Содержание к диссертации
Введение
Раздел Первый: Феномен мещанства в традициях политической теории и исторического познания С. 15-43.
Раздел Второй: Мещанин как идеальный тип в социальной структуре российского общества С. 44-82.
Раздел Третий Социально-культурный облик мещанства в отечественной общественно-политической мысли пореформенного периода С. 83-104.
Раздел Четвёртый: Идейно-политическая интерпретация мещанства с позиций советской идеологии С. 105-122.
Заключение С. 123-129
Примечания С.130-160
Список источников и литературы С. 161-177
Приложения С. 178-182
- Феномен мещанства в традициях политической теории и исторического познания
- Мещанин как идеальный тип в социальной структуре российского общества
- Третий Социально-культурный облик мещанства в отечественной общественно-политической мысли пореформенного периода
- Идейно-политическая интерпретация мещанства с позиций советской идеологии
Введение к работе
Россия конца XX столетия вновь вступила в период глубоких политических, экономических и социальнокультурных перемен. Формирующиеся гражданские начала, рыночные отношения, зарождающиеся в российском обществе, попытки реформаторских сил создать условия для возникновения отечественного "среднего слоя", привели к "реабилитации" городского обывателя как социокультурного типа, наблюдающейся в современном отечественном общест-вознании, в ходе которой разрушается ряд культурных стереотипов, сформировавшихся вокруг мещанской, обывательской системы ценностей, психологии и культуры в целом. Данный процесс, лишь более низкими "темпами", развивается и в общественном сознании, сохраняющем черты традиционности, (большая часть общества воспринимает бизнес как нечто чуждое, привитое извне и непременно криминальное).
С середины 90-х годов активизируется исследовательская работа по проблемам особенностей российского предпринимательства, истории купечества, появляются первые диссертационные работы, посвященные мещанству, периодика заполняется материалами на тему развития благотворительности среди торгово-промышленных сословий, жизни дореволюционного российского города. Негативные оценки социальных групп и личностей, объединяемых в категорию "буржуазия", традиционно превалировавшие в трудах советских историков, постепенно уходят в прошлое. Купец, коммерсант предстаёт уже не как безжалостный эксплуататор, а как созидатель, рачительный хозяин промышленных и торговых предприятий, предоставляющий новые рабочие места, опора экономики страны. Также меняются культурные знаки отношения к мещанству, презрение к "обывательщине", "паутине" частной собственности, поглощённости накопительством уступает место уважению к мелкому собственнику — предпринимателю и труженику, заботливому "отцу семейства". Такая смена знаков сопряжена с определённым позитивистско-модернизаторским ренессансом мифа о мещанстве, мелкой буржуазии города, сложившегося в советской
историографии.1 Советология также начинает обращать внимание на историю мещанского сословия, пока ограничиваясь анализом дефиниции .
Мещанство, воспринимаемое в качестве "исторической базы" отечественного "среднего класса", обретает свою нишу в социально-политической науке, именно на него обращаются взгляды политологов и социологов, ищущих первооснову российского "третьего сословия", способного развиться в полноценный "средний слой", опору гражданского общества. Постепенно начинает привлекать внимание отечественных исследователей и проблема причин и форм отрицания буржуазной этики, выраженных в виде антимещанских инвектив. Необходимо отметить, что в этом направлении отечественное обществоведение идёт "вторым эшелоном", не смотря на то, что марксизму принадлежат права первооткрывателя проблематики "средних слоев", она долгое время игнорировалась советской социологией и историографией. Западной социально-политической наукой во второй половине XX века была выдвинута теория "среднего класса" как целостной социальной группы. Умонастроения, господствовавшие в одной из частей данной страты — т.н. "новом среднем слое" 1960-х годов привлекли внимание американских и западноевропейских социологов, политологов, экономистов к проблеме отторжения буржуазных ценностей, обозначенной как "антикапиталистическая ментальность". Всё это делает необходимым исследование феномена мещанства в отечественной общественной мысли; причин возникновения, особенностей развития, сущности антимещанского комплекса российской культуры, путей его трансформаций в XX веке.
Объектом представленного исследования является феномен "мещанства" в отечественной общественно-политической мысли и идеолого-политических концепциях. Его также можно обозначить как некоторую совокупность антимещанского комплекса (квинтэссенции буржуазного образа жизни, приобретающего всесословный и даже вселенский характер, делающего мещанство источником всемирного зла) и мифа о мещанстве представляющего его сословием мелких буржуа, соответственно под терминами "мещанство" и "мещане" пони-
мается (за исключением специально оговорённых случаев) не сословие и его члены, а этическая категория и личности, наиболее полно воплощающие диктуемые ей нормы. Так и некоторые из ярых критиков мещанства были вынуждены оговариваться «Меня не поймайте на слове, я вовсе не против мещанского сословия. Мещанам без различия классов и сословия моё славословие»3. Однако при его анализе нам волей-неволей придётся затрагивать вопросы, относящиеся к проблематике истории, социокультурных особенностей страт, ассоциируемых в культуре дореволюционной России со вторым значением слова "мещанство". Данный комплекс объединил в себе ряд мыслительных, аксиологических, установок российского общественного сознания, определивших отрицательное отношение к представителям данной страты, и после синтеза с концепциями классиков марксизма-ленинизма стал составной частью системы советской идеологии
Касаясь этимологии термина "мещанин", следует указать, что он польского происхождения (польское единственное число "mieszczanin" — горожанин); в XIV — XVII веках мещанами называли горожан южных и западных русских областей, входивших в состав Великого княжества Литовского4.
Легитимация мещанства в политико-юридической системе Российской империи приходится на последнюю треть XVIII столетия и связана с законотворческой деятельностью Екатерины II, направленной — в известном смысле — на продолжение петровской модернизации. Она стремилась упорядочить сословную структуру империи, увеличить количество городов (как отмечал П.А. Берлин: «Екатерина II очень гордилась тем, что за двадцать лет она "повсюду воздвигла" 216 городов»3) и в связи с этим — обеспечить формирование слоя их жителей, "среднего рода людей" — по замыслу Екатерины II российского варианта, хорошо ей знакомого, европейского бюргерства. Вопрос о создании сословия — социальной, законодательно оформленной ниши для данной группы населения обсуждался на заседаниях Уложенной комиссии в 1767 — 1769 годах, а также в малых комиссиях, выделенных из её состава. Эти комиссии под-
готовили "Проект законов о правах среднего рода городских жителей" и "Записку об общем городском праве". "Проект..." предусматривал широкое толкование термина "мещанство", предлагая закрепить единое сословное состояние всего населения городов независимо от профессиональных занятий и рода деятельности (исключением должны были стать только проживавшие в городах дворяне и находящиеся в крепостной зависимости крестьяне — дворовые люди). Однако законодателям было очевидно, что в этом случае сословие превратилось бы в безбрежное образование. Поэтому уже в данном документе "городское сословие" начинает делиться на более чётко улавливаемые категории — гильдейское купечество, ремесленный люд и мещанство в узком смысле слова, в состав которого предполагалось включить бывших посадских, лиц занимающихся торговлей и ремеслом, но не набирающих капитал, позволяющий выкупить купеческое свидетельство. Оба эти подхода к толкованию дефиниции мещанства были объединены в выработанном в Сенате к 1785 году "Плане о выгодах и должностях купечества и мещанства". Этот документ вошёл в выпущенную в этом же году Жалованную грамоту городам ("Грамота на права и выгоды городам Российской империи"). Как и следовало ожидать верх одержало "узкое толкование" нового для отечественной законодательной практики понятия, термин "городское сословие" осталось как наследие Екатерининской эпохи в IX томе Полного собрания законов Российской Империи (законы о состояниях), однако реально единого "городского сословия" никогда не существовало: «городская грамота Екатерины II была замечательной попыткой из людей, разъединенных правами и обязанностями, даже общественными предрассудками и соединенных только местом жительства, образовать нечто цельное, связанное общими интересами. Но [...] екатериниский город на деле не стал всесословным обществом, а оставался таким же промышленно-торговым посадом, каким был и прежде»6.
Нарицательное, с отрицательными акцентами, значение данное понятие приобретает в середине XIX века, что связанно со страхом интеллигенции и
дворянства перед пришествием "новых варваров", меряющих всё на деньги, лишённых высоких порывов, уже открывших эру своего господства в Европе. Ещё в первой половине XIX столетия, данное слово не несёт отрицательной смысловой нагрузки. Так А.С. Пушкин в стихотворном ответе на упрёки Ф. Булгарина, озаглавленном "Моя родословная" (первоначально называвшемся "Моя родословная, или Русский мещанин"), иронизируя над новой знатью он называет себя "русским мещанином": «так мне ли быть аристократом? Я, слава богу, мещанин», «я не богач, не царедворец, я сам большой, я мещанин» . В его устах это слово не несёт никакого презрительного оттенка.
Однако, к середине XIX века, это слово, выступавшее как синоним буржуа, буржуазии и среднего сословия , обретает новый смысл, что связано с новыми политико-экономическими реалиями и деятельностью лидеров народнического и почвеннического движений — А.И. Герцена и Ф.М. Достоевского. Понимание мещанства как этико-социальной категории, "стотысячеголовой гидры", "толпы сплочённой посредственности", знака, близящегося заката европейской цивилизации, видимо укоренилось в русском языке не сразу9. Один из основных посылов данной рефлексии выдающихся представителей "образованного общества" выразил Д.С. Мережковский, который, анализируя ситуацию, сложившуюся в Европе на рубеже XIX — XX столетий, отмечал, что: «...опять возникает в начале XX века вопрос, поставленный в середине XIX: мещанство не побеждённое Европой, победит ли Россия?», по его мнению «мещанство захватило в Европе общественность; от него спасаются отдельные личности в благородство высшей культуры. В России наоборот: отдельных личностей не ограждает от мещанства низкий уровень нашей культуры; зато наша общественность вся насквозь благородна»10.
Хронологические рамки исследования охватывают период с середины XIX — по конец XX века, что диктуется особенностями объекта исследования. Он охватывает пореформенный период истории дореволюционной России, промышленный рост 1890-х гг., нарастание противоречий в социально-
экономической и духовной сферах российского общества, приведших к первой революции 1905 — 1907 годов, Первую мировую войну, глубочайший кризис власти, вылившийся в революцию 1917 года и гражданскую войну, а также советский этап отечественной истории. Если в первый из отмеченных периодов антимещанский комплекс занимает одно из центральных мест в эстетике и в обществено-политических дискуссиях, идеологиях различных политических движений, выступает как некий шиболет — средство политической самоидентификации, то в эпоху господства моноидеологии, он становится инструментом внутрипартийной борьбы и средством пропаганды, особенно актуальным в системе мобилизационной экономики, требовавшей постоянного поддержания в массах "духа самоотверженной борьбы" за обещанное "светлое будущее" и сознания недопустимости, безнравственности, и даже преступности обывательских желаний комфортной, обеспеченной жизни вдали от эпохальных строек и ломок.
Проблематика феномена мещанства в отечественной общественно-политической мысли и политической теории, оставалась неиследованной как в дореволюционном, так и в советском обществознании, некоторые подвижки в этом направлении наметились в постсоветской политологии и культурологии. Отмеченное невнимание к данной проблеме в научной среде связанно с включённостью данного феномена в идеологические споры, невозможностью осуществления аналитической работы, без того, чтобы не оказаться причисленным к одной из бурно дискутирующих сторон, а то и вовсе между двух огней. Анализируя историю отечественной литературы, П.Н, Милюков в "Очерках по истории русской культуры" затрагивая данную проблематику, ограничивается лишь обозначением литературных форм антимещанства и течений, ставших его проводниками, не углубляясь в проблему причин его возникновения. В советское время данная проблематика была отдана на откуп пропагандистскому ап-
* Шиболет — колосс (древнееврейское). Библейская притча гласит, что по произношению этого слова воины одного из еврейских племен узнавали своих врагов.
парату, соответственно её объективное исследование было невозможно, встречаются лишь работы, подводящие социологическое обоснование под идеологические постулаты и новые политические поветрия. В качестве цели исследований обозначалось разоблачение "мелкобуржуазного мещанского сознания, проявляющегося в потребительстве, индивидуализме, пренебрежении общественными интересами"11. Кроме того в 1930-е годы тема истории мещанского сословия, как и городских средних слоев вцелом, оказалась в числе запретных и даже после периода "оттепели" историки сторонились данной проблематики, краеведы, в своих исследованиях неизбежно затрагивавшие тему истории городов, предпочитали оперировать терминами "торговцы", "ремесленники" и т.п., избегая употребления понятия "мещанство".
Целью данной работы является комплексное исследование причин возникновения, форм проявления феномена мещанства в отечественной общественной мысли и политических теориях, и характера влияния оказанного им на системы идеологий в период с середины XIX — по конец XX века. Также исследуются литературные течения, ставшие знаменосцами в борьбе против "всеобщей пошлости" мещанства. Следует отметить, что в ситуации всеобщей цензуры и монополии государственного аппарата на любую политическую деятельность беллетристика превратились в основное прибежище общественных дискуссий.
Для реализации поставленной цели предполагается решение следующих задач:
изучить этимологию слова "мещанство", уяснить различные версии толкований данного понятия, уточнить момент появления второго (нарицательного) смысла слов "мещанство", "мещанин".
определить характер использования понятия мещанство в идеологическом дискурсе, его значение в политических теориях
проанализировать историю изучения "средних слоев", в различных социальных концепциях, включавших в себя мещанское сословие, теории "среднего слоя", выдвигавшиеся в мировой социально-политической
науке;
изучить блок исследований, проводимых западной социологией по проблеме "антикапиталистической ментальности" (отрицания буржуазной этики, рыночной системы и проч.);
рассмотреть историю мещанского сословия в системе социально-экономических отношений, в социоэкономической структуре города и его "местоположение" среди других страт российского общества, взаимоотношения мещанства с властью (государством), межэтнические отношения в среде мещанства, отношения мещанства и религии;
выделить политические движения, литературные течения и социальные группы, ставшие основными носителями и проповедниками антимещанского комплекса, выявить основные мотивы данной неприязни, обозначить пути трансформации антимещанства в свете смены общественных и эстетических веяний;
исследовать место пропаганды борьбы с мещанством в советской идеологии, изменение роли антимещанства в идеологическом и пропагандистском институтах в разные периоды советской эпохи, характер использования данных идеологических установок в процессе внутрипартийной борьбы.
Основными источниками исследования являются политическая, научная, публицистическая и художественная литература, а также архивные материалы фондов Национального Архива Республики Татарстан (НА РТ): 98-го (Казанская Городская Дума и Городская Управа), 199-го (Казанское Губернское Жандармское Управление), 359-го (Казанский Губернский Статистический Комитет), 1104-го (Спасская Мещанская Управа), 570-го (Казанская Мещанская Управа), 1015-го (Чистопольская Мещанская Управа), 496-го (Арское городское мещанское управление) 1158-го (Начальник Казанского Губернского Охранного Отделения), Обзорами Казанской губернии за 1890 — 1913 годы, представляющими из себя изданные типографским способом ежегодные
"Всеподданнейшие отчеты господина Казанского губернатора Комитету министров". А так же рядом опубликованных сборников законодательных актов, относящихся к мещанскому сословию. Публицистика и беллетристические произведения становятся основным источником при исследовании феномена "мещанства" в общественной мысли, к архивным же материалам приходится обращаться при исследовании истории реального социального облика, психологических особенностей и политических пристрастий тех мещан, которые подвергались столь нелицеприятной критике и отечественной литературой и общественной мыслью. Всю литературу, затрагивающую жизнь городского обывателя, мещанские ценности, можно разделить на несколько блоков по особенностям вербализации: художественная литература, которую в свою очередь можно разделить на две группы: первая — нарративное изложение без участия оценочного фактора, вторая — нарратив, содержащий ценностные характеристики. Значительный интерес представляет, менее многочисленная, научная и философская литература, отличающаяся более глубокой степенью рефлексии, которая невозможна без ценностного компонента. В советский период истории страны особое значение приобретает политико-пропагандистский блок. В данном исследовании основное внимание уделено произведениям выбравшим путь аксиологической рефлексии над проблемами ценностей, либо антиценностей обывательской жизни. Использованные архивные источники представляются вполне достоверными, источники же личного характера требуют критического анализа.
Можно говорить о научной новизне данной работы: впервые предпринята попытка с отстранённых от какой либо идеологии позиций проанализировать проблему всеохватывающего антимещанского комплекса, выявлен значительный социальный миф о мещанстве и через эту призму рассмотрена история отечественной общественной мысли и политической науки, выявлена значительная часть антикапиталистических, антибуржуазных интенций российской культуры. Также впервые проведены вычисления динамики мещанского сосло-
вия в городах и уездах Казанской губернии за 1890 — 1913 годы, этнического состава данного сословия в таком значительном полиэтничном регионе как Казанская губерния, проанализированны отношения мещанства и власти, мещанства и религии, рассмотрен вопрос об отношении мещан к предприниматель-ско-рыночной практике.
Теоретико-методологической основой работы явилась совокупность методов исторического анализа: сравнительно-исторического (компаративного), исторической ретроспекции, структурно-системного, периодизации, используемых по мере решения исследовательских задач. Автор опирается на некоторые позиции исследовательских программ, восходящих к исторической школе "Анналов", реализует т.н. социально-культурные интерпретации исторического материала. Авторское понимание современной социальной истории приближается к тому его истолкованию, которое прозвучало в сообщении директора ИВИ РАН А.О. Чубарьяна на заседании Президиума РАН в феврале 1994 года: «Мы наблюдаем серьезную трансформацию так называемой социальной истории. Ныне она включает историю не только социальных движений [...], но и ментальную историю. Она стала комплексной дисциплиной, ищущей новый синтез [...] Рождается социальная история нового типа [...] — "новая социальная история"»12.
В целом автор исходит из идеи научного плюрализма, понимаемого как "равноправие" перед лицом научной истины всех концепций и теоретических форматов, если они разработаны на основе методов науки, требований, причисляемых научным сообществом к обоснованию идей и теорий. Автор также признает определенную теоретическую и тем более историко-научную ценность стадиального (формационного) подхода к истории, классовоцентризма и экономического детерминизма и т.д. Часть концептуальных наработок советской историографии также используется в исследовании.
Содержание работы нашло свое отражение в следующих докладах и сообщениях, сделанных автором на научных конференциях: на научной конферен-
ции "Гуманитарное знание в системах политики и культуры", проходившей в КГУ 15-16 апреля 1997 г., автором было сделано сообщение "Миф о мещанстве в советской историографии"; на международной конференции "Культура и этика бизнеса: история, традиции, проблемы переходного периода" проводившейся под эгидой Комиссии Российской Федерации по делам ЮНЕСКО, Академии Наук Республики Татарстан и ТИСБИ 17-18 сентября 1997 г. был сделан доклад "Российский мещанин: предприниматель или субъект моральной экономики (на историческом срезе Казанской губернии начала XX века)"; сделан доклад "Мещанин и православие (на примере Казанской губернии начала XX века)" на студенческой конференции в КГУ 1996 г.
Материалы и некоторые выводы исследования были представлены в следующих публикациях: Аккуратов Б. С. Советская историография российских городских "средних слоев" // Проблемы материальной и духовной культуры народов России и зарубежных стран. Сыктывкар, 1997. С. 87-88.; Бухараев В. М., Аккуратов Б. С. Межнациональные отношения в среде городского мещанства начала XX века (на историческом срезе Казанской губернии) // Вторая республиканская научная конференция молодых ученых и специалистов: Тезисы докладов. Кн. 6. Человек и общество. Казань, 1996. С. 22.; Аккуратов Б. С. Российский мещанин: предприниматель или субъект моральной экономики (на историческом срезе Казанской губернии начала XX века) // Культура и этика бизнеса: история, традиции, проблемы переходного периода. Казань, 1997. С. 29-31.; Бухараев В. М., Аккуратов Б. С. Отношение городских обывателей к православию (ситуация в Казанской губернии начала XX века) // Религия в современном обществе: история, проблемы, тенденции. Казань, 1998. С. 159-161.; Аккуратов Б.С. Миф о мещанстве в советской историографии // Гуманитарное знание в системах политики и культуры. Казань, 1999. С. 189 — 191.; Аккуратов Б.С. Преодоление антимещанского комплекса российской культуры как педагогическая задача // Совершенствование методики преподавания в высшей школе: Тезисы докладов научно-методической конференции. Казань, 2000. С. 31-34.; Ак-
куратов Б.С. Антимещанский комплекс российской культуры: Культурно-историческая деконструкция // Историческое знание и интеллектуальная культура. Материалы научной конференции. Москва, 4-6 дек. 2001г. Москва, 2001. С. 251-254.; Бухараев В.М., Аккуратов Б.С. Антимещанский комплекс отечественной культуры // История России XIX — XX веков. Новые источники понимания. М., 2001. С. 190-206.; Бухараев В.М., Аккуратов Б.С. От неприятия скопидомства до борьбы с "контрреволюцией быта" // Отечественная история. № 1. 2002. С. 159-174.; Бухараев В.М. Аккуратов Б.С. Советская историография средних слоев: взгляд из времён «позднего социализма» // Социокультурная деятельность как объект социального и исторического познания. Сб. научных статей и сообщений. Казань, 2002. С. 68-71.
Феномен мещанства требует глубокого, вдумчивого изучения, отстранённого, насколько это возможно, от ценностных критериев, диктуемых социумом. Попытка осуществить подобное исследование — цель нашей работы.
Феномен мещанства в традициях политической теории и исторического познания
С середины XIX века мещанство, трактуемое как некая общность людей с «мелкими, ограниченными интересами, узким кругозором»13, замкнувшихся в своекорыстном стремлении к обогащению, карьерному успеху, меняющих всякий раз «своё первородство на жиденькие чечевичные похлёбки земных благ»14, привлекает всё большее внимание политиков, идеологов, обществоведов, литераторов. Знак "мещанской опасности", олицетворивший проблему выбора пути развития, дискурс о пагубности, безнравственном характере капитализма сосредоточил вокруг себя значительную часть общественно-политических дискуссий второй половины XIX — начала XX века. В период господства идеократической системы борьба с "раковой опухолью" мещанства из сферы противостояния идей "перекочевала" в область государственных решений, превратилась в неотъемлемый элемент пропагандистского механизма: «Только единство мер социально-экономического, административно-правового и воспитательного характера может до конца развенчать и, в конечном счёте, преодолеть влияние мещанства на души людей социалистического мира»15.
Представители левого фланга, претендовавшие на звание "людей будущего", своих политических противников сплошь и рядом причисляли к «самодовольным и добродетельными мещанам», «одновременно служащих и богу и мамоне»16. Вскоре и союзники по освободительному движению оказались «рыцарями мещанства», «мещанскими оппортунистами», «идеологами мещанского народничества», идеология же прежних оппонентов продолжала трактоваться, как «пошлый мещанский либерализм» . В ответ видный представитель либеральной интеллигенции восклицал: «...не имея в своём лексиконе более уничижительного слова, чем "буржуазия", сам социализм духовно пропитан этим самым мещанством; он отравлен духом тех самых "буржуев", которым он завидует и ненавидит»18. Подвергнув жёсткой критике книгу П.Б. Струве "Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России" В.И. Ленин в одном безусловно готов с ним согласиться: «Вы сами же описали, как хозяйничал этот господин, как "мещанство принесло в жизнь свою науку, свой нравственный кодекс и свои софизмы", как образовывалась уже литература, поющая об "уме, предприимчивости и энергии" буржуазии»19. Далее интерпретации расходились, если у одного, наблюдаемое явление, окрещённое именем "мещанства", характеризовалось как «вредное и опасное для народной нравст-венности и благосостояния» , то у другого, описывалось как закономерное для эпохи монополистического капитализма, но от этого не становилось ни на йоту лучше, признанная закономерность не снимала эмоциональный накал, не приводила к спокойному, вдумчивому анализу, теперь уже порабощенные массы требовали скорейшего ниспровержения этой становящейся культуры.
В неприятии мещанства от радикалов не отставали и представители охранительного направления: для самодержавной власти мещанское сословие, включавшее в себя практически всё российское еврейство и часть отбывших наказание ссыльных21, превратилось в источник революционной угрозы. Если ориентироваться на еженедельные циркуляры о важнейших политических преступлениях, рассылаемые в губернские Жандармские Управления и Охранные Отделения Департаментом полиции, то мещанство предстаёт следующим за студенчеством источником политической дестабилизации, сосредоточением "политически неблагонадёжных элементов"22.
Силы, водружавшие знамя борьбы с мещанством, сменяли друг друга, знаки, скажем так, духовной валентности, которыми помечали тех или иных литераторов и идеологов, могли меняться, но неизменным оставалось одно: понятие "мещанин", которым клеймили налево-направо — всех "чужих" и "чуждых" — в политике, морали, искусстве. Г.В. Плеханов, отметив, что «проповедниками мещанства, его наиболее "красивыми" представителями, являются именно те люди, которые считают себя самыми злыми его врагами. Увы! это страшное несчастье случилось у нас со многими из тех, которые зовут теперь нашу интеллигенцию в крестовый поход против мещанства»23, в то же время сам, вооружившись марксистской концепцией, попытался занять место в первых эшелонах "ратоборцев". И даже, если какой обличитель "обывательской рутины" и "мещанских примиренческих идеалов", подобно Л.Д. Троцкому, обращал внимание на то, что понятие "мещанство" «превратилось в цирковой мяч, который клоуны лбами перебрасывают друг другу»24, то это вовсе не мешало ему же самому продолжать заниматься словесной эквилибристикой.
В качестве института, объединившего данную политическую разноголосицу в хор антимещанства, выступила отечественная литература. Впрочем, эстетическое и социальное в русской культуре исторически оказалось столь тесно взаимосвязано, что по меткому наблюдению А.И. Куприна, «нельзя было разобраться в порядке: литература ли подхватывала преобладающий тип или русские люди самосокрушенно налагали на себя литературные презрительные клички»25. Образы торговца, ремесленника, мелкого чиновника, объединяемые под культурным знаком "мещанства", в русской словесности приобретают статуарный характер, «перепрыгивают с ветки на ветку» (А.Д. Синявский), кочуют из книги в книгу. Конечно, каждый из писателей, бравшихся за эту животрепещущую тему, добавлял новые краски, вводил свои сюжетные линии, но мещанин почти всегда оставался самой посредственностью, стремящейся за счёт "неправедно" нажитого богатства занять неподобающее ему положение в обществе.
В советское время мещанству, отождествляемому с мелкобуржуазной средой26, был вынесен, казалось бы, окончательный приговор, во многом, посредством горьковских филиппик: «Мещанство — проклятие мира; оно пожирает личность изнутри, как червь опустошает плод; мещанство — чертополох; в шелесте его, злом и непрерывном, неслышно угасает звон мощных колоколов красоты и бодрой правды жизни. Оно — бездонно жадная трясина грязи, которая засасывает в липкую глубину свою гения, любовь, поэзию, мысль, науку и искусство» . Развенчание мещанства, воплощающего "пережитки прошлого", превратилось в безотказный инструмент внутрипартийной борьбы. Обвинения в сопричастности к "болоту мещанства" раздавались на всех уровнях — от секретариата ЦК до профкомов ЖЭКов, противопоставить что либо навету, оформленному под видом борьбы с проявлениями мещанства, было невозможно, так как подобные обвинения не поддаются формально-логическому анализу, однако постепенно со снижением радикалистского запала новой элиты борьба «против потребительских идеалов, деформирующих души людей, ложной пре-стижности, эгоизма и общественной пассивности» трансформировалась в набор идеологических заклинаний, избитый пропагандистский приём.
Мещанин как идеальный тип в социальной структуре российского общества
Исследование феномена "мещанства" в отечественной общественной мысли ы культуре йцелом требует предварительного уяснения ряда моментов, связанных с историек мещанского сословия Для установления степени соответствия реальности образов мещанина, обывателя, предлагаемых художественной литературой, характеристик "мещанства" сформулированных политическими теоретиками ЇЇ обществоведами, необходимо детальное изучение хозяйственных, практик" мещанства, его места в социально-сословной иерархии российского общества в социальных и политических процессах, проходивших в России начала XX века. социально-психологических особенностей представителей данного сословия.
В койне XIX начале XX века мещанство составляло в среднем 10,6
процентов от всего населения Российской империи (по данным переписи 1897 года 1138631 по другой версии 13391701 человек)1"1. В различных регионах страны доля мешан а составе населения значительно варьировала ------ от 03 до 33 процентов (Ферганская область и Варшавская губерния соответственно)5 В качестве базы для исследования мещанского сословия в данной работе мсїтользуелс-s исторический материал, предоставляемый Казанской губернией рубежа XIX XX веков, которая научно признана репрезентативней моделью ноднэтничной и їтоликонфессиональной Российской империи. В Казанской гуоернпи в рассматриваемый период русские составляли 38,8% от всего ее населения (около 950 тысяч человек), дв татары 31,6%.
Казанская губерния занимала территорию в 55,9 тисяч квадратных верст (63,6 тысяч квадратных километров) и охватывала значительную часть Среднего Поволжье. Население губернии превышало два миллиона человек1 л В одном губернском, одиннадцати уездных одном заштатном (безуездном) городах в данный период проживало от 8 J % до 9,6 % от всего населения; губернии (от 197421 человека в 1891 юлу до 2702)4 к 1913 годуУ \ [См. График Ї]
Проблема истории мещанства рубежа ненов требует определиться с обмытом исследования, смысловым нанолнеішем понятий "мещанин" и Мещанство" В данном случае имеется в виду первое значение слова, когда "мещанство" понимается как одно из СОСЛОВИЙ Российской империи. Если исследователь не делает определенных оговорок, то иод понятием "мещанство" следует понимать совокупность всех членов сословия мещан на оговоренной террнтор-нн. Однако, в пореформенный период мещанское сословие подверглось значительной социальной дифференциации, из него выделились группа люмпенов, немногочисленные интеллигентьи сохранявшие принадлежность к мещанскому сословию, и буржуа, из "Ъраз разбогатевших" (Г. Успенский} мещан, кроме того Б результате смягчения сословных барьеров мещанское сословие .пополнилось представителями крестьянства. Таким образом для конкретт-паш-ш объекта, исследования представляется целесообразным выделение " идеального типа" мещанина. Обозначенные категории мещанства, фактически выходящие за пределы "идеального тина" мешанина, остаются на периферии нашего исследования, в частности потому, что на основе сущеетвуклцял методик они весьма трудно исчисляются ,, возрастаем фактор неопределенности оценок. В Казанской губернии конца XIX — начала XX веков мещанство насчитывало от 91 тысячи до 113 тысяч человек, что составляло около четырех процентов от численности всего населения губернии147. Однако, это понятие включает в себя и группу крестьян, перешедших в пореформенный период в мещанское сословие, и мещан, поселившихся в уездах, которые вели хозяйство на земле аналогичное крестьянскому. В качестве примера можно привести село Ильинская Пустынь Козмодемьянского уезда и деревню Водолеевка Чебоксарского уезда Казанской губернии. На всех жителей села Ильинская Пустынь (171 человек, 54 двора), большинство жителей которого принадлежало к мещанским обществам, приходилось две лошади (одна принадлежала местному священнику, другая — единственному крестьянину-землепашцу) и 25 коров. Средства для существования селянам давали рыболовство и содержание постоялых дво-ров, лишь три жителя села занимались ремеслом . Деревня Водолееевка, насчитывавшая 101 жителя, среди которых «мещан вдвое более, чем крестьян [...] Главное занятие жителей хлебопашество, а побочными промыслами служатт- спуск в весеннее время дровяных и строевого леса плотов» . В рассматриваемый период эта группа составляла в среднем 12,3 процента от всего мещанства Казанской губернии (от 8 тысяч до 19 тысяч человек). Небезынтересно отметить, что если в 1890-х годах мещане, проживавшие в уездах, составляли 8 — 9 процентов от всего мещанства, то в 1900 — 1907 гг. их доля уже достигла 14 — 18 процентов150.
В литературе зафиксированы случаи, когда после долгих мытарств населению деревни удавалось добиться Высочайшего соизволения на присвоение ей статуса посада, а всем её жителям звания мещанина, примером может служить история возникновения Мариинского посада151, повышение сословного статуса было крайне необходимо для крестьян, зарабатывавших себе на жизнь торговлей или отхожим промыслом, требовавших частых разъездов по стране, (как те же мещане Мариинского посада, «поступающие в услужение — приказчиками доверенными [...] в бакалейные лавки и магазины города Казани и от лучающиеся на суда в качестве лоцманов, водоливов и бурлаков» ), звание мещанина облегчало получение паспортов. Н.П. Дружинин подчёркивал значение закона от 13 июля 1889 г., разрешившего мещанам вместе с крестьянами на льготных условиях переселяться на государственные земли: «во многих городах мещане занимаются земледелием, и не мало мещан живёт в селениях, занимаясь земледельческими промыслами и сливаясь собственно с сельскими обывателями; в значительной степени эти последние мещане суть прежние крестьяне, вышедшие из своего сословия»153.
Данные о "сельских" мещанах Казанской губернии позволяют говорить о её "серединном" положении относительно данного показателя по Империи (в целом около 44 % представителей мещанского сословия России проживало за пределами городов)154. Они иллюстрируют, как аграрный характер губернии и связанное с ним явное преобладание крестьян в общем составе населения, так и указывают на ряд других особенностей региона: ослабленную мотивацию крестьян — вследствие более благоприятных условий хозяйствования, а также эт-нонациональных особенностей — к переходу в мещанское сословие.
При этом данные о количестве лиц, относящихся к мещанскому сословию в городах Казанской губернии, вполне согласуются со средними показателями по стране. Мещане составляли 46 % от всех жителей городов Российской империи 55. В одном губернском, одиннадцати уездных, одном заштатном городах и двух посадах Казанской губернии в 1890 — 1907 годах проживало от 77 тысяч до 104 тысяч мещан, что составляло в среднем 40,7 процентов от всего их населения156. Динамика численности мещанского сословия отражена в Графике 2.
Третий Социально-культурный облик мещанства в отечественной общественно-политической мысли пореформенного периода
Отечественная общественно-политическая мысль представляет нам образ мещанина, коренным образом отличающийся от архетипа, выявленного с помощью исторических изысканий, что связанно с давлением значительного антимещанского комплекса российской культуры. Данный комплекс окончательно сформировался к середине XIX века в среде т.н. "высокой", дворянско-интеллигентской культуры, отрицавшей ценности обывательской, семейной жизни, мещанскую тягу к покою и преуспеванию. Носители дворянской культуры не воспринимали обывательскую бережливость, зачастую переходящую в жадность, а более всего их раздражали попытки этих "людишек" — купцов, мещан, цеховых вырваться из замкнутого круга бедности, поднять свой социальный статус до, а то и выше "благородных от рождения". И преисполненный ненависти взор обращали на не таких уж, по сути, состоятельных в массе своей купцов и мещан те разорившиеся дворяне, что так сочно описаны Горьким в "Бывших людях" и "На дне". Недаром мольеровский образ "мещанина во дворянстве" пришёлся в России по вкусу людям "белой кости".
Протест представителей интеллигенции вызывала замкнутость мещанина на интересах своей семьи, поглощённость проблемой её выживания, индивидуализм, отказ от духовных поисков, выливающийся в безыдейность, сосредоточение интересов в сфере материального потребления, аполитичность, доходящая до стадии социальной абулии.
Толчком к возникновению данного комплекса явился рост экономического и политического значения буржуазии на Западе, вхождение её представителей во властные структуры, страх дворянства и интеллигенции перед угрозой пришествия царства нового "бездуховного" человека, скупающего усадьбы потомственной аристократии, превращающего интеллектуала в безвольного служащего. Гегельянская логика отечественных мыслителей подсказывала им, что ещё немного и нарождающийся отечественный бюргер «отнимет полместа в театре, в дилижансе».263 Поэты сокрушались: «Как стёрся изогнутый серп средь нежно белеющих лилий — облупленный герб дворянских фамилий. Былое как дым... И жалко. Охрипшая галка глумится над горем моим. Посмотришь в окно — часы из фарфора с китайцем. В углу полотно с углём нарисованным зайцем. Старинная мебель в пыли, да люстры в чехлах, да гардины... И вдаль отойдёшь... А вдали — равнины, равнины».264
Пальма первенства в теоретическом обосновании дихотомии мещанство — интеллигенция и переводе категории "мещанство" в область этики принадлежит А.И. Герцену и Ф.М. Достоевскому. В "Зимних заметках о летних впечатлениях" Ф.М. Достоевского, выводится формула жизни в буржуазном обществе: «Накопить фортуну и иметь как можно больше вещей — это обратилось в самый главный кодекс нравственности, в катехизм парижанина [...] Прежде хоть что-нибудь признавалось кроме денег, так что человек и без денег, но с другими качествами, мог рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение; ну а теперь ни-ни. [...] И какое ко всему равнодушие, какие мимолетные, пустые интересы»265.
В июле 1862 года, А.И. Герцен, кстати, встречавшийся летом этого же года с путешествовавшим Достоевским начинает публиковать в "Колоколе" свою статью "Концы и начала", составленную (как и "Зимние заметки" Достоевского) на материале Западной Европы266. Мыслитель встал перед задачей поиска слова-универсума, задающего и смысл разговора, и его тональность, объединяющего в единое целое и социальные характеристики, приписываемые буржуа, и многочисленные морализаторские инвективы в их адрес, а также всё несущее печать посредственности, пошлости, далёкое от искусства, которое в их жизни «сведено на роль внешнего украшения, обоев, мебели, на роль шарманки [...] Искусство, которое по преимуществу изящная соразмерность, не может выносить аршина, самодовольная в своей ограниченной посредственности жизнь запятнана в его глазах самым страшным пятном в мире — вульгарно-стью» . Этим всеохватывающим понятием стал славянизм польского извода "мещанство", до этой работы мещанство в качестве синонима буржуазии затрагивалось Герценом в "Письмах из Парижа", однако целостная концепция нового истолкования данного понятия сложилась к 1860-ым годам. Видимо при первом соприкосновении объект представился сложным для осмысления, был сделан вывод: «Есть камень преткновения, который решительно не берёт ни смычок, ни кисть, ни резец [...] Этот камень преткновения — мещанство»268. А.И. Герцен придает термину "мещанство" предельно расширительное — до утраты границ его применимости — значение, рассматривая в качестве «идеала, к которому стремится» Европа, «окончательной формы западной цивилизации» — преддверия её краха, к чему ведут «до крайности доведенное право собственности» и оторванность от народных корней269. Впрочем, при всём желании Герцена придать измысленному им мещанству внесословный и всемирный характер, оно у него остаётся окарикатуренной копией европейского буржуа эпохи свободной конкуренции, российский обыватель пока затрагивается лишь по касательной.
И всё же. Почему литератор остановился на мещанах? Чем плох купец? А биржевой, биржевщики? Эти типажи, казалось бы, куда как более подходили для эмблемы буржуазного устава. Дело в том, что русская литература, хотя и замещала собою отсутствующие политические институты, но при этом сохраняла известную системную автономность, а она предписывала переводить с наречия социального на язык Красоты и Добра. Вот здесь мещанин подходил как нельзя лучше: поставленные в результате поверхностной европеизации начала XVIII столетия в положение "иностранцев в собственной стране" (С.Г. Пушка-рёв) общественные верхи с удивлением и неприязнью вглядывались в черты утверждавшейся в городе субкультуры новых "местных". Это мещанство, которое правителям страны так и не удалось сконструировать по иноземным образцам, изобрел словотворец: «С мещанством стираются личности, но стёртые люди сытее; платья дюжинные, незаказные, не по талии, но число носящих их больше. С мещанством стирается красота породы, но растёт её благосостояние» — «весь день пьют чай и всякий день едят мясо». Закон жанра, в отличие от писательского воображения, строг: «etat adulte» цивилизации мещанства должны противостоять духовное начало и его столпы, интеллигенты, которых Герцен и размещает по другую сторону баррикады.
Идейно-политическая интерпретация мещанства с позиций советской идеологии
После утверждения у власти тех сил, идеологи которых рассматривали мещанство в качестве «духовного свойства всей и всякой буржуазии во все её эпохи, а также [...] духовного свойства всех классов и групп, психика которых определяется частной собственностью, как базисом их культуры» , мания антимещанства, многократно усиленная "классовым презрением" к т.н. "мелкой буржуазии", трансформировалась в идеологический постулат, приобрела значение инструмента политической борьбы. Энциклопедическое издание конца 20-х годов сообщает, что «термину "мещанин" буквально соответствует мелкая буржуазия на Западе»350. В политическом справочнике 30-х годов переносный смысл термина "мещанство" раскрывается в значении «особых бытовых и идеологических навыков, свойственных мелкой буржуазии (общественная пассивность, ограниченность круга умственных интересов семьей, родом и т.п.)»351. Труды В.И. Ленина наполнены синкретическими оценками мещанства — и «в смысле пошлости, золотой середины, общих мест, посредственности» , и в значении «мелкого производителя, хозяйствующего при системе товарного хозяйства», «Kleinburger a»353. Основная смысловая нагрузка, придаваемая понятию "мещанство", становиться ясной из оговорки В.И. Ленина в книге "Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве": «Выражение "мещанский" употребляю я не в обыденном, а в политико-экономическом значении этого слова»354. Второй смысл слов "мещанство", "мещанин" вошёл в Большую Советскую Энциклопедию как неотъемлемая, сущностная характеристика мещанского сословия и мелкой буржуазии вце-лом355.
На протяжении всей советской истории в партийных документах намечались меры по «последовательной борьбе против аполитичности, частнособственнических пережитков и мещанских настроений, против проявлений нигилистического отношения к идеалам и завоеваниям социализма»356, тем более что из раза в раз определялось, что «стяжательство, частнособственнические тенденции, хулиганство, бюрократизм и равнодушие к человеку противоречат самой сути нашего строя. В борьбе с подобными явлениями необходимо в полной мере использовать и мнение трудового коллектива, и критическое слово печати, и методы убеждения, и силу закона — все средства, находящиеся в нашем распоряжении»357. Размах антимещанской пропаганды зависел от момента эволюции советско-партийного строя: в периоды стабилизации советской системы, когда царил "большой стиль" (сталинизм, эпоха Брежнева) антимещанские компании, волей-неволей предполагавшие выдвижение нравственных противовесов в присущих русской культуре формах "правдоборчества", "совестливости" и т.д., приглушались, отодвигались на задний план. Напротив, во времена обновлений (Хрущёв, Андропов, "ранний" Горбачёв), проходивших под знаком возвращения к "ленинской правде", натиск на "пережитки прошлого в бытовом укладе и семейных отношениях", "стяжательство и тунеядство", "равнодушие и пассивность" усиливался. Тем самым обеспечивалась морально-этическая легитимация мер, направленных на сдерживание всякий раз оживающих в условиях перестроек спекулятивной торговли, ограниченных частнохозяйственных практик. Последние были опасны уже тем, что эти "получающие нетрудовые доходы" "рвачи" обретали неподконтрольные диктатуре бюрократии источники существования. В сфере идеологии мещанство трактовалось как «своеобразная концентрированная форма выражения мелкобуржуазной идеологии и политики, одно из проявлений социальных и нравст-венных процессов, порождаемых капитализмом» , "мелкобуржуазная философия жизни". В роли основного борца с мещанством продолжала выступать литература.
Правда в послереволюционные годы у понятия "мещанство" появляется не менее остро звучащий конкурент — и политическая, и художественная литература изничтожает "буржуев". В своём исследовании Б.И. Колоницкий отмечает, что данный «"термин" помогал обозначить антизападные, антигородские настроения [...] Неудивительно, что принадлежность к "буржуазии" часто определялась внешними признаками: "Есть и такие, что считают буржуем всякого, кто ходит в шляпе и имеет "господское обличье"; "слово буржуй приклеивается ко всякому, кто чисто одет, кто носит накрахмаленный воротничок и манжеты"»359. Однако вскоре данное понятие, чьё возникновение тесно связанно с городским дном, исчезает из употребления в научной, публицистической, пропагандистской литературе.
Прежде чем приступить к анализу метаморфоз антимещанского комплекса и его роли в советский период истории страны необходимо осмыслить, что же произошло после социальных катаклизмов 1917 — 1920-х годов, с представителями сословий, олицетворявшими мещанина в глазах дореволюционной интеллигенции, кто пришёл им на смену, что подразумевают советские идеологи и литераторы под этим понятием. Если миф о мещанине — мелком буржуа оставался в неизменном состоянии, то его "оболочка" видоизменялась соответственно тем общественным сдвигам, которые происходили в ходе новейшей российской смуты, и были, по сути, уже подготовлены вялотекущей российской модернизацией. Незначительная прослойка урбанистской культуры после Великих реформ оказалась под нарастающим давлением общинного рунического нормативизма, процессы, происходившие в российском городе, можно охарактеризовать как ползучую рурализацию. Одна иллюстрация. Если в 1844 году представители крестьянского сословия, проживавшие в Казани, составляли 13,6 %360 от всего населения города, а в 1861 году — 18 %361, то в 1900—1910 годах этот показатель уже приближался к 54 % .А далее?
Значительная часть предбуржуазии, городских обывателей была поглощена молохом российской смуты начала XX века. Сумевшие выжить, пройдя сквозь жернова революций, первой мировой и гражданской войн, политики "военного коммунизма", лишились собственности, до предела обнищали, были вырваны из своих культурных ниш, на многих до конца дней легло пятно "мелкого буржуа — порождения тёмного прошлого", с известными последствиями. Культурный ландшафт города изменился до неузнаваемости, теперь подавляющее большинство его населения состояло из крестьян, бежавших из деревни в поисках спасения от голода, и из демобилизованных солдат, по большей части тоже выходцев из крестьянского сословия. Вся эта огромная маргинальная масса, занявшая главенствующее положение в городе, легко поглотила, растворила в себе обывателей города, также маргинализированных социально-политической ситуацией. Та прослойка городской культуры, которая как раз давала пищу прежним обличителям мещанства, была практически нивелирована. Социально-хозяйственная жизнь, "временно оживленная нэпом", вновь предоставила писателям широкий выбор типажей мещанина, теперь уже советского. Некоторая свобода в экономической деятельности мелких производителей позволила увеличить товарную насыщенность рынка и покупательную способность части городского населения. Более активные, может быть, просто более удачливые горожане ухватились за представившуюся возможность вырваться из нищенских условий существования, уйти из-под гнёта барачной культуры. Для кого-то это была попытка воссоздать свой "мещанский мирок" на пепелище мирового революционного пожара, другие пытались выстроить в городе привычный деревенский дом со всем его укладом. Немало было и тех, кто по конъюнктурным соображениям вступив в РКП(б) и заняв кое-какие должности, принялся улучшать "условия быта" и норовил получить дивиденды, "причитающиеся" принадлежащим к правящему "ордену". Впрочем, отделить от "революционных карьеристов" приверженцев идеи коммунизма, поддавшихся соблазну — обрести комфортное жильё, удобную и престижную одежду и т.п., практически невозможно. Все эти люди, объединяемые в конгломерат "новое мещанство", стали мишенью для сатиры в советской художественной, критики в научной, разоблачений в идеолого-пропагандистской литературе. Фантомы "мещанства" наплывали один на другой, тем более что литераторы спорадически обращались к проблеме дореволюционного обывателя.
Похожие диссертации на Феномен мещанства в российской общественно-политической мысли и политической теории
