Введение к работе
В.В. Зеньковский в работе «Возврат к церковному мировоззрению…» пишет о своеобразной «эстетической утопии» Гоголя, «явно неосуществимой и продиктованной потребностью доказать самому себе «полезность» искусства <…> он загорается верой, что искусство может вызвать в людях подлинное движение к добру» [Зеньковский, 1989, т. 1, с. 183–186]. При этом
М.Я. Вайскопф отмечает, что «натуралистическая сатира, эстетическая и прочая дидактика пробивается еще в период Вечеров (даже его [Гоголя] юношеские письма родным содержат в себе въедливые хозяйственные наставления, предвосхитившие направление ВМ [«Выбранные места…»] и МД2 [второй том «Мертвых душ»]» [Вайскопф, 2002, с. 14]. Изначально присутствующая в творческом сознании Гоголя установка на «полезность искусства» противоречит теоретическому положению рецептивистов о том, что основным свойством «эстетической деятельности» является ее «бесцельность» (Х.Р. Яусс). Это противоречие делает актуальным один из главных вопросов теории коммуникативных событий – вопрос о механизме «“эманации” эйдосов в знаки текста и фантазмы сознания» [Тюпа, 1996, с. 34]. Важным становится то, каким образом реализуется вышеназванная установка в повестях Н.В. Гоголя: разрушает/не разрушает остраняющую функцию художественности. Кроме того, историко-литературный факт большой полемики вокруг «Выбранных мест…» вскрывает проблему несоответствия коммуникативных установок Гоголя-автора и реакций конкретных реципиентов, что мотивирует интерес исследователя к инстанции идеального читателя.
Актуальность исследования определяется повышенным вниманием различных исследователей к риторической организации художественного текста и общей тенденцией по переосмыслению ряда классических понятий коммуникологии (дискурс, коммуникативная стратегия, перформатив, иллокуция/перлокуция и др.) в контексте тезиса о семиоэстетической природе искусства и, в частности, в контексте художественной системы Н.В. Гоголя.
История изучения вопроса. Исследованиям, посвященным описанию инстанций автора и читателя в текстах Н.В. Гоголя, предшествовали работы русских формалистов, в которых описание сказовой формы повествования дало возможность указать на неоднородность гоголевского нарратива.
В.В. Виноградов, разрабатывая тезисы Б.М. Эйхенбаума, писал о том, что Гоголь моделировал сложные повествовательные комбинации, в которых «оркестр голосов» создает иллюзию «непрестанной смены рассказчиков и неожиданной метаморфозы их в писателя – “книжника”» [Виноградов, 1976,
с. 254–255]. При этом исследователь отметил, что вопрос о функциях рассказчика является проблемой семантики, т.е. указывал на герменевтический аспект исследования текстов Н.В. Гоголя. Книга «Поэтика сказа», ставшая этапной в осмыслении сказовой формы повествования, задала семантико-прагматический ракурс описания гоголевских текстов. Выделяя жанр «сказовой новеллы», авторы книги находят два коммуникативных плана художественного высказывания – автор/читатель и рассказчик/его адресат. Специфику данной повествовательной формы исследователи видели в некоем сказовом «мы» – в авторской установке на ментальную целостность заданной группы. В контексте этого «мы» особый статус приобретает инстанция повествователя: «выступая в качестве субъекта речи, повествователь предстает как объект авторского исследования и читательского понимания» [Мущенко, Скобелев, Кройчик, 1978, с. 28]. Данный тезис не находит своего развития по причине ограниченности монографии предметом исследования («сказовой новеллой»). Кроме того, в работе выявляется непоследовательность в соблюдении единой концепции авторской инстанции (виноградовское понимание автора как «фокуса целого» дискредитируется идеей о том, что в художественном тексте может существовать «прямое слово» автора). Н.А. Кожевникова в монографии «Типы повествования в русской литературе XIX-XX веков» (М., 1994, 336 с.) выдерживая виноградовское определение автора, вносит уточнения в описание повествовательной структуры гоголевского текста. Вводя оппозицию «сказовый»/«книжный», ученый делает предметом исследования композиционные единства, организованные определенной точкой зрения (автора, рассказчика, персонажа). При этом акцент смещается в сторону инстанций, репрезентирующих креативную функцию гоголевского художественного дискурса. Ценным становится то, что исследователь проблематизирует эксплицитного читателя «Мертвых душ» в статусе текстовой инстанции, вовлекающей реального читателя в диалог с имплицитным автором, т.е. по сути дела, ученый указывает на один из механизмов, организующих процесс чтения. М. Дрозда продолжает эту мысль в работе «Нарративные маски русской художественной прозы» (Amsterdam, 1994, С. 287–548). Рассматривая нарративную структуру в рецептивном аспекте, исследователь акцентирует внимание на проблеме соотношения эксплицитного и имплицитного читателя, которая наиболее развернуто была описана В.Ш. Кривоносом. Актуализируя вопрос о соотношении реального/текстового автора и публики в пьесе «Театральный разъезд», В.Ш. Кривонос описывает различные формы эксплицитной драматизации читателя в гоголевском нарративе. Ученый выделяет два коммуникативных уровня (повествователь–фиктивный читатель соотносится с горизонтом автора, в который входит реальный читатель) и делает вывод о том, что в повествовании «концепированный читатель» (Б.О. Корман) манифестирует единство конкретного читателя с позицией автора. Но при этом инстанция читателя проблематизируется в свете того, «как в писательской практике и эстетике Гоголя осуществлялась взаимосвязь проблем смеха и читателя» [Кривонос, 1981, с. 145]. Д. Фангер в работах «Гоголь и его читатель», «Творение Гоголя» расширяет круг проблем. Вводя понятие «опыт», исследователь делает предметом исследования механизмы, благодаря которым эстетический опыт автора оказывается доступен читателю. Исследователь рассматривает эту категорию с точки зрения высших повествовательных инстанций: в гоголевском тексте «проблематика вызывающе смещена с опыта, переданного в тексте («содержание») на читательский опыт текста» [Fanger, 1978, p. 80]. Д. Фангер также указывает на новаторство гоголевского фольклоризма, в рамках которого смешиваются «сверхъестественные элементы народной традиции с элементами современного, личного нарративного сознания» [Ibid. P. 91]. Это, по мнению ученого, приводит к тому, что «замешательство <…> не ограничивается опытом гоголевских персонажей, а окрашивает читательский опыт гоголевского протеического повествования» [Ibid. P. 92]. С.В. Овечкин в диссертации «Повести Гоголя. Принципы нарратива» (СПб, 2005, с. 187), развивая тезисы Д. Фангера, делает вывод о том, что «гетерогенность субъекта повествования» (В.В. Маркович) в «Вечерах…» приводит к полидискурсивности и деконструкции истории в «петербургских повестях». Системно описывая коммуникативные стратегии автора в зависимости от специфики жанра, исследователь последовательно переводит эти идеи на уровень имплицитного читателя. Проблематизация «истории» дает новый толчок для исследования гоголевского читателя. Немного ранее Кэти Попкин в работе «Прагматика незначительности: Чехов, Зощенко, Гоголь» (Stanford, 1993, 289 р.) актуализирует вопрос о статусе персонажей, выступающих как субъект говорения в рамках истории. Подробно описывая различные виды словесной избыточности, исследователь квалифицирует персонажей как «инскрипцию», дискурсивную пустоту. По мнению К. Попкин, Рудый Панек и Поприщин являются своеобразной тематизацией дискурсивных практик имплицитного автора и читателя. Этот тезис стал точкой отсчета для данной диссертационной работы, в которой методологически обосновывается метадискурсивный статус диегетических коммуникативных моделей.
Объектом исследования является категория идеального читателя в повестях Н.В. Гоголя.
Предметом исследования являются коммуникативные стратегии идеального читателя, который понимается вслед за рецептивистами и нарратологами (Р. Ингарден, В.Изер, В. Шмид) как имплицитный читатель – предполагаемое самой структурой текста рецептивное сознание, которое способно адекватно актуализировать коммуникативные стратегии, реализованные в тексте.
Научная новизна заключается в том, что впервые вырабатывается интегральная методология описания имплицитного читателя, посредством которой можно дать ответ на ряд актуальных вопросов, касающихся организации гоголевского дискурса. Описание креативной и рецептивной функций в повестях Н.В. Гоголя сделало возможным выявить дискурсивные механизмы, позволяющие рассматривать весь корпус текстов Н.В. Гоголя как целостную систему. Введение и последовательное применение термина «коммуникативная стратегия» позволяет снять оценочность в осмыслении таких текстов как «Выбранные места…», «Авторская исповедь» и рассмотреть их как логичный и мотивированный результат высвобождения изначально присутствующей в творческом сознании Н.В. Гоголя интенции «полезности». В эту теоретическую модель также встраиваются гоголевские тексты-комментарии, переход Гоголя-автора в иную родовую парадигму и ряд поведенческих тактик автора. За счет разработки методологии исследования диегетических актантов, основанной на переосмыслении ряда герменевтических и деконструктивистских тезисов о коммуникативном статусе автора, героя и читателя, в работе научно обосновывается автореферентный статус некоторых гоголевских персонажей. Кроме того, в диссертации впервые выявляются коммуникативные предпосылки, спровоцировавшие различные варианты мифологизации фигуры Гоголя-автора.
Целью данного исследования является описание категории идеального читателя в повестях Н.В. Гоголя с точки зрения набора коммуникативных стратегий, реализующихся на различных повествовательных уровнях.
Для достижения цели следует решить несколько задач:
1. Описать специфику креативной и рецептивной функций в различных дискурсивных моделях, реализованных в диегезисе повестей Н.В. Гоголя.
2.Выявить метадискурсивный потенциал диегетических коммуникативных моделей через обнаружение соответствий/несоответствий коммуникативным стратегиям нарратора/его адресата (через описание элементов изоморфизма между коммуникативными моделями, репрезентированными на разных повествовательных уровнях).
3. Эксплицировать нарративные приемы с целью выявления коммуникативных стратегий имплицитного читателя.
4. Проанализировать паратекстуальные элементы в повестях (и циклах в целом) в статусе композиционных структур, эксплицирующих авторскую/читательскую коммуникативную стратегию.
5. Проследить эволюцию модели идеального читателя (цикл «Вечера…» – цикл «Миргород» – «петербургские повести») через выявление изменений в коммуникативной стратегии автора/читателя.
Материалом исследования послужили повести цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки», цикла «Миргород» и «петербургские повести». Такой выбор текстов мотивирован жанрово-родовыми ограничениями, которые актуализируют частную систему внутри гоголевской системы в целом. Подобная актуализация определяется принципами, которые заложены в универсальный научный метод рекурсивной петли (В. Изер). За пределами исследования остаются повести, которые не входят в циклы, поэма «Мертвые души» и драматургические тексты Н.В. Гоголя, описание категории идеального читателя в которых в силу иной жанровой и родовой отнесенности требует отдельного исследования (например, при исследовании драматургических текстов актуализация категории читателя усложняется за счет статуса «зритель»). При необходимости привлекаются данные о ранних редакциях повестей и неповествовательные тексты Н.В. Гоголя.
Методологическая база данного диссертационного исследования строится на традициях рецептивной эстетики (В. Изер, Р. Ингарден, Х.Р. Яусс); нарратологии (В. Шмид, М. Баль, Я. Линтвельт), в частности, на приемах дискурсного анализа (В.И. Тюпа), базирующегося на теории М.М. Бахтина о диалогической природе искусства; на приемах семиоэстетического анализа (В.И. Тюпа, Ю.В. Шатин), восходящего к идеям о знаковой природе искусства. Также мы опираемся на работы М. Риффатерра и П. де Мана, в которых представлены основные термины и постулаты неориторики. Кроме того, активно привлекаются исследования, посвященные изучению различных аспектов творчества Н.В. Гоголя: Ю.В. Манна, В.М. Марковича, С.Г. Бочарова, М.Я. Вайскопфа, С.В. Овечкина, М.Б. Ямпольского, С.А. Шульца,
М.О. Эпштейна, Р. Лахманна и других.
Положения, выносимые на защиту:
-
В процессе моделирования рецептивной стратегии читателя помимо паратекстуальных знаков и эксплицитных нарративных инстанций участвует диегетическая развертка различных коммуникативных моделей. Выявление метадискурсивного потенциала этих моделей позволяет вскрыть автореферентный коммуникативный статус гоголевских текстовых актантов.
-
На всех уровнях наррации выявляется авторская стратегия со/противопоставления различных коммуникативных механизмов. Коммуникативные модели, реализованные в повестях Н.В. Гоголя, характеризуются общей тенденцией к совмещению этической интенции, связанной с репродуктивной трансляцией смысла, и эстетической интенции, связанной с априорной неоднозначностью интерпретации художественного текста. Практическая реализация этого совмещения выражается, с одной стороны, во вмешательстве автора (через присвоение им свободных интерпретационных возможностей) в процесс выявления читателем цели художественной репрезентации, с другой стороны – в игровой рефлексии автора/читателя над репродуктивностью смысла. Сопряжение этих конфликтных установок является коммуникативной предпосылкой, которая спровоцировала различные варианты мифологизации фигуры Гоголя-автора.
-
В повестях Н.В. Гоголя функциональное значение приобретают проницаемость границ между различными повествовательными уровнями, с одной стороны, и, с другой стороны, рефлексия над границами художественного текста, репрезентированная: в нарративной развертке дискурса «слухи», сопрягающей реальное и вымышленное; в актуализации «магического» потенциала слова; в метаметафоре «искусство-зеркало» и т.д. За счет этого актуализируется рецептивный принцип идентификации читателя с текстовыми актантами и механизм экстраполяции знаковой системы текста на нехудожественную реальность и наоборот. Именно этот принцип позволяет Гоголю-автору управлять имагинарным-воображаемым (В.Изер) читателя, имплицируя в него инерцию процесса смыслообразования.
-
Видоизменение коммуникативной стратегии читателя связано с различными художественными способами экспликации экзистенциального статуса всех субъектов коммуникации. В цикле «Вечера…» коммуникация между автором и читателем функционирует по законам карнавального мира, в рамках которого изначально «чужой» читатель инициируется в национальное «мы». В цикле «Миргород» интерференция нарративных позиций «изнутри»/«извне» проблематизирует коммуникативную стратегию автора/читателя в аспекте идеи апостасийного разрушения модели «я-в-мире» (В.И. Тюпа). Субъект-субъектные отношения между автором и читателем, зафиксированные в цикле «Вечера…» и осмысленные в цикле «Миргород» как неустойчивые, в «петербургских повестях» распадаются. Это провоцирует распад конкретизации, связанной с активным поиском авторитетной смысломоделирующей инстанции, и «имагинарной рецепции», связанной с пассивным присвоением авторской точки зрения на реальность, которая никогда не существовала в ней в статусе априорной.
-
В творчестве Н.В. Гоголя стратегия автокомментирования является одной из центральных авторских коммуникативных стратегий, позволяющих рассматривать весь корпус его текстов как единую художественную систему.
Теоретическая значимость работы состоит в развитии научных концепций, актуализирующих функциональную роль читателя, и выработке интегральной методологии в описании категории идеального читателя. В диссертации выявляется и теоретически обосновывается высокая значимость диегетических дискурсивных моделей в исследовании коммуникативных стратегий имплицитного автора/читателя.
Достоверность результатов исследования обеспечивается опорой на большой научно-исследовательский материал (268 источников), тексты
(6 источников) и словари (3 источника).
Практическая значимость исследования определяется возможностью использования результатов исследования в учебном процессе при подготовке основных и специальных курсов по истории русской литературы первой половины XIX века, при разработке спецсеминаров, спецкурсов по творчеству Н.В. Гоголя. Установки и интерпретационные приемы могут быть использованы для построения методик дискурсивного анализа.
Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены в виде научных докладов на аспирантских семинарах кафедры русской литературы и теории литературы ФГБОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» (2008–2012), на ежегодных конференциях молодых ученых, проводимых ФГБОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» (2009–2012), на межрегиональной научной конференции «Надо любить Россию…» (Оренбург, 2009); на VII и VIII международной летней школе по русской литературе (СПб, 2011–2012).
Структура работы. Работа объемом в 284 страницы состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы, включающего 277 наименований.
