Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретико-методологические основания исследования нормативизма в западной политической науке XX в 30
1. Основные политологические подходы к определению нормативизма 31
2. Опыт спецификации нормативизма в социо-гуманитарных дисциплинах 56
3. «Модель тройственной нормативности» как инструмент исследования нормативизма 73
4. Рамки исследования: конкретизация теоретико-методологических оснований и стратегии
комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в 89
Выводы 105
Глава 2. Нормативизм в западной политической науке добихевиорального периода (до середины 40-х гг.) 108
1. Контекст становления «нормы познания» в западной политической науке добихевиорального периода 109
2. Эпистемологическая модель сциентизма и «норма познания» новой политической науки
126
3. Классический нормативизм: нормативная проблематика и основания спецификации
нормативизма в добихевиоральный период 154
Выводы 168
Глава 3. Нормативизм в бихевиоральный период (конец 40-х-60-е гг.) 172
1. Контекст поведенческой революции: основные тенденции и проблемы 173
2. Бихевиорализм и его роль в западной политической науке 195
3. Неонормативизм как оппонент бихевиорализма и классического нормативизма 217
Выводы 237
Глава 4. Нормативизм в западной политической мысли постбихевиорального периода (с начала 70-х гг.) 242
1. Контекст постбихевиорального периода: неоинституционализм и трансформация «нормы познания» 243
2. Нормативная проблематика и нормативизм в постбихевиоральный период 260
3. Постмодернизм как альтернативная «норма познания» и основа спецификации
нормативизма 285
Выводы 303
Глава 5. Нормативизм в западной политической науке XX в.: итоги и перспективы комплексного анализа на основе модели «тройственной нормативности» 309
1. Институционализация как основа и средство нормативного регулирования западной
политической науки 310
2. Динамика нормативизма в западной политической науке XX в.: объективный аспект 332
3. Субъективные грани нормативности: «нормативизм» и его оценка в политологическом
дискурсе...: 348
4. Перспективы и возможности использования модели «тройственной нормативности» для
изучения истории западной и отечественной политической мысли 370
Выводы 382
Заключение 391
Список литературы
- Основные политологические подходы к определению нормативизма
- Контекст становления «нормы познания» в западной политической науке добихевиорального периода
- Контекст поведенческой революции: основные тенденции и проблемы
- Контекст постбихевиорального периода: неоинституционализм и трансформация «нормы познания»
Введение к работе
Актуальность диссертационного исследования
Актуальность диссертационного исследования, посвященного анализу нормативизма1 в западной политической науке XX в., проявляется в двух аспектах — она определяется, во-первых, местом и ролью нормативной проблематики для политической науки как формы познания политической реальности, во-вторых, значением анализа нормативизма для политической науки как исследовательской дисциплины, обладающей своим предметным полем, методологическим инструментарием и понятийным аппаратом.
В первом аспекте актуальность обусловлена тем, что проблемы нормативности в политической реальности и политическом познании можно отнести к числу наиболее важных и актуальных в современной политологии. Значение, которое данная проблема имеет для реального политического процесса, весьма велико — для того чтобы продемонстрировать это, достаточно указать лишь на две ее грани. С одной стороны, можно говорить о нормативности, т.е. подчинении установленным правилам (будь то законы или некодифицированные договоренности), как об основе политической деятельности и условии политической стабильности как в рамках отдельного государства, так и на международной арене. С другой стороны, неотъемлемой частью политического управления является нормативное регулирование, т.е. установление правил и ограничений в определенных сферах деятельности, направленное на снижение неопределенности и повышение эффективности принимаемых решений. В условиях современных процессов глобализации оба указанных аспекта политики приобретают большую актуальность, поскольку
напрямую затрагивают проблемы установления и поддержания миропорядка, соотношения национальных и международных нормативных систем, условий и ограничений в применении норм в конкретных политических ситуациях и т.д. Эти проблемы имеют жизненно важное значение для человечества и потому вызывают повышенное внимание со стороны и практиков, и теоретиков.
Во втором аспекте актуальность обусловлена тем, что — благодаря резкому росту значимости нормативных вопросов в реальной политике — разработка различных аспектов нормативной проблематики оказалась в числе первоочередных задач политической науки. При этом сложилась неоднозначная ситуация с использованием термина «нормативизм», который служит для указания и на нормативные проблемы, и на способ их решения. Всестороннее теоретическое осмысление сущности норм2 и механизмов нормативного регулирования, выработка принципов оценки политических реалий, поиск алгоритмов политических решений в условиях сосуществования различных политико-институциональных систем, анализ влияния норм (как формального, так и ценностного характера) на политическое поведение, — далеко не полный перечень исследований, имеющих отношение к нормативной проблематике и так или иначе связываемых с нормативизмом. В этом плане анализ нормативизма в западной политической науке XX в. может считаться актуальной и важной темой политологического исследования, поскольку он направлен на изучение существующих в современной политологии подходов к постановке и решению проблем, имеющих первостепенное значение и для
политической реальности, и для политической науки, изучающей эту реальность.
При этом следует учитывать тот факт, что в двадцатом столетии в политической мысли шло интенсивное взаимодействие между различными направлениями и исследовательскими школами, что не только способствовало возникновению оригинальных концепций на стыке традиционных подходов или даже вне устоявшихся научных школ, но и вело к размыванию границ тех «эвристических ячеек», с которыми при историко-политологическом исследовании соотносится изучаемый объект, — будь то строго выстроенная и артикулированная концепция или совокупность взглядов, имплицитно присутствующих в разрозненных текстах. В результате в начале третьего тысячелетия насущной задачей политической науки оказалась спецификация теоретико-методологических подходов: без ее решения невозможно ни проследить логику внутренних концептуальных связей исследуемого объекта, ни вписать его в интеллектуальный контекст эпохи, ни определить векторную сетку взаимодействий, участником которых он является. При этом, несмотря на очевидную необходимость спецификации теоретико-методологических подходов и других эвристических инструментов в рамках политической науки, микшированность в представлениях о них еще далеко не полностью преодолена. Это справедливо и по отношению к нормативизму.
Тем самым проблема, поставленная в диссертационном исследовании, доказывает свою актуальность и важность для политической науки с точки зрения фундаментальных исследований: настоящая работа направлена на решение задачи повышения точности методологического инструментария политической науки в целом и, в частности, — историко-политологических исследований. В этой связи представляется обоснованным выбор в качестве объекта анализа западной (западноевропейской и североамериканской) политической науки, в которой и политические исследования, и их
инструменты институционализированы в большей степени, чем, скажем, в отечественной или восточной традициях политической мысли. Особенно большое значение это обстоятельство имеет при исследовании таких сложных феноменов, каким является нормативизм в политическом познании.
Вопросы, которые традиционно относились к нормативной проблематике, — например, о пределах зависимости политики от деонтологической сферы (т.е. от совокупности норм, правил и предписаний, определяющих «границы дозволенного» в политике) и механизмах нормативного регулирования; о приемлемости и необходимости нормативных (в том числе ценностных) ориентиров в политической деятельности и политическом познании и пр., — неизменно занимали важнейшее место в дискуссионном поле политической науки, их ставили и решали представители самых различных теоретико-методологических направлений, и потому современная политическая мысль содержит значительный пласт идей, концептуальных схем, подходов, установок, исследовательских стратегий и моделей, так или иначе связанных с нормативными проблемами.
В наши дни необходимость в структуризации и систематизации нормативной проблематики стала ощущаться особенно остро. Она диктуется общей тенденцией последних десятилетий — как известно, постбихевиоральный поворот в политической науке привел не только к реабилитации ценностных подходовлои к значительной актуализации нормативных исследований в целом. В современной западной политической науке все большее распространение получает представление о том, что в науке о политике решающее значение имеет именно нормативный аспект, поскольку «сущность политики ... состоит именно в ограничениях, налагаемых на политических деятелей, и в тех стратегических маневрах, которые предпринимаются для того, чтобы не выходить за очерченные ими
пределы», и «именно анализ этих ограничений: откуда они возникают, как действуют, какие шаги могут предпринимать политические агенты, не выходя за их рамки, — и лежит в основе изучения политики».3
В то же время, если признать, что политическая наука в целом по определению связана с нормативной проблематикой, то возникает вопрос о том, правомерно ли вообще говорить о нормативизме как одном из ее направлений, если да, на каких основаниях следует вычленять его из общего массива политических исследований и, соответственно, в каком смысле нужно употреблять термин «нормативизм». Однако на сегодняшний день в научном политологическом сообществе не только нет общего мнения о том, в каком ракурсе допустимо ставить и решать эти проблемы в рамках дисциплины, но и отсутствует консенсус в более глобальном вопросе — в вопросе о том, что такое, собственно, нормативизм и чем он отличается от других, ненормативных, подходов. Тем самым становится очевидным, что спецификация нормативизма в рамках политических исследований является весьма актуальной задачей, имеющей принципиальное значение для политической науки как исследовательской и академической дисциплины.
Кроме того, нельзя игнорировать и тот факт, что в результате роста влияния постпозитивистского и постмодернистского понимания науки, акцентирующего ее социально-политическое измерение, в конце XX в. на первый план вышла проблема нормативного регулирования, направленного на саму политическую науку как систему и способ получения, фиксации, хранения и распространения знаний о политике. Эта проблема актуальна не
только в чисто теоретическом, но и в прикладном аспекте, поскольку связана с решением конкретных вопросов научного строительства в рамках национальных школ и в международном масштабе.
Таким образом, нормативизм требует самого пристального внимания исследователей: существующее противоречие между уровнем значимости нормативной проблематики и недостаточной степенью ее концептуализации чем дальше, тем больше становится помехой в развитии политической науки, и устранение этого противоречия можно считать одной из ее наиболее важных и актуальных задач.
Степень разработанности проблемы
В отечественной и зарубежной политической науке накоплен значительный материал, прямо или косвенно затрагивающий проблемы нормативизма в западной политической науке XX в. Сам термин «нормативизм» занимает важное место в понятийном аппарате западной политической науки и активно используется при анализе самых различных исследовательских направлений в политологии4, однако не имеет четкого, жестко фиксированного содержания и используется для обозначения различных интеллектуальных течений, причем не только представителями конкурирующих точек зрения, но зачастую и одним и тем же автором.
В зарубежных источниках чаще всего затрагиваются вопросы противостояния нормативизма и позитивной политической науки (Р. Хайнеман, Б. Бэрри, К. фон Бейме, X. Р. Алкер), при этом часть ученых (Й. Элстер, Б. Ротстайн, И. Фергюсон, Р. Мансбах, А. Лоуэнталь), считают специфицирующим признаком нормативизма предписывающий характер теорий, другие исследователи (Ф.У. Паппи, У.И. Миллер, П. Данливи, Б. Вейнгаст, Б.Г. Питере, Дж. Марч, Дж. Олсен) ставят акцент на
осуществляемую нормативизмом формализацию параметров политической реальности, третьи (Б. Акерман, Б. Бэрри, Ч. Бейтс) — на умозрительный способ познания, четвертые (М. Оукшот, И. Берлин, Э. Вёглин, У. Конолли) — на связь с моралью.5
Большинство отечественных ученых используют термин «нормативизм» для обозначения ценностного подхода, отличающегося директивностью выводов (эта позиция выражена, например, в работах В.П. Пугачева, А.С. Панарина, Р.Т. Мухаева и др.); иногда встречаются трактовки, в которых на первый план выступает не столько ценностный, сколько прескриптивный аспект (А.И. Соловьев, А.А. Дегтярев). Особо следует упомянуть работы Т.А. Алексеевой «Современные политические теории» и А.А. Дегтярева «Методологические подходы и концептуальные модели в интерпретации политических решений», в которых ярко выражено стремление к концептуализации нормативной проблематики, содержится постановка проблемы спецификации нормативизма и намечены подходы к ее решению.6
Специальных исследований, посвященных концептуальному анализу нормативизма или изучению нормативизма в истории политической мысли, в отечественной политической науке не существует. Проблематика нормативизма разрабатывалась преимущественно в рамках правовой науки, а также философии и социологии, в последнее время появились
исследования в рамках психологии, экономики и менеджмента, литературоведения.8
Не удалось обнаружить подобные исследования и в зарубежной литературе. Нормативизм, как правило, оказывается вне анализа: западные политологи используют термин «нормативизм» в соответствии с собственным видением проблемы нормативности, подкрепляемом одной из традиций в политической мысли, и при этом не только не говорят о необходимости прояснения критериев нормативности или поиска конвенциональной трактовки нормативизма, но и вообще игнорируют другие подходы к этому вопросу. Отдельные аспекты рассмотрения нормативной проблематики представлены в трудах, где содержится либо исследование норм в процессе социальной регуляции, либо критический анализ политических теорий, квалифицируемых в качестве нормативных. В качестве типичных примеров можно привести работу Р. Нозика «Нормативная теория индивидуального выбора», где рассматриваются нормы как основной фактор мотивации при принятии решения, историко-методологический труд Г. Вагнера «Значение и нормативное принуждение», излагающий основы веберовско-неокантианской модели социальной науки, сборник «Нормы и институты: происхождение и действие», посвященной социально-политическому (и даже, скорее, социологическому анализу нормативной структуры общества); исследование Б.Хупперц «Ценности и нормы в их конституирующем воздействии на политико-социальную действительность», которое, несмотря на общетеоретическое название, реально представляет собой
сопоставление основ политической культуры США и ФРГ.9 В этих и подобных им работах материал, имеющий отношение к спецификации нормативизма, представлен фрагментарно и не претендует на концептуальную строгость и полноту. Поэтому в целом можно утверждать, что степень разработанности проблемы диссертационной работы невысока.
Цели и задачи исследования
Настоящая диссертационная работа посвящена разработке целостной программы комплексного анализа нормативизма как отдельного направления историко-политических исследований. Цель диссертационной работы заключается в формировании проблемного поля комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в., в определении теоретико-методологических оснований и исследовательской стратегии данного анализа, а также в апробации его инструментов.
Для достижения данной цели необходимо решить следующие задачи:
— обосновать важность и перспективность проблемы нормативизма для политической науки, показать необходимость исследования постановки и решения нормативных проблем представителями различных теоретико-методологических направлений, а также анализа нормативного регулирования политической науки как способа получения и фиксации знания о политике;
— обосновать необходимость комплексного подхода к анализу нормативизма в западной политической науке XX в., при котором максимально учитываются представленные в политической науке варианты трактовки нормативизма, а расширение проблемного поля
исследований сочетается с его структуризацией на основе четких критериев;
— определить теоретико-методологические основания комплексного подхода к изучению нормативизма в западной политической науке XX в., выработать стратегию и инструменты исследования;
— выявить теоретико-методологические подходы, которые на протяжении XX в. устанавливали стандарты и принципы политических исследований и тем самым объективно выполняли нормативную функцию в рамках политологии как научной дисциплины;
— определить особенности постановки и решения на различных этапах развития западной политической науки XX в. проблем нормативного регулирования политической сферы;
— выявить особенности функционирования концепта «нормативизм» в политологическом дискурсе, проанализировать особенности спецификации нормативизма, а также понимание его места и роли в политической науке на различных этапах ее развития в XX в.;
— определить основные результаты реализации выработанной стратегии комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в. и оценить возможности и перспективы примененных эвристических инструментов.
Рабочая гипотеза
Рабочая гипотеза диссертационной работы заключается в предположении, что в западной политической науке XX в. при всей значимости нормативной проблематики нормативизм, в отличие от других дисциплин, не был самостоятельным теоретико-методологическим подходом и не был связан с конкретной научной школой. Термин «нормативизм» носил специфическую нагрузку — он использовался в целях разграничения исследовательских направлений, и потому на протяжении
XX в. его конкретное содержание изменялось в соответствии с общей динамикой внутридисциплинарных дискуссий о целях и путях развития политического познания. Существовало также различие между подходами, объективно выступавшими в качестве нормативных, и субъективным пониманием нормативизма, доминирующем в политологическом научном сообществе на определенном историческом этапе.
Для спецификации и изучения нормативизма в западной политической науке XX в. необходим комплексный анализ, рассматривающий его в качестве совокупности подходов, установок и исследовательских стратегий, представляющих различные типы нормативности. Основой подобного анализа может служить разработанная автором диссертационного исследования модель «тройственной нормативности», выделяющая эпистемологический, дескриптивный и прескриптивныи аспекты в исследовании нормативизма, поскольку она позволяет объединить в общий комплекс наиболее существенные подходы к пониманию нормативизма, существующие в западной политической науке XX в., и в то же время структурировать нормативную проблематику, добиться конкретизации анализа нормативизма в целом и нормативных теорий и нормативных элементов различных концепций, в частности.
Теоретико-методологические основы диссертационной работы
Теоретическую базу диссертации составили результаты исследований отечественных и зарубежных политологов, социологов и философов, которые позволили сформировать представление об общих характеристиках теоретико-методологических подходов, определявших познание политической реальности в XX в. Большое значение для выработки концепции диссертационной работы имели следующие положения, выдвинутые и обоснованные в трудах отечественных и зарубежных ученых: о нормативно-символическом характере политической идеологии и
политической культуры (Э. Кассирер, Т. Парсонс, Э. Дюркгейм, Х.Г. Гадамер, В.А. Гуторов, Ю.Н. Давыдов, К.С. Гаджиев, А.И. Костин, А.С. Панарин, Ю.С. Пивоваров, В.П. Пугачев, А.И. Соловьев,
А.А. Ширинянц и др.); о нормативности моделей познания (Ж. Делез, В.В. Ильин, И.П. Ильин, Д. Истон, Т. Кун, Ж-Ф. Лиотар, К. Поппер, В.Н. Порус, Л.В. Сморгунов и др.); о нормативном аспекте институционализации и роли научного сообщества в регулировании познавательного процесса (Г. Алмонд, Р. Гудин, М. Доган, Д. Истон, Т. Кун, Х.-Д. Клингеманн, Р. Мертон, М. Полани, Л.М. Семеренко, B.C. Степин, Д. Стрпич, Дж. Уальке, Е.Б. Шестопал и др.).
При формировании концепции изучения нормативизма учитывались теоретико-методологические принципы создания и использования идеальных моделей, представленные в трудах М. Вебера, К. Маннгейма, Т. Лукмана, П. Рикёра и др. В соответствии с этими принципами была разработана модель «тройственной нормативности», в которой нормативность предстала в виде теоретического концепта, фиксирующего специфические черты и позволяющего раскрыть сущность исследуемого явления.
Методологической основой диссертационной работы послужили как общенаучные принципы и методы, так и методы историко-философского и историко-политологического исследования, позволившие осуществить комплексный историко-политологический и концептуальный анализ нормативизма в западной политической науке XX в. Историко-политологический анализ нормативной проблематики и представлений о нормативизме проводится на основе принципа историзма: в соответствии с конкретно-историческим подходом изменения представлений о сущности и параметрах нормативизма изучаются во временном развитии, анализируемые концепции и воззрения рассматриваются в контексте определенных периодов в эволюции политической науки; для выделения и
спецификации данных периодов используется проблемно-хронологический подход. Для рассмотрения процессов становления политической науки и формирования представлений о нормативизме применяется историко-генетический метод, для фиксации последовательности развития политических исследований и их институционально-организационных форм — дескриптивный метод.
Концептуальный анализ нормативизма базируется адвринципе единства исторического и логического, который находит проявление в системном и сравнительно-историческом подходах. Системный подход используется при реконструкции интеллектуального и институционального контекста, в котором происходило осмысление нормативной проблематики, а также при определении ее места и роли в рамках анализируемых концепций. На основе сравнительно-исторического подхода сопоставляются различные трактовки нормативизма, выявляются их общие черты и устанавливаются различия.
Общенаучные методы обобщения и аналогии, анализа и синтеза, восхождения от абстрактного к конкретному, моделирования используются для выявления особенностей постановки и решения нормативных проблем и определения оснований спецификации нормативизма. Метод реконструкции применяется для выстраивания целостных концептуальных позиций на основе анализа воззрений отдельных мыслителей на данные проблемы.
Использованные источники
Диссертационная работа строится на основе нескольких типов источников. Работы представителей западной политической мысли XX в. использовались как в оригинале (на английском и немецком языках), так и в опубликованных переводах на русский язык.10 Среди авторов, труды
которых имели наибольшее значение для диссертационного исследования, следует назвать, в частности, Г. Алмонда, X. Арендт, И. Берлина, Дж. Бьюкенена, Э. Даунса, Д. Истона, П. Лазарсфельда, Г. Лассуэлла, А. Макинтайра, Ч. Мерриама, Р. Мертона, Г. Моску, Д. Норта, М. Олсона, М. Оукшотта, Т. Парсонса, Дж. Роулза, М. Сэндела, Г. Таллока, М. Уолцера, Л. Штрауса, К. Эрроу1 ] и многих др.
Значительный объем информации был почерпнут из трудов обзорного характера, где благодаря усилиям ведущих отечественных и зарубежных ученых представлена общая панорама современной западной политической науки, обозначены основные направления исследований и важнейшие тенденции ее развития, выделены важнейшие достижения и определены наиболее значимые позиции зарубежных политологов. В этой группе источников безусловный приоритет следует отдать сборнику «Политическая наука: новые направления»; среди подобных трудов
классическими признаны также восьмитомник «Политическая наука: основные направления» под редакцией Ф. Гринстайна и Н. Полсби, два издания «Политическая наука: состояние дисциплины» под редакцией А. Финифтер, а также «Политическая наука: взгляд в будущее» пол редакцией У. Кротти. Кроме того, заслуживают особого упоминания исследования таких авторов, как Г. Алмонд, К. фон Бейме, О. фон дер Габленц, К. Дойч, Дж. Драйзек, Дж. Коакли, У. Кротти, П. Ноак, А. Соммит, Дж. Таненхаус, Дж. Трент, Дж. Фарр, Р.Х. Чилкот13 и др.
Среди отечественных авторов, предпринявших системный анализ западной политической науки, особо хочется выделить фундаментальный труд Л.М. Семеренко «Современная западная политическая наука: формирование, эволюция, институционализация», необходимо также отметить таких исследователей, как Л.Н. Верченов, С.Г. Галаганова, Г.Е. Королева-Конопляная, А.С. Макарычев, А.С. Панарин, А.А. Сергунин, Л.В. Сморгунов, М.А. Фролова и др.14 Нельзя не упомянуть также исследования, посвященные анализу концепций западной политической мысли, места и роли конкретных персоналий, истории политической мысли
и становления политической науки, таких ученых, как Т.А. Алексеева, К.С. Гаджиев, В.А. Гуторов, А.А. Дегтярев, М.В. Ильин, А.Ю. Мельвиль, Р.Т. Мухаев, О.И. Орачева, СВ. Патрушев, О.Б. Подвинцев, Ю.Е. Федоров и др.15
И, наконец, в качестве источников использовались труды, проблематика которых не имеет непосредственного отношения к политической науке и к вопросам нормативности, но весьма значима для решения задач диссертационной работы. Речь идет, например, об исследованиях, посвященных проблемам гносеологии и социальной философии16, истории философии17, культурологии18, социологии19, теории права и истории правовых учений20 и пр.
Научная новизна исследования
Диссертационная работа представляет собой первое в политической науке комплексное исследование нормативизма в западной политической науке XX в. Научная новизна положений и выводов диссертации заключается в следующем.
1) Выделена проблема нормативизма в качестве предмета историко-политологического анализа, обоснована ее значимость для политической науки, а также необходимость спецификации нормативизма в политической мысли XX в., показано принципиальное отличие применения термина «нормативизм» в политологии от практики его использования в рамках других дисциплин.
2) В целях реализации комплексного подхода к анализу нормативизма разработана и введена в практику историко-политологического исследования концептуальная модель «тройственной нормативности», систематизирующая основные подходы к трактовке нормативизма, сложившиеся в западной политической науке, на основе выделения эпистемологического, дескриптивного и прескриптивного аспектов нормативности.
3) При определении теоретико-методологических оснований и исследовательской стратегии изучения нормативизма в западной политической науке в XX в. показана необходимость конкретизации рамок применения концептуальной модели «тройственной нормативности» — в частности, путем разведения объективного и субъективного аспектов нормативности, определения магистральных направлений анализа, принятия содержательных, хронологических ограничений и пр.
4) На основании проведенного исследования сделаны выводы о ведущих тенденциях объективной динамики в нормативизме западной политической науке XX в.: в эпистемологическом аспекте отмечено ужесточение нормативного регулирования; в дескриптивном — отсутствие ярко выраженной направленности в развитии; в прескриптивном — наличие синусоидальной траектории в случае ценностно-нормативных и восходящей линии в случае формально-нормативных теорий.
5) Проведены историко-политологический анализ субъективного аспекта нормативности и реконструкция эволюции концепта «нормативизм» в политологическом дискурсе, выявлены основания спецификации нормативизма, а также его содержательные и структурные характеристики в добихевиоральный, бихевиоральный и постбихевиоральный периоды развития западной политической науки. Показано, что сложившаяся традиция отнесения к нормативизму определенных концепций не может считаться устойчивым основанием для спецификации нормативизма.
6) Обоснован вывод о том, что содержательное наполнение термина «нормативизм» и оценка эвристической значимости нормативного подхода зависели от конкретных теоретико-методологических приоритетов и эпистемологических задач, а отношение к нему в научном политологическом сообществе изменялось от нейтрального через критическое и резко негативное к сначала ограниченному, а затем и все более полному признанию.
7) Обоснован вывод о целесообразности применения модели «тройственной нормативности» в историко-политологических исследованиях, определены перспективные направления в изучении нормативизма в зарубежной и отечественной политической мысли.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Проблема спецификации нормативизма в политической науке XX в. является перспективной в плане фундаментальных исследований и важной для дисциплинарного самоопределения политической науки, поскольку на протяжении всего столетия такие вопросы, как зависимость политики от деонтологической сферы, пределы и эффективность нормативного регулирования в реальной политике и в процессе политического познания, неизменно были частью политологического дискурса и занимали важнейшее место в дискуссионном поле дисциплины. Это влечет за собой необходимость масштабного исследования способов постановки и решения нормативных проблем представителями различных теоретико-методологических направлений, а также нормативного регулирования, направленного на саму политическую науку как способ получения и фиксации знания о политике.
2. В политической науке, в отличие от других социо-гуманитарных дисциплин, нормативизм как инструмент политического познания не специфицирован: в политологическом научном сообществе отсутствует консенсус в вопросах о содержательном наполнении термина «нормативизм», а сложившаяся традиция отнесения к нормативизму определенных теорий не связана с жестко определенными критериями и не позволяет выделить его в качестве конкретного теоретико-методологического подхода, связанного с определенной научной школой или исследовательским направлением.
3. Спецификация и исследование нормативизма как феномена западной политической науки XX в. должны проводиться в рамках комплексного анализа, при котором он выступает не как отдельный, относительно самостоятельный теоретико-методологический подход, а как совокупность подходов, установок и исследовательских стратегий, представляющих различные типы нормативности в политическом познании. Это необходимо
потому, что исключение из проблемного поля того или иного аспекта нормативности неизбежно снижает уровень исследования, приводя или к значительному огрублению анализируемой ситуации, или к концептуальной путанице. Комплексный подход позволит учесть наиболее существенные позиции в трактовке нормативизма, а также выделить нормативные аспекты в различных концепциях и тем самым сформировать проблемное поле на кумулятивной, а не элиминативной основе, что представляется значительно более перспективной и плодотворной исследовательской стратегией. 4. Основой комплексного анализа нормативизма может служить модель «тройственной нормативности», разработанная и введенная в практику историко-политологических исследований автором диссертации. В соответствии с этой моделью выделяются три основания, по которым теория может быть признана нормативной — эпистемологическое, дескриптивное и прескриптивное: первое связывает нормативность сдирективностью моделей, регулирующих познавательную деятельность; второе — с анализом нормативного регулирования в политической сфере; третье — с подчинением политики нормативным ограничениям, связанное с выработкой идеальных моделей как основы оценки политических реалий (при этом выделяются формально-прескриптивные и ценностно-прескриптивные теории). По этим основаниям выделяются три группы теорий — устанавливающие «норму познания», описывающие «власть нормы» и предписывающие «норму власти», соответственно. Данная модель позволяет избежать произвольности, микшированности и аморфности в интерпретации нормативизма — при максимально широком проблемном поле она структурирует и конкретизирует анализ, во-первых, создавая целостную и в то же время мобильную систему границ, отделяющих нормативные теории от ненормативных в каждой из исследовательских ситуаций; и во-вторых, жестко фиксируя ту «грань нормативности», которая образует конкретную исследовательскую
ситуацию, помощи четких критериев, на основе которых предмет исследования соотносится с определенным содержательным наполнением термина «нормативизм». Все это позволяет считать использование в качестве основы комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в. модели «тройственной нормативности» не только правомерным и целесообразным, но и весьма перспективным.
5. Исследовательская стратегия, реализуемая при комплексном историко-политологическом анализе нормативизма в западной политической науке XX в., должна проводить различие между объективным и субъективным аспектами — т.е. между теориями, которые, с одной стороны, в тот или иной исторический период на деле являлись нормативными, и которые в этот же период позиционировали себя как нормативные и в политологическом дискурсе воспринимались как представители нормативизма, с другой. Такой подход позволяет решить две задачи: во-первых, проанализировать реально существовавшую ситуацию в рамках политической науки (положение дел с разработкой нормативной проблематики и нормативным регулированием политических исследований); во-вторых, определить «образ нормативизма» — его черты и отношение к нему, сложившееся научном сообществе.
6. Проведенный на основе выработанной исследовательской стратегии анализ нормативизма в западной политической науке XX в. позволяет сделать следующие выводы.
— В эпистемологическом аспекте («норма познания») можно констатировать рост нормативности в западной политической науке на протяжении XX в. Он проявился, прежде всего, в усилении тенденции к стандартизации процесса научного познания как особого вида профессиональной деятельности и, соответственно, в ужесточении регулирования процесса исследований, причем в организационном плане
данная тенденция проявлялась более последовательно, чем в содержательном.
В организационном плане наличие системы познавательных и институционально-организационных ограничений и правил, выполняющих нормативную функцию в рамках дисциплины, выступало необходимым условием интеграции и служила преградой на пути к распаду политической науки на множество не связанных друг с другом сегментов. Рост нормативного регулирования был связан с повышением уровня инст итуционализации и формально-организационным закреплением дисциплинарных стандартов в рамках научного сообщества.
В содержательном плане среди объективно нормативных подходов, оказавших существенное воздействие на формирование «нормы познания» западной политической науки, можно выделить, во-первых, подходы, сформировавшиеся в рамках самой дисциплины (бихевиорализм и политический неоинституционализм); во-вторых, внешние по отношению к политической науке течения (сциентизм и постмодернизм). Их нормативное воздействие отличалось различной силой — в случае сциентизма и бихевиорализма оно было более выраженным. Все названные подходы за исключением постмодернизма позиционировали себя в качестве учредителя «нормы познания» и в этом отношении могут рассматриваться как субъективно нормативные (при этом наименьшие регуляШвдле претензии выдвигал неоинституционализм) в то же время только постмодернизм, провозглашающий необходимость противостояния с научной нормативностью, воспринимался как имеющий отношение к нормативизму.
В аксиологическом плане эти подходы демонстрировали следующую динамику: сциентизм, провозглашая принцип ценностной нейтральности, дистанцировался от оценочных суждений и отличался эпистемологической ценностной ориентацией (придавал статус высшей ценности науке); бихевиорализм, не отказываясь от требования непредвзятости,
демонстрировал зависимость научных исследований от ценностных ориентации морального и политического характера; неоинституционализм открыто признавал роль ценностных элементов в политических исследованиях и частично подчинял свою «норму познания» ценностному регулированию; постмодернизм, провозглашая принцип ценностного равноправия, дистанцировался от принятия ценностных ориентиров.
— В дескриптивном аспекте («власть нормы») динамика нормативизма в западной политической науке XX в. не отличается ярко выраженной направленностью: внимание к механизмам нормативного регулирования было достаточно стабильным, и на всех этапах имелись дескриптивные теории, исследующие данную проблематику. В добихевиоральный период формально-нормативные исследования играли ведущую роль в политической науке; они были институционализированы в качестве отдельного теоретико-методологического подхода и существовали в виде ряда научных школ. В бихевиоральный период произошла частичная фрагментация данной проблематики и снижение теоретического уровня анализа, а также ее адаптация к целям и задачам прикладных исследований. В таком виде она была инкорпорирована в проблемное поле западной политической науки, где продолжала занимать важное место в качестве теоретико-методологического основания ряда подходов. В неоинституционализме постбихевиорального периода изучение «власти нормы» превратилось в ведущее направление политической науки, которое, однако, носит дисперсный характер: исследования не локализованы в рамках определенного теоретико-методологического подхода.
— В прескриптивном аспекте «нормы власти» в историческом движении нормативизма в западной политической науке XX в. можно вычленить следующие траектории.
Ценностно-нормативные прескриптивные теории развивались по синусоиде — они стали целенаправленно вытесняться за пределы
дисциплины уже в добихевиоральный период, и в эпоху поведенческой революции они, как и проблематика в целом, занимали периферийное положение в рамках политической науки. Данная проблематика наиболее активно разрабатывалась во внедисциплинарном поле (в философских и идеологических концепциях), являясь важной составляющей интеллектуального контекста существования политической науки. В постбихевиоральный период в ходе постепенной реабилитации аксиологизма росло стремление к поиску баланса между ценностно-нормативными и позитивными подходами и расширялась практика фрагментарного включения ценностных аспектов в политические исследования.
Формально-нормативные прескриптивные теории, окончательно оформившиеся в бихевиоральный период, развивались по восходящей — они последовательно наращивали свое влияние в сфере выработки формальных алгоритмов политических действий и расширяли область исследований по мере совершенствования логико-математических методов, используемых для моделирования политических процессов. Несмотря на критику, сопровождавшую это направление на всех этапах его становления, в постбихевиоральный период оно остается одной из динамично развивающихся областей прикладной политологии.
8. На основании проведенного исследования оснований спецификации нормативизма можно заключить, что в западной политической науке XX в. термин «нормативизм» применялся в целях демаркации при противостоянии различных моделей познания, и его содержательное наполнение зависело от теоретико-методологических приоритетов и от конкретных эпистемологических задач. Перечень характеристик нормативизма менялся на протяжении столетия и содержал признаки, в той или иной мере : присущие и другим теоретико-методологическим
подходам, и потому объективно не мог служить основой спецификации
нормативизма в качестве конкретного направления или научной школы в политических исследованиях.
Среди последовательно сменявших друг друга субъективных «образов нормативизма» можно выделить классический нормативизм добдоевиорального периода, неонормативизм эпохи поведенческой революции и постбихевиоральный нормативизм, отличающиеся друг от друга набором специфицирующих признаков, перечнем причисляемых к ним рефлективных (формально-нормативных) и валюативных (ценностно-нормативных) теорий и их долевым соотношением, а также степенью соответствия критериям нормативности в объективном и субъективном аспектах.
Отношение к нормативизму в научном сообществе — его оценка и самооценка теорий, причисляемых к нормативизму, — на протяжении XX в. также изменялась. В добихевиоральный период она эволюционировала от практически нейтрального ко все более и более критическому; в бихевиоральный период негативное отношение к нормативности и нормативизму достигло пика, в постбихевиоральный период уровень неприятия резко снизился, и нормативизм стал восприниматься в качестве допустимого и даже необходимого элемента политического познания.
Теоретическая и практическая значимость исследования
Диссертация вносит вклад в изучение западной политической науки XX в. ее положения, выводы и материалы могут использоваться в научно-исследовательской и научно-педагогической работе. Представленная и обоснованная в исследовании концептуальная модель «тройственной нормативности», определяющая принципы комплексного анализа нормативизма, может служить основой программы исследований, охватывающих различные тематические, географические, хронологические и пр. пласты в рамках данного направления, а также позволяет проводить
компаративный анализ различных форм нормативизма на строгой концептуальной основе. Диссертация также может быть использована при разработке различных аспектов историко-политологической проблематики в рамках политической науки, а также служить более точной оценке теоретических и методологических основ различных концепций при фундаментальных и конкретно-научных политологических исследованиях.
Основные положения диссертационной работы могут быть использованы в учебно-методических целях, в частности, в рамках общих и специальных учебных курсов по политической науке и истории политических учений в системе высшего образования.
Апробация диссертационной работы
Результаты исследования использовались при разработке программ лекций и семинарских занятий, а также при чтении лекций, в том числе общего учебного курса для студентов отделения политологии философского факультета «История политических учений. XX в.»21, а также специальных курсов в рамках программ «Западная политическая наука конца XX в.» и «Основные теоретико-методологические направления в политической мысли XX в.»22.
Принципы анализа научных текстов, использовавшиеся в диссертационной работе, изложены и обоснованы в издании «Анализ и обработка научных текстов» , на основании которого был разработан курс
лекций и практических занятий для студентов философского факультета МГУ.
Основные положения диссертации были представлены в научных публикациях автора, а также в выступлениях на российских и международных научных конференциях и «круглых столах», среди которых: Международная конференция «Человек—Культура—Общество. Актуальные проблемы философских, политологических и религиоведческих наук» (Москва, февраль 2002 г. — «Западный нормативизм XX в. о специфике политического познания»); «Ломоносовские чтения» (Москва, МГУ, апрель 2002 г. — «Теория рационального выбора — генезис и эволюция», апрель 2003 г. — «Аксиологизм в политическом познании как проблема теоретических дискуссий первой половины XX в.»); Международная научная конференция, посвященная 50-летию со дня смерти Б. Кроче (Москва, МГУ, ноябрь 2002 г.— «Этика и политика в либеральной философии Б. Кроче»); XXI Всемирный Философский Конгресс (Стамбул, август 2003 г.— «Нормативизм как теоретико-методологический подход в современной политической мысли», тезисы к выступлению); Международная научно-практическая конференция «Белорусская политология: многообразие в единстве» (Гродно, Республика Беларусь, май 2004 г. — «К вопросу о контексте становления политической науки») и др.
Диссертация обсуждалась на заседании кафедры истории социально-политических учений философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова и была рекомендована к защите.
Структура диссертационной работы
Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и списка литературы.
Основные политологические подходы к определению нормативизма
Термин «нормативизм» активно используется в политологическом дискурсе, и поэтому анализ нормативизма необходимо начать с исследования практики его использования в современной политической науке.24 Как правило, нормативизм трактуется как теоретико-методологический подход, существующий наряду с другими (например, системным, институциональным и пр.)25, при этом общее количество теоретико-методологических подходов, как и их перечень, в литературе значительно варьируется. Степень концептуализации этих инструментов политического познания также неодинакова — если специфика таких подходов, как системный или функциональный, определена достаточно четко, то про нормативный подход этого сказать нельзя. Дело осложняется и тем, что термином «подход» иногда обозначаются инструменты разной степени общности, а иногда он выступает как синоним понятий «школа» или «парадигма».26 Не претендуя на окончательное решение проблемы раскрытия содержания понятия «теоретико-методологический подход», можно, тем не менее, принять в качестве рабочего варианта следующую трактовку. В данном понятии фиксируется единство метода как стратегии исследования и теории, обосновывающей данную стратегию. Это проявляется в наличии специфической системы аксиоматических допущений, лежащей в основе теоретических и методологических приоритетов; в выделении некоего фундаментального элемента — феномена, аспекта, признака и пр., которому придается наивысшее значение основополагающего и предельного объяснительного фактора; в выстраивании на основе этого фундаментального элемента системы взаимосвязей фактов предметного поля; в установлении ограничений и императивов, регулирующих использование эвристических инструментов и интеграцию в данную систему новых данных; в определении условий функционирования в дискурсе, т.е. соотношения с другими способами получения и интерпретации знания.27
Таким образом, спецификация нормативизма как инструмента политического познания требует определения того, имеется ли в политической науке консенсус по вопросам о критериях нормативности, позволяющий концептуализировать нормативизм к качестве самостоятельного теоретико-методологического подхода; сформулированы ли (и если да, то какие) его отличительные черты, отличающие его от других эвристических инструментов того же уровня. Поэтому при анализе практики использования термина «нормативизм» в западной политической науке следует сосредоточить внимание на трех аспектах: — во-первых, проанализировать варианты концептуального наполнения данного термина и свести в единую систему наиболее часто встречающиеся трактовки «нормативизма»; — во-вторых, выявить критерии нормативности на основе анализа исторически сложившейся традиции отнесения к данному подходу тех или иных теорий; — в-третьих, определить специфику нормативизма путем рассмотрения практики его соотнесения с другими теоретико-методологическими подходами.
Такое исследование, как представляется, позволит с достаточной степенью обоснованности сделать вывод о том, можно ли определить важнейшие черты нормативизма на основании функционирования данного концепта в политологическом дискурсе.
Разброс мнений о том, что, собственно, следует понимать под нормативизмом в политической науке, довольно велик. Наиболее часто представлена точка зрения, согласно с которой «нормативизм» есть подход, ориентированный на анализ политических идеалов и выяснение того, каким способом можно обеспечить наилучшее, «идеальное», правление — т.е. достичь оптимальной организации общества. В структурном отношении в подобной постановке проблемы можно выделить три основные задачи: — постижение фундаментальных основ политического бытия, задающих «образцы» политической организации, стимулирующих и направляющих политическую активность; — определение общих критериев оценки социальных структур и политических позиций; — конструирование оптимальных институтов и создание эффективных политических программ, направленных на достижение желаемого результата.
Эти три задачи — познание сущности политического, оценка реально существующего и разработка рекомендаций — обычно тесно взаимосвязаны, но в то же время акценты могут расставляться по-разному: каждая из них может выступать в качестве главного критерия нормативности и, следовательно, того «минимума нормативизма», на основании которого определенная теория признается нормативной. В соответствии с этим можно условно выделить три акцента в трактовке нормативизма — эпистемологический, аксиологический и деонтологический (директивный).
При эпистемологическом акценте, т.е. в том случае, когда подчеркивается способ постижения политической реальности, термин «нормативизм» чаще всего употребляется как синоним «классического философствования». При этом под «классическим философствованием» понимается теоретическое познание на высоком уровне абстракции, противопоставляемое эмпирическому исследованию политических реалий.
Контекст становления «нормы познания» в западной политической науке добихевиорального периода
В добихевиоральный период повышенное внимание к используемым методам исследования и анализу теоретико-методологических подходов было характерно для всех отраслей знания — как и в естествознании, в обществознании происходили важные изменения, осмысление которых шло в ожесточенных дискуссиях, выдвинувших на первый план вопросы основания и принципов социального познания. В политической мысли главное место занимали вопросы дисциплинарной идентичности — это было временем становления западной политической науки как самостоятельной академической и исследовательской дисциплины со своим проблемным полем, методологическим инструментарием и организационными структурами.
Дискуссии затронули множество проблемных сфер, но для самоидентификации политической науки, на наш взгляд, наиболее значимыми были три группы вопросов.
Первая группа касалась проблемы специфики социальных явлений и, соответственно, поиска детерминант общественной жизни. В качестве основных противостоящих друг другу подходов здесь выступали редукционизм и антиредукционизм, в рамках этой дихотомии происходило осознание специфики социального познания вообще и политического, в частности.
Первоначально данная дихотомия выражалась в противостоянии натурализма и социологизма: первый подход сводил социальную реальность к природной и объяснял общественные явления физическими, биологическими или психологическими факторами; второй занимал позицию антиредукционизма, настаивая на специфике социального и необходимости объяснения общества на уровне социальных фактов.
К числу подробных теорий относятся, например, школы, представляющие натурализм в социальном познании. Напомним, что натурализм в социальном познании основывается на отрицании качественного своеобразия социальных процессов и признании общества порождением и составной частью природного мира. Познание и объяснение общественного развития, согласно натурализму, сводится, во-первых, к выделению среди множества природных факторов тех, которые имеют определяющий характер в жизни общества; во-вторых, к определению механизма их действия, и в-третьих, обоснования результатов проведенного исследования в рамках строгой, логически непротиворечивой теоретической схемы. В зависимости от факторов, которые признавались в качестве определяющих, в рамках натурализма выделяется ряд направлений.
Так, физикализм в социальном познании редуцировал сущность социума к миру природы в целом и стремился вычленить в общественном бытии человека процессы, аналогичные естественным явлениям. Это направление исходило из признания возможности построить теорию общества на основе тех природных закономерностей, которые фиксируются с помощью физических законов. Социо-механическая школа (Л. Кетле, К.Ч.Кэри, В.Ф. Оствальд, Л. Винярский) трактовала общество как механический агрегат составных частей, каждую из которых можно исчерпывающим образом описать с помощью ряда показателей, а их соединение подчиняется законам, общим для всего материального мира. Поэтому данная школа ориентировалась на использование в познании общества законов механики и статики, принципов термодинамики, законов сохранения и распространения энергии, а несколько позже — кибернетических закономерностей и методов общей теории систем. Методологической основой географической школы (К. Хаусхофер, О. Маулль, Ф. Ратцель) выступало признание в качестве детерминанты социальных процессов физических факторов окружающей среды — например, особенностей рельефа местности, климатических условий и т.д. Соответственно, усилия исследователей, работавших в рамках этого направления, были направлены на выявление закономерностей влияния природных условий на ритмы социальной активности, на развитие народов и формы общественной жизни. В отличие от физикалистских концепций, не проводящих деление природных детерминант социальной жизни на органические и неорганические, биологизм ограничивал сферу факторов, лежащих в основе социума, миром живой природы. Восходящая к теории Г. Спенсера биоорганическая школа (А. Шеффле, Р. Вормс, П. Лилиенфельд) считала общество живым организмом и, используя в качестве методологического источника анатомию и физиологию, стремилась объяснить социальную жизнь путем выявления социальных и природных эквивалентов, т.е. посредством определения того, какие жизненные задачи выполняет каждый элемент социума. В основе жизни общества, согласно данной школе, лежит способность к приспособлению и борьба за выживание. С этим тезисом были согласны и приверженцы социал-дарвинистской школы (Г. Ратценхофер, Л. Гумплович, У. Самнер), которые основывались на теории происхождения видов Дарвина, перенося выявленные ею закономерности на общество. В отличие от биоорганицистов, они утверждали, что общество следует рассматривать не как единый организм, определяющий роль и место каждого из своих элементов, а, скорее, как дифференцированную целостность, в которой отношения между отдельными частями (социальными группами, нациями, государствами) определяются не потребностями «социального тела», а принципами естественного отбора и борьбы за существование. Таким образом, социальная жизнь определяется тотальным конфликтом, в котором побеждают и, соответственно, выживают наиболее сильные группы. В силу этого социал-дарвинисты считали бесполезными и даже вредными любые попытки сознательного, целенаправленного воздействия на общество, выступая против всех форм государственного регулирования социальной жизни.124 Сторонники расово-антропологической школы (Ж.А. де Гобино, X. Чемберлен, О. Аммон, Ж.В. де Лапуж) главным фактором, определяющим социальное бытие, — особенности культуры, общественный и политический строй, направленность развития, — считали устойчивый набор взаимосвязанных и передающихся по наследству соматических и психических признаков, присущий определенному множеству людей.
Контекст поведенческой революции: основные тенденции и проблемы
Период, выделенный в настоящем исследовании в качестве этапа поведенческой революции, при всей размытости хронологических рамок тем не менее отличается четко фиксируемой спецификой: доминированием в западной политической науке определенного теоретико-методологического подхода — бихевиорализма. Но прежде чем анализировать «норму познания», утвердившуюся в политической науке в бихевиоральный период, следует остановиться на интеллектуальном контексте, в котором происходило это утверждение — на актуальных проблемах данного периода и установках тех подходов, которые в это время сосуществовали с бихевиорализмом.
Безусловно, на протяжении двух с небольшим десятилетий, которые отнесены к рассматриваемому периоду, существовало множество течений, в рамках которых ставились и решались проблемы, оказавшие значительное воздействие на политическую науку и политическое знание в целом. Поскольку рамки диссертационного исследования не позволяют детально и всесторонне проанализировать интеллектуальный контекст эпохи, предметом рассмотрения в данном параграфе будут служить несколько направлений — в соответствии с принятой исследовательской стратегией, в их число должны войти репрезентативные представители различных по своим теоретико-методологическим основаниям подходов, которые были весьма влиятельны в изучаемый период и имели непосредственное отношение разработке нормативной проблематики. В качестве таких подходов взяты с одной стороны, структурно-функциональный и системный анализ как представитель рефлективных теорий, с другой — экзистенциализм как яркий пример валюативной теоретической системы. Помимо них также в поле внимания оказывается психоаналитическая традиция — неофрейдизм , который нельзя однозначно отнести к рефлективным или валюативным концепциям.
Если попытаться проследить судьбу тех оппозиций, которые определяли линии напряжения в поле социального познания начала XX в., то со очевидностью будет заметно доминирование сциентистской установки. В то же время, в рамках самого сциентизма происходили важные сдвиги. Непосредственно перед началом второй мировой войны и в военные годы центр исследований переместился в США. Эмиграционные потоки, в результате которых в Америке оказалась значительная часть европейских ученых, спасавшихся от фашизма, привели к изменению расстановки сил в сциентистском лагере: ослабли позиции прагматизма, резко увеличилось влияние неопозитивизма, а неокантианско-веберианская традиция практически сошла на нет — во всяком случае, «понимающая социология», представленная трудами П. Сорокина или Ф. Знанецкого, не могла составить конкуренции позитивизму. Внутри же самого неопозитивизма, оказавшегося чуть ли не единственным «хранителем» сциентистской «нормы познания», на протяжении рассматриваемого периода происходили сложные процессы. Логика решения задачи очищения знания от метафизики привела к раздроблению предметных полей, уходу в проблематику языка (попыткам формализовать язык науки с целью добиться выражения в языке «чистого опыта») и, в конце концов, к самоотрицанию в рамках постпозитивизма. Невозможность выполнить позитивистскую программу (построить позитивную науку) вынудила изменить постановку вопроса — наука стала трактоваться это не только и не столько как сумма точных знаний, но как социальный институт, укорененный в общей духовной культуре, который нельзя рассматривать изолированно от культурного контекста, содержащего, в том числе, и ненаучные, донаучные и антинаучные элементы.
К началу 60-е гг. кризисные явления в сциентизме нарастают, и известный спор о позитивизме на съезде западногерманских социологов в 1961, по сути, означал «начало конца» господства сциентистской «нормы познания». Кроме того, для рассматриваемого периода характерны и мощные всплески антисциентизма, связанные, например, с бурным ростом популярности неофрейдизма или со второй волной экзистенциализма, существенно расшатывавшие устои сциентизма.
Жесткую антисциентистскую позицию в вопросе о «норме познания» при рассмотрении человека и его бытия занимал экзистенциализм, заявлявший, что рациональная традиция познания ведет человека по ложному пути — создавая иллюзию понятийной ясности, объективности и общезначимости, она скрывает подлинный мир индивидуальной уникальности человека и, что самое главное, не может дать ответы на вопрос о цели и смысле его существования. Выступая за принципиальную невозможность познания человека, основ его существования на путях позитивистски понятой «научности», экзистенциалисты приводили следующие аргументы.
Во-первых, наука создает лишь иллюзию истинного познания, поскольку в основе ее построений лежит принципиально не осуществимая предпосылка объективности познания. Она требует от исследователя отстраненной позиции, но ни один человек не может относиться к действительности, в которой он живет, как к чему-то внешнему, «не затронутому» человеческой субъективностью. Однако, как писал Сартр, «человеческая реальность является ... означающей»210: сознание, направляясь на объект, не фиксирует его «как» он есть, а придает ему смысл, т.е. определяет, что они значат для индивида. Поэтому отстраненность и объективность при познании человеческого бытия невозможны. Во-вторых, наука бесполезна. Она оперирует абстрактными понятиями и теоретическими схемами, всеобщими законами и универсальными определениями. Однако всеобщее и общезначимое всегда безлично, и потому научные положения не могут иметь значение для конкретного индивида, заброшенного во враждебный ему мир, где он вынужден постоянно рисковать жизнью, делая выбор. Описывая общие, типичные ситуации, наука не имеет никакой ценности для решения мировоззренческих проблем, определения «смысла жизни» и конкретных шагов. Важнейшие истины относительно самого себя и мира человек открывает не путем научного познания или философских спекуляций, но посредством чувства, как бы высвечивающего его существование, «бытие-в- мире». В-третьих, наука вредна. Она сводит человеческое бытие к области, где господствует причинно-следственная зависимость — т.е. к внешней (природной и социальной) действительности. Рассматривая человека как объект наряду с другими объектами, она лишает его индивидуальности, стандартизирует и превращает в одномерный и вполне заменимый элемент структуры — «винтик» социальной машины, которая и выступает в качестве самоценной сущности, обладающей собственными потребностями и собственной логикой развития.211 Подчиняя человека функциональным отношениям, она ввергает его в пучину неподлинного, отчужденного бытия, поскольку ставит его в ситуацию, когда он определяется извне, а не самодетерминируется.
В-четвертых, наука опасна. С позицией сциентизма, с его претензией на универсальную значимость рационального познания и стремлением к роли руководства практической жизнью, связана возможность построения технократического тоталитарного общества, высшей целью которого выступает материальное переустройство мира, высшей формой деятельности — научно-техническое познание, а высшим типом отношений — рационализированное отношение между звеньями единой социальной машины.
Контекст постбихевиорального периода: неоинституционализм и трансформация «нормы познания»
Существенные изменения, которые произошли в западной политической науке в последней трети XX в., прежде всего затронули доминирующие представления о «норме познания», т.е. были связаны с отходом от теоретико-методологических приоритетов и ограничений бихевиорализма. Эпоха поведенческой революции закончилась в конце 60-х — начале 70-х гг. Благодаря знаменитой речи Д. Истона, где подробно изложены основания, по которым бихевиоральный период следует считать завершенным , вопрос о причинах вступления политической науки в постбихевиоральную эру и путях ее трансформации в целом принято считать решенной проблемой. Тем не менее в рамках настоящего исследования невозможно отказаться от обращения к этим вопросам, поскольку необходимо выделить те аспекты данного перехода, которые значимы для анализа нормативной проблематики в политических исследованиях и дисциплинарной спецификации нормативизма в новых условиях.
В первую очередь речь идет об анализе кризиса бихевиорализма и особенностей перехода к постбихевиорализму. Развертывание политических исследований в рамках бихевиорального подхода, продолжавшееся на протяжении поведенческой революции, привело к возникновению ряда явлений, негативный потенциал которых обусловил кризис бихевиорализма и необходимость поиска альтернативных путей развития. При этом важнейшей причиной нарастания деструктивных эффектов было противоречие, возникшее между бихевиоралистской эпистемологической моделью, утверждавшейся под лозунгом сциентизации политических исследований, и практическими результатами поведенческой революции.
Тотальная экспансия бихевиорального подхода, помимо последствий, о которых говорилось в предыдущей главе (усиление нормативно-директивного характера бихевиорализма для политической науки, практическая монополизация поля исследований, практика безграничного междисциплинарного заимствования), несла в себе и зерна саморазрушения «нормы познания».
Прежде всего, бихевиорализм оказался в роли претендента на универсальную объяснительную силу и нормативную эпистемологическую значимость, — т.е. теории такого типа, отказ от которой выступает одним из фундаментальных принципов сциентистской модели науки, — и тем самым вступал в противоречие с собственной «нормой познания». При этом оттеснение на периферию дисциплины иных подходов, ограничение возможностей их развития существенным образом ограничило плюрализм, на котором должна была строиться позитивная политическая наука — он сохранял силу лишь на уровне конкретных методик.
Выше уже отмечался тот факт, что сциентистская эпистемологическая программа, на которую ориентировался бихевиорализм, никогда жестко не выполнялась.287 Но все же в отношении к макротеоретическому знанию расхождение между утверждаемым идеалом науки и фактическим положением дел было особенно большим. Несмотря на прокламируемое дистанцирование от макротеорий как «метафизики» среди исследователей не угасало стремление к выработке универсальных объяснительных принципов и сведении их в систему, которое приводило к попыткам создания «своих» макротеорий, хотя и всеохватывающих, но «позитивных», — системной, функциональной, структуралистской, рационального выбора и пр. В постбихевиоральный период эта ситуация была «узаконена»: макротеоретическая перспектива перестала восприниматься как научно неприемлемая. В 70-х гг. теоретическое познание вновь обрело статус официально признанного направления политических исследований и вошло в реестр МАЛЫ в качестве отдельной политологической субдисциплины со всеми вытекающими отсюда институциональными последствиями. При этом наряду с разработкой указанных объяснительных схем возникали теории не менее общего характера — теории развития, футурологические концепции, теории стадий роста и пр.
Далее, практика неограниченных междисциплинарных заимствований, в результате которых в политическую науку переносились не только методы и фрагменты предметных областей, но и терминология других дисциплин, привела к размыванию ее границ и сделала практически невозможным определить специфику политической науки. Все эти процессы, ставшие особенно интенсивными к концу бихевиорального периода, привели к отказу от попытки создать теоретически и методологически единую отрасль знания, — т.е. к противоречию со стремлением к институциональному и организационному закреплению за политологией статуса автономной дисциплины. Таким образом, нависла угроза дезинтеграции дисциплины. Несмотря на все усилия по реализации программы создания «новой политической науки», результаты оставляли желать лучшего: вместо консолидированного единого познавательного механизма, направляющего и координирующего усилия специалистов разных направлений, получился набор конкурирующих — или, что даже хуже, — не замечающих друг друга групп, ведущих разрозненные исследования и решающих конкретные мелкие вопросы.289 Это породило недовольство научного сообщества и усилило сомнения в конституирующих способностях бихевиорализма. Причину внутридисциплинарной раздробленности многие ученые объясняли отсутствием фундаментальных, макротеоретических разработок, способных составить ядро дисциплины, и в постбихевиоральный период эта точка зрения стремительно обретала популярность в политологическом сообществе.290
