Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Рецепция методологии. столетие критического реализма
1. 1. Генезис критического реализма 61
1. 2. Манифестация метода в творчестве русских писателей XIX в.: И.А. Гончаров; И.С. Тургенев; Ф.М. Достоевский; Л.Н. Толстой; А.П. Чехов 66
1. 3. Идеологические и эстетические концепты критиков XIX в.: Н.А. Добролюбов и Н.Г. Чернышевский; А.В. Дружинин и «эстетическая школа»; А.С. Хомяков и другие славянофилы; Д.И. Писарев и радикалы; А.А. Григорьев; Н.Н. Страхов; Н.Г. Михайловский 103
1. 4. Ситуация в начале ХХ в. – мутации реализма. Концепции В.С. Соловьёва и В.В. Розанова. Символистская критика: В.Я. Брюсов; А.А. Блок; Андрей Белый. Феномен неореализма 131
1. 5. Русское зарубежье – продолжение тенденции 153
1. 5. 1. Позиция И.А. Бунина 155
1. 5. 2. Эстетические взгляды Г.В. Адамовича, В.Ф. Ходасевича, И.А. Ильина, В.В. Набокова, Г.И. Газданова 161
Глава вторая. Диалектический характер и внутренние противоречия социалистического реализма
2. 1. Предпосылки возникновения и проблема апперципации 165
2. 2. Концепции ранней марксистской критики: А.В. Луначарский; В.В. Воровский; В.И. Ленин; К.С. Еремеев 166
2. 3. Генезис нового термина 180
2. 4. Пролегомены и провозвестники соцреализма 181
2. 5. Поиск формулировки 185
2. 6. Дискуссия о методе на Первом всесоюзном съезде советских писателей; роль М. Горького. Идеологический императив и свобода автора 190
2. 7. Имманентные противоречия в творчестве писателей: М.А. Булгаков; А.П. Платонов; А.А. Фадеев; М.М. Зощенко 196
2. 8. Диалектика социалистического и национального 209
2. 9. Достижения социалистического реализма. Творчество М.А. Шолохова. Правда в военной и послевоенной литературе. Возрождение русской духовности. 211
2. 10. Начало мутации советской методологии. Обострение противоречий соцреализма .218
2. 11. Литературно-критическая ситуация 60–80-х годов. Кризис социалистического реализма 223
2. 12. Дискуссии о методе с зарубежными теоретиками. Реализм в иностранных культурах 230
2. 13. Социалистический реализм как полноценная фаза эволюции отечественной культуры 237
Глава третья. Глобальная тенденция на рубеже XX-XXI вв.: новая модификация реализма
3. 1. Ситуация в отечественном литературно-теоретическом процессе конца ХХ в.: деградация социалистической идеологии. Регенерация модуса 245
3. 2. Позиция писателей-традиционалистов. Главные черты нового явления, актуализированные на первой конференции «Новый реализм» .262
3. 3. Теоретические акценты второй и третьей конференции «Новый реализм» как попытка сформулировать основные свойства возрождающейся тенденции. Круглый стол в Союзе писателей России 277
3. 4. Идеологические дискуссии первого десятилетия XXI в .304
3. 5. Специфические черты реализма конца ХХ – начала ХХI вв .312
3. 5. 1. Нарративная позиция автора и героя-повествователя .313
3. 5. 2. Исповедальный концепт в современной прозе 318
3. 5. 3. Брутальные мотивы новейшей прозы. Использование эсхатологических контентов 321
3. 6. Репрезентация нового реализма в поэтических формах 330
3. 7. Элементы постмодернистской стилистики в произведениях новых реалистов: Ю.М. Поляков; М.М. Попов; С.Н. Есин; А.А. Проханов..337
3. 8. Локальная мера реальности в книгах постмодернистов 363
Заключение 379
Библиография 382
- Манифестация метода в творчестве русских писателей XIX в.: И.А. Гончаров; И.С. Тургенев; Ф.М. Достоевский; Л.Н. Толстой; А.П. Чехов
- Ситуация в начале ХХ в. – мутации реализма. Концепции В.С. Соловьёва и В.В. Розанова. Символистская критика: В.Я. Брюсов; А.А. Блок; Андрей Белый. Феномен неореализма
- Концепции ранней марксистской критики: А.В. Луначарский; В.В. Воровский; В.И. Ленин; К.С. Еремеев
- Позиция писателей-традиционалистов. Главные черты нового явления, актуализированные на первой конференции «Новый реализм»
Введение к работе
Диссертация на соискание учёной степени доктора филологических наук, написанная кандидатом филологических наук, доцентом кафедры теории литературы и литературной критики С.М. Казначеева посвящена важнейшей проблеме отечественной литературной теории – феноменологической природе и историческому развитию на отечественной почве реализма. Русский реализм автор трактует как проявление глобальной тенденции мировой культуры, которая в разные периоды своего существования приобретала черты конкретной методологии писательской работы. Главной особенностью судьбы реализма в России он считает его имманентную способность последовательно двигаться вперёд, успешно преодолевая сложные моменты своей эволюции.
Степень изученности вопроса. Несмотря на то, что на протяжении долгого времени обозначенная проблематика находилась в центре внимания многих теоретиков русской и зарубежной литературы, можно констатировать, что в полном объёме вопрос понимания феноменологии русского реализма практически не ставился и, соответственно, не решался. Автор внимательно рассматривает точки зрения предшественников, сопоставляет свои исследования с отношением теоретиков и практиков литературы к различным реалистические модусы (просветительский, критический, социалистический, новый реализм) и настойчиво проводит через диссертацию мысль о том, что русский реализм представляет собой последовательную цепь модификаций. Отмечая принцип органичной и гармоничной преемственности, исследователь указывает, что, несмотря на сложные перипетии отечественной истории и идеологической борьбы русская литература оставалась верной своим гуманистическим традициям.
Изучение русского реализма достигло кульминации во второй половине ХХ в. На протяжении всей своей научной и творческой деятельности касался проблем существования реализма автор известного сборника статей и эссе «Пути реализма» – П. Палиевский. Не раз утверждал, что в основе русского миросозерцания лежит постоянная тяга к поискам истины, В. Кожинов. В плоскости анализа положительного и отрицательного отношения к традиции вёл обсуждение тех же вопросов С. Небольсин. Серьёзное внимание к проблемам реализма уделяли литературоведы и критики Л. Аннинский, А. Большакова, В. Бондаренко, В. Бушин, Г. Гачев, Т. Глушкова, В. Гусев, В. Дементьев, Н. Дорошенко, С. Есин, К. Кокшенёва, Ф. Кузнецов, В. Курбатов, А. Ланщиков, А. Латынина, М. Лобанов, Ю. Лощиц, М. Любомудров, Р. Ляшева, А. Неверов, В. Саватеев, Н. Федь и др. Любопытные соображения по поводу реализма и своего отношения к нему неоднократно высказывали также такие писатели, как В. Астафев, В. Белов, Ю. Казаков, Ю. Мамлеев, П. Паламарчук, Л. Петрушевская, Ю. Поляков, М. Попов, В. Распутин, В. Солоухин, А. Трофимов, В. Шукшин и др.
В конце ХХ в. многие писали о кризисе, и даже некоторой деградации реализма. Но постепенно всё чаще речь стала заходить о возникновении очередной модификации реалистической тенденции – новом реализме. Статьи Н. Лейдермана, М. Липовецкого, К. Степаняна показали, что надежды на плодотворность постмодернизма не оправдываются. В конце столетия прошли три конференции «Новый реализм» (1997, 1999 и 2000), в которых участвовали литературоведы, критики, писатели, журналисты, издатели. Сходные вопросы неоднократно поднимались и обсуждались на других мероприятиях, отчёты о которых публиковались в прессе.
Пристальное внимание проблеме уделяли представители теоретической науки. В 1982 г. была защищена диссертация Н. Лейдермана на тему «», где в исторической перспективе была рассмотрена линия развития литературы второй половины ХХ в. Исследование Л. Киселёвой «» (1992) касалось важных проблем социалистического реализма. О соотношении реализма и натурализма в работе «» (1996) писал А. Миловидов. В. 2000 г. Е. Галимова посвятила свою диссертацию вопросам реалистической культуры, а корейский специалист по повествовательно прозе ХХ века Ким Ен Су – посвятил исследование теме «».
Из последних исследований по смежной проблематике можно отметить диссертации Е. Князевой «» (2000), Н. Кисель «» (2002), Г. Ахметовой «Языковая композиция художественного текста (проблемы теоретической феноменализации, структурной модификации и эволюции на материале русской прозы 80-90-х годов ХХ в.)» (2002), Н. Григорьевой «» (2004), С. Есина «» (2005), Е. Местергази «» (2008), В. Третьякова «» (2009), Ж. Голенко «» (2010).
Основные принципы и задачи диссертации. Главной задачей настоящего исследования является всестороннее феноменологическое рассмотрение исходного тезиса о том, что русский реализм в его историческом поступательном движении отражает манифестацию глобальной литературно-художественной тенденции, которая наиболее адекватно соответствует нашему национальному менталитету и органично вписывается в систему культурных ценностей этноса. В ходе эволюции реализм вступал в различные фазисы существования, переживал различные мутации, у него были свои взлёты и кризисы, но всегда сохранялась непрерывная линия развития национальной эстетики. На разных этапах существования реалистической методологии сопутствовал принцип преемственности в искусстве.
Для обоснования данного тезиса автор достаточно подробно останавливается на этапах зарождения, расцвета, стагнации, расщепления, мутаций, регенерации и воссоединения национальной литературной традиции. Рассмотрены споры о реализме и его соотношении с натурализмом и модернистскими течениями в XIX и XX вв., приведены точки зрения наиболее авторитетных и значительных фигурантов литературной жизни разных эпох, брошен взгляд на состояние художественного процесса в начале XXI в.
Основными точками противопоставления реалистической и модернистской концепции художественного творчества стали этические модели отношения авторов к основным сферам мироздания, соотношение их творений с действительностью, духовные начала литературной деятельности. Для решения поставленных вопросов автор диссертации аргументирует свои рассуждения и выводы письменными и устными высказываниями участников национального художественного процесса: писателей, литературоведов, издателей, журналистов, деятелей искусства. Хотя в центре внимания находятся обстоятельства существования русской культуры, при необходимости проводятся оправданные параллели с состоянием наук и искусств за рубежом, разговор об отечественной литературе рассмотрен в контексте общемировых эстетических проблем.
Актуальность темы исследования. Проблема бытования современного русского реализма сегодня стоит предельно остро. На рубеже 90-х годов XX в. стали раздаваться многочисленные голоса, призывающие расстаться с этой творческой методологией. Наиболее активно в этом смысле выступали теоретики и практики постмодернизма. Писатели, критики, литературоведы, сохраняющие верность исконной традиции, оказались в затруднительном положении. Под вопрос была поставлена сама их профессиональная и творческая квалификация. Предпринимались попытки решительного пересмотра и переоценки классического наследия. Ситуация была усугублена теми тенденциями всемирной глобализации, которые отчётливо проявились в литературной и книжно-издательской сфере. Интерес издателей и обслуживающей их критики был переключён на писателей, представляющих коммерческую, развлекательную, популярную литературу.
В этих условиях тревога писателей, критиков, учёных, прозвучавшая в ряде конференций, круглых столов и заседаний, в основном, выразилась в эмоциональной, некатегориальной форме и требовала более глубокого проникновения в суть процессов. Для верного понимания нынешних проблем понадобилось поместить вопросы современности в контекст прошлых эпох. В полемике с попытками провести ревизию классики открылось немало новых, отчасти неожиданных закономерностей и сопоставлений.
Научная новизна исследования. Если в отечественном и зарубежном литературоведении присутствует большое количество работ посвященных отдельному разбору произведений критического, социалистического и иных разновидностей реализма, то комплексное исследование этих явлений практически не проводилось, а если такие сопоставления делались, то носили локальный характер. Новый реализм и всё, связанное с этим термином, в настоящее время вообще не изучены, вызывают споры и требует внимательного анализа. Принципиальная новизна подхода состоит в рассмотрении последовательной органичной преемственности этих художественных феноменов.
Методологические основы работы. В качестве методологического принципа в диссертации применен системный подход, включающий в себя компоненты сравнительно-исторического и теоретического анализа разбираемого материала. На основе философского понимания самого термина «реализм» производится сопоставительная экстраполяция идейно-теоретического видения проблемы на конкретные литературно-художественные тексты и научные разработки. Важной составляющей частью методологии является соотнесение литературного творчества с религиозно-нравственной парадигмой, ибо именно здесь, а не в формальной плоскости, пролегает, по мнению исследователя, демаркационная линия между реалистическим и нереалистическим мироощущением писателя.
Поскольку темой исследования является магистральное направление русской культуры, укоренённое в классическом наследии, в качестве языка диссертации принята стилистика, характерная для традиционных школ и авторов отечественного литературоведения, принята установка на лексику, терминологию и манеру самовыражения таких теоретиков, как бр. Веселовские, А. Потебня, Д. Овсянико-Куликовский, П. Сакулин, Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум, М. Бахтин, В. Кожинов, П. Палиевский и др.
Предмет исследования. Судьба корневой, центральной тенденции русской национальной литературы во всём комплексе её исторического развития, которое нередко принимало драматические формы. Однако реализм успешно преодолевал возникавшие трудности и восстанавливал своё достоинство в соответствующем масштабе.
Объект исследования. Художественные, литературно-критические, литературоведческие, философские работы и устные выступления русских и зарубежных авторов, в которых актуализировалось, анализировалось и интерпретировалось практическое или теоретическое существование русского реализма и его феноменологической сущности.
Цели и задачи исследования. Основной целью работы является анализ особенностей генезиса, функционирования, эволюции и регенерации русского реализма в ходе литературно-исторического процесса. Задачей диссертации следует считать доказательство тезиса о единой, цельной и многосторонней природе этого культурного явления, а именно – стремление показать, что критический, социалистический и новый реализм по глубинной сути принадлежат к одной художественной традиции, диалектически дополняя друг друга и развивая магистральную линию отечественной словесности.
Автор исследования учитывает тот факт, что понятие социалистический реализм принималось и принимается не всеми специалистами, и отдельно обосновывает диалектически противоречивую сущность этого явления.
Научно-практическая значимость работы. Результаты данного исследования могут быть использованы при написании теоретических работ, создании учебных пособий, общих и специальных курсов по теории литературы и истории русской словесности, а также при изучении всего комплекса проблем, связанных с бытованием русской реалистической культуры на протяжении нескольких столетий.
Апробация. Основные наблюдения, идеи и выводы были изложены на страницах монографии «Судьба русского реализма: происхождение, развитие, возрождение» (М., Издательство Литературного института им. А.М. Горького, 2012, 24 авторских листа»), в книгах «Апология литературоцентризма» (М., 2000), «Современные русское поэты» (М., 2006), в сборнике «Новый реализм: за и против» (2007), а также в многочисленных статьях, опубликованных в журналах из списка ВАК и других периодических изданиях.
Текст диссертации обсуждался на заседаниях кафедры теории литературы и литературной критики Литературного института им. А.М. Горького, а также был отражён в докладах на международных научно-практических конференциях и семинарах (в России и за рубежом); оглашён в рамках многочисленных чтений, круглых столов и заседаний Совета по прозе при Союзе писателей России; применялся во многих лекционных курсах.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографии.
Манифестация метода в творчестве русских писателей XIX в.: И.А. Гончаров; И.С. Тургенев; Ф.М. Достоевский; Л.Н. Толстой; А.П. Чехов
Большинство русских писателей XIX в. обозначило в своём творчестве элементы реалистического мироотражения. Они присутствуют в сочинениях Пушкина и Лермонтова, Герцена и Даля, Помяловского и Решетникова, Лес-кова и Писемского, наглядно видны в творчестве многих других художников. Даже писатели, чьи книги пронизаны фантастикой, мистицизмом и ирреаль-ными мотивами, как правило, сильны умением воссоздавать в тексте карти-ны, поражающие воображение убедительностью и чёткостью письма. Это ка-сается, в частности, произведений Н. Гоголя. В понимании его художествен-ного мира критиками и литературоведами с течением времени происходила любопытная, но, в целом, закономерная эволюция. Началось с того, что ряд аналитиков-современников (Ф. Булгарин и др.) восприняли прозу Гоголя, как углубление в низменные сферы человеческого существования, изображение грязи и пошлости. Белинский подхватил ярлык «натуральная школа» в каче-стве лозунга нового эстетического течения. В его творениях теоретик прежде всего видел правдивое и беспощадное воспроизведение явлений окружаю-щей жизни. Когда же представитель изобретённой критиком «реальной по-эзии» попытался встать на путь изображения «идеальных» предметов («Вы-бранные места из переписки с друзьями»), Белинский обрушился на писателя с гневными обвинениями в отступничестве и едва ли не фарисействе. Более поздние исследователи видели в Гоголе фантасмагорического и инфернального автора, чьи образы являются плодом болезненной фантазии и не имеют прямого отношения к реальности. Так, например, Д. Мережковский в статье «Гоголь и чёрт» акцентировал интерес писателя к изображению ад-ских видений и нечистой силы, а В. Набоков в эссе «Николай Гоголь» факти-чески отрицал, что создатель «Мёртвых душ» имеет отношение к реализму, но с другой стороны, признавал, что герои, воплощённые писателем, обла-дают удивительной склонностью к реализации в жизни: «Персонажи “Реви-зора” – не важно, станут они или нет образцами для людей из плоти и крови, – реальны лишь в том смысле, что они реальные создания фантазии Гоголя. А Россия, страна прилежных учеников, стала сразу же старательно подра-жать его вымыслам…» [31; 189].
Кардинальное расхождение в интерпретации гоголевских сочинений состоит не только в особенностях методологии того или иного аналитика. Оно кроется скорее в неправильном понимании реализма как такового. Иду-щий со средних веков спор о существовании универсалий, то есть сущностей трансцендентального порядка со всей принципиальностью поставил вопрос о том, что же должен отражать художник: наличное, частное бытиё (с элемен-том необязательного, случайного) или предначертанную картину (где в осно-ве высший замысел, типическое и в высшем смысле этого слова реальней-шее). Натуралист, бытописатель способен только воспроизвести внешне на-блюдаемые им явления и процессы. Подлинный реалист в любом случае должен видеть и доносить до читателя штрихи вечного, запредельного, ре-альнейшего. Жизнь в своём проявлении может отклоняться от своей идеальной мо-дели, искажать и даже извращать замысел. Бытописательство, таким образом, обернётся изображением искажений и отклонений от сути. Реалист же, изо-бражая типичного героя, негодяя или плута, воспроизводит истинное бытиё. Существенный вклад в становление и понимание сути реалистического метода творчеством и критической деятельностью внёс И. Гончаров. Само происхождение, психологический тип, образ мысли и манера писательской работы обличают в нём человека основательного, солидного, вдумчивого. Сын провинциального купца, он сумел пробиться в верхи литературного ми-ра, стал авторитетным писателем и занимал значительные служебные долж-ности, в том числе и в цензуре. Неторопливость и глубина прозрений прозаи-ка сказались в главном создании – образе Обломова. Автора «Обыкновенной истории», «Обломова» и «Обрыва» просто невозможно подозревать в умо-зрительности, в оторванности от современной ему русской действительности. Первым оценивший молодой талант В. Белинский, с одной стороны, был склонен преуменьшить писательские заслуги автора «Обыкновенной ис-тории» – он считал его чистым поэтом, художником, мастерски запечатле-вающим на своих страницах верные характеры, в особенности женские, но не испытывающим по отношению к своим героям никаких чувств – ни любви, ни вражды, ни сострадания. Он готов отказать ему даже в умении выражать сознание и мысли. Но, с другой стороны, критик провидчески усматривает в писателе-дебютанте выдающиеся способности точного и художественного изображения того, что он видит перед собой: «Гончаров рисует свои фигуры, характеры, сцены, прежде всего для того, чтобы удовлетворить своей потребности и насладиться своею способностию рисовать; говорить и судить и извлекать из них нравственные следствия ему надо предоставить своим чи-тателям» [62; 8, 397–398].
Гончаров, по мнению Белинского, одержим стремлением отображать явленное перед ним мироздание, причём делает это едва ли не интуитивно, подсознательно, прибегая к средствам чистого, лёгкого, льющегося языка. Писатель словно не напрягается для создания живописных полотен: это ему дано вне творческого процесса, а сам он – с точки зрения сознания – не-сколько замкнут в себе. Он творит как бы во сне, выступая в роли эстетиче-ского медиума.
Ситуация в начале ХХ в. – мутации реализма. Концепции В.С. Соловьёва и В.В. Розанова. Символистская критика: В.Я. Брюсов; А.А. Блок; Андрей Белый. Феномен неореализма
Начало ХХ столетия в русской культуре было ознаменовано большой пестротой эстетических направлений, стилей и школ. Романтические тенден-ции, казавшиеся пройденным этапом, вновь обнаружили себя. Реалистиче-ское художественное мировоззрение, установившееся и окрепшее в XIX в., было несколько потеснено творческими установками идеологов декадентско-го искусства. Ещё в 1892 г. Д. Мережковский в программной лекции «О при-чинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» пред-восхитил манифестацию взглядов русского символизма. Делая ставку на символ, он декларировал необходимость кардинального изменения вектора развития отечественной культуры, который в тот момент не удовлетворял теоретика: По мнению Мережковского, эстетические предпочтения публики до сих пор остаются реалистическими. Художественный материализм феноменологически коррелируется с научным и нравственным материализ-мом. Упоминание об отрицании в данном контексте – камень, брошенный в сторону критического реализма, который, по мысли Мережковского, не соот-ветствует распространившимся в обществе идеальным порывам духа. Однако при этом провозвестник символизма свидетельствует также о необходимости ориентирования художника на реальную основу всякого творчества: символы должны выливаться из глубины действительности. Нет нужды придумывать их, чтобы выразить идею, иначе они превращаются в мёртвые аллегории. То есть, и идеологи декадентского искусства нередко воздавали должное реалистическому модусу, от которого последовательно открещивались.
Ряд важных положений для искусства, базирующегося на идеалистиче-ских представлениях о мире, был выражен в работах В. Соловьёва. Но в его критическом наследии есть интересные мысли, касающиеся реалистической методологии, особенно в соотношении реализма с его эстетическими оппо-нентами. В начале «Трёх речей в память Достоевского», проявляя способ-ность к художественному предвидению, Соловьёв заводит разговор о новых веяниях в литературе. Его чаяния и надежды связаны с искусством духов-ным, религиозным. Но воплотиться оно должно, по мысли философа и мис-тика, на основе реализма, хотя он и не вполне соответствует его представле-ниям о прекрасном. Соловьёв прямо говорит о воплощении идеи в матери-альных подробностях, стремлении её к слиянию с текущей действительно-стью и воздействии на реальность, что говорит о его фактической солидарно-сти с основными положениями нашей концепции реализма. Для решения этих задач современному искусству, по его мысли, необходимо обращение к твёрдой религиозной опоре. Прогноз Соловьёва связан с Достоевским, которого он воспринимает как предтечу нового искусства. Тенденции в русской литературе конца XIX в., по его мнению, таковы, что «грубый реализм современного художе-ства есть только та жёсткая оболочка, в которой до поры до времени скрыва-ется крылатая поэзия будущего… Уже являются художники, которые, исходя из господствующего реализма и ещё оставаясь в значительной мере на его низменной почве, вместе с тем доходят до религиозной истины… Если в со-временном реалистическом художестве мы видим как бы предсказание ново-го религиозного искусства, то это предсказание уже начинает сбываться» [178; 37]. Упоминание о низменной почве здесь представляется данью рас-пространённым в критике заблуждениям, смешивающим понятия «реализм» и «натурализм».
В. Соловьёву ещё не удаётся провести чёткую демаркацию между эти-ми эстетическими категориями, ведь и далее он смешивает в одно принципи-ально разные явления искусства. Подводя художественные итоги развития искусства в период с эпохи Просвещения до второй половины XIX в., он ут-верждает что «напоследок, за крушением идеализма, выступают на первый план современного просвещения натуралисты (реалисты и материалисты), которые, изгоняя из своего миросозерцания все следы духа и Божества, пре-клоняются перед мёртвым механизмом природы» [178; 57]. Сегодня вряд ли требуется доказывать, что между натурализмом, действительно ограничи-вающим угол зрения материальным и мирским, и реализмом, утверждающим вечные духовные основания жизни, лежит огромная дистанция. Трудно со-гласиться с Соловьёвым и в отношении того, что реалистами «изгоняются все следы духа и Божества», поскольку присутствие этих высоких начал в творчестве реалистов Пушкина и Лермонтова, Толстого и Достоевского, Тур-генева и Чехова не подлежит сомнению. Достаточно вспомнить ключевой образ тургеневского Базарова, гибнущего вопреки громко заявленным плоско материалистическим декларациям под воздействием всемогущей и всепобе-ждающей Природы, чтобы убедиться, что последняя представляется писате-лю-реалисту не в виде «мёртвого механизма», а как могучая животворящая и всепоглощающая Сила.
Впрочем, эта терминологическая путаница не помешала философу раз за разом тонко указывать на трансцендентальный характер подлинного твор-чества: «Вдохновенный художник, воплощая свои созерцания в чувственных формах, есть связующее звено или посредник между миром вечных идей или первообразов и миром вещественных явлений. Художественное творчество, в котором упраздняется противоречие между идеальным и чувственным, меж-ду духом и вещью, есть земное подобие творчества божественного, в кото-ром снимаются всякие противоположности…» [178; 130]. По большому счё-ту, в этих словах можно увидеть вполне твёрдый и убедительный ответ на давние споры об универсалиях, когда именно реалисты настаивали на безус-ловном существовании трансцендентных сущностей. И эта позиция русского религиозного мыслителя вполне закономерна, если учесть его близость во взглядах к школе неоплатонизма. Реалистическое искусство на деле пред-ставляет собой пример соединения земного и запредельного в гармоничном диалектическом единстве. И выдающийся философ, порой отказывая реализ-му в его основных свойствах, в глубинном смысле утверждал его непрехо-дящее достоинство.
По характеру мировоззрения В. Розанов был человеком противоречи-вым, неоднородным или даже, как иногда говорилось, – всеядным. В ответ на одно заявление в его наследии нередко можно найти и другое, прямо проти-воположное. Амбивалентность была присуща и многим его литературным пристрастиям. Уважительное отношение к автору порой соседствовало с пренебрежительным, уничтожающим. В центре его внимания были преиму-щественно вопросы философско-религиозной направленности. Но и в лите-ратурно-критических выступлениях сплошь и рядом встречаются не менее оригинальные суждения о реализме.
Естественно, что Розанов не мог пройти мимо такой фигуры, как Л. Толстой. Более всего книги Толстого привлекали его философской, рели-гиозной и нравственной проблематикой. Здесь критик находил богатую поч-ву для оригинальных наблюдений и изысканий. Но вот в статье «80-летие рождения гр. Л.Н. Толстого» несколько неожиданно он заводит разговор не-посредственно о творческом подходе писателя к изображению жизни: «Тол-стой гораздо раньше своей критики научил нас верить в русскую землю, по-казав в художественных образах невыразимой прелести всё своеобразие и всё разнообразие, всю глубину и всю красоту русского духа, от дворцов до дере-венских изб… У гр. Л. Толстого были средства живописи: однако ведь пред-мет-то для живописи дала русская жизнь, русский народ, русский дух и рус-ский быт. Они вдохновили Толстого» [168; 297].
Соединение жизни и народа, духа и быта даёт представление о глубо-ком понимании Розановым принципов русского реализма, состоящих прежде всего в его всеохватности. Бытописание вне духовной сферы неизбежно ве-дёт к натурализму. Но и ограниченность духовными материями чревата схо-ластикой, отстраненностью, умозрительностью. Поэтому критик выделяет в прозе Толстого всестороннее видение мира: и внешних его проявлений, и внутреннего мира героев. Он присоединяется к тем, кто за Чернышевским и Страховым, делал акцент на удивительном психологизме толстовской прозы. Но, говоря о глубоком знании человеческой души, он настаивает на том, что диалектика её становится базой для изображения материального уровня су-ществования.
Концепции ранней марксистской критики: А.В. Луначарский; В.В. Воровский; В.И. Ленин; К.С. Еремеев
Отношение к проблеме бытования реалистических и иных тенденций в отечественной культуре начала ХХ в. последовательно демонстрировали представители марксистской критики. В публицистических и литературно-критических выступлениях Г. Плеханова, В. Ленина, А. Луначарского, В. Воровского, М. Ольминского, К. Еремеева, С. Шаумяна и др. на передний план выходила идеологическая, социальная или нравственно-религиозная проблематика, а для подкрепления своих суждений они обращались к анали-зу и интерпретации произведений классической и современной литературы. Естественно, в их истолковании произведения литературы воспринима-лись чаще всего как вспомогательное средство на пути достижения общест-венно-политических целей, которые ставили перед собой те или иные пар-тии, группы и конкретные деятели. Писательский труд воспринимался ими в прикладном значении: если в книгах присутствует классовый подход, пока-зано бедственное положение неимущих масс, обострены социальные проти-воречия, отражена борьба за изменение существующего строя, то такого рода сочинения трактовались как прогрессивные и полезные, если нет, то интерес к ним со стороны партийных критиков был минимален, а отношение нега-тивное. Когда же писатель всем своим творчеством декларировал укрепление жизненных устоев, ратовал за сохранение базовых общественных институ-тов, проповедовал гармоничные отношения между слоями населения, то он объявлялся врагом политического движения и дискредитировался всеми воз-можными средствами. В этой связи режим наибольшего благоприятствования марксистской критикой создавался для представителей так называемой партийной или тен-денциозной литературы. Обличительный пафос выступлений помогал расша-тывать российскую государственность, а потому – верность односторонне понимаемой правде жизни, акцентирование мрачных сторон бытия трудя-щихся масс приветствовались и поощрялись. Конечно, в таком подходе мож-но уловить черты традиционного пафоса произведений критического реализ-ма. Но отсутствовали необходимые условия для полноценной манифестации реализма: всесторонности и объективности мировосприятия, воспроизведе-ния жизни во всей полноте её нюансов и оттенков, включая религиозную, нравственную и эстетическую стороны человеческого существования. Правдивость в изображении окружающей действительности, свойствен-ная традиционному реализму, с одной стороны, удовлетворяла идеологов-марксистов, так как помогала вскрывать общественные диспропорции, поро-ки и язвы. Но, с другой стороны, эти честные и глубокие полотна, берущие жизнь во всей глобальной масштабности, раздражали их положительным за-рядом, потенциалом, который писатели обнаруживали и воплощали в исто-рическом прошлом страны, в патриархальных основах жизни, в традицион-ных взглядах на религию, семью, нравственность, культуру. Ещё задолго до революций 1917 г. марксистская критика с недоверием взирала на книги А. Чехова, И. Бунина, Л. Андреева, Б. Зайцева, И. Шмелева и др. Но если эти писатели изображали российскую жизнь в негативном ключе, марксистская критика встречала это с однозначным одобрением: такова оценка В. Воров-ским повести Бунина «Деревня», которую он назвал архиреальной вещью, от которой пахнет «перегноем и прелыми лаптями» [195; 236]. Впрочем, даже и Воровский упрекает Бунина, что деревня обрисована не со всех сторон, но упрёк его связан с тем, что писатель, по мнению критика, не сумел разгля-деть в крестьянском быте стремления к новой жизни, вероятных перспектив социального прогресса. А когда эти и другие писатели встали в оппозицию к советскому режиму, новая власть – в том числе и те, кто взял на себя ответ-ственность за культуру – постаралась сделать так, чтобы они были фактиче-ски депортированы или принуждены уехать из родной страны на чужбину.
Что касается отношения марксистской критики к произведениям дека-дентских направлений, то тут во многом наблюдалась индифферентность по отношению к их формальным, эстетическим и мистическим изыскам. Боль-шевики и их союзники готовы были критиковать их субъективизм, поскольку он наркотическим образом действовал на общественное сознание, создавал в стране атмосферу безволия и аморфности. Отрицание ими общепринятых моральных запретов приходилось ко двору, так как помогало развязывать в широких массах дремлющие или подавленные инстинкты разрушения и все-дозволенности. Применение модернистами необычных форм не являлось ни положительным, ни отягчающим фактором: любой, самый политически ан-гажированный критик от политики всегда мог при необходимости сослаться на некомпетентность в специальных вопросах, касающихся писательского мастерства и художественной формы. По сути же дела эта сторона литера-турной деятельности (художественность, мастерство, владение словом) была для них не важной, второстепенной, малоинтересной. Поэтому те же больше-вики спокойно относились к формальным поискам футуристов, конструкти-вистов, идеологов и практиков ЛЕФа, научным изысканиям русских форма-листов и не мешали им проводить в культуре политику ревизионизма в от-ношении мастеров минувших эпох и их творческого наследия. Сброс класси-ки «с парохода современности» был допустим и едва ли не желателен. Из произведений прошлого критики марксистской направленности до-вольно снисходительно принимали классическую литературу, но и там ими выделялись произведения, по своему идеологическому вектору обличитель-ные, сатирические, революционно-демократические. Поэтому наибольшего одобрения и поддержки у марксистов заслуживали такие литераторы, как Белинский, Герцен, Некрасов, Чернышевский, Щедрин, Добролюбов, Писа-рев, прозаики-разночинцы и народники. Высоко оценивалось творчество классиков-реалистов – Пушкина, Крылова, Лермонтова, Тургенева, Толстого, Чехова. Гораздо более суровым был взгляд на авторов, проповедовавших на-циональные, традиционные, патриархальные ценности: Достоевского, Гри-горьева, Лескова, Каткова, Леонтьева, Суворина, Розанова, на всё направле-ние славянофилов и почвенников.
По отношению к другим фигурам наблюдалось амбивалентное, выбо-рочное отношение: у Гоголя принимались «Мёртвые души», но отвергались «Выбранные места из переписки с друзьями», у Гончарова образ Обломова критиковался за пассивность, но использовался для обозначения бездействия политических соратников.
Позиция писателей-традиционалистов. Главные черты нового явления, актуализированные на первой конференции «Новый реализм»
В сложившейся ситуации наиболее затруднительные условия сложи-лись для литераторов, продолжавших работать в традиционно реалистиче-ской манере. Издатели утратили интерес к рукописям такого рода, а читате-ли, сохранившие верность произведениям классического типа, не могли им помочь: как правило, это люди из тех социальных групп, которые сами по-страдали в ходе экономических реформ и зачастую не имели средств для приобретения новых книг. Возникала тупиковая ситуация: издатели не хоте-ли печатать реалистическую прозу, особенно малых жанров (рассказы, повести) под предлогом невостребованности, а читательская аудитория, же-лавшая получать эти книги, лишилась возможности знакомиться с новыми сочинениями полюбившихся авторов. К середине 90-х годов в среде писателей-реалистов воцарились некото-рая растерянность и пессимизм. Профессия, недавно бывшая престижной и уважаемой, теряла свою привлекательность и даже не могла обеспечить её обладателю достойного человеческого существования. Из литературы ушли те, кого привлекали материальные выгоды писательского быта, что, с одной стороны, позволило творческой среде очиститься от конъюнктурщиков. Но, с другой стороны, бывало, что честные, искренние, талантливые литераторы утрачивали веру в свои силы, впадали в уныние, толкавшее на непредсказуе-мые поступки, другим приходилось искать успокоение и забытье любыми средствами, третьи искали источник для жизнеобеспечения в областях, дале-ких от творчества. Формировался новый андеграунд, который составили со-бой те, кто недавно считался состоявшимся и респектабельным человеком. Коммерческая струя книжного потока обрела свою специфическую ау-диторию. С постмодернизмом же случилось так, что его интеллектуальные изыски разочаровали взыскательную публику, которая к тому же обнаружи-ла, что внутреннее наполнение постмодернистских сочинений характеризу-ется не высокой духовностью, а пустотой, цинизмом и равнодушием. Как от-метил А. Ким, «у музыкантов есть понятие – оно выражается словом “нут-ро”… И от того, какое это “нутро” – богатое или бедное, глубокое или, мел-кое, зависит способность исполнителя волновать человека, захватывать его… Именно так и происходит утрата подлинного реализма: того, что пере-живается сердцем человека. Все ругают постмодернизм, – так он же выразил своё “нутро”, и оказалось что там скупо, бедно и, как бы сказать, не очень добро» [141; 55]. Критическое осмысление литературной ситуации тех лет происходило с запозданием. Чувство растерянности от писателей передавалась и аналити-кам. В подходе к явлениям культуры наблюдались безответственность оценок, противоречивость выводов, нежелание или неспособность понимать и слышать друг друга (следствие того же «кучкизма»). Критика постмодер-нистского типа занималась творениями своих кумиров, но ажиотаж посте-пенно спадал, и в сознании критики и литературоведения новейшего времени возрождалось стремление обратиться к оттесненному на периферию общест-венного сознания реализму. Критики с удивлением обнаружили, что реали-стическая литература за истёкшие годы претерпела глубокие, но пока не вполне понятные изменения. Реализм стал феноменологически не таким, как прежде, новым. В очередной раз произошли его омоложение и регенерация.
Некоторые частные черты методологических метаморфоз обнаружи-лись раньше. В 1993 г. в «Новом мире» была опубликована статья Н. Лей-дермана и М. Липовецкого «Жизнь после смерти, или Новые сведения о реа-лизме». В современной литературной действительности они обнаружили по-явление нового художественного явления – «постреализм». Однако, отметив элементы нового веяния, они ограничились констатацией этого факта, не приложив достаточных усилий, чтобы сформулировать свойства постреализ-ма. Авторам удалось зафиксировать происшедшие в реалистическом искус-стве мутации, но анализировать их на категориальном уровне они не стали, поскольку явление тогда оформилось еще не до конца.
В 1996 г. в журнал «Знамя» опубликовал статью К. Степаняна «Реа-лизм как спасение от снов», где прозвучала мысль автора о том, что господ-ствующий в литературе постмодернизм теряет популярность: все чаще писа-тели заботятся о правде жизни, о точном изображении действительности.
Таким образом, в общественном сознании постепенно вызревало пони-мание того, что реализм как художественный метод не утратил творческих возможностей, обладает перспективами для дальнейшего развития. Но эти перспективы, равно как и status quo требовали внимательного рассмотрения и теоретического осмысления. Первый шаг в этом направлении сделали сами литераторы.
В 1997 г. группа московских писателей молодого и среднего поколе-ния, сплотившаяся вокруг творческого объединения московских прозаиков, выступила с инициативой проведения конференции, на которой предполага-лось обсудить насущные вопросы литературного процесса. Этот разговор за-думывался, как синтез научного и творческого видения и осмысления сло-жившейся ситуации. В числе инициаторов дискуссии были М. Попов, П. Па-ламарчук, А. Сегень, А. Белай, В. Бацалёв, В. Посошков и др. В качестве девиза писательского форума сначала рассматривался вари-ант «Новая русская проза», затем общими усилиями была выработана и при-нята другая формулировка – «Новый реализм». Как потом стало ясно, тема для разговора выбрана точно: был задан один из наиболее чувствительных вопросов современного литературно-издательского процесса, который не ос-тавляет равнодушным ни писателей, ни читательскую аудиторию. Об этом говорил В. Гусев: «разговор явно назрел и оттого собрал столь богатый со-став. Разговор именно о реализме. Объяви устроители другую тему: “Мос-ковская проза” или что-то еще в подобном духе, – может быть, никто и не пришел бы. Слово “реализм” действительно стоит на нерве; чувствуется, что “реализм” нужен сейчас – со всеми прилагательными, которые к нему прила-гаются…» [141; 65]. После интенсивной подготовки конференция была проведена в стенах Московской городской писательской организации 24 марта 1997 г. Её участ-никами и гостями стали известные авторы, критики, литературоведы, журна-листы: Л. Аннинский, Л. Баранова-Гонченко, Л. Бородин, В. Гусев, А. Ким, В. Куницын, Ю. Мамлеев, А. Мулярчик, П. Палиевский, В. Смирнов и др. Основной доклад на тему «Новые реалии – новый реализм» по поруче-нию оргкомитета сделал автор этих строк. Обсуждение назревшей проблемы шло остро, разносторонне, продуктивно. Даже выражая противоположные точки зрения, выступающие не теряли вектора конструктивности; итогом плодотворной дискуссии стало то, что общими усилиями удалось всесторон-не и объективно рассмотреть многие из актуальных вопросов современного литературного процесса. Обнаружились многочисленные точки соприкосно-вения, сходство взглядов и позиций. Конференция стала методологическим прорывом, важным событием в литературной жизни Москвы: то, что ощуща-лось на уровне интуиции и смутных веяний, стало подступом к теоретиче-скому осмыслению феноменологической проблемы.
