религиозности в послевоенном обществе: традиции и новации
Рассматривая процесс укрепления православных социокультурных традиций в регионе в послевоенный период, представляется необходимым охарактеризовать формы проявления религиозности населения Нижней Волги и Дона, показать трансформации в них, происходившие под влиянием различных факторов. Благодаря этому можно выделить сохранявшееся «ядро традиции» и периферийные изменения, которые отличали различные формы проявления народной религиозности в изучаемый период от предшествующих эпох. Базой народной религиозности являлась народная православная вера, которая, как полагают некоторые исследователи, не воспроизводила буквально многие догматы православия, в одних случаях варьируя, в других случаях - отклоняясь от их существа. Тем не менее, основой народной религиозности, без сомнения, оставалось православие1.
В отечественной этнологии, фольклористике в одних случаях существует оценка «народного» как внецерковного - «неофициального» или основанного на двоеверии, в других случаях - только архаически языческого2. Как уже отмечалось выше, при изучении традиций народной религиозной культуры, для нас стала определяющей точка зрения на данный предмет Т.А. Бернштам, М.М. Громыко, О.В. Кириченко, которые давали следующее определение этому термину: «народная культура - это культура конкретного этноса, черпающая свою силу и энергию в определенной вере и Церкви, опирающаяся на общесословный социальный опыт и находящаяся под защитой не только традиции, но и права-закона (обычного-правового и общегосударственного)»1. Данные авторы полагали, что «противопоставление народной и церковной религиозной жизни - есть плод искусственного построения» .
На формы проявления народной религиозности в послевоенные годы оказали влияние продолжавшиеся модернизационные процессы в обществе. как уже отмечалось выше, социальная структура общества менялась в результате роста промышленности, демобилизации армии, реэвакуации населения, усиливших мобильность населения, урбанизацию и т.д. Все это продолжило глубинную социокультурную трансформацию общества. Серьезные социально-демографические изменения произошли и в регионе. В годы войны резко сократилось трудоспособное сельское население Нижнего Поволжья. Удельный вес колхозников составлял лишь 41,2 %, а с подростками, обязанными трудиться в этот период - 51,4 %. Доля мужчин среди лиц дееспособного возраста снизилась до 27,5 %, а доля женщин выросла до 72, 5 %, что соответствовало общероссийским показателям. Всего в областях Нижней Волги в конце 1945 г. проживало 1196 тыс. человек (трудоспособных мужчин - 135,7 тыс., трудоспособных женщин - 357,9 тыс., подростков 12 - 16 лет -120,7 тыс., нетрудоспособных лиц - инвалидов, престарелых, детей - 581,7 тыс.)3. Крупномасштабным социальным бедствием стали засуха и голод 1946-1947 гг. в Центральном Черноземье, Среднем и Нижнем Поволжье, юге Украины, Молдавии, вызвавшие рост смертности, заболеваний, массовые миграции активной части рядовых советских граждан. В 1947 г. из Нижневолжского региона выбыло 118,1 тыс. человек (14,6 % из Астраханской области, 45,1 % - из Саратовской, 40,3% - из Сталинградской). Одновременно в регион прибыло 153,1 тыс. человек, из них большинство в Саратовскую (46,5 %) и Сталинградскую (38,2%) области1. В послевоенные годы сохранялись низкая рождаемость, высокая смертность среди детей (особенно до 1 года). В Астраханской области в 1946 г. умирало 14,2 % младенцев, в 1947 г. - 20,6 %; в Саратовской области аналогично - 19, 1 % и 22,5 %, в Сталинградской -14,1 % и 21 %. Всего в Нижнем Поволжье в 1947 г. не выжило 11,8 тыс. младенцев. По г. Сталинграду удельный вес детей среди умерших в 1947 г. составлял 41 %, что усугубляло и без того тяжелые демографические последствия войны. В начале 1950-х гг. детская смертность оставалась в Нижнем Поволжье на уровне 1946 г. (снижение произошло только в Саратовской области, а в Астраханской и Сталинградской имело место повышение). При этом статистика смертности младенцев по региону была ниже (кроме Астраханской области), чем по стране в целом2. Крайне тяжелые условия жизни сказывались и на семейно-брачных отношениях. Число лиц, вступавших в брак в 1946 г. возросло в регионе в 2,3 раза по отношению к 1945 г. (от 21877 тыс. до 49023 тыс.), но в 1947 г.. оно резко упало, и вновь достигло показателей 1946 г. только в 1949 г. При этом параллельно неуклонно росло число разводов: в 1945 г. - 79, 1946 г. - 366, 1949 г. - 1904)3. Тяжелая социально-экономическая, демографическая, внешнеполитическая (начало «холодной войны») ситуация способствовала сохранению высокого уровня религиозности в обществе.
Тысячи женщин стремились выйти замуж, родить детей; инвалиды и увечные - получить исцеление при помощи чуда. Выражением данных надежд стало паломническое движение к «святым местам» — целебным источникам, иконам. Как и в годы войны, в июне 1945 - 1953 гг. в паломничестве в Покровскую церковь г. Урюпинска к копии «явленной иконы Божией Матери» и к водному источнику, где она явилась, массово участвовали верующие из Сталинградской, Ростовской, Рязанской, Воронежской, Тамбовской и других областей России - до 5 тысяч ежегодно. Духовенство церкви г. Урюпинска и соседних церквей хуторов Тепикинского Урюпинского района, Вишняковского Хоперского района, Алексикова Ново-Николаевского района возглавляло паломническое движение, заранее извещало паству, призывало принять участие в церковных службах в честь этой иконы .
При этом источники зафиксировали возрождение традиции обетных пожертвований: обращаясь за помощью к иконе, верующие делали различные пожертвования в храм . В 1947 г. во время богослужения пожертвования верующих составили свыше 80 тысяч рублей, мелкий скот, несколько сот штук разных вещей (платки, ткани и т.д.) .
В Сталинградской области, как и во многих регионах страны, довольно быстро возобновилась традиция почитания целебных источников, связанных не только с явленными иконами, но и культом св. Параскевы Пятницы, иногда сливавшимся с культом почитания Богоматери. Некоторые исследователи полагают, что этот культ стал проявлением архаических религиозных представлений о женском божестве Мокоши - покровительницы пряжи и льна, колодцев, источников, молодых девушек, которые хотят выйти замуж, родов и рожениц, плодородия земли, скота, торговли. В представлениях народа почитание св. Параскевы способствовало установлению связи мира живых с миром мертвых4. Другая точка зрения был высказана М.М. Громыко, которая предполагала, что «в основе особого отношения к пятницам и желания усилить строгость поста, запреты на работу и другие ограничения в этот день, несомненно, лежал факт распятия Спасителя в пятницу. Заметное выделение почитания св. Параскевы-Пятницы во многих районах также связано с тем, что она носила имя, обозначавшее день распятия Христа, и считалась поэтому особенно святой»1. Культ св. Параскевы Пятницы в начале XX в. был распространен практически повсеместно в России, на Украине2.
До революции был чрезвычайно популярен у верующих источник известной иконы «Исцелительницы Божией Матери 9-й пятницы» у с. Городище под Царицыным (Сталинградом), который посещали 30-40 тыс. паломников. В 1931 г. из-за эпидемии сыпного тифа паломничество было запрещено3. В 1945-1946 гг. без разрешения властей, около колодца с бывшей часовней совершались богослужения, на которых ежегодно присутствовало 500-700 человек4. Под давлением местной администрации с 1947 г. церковные службы у колодца прекратились. Тем не менее, около 300 человек продолжало приходить к источнику за водой. В отчетах уполномоченного так описывались их действия: паломники приклеивали к остаткам сруба бассейна свечи, ставили маленькие иконки и молились без богослужений5. В русской традиции иконы на дорогах, в лесах, над источниками, у колодцев и рек играли важную роль в организации топографии жизненного пространства. Границы освоенного и неосвоенного пространства нуждались в обозначении иконами, выполняя охранительную функцию.
