Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Истоки и условия развития российских теорий «активного меньшинства» 10
1.1. Поиск дефиниции понятия «активное меньшинство» 10
1.2. Исторические условия формирования теорий «активного меньшинства» 27
1.3. Идейные истоки и философские основания российских теорий «активного меньшинства» 53
Глава 2. Классификация моделей реализации социальных изменений, проектов партии и социальных портретов представителя «активного меньшинства», содержащихся в российских теориях «активного меньшинства» второй половины XIX - начала XX вв 88
2.1. Модели реализации социальных изменений, предложенные российскими теоретиками «активного меньшинства» 88
2.2. Идея партии и проекты партийного строительства в теориях «активного меньшинства» 118
2.3. Социально-типические черты представителя «активного меньшинства» 141
Заключение 174
Библиография 176
- Поиск дефиниции понятия «активное меньшинство»
- Исторические условия формирования теорий «активного меньшинства»
- Модели реализации социальных изменений, предложенные российскими теоретиками «активного меньшинства»
Введение к работе
Актуальность. Проблематика социальных изменений была и продолжает оставаться одной из центральных тем в социологии. Она становится актуальной для социологов тех стран, которые переживают трудный период экономических реформ, политических преобразований и социальных трансформаций. В связи с этим особое внимание исследователей привлекают вопросы, касающиеся источников и движущих сил изменений, происходящих в обществе. Одним из такого рода источников и движущих сил является «активное меньшинство». Интерес, который данный субъект социальных изменений вызывает к себе, подтверждается востребованностью самого термина «активное меньшинство» и его широким использованием в современной социологической и политологической литературе как научного, так и публицистического характера.
Несмотря на имеющийся интерес, феномен «активного меньшинства» не получил достаточно полного осмысления в социологии. В современной социологической науке отсутствует четкое представление о том, что такое «активное меньшинство», каковы специфические характеристики, отличающие его от других социальных категорий и групп, какова его роль в инициации и осуществлении социальных изменений, какова суть его отношений с другими участниками процессов изменений, происходящих в обществе и т.п. Само понятие «активное меньшинство» не является устоявшимся в социологии. Например, социологические словари и энциклопедии не содержат определения данного понятия.
Важность и актуальность проблематики «активного меньшинства» и, в то же время, сложность и малая изученность в рамках социологии данного социального феномена ставит перед учеными, кроме всего прочего, задачу проведения социологического исследования историко-теоретического плана, которое позволило бы ввести в научный оборот багаж знаний, накопленный предыдущими поколениями социологов и социальных мыслителей, обращавшихся к изучению «активного меньшинства».
В российской социальной мысли интерес к «активному меньшинству» возникает еще в XIX в. Тогда же появляются и первые теории. Созданные более века назад, они и сегодня не утратили своего эвристического потенциала и могут быть весьма интересны для современных ученых-социологов. В этой связи представляется актуальной тема диссертационного исследования, связанная с изучением российских теорий «активного меньшинства» второй половины XIX - начала XX вв.
Степень научной разработанности проблемы. Большинство работ, в которых рассматриваются отдельные аспекты российских теорий «активного меньшинства» второй половины XIX - начала XX вв. относятся к разряду историко-философских или исторических.
В историко-философской литературе вопросы, касающиеся теорий «активного меньшинства», оказываются включенными, как правило, в рамки следующих двух проблемных областей: 1) интеллигенция в России, взаимоотношения между интеллигенцией и властью, интеллигенцией и народом и 2) развитие революционной мысли в России. При этом в первом случае понятие «активное меньшинство» фактически замещается понятием «интеллигенция» или «радикальная интеллигенция», а во втором — понятием «революционеры».1 В работах же историков проблематика теорий «активного меньшинства» рассматривается в рамках изучения идейных основ революционного движения в России.
Первые шаги по изучению российских теорий «активного меньшинства» второй половины XIX - начала XX вв. были сделаны еще до революции. В 1906 г. Иванов-Разумник публикует свою трехтомную «Историю русской общественной мысли» [87], а год спустя -статью «Что такое интеллигенция?» [88]. В этих работах он рассматривает развитие российской общественной мысли XIX - начала XX вв. через призму отразившейся в ней борьбы двух сил - «интеллигенции» и «мещанства». «Мещанство», по его мнению, характеризуется антииндивидуализмом, пренебрежением личностью, безразличием к жизни и проблемам общества, застоем и социальной апатией. Напротив, «интеллигенцию» отличает высокий уровень интеллектуального и нравственного развития, способность к созиданию «новых форм и идеалов» и стремление к активному проведению их в жизнь с целью освобождения личности. Рассматривая идеи и концепции, предложенные и отстаиваемые тем или иным социальным мыслителем, литератором или общественным деятелем, Иванов-Разумник относил их авторов к носителям либо «интеллигентского», либо «мещанского» начала. Для нас особый интерес представляет проведенный им анализ социальных концепций таких выразителей «интеллигентского» сознания, сторонников индивидуализма, социального активизма и свободы личности как Н.Г. Чернышевский и П.Л. Лавров. Небезынтересным представляется и данная им общая характеристика мировоззрения «шестидесятников», «народников» семидесятых годов и «русских марксистов» девяностых годов XIX в.
На самом же деле сведение «активного меньшинства» к «интеллигенции», «радикальной интеллигенции» или «революционерам» нельзя считать корректным.
Спустя три года после публикации фундаментального исследования Иванова-Разумника в свет выходит сборник «Вехи» (1909) [42]. Анализируя мировоззренческие предпочтения, философские симпатии и элементы субкультуры, свойственные «радикальной интеллигенции», участники сборника обращаются к рассмотрению идеи «активного меньшинства» и политического активизма, содержащейся в разделяемых русской интеллигенцией начала XX в. философских и социальных доктринах и оправдывающих ее преобразовательные устремления.
После Октябрьской революции следующим серьезным шагом в изучении российских теорий «активного меньшинства» можно считать работы Н.А. Бердяева «Истоки русского коммунизма» [23] и «Русская идея» [24]. В них он стремится представить идею «активного меньшинства» как типично русское явление, практическим воплощением которой стал большевизм. Появление и развитие в русской общественной мысли XIX - начала XX вв. концепций, оправдывавших социальный и политический активизм, борьбу с официальной властью и революционизм, а также созданный русскими мыслителями образ «активного меньшинства», Бердяев объяснял, исходя из особенностей русского национального характера и тех социально-политических условий, в которых протекало историческое развитие России и формировалась русская интеллигенция.
Высказанные Бердяевым идеи оказали определенное влияние на дальнейшее изучение проблематики «активного меньшинства» в российской социальной мысли XIX - начала XX вв. зарубежными учеными. Оно осуществлялось по большей части в рамках изучения интеллектуальных корней ленинизма, большевизма и идейных истоков русской революции [19; 92; 109, с. 145-148,177-183,217-219; 337].
В отечественной науке та же проблематика рассматривалась преимущественно в рамках изучения идейных и философских оснований революционно-освободительного движения в России, теоретического наследия его идеологов, жизнедеятельности его вдохновителей и непосредственных участников [4; 5; 6; 30; 47; 51; 70; 77; 94; 99; 130; 165; 214; 215; 219; 221; 237; 238; 255; 308; 317; 323]. Особо следует отметить работы, в которых, рассматриваются и анализируются способы и средства реализации социальных изменений [29а; 48; 52; 72; 104а; 1046; 166; 246; 257; 307], концепции партии [78; 102; 224; 286; 309], социальные портреты личности революционера и других субъектов социальных изменений [140; 177; 210; 312], предложенные теоретиками «активного меньшинства».
Определенное внимание тематике российских теорий «активного меньшинства» XIX -начала XX вв. уделяется в исследованиях, проводимых в рамках интеллигентоведения [см., например, 80; 110; 129; 163; 316].
Несмотря на то, что библиографию по исследуемой в диссертации проблеме нельзя назвать скудной, диссертанту не удалось обнаружить собственно социологических работ, посвященных всестороннему изучению отечественных теорий «активного меньшинства» означенного периода. Исключение могут составлять лишь учебники и учебные пособия по истории русской социологии и истории политических учений [62; 82; 96; 128; 169; 182; 248]. Однако, как правило, авторы подобных учебных изданий не акцентируют внимание на проблематике и теориях «активного меньшинства».
Объектом диссертационного исследования являются теории «активного меньшинства», созданные российскими социальными мыслителями второй половины XIX -начала XX вв.
Предмет диссертационного исследования составляют модели реализации социальных изменений, проекты партии и социальные портреты представителя «активного меньшинства», предложенные российскими теоретиками «активного меньшинства» второй половины XIX - начала XX вв.
Цель диссертационного исследования заключается в классификации моделей реализации социальных изменений, проектов партии и социальных портретов представителя «активного меньшинства», содержащихся в российских теориях «активного меньшинства» второй половины XIX - начала XX вв.
Данная цель достигается путем решения следующих задач:
предложить дефиницию понятия «активное меньшинство»;
очертить круг теорий, которые могут быть отнесены к теориям «активного меньшинства»;
определить идейные истоки и исторические условия развития российских теорий «активного меньшинства», обусловившие специфику предложенных их авторами моделей реализации социальных изменений, проектов партии и социальных портретов представителя «активного меньшинства»;
проанализировать предложенные российскими социальными мыслителями проекты социальных преобразований и выявить содержащиеся в них основные типы моделей реализации социальных изменений;
проследить развитие идеи партии как формы групповой организации «активного меньшинства» в российских теориях «активного меньшинства»;
провести сравнительный анализ созданных российскими мыслителями социальных портретов типичного представителя «активного меньшинства».
Источниковедческую базу диссертационного исследования составляют:
работы российских авторов теорий «активного меньшинства» второй половины XIX - начала XX вв.: Н.Г. Чернышевского, П.Л. Лаврова, Н.П. Огарева, П.А. Кропоткина, М.А. Бакунина, П.Н. Ткачева, В.И. Ленина;
труды идейных предшественников российских теоретиков «активного меньшинства» из числа отечественных и зарубежных социальных мыслителей;
программные, пропагандистско-агитационные и прочие документы, составленные участниками революционного движения и членами организаций антиправительственной ориентации, действовавших в России во второй половине XIX - начале XX вв., а также воспоминания и дневники участников революционного движения.
Методологические и теоретические основы исследования. В качестве основных методов исследования были использованы сравнительно-исторический анализ и типологический метод. Первый применялся при выявлении интеллектуальных истоков, философских оснований и этапов становления российских теорий «активного меньшинства». Второй метод применялся при построении типологий моделей реализации социальных изменений, проектов партий и деятелей «активного меньшинства».
Проводя изучение исторических условий возникновения и развития российских теорий «активного меньшинства», диссертант опиралась на психологические теории революций, теории модернизации и исследования феномена социальной идентичности, проводимые в рамках теорий социальных движений. Для установления же того, какое влияние оказали эти условия на мировоззрение и концепции, выдвинутые теоретиками «активного меньшинства», диссертант обратилась к методу «понимания».
Научная новизна диссертационного исследования заключается в следующем.
Обосновано введение оригинальной дефиниции понятия «активное меньшинство».
Построена типология моделей реализации социальных изменений, предложенных социальными мыслителями данного временного периода. Выделено четыре таких модели: пропагандистская, агитационная, заговорщическо-террористическая и мобилизационная.
На основе изучения динамики развития идеи партии «активного меньшинства» выявлены два типа проектов партийной организации, предложенных российскими социальными мыслителями второй половины XIX - начала XX вв.: 1) партия как «кружок друзей-единомышленников»; 2) партия как «иерархическая структура». Определена специфика взаимоотношений «партия -член партии», «партия - государство», свойственная каждому из выявленных типов.
Определены социально-типические черты представителя «активного меньшинства» и основные причины, обусловливающие высокий уровень социальной и политической активности, отличающий «активное меньшинство». На этой основе построена типология
деятелей «активного меньшинства». Выделенные типы условно обозначены как «ригорист», «дуалист», «герой», «диверсант», «профессиональный революционер». Положения, выносимые на защиту:
1. Представляется методологически целесообразным трактовать «активное
меньшинство» как социальную группу, в которой зарождается идея социальных изменений и
члены которой предпринимают практические шаги по реализации этих изменений, не
опираясь на поддержку правящего меньшинства.
2. Теории «активного меньшинства» представляют собой теоретическое осмысление
проблемы модернизации российского общества XIX в. «Активное меньшинство»
постулируется единственным источником и главной движущей силой, осуществляющей
преобразование «допотопного» («традиционного») общества в общество «нового» типа
(«современное»),
3. В российской социальной мысли второй половины XIX - начала XX вв. «активное
меньшинство» предстает как феномен, противопоставляемый и противостоящий «системе». На
социетальном уровне это противопоставление трактуется как противопоставление «активного
меньшинства», выступающего в качестве агента социальных изменений, и государства,
олицетворяющего консервативное начало. На групповом уровне - как противопоставление партии
«активного меньшинства» и государственно-бюрократического аппарата. На личностном уровне -
как противопоставление социально-типических черт, приписываемых представителям «активного
меньшинства» и представителям доминирующего меньшинства.
4. В качестве критериев для выделения моделей реализации социальных изменений,
содержащихся в российских теориях «активного меньшинства» второй половины XIX - начала XX
вв., целесообразно использовать: 1) степень готовности «пассивного большинства» к деятельному
участию в осуществлении социальных преобразований; 2) социальный объект, на котором
преимущественно сфокусирована деятельность «активного меньшинства»; 3) социальная роль,
которую принимает на себя «активное меньшинство»; 4) способ морального оправдания действий
«активного меньшинства»; 5) используемые «активным меньшинством» средства воздействия на
большинство и правительственные структуры. Выделено четыре основные модели рекализации
социальных изменений: пропагандистская, агитационная, заговорщическо-террористическая и
мобилизационная.
Теоретическая и практическая значимость. Материалы диссертации могут быть использованы при подготовке курсов: истории русской социологии, социологии социальных изменений, социологии социальных движений. Они также могут быть полезны при проведении дальнейших исследований российских теорий социальных изменений, революций и революционного действия, социальных движений и др.
Апробация работы. Отдельные результаты диссертационного исследования докладывались на Первой всероссийской научной студенческой конференции «Социальное развитие современной России: проблемы и перспективы» (Москва, 1998 г.), на Первом всероссийском социологическом конгрессе «Общество и социология: новые реалии и новые идеи» (Санкт-Петербург, 2000 г.), на Втором всероссийском социологическом конгрессе «Российское общество и социология в XXI веке: социальные вызовы и альтернативы» (Москва, 2003 г.). Основные положения, результаты и выводы, полученные диссертантом, обсуждались на совместном заседании сектора «Теория и история социологии» и Центра социологии культуры Института социологии РАН (2 декабря 2003 г.).
Материалы диссертационного исследования используются диссертантом в процессе преподавания дисциплины «История социологии» для студентов очного и очно-заочного отделения, обучающихся по специальностям «Социология» и «Социология и психология управления» в Государственном университете управления, а также дисциплины «История зарубежной социологии» в Институте социологии Государственного университета гуманитарных наук.
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.
Автор выражает благодарность своему научному руководителю Александру Бенционовичу Гофману за помощь в постановке задачи диссертационного исследования, работать над решением которой было действительно интересно, за ценные замечания и конструктивную критику, высказанную в процессе работы над диссертацией. Также хочется сказать огромное спасибо Г.Г. Татаровой, главному научному сотруднику Института социологии РАН, и Ю.Н. Тостовой, профессору Государственного университета - Высшей школы экономики, моральная поддержка и дельные советы которых имели большое значение для диссертанта. Особую признательность хочется выразить руководству кафедры социологии и психологии управления Государственного университета управления в лице заведующего кафедрой В.Н. Князева за оказанное доверие преподавать «Историю социологии» в ГУУ и веру в мои силы.
Поиск дефиниции понятия «активное меньшинство»
В настоящее время само понятие «активное меньшинство» используется довольно широко. При этом, однако, его популярность и востребованность соседствуют с отсутствием более или менее четкого определения того, что есть «активное меньшинство», каковы специфические характеристики, отличающие его от других социальных категорий и групп, какую роль оно играет в функционировании и развитии общества. Это, в свою очередь, порождает определенную смысловую путаницу, ибо каждый автор, употребляющий данное понятие, понимает его по-своему и вкладывает в него свое собственное содержание. Поэтому прежде чем приступить к рассмотрению российских теорий «активного меньшинства» означенного периода, нам представляется необходимым дать ответ на вопрос: «Что такое „активное меньшинство"?» и предложить собственную дефиницию данного понятия. Первым шагом на пути решения этой задачи будет анализ термина «активное меньшинство» с точки зрения смысла и контекстов, в которых оно употребляется. Это тем более важно, так как мы не встретили определения данного понятия ни в одном из доступных нам социологических словарей и энциклопедий [2; 32; 83; 121; 234; 241; 243; 248а; 249; 250; 251; 320; 329; 330; 332; 334; 336].
Некоторые авторы считают, что единственной отличительной особенностью «активного меньшинства» является то, что оно, как правило, оказывается активнее, предприимчивее, инициативнее, успешнее, самостоятельнее, упорнее в достижении поставленных целей, нежели большинство других индивидов [«пассивное большинство»], которым они навязывают или пытаются навязать свою волю [84; 225]. Однако предлагаемый этими авторами критерий выделения «активного меньшинства» как особой социальной группы - уровень активности, не может нас полностью удовлетворить в виду своей неопределенности.
Несколько более четко суть различия между «активным меньшинством» и «пассивным большинством» обозначена в статьях С. Ковалева, О. Орлова и А. Черкасова «Карамахи: и пошел брат на брата» и А. Тарасова «Законный объект возмездия (ответ читателю)». Авторы первой статьи «активным меньшинством» называют тех жителей дагестанского села Карамахи, захваченного ваххабитами, которые, отстаивая привычный образ жизни, проявили сопротивление нововведениям. «Большинство же сельчан, привыкших подчиняться любым причудам советской власти», подчинились и новым правилам, установленным членами ваххабистской секты [105]. Автор второй статьи Тарасов видит в «активном меньшинстве» защитников и выразителей интересов той или иной социальной группы, которые, в отличие от большинства ее членов, предпринимают практические действия, направленные на удовлетворение этих интересов. «Никогда и нигде все население или весь класс, - пишет он, - не выступали на социальной арене как активная политическая сила - всегда выделялось представительствующее от их лица активное меньшинство» [256]. Отстаивая интересы определенной социальной группы, «активное меньшинство» прибегает к широкому спектру средств, включая насильственные. Непременным атрибутом «активного меньшинства» Тарасов считает то, что оно является «хоть сколько-то состоятельным и образованным [курсив мой — Н.О.]», тогда как масса часто оказывается нищей и малограмотной.
Более или менее ясно сформулированный критерий различения «активного меньшинства» и «пассивного большинства» был предложен Г.Г. Дилигенским в учебном пособии «Социально-политическая психология». Под «активным меньшинством» он подразумевает тех индивидов, у которых политические установки проявляются и на поведенческом (конативном) уровне, если под поведенческим актом «иметь в виду нечто большее, чем чисто „языковое" поведение - действие, направленное на социальные объекты и каким-то образом меняющее ситуацию» [74]. Другими словами, «активное меньшинство» -это те, у кого наблюдается соответствие между «психологически переживаемыми, осознанными и высказываемыми мотивами (установками, ценностями, убеждениями и т.д.)... [и] практическим поведением» [74], то есть те, у кого слова не расходятся с делами. В качестве примера Дилигенский приводит октябрьские события 1993 г. И те противники Ельцина, кто в ночь с 3 на 4-ое октября 1993 г. «вышли на улицы, ... готовые сражаться с милицией, а затем хлынули штурмовать мэрию и телецентр», и те сочувствующие президенту граждане, которые, вняв призыву Е. Гайдара, пришли к Кремлю и Моссовету, чтобы противостоять сторонникам парламента, а потом стали захватывать здания районных советов [74], могут быть названы «активным меньшинством». «Пассивное большинство» же переживало события тех дней у радиоприемников и экранов телевизоров.
Иной критерий различия «активного меньшинства» и «пассивного большинства» -успешность адаптации к новым экономическим и социально-политическим условиям постперестроечной России - содержится в докладе «Государственная политика в области содействия гражданским инициативам. Позиция неправительственных организаций», представленном на сайте «Демократия.ги». Здесь понятие «активное меньшинство» оказывается содержательно близко понятию «успешные адаптанты». Если, говорится в докладе, «подавляющая часть граждан [читай - «пассивное большинство»], привыкших к тотальной государственной опеке», не умея воспользоваться приобретенными за годы реформ свободами, «ощутила „социальную заброшенность" и потребность в поддержке со стороны государства» [68], то «активное меньшинство граждан все же сумело проявить себя в новых условиях. Наиболее предприимчивые обратились к бизнесу, политике, пополнив корпус госчиновников», к деятельности на поприще разного рода гражданских инициатив и некоммерческих общественных организаций.
Аналогичный образ «активного меньшинства» рисуют авторы статьи «Оставит ли за собой последнее слово активное меньшинство?», Л. Косалс и В. May [118]. Под «активным меньшинством» они подразумевают тех, кто в условиях «экономических и политических неурядиц» отваживается на активную экономическую деятельность, «на то, чтобы завести свое дело». Таковых не более 25%. Те же, кто «находится в апатии» - «пассивное большинство» - составляют почти 2/3 населения. С деятельностью «активного меньшинства» они связывают надежду на преодоление Россией той кризисной ситуации, в которой она находится1.
Быть «социальным реформатором», новатором, инициировать социальные изменения -у ряда авторов «активное меньшинство» выступает преимущественным исполнителем данной функции. Так, например, еще в далеком 1975 г. В. Турчин, автор книги «Инерция страха: социализм и тоталитаризм», связывал надежду на изменения в обществе с существованием «активного меньшинства»: «Для того чтобы произвести какие-то перемены в обществе, должно существовать активное меньшинство, которое стремится к этим переменам. В процентном выражении оно может быть очень малым, например, одна десятая процента от всего населения может оказаться чрезвычайно влиятельной, если речь идет о переменах, которые давно назрели и пассивно поддерживаются более широкими слоями... Но это должны быть люди, которые в самом деле стремятся к переменам, которые хоть чем-то готовы рисковать или жертвовать для этой цели» [284]. Таковыми в условиях советской России эпохи застоя, он считал тех, кто был готов «активно добиваться осуществления демократических перемен», то есть диссидентов.
А.А. Петров считает именно «активное меньшинство» созидателями в постсоветской России «новых экономических отношений». «На прежних экономических структурах в результате самодеятельности экономически активного меньшинства населения возникают новые экономические отношения. Под их влиянием изменяются экономические механизмы производства и обращения, которые регулируют изменения состояния экономики во времени. Адаптируясь к изменениям, активное меньшинство снова перестраивает экономические отношения» [213].
Исторические условия формирования теорий «активного меньшинства»
В 1815 г., победив в войне с Наполеоном, русская армия возвращалась на родину из заграничных походов. Надежда на существенные перемены в родном отечестве витала в воздухе. Побывавшие за границей и столкнувшиеся с более свободной жизнью европейских народов солдаты и офицеры в новом свете стали воспринимать российскую действительность, невольно сравнивая ее с увиденным. Сравнение оказывалось не в пользу России: под ударами Великой французской революции рухнули остатки феодальной зависимости во Франции, а последовавшие за ней наполеоновские завоевания привели к отмене личной зависимости крестьян в Герцогстве Варшавском и на германских территориях. Все это расчистило дорогу для совершения промышленного переворота, бурного развития капитализма и интенсивного экономического роста в этих странах [76а; 168]. «По возвращении армии из-за границы, - вспоминал участник событий тех лет, -многие офицеры были сильно поражены тем, что они видели в чужих краях, т.е. повсеместно распространенным просвещением, народным богатством, беспристрастием законов, успехами земледелия и промышленности. В числе их находились и мои знакомые, которые... обнаруживали желание видеть и отечество наше в подобном цветущем состоянии» [Цит. по: 31, с. 83]. Но в России все продолжало оставаться по-старому, хотя потребность в экономических, политических и социальных переменах становилась все более очевидной.
В послевоенное время уже упомянутые нами впечатления от заграничных походов в совокупности с положительными экономическими сдвигами в сельском хозяйстве, способствовавшими успеху землевладельцев-новаторов, заинтересованных в численном увеличении источника вольнонаемного труда1, привели к активизации и усилению политического влияния либерального крыла дворянства [76, с. 38-39]. Идеи введения конституции, представительной формы правления и ликвидации «крепостного рабства» как противного человеческой природе, навеянные западной общественной мыслью и историческими событиями XVIII - начала XIX в. (сочинениями французских просветителей, опытом Великой французской революции, войной за независимость в США, Декларацией прав человека и гражданина, Испанской Конституцией 1812 г. и т.п.) приобретают широкую популярность в российском обществе. Дворянский либерализм проявлялся по-разному: от индивидуальных и коллективных дворянских проектов решения крестьянского вопроса, направляемых на рассмотрение государю1, до создания тайных обществ, нацеленных на ограничение власти монарха через введение конституции и представительной формы правления, и обусловливался разными причинами. Если либерализм помещиков-рационализаторов объяснялся исключительно экономическими причинами, то либеральные мечтания ветеранов Отечественной войны, преимущественно из числа молодых гвардейских офицеров, являвшихся приверженцами философии Просвещения и масонства, имели под собой исключительно идейную основу. Ограничение самодержавия и установление представительной формы правления, решение крестьянского вопроса и ослабление сословных барьеров, вплоть до полного упразднения сословного деления, воспринимались будущими декабристами как необходимые шаги, направленные на «спасение» России и преодоления ее «отставания» от Европы. Ради их реализации они считали себя не только могущими, но и обязанными вмешаться в судьбу страны [31, с. 316]. «Личные переживания, вызванные военными действиями на родной земле, и связанный с ними духовный опыт», породившие «чувство ответственности; сознание причастности к великим историческим событиям и собственного влияния на судьбы страны,., наконец „комплекс победителей"» [31, с. 82] - все это сформировало столь характерное для поколения героев 1812 года, к коим принадлежали и декабристы, стремление к «сознательному и жертвенному служению» общественному благу [31, с. 86]. Они были преисполнены пламенной любви к Отечеству, которая «представляла из себя для них „род религии, фокусирующей в себе гражданские и христианские добродетели»» [31, с. 97]. Вплоть до начала 1820-х гг. члены декабристских и околодекабристских тайных политических обществ оставались людьми относительно лояльными. Хотя они критиковали действия правительства и монарха (дело не шло дальше сплетен и политических анекдотов [31, с. 329]) и высказывались в пользу иной формы правления и за уничтожение крепостного рабства (разговоры оставались только разговорами), они не противопоставляли себя государственной власти, а, напротив, считали себя наиболее преданными ее союзниками [см. 31; 85]. Проникнутая чувством патриотизма, эта либерально ориентированная дворянская молодежь рвалась служить Родине, теперь уже на мирном поприще. Свой долг она видела в занятии высших государственных должностей и участии в управлении на благо страны и народа.
Дух свободы и жажда перемен в послевоенные годы захватили не только «верхи», но и «низы» общества. Солдаты, возвратившиеся из заграничного похода, возбужденные впечатлениями от свободной Европы, сеяли повсеместную ненависть к крепостному угнетению. Ситуация усугублялась еще и тем, что в то же время «барщинные и оброчные обязанности становятся и более тяжелыми, и труднее переносимыми» [76, с. 32]. Как следствие, начиная с 1812 г. кривая крестьянских волнений поползла вверх и продолжала расти на протяжении всего второго десятилетия XIX в.
Широкое распространение либеральных идей, которые активно обсуждались как на страницах периодических изданий того времени, так и в личной переписке, и рост числа крестьянских волнений, вызванных надеждой и слухами о «близкой воле», стимулировали работу правительства над решением крестьянского и конституционного вопросов. Так, по распоряжению Александра I начинается работа над проектами крестьянской реформы (1816 г.) и конституции (1818 г.).
Впрочем, проекты эти, несмотря на введение в них некоторых элементов, типичных для буржуазного законодательства, оставляли практически без изменения основные феодальные институты, на которых базировалось российское общество того времени: институты самодержавия и сословных привилегий. Как проекты освобождения крестьян (с землей или без нее) во всем старались учесть прежде всего интересы дворянства, так и проект «Уставной грамоты» Н.Н. Новосильцева, во-первых, провозглашал, что «Государь есть единственный источник всех в Империи властей: гражданской, политической, законодательной и военной» [Цит. по: 168, с. 196], во-вторых, стремился обеспечить, чтобы в органы представительного правления «проходила, главным образом, аристократическая землевладельческая знать» [168, с. 199], то есть дворяне. Во всем этом проявилась одна закономерность, ставшая отличительной чертой практически всех реформационных начинаний в России XIX - начала XX вв., инициируемых «сверху». Поскольку представители обоих течений (и либерального, и консервативного), между которыми вынуждена была лавировать власть, принадлежали к дворянству, то любые реформы, предпринимаемые «сверху», в основе своей отражали интересы прежде всего дворян и, значит, «заканчивались» там, где начиналось их [интересов дворянства] существенное ущемление. Таким образом, создавался порочный круг: чтобы развиваться дальше и соответствовать, как в сфере экономики, так и в социально-политической сфере, уровню передовых западноевропейских стран, Россия должна была испытать ряд существенных преобразований. Однако такого рода преобразования, инициируемые «сверху», не могли быть доведены до логического конца, что действительно позволило бы России существенно приблизиться к числу передовых стран Европы, так как привело бы к окончательному разрушению существующей системы социальных институтов, феодальных по своей сути, в сохранении которых были заинтересованы подавляющее большинство либерального, а также все, без исключения, консервативное дворянство Российской империи и, естественно, самодержавие. Кроме того, помимо преобразовательной, реформы также были призваны выполнять и превентивную функцию - способствовать предупреждению сколь-либо серьезных попыток осуществления преобразований «снизу». Призраки Великой французской и последующих европейских революций на протяжении всего XIX в. будут витать над российским самодержавием, заставляя их заранее идти на некоторые уступки [101], которые лишь понижали остроту назревающего социально-политического конфликта, но не разрешали его.
Модели реализации социальных изменений, предложенные российскими теоретиками «активного меньшинства»
Одна из основных функций, которую «активное меньшинство» выполняет в обществе, — это инициирование и осуществление социальных изменений. В российских теориях «активного меньшинства» второй половины XIX - начала XX вв. эти изменения мыслятся как кардинальные и глобальные. В процессе осуществления запланированных социальных изменений «активное меньшинство» вступает во взаимодействие с прочими участниками социально-исторического процесса, основными из которых являются народные массы («пассивное большинство») и существующие на данный момент государственные институты, обеспечивающие легитимный порядок в обществе. В зависимости от того, какими характеристиками, значимыми с точки зрения реализации социальных изменений, наделяются большинство и государство и каким видится возможное взаимодействие с ними, можно выделить несколько моделей реализации этих изменений. Предлагается следующая совокупность критериев для выделения основных моделей реализации социальных изменений «активным меньшинством»:
-степень готовности большинства (народных масс) к деятельному участию в осуществлении социальных преобразований (степень осознанности их необходимости большинством);
-социальный объект, на котором преимущественно сфокусирована деятельность «активного меньшинства» («пассивное большинство» или правительственные структуры (государство));
- социальная роль, исполняемая «активным меньшинством»;
-способ морального оправдания действий «активного меньшинства»;
-используемые «активным меньшинством» средства воздействия на большинство и правительственные структуры.
На основании данных критериев мы выделили четыре основные модели:
1. «пропагандистская модель», представленная в теориях народного просвещения;
2. «агитационная модель»2, предстаиленная в теориях народного бунта;
3. «заговорщическо-террористическая модель», ориентированная на революционные изменения без участия широких народных масс и развиваемая в рамках «русского бланкизма»;
4. «мобилизационная модель», связанная с идеей мобилизации в революционное движение, ядро которого составляет партия «активного меньшинства», широких масс населения.
Общим для всех рассматриваемых теорий народного просвещения, к которым мы относим концепции Н.Г. Чернышевского, П.Л. Лаврова и П.А. Кропоткина, является вывод о том, что народ (большинство) в массе своей не способен сам прийти к выводу о необходимости социальных изменений. По их мнению, массы отнюдь не стремятся заняться преобразованием условий своего существования, даже в том случае, если их жизнь трудна и полна проблем. Наоборот, в большинстве своем они состоят из типов бесцветных, лишенных всякой инициативы. Они способны делать только то, что «заведено», стало обычаем, превратилось в рутину. Весьма точно социальный портрет типичного представителя большинства рисует Чернышевский, прибегая к образу гоголевского Акакия Акакиевича: «...круглый невежда, и совершенный идиот, ни к чему не способный» [Цит. по: 92, с. 46]. Единственной социальной силой, которая способна осознать необходимость социальных преобразований и инициировать их реализацию, является, по мнению перечисленных авторов, интеллектуально и нравственно развитая часть населения - «активное меньшинство». В такой ситуации немедленное вовлечение широких масс населения в процесс социальных изменений невозможно. Требуется либо длительная подготовительная работа с массами с целью их дальнейшей активизации и мобилизации, либо вообще отказ от их участия при реализации общественных преобразований (см. 2.1.3.). «Пропагандистская модель» связана с первой из упомянутых альтернатив. В рамках нее в качестве первостепенной задачи для «активного меньшинства» выдвигается налаживание просвещенческой и пропагандистской деятельности среди населения. По мнению Н.А. Бердяева, тема «наведения мостов» и установления связи между образованным, прогрессивно мыслящим меньшинством и большинством была навеяна реально существовавшим разрывом между образованными слоями и остальными массами в дореволюционной России [23].
«Пропагандистская модель» объединяет две группы теорий народного просвещения. Общими для них являются: 1) признание общественных структур, в которых, как в темнице, заключен человек и которые не позволяют ему развиваться, основным источником рутины и невежества масс; 2) определение просвещения как деятельности, направленной на освобождение человека из-под власти имеющихся общественных структур и, в конечном итоге, на их трансформацию; 3) постулирование умственного и нравственного превосходства «активного меньшинства» над большинством (подробнее см. 2.3.) как достаточного основания права первого на ведущую роль в выработке стратегии и тактики преобразовательных мероприятий. Различия заключаются в понимании связи между процессом просвещения и актом трансформации социальной структуры.
