Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Изучение субъективной школы в отечественной и зарубежной историографии 33
1. Изучение наследия субъективной школы в последней четверти XIX - первой половине XX веков: формирование и утрата научных традиций 37
2. Изучение субъективной школы в историографии второй половины XX века 44
3. Дискуссия о теоретико-методологическом наследии Н.И.Кареева в отечественной историографии 56
Глава II. Проблемы методологии истории в наследии мыслителей субъективной школы 90
1. Задачи исторической науки в представлениях мыслителей субъективной школы 95
2. Роль субъекта в историческом познании в концепциях П.Л.Лаврова и Н.И.Кареева 111
3. Историко-психологическая и историко-антропологическая проблематика в трудах мыслителей субъективной школы 126
Глава III. Проблема исторической закономерности в интерпретации мыслителей субъективной школы 151
1. Естественнонаучные закономерности в общественной жизни 159
2. Теория социального подражания и концепция развития человеческих потребностей 171
3. Свобода и закономерность в историческом процессе в трудах П.Л.Лаврова, Н.К.Михайловского и Н.И.Кареева 183
Глава IV. «Формулы прогресса» в наследии Н.К.Михайловского, П.Л.Лаврова и Н.И.Кареева 202
1. «Формула прогресса» Н.К.Михайловского и ее критики 205
2. Проблема перехода от «культуры» к «цивилизации» в трудах П.Л.Лаврова 216
3. Концепция всемирно-исторического процесса Н.И.Кареева 228
Глава V. Субъективная школа и марксизм: полемика по вопросам теории и методологии истории 242
1. Отечественная историография дискуссий между народниками и марксистами 248
2. Проблема свободы и закономерности в дискуссии между марксистами и представителями субъективной школы 261
3. Проблема движущих сил исторического процесса в интерпретации марксистов и представителей субъективной школы 281
Заключение 302
Библиографический список 313
- Изучение наследия субъективной школы в последней четверти XIX - первой половине XX веков: формирование и утрата научных традиций
- Задачи исторической науки в представлениях мыслителей субъективной школы
- Естественнонаучные закономерности в общественной жизни
- «Формула прогресса» Н.К.Михайловского и ее критики
Введение к работе
Актуальность исследования. В конце XX - начале XXI веков для отечественной исторической мысли наступило «время собирать камни». После того, как марксистская методология перестала быть жестко обязательной, историческая наука вступила в период интенсивных методологических поисков: предпринимаются попытки выработать новые или же вернуть к жизни прежние парадигмы исторического знания1. Это вызвало обостренный интерес к наследию дореволюционной историографии и историософии.
Второе рождение пережила в 1990-е годы теория культурно-исторических типов, разработанная Н.Я.Данилевским и К.Н.Леонтьевым и ставшая основой современного цивилизационного подхода к истории; небывалый интерес у наших современников вызвала русская религиозная философия истории, представленная именами П.Я.Чаадаева, Вл.Соловьева, Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова. На практике же историки все чаще исповедуют возвращение к опыту «русской национальной исторической школы» - то есть к традициям В.О.Ключевского, С.Ф.Платонова, предпочитавших не декларировать своей приверженности определенному методологическому направлению (но, заметим, сочувственно относившихся к теории факторов исторического развития, предложенной М.М.Ковалевским).
В этой ситуации комплексное и глубокое изучение наследия русской исторической мысли становится необходимым для методологического самоопределения современной исторической науки. И достаточно перспективным является, на наш взгляд, обращение к другому fin de siecle: концу XIX - началу XX вв., времени столь же напряженных методологических исканий или, как его иногда называют, времени «кризиса исторической науки».
Для российской общественной мысли рубеж XIX - XX вв. был отмечен острым противоборством ряда научных направлений и школ по вопросам теории и методологии истории2. Не случайно начало прошлого века стало для отечественной исторической науки периодом методологической рефлексии; именно тогда было создано множество фундаментальных трудов по методологии истории, таких как «Очерки теории исторического познания» Р.Ю.Виппера (1911 г.), «Методология истории» А.С.Лаппо-Данилевского (1913 г.), «Теория исторического знания» и «Теория исторического процес са» Н.И.Кареева (1913-1915 гг.) и др.3 В то время боролись не просто различные школы в исторической науке: сталкивались противоположные типы исторической мысли, принципиально несхожие представления о сущности, задачах и пределах исторического знания. Можно констатировать определенное сходство ситуации, сложившейся тогда в исторической науке, с современным процессом пересмотра методологических установок; в силу этой причины историографическая реконструкция методологических исканий рубежа ХІХ-ХХ веков стала актуальным и плодотворным направлением развития современной историографии.
Степень изученности проблемы. К настоящему времени в отечественной исторической науке накоплен большой опыт в изучении историографической ситуации конца XIX - начала XX веков. В советское время было принято характеризовать состояние исторической науки указанного периода как кризисное.
Само понятие «кризис исторической науки» было введено в научный оборот Р.Ю.Виппером, ведущим отечественным специалистом начала XX века по истории античности: так он назвал свой полемический сборник, увидевший свет в 1921 г. С точки зрения Виппера, современная ему европейская и российская историческая наука оказались в кризисном состоянии из-за разразившихся в начале XX века социальных катаклизмов: первая мировая война и революция в России заставили усомниться в теории прогресса, до этого «составлявшей чуть ли не главный догмат культуры XIX века». «Если мы спросим себя теперь, - писал Виппер, - ...есть ли у нас прежняя
вера во всеобщий прогресс человечества, видим ли мы в нем выражение высшего закона исторической жизни, то, кажется, огромное большинство поколеблется ответить утвердительно... Надо признать, что теория, еще недавно занимавшая в науке господствующее положение, кончилась, выветрилась из умов»4. Другим симптомом кризиса, согласно Випперу, стала переориентация исследовательских интересов научного сообщества, отказ от «тех научно-познавательных приемов, которые господствовали в период, лежащий позади нас, период "позитивизма"»5. Бурные политические события современности, писал он, заставили ученых радикально изменить проблематику исследований: «Мы еще недавно спрашивали о состояниях, о жизни масс, о направлении интересов. Мы теперь хотим прежде всего знать события, роль личностей, сцепление идей» . Наконец, актуальным стал вопрос о роли познающего субъекта в процессе научного познания: ученые стремятся «прежде всего дать себе отчет, определить, что мы сами вносим в восприятие, в наблюдение фактов; с какими категориями приступаем мы к ним; ...какова во всем нашем знании о мире доля необходимых и неизбежных предрасположений нашей мысли»7. Таким образом, «кризис исторической науки» для Виппера означал не упадок, а скорее отказ от прежнего понимания истории, попытку расширить поле исследований и выйти из теоретического тупика.
Со страниц работ Виппера термин «кризис исторической науки» в 1920-е годы перешел в труды историков-марксистов. При этом акценты в трактовке кризиса изменились в соответствии с догмами новой идеологии: советские историки утверждали, что к началу XX века историческая наука
оказалась в ситуации «застоя и загнивания», поскольку она обслуживала
о
идеологические потребности обреченного на гибель класса буржуазии . Так, согласно Н.Л.Рубинштейну - автору лучшего обобщающего труда советских времен по русской историографии, - вершиной достижений буржуазной науки была философия Гегеля; соответственно вершиной русской исторической науки Рубинштейн считал творчество гегельянца С.М.Соловьева. Поэтому, как полагал историограф, «идейный кризис буржуазной исторической науки» проявился в отказе от традиций Гегеля: симптомами кризиса стали отрицание исторической закономерности, отказ от принципов причинного объяснения исторического развития и обращение от изучения общества к изучению личности, отдельного человека с его индивидуальной психологией 9.
Представление о «кризисе исторической науки», который разразился в конце XIX - начале XX века, стало общим местом советской историографии 1960-1970-х гг.: в частности, именно так этот этап развития науки трактовался в «Очерках истории исторической науки в СССР» (соответствующий раздел для этого многотомника был написан Л.В.Черепниным), в учебных пособиях по историографии А.Л.Шапиро и А.М.Сахарова. Разумеется, во всех этих работах понятие «кризиса» было весьма и весьма идеологизированным: важнейшим признаком кризиса считалось отсутствие единой парадигмы исторического мышления, а методологическому «разброду и шатаниям» в исторической науке предреволюционной России исследователи противопоставляли концептуально-теоретическую целостность советской науки, опирающейся на принципы марксистско-ленинского учения10.
,
Одним из первых радикально пересмотрел устоявшиеся догмы отечественной историографии томский исследователь Л.Н.Хмылев. Он признал, что «кризис отечественной буржуазной науки» на рубеже XIX-XX веков носил относительный характер, поскольку, во-первых, и в тот период создавались «значительные в научном отношении конкретно-исторические исследования», и, во-вторых, поскольку это было время рождения методологии истории как специальной научной дисциплины, то есть вступления отечественной исторической науки в пору теоретической зрелости, рефлексии11. «Кризис буржуазной исторической науки вообще и в России в частности не представляет собой некоего всеохватывающего упадка», - констатировали, в свою очередь, И.Д.Ковальченко и А.Е.Шикло на страницах «Вопросов истории». Они признавали, что на рубеже XIX-XX вв. отечественная историческая наука сделала шаг вперед, что проявилось в расширении проблематики и источниковой базы исследований, совершенствовании их методики и техники. Сам методологический кризис, с их точки зрения, был кризисом роста, следствием отказа от изжившей себя познавательной модели «первого позитивизма»: «к концу XIX в. обнаружилась несостоятельность и ограниченность идей механистического детерминизма и эволюционизма в историческом познании», что заставило одних историков повернуть к неопозитивиз-му, других - к неокантианству, третьих - к религиозной философии .
Методологический прорыв в изучении данной проблематики произошел в 1990-е годы, когда российские историографы смогли свободно высказывать собственные теоретические воззрения и активно использовать дос
тижения зарубежной науки. Иногда отечественные ученые при характеристике историографической ситуации конца XIX - начала XX веков просто меняют отрицательные оценки на положительные: методологическое разнообразие воспринимается теперь как свидетельство расцвета науки. В то же время другие историографы попытались вложить новое содержание в понятие «научного кризиса».
Так, весьма плодотворным оказалось изучение процессов, происходивших в отечественной исторической мысли начала XX века, с точки зрения смены научных парадигм, - подхода, предложенного в 1960-е гг. американским физиком и философом, методологом науки Томасом С. Куном.
В своей работе «Структура научных революций» Т.Кун разработал понятие «научной парадигмы» как «совокупности убеждений, ценностей и связанных с ними признанных научных достижений, дающих модель поста-новки и решения проблем научному сообществу» . Он относил к парадигмам, например, аристотелевскую динамику, птолемеевскую астрономию, ньютоновскую механику. Соответственно Кун предложил выделять в истории науки периоды «научных революций» - «некумулятивных эпизодов развития науки, во время которых старая парадигма замещается целиком или частично новой парадигмой, несовместимой со старой»14. Кризис в развитии науки наступает, когда становится невозможно решить некую научную проблему («головоломку»), исходя из принципов прежней парадигмы, что стимулирует научное сообщество начать поиски нового продуктивного подхода. Таким образом, согласно Куну, кризисный этап в развитии науки представляет собой нормальное и даже общеобязательное явление для периода смены научных парадигм.
В сфере российской историографии подход Т.Куна одним из первых применил еще один представитель томской школы - А.Н.Нечухрин: ситуа цию, сложившуюся в отечественной исторической науке конца XIX - начала XX века, он интерпретировал как «смену парадигмальных установок», «смену научных парадигм». Как показывает Нечухрин, во второй половине XIX века в европейской и российской исторической науке господствовала позитивистская парадигма истории, основными элементами которой были:
- стремление преобразовать гуманитарные науки по образу и подобию естественных наук, утверждение единства научного знания;
- гносеологический оптимизм и рационализм, идеал беспристрастного объективизма;
- убежденность в существовании определенных законов в развитии общества («историки-позитивисты могли спорить о характере этих законов, о том, выявлены ли они, либо это дело будущего, какая конкретная наука их открывает - история, социология или психология, - но само существование законов было священным принципом, догматом веры, из которого исходил всякий исследователь»15);
- признание наличия в истории прогресса как важнейшая ценностная установка;
- трактовка общества как «малой системы», характеризуемой небольшим количеством элементов и их детерминированными связями, и потому «прозрачной» для изучения; представления об обществе как о целостном разумном организме или механизме16.
Отказ от позитивистской парадигмы, произошедший в начале XX века, по мнению историографа, свидетельствовал о том, что историческую науку затронула «третья глобальная научная революция», связанная с кризисом
мировоззренческих установок классического рационализма и новым пониманием категорий истины и объективности17.
За последнее десятилетие восприятие рубежа XIX-XX веков как особого этапа в развитии отечественной исторической науки - времени смены парадигм исторического знания и «кризиса позитивизма» - стало общепринятым в отечественной историографии. Так, эта точка зрения отражена в фундаментальных обобщающих трудах Н.М.Дорошенко, В.П.Корзун, С.П.Рамазанова и др., посвященных методологическим поискам в россий-ской исторической науке рубежа ХІХ-ХХ вв. .
Согласно точке зрения Н.М.Дорошенко, в последнем десятилетии XIX - начале XX вв. в российской исторической науке сосуществовали «две линии, по-разному решавшие теоретико-познавательные вопросы исторической науки и определявшие решение ее методологических проблем»; одно из этих направлений характеризовалось стремлением построить методологию истории по образцу методологии естественных наук (позитивизм и теория культурно-исторических типов), другое - интересом к уникальным историческим событиям и историческим личностям, субъективизмом и психологизмом (народнические и неокантианские течения)19. Сходным образом реконструирует историографическую ситуацию начала XX века и С.П.Рамазанов, хотя он в своем труде предпочитает выделять не «парадигмы», а «преобладающие или - точнее - ведущие на определенном временном промежутке методологические течения, в рамках смены которых и происходит ломка представлений о цели, форме, способах исторического зна
ния и вызываемое ею изменение научно-исследовательских программ»20. Такие методологические течения, как утверждает Рамазанов, обычно объединяли в своих рядах историков и философов (к этому можно было бы добавить: и социологов, — достаточно вспомнить имя М.М.Ковалевского и его роль в развитии философско-исторических представлений российских гуманитариев конца XIX века). Впрочем, несмотря на расхождения с А.Н.Нечухриным и Н.М.Дорошенко в терминологии, С.П.Рамазанов солидарен с ними в главном: начало XX века он характеризует как время «кризиса» в исторической науке, то есть коренного пересмотра «представлений о цели, форме и способе исторического исследования», свойственных позитивистскому направлению21.
Стремясь ответить на вопрос о том, какие же научные течения в начале XX века могли составить достойную альтернативу позитивизму, современные исследователи в подавляющем большинстве случаев выделяют неокантианское направление отечественной методологии истории и отмечают, что многие методологические принципы, предложенные в рамках этого течения, не устарели по сей день. Немало исследований посвящено и наследию интеллектуального лидера этого направления - историка-неокантианца А.С.Лаппо-Данилевского, создателя фундаментального труда «Методология истории»22. Теоретико-методологическое противостояние позитивизма и неокантианства можно, таким образом, считать достаточно хорошо изученным историографическим сюжетом; в научной литературе можно даже встретить суждения, что «позитивизм и неокантианство на рубеже XIX-XX веков представляли собой два основных варианта научной философии и две основные версии философского обоснования науки»23.
В числе других методологических направлений, сложившихся в сфере исторического знания в начале XX века, внимание историографов в последние годы привлекает зарождавшаяся тогда культурная антропология (М.С.Корелин, И.М.Гревс, Л.П.Карсавин и др.)24, а также историософские поиски религиозных мыслителей: Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, С.Л.Франка и др.25. Иногда предпринимаются и попытки отыскать то общее, что было характерно для всех научных течений, противостоявших позитивизму в начале XX века. Так, В.П.Корзун отмечает, что в тот период «наряду с позитивистским образом науки оформляется другой, ориентированный на поиск специфики гуманитарного познания, на процесс исследовательского творче "J ft
ства активно познающей личности» . Л.ПЛстребицкая говорит о том, что в
также сборник материалов научной конференции, посвященной памяти А.С.Лаппо-Данилевского: Историческая наука и методология истории в России XX века: К 140-летию со дня рождения академика А.С.Лаппо-Данилевского. Санкт-Петербургские чтения по теории, методологии и философии истории. Вып.1 / Отв. ред. А.В.Малинов. СПб., 2003. Предпринимались в отечественной историографии и опыты сравнительного анализа теорий исторического познания, разработанных Н.И.Кареевым и А.С.Лаппо-Данилевским: см., напр.: Малинов А.В. Философия истории в России: Конспект университетского спецкурса. СПб., 2001. Гл.ГХ: «Либерально-академическая философия истории». С.155-172.
3 Малинов А.В., Погодин С.Н. Александр Лаппо-Данилевский: историк и философ. С. 174.
24 Сафронов Б.Г. Вопросы исторической теории в работах М.С.Корелина. М., 1984; Яст-ребицкая А.Л. 1) Историк-медиевист Лев Платонович Карсавин (1882-1952). Аналитический обзор. М., 1991; 2) У истоков культурно-антропологической истории в России // Российская историческая мысль. Из эпистолярного наследия Л.П.Карсавина. М., 1994. С.8-22; 3) Лев Платонович Карсавин: Творчество историка и историографический процесс // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 6. М., 2001.
5 Дорошенко Н.М. Философия и методология русской истории; Ивонина О.И. Время свободы. Проблема направленности истории в христианской исторической мысли России XIX - середины XX вв. Новосибирск, 2000; Леонтьева О.Б. Николай Александрович Бердяев: В поисках смысла истории. Самара, 2000 и др. 26 Корзун В.П. Образы исторической науки на рубеже XIX-XX вв. С.57. начале XX века историки, «открыв для себя социологию, сферу производства и хозяйственной жизни», обратились к поискам «нового метода историко-культурного синтеза»: одним из вариантов такой методологии и стал предложенный Л.П.Карсавиным феноменологический анализ сознания27. По мнению В.Д.Жигунина и Г.П.Мягкова, в российской исторической мысли конца XIX — начала XX веков сложилось направление «раннего культуроло-гизма», к которому принадлежали и историки-неокантианцы, и религиозные мыслители, и даже некоторые творчески мыслившие позитивисты (напри-мер, Н.И.Кареев, «предугадавший» проблематику школы «Анналов») .
Все это позволяет нам утверждать, что в начале XX века развитие отечественной исторической мысли шло в направлении формирования антропологической парадигмы исторического знания - по тому же пути, который прошла за XX век западная историческая мысль. Первые шаги к формированию «антропологической парадигмы» были сделаны на рубеже XIX-XX веков немецкими философами-неокантианцами Г.Риккертом и В.Виндельбандом, с одной стороны, и представителями «философии жизни» В.Дильтеем и Г.Зиммелем - с другой . В профессиональной исторической науке эта парадигма укрепилась в 1930-е годы усилиями знаменитой французской школы «Анналов». Расцвет антропологической парадигмы в европейской и американской исторической науке выпал на вторую половину XX в.: 1950-1970-е годы в историографии характеризуют как время антропологического поворота в исторической науке30. Историческим фоном для формирования антропологической парадигмы стали социальные катастрофы XX
Ястребицкая А.Л. Лев Платонович Карсавин: Творчество историка и историографический процесс. С.86.
Жигунин В.Д., Мягков Г.П. Между монизмом и плюрализмом: российская историческая мысль на рубеже XIX-XX вв. // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 1/99. М., 1999. С.215-222.
9 См.: Дильтей В. Описательная психология. 2-е изд. СПб., 1996; Зиммель Г. Избранное. В 2-х тт. Т.1: Философия культуры. М., 1996; Виндельбанд В. Прелюдии: Философские статьи и речи. СПб., 1904; Риккерт Г. Философия истории. СПб., 1908. века: опыт Освенцима, ГУЛАГа, Хиросимы привел европейских интеллектуалов к разочарованию в объективно данном смысле истории, во всеобъемлющих метаисторических концепциях, направленных на выявление этого смысла. Характерно, что английский философ Карл Поппер посвятил свою «Нищету историцизма» «памяти бесчисленных мужчин и женщин всех убеждений, наций и рас, павших жертвами фашистской и коммунистической веры в Неумолимые Законы Исторической Неизбежности» .
Главной отличительной чертой культурной антропологии стал «сдвиг интересов социальных историков от исследования объективных структур и процессов к обыденному сознанию прошлых эпох, к отличающимся массовым характером и большой устойчивостью ментальным представлениям, ценностям, обычаям, к психологическим установкам, стереотипам восприятия и моделям поведения»32. Представители культурной антропологии видели задачу историка уже не в поиске закономерностей истории, автоматически действующих в социально-экономическом пространстве, а в реконструкции «картин мира», «духовного универсума», «ментальностеи» людей различных эпох и культур; в изучении специфических черт их мировосприятия, жизненного уклада, массового сознания33. В познавательный арсенал
30 Зверева Г.И. Роль познавательных «поворотов» второй половины XX века в современных российских исследованиях культуры // Выбор метода: изучение культуры в России 1990-х годов. М., 2001. С. 11-13.
31 Поппер К. Нищета историцизма // Вопросы философии. 1992. № 8. С.49. Об утрате европейской мыслью XX века веры в объективно данный смысл истории см.: Губман Б.Л. Смысл истории: Очерки современных западных концепций. М., 1991, а также: Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас: (Очерки по истории философии и культуры). М, 1991 (особенно раздел о «стоическом антиисторицизме» экзистенциальной философии - с.286- 296).
Репина Л.П. Социальная история в историографии XX века: научные традиции и новые подходы. Дис. ... докт. ист. наук (в форме научного доклада). М., 1998. С. 16-17; Гуревич А.Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. М., 1998. С.242.
В отечественной исторической науке такой подход был впервые использован и подробно описан медиевистом А.Я.Гуревичем: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С.5-15, 30-42. историка вошло «понимание» как особая познавательная процедура - герменевтическое «вживание» в чуждую картину мира34.
Другой важной чертой «антропологической парадигмы» стало понимание того, что роль ученого-историка в процессе исторического познания носит активный, творческий характер. Беспристрастный объективизм невозможен в исторической науке уже потому, что каждый исследователь подходит к источнику с определенным «вопросником», содержание которого напрямую определяется интеллектуальным кругозором, научной традицией, мировоззренческими убеждениями и социально-культурными стереотипами самого историка35. На смену императиву знаменитого историка XIX века Леопольда фон Ранке - «историю необходимо писать так, как это было на самом деле», - пришло осознание того, что мы воспринимаем историю сквозь призму сегодняшнего дня и «неизбежно задаем истории вопросы, возникающие перед нами самими»36. Историк в таком случае занимает по отношению к источнику позицию не «бесстрастного летописца», а «вопрошающего собеседника»; историческое познание предстает как диалог культур, в который вступают «две стороны - культура прошлого, являющаяся предметом изучения, и культура современная, к которой принадлежит исследователь»37. Соответственно историческая истина предстает как многогранное образование, слагающееся из множества интерпретаций: «Для меня история, - писал крупнейший французский историк-анналист Ф.Бродель, -это сумма всех возможных историй, всех подходов и точек зрения - про Дильтей В. Описательная психология. С.9-16, 22-23, 27, 57-60; Рикер П. История и истина. СПб., 2002. С.35-57.
Блок М. Апология истории или Ремесло историка. М., 1973. С.37-38, 79-85; Коллин-гвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С.226-234.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. С.5.
Экштут С.А. Битвы за храм Мнемозины: Очерки интеллектуальной истории. СПб., 2003. С.8, 86-103.
шлых, настоящих и будущих. Я считаю ошибочным только одно: выбрать одну из этих историй, а всеми остальными пренебречь» .
Таким образом, перед ученым, обратившимся к изучению историографической ситуации рубежа XIX-XX веков, открывается возможность исследовать ее как пример сосуществования конкурирующих парадигм исторического знания: позитивистской, с ее объективизмом и направленностью на выявление законов истории, - и антропологической, для которой был характерен интерес к проблемам «картин мира» прошлого и креативной роли историка в историческом познании. Был бы явным упрощением вывод, что в начале XX века в российской исторической науке произошла «смена парадигм» (ведь и позитивистская, и антропологическая традиции не выдержали идеологического прессинга советского государства и были вынуждены уступить место марксизму, который — в свою очередь — впитал в себя многие черты позитивизма39); скорее можно считать ту эпоху «точкой бифуркации», когда обозначились различные пути дальнейшего развития исторической науки.
Существенным вкладом в реконструкцию историографической ситуации рубежа XIX-XX веков стало появление в конце 1980-х - начале 2000-х гг. ряда монографий, посвященных схоларной проблематике — истории отдельных научных школ и направлений. Таковы работы В.П.Золотарева, Б.С.Кагановича, Р.А.Киреевой, С.И.Михальченко, Н.В.Иллерицкой, Г.П.Мягкова, С.Н.Погодина, А.С.Попова о научных школах в исторической науке40, М.Г.Вандалковской, А.В.Антощенко об историках-евразийцах и
др.41. В этих исследованиях была выработана матрица историографического анализа научных школ: такой анализ, как правило, включает реконструкцию мировоззренческих и методологических устоев того или иного научного сообщества, историю его рождения, становления и упадка, коммуникативных связей и взаимоотношений порядка «учитель-ученик» и «коллега-единомышленник», а также дискуссий с другими существовавшими в то время научными школами, философскими и общественно-политическими течениями.
Но процесс противоборства различных типов исторического мышления нельзя восстановить во всей полноте, если обращаться только к наследию профессиональных историков. Ведь одной из особенностей русской социальной, философской, литературной мысли, как тонко заметил еще Н.А.Бердяев, был ее «историоцентризм», обостренный интерес к вопросам философии истории и исторического познания42. Не только профессиональные историки, но и философы, политические деятели, литературные критики искали ответ на вопрос о смысле и цели исторического процесса, о предсказуемости исторического будущего, о соотношении свободы, закономерности и случайности в исторической реальности, наконец, о принципах и
возможностях самого познания истории. В некоторых случаях они выдвигали не менее глубокие концепции, чем профессиональные историки: так, биолог Н.Я.Данилевский стал отцом-основателем цивилизационного подхода к истории, а религиозные философы - С.Л.Франк, Н.А.Бердяев и другие -предложили в своих трудах о смысле истории программу интуитивистского исторического «понимания». Как сформулировала Н.М.Дорошенко, в начале XX века «методология истории развивалась одновременно и в узком смысле, как специальная историческая дисциплина, и в широком, синтезируя различные философские направления, касающиеся теории исторического процесса, теории исторического знания, логики исторической науки, учения о ценностях»43. Вот почему настоящее исследование посвящено изучению наследия не только профессиональных историков, но и философов, социологов, литераторов и общественных деятелей, - властителей дум своего времени, - поднимавших проблемы теории исторического процесса. Это позволит реконструировать более сложную и исторически более точную картину развития исторической мысли.
Настоящее исследование посвящено историографической реконструкции той роли, которую сыграло в процессе выбора парадигм исторического: знания идейно-теоретическое направление, существовавшее в России в последней трети XIX - начале XX веков: «субъективная школа в социологии», основателями которой были П.Л.Лавров и Н.К.Михайловский.
Выбор именно этого направления для исследования объясняется несколькими причинами. Прежде всего следует отметить, что изначально субъективная школа возникла не просто как течение теоретической мысли (как, например, позитивизм и неокантианство), но и как идейное обоснование влиятельного леворадикального движения того времени - народничества. (Безусловно, в рамках народничества существовало немало умеренных течений, например, приверженцы «теории малых дел»; но в любом случае
крайним радикализмом отличалась конечная цель социалистов - коренное переустройство общества на началах социального равенства и коммунистического братства). Поэтому разработанные лидерами этой школы концепции исторического процесса носили не отвлеченно-теоретический, а социально-преобразующий, ценностно-утверждающий характер; мыслители должны были предложить решение взаимосвязанных проблем не только теоретически-методологического, но и мировоззренческого ранга:
- проблемы направленности исторического процесса и его движущих сил, определения исторических закономерностей и факторов, детерминирующих эту направленность;
- проблемы роли человека в истории, его способности или неспособности скорректировать действие глобальных исторических закономерностей, изменить объективно детерминированный ход истории и направить его в сторону сознательно поставленных целей;
- проблемы познаваемости истории, возможных прагматических целей и научных средств такого познания.
При этом теоретические решения поставленных проблем должны были характеризоваться внутренней непротиворечивостью: теория революционного действия в силу самих своих задач должна быть «сооружением, как бы высеченным из цельного куска гранита» и обладать пассионарным зарядом - чтобы, говоря словами Н.К.Михайловского, «прозелит с религиозной преданностью влекся к тому, в чем принцип системы полагает счастье»44. Предложенные решения должны были стать стержнем мировоззрения леворадикальной интеллигенции той эпохи, обеспечить ценностные основания для политического действия; не случайно именно эти теоретические проблемы оказались в центре жаркой полемики, развернувшейся в последние годы XIX - первые годы XX веков между народниками и марксистами.
Таким образом, обращение к истории субъективной школы позволит не только расширить представления о сущности и природе так называемого «кризиса в российской исторической науке начала XX века», но и поможет реконструировать систему ценностей российской интеллигенции в переломный исторический период - последние предреволюционные десятилетия.
Кроме того, субъективная школа в силу различных причин до сих пор недостаточно исследована в отечественной историографии (подробнее об этом см. в историографическом разделе настоящей работы). Так, изучение дореволюционной интеллектуальной традиции в Советском Союзе было подчинено идеологическим задачам и выполнялось по жестко установленному догматическому канону, что негативно сказывалось на научно-теоретическом уровне исследований.
Недостаточно изучены в российской историографии и воззрения мыслителей субъективной школы по проблемам теории и методологии истории (за исключением теоретического наследия Н.И.Кареева). По всей видимости, причиной равнодушия профессиональной исторической науки к теоретическим исканиям приверженцев субъективной школы была высокая политизированность наследия русских субъективистов: исследователи воспринимали П.Л.Лаврова, Н.К.Михайловского, В.М.Чернова в первую очередь как идеологов народничества, и потребовалась значительная временная дистанция, чтобы мог быть поставлен вопрос о теоретико-методологическом значении их трудов.
Объектом настоящего исследования является субъективная школа как особое теоретико-методологическое направление в российской мысли последней трети XIX - начала XX веков; предметом исследования служат теоретико-методологические позиции представителей школы.
Хронологические рамки исследования охватывают последнюю треть XIX - первую четверть XX вв.: от возникновения субъективной школы (ру
беж 1860-1870-х годов) до середины 1920-х годов - времени, когда субъективная школа полностью утратила свои позиции в отечественной мысли.
Целью настоящего исследования является историографическая реконструкция теорий исторического процесса и методологии истории, предложенных мыслителями субъективной школы в контексте методологических перемен, которые происходили в тот период в российской и зарубежной исторической мысли.
Путь к достижению этой цели автор видит через решение следующих задач:
- рассмотрение истории изучения теоретико-методологических позиций представителей субъективной школы в отечественной и зарубежной историографии XIX - XX вв., и выявление достижений, дискуссионных проблем и нерешенных вопросов данной историографической темы;
- анализ представлений мыслителей субъективной школы о целях и специфике исторического познания, о задачах и предмете исторической науки;
- реконструкция предложенного мыслителями субъективной школы метода познания и оценка его эвристического потенциала применительно к исторической науке;
- выявление и определение значения историко-психологического и ис-торико-антропологического компонентов в теоретическом наследии представителей субъективной школы;
- сопоставительно-историографический анализ «формул прогресса», выработанных российскими субъективистами;
- изучение воззрений теоретиков субъективной школы на проблемы исторической закономерности, роли человеческой свободы и сознательной целеполагающей деятельности в историческом процессе, соотношения детерминистического и телеологического восприятия исторического процесса;
- анализ проблематики научно-теоретических дискуссий, которые вели приверженцы субъективной школы с представителями других направлений исторической мысли того времени;
- установление места субъективной школы в развернувшемся на рубеже XIX - XX веков процессе выбора парадигм исторического знания, поиска новых и консервации прежних форм исторического мышления, пересмотра и обновления методологического инструментария исторической науки.
Теоретико-методологической основой работы является теория научных революций, разработанная Т.Куном, в соответствии с которой научные кризисы интерпретируются как структурно необходимые моменты развития, ведущие к смене парадигм научного знания и обновлению теоретико-методологического инструментария науки. Применительно к историческому знанию автор разделяет теоретические представления К.Поппера, позволяющие рассматривать глобальные исторические концепции, созданные в XIX веке - гегельянство, позитивизм, марксизм, - как варианты «истори-цизма», особой модели исторического мышления, для которой характерно признание объективных законов истории и предвидения будущего на основании научного или спекулятивного познания этих законов45. При анализе перемен, совершившихся в сфере исторического знания в конце XIX - XX вв., автор опирается на концепцию постмодерна, разработанную в теоретических трудах Ж.Ф.Лиотара: изучаемый период рассматривается как эпоха кризиса метафизической философии и разочарования в метанарративах, «великих рассказах», претендующих на спекулятивное «объяснение» всей
истории человечества как связной цельности ; с этим подходом коррелирует также трактовка «кризиса исторического разума», представленная в тру
дах отечественных философов Б.Л.Губмана и Э.Л.Соловьева47. Автор исходит из представления о полифоническом характере исторического знания, развивающегося в непрерывном научном диалоге с предшественниками, -представления, воплощенного в фундаментальных методологических трудах XX века, от «Апологии истории» М.Блока до «Метаистории» Х.Уайта48.
Методами научного исследования в нашей работе служат: историографический анализ - реконструкция исторической концепции того или иного автора, оценка степени ее научной новизны, возможной верификации и эвристической ценности применительно ко времени создания; герменевтический анализ - имманентное понимание теорий, выдвинутых мыслителями прошлого, как целостных семиотических систем с собственной внутренней логикой; историографический синтез — установление соответствия концепций и реконструкция целостных научных школ и направлений; ретроспективный анализ, предполагающий оценку научно-методологического и эвристического потенциала тех или иных концепций с учетом той эволюции, которую претерпела историческая наука за прошедшее столетие. Применяется также анализ языка авторской риторики мыслителей субъективной школы, метафор, использовавшихся ими для образного описания роли человека в истории и действия исторических закономерностей: это позволяет выявить и реконструировать концептуальные основы исторического мышления ученых прошлого, как открыто декларировавшиеся ими воззрения, так и невербали-зованные, неявные, но тем не менее влиятельные ментальные структуры. Безусловно, применение этих методов предполагает наличие строгой исследовательской программы: обращаясь к трудам мыслителей прошлого, необходимо заранее очертить круг вопросов, ответы на которые должно выявить данное исследование.
Источниковая база исследования. Основными источниками для работы послужили опубликованные труды приверженцев субъективной школы в российской мысли последней трети XIX - начала XX веков, а также труды их современников - отечественных и зарубежных историков, социологов, философов. Одни из этих трудов неоднократно переиздавались в течение XX столетия; другие - сохранились лишь в оригинальных изданиях. В годы Советской власти выбор произведений для переиздания диктовался идеологическими соображениями: так, если «Исторические письма» П.Л.Лаврова неоднократно выходили в свет с солидными академическими комментариями, то многие другие труды того же автора оставались недоступными для широкого круга читателей. Как правило, публикация работ «опальных» авторов совпадала с периодами политической «оттепели» в обществе: так, в конце 1950-х годов были переизданы некоторые произведения Н.К.Михайловского, но следующей публикации этим трудам пришлось ждать до 1990-х годов.
Выбор конкретных произведений для историографического анализа определен задачами, поставленными перед данным исследованием. Критерием выбора служило наличие в трудах представителей субъективной школы теоретико-методологического компонента, то есть явно выраженной позиции по вопросам о целях и методах гуманитарного познания, о направленности исторического процесса и его движущих силах, о роли личности в истории. В силу этого мы сочли возможным не включать в круг анализа работы идеологов народничества, стоявших на позициях субъективной школы (П.Л.Лаврова, Л.Э.Шишко и др.), по истории революционного движения в России: эти работы богаты фактическим материалом, но малозначимы для реконструкции теоретико-методологических воззрений их авторов. В то же время для восстановления картины противоборства различных парадигм ис
торического мышления, различных представлений о задачах гуманитарного познания и о движущих силах исторического процесса необходимо было рассмотреть труды российских мыслителей конца XIX — начала XX веков, выполненные по смежным с историей гуманитарным дисциплинам: по социологии и политической экономии, истории литературы и истории философии. Обращение к таким трудам, а также к литературным и публицистическим произведениям приверженцев «субъективной школы» позволило реконструировать богатство и сложность интеллектуальной атмосферы, которая служила питательной средой для создания исторических концепций, выявить сложное переплетение взаимосвязей между различными идейно-теоретическими и научными направлениями.
Источники, послужившие основой для написания настоящей работы, можно подразделить на несколько групп:
- труды теоретико-методологического характера — работы по вопросам теории и методологии исторической науки, теории исторического процесса, философии истории («Основные вопросы философии истории», «Сущность исторического процесса и роль личности в истории», «Теория исторического знания», «Историология» Н.И.Кареева; «Исторические письма», «Задачи понимания истории», «Важнейшие моменты в истории мысли» П.Л.Лаврова; «Что такое прогресс», «Теория Дарвина и общественная наука», «Аналогический метод в общественных науках» Н.К.Михайловского; «Субъективный метод в социологии и его философские предпосылки» В.М.Чернова; «По вопросам истории и социологии» Л.Э.Шишко и др.); в эту же группу входят труды видных мыслителей XIX - начала XX века, заложивших основы новых теоретико-методологических направлений, новых путей осмысления истории - О.Конта, К.Маркса, Ф.Энгельса, М.М.Ковалевского, М.Вебера, Г.Риккерта, В.Виндельбанда, Г.Зиммеля, В.Дильтея и др.;
- труды по истории, а также по истории философии, истории общественной мысли, истории литературы, обращение к которым позволяет про
следить, как российские мыслители применяли на практике сформулированные ими теоретико-методологические принципы («Опыт истории мысли», «Опыт истории мысли нового времени», «Важнейшие моменты в истории мысли» П.Л.Лаврова; «История Западной Европы в новое время» Н.И.Кареева; «История русской общественной мысли» Р.В.Иванова-Разумника; «История русской интеллигенции» Д.Н.Овсянико-Куликовского
и др.);
- труды по социологии («Социологические этюды» С.Н.Южакова; «Социологические очерки» И.И.Каблиц-Юзова, «Введение в изучение социологии» Н.И.Кареева и др.);
- учебные пособия, а также тексты лекционных курсов и отдельных лекций мыслителей изучаемых направлений;
- рецензии, полемические работы («Критика экономического материализма» Н.И.Кареева; «Изложение и критика идей неомарксизма» Л.Е.Оболенского и др.);
- мемуары, в частности, воспоминания Н.И.Кареева «Прожитое и пережитое», а также воспоминания о П.Л.Лаврове и Н.К.Михайловском, оставленные их соратниками по литературной деятельности и общественному движению;
- публицистические и литературные произведения, обращение к которым позволяет в яркой и образной форме реконструировать исторические представления мыслителей конца XIX - начала XX века (автобиографические очерки Н.К.Михайловского «Вперемешку»; очерки С.М.Степняка-Кравчинского «Подпольная Россия» и др.).
Научная новизна исследования определяется тем, что впервые в отечественной и зарубежной науке теоретико-методологические воззрения представителей субъективной школы конца XIX - начала XX веков рассмотрены в качестве предмета комплексного специального историографического изучения.
Научная новизна данной работы заключается в следующем:
- рассмотрена история изучения теоретико-методологических позиций представителей субъективной школы в отечественной и зарубежной историографии XIX - XX вв., выявлены достижения, дискуссионные проблемы и нерешенные вопросы данной историографической темы;
- изучены представления мыслителей субъективной школы о целях и специфике исторического познания, о задачах и предмете исторической науки;
- реконструирован метод познания, предложенный мыслителями субъективной школы, определен его эвристический потенциал применительно к исторической науке;
- выявлены историко-психологический и историко-антропологический компоненты в теоретическом наследии представителей субъективной школы, что позволило определить роль, которую сыграло это идейно-теоретическое направление в методологической подготовке антропологического поворота;
- исследованы воззрения теоретиков субъективной школы на проблемы исторической закономерности, роли человеческой свободы и сознательной целеполагающей деятельности в историческом процессе, соотношения детерминистического и телеологического восприятия исторического процесса, что дало возможность выявить в рамках этой традиции несколько конкурировавших друг с другом моделей восприятия исторической реальности;
- осуществлен сопоставительный анализ теорий исторического прогресса, созданных представителями субъективной школы, что позволило реконструировать аксиологические аспекты их исторических представлений;
- проведена историографическая реконструкция идейно-теоретической полемики вокруг указанных проблем между приверженцами субъективной школы и других направлений исторической мысли того времени;
—установлено место субъективной школы в развернувшемся на рубеже
XIX — XX веков процессе выбора парадигм исторического знания, поиска
новых и консервации прежних форм исторического мышления, пересмотра
и обновления методологического инструментария исторической науки.
Практическая значимость исследования заключается в том, что его содержание и основные выводы могут быть использованы при осуществлении специальных и обобщающих исследований по истории отечественной исторической науки и общественной мысли ХІХ-ХХ веков, а также в преподавании курсов историографии отечественной истории, истории философии и общественной мысли, в подготовке учебных пособий по данным курсам.
Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены автором на следующих научных конференциях:
- Российской межвузовской научной конференции «Россия в новое время: Образ России в духовной жизни и интеллектуальных исканиях конца XIX - начала XX в.» (Москва, Российский государственный гуманитарный университет, 17-18 апреля 1998 г.);
- Всероссийской конференции с международным участием, посвященной 80-летию сборника «Смена вех»: «Российская интеллигенция: Критика исторического опыта» (Екатеринбург, Уральский государственный университет им. А.М.Горького, 1-2 июня 2001 г.);
- Международной конференции «Науки о человеке в современном мире» (Санкт-Петербургский центр истории идей, 19-21 декабря 2002 г.);
- Научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения В.С.Соловьева «Минувшее и непреходящее в жизни и творчестве Владимира Сергеевича Соловьева» (Санкт-Петербургский государственный университет, 14-15 февраля 2003 г.);
- Санкт-Петербургских чтениях по теории, методологии и философии истории «Историческая наука и методология истории в России XX века: К 140-летию со дня рождения академика А.С.Лаппо-Данилевского» (Санкт
Петербург, Институт международных образовательных программ, 21 апреля 2003 г.);
- Международной летней школе «История Российской империи: Преодолевая недостатки национальных и региональных нарративов. Сравнительный подход в исследованиях и преподавании» (Институт «Открытое общество», фонд Сороса, Центрально-Европейский университет (Будапешт), Саратовский Межрегиональный институт общественных наук, Саратов, 5-20 августа 2004 г.);
- Третьей международной конференции «Человек в современных философских концепциях» (Волгоградский государственный университет, 14-17 сентября 2004 г.).
Кроме того, по теме диссертации опубликованы три монографии: «Властители дум: Интеллектуальная история России от Великих реформ до революции 1917 года» (Самара, 2000), «"Субъективная школа" в русской мысли: проблемы теории и методологии истории» (Самара, 2004) и «Марксизм в России на рубеже XIX - XX веков: проблемы методологии истории и теории исторического процесса» (Самара, 2004), а также ряд научных статей. Общее число публикаций по теме данного исследования - 20 работ.
Структура работы определяется задачами исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников и литературы. Работа открывается главой, которая носит историографический характер и посвящена истории изучения наследия субъективной школы в отечественной и зарубежной историографии.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Субъективная школа изначально формировалась как российское ответвление позитивистской философии, унаследовав следующие особенности позитивизма: представления о возможности создания концептуально единой научной картины мира на базе синтеза естественных и социальных наук;
представление о том, что важнейшей задачей социальных наук является познание закономерностей, действующих в общественной жизни.
2. Разработанная мыслителями субъективной школы историческая эпистемология представляла собой радикальный пересмотр позитивистской парадигмы познания; главной ее особенностью было восприятие познающего субъекта как активной, креативной стороны познания, а исторического знания как многогранного, слагающегося из множества интерпретаций.
3. Теоретической заслугой мыслителей субъективной школы была разработка программы исторического «понимания» как одной из важнейших задач исторической науки; обращение к историко-антропологической проблематике позволяет считать российских субъективистов провозвестниками антропологического поворота в исторической науке.
4. Не отрицая существования социальных закономерностей, теоретики субъективной школы отстаивали убеждение, что действие этих законов в исторической реальности корректируется вмешательством сознательной человеческой воли.
5. Колебания представителей субъективной школы между детерминистическим и телеологическим видением истории были обусловлены ценностными соображениями: стремлением объединить позитивистский идеал научного познания с этикой социальной активности.
6. Процесс смены парадигм исторического познания, развернувшийся в русской мысли в XX веке, непосредственно отразился на развитии субъективной школы: в трудах ее представителей был существенно пересмотрен позитивистский подход к истории и намечены некоторые черты антропологической парадигмы, ориентированной на реконструкцию ментальных структур прошлого.
Изучение наследия субъективной школы в последней четверти XIX - первой половине XX веков: формирование и утрата научных традиций
Изучение «субъективной школы» в отечественной историографии началось в последней четверти XIX века, в русле журнальной полемики по общетеоретическим вопросам гуманитарных наук. К этому времени относятся критические выступления В.Л.Кигна, Л.Е.Оболенского, Л.З.Слонимского , оценивавших творчество Лаврова, Михайловского и Кареева как отступление от позитивистской парадигмы научного познания. Тогда же, в обобщающих трудах Н.И.Кареева и Х.Раппопорта по истории социологической и историософской мысли, были сделаны первые попытки определить место субъективной школы в интеллектуальной истории XIX века16. Как Кареев, так и Раппопорт рассматривали идеи субъективной школы в русле развития мировой социально-философской мысли, считая это течение ярким и ценным вкладом в современное им гуманитарное знание, перспективным опытом творческого переосмысления теоретических постулатов позитивизма.
Пик интереса к субъективной школе в отечественной научной литературе приходится на 1890-1920-е гг. То было время активной деятельности второго поколения этой школы. Его представители стремились подвести итоги тому, что сделали «отцы-основатели», систематизировать идейное наследие своих предшественников, наконец, интерпретировать наследие П.Л.Лаврова и Н.К.Михайловского в контексте появившихся к тому времени новых философских и научных течений. Именно такие цели ставили в своих трудах, посвященных субъективной школе и ее отдельным представителям,
В.М.Чернов, Н.С.Русанов, Е.Е.Колосов, А.Красносельский, П.Мокиевский и др.; интересно отметить, что Н.С.Русанов и Е.Е.Колосов считали своей задачей синтез субъективистской методологии с марксизмом, В.М.Чернов — с марксизмом и эмпириокритицизмом, Б.Камков и Р.В.Иванов-Разумник - с неокантианством17. Приверженцы субъективной школы создавали в те годы также труды полемического характера, посвященные критике марксистского учения; как правило, в этих работах содержалось и краткое изложение основных исторических и социологических идей субъективной школы, противопоставлявшихся постулатам марксизма18.
Субъективная школа становилась объектом анализа и в обобщающих трудах по истории мысли (работы Н.И.Кареева, Р.В.Иванова-Разумника, Д.Н.Овсянико-Куликовского); в отличие от предшествующего периода, актуальным стало рассмотрение наследия субъективистов в контексте развития уже не всемирной, а русской социально-философской мысли. Все упомянутые авторы являлись приверженцами субъективной школы или, по крайней мере, искренне сочувствовали ее учению (так, Р.В.Иванов-Разумник считал себя «имманентным субъективистом», а своими учителями называл
А.И.Герцена, П.Л.Лаврова и Н.К.Михайловского19); поэтому возникновение данного течения они считали центральным событием в истории русской мысли XIX - начала XX столетий. При этом подходы исследователей к анализу идей субъективной школы были различными: Кареев отмечал теоретико-методологическую ценность идей «этико-социологического направле-ния» для развития социальных наук ; Иванов-Разумник обращал внимание на этическую доктрину, которую основатели субъективной школы предла гали русской интеллигенции ; наконец, литературовед Д.Н.Овсянико-Куликовский предметом своего анализа сделал не только теоретические воззрения субъективистов, но и психологическую основу этого течения. «Перед нами, - писал Овсянико-Куликовский, - одно из самых ярких выражений той психологической религиозности, которою издавна характеризуется наша интеллигенция»; с его точки зрения, идеология субъективистов была «своеобразным кодексом "вероучения", догмой, в которой выдвигалось на первый план моральное начало в виде нравственных обязательств, сопряженных с самоотречением»
В начале XX века субъективная школа вызывала пристальное внимание и представителей иных, конкурирующих с ней направлений русской мысли: Г.В.Плеханов, М.Ф.Суперанский (С.П.Ранский), В.И.Ленин подвергали ее идеи суровой критике с позиций марксизма23; Б.А.Кистяковский - с позиций неокантианской философии24; наконец, П.Б.Струве и Н.А.Бердяев - с позиций «критического марксизма», подразумевавшего синтез исторического материализма и неокантианской теории познания25. Наивысший подъем критики в адрес представителей субъективной школы мы можем отнести к 1890-1900-м годам. Затем критическая волна явно пошла на убыль (до известной степени это было связано с расколом в стане марксистов и переходом Бердяева и Струве на иные философские позиции), что позволило приверженцам субъективной школы триумфально, - но, как показали дальнейшие события, несколько преждевременно, - констатировать свою победу.
Стремясь защитить «субъективный метод» от нападок со стороны марксистов, - Г.В.Плеханова, Н.А.Бердяева, П.Б.Струве, - крупнейший теоретик неонародничества В.М.Чернов так охарактеризовал мировоззрение основателей народнического течения: «Социологическая доктрина, неразрывно связанная для нас, русских, с именами П.Миртова [псевдоним П.Л.Лаврова - О.Л.] и Н.К.Михайловского, имела такую власть над умами и сердцами целого ряда активнейших поколений русской интеллигенции именно потому, что она являлась единой и целостной системой, дававшей удовлетворение разом и теоретическим, и практическим потребностям ее приверженцев. Она была сооружением, как бы высеченным из одного цельного куска гранита, отсюда и характер отношения к ней со стороны читающей публики. Ее или целиком принимали в ее основах, или точно также целиком отвергали»
Задачи исторической науки в представлениях мыслителей субъективной школы
Народничество в целом и эпистемологические воззрения его основателей в частности представляли собой попытку построить целостное миросозерцание взамен устаревших систем классической философии. По словам Н.К.Михайловского, после того, как рухнуло «величественное здание идеалистической философии со всеми его пристройками, подпорками и украшениями», на его развалинах современные философы соорудили из обломков множество «специализированных и изолированных» мировоззрений, которые невозможно привести к единому знаменателю16. Отсутствие целостного миросозерцания, как отмечал Михайловский, пагубно сказывается на многих областях человеческой жизни. Во-первых, у современного ему российского общества «нет религии» - нет стройной и гармоничной системы ценностей, следование которой дает человеку смысл жизни; без такой «религии» в поступках людей нет «твердой поступи», и картина общественной жизни становится мертвенно-тусклой17. Во-вторых, - продолжал Михайловский, - отсутствие целостного миросозерцания негативно влияет и на развитие науки: «каждый ученый с благородным упорством работает под смоковницей своей специальности», но не желает объединять усилия с работающими «под соседней смоковницей» даже для решения общечеловеческих проблем18.
Выход из кризиса виделся Михайловскому в создании «системы Правды», которая объединила бы в себе «правду-истину и правду-справедливость» - теоретическую, этическую и праксиологическую стороны, - и была бы способна указать пути выхода и из научного кризиса, и из кризиса общественного19. При этом такая мировоззренческая система «по самой сущности своей должна держаться агрессивной, завоевательной политики», то есть пытаться вовлечь в свою орбиту и объяснить как можно большее количество фактического материала из самых разнообразных областей знания - в противном случае она проиграет какому-либо конкурирующему мировоззрению, которое успешнее справится с задачей создания целостного образа мира20. Изобретенное Михайловским понятие «система Правды», безусловно, является точным синонимом современного термина «идеология»; согласно замыслу народнического критика, «правда-истина» и «правда-справедливость», наука и общественный идеал должны были «яв ляться рука об руку, одна другую дополняя» .
В поисках такого миросозерцания основатели народничества обратились к позитивизму - одному из самых влиятельных научно-философских течений XIX века, стремившемуся осуществить «синтез картин реальности, вырабатываемых в различных науках, в общенаучную картину мира, прони занную идеями глобального эволюционизма» . Как признавали исследователи, решающее воздействие на формирование мировоззрения Лаврова и Михайловского оказало учение Огюста Конта, основателя позитивизма как особого философского направления и социологии как науки о законах раз вития общества ; именно у Конта заимствовали они и само понятие «субъективный метод».
Как известно, Конт считал, что его «положительная» - позитивная -философия призвана осуществить синтез наук на основе общих эпистемологических принципов; общей задачей всех наук - от математики до социологии - должно быть открытие законов явлений, то есть «неизменных отноше ний последовательности и подобия» . При этом основоположник социологии настаивал на определенной специфике гуманитарного знания. По убеждению Конта, если в естественных науках открытие законов совершается путем индукции - восхождения от частного к общему, - то для открытия законов социологии (или «социальной физики», как часто называл ее Конт) требуется, напротив, метод дедукции. Конкретному социологическому исследованию должны предшествовать некие предварительные посылки, общие представления о ходе развития человеческого общества; при выдвижении этих посылок-гипотез существенную роль должно играть воображение исследователя25 - такую программу исследования Конт в 1851 году обозначил как «субъективный метод». Целью же синтеза наук, согласно Конту, должна стать разработка программы социальной инженерии: полученные знания о законах развития природы и общества приведут к созданию «общего плана реорганизации, предназначенной для настоящей эпохи», к определению «направления, которое должна принять политическая деятельность для облегчения перехода к новому социальному строю»26.
В XIX веке идеи контовского позитивизма стремительно распространялись в европейской и российской мысли; познавательные установки позитивизма - «производство истинного и точного знания, основанного на непосредственно зафиксированных фактах, четкая организация его в строгую иерархическую систему», практическое применение полученных знаний во взаимодействии с окружающим миром, — разделяли ученые, трудившиеся в самых разнообразных областях науки .
Естественнонаучные закономерности в общественной жизни
Применение естественнонаучных законов в сфере гуманитарного познания закономерно вытекало из познавательной программы позитивизма: приверженцы этого философского направления были убеждены, что, поскольку человек является одним из биологических видов, на социальную жизнь должно распространяться действие определенных биологических закономерностей. «Хотя до сих пор огромное большинство экскурсий естествоиспытателей в область социологии возбуждало во мне разочарование, но я не могу отделаться от мысли, что им предстоит в этом деле важная роль» , - писал Михайловский; Лавров считал, что «установление неизменных законов климатологии, биологии, психологии, в некоторой степени и социологии есть лишь подготовление понимания истории, как химический анализ сложного органического вещества есть лишь подготовление понимания группировки его атомов»22.
Безусловно, самой популярной биологической теорией второй половины XIX века была теория «происхождения видов» Чарльза Дарвина. Мыслители атеистической, материалистической ориентации — а таких в числе русской интеллигенции было тогда подавляющее большинство, - восторженно приняли эту теорию, «доказавшую, что при небольшом морфологическом изменении в среде человечества может совершиться процесс, который доводит чимпанзе до Вольтера»23. Но другой аспект воззрений Дарвина, - теорию «борьбы за существование», включавшей внутривидовую борьбу, -русская интеллигенция восприняла весьма настороженно, даже когда речь шла только о развитии животного мира. «Для российских естествоиспытателей и мыслителей эта метафора в лучшем случае выглядела неточной и вызывала смущение. В худшем случае, что происходило намного чаще, ее считали ошибочной и отвратительной»24, - отмечает современный исследователь проблем «национального стиля» в науке Д.Тодес. «Бывает так, - писал Н.К.Михайловский, - что представитель вершин науки возводит лавочниче-ский или кулачный принцип в перл создания, делает его принципом природы и весь белый свет обращает в подобие громадного рынка или поля ера-жения. Таков Дарвин и вся фаланга его правоверных последователей» .
Именно в России, в противовес дарвинистской теории «борьбы за существование» была создана оригинальная теория «взаимной помощи» в природе: ее приверженцы (биологи Н.Д.Ножин и К.Ф.Кесслер, теоретик анархизма П.А.Кропоткин) стремились доказать, что, поскольку взаимная помощь особей увеличивает шансы вида на выживание, в животном мире развито инстинктивное стремление к «сотрудничеству» или «кооперации» -зачаток человеческой нравственности26. С этой теорией был всецело согласен и П.Л.Лавров, считавший, что солидарность, проявляющаяся на уровне инстинкта, является «одним из орудий в борьбе за существование» в живот-ном мире и в первобытном человеческом обществе .
Если для типичного русского интеллигента теория внутривидовой борьбы выглядела отвратительной даже применительно к миру животных, то тем большее возмущение вызывали попытки (предпринятые, например, Т.Г.Гексли) применить дарвиновскую теорию борьбы за существование к истории человечества28. Поэтому российские мыслители могли использовать социал-дарвинистскую методологию для понимания закономерностей развития общества, лишь совершенно изменив этическое содержание этой теории.
Так, интересную попытку опрокинуть логику Дарвина и с помощью закона «внутривидовой борьбы за существование» обосновать прогресс человеческой нравственности предпринял один из самых верных защитников принципов субъективной школы Л.Э.Шишко. В работах «Человек и общественная среда», «О закономерности и субъективном элементе в истории» он попытался истолковать ход всей истории человечества как «развитие морального инстинкта». На заре истории, как писал Шишко, борьба за существование между отдельными человеческими группами создала «атмосферу непрерывных войн и опасностей»; в этих условиях естественный отбор сформировал «особый воинственный и кровожадный тип человека». В результате войн, насильственного слияния племен и народов, принудительного труда порабощенных пленников возникло общество, где люди были жестко разделены на сословные группы, и лидирующая роль принадлежала «военному сословию»; этот тип общества (принимавший множество исторически конкретных форм) господствовал на протяжении большей части истории человечества.
«Формула прогресса» Н.К.Михайловского и ее критики
Первые опыты создания «формулы прогресса» были предприняты мыслителями субъективной школы в работах, с которых началась история этого направления - в статье Н.К.Михайловского «Что такое прогресс?» и в «Исторических письмах» П.Л.Лаврова. Так, Лавров в первом из «Исторических писем» выделил в истории человечества три периода: эпоху господства религиозных верований, когда человек считал, что его жизнь является смыслом существования Вселенной; эпоху господства научных знаний, когда человек стал смотреть на себя как на природное явление в ряду других природных явлений; наконец, эпоху будущего, когда человек - с помощью субъективного метода в общественных науках и целеполагающей социальной активности — снова станет смотреть на себя как на центр мира, но мира, «понятого человеком, покоренного его мыслью и направленного к его целям»8. Н.К.Михайловский в статье «Что такое прогресс?» выразил согласие с таким видением истории и предложил для каждого из периодов, выделенных Лавровым в истории человечества, собственные названия: первый из этих периодов получил у Михайловского название «объективно-антропоцентрического» (поскольку на том этапе человек считал себя центром некоего объективного миропорядка), второй - «эксцентрического» (поскольку с ростом научного знания человек отказался от задачи поиска центра мироздания), и, наконец, третий период был охарактеризован как «субъективно-антропоцентрический» (человек снова становится центром субъективно интерпретированного и творчески преобразованного мира).
Несомненно, что эта трехчленная схема исторического процесса возникла у основателей российской субъективной школы под сильным влиянием «формулы прогресса», предложенной О.Контом (как это отмечала, в частности, Н.Ф.Уткина в своей работе, посвященной российскому позитивизму9). Теория Конта относилась к числу широко распространенных в XVIII-XIX вв. исторических концепций, авторы которых рисовали прогресс человеческого общества в виде трехчленных схем; по мнению Конта, человеческая мысль в своем развитии проходит три «века»: «богословский», «метафизический» и «позитивный», каждому из которых соответствует свой метод познания. Впрочем, теоретики субъективной школы существенно переработали и видоизменили контовскую схему. Если для Конта в основу периодизации истории было положено изменение методов человеческого мышления, то для Лаврова и Михайловского основополагающим принципом периодизации стало развитие самосознания человека: они стремились выявить, как изменялось с ходом истории восприятие человеком самого себя и своего места в мире.
В наследии субъективистов нашла отражение и другая трехчленная схема исторического процесса, предложенная французским социалистом Луи Бланом: согласно Блану, история человеческого общества представляет собой последовательную смену принципов «авторитета» (средневековое общество, подчиненное власти церковной и феодальной иерархии), «индивидуализма» (современное буржуазное общество), наконец, «братства» (будущее социалистическое общество). В своей статье, посвященной историческим воззрениям Л.Блана, Михайловский не только воспроизвел эту концепцию, но и дополнил ее собственными оригинальными рассуждениями о том, каким образом эти принципы сказывались на мироощущении людей прошлого и настоящего11: концепция Блана позволила ему развернуть собственную, весьма жесткую, критику принципа индивидуализма.
В то же время следует отметить, что ни формула Конта, ни формула Блана не оказала решающего воздействия на восприятие истории мыслителями субъективной школы. Высоко ставя наследие Огюста Конта в целом, теоретики субъективной школы, как правило, иронично относились к предложенной им схеме «трех веков» развития человеческой мысли, считая ее слишком грубым упрощением реального хода истории. «Не касаясь вопроса собственно об абсолютной истине, — писал Михайловский, - мы можем в самом деле спросить: что же, позитивным периодом Конта или периодом
братства Луи Блана так и должна кончиться история? так уж достоверно и не выдвинет иных каких-нибудь принципов человечество за все то, неиз-вестное, но очень большое время, которое ему остается жить?» . С точки зрения Михайловского, подобные историософские схемы-триады не следует воспринимать как откровение о смысле всего исторического процесса: каждая из них возникала в конкретном историческом контексте, и создатель каждой из них старался прежде всего описать современную ему политическую ситуацию, в «общих, крупных чертах» обрисовать, как переплетаются в современном ему мире «зачатки будущего», «остатки прошедшего» и особенности настоящего13. Кареев в своих теоретических трудах также отмечал, что исторические «формулы», подобные контовской, являются слишком умозрительными — чересчур стройными и четкими, чтобы соответствовать историческим реалиям14. Сами теоретики субъективной школы поэтому осознавали необходимость создания иных, более развернутых и подробных теорий прогресса.
