Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Генезис, становление и эволюция топоса Сибири в русской очерковой прозе С. 34 - 67
1. Генезис очеркового жанра. Многослойность и органичность топоса Сибири как исторически сложившийся феномен С. 34-40
2. Развитие летописных и эпических традиций, направленных на осмысление сибирского топоса, в очерковой прозе А.Н. Радищева, И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова С. 41 -67
Глава 2. Осмысление топоса Сибири в очерковой прозе XX века как историко-литературная проблема С. 68-99
1. Роль летописной и эпической традиций в развитии очерковой прозы Сибири первой половины XX века. Региональные особенности произведений писателей-сибиряков С. 68 - 85
2. Социокультурная ситуация, сложившая в стране в 1960-80-е годы, и ее влияние на поэтику и проблематику очерковой прозы в Сибири С. 86 - 99
Глава 3. Топос сибирского города и его эволюция в очерковой прозе 60-80-х годов XX века С. 100 - 140
1. Топос Омска и Иркутска: мифопоэтика и семиотика городского пространства в очерковых книгах и циклах Л.Н. Мартынова, В.Г. Распутина .. С. 100 - 128
2. Поэтика и композиция очеркового цикла И.Ф. Петрова «О малой родине и сыновнем долге» С. 129 -140
Глава 4. Человек в пространстве Сибири (на материале очерковой прозы В.Г. Распутина, П.Н. Ребрина, И.Ф.Петрова) С. 141 - 193
1. Поэтика родного места в «Сибирских повествованиях» В.Г.Распутина С. 141 - 152
2. Духовная природа ценностных ориентации личности в очерковой повести В.Г. Распутина «Вниз и вверх по течению» С. 153 - 162
3. Проблемы изображения сибирского характера в очерках о деревне П.Н. Ребрина С. 163 - 178
4. Судьба сибирского крестьянина Тимофея Бондарева в портретном очерке И.Ф. Петрова «Сибирский корреспондент Л.Н. Толстого» С. 179 - 188
Заключение С. 189- 193
Библиография С. 194 - 230
- Генезис очеркового жанра. Многослойность и органичность топоса Сибири как исторически сложившийся феномен
- Роль летописной и эпической традиций в развитии очерковой прозы Сибири первой половины XX века. Региональные особенности произведений писателей-сибиряков
- Топос Омска и Иркутска: мифопоэтика и семиотика городского пространства в очерковых книгах и циклах Л.Н. Мартынова, В.Г. Распутина
- Поэтика родного места в «Сибирских повествованиях» В.Г.Распутина
Введение к работе
Общая характеристика работы Постановка проблемы. На протяжении всех этапов развития русской литературы неизменным остается авторский интерес к проблеме взаимоотношения человека с окружающим его пространством, шире - со всем миром. Художественное пространство представляет собой, по определению Ю.М. Лотмана, «авторскую модель мира, выраженную на языке пространственных представлений».1
У истоков изучения художественного пространства стоял М.М. Бахтин. Он раскрыл феноменологический смысл пространственных образов. Данный смысл, с его точки зрения, реализуется в разнообразных формах поэтики, раскрывающих социально-бытовые, философско-символические, структурно-семантические стороны литературного произведения. М.М.Бахтиным введено понятие «хронотоп литературного произведения», актуализирована проблема хронотопического анализа. Созданная им теория хронотопов предполагает взгляд на пространство с точки зрения активно участвующей в нем личности. Наиболее динамичной величиной хронотопа он считает время. «Пространство ускоряет время, которое движется, а пространство остается. Все, что развивается во времени, пространственно локализуется, но не все, что локализовано в пространстве, относится ко времени, отмечает ученый. -Время становится художественно зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысляется и измеряется временем».2
С точки зрения М.М. Бахтина, освоение реального исторического хронотопа и его переосмысление в тексте происходит неравномерно. Каждая литературно-историческая эпоха актуализирует определенный тип хронотопа, формирует его символическое поле. Исследователем предложена классификация хронотопов пути, встречи, дома и т.д. Хронотоп определяет образ человека (автора, героя) в литературе. Последний у Бахтина всегда «существенно хронотопичен», то есть направлен на раскрытие единства произведения и воспринимаемой действительности. Следовательно,
оцениваться пространство должно исходя из авторской позиции в отношении к этому пространству и ко всему миру. Объектом исследования является художественное произведение в его онтологической проекции.
Ю.М. Лотман рассматривает художественное пространство как Событие. Причем Событием в произведении является как само пространство, так и диалог с ним писателя, героя. В результате пространство приобретает статус идеи, позволяющей связать воедино персонаж, автора, сюжет и стратегию пространственного перемещения. В свою очередь, индивидуальное авторское пространство включает личные переживания и их воплощение в хронотопических формах.
Исследователем предложено рассматривать пространство как Текст. Такой взгляд направлен на выявление пространственных образов, принципов создания пространственных символов, значения смыслообразования в создании пространственной картины мира. Обращение читателя к культурно-историческому, историко-литературному, мифопоэтическому контекстам позволит глубже раскрыть процессы репрезентации пространственных моделей в текст, осмыслить универсальность пространственных образов и составить целостное представление об авторской картине мира. Внимание к онтологии пространственных образов, к их сакральной и символической сущности позволит выявить скрытые интенции авторского сознания.
Исследуя художественное пространство, Б.А. Успенский вводит понятие авторской точки зрения, организующей художественное пространство как целое. Им предложено вести анализ хронотопа от имени лица, «непосредственно производящего описание... в искусстве словесном это...
фиксация пространственно-временных отношений описываемого события к описывающему субъекту (автору)».1
Структурно-семиотический подход к изучению художественного пространства предлагает В.Н. Топоров. Он акцентирует внимание на словесно-бытовом, символическом уровнях текста, активизирующих хронотоп. Пространство, с его точки зрения, несет отпечаток авторских переживаний, рефлексий о мире. Наиболее плодотворно это проявляется в литературе XX века, в том числе очерковой.
И.В. Роднянская отмечает значение художественного времени и пространства как организующих элементов композиции произведения, обеспечивающих целостное его восприятие. Художественный образ, с точки зрения данного исследователя, направлен на воспроизведение пространственно-временной картины мира в ее символико-идеологическом аспекте. Роднянская выделяет ценностно-смысловые ориентиры человечески обжитого мира в сочетании с мировоззренческими и нравственными категориями: «периферия - центр», «верх - низ», «тьма - свет», «замкнутость -открытость», «далекое - близкое», «пустое - наполненное», «тесное -просторное», «чужое - свое», «стихийное - организованное» и т.д.2
Важной вехой в искусстве XX века является обращение к памяти автора, персонажей, как внутреннему пространству, необходимому для развертывания событий. Психология припоминания мотивирует в очерковой прозе прерывистый ход времени. Сознательная позиция писателя на эпизодически-фрагментарное изображение героев позволяет сопоставлять литературные образы в едином пространстве. Эту позицию отличает универсализм, космичность, философская масштабность и деятельная созерцательность. «Вспоминающий» герой неподвижен, наделен собственной субъектной сферой, раскрывает свой внутренний мир. На «экран припоминания» проецируется хронотоп целой человеческой жизни. Содержание индивидуальной памяти в ряде случаев оказывается не менее значимо, чем коллективное сознание. В результате художественный образ конкретного топоса оказывается направлен «не на наглядное воспроизведение реальности, а на соединение различных идей и эмоций в едином целом, представленном в пространстве в определенный момент времени». Непосредственное изображение явлений обусловлено стремлением автора обрести желаемое «чувство свободы от ограничений времени и пространства...».1 Итак, пространственная форма образует структурный фундамент произведения. «Формальная ценность» является точным воплощением внутренней ценности, в результате дуализм формы и содержания снимается.
Современное искусство, по мысли Фрэнка, движется в направлении все нарастающей пространственности. События прошлого и настоящего предстают в пространстве как вневременное единство. В результате образ объективной истории трансформируется в мифическое представление, воплощающее вечные первообразы мира. Складывание в очерковой литературе Сибири вневременной мифопоэтики становится определяющим фактором для ее создателей, так как «мир нового мифа» формирует общеэстетическое содержание и способствует его воплощению в пространственной форме произведения.
Наш интерес к проблеме исследования сибирского топоса обусловлен стремлением осмыслить и систематизировать созданную очерковой прозой Сибири 60-80-х годов XX века пространственную модель сибирского края. Обращение к трудам М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, Б.А. Успенского, И.В. Роднянской и других исследователей помогло наметить пути освоения символических значений пространственных образов, созданных писателями, и их осмысление на словесно-смысловом и архетипическом уровнях в очерковых текстах.
История вопроса
В работе рассматривается процесс формирования пространственного мышления в очерковой прозе Сибири XX столетия. В связи с этим нами выявлены основные тенденции эволюции очеркового жанра, направленные на раскрытие поэтики пространственных образов. В частности, отмечено, что описательная традиция очерковой литературы усиливает ее тяготение к хроникальной организации повествования, где существенная роль отводится перемещению субъекта в пространстве.
Выбор нами материала для исследования неслучаен. Он обусловлен целым рядом причин. Интерес к судьбе очеркового жанра возрастает в XX веке. Неслучайно при определении жанра очерк называют «разведчиком», в условиях переходного времени он, на наш взгляд, является наиболее плодотворной, мобильной и активно развивающейся формой отечественной литературы, адекватной времени, оказывает (и оказывал в прошлом) влияние на многие прозаические жанры, так как способен предвосхитить процессы их последующего развития. Чем это достигается? Во-первых, благодаря своей оперативности, очерк осознает и фиксирует происходящие процессы «по ходу», осваивая новые тенденции времени. Сама природа очеркового целого позволяет увидеть связь внешней и внутренней сторон в их единстве, намечает тенденцию и создает условия к панорамному видению. Во-вторых, очерковость, как важнейшее начало в культуре XX века, проникая в прозаические жанры литературы (в особенности в малую прозу), вносит в них элементы документальности и публицистичности.
Исследователем истории развития литературных жанров Н. Грибачевым замечено, что в условиях переходного времени в литературе активизируется внимание к очерковым формам, которые «фиксируют противоречия общественного развития в зародыше, у истоков, выявляя связь внешних форм бытия с глубинными законами национальной жизни, тогда как связь эта почти еще не различима».1 П. Басинский определяет очерк как «уникальный эстетический феномен» , чья «уникальность», заключается в способности к изменчивости образной структуры.
Художественный очерк уже на ранней стадии своего развития допускал свободное соотнесение фактов и художественных образов. Точнее, факты в нем осмысливались через образы. С точки зрения В.Г. Белинского, факты служили лишь исходным материалом для создания очерка. Их внутреннее содержание («психология фактов» - A.M. Горький) выступало в качестве художественной обобщающей силы. В связи с этим Белинский писал: «Сущность всякого факта не в самом факте, а в его значении, - и если поэт сумел схватить значение и этим значением просквозить факт: этот факт всегда будет поэтичен.. .»2.
В силу своего происхождения и гетерогенной структуры, современный очерк все более тяготеет к синкретичности, жанровой диффузии, тем самым трансформируя свою традиционную структуру и обеспечивая с помощью плодотворной эклектики рождение новых форм. Так возникают его жанровые разновидности: очерковые повесть, рассказ, хроника, эссе и т.д. В них художественное целое, включающее эпическое, летописное, философское, лирическое, публицистическое начала, доминирует над частным. Процессы «размывания» жанровых границ приводят к объединению высокого и низкого, элитарного и массового, что провоцирует пересмотр ряда эстетических категорий прошлого.
Наиболее эти процессы проявлялись в литературе рубежа XIX-XX веков. На это обратил внимание В.И. Маркович: «Синтетизм русской литературы конца XIX века в огромной степени явился объединением, «собиранием» разъединившегося, обособившегося, отдалившегося от всеобъемлющей полноты... Стремление и способность синтезировать традиции отдаленных друг от друга эпох или направлений составляет одну из общих типологических черт, характерных для всей большой русской литературы нового времени.
Устремленность русской классики к целостно-синтетическому освоению бытия и ... к объединению различных ценностных позиций и способов художественного отображения мира (от глубоко архаических до остросовременных) как-то связана с исключительной сложностью и противоречивостью русской социально-исторической ситуации». Многие писатели того времени обращались в своем творчестве к маргинальным формам, в том числе к художественно-документальным и стихийно-философским. В свою очередь, в очерковой литературе усиливались тенденции к контаминации и философизации литературных форм.
Очерк в XX веке полностью утрачивает свою жанровую определенность и растворяется в актуализации очерковости как тенденции культуры. В это время на границе публицистики и эпоса зарождается так называемая очерковая проза, в которой активно проявляются философско онтологические проблемы, направленные на воссоздание общенационального образа мира в различных его аспектах. Для синтетической очерковой прозы характерны универсальность и обобщенность, тяготение к «вечным» вопросам бытия в сочетании с интересом к литературным тенденциям современности, эпичность и плотность письма в соединении с философичностью и прикрепленностью к конкретному реальному топосу, сочетающиеся с масштабностью художественного обобщения. Все названные тенденции обеспечивают исключительную значимость пространственных образов в очерковой прозе. В свою очередь, очерковость как тенденция оказывается шире понятия жанра, она охватывает весь литературный процесс в целом.
Отличительная особенность очерковой прозы заключается в том, что освоение действительности ее создателями осуществляется в процессе развития повествования. В ней наиболее ярко прослеживаются процессы взаимодействия авторского (изображающего) и сюжетного (изображенного) хронотопов. В отличие от художественной прозы, для очерковой более характерно передвижение точек зрения, точек обзора повествователя, которые активизируют сознание читателя, концентрируя очерковый материал, и тем самым предоставляют читателю возможность заново его создавать. В результате возникает эффект свободного сотворчества в интерпретации текста. Да и сам очерковый текст допускает чередование различных типов высказывания: эпического, научно-исторического, философского, биографического, дневникового и других. Все это позволяет рассматривать очерковую прозу как «синтетическую форму сознания».
Писатель-очеркист, являясь конститутивным моментом повествования, организует его собой, своим стилем мышления, создает идейно-ценностный контекст и одушевляет. Усиление в очерковой прозе эпических тенденций способствует созданию на стыке документального и художественного начал универсального синтеза сознаний. Тяготение к универсальности в отношении к топосу сохраняется как имплицитная установка жанра.
Исследование хронотопических форм очерковой прозы позволило нам установить связь индивидуального авторского сознания с национальным самосознанием, помогло соотнести авторские модели пространства с образом национального космоса в русской культуре (литературе), окончательно сформировавшиеся и актуализировавшиеся на рубеже ХГХ-ХХ веков. В свою очередь, синтез литературных тенденций и жанров, как культурная новация XX века, остроактуален для развития очерковой прозы и направлен на создание целостных очерковых структур инновационного типа, способных полнее воплощать единый образ эпохи. Культурно-жанровый синтез, проявляющийся в композиционном, стилевом, повествовательном, а также в мировоззренческом плане, служит обоснованием закономерного включения человека (автора, героя) в общеприродное космическое целое. «Художественное пространство, по мысли Ю.И. Селезнева, - существует как переживаемое (осознанно или неосознанно), оно всегда психологично...
Психологичность пространства художественного произведения -необходимый способ раскрытия внутренних движений характера...»1.
Рефлексия очерковой прозы, ее самообоснование детерминированы писательским сознанием. Этим объясняется присутствие в ней элементов авторской самотрактовки, самокомментирования, литературной полемики над поэтикой и стилем. Присутствие данных элементов и их выбор обусловлены жанровыми разновидностями очерковой прозы. Писатель-очеркист выбирает свою позицию в отношении к исследуемому им пространству. Он может быть сторонним «наблюдателем извне» - путешественником, изгнанником, миссионером, просветителем - либо видеть это пространство изнутри, быть тесно связанным с ним родовыми связями. Писатели-сибиряки архетипически ощущают внутреннюю, ментальную связь со своим топосом. Устойчивое ощущение внутреннего единства природного и человеческого начал является одной из основополагающих ценностей мира.
Исконная, ментальная связь человека с естественно-природными основами бытия носит глубоко интимный характер, укрепляет в людях духовную силу. Ею обусловлен (в особенности в провинции) приоритет эмоционально-чувственных начал, «памяти сердца» над рассудочной расчетливостью. Естественность, искренность становятся критериями подлинности поступков и помыслов (что прямо связано с продолжением родовых традиций), перекликаясь со многими сквозными идеями отечественной философской мысли.
Благодаря процессам преемственности в культуре (в том числе в очерковой литературе) возникают предпосылки для гармоничного слияния видимого и видящего, природы и наблюдателя, что способствует проникновению авторов в сущность явлений, создает условия к восхождению личности к своим истокам, первоначалам, а также позволяет создателям очерковой прозы обращать видимое во внутреннее, направлять взгляд «во внутреннюю сущность всего бытия в целом» . Объектом для писателя становится не столько действительность сама по себе, сколько рефлексия над новыми способами видения и осмысления мира, над феноменом «писательства», возникающая в процессе постижения жизни.
Присущие очерковой прозе XX века мифологические и символические черты способствуют включению ее в новые контексты, что открывает путь к иной художественной и символической образности, к поискам новых способов типизации и универсального обобщения. Результатом этих новаций в XX веке становится эссеистическая направленность очерковой прозы с опорой на авторское свидетельство, на восприятие цельного личного знания как знания всеобщего и универсального.
Природу жанра невозможно понять без анализа его типологической классификации. Несомненна заслуга исследователей в создании вариантов классификаций очерковой прозы. Представим некоторые из них. В существующих классификациях, осуществляющих формальное деление очерковой литературы по внешним, тематическим признакам (речь идет о классификациях, предложенных В. Канторовичем, М. Черепаховым, Г. Колосовым, В. Алексеевым), по нашему мнению, нарушена целостность, системность моделирования.
Исследователь Н.И. Глушков разработал иные принципы видовой дифференциации очеркового жанра, опираясь на специфику предметного изображения. В своих трудах он ссылался на высказывания Д.С. Лихачева, касающиеся проблемы изучения принципов, способствующих жанровому делению.2 Ведущими по отношению к интересующему нас художественному очерку, по мнению Глушкова, являются принципы многомерности жанра и историзма. Опираясь на данные принципы, он определил следующие виды жанровых классификаций, различающиеся характером связи с действительностью, литературно-родовыми признаками, проблемно-тематическими характеристиками, особенностями архитектоники:
1. Классификация, основанная на архитектоническом аспекте, адресует к очерковому рассказу, новеллистическому очерку, очерковой повести, циклу очерков, очерковой книге.
2. Классификация, в основу которой положено литературно-родовое начало, включает: документально-художественный, художественный, эпический, лиро-эпический, лирико-публицистический, лирико-философский типы очерковой прозы. Практически все эти типы являются синтетическими как в жанровом, так и в родовом отношении. Так, соседство социального пафоса с глубиной прочувствования личной эмоцией способствовало возникновению в очерковой литературе направления «социальная лирика в прозе».1 Сочетание лирики и эпоса повлекло за собой перестройку эпической структуры очерка в лиро-эпическую. Благодаря этому повествовательное пространство становилось объемным, композиция получала концентрическую законченность. Объемность изображения достигалась за счет обращения к внутреннему пространству человеческой души, а также за счет одухотворения природного пространства и проникновения в «дух» места.
3. Классификация, основанная на проблемно-тематической характеристике жанра, включает: проблемный, портретный, нравоописательный, исторический, мемуарно-биографический, путевой, бытовой, деревенский, городской, этнографический очерки.
Многообразие отношений человека с окружающим миром усилено композиционной структурой. Чаще всего она складывается из цепи микроситуаций, формирующих ядро очерковой прозы, - макроситуацию конкретной человеческой судьбы. Этим объясняется фрагментарность сюжетных линий, либо отсутствие таковых.
Композицию очерковой прозы, с точки зрения Глушкова, характеризуют следующие факторы:
1)«широкозахватность» (способность писателя связывать воедино многочисленные факты и эпизоды);
1. наличие «обнаженного» летописного или лиро-эпического плана;
2. за данность сюжета, воплощающего развитие авторской идеи.
Констатируя заданность сюжета, Глушков, на наш взгляд, не учитывает смену в литературе начала XX века классической культурной парадигмы на модернистскую, приводящую к изменению способов преломления авторским сознанием времени и пространства, в результате чего сюжет вытесняется стилем. Определенное влияние на очерковую прозу оказывает стиль «потока сознания», воспроизводящий жизнь посредством сцепления ассоциативных элементов внутри авторского монолога. То есть на первый план выдвигается эвристический потенциал самоценной творческой личности. Овладение очеркистом иным способом мировидения становится в XX веке конститутивным моментом формы, изнутри организующим событие.
Нередко сюжет заменяется последовательностью «сюжетных ходов» (Е.И. Рябчиков), служащих источником для развития авторской мысли. С целью показа динамики событий, передачи многообразия взглядов на происходящее авторами используется метод передвижения точек рассмотрения. Традиционно в очерке-путешествии - пространственное передвижение, в мемуарно-биографическом - временное. «Сюжетные ходы» могут воплощать в себе движение авторской мысли, не ограниченной пространственно-временными рамками и направленной на познание сущности социального «космоса», на рассмотрение существующих путей социализации личности, на поиск причин экзистенциальных настроений в обществе. В результате художественный очерк в XX веке приобретает онтологические черты. Автор стремится дотянуться до границ социального «космоса».
Н.И. Глушковым сделан важный вывод о том, что «в разнообразии выбора формы и содержания, в способах жанрового синтеза очерк - самый «универсальный» и одновременно самый трудноуловимый для литературоведческих дефиниций жанр» . Универсальность очерковой прозы, с его точки зрения, заключается в способности сочетать собственно очерковые формы с художественными.
Литературные новации переходного периода наметили в очерковой литературе путь авторского «остранения», который мог служить средством активизации читательского восприятия, превращать читателя в непосредственного участника описываемых событий. Этому способствовали повествовательная динамика, быстрая смена ракурсов и точек зрения, создающие эффект «втягивания» читателя в происходящее движением авторского взгляда и мысли (прием повествования, использованный И.С. Тургеневым в «Записках охотника»). В этом случае активность писателя-очеркиста направлена на одухотворение читательского мировидения, на поиск связей внешних впечатлений с внутренними, скрытыми причинами явлений. В.Б. Шкловский в статье «Искусство как прием» дал обоснование позиции «остранения», определил ее роль в процессе превращения реального факта в факт литературный.
Метод моделирования организует материал изнутри на основе эстетических, логико-эмоциональных и ассоциативных связей. Повествовательная динамика достигается направленностью художественного вымысла, авторскими сцеплениями и внутренними композиционными связями между фрагментами или главами в очерковых циклах.
Эстетическим заданием очерковой прозы в XX веке является открытие и разработка авторами нового способа ценностной ориентации человека в мире, иного взгляда на современную действительность, на описываемое пространство. В отличие от других эпических жанров (повести, рассказа, новеллы), в данной прозе эти процессы совершаются постепенно, исподволь, самим ходом развития повествования. Если воспользоваться высказыванием М.М. Бахтина, литература в XX веке находится в зоне контакта с «незавершенной современностью», потому аналогом городского эпоса, например, становятся очерки о «молодых» культурных пространствах (краях, городах, культурно значимых топосах).
Очерковая проза, созданная писателями Сибири в 1960 - 80-е годы, успешно синтезировала летописно-хроникальные, философские, публицистические начала на художественной основе. Очерковая доминанта важна для «молодой» литературы края, так как обеспечивает ее универсальность, многоаспектность, масштабность, философскую глубину художественного постижения сущности и законов развития сибирского пространства. Субъективное авторское восприятие придает объективно существующему пространству универсализм и смысловую человекотворческую направленность, осуществляющуюся в символической образности. На этой основе создается определенный пространственный образ - «основной топос». Топологические свойства пространства создают возможность превращения его в модель непространственных отношений. В очерковой прозе Сибири они получают особое развитие. Важную роль в их отборе играют жанровые, характеристики. Данное исследование направлено на выяснение места и значения топоса Сибири в очерковой прозе и создание на его основе универсального образа мира. Актуальность выбранной нами темы обусловлена малой степенью изученности топоса Сибири как художественного феномена.
Объектом нашего внимания служит топос Сибири. В.Е. Хализев определяет топос как литературные константы, направленные на «художественное освоение внутреннего мира человека в его многоплановых связях с окружающей реальностью».1 В связи с этим топос Сибири, на наш взгляд, является важной смыслообразующей, организующей, глобальной, универсальной категорией. Для писателей Сибири данный топос несет в себе, прежде всего, патриотическую направленность, раскрывая внутреннюю укорененность человека в родном ему и вместе с тем пограничном, рубежном пространстве, в котором осуществляется интенсивное взаимодействие разных тенденций, начал, культурных потоков. Актуализация топоса Сибири в очерковой прозе направлена на раскрытие общенациональной, онтологической ментальности в ее различных аспектах. Описательная традиция жанра усиливает его тяготение к хроникальной организации повествования, где существенная роль отводится перемещению субъекта в пространстве как внешнем, так и внутреннем. Все перечисленные факторы обеспечивают исключительную значимость в очерковой прозе Сибири пространственных образов.
Говоря об особенностях очерковой прозы в Сибири, мы имеем в виду способность жанра служить тем универсальным способом передачи авторского взгляда на топос Сибири, благодаря которому через «призму» сибирского пространства открывается единый общенациональный топос России. Само пространство края, его географический ландшафт и историческая судьба позволяют говорить о нем как об особом смысловом топосе. Однако подходы к его всестороннему и целостному исследованию еще не сложились. В данной работе мы исходим из того, что феномен ускоренного развития Сибири в XX веке наиболее точно раскрывается через топику, сопрягающую традиционализм и новаторство, наработанное и новое. Необходимо учитывать то обстоятельство, что новаторство в культуре Сибири имеет особую природу. Творческая активность сибиряков проявляется в опоре на классическую традицию, изменяя ее изнутри. Результатом становится устойчивое ощущение внутреннего единства природного и человеческого начал, которое является одной из основополагающих ценностей мира. Таким образом, топос Сибири включает взаимосвязь пространственно-временного (модель сибирского пространства с характеризующими его бинарными оппозициями) и концептуального планов.
Нами уже было отмечено, что освоение писателями культурного пространства всей России и Сибири в частности отличается разнородностью и многообразием. Россия и Сибирь составляют в географическом и социально-политическом плане одно целое. Империя создает унифицированное пространство (в конце XX века эти процессы усиливаются тенденциями к глобализации). Но Россия так велика, что ее природные, национально-этнические, социально-экономические, культурные топосы различны. В Сибири они проявляют себя еще более ярко, что обусловлено многоукладностью ее экономических и культурных составляющих. Этим объясняется множество противоречивых тенденций конструирования и осмысления культурой сибирского пространства: с одной стороны - тенденция к централизации, активному просветительству, с другой - обостренное восприятие уникального топоса Сибири.
В художественно-документальной прозе конца XIX - начала XX века дан взгляд на Сибирь как на трудноосваиваемый, малоизведанный мир, край экстремального выбора. Он притягивал к себе тех, кто искал места, воплощающие мечту об идеальном утопическом пространстве, овеянном легендами о Китеж-граде. Теми людьми, которые впервые оказались вдали от России, Сибирь воспринималась как многострадальная земля, соединяющая в себе что-то несбыточное и могущее сбыться. Важно лишь распознать, оценить и раскрыть потенциальные, скрытые до времени ее резервы. Одновременно Сибирь пугала своей отдаленностью, суровостью климата, скудностью природы, воспринималась как край света, захолустье, заброшенная территория, загадочный мир. Она своеобразно ассимилировала как отдельные человеческие судьбы, так и целые национальные культуры. Первым переселенцам здесь все приходилось начинать с нуля, мобилизовывать свои внутренние резервы, чтобы выжить. В Сибири проявлялись в людях скрытые прежде сильные и слабые стороны. В «Сокращенном повествовании о приобретении Сибири» А.Н. Радищев отмечал: «... присоединение Сибири к Российскому владению был плод усилий частных людей, корыстолюбием рождаемых. Но здесь мы имеем случай отдать справедливость народному характеру. Твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении - суть качества, отличающие народ российский в Сибири»1.
П.Л. Драверт назвал Сибирь «страной холодной, но живой». Им создан образ края, как интенсивного смыслового топоса, пространства открытых возможностей и экстремального выбора. В своей очерковой прозе Достоевский, Чехов, Короленко раскрывали экспериментальную и гиперсмысловую стороны края. Экспериментаторство проявлялось в способности пространства инициировать поступательную активность людей. «Сама природа - писал декабрист А. Бестужев, - указала Сибири средства существования .. . схороня в ее горах множество металлов и ценных камней, дав ей обилие вод и лесов...».
«Анклавный» тип развития отечественной культуры как в центре, так и на периферии проявлялся в том, что нация проходила определенные стадии своей духовной эволюции не все сразу и целиком, а по частям, так, что разные социальные слои вовлекались в этот процесс неравномерно, иногда через большие промежутки времени, с резким отставанием общественной «периферии» от «центра». В России движение из «центра» на «периферию» исторически обусловлено просветительской деятельностью национальной интеллигенции, обладающей уникальным культурным опытом и направляющей эту деятельность на его передачу и распространение среди менее образованных слоев населения.
В Сибири, расположенной вблизи границы Европы и Азии, культурные тенденции, привнесенные из европейской части России, «накладывались» на местные традиции, переплетались с ними. Типологически сходные черты обеих культур органично сливались. Нередко соединялись и взаимоисключающие крайности (натурализм и неоромантизм, декадентство и просветительский дидактизм). В результате напряженных «брожений» и не до конца прояснившихся, окончательно не сформировавшихся эстетических и философских устремлений возникали особые эклектичные стилистические и жанровые формы. Важно отметить, что в провинции непосредственная связь данных форм с исторической почвой сравнительно «молодого» края обусловлена стремлением местного населения к национальному самосохранению. Эта связь вплоть до настоящего времени остается крепкой.
Во второй половине XIX века в общественной мысли региона широкое распространение получают идеи родиноведения, направленные на изучение различных отраслей жизни родного края с помощью специальных образовательных методик. Родиноведение как сложное социокультурное явление соединяет личностные и общественные инициативы, гражданские идеалы, направленные на укрепление культурного потенциала и инфраструктуры культурного пространства. Родиноведческие идеи приводят к созданию в Сибири местных патриотических объединений, оказывающих непосредственное влияние на «духовный ландшафт» края.
Идея «местного колорита в искусстве» входит в число наиболее обсуждаемых вопросов. В этой связи увеличивается численность общественных и личных инициатив, направленных на создание культурного регионального пространства. Исследователь В.Б. Богомолов отмечает, что процесс развития капитализма в России сопровождался, прежде всего, усилением влияния на социальное пространство Сибири русских традиций. С точки зрения Е.Г. Новиковой, переселенческое движение представителей отечественной интеллигенции на восток сопоставимо с социально-экономическим и культурным паломничеством, направленным на формирование в здешних местах «оседлого образованного класса». Наиболее интенсивное освоение края началось со строительства Транссиба в 1891 году. До этого времени Сибирь с Россией связывал Сибирский тракт - «самая большая и самая безобразная дорога во всем Свете». В официальных документах тех лет отмечалось, что «проведение 6,5 тысяч верст стального пути в Сибирь, слабозаселенную, суровую, с дурной славою угрюмого места ссылки, уже само по себе должно было произвести коренной переворот в жизни этой окраины ... Переселенческое движение ... направлялось в районы, на которые дорога распространяла свое влияние». Строительство железной дороги соединило Азию и Европу, позволило, по словам Ф.М. Достоевского, отстаивать наши интересы на Азиатском континенте.
В отношении к пространству Сибири строительство железной дороги ускорило процессы формирования особой культурно-смысловой картины мира, открыло возможности для скорейшего вступления коренного населения в социально-экономические, политические, культурные контакты с официальной российской действительностью и идеологией. Таким образом, открывается еще одна важная особенность сибирского пространства - способность сглаживать острые социальные противоречия, устанавливать близкие контакты между различными слоями населения.
Двадцатый век считают временем наиболее интенсивного демографического, хозяйственного и культурного освоения Сибири жителями европейской части России. В начале века переселенческое движение на восток страны принимает особенно широкий размах в связи с установлением регулярного движения по Транссибирской железнодорожной магистрали. А.Н. Седельников, автор первого учебника родиноведения для школ Западной Сибири, изданного в 1916 году, писал: «...С проведением Сибирской железной дороги желающих переселиться стало много ... Жители степных губерний России выбирают и здесь степные участки, жители лесных - лесные ... За последние десять лет в область переселилось более трехсот тысяч человек ... Переселенцы перенесли сюда свои порядки, обычаи и устраиваются как на родине...».1
Второй поток переселенцев из европейской части России в Сибирь приходится на тридцатые годы, что связано с процессами индустриализации и промышленного подъема в стране. Третий - в сороковые, когда в Сибирь по причине эвакуации предприятий прибыло множество квалифицированных кадров. Период пятидесятых связывают с освоением целинных и залежных земель.
Движение, стимулирующее подъем и активное развитие экономики и культуры Сибири, открывало для сибиряков широкие возможности приложения своего творческого потенциала. Данные процессы обусловили выбор нами метода сравнительно-исторического анализа, исследующего синтез традиций европейской, азиатской и славянской культур в условиях Сибири. Коренные жители края архетипически сохраняют родовую память.
Устойчивое ощущение внутреннего единства природного и человеческого начал является одной из основополагающих высших ценностей мира. Пространственная отдаленность Сибири от столицы, от мира официальной культуры укрепляет в сибиряках ощущение этого единства. Писатели-сибиряки осуществляли поиск «нового центра» с тем, чтобы на его основе попытаться осмыслить культуру всей России как единое целое. Авторы, чье творчество пришлось на первые два десятилетия XX века, стояли у истоков становления такой целостности, при этом использовали в своем творчестве сложившиеся, традиционные архетипические жанрово-повествовательные формы в силу большей консервативности мышления. Экспериментаторство осуществлялось ими изнутри, на уровне авторского слова, личного свидетельства, поиска новых образных сцеплений. Традиция, наиболее бережно сохраняемая в провинции, усиливала повествовательную энергетику сибирской прозы.
Структура и основное содержание работы Актуальность данной работы обусловлена следующими факторами:
1. До сих пор остается неизученной судьба очеркового жанра в Сибири, его поэтика и творчество отдельных писателей-очеркистов, в то время как в Сибири очерку отдавал предпочтение практически каждый серьезный писатель на протяжении почти трех столетий. Нами обнаружены лишь отдельные отрывочные заметки и наблюдения на эту тему (книга Л.ПЯкимовой и Б.М. Юдалевича «Сибирский очерк 20-70-х годов»). Данная работа является, в сущности, первой попыткой собирания, частич ной систематизации и анализа ряда черт поэтики сибирского очерка, хотя эта задача не является главной.
2. Культурная специфика конца XX века вызвала к жизни пристальный интерес к смешанным, гибридным, «маргинальным», синтетическим, внеродовым и межжанровым формам, какой является очерковая проза, особенно актуальная для литературы Сибири, где всегда было место оправданному новаторству и творческому эксперименту.
3. Попытка проследить организующие и смыслообразующие функции топоса Сибири для судьбы очерковой прозы 1960-80-х годов, осуществленная в работе, важна не только для истории литературы и регионоведения, но и для выработки новой методологии в отношении к малоизученным и только формирующимся литературно-культурным феноменам.
Концептуально диссертация ориентирована на методологию, основанную на комплексном подходе к исследуемой проблеме в опоре на историко-культурные условия развития Сибири.
Объектом исследования служит очерковая проза, созданная писателями-сибиряками в 1960-1980-е годы XX века. Предмет исследования - топос Сибири в данной очерковой прозе.
Основным источником для написания работы послужила очерковая проза XX века известных писателей-сибиряков, созданная в 60-80-е годы, а именно: произведения Л.Н. Мартынова, В.Г. Распутина, П.Н. Ребрина, И.Ф. Петрова. Теоретическую базу диссертационного исследования составляют работы ученых, сконцентрированные на проблеме освоения историко-культурного пространства Сибири, в том числе труды Е.И. Беленького, Э.Г. Шика, Е.А. Акелькиной, С.Н. Поварцова, М.Е. Бударина, В.Г. Рыженко, М.В. Яковлевой и других ученых. В работе использованы материалы из личного архива П.Н. Ребрина, впервые включенные в научный оборот. Стоит заметить, что до настоящего дня нет монографического исследования творческого пути этого крупного писателя (как, впрочем, и творчества беллетриста-краеведа И.Ф. Петрова). Таким образом, данная диссертация является первым опытом системного изучения очерковых произведений писателей в широком литературном и культурном контексте. Цель и задачи исследования. Целью данной работы является исследование путей развития сибирской очерковой прозы через определение художественных функций топоса Сибири как важной составляющей образной структуры жанра. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
1. Проследить жанровый генезис очерковой прозы Сибири от летописных, сказовых, житийных, историко-хроникальных традиций до современных жанровых образований, в том числе очерковых повестей, рассказов, эссе, циклических форм смешанной природы.
2. Выявить универсализирующие онтологические жанрообразующие тенденции очерковой прозы, направленные на наиболее плодотворное освоение топоса Сибири.
3. Определить специфику, роль сибирского топоса, выявить взаимосвязь внешних и внутренних факторов, способствующих целостному, философско-художественному воплощению семантики пространства в очерковой прозе Сибири.
Методологическая основа исследования. В работе использован жанровый, а в ряде случаев целостный метод анализа особо значимых для темы исследования произведений с элементами сравнительно-исторического и историко-культурного подходов. Методологическую основу составляют работы М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, Б.А. Успенского, Г.Д. Гачева, направленные на исследование поэтики и семиотики пространства. Теоретическая значимость и научная новизна:
1. Выработаны новые подходы к семантическому и семиотическому типам анализа поэтики смысло- и формообразующего топоса Сибири, установлены принципы ее эволюции в связи с генезисом жанра очерковой прозы и авторских типов восприятия сибирского пространства.
2. Впервые осуществлено целенаправленное изучение очеркового наследия писателей-сибиряков периода 1960-1980-х годов, обращенного к проблеме формирования синтетической природы очерковой прозы как культурного явления, увиденного через топос Сибири.
3. Введены в научный оборот новые архивные материалы и произведения сибирских очеркистов разного типа, в частности очерковое наследие двух совершенно неизученных писателей - П.Н. Ребрина и И.Ф. Петрова.
Практическая значимость. Материалы диссертации могут быть использованы при разработке курса «Культура и литература Западной Сибири» для студентов, обучающихся по специальности «Регионоведение», а также для чтения курсов по истории отечественной литературы XX века, культурологии, спецкурсов по творчеству исследуемых авторов и по литературному краеведению в целом.
Апробация исследования. Основные положения диссертационного исследования изложены в тезисах и статьях, опубликованных в семи сборниках научных конференций (г. Омск). Материалы работы положены в основу учебных программ курсов «Культура и литература Западной Сибири» и «Публицистика и журналистика Западной Сибири», предназначенных для студентов, обучающихся по специальности «Регионоведение».
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии, включающей 560 источников.
Основное содержание работы
Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии. Во введении дано обоснование выбора темы исследования, раскрывается ее актуальность, научная новизна, методология, теоретическая и практическая значимость, определяются цели и задачи, формулируются положения, выносимые на защиту.
Первая глава исследования «Генезис, становление и эволюция топоса Сибири в русской очерковой прозе XIX - начала XX века» посвящена анализу летописно-хроникальных, философских, публицистических тенденций в очерковых произведениях о Сибири, созданных русскими писателями-классиками XIX века. В ней подробно исследуются процессы становления топоса Сибири в литературе, начиная с древнерусских летописей, хождений, исторических хроник, житийной литературы и заканчивая очерковыми циклами.
В главе отмечается, что пространство Сибири своим «духом» вырабатывало в человеческом сознании жизненные ценности, необходимое созидательное начало,.что нашло отражение в очерковой литературе XIX -XX веков, созданной писателями-классиками на летописной основе. Если эпическое сознание летописца отражало изначальное единство человека и мира, то в очерковой прозе XIX века взаимодействие личности с миром реализовывалось в форме авторских размышлений, своеобразных «диалогов» писателей с окружающим пространством, направленных на его осмысление онтологической сущности.
Во втором параграфе дается представление об онтологии осмысления пространства Сибири Радищевым, Гончаровым, Достоевским, Чеховым. Этико-философское содержание жизни сибиряков измеряется масштабами формирующего их внутренний мир пространства. Важно лишь преобразование внутренней энергии этих людей в плодотворную созидательную волю. Записи, сделанные Радищевым, Гончаровым, Чеховым, Короленко во время пути, выполненные в форме дорожных дневников, заметок, зарисовок с натуры, во многом созвучны мотивам «христианского путешествия», так как в них зафиксированы процессы духовного возмужания путешествующих, обусловленные их личным глубоко философским миросозерцанием.
Особый взгляд на топос Сибири дан в очерковой прозе Ф.М. Достоевского. Человеческие поступки расцениваются им в единстве с пространственно-временной ситуацией, одновременно раскрывают тип человеческого существования вообще. Герои очерковых книг писателя, а вместе с ними и сам автор, проходят серьезный духовный путь внутренней эволюции, самосовершенствования. Достоевский, оказавшись в Сибири на каторге, открывает в себе и в окружающих его людях внутреннее пространство духа, которое поможет все изменить, и себя в том числе. В этом чудо-преображении живой человеческой души заключено, по его мысли, главное созидательное начало жизни.
Достоевскому особенно интересен человек, добровольно переселившийся в Сибирь из европейской части России. Для него это тип людей, склонных к подвижничеству (социальному, эмоциональному, духовному), мобильных, энергичных, а значит способных к саморазвитию. Важно лишь направить их энергию в созидательное русло.
Чехов в очерковых циклах «Из Сибири», «Остров Сахалин» сумел объединить разрозненные факты, события, собственные душевные переживания, впечатления от увиденного глубиной раздумий о сути и высшем предназначении человечества. Цель своих очерковых книг писатель видел в стремлении «понять себя, судьбу этого края, обрести истину путем духовного созидания цельного «я» на основе придания личному уникальному опыту измерения универсальности, всеобщности изнутри, из глубин личности»1. Им создан новый способ такой универсальности, которым становится результат выбора угла зрения, соответствующего авторскому самоопределению.
Таким образом, в очерковых произведениях данных писателей, написанных во время пребывания в Сибири, важными становятся собственно авторские переживания и мысли, приобретающие на рубеже веков характер философского обобщения. В их письмах, дорожных дневниках, записках, заметках, очерках начинает закладываться фундамент для выстраивания внутрисибирского типа пространственно-временных отношений. Созданная ими жанровая традиция повлияла в целом на проблематику и развитие всей очерковой прозы Сибири, заложила фундамент для осмысления «местными» писателями своеобразия топоса края.
Вторая глава работы посвящена теме «Осмысление топоса Сибири в очерковой прозе XX века как историко-литературная проблема». В ней содержатся исследования очерковых произведений, созданных писателями-сибиряками Б. Алтайским, М. Орфановым, Г. Вяткиным; раскрывается их взгляд на сибирский топос с позиции родного, а потому духовно близкого им пространства. В главе рассматриваются вопросы зарождения и развития очерковой литературы в крає. В Сибири, соседствующей с границей между Европой и Азией, культурные тенденции, привнесенные из европейской части России, «накладывались» на местные традиции, переплетались с ними. Типологически сходные черты обеих культур органично сливались. Писатели использовали в своем творчестве устоявшиеся жанрово-повествовательные формы. Экспериментаторство осуществлялось изнутри, на уровне авторского слова, личного свидетельства, поиска новых образных сцеплений.
Внимание к очерковой прозе, созданной писателями-сибиряками в начале XX века, обусловлено задачей выявления особенностей восприятия ими топоса Сибири. Важно отметить, что в провинции непосредственная связь очерковых форм с исторической почвой сравнительно «молодого» края обусловлена стремлением к сохранению его естественно-природного и культурного потенциала. Одновременно процесс развития капитализма в России конца XIX - начала XX века сопровождался усилением влияния на социальное пространство Сибири собственно русских традиций.
Второй параграф посвящен очерковой прозе, созданной во второй половине XX века начиная с шестидесятых годов. Объясняется это тем, что на 60-е годы приходится период подъема социально-экономических и культурных процессов в стране. В общественной жизни усиливаются инициативы, направленные на сохранение и пропаганду национальных ценностей, в том числе историко-культурного наследия отдаленных от центра регионов. Очерковой литературе в этом процессе отводится едва ли не главенствующая роль. Сделан вывод о том, что в литературе Сибири очерковый жанр становится универсальным способом выработки и передачи авторами своего неповторимого взгляда на окружающее их пространство. Эклектика очерковых форм детерминирует свободу трансформаций в литературоведческом дискурсе традиций прошлого, достижений настоящего и тенденций будущего. Очерковость как культурное начало в отечественной литературе активно входит в новеллу, повесть, роман, служит своеобразной «подпиткой» для их дальнейшего развития. В свою очередь, очерковая проза Сибири преодолевает границы локальности и социологизированности, выводя читателя к проблеме взаимосвязи природного и духовного начал в человеке, тем самым открывая в людях все богатство их личностного самоопределения.
Третья глава работы посвящена теме «Топос сибирского города в литературе XX века». Ее цель - раскрыть семиотику городского пространства и поэтику очерковых циклов, направленных на ее освоение. В данной работе наше внимание будет обращено к очерковым книгам и циклам Л.Н. Мартынова В.Г. Распутина, И.Ф. Петрова.
Архитектурный облик большинства сибирских городов отличает «полихромность», органическая связь с природой, пристальное внимание к детали. Все это создает эффект «гибкого» и «уютного» пространства. В структуре пространства сибирского города наблюдаются пересечения и сочетания различных тенденций российской культуры, направленных как на сохранение национальных традиций, так и на генерирование новых культурных процессов.
Очерковая книга Мартынова «Воздушные фрегаты» и цикл «Сибирских повествований» Распутина воплощают собой способ познания судьбы родного города посредством выхода писателей на уровень самопознания и самосовершенствования. Важным становится не случай из жизни, а связанные с ним ощущения, рассматриваемые как путь к самовыявлению. Авторская энергия направлена на воссоздание из фрагментов, жизненных ситуаций, встреч процесса «жизнестроительства», непрерывного духовного развития. В конечном счете топос города создается благодаря активной духовно-материальной деятельности его жителей, одновременно «дух» города формирует духовную сферу погруженного в него человека. Содержание цикла очерковых заметок И.Ф. Петрова «О малой родине и сыновнем долге» служит доказательством авторской мысли о том, что обращение к прошлому обусловлено необходимостью осознания приоритетных тенденций современной жизни.
В четвертой главе «Человек в пространстве Сибири» (на материале очерковых произведений В.Г. Распутина, П.Н. Ребрина, И.Ф. Петрова) рассматривается вопрос реализации проблем «местной» антропологии, раскрывающихся через мифопоэтический и реальный топос. С этой целью представляется необходимым ввести понятие локодицеи, как культуры места: на материале очерковой прозы Распутина, Ребрина, Петрова исследовать способность места задавать личности определенную культурную модель поведения. Сообщается о том, что в очерковой прозе Распутина, Ребрина, Петрова раскрываются наиболее значимые черты характера сибиряка. Сибирский характер рассматривается ими как уникальный социокультурный феномен. Стремление понять природную и духовную составляющие топоса Сибири, представленные в единой семиотической системе, позволило этим авторам увидеть в человеке способность к внутреннему синтезу этих понятий и воплощению их в характерах, делах и поступках сибиряков.
Каждый из интересующих нас писателей имеет «индивидуальный почерк», авторский стиль. В очерковых новеллах Л.Н. Мартынова преобладают художественно-поэтические тенденции, направленные на синтез очерка с рассказом, новеллой, повестью. В очерковой прозе В.Г. Распутина лирико-философское начало господствует над фактологическим, публицистическим. Цикл «Сибирских повествований» направлен на выявление исконных, естественно-родовых начал в человеке и в мире. Очерковые книги П.Н. Ребрина близки каноническим текстам, обращенным, в первую очередь, к духовно-нравственным проблемам современности. Очерковые заметки И.Ф. Петрова продолжают традиции, заложенные отечественной очерковой прозой рубежа XIX -XX веков.
В заключении подводятся итоги исследования и определяются перспективы дальнейшего развития темы.
Положения, выносимые на защиту: 1. Ведущие онтологические тенденции очерковой прозы, созданной писателями-сибиряками в XX веке, проявляются благодаря авторскому взгляду на топос Сибири как на многосмысловую универсальную категорию, обусловливающую предельно активное отношение к своему пространству, внутреннюю укорененность в нем. Устойчивое ощущение внутреннего единства природного и человеческого начал в очерковой прозе Сибири является одной из ее основополагающих ценностей. С точки зрения писателей-сибиряков, само пространство края, его ландшафт и историческая судьба позволяют говорить о нем, как об особом смысловом топосе, способном инициировать созидательные качества в людях, формировать ответственное отношение к своей земле, краю, ко всему миру.
2. Очерковая проза Л.Н. Мартынова, В.Г. Распутина, И.Ф. Петрова представляет собой эксплицированную семантическую проекцию развития пространства провинциального города. Ее следует рассматривать в аспекте историко-культурных и природно-ландшафтных особенностей конкретного локуса, которые, семиотизируясь, становятся знаковыми. Авторами раскрыт способ познания судьбы родного им сибирского города посредством проникновения в его топику личным опытом, через осознание его уникальной судьбы, а также отражена способность «духа» города формировать духовную сферу постигающего его человека.
3. В очерковой прозе В.Г. Распутина, П.Н. Ребрина, И.Ф. Петрова раскрываются наиболее значимые черты характера сибиряков. Сибирский характер рассматривается ими как уникальный социокультурный феномен. Стремление понять природную и духовную составляющие топоса Сибири позволяет авторам осуществлять их синтез и исследовать проблему влияния «духа» места на поступательную активность сибиряков.
Генезис очеркового жанра. Многослойность и органичность топоса Сибири как исторически сложившийся феномен
Восприятие Сибири жителями европейской части России всегда было неоднозначным. В изначальном смысле Сибирь - «земля, лежащая втуне, все пространства которой, все ее еще не открытые богатства не могли изучить и освоить немногочисленные коренные народы».1 О первых переселенцах, прибывших из России в Сибирь, известно с XI века, но активное освоение края началось во второй половине XVI века, когда в государстве шел процесс расселения славян на восток.
Пространство, расположенное восточнее Урала, называли Третьей Русью, Сибирской Русью. Существует предположение, что Сибирская Русь находилась на территории современной Западной Сибири. Местные жители называли свой край Лукоморьем. Об этом свидетельствуют средневековые карты, на которых присутствует такой топоним. На картах Сансона, Гертерштейна Лукоморье расположено на правом берегу Оби в бассейнах рек Томи, Чулыма и Кети. Слово «Лукоморье» означает изгиб, излучину морского берега. Древние летописи и сказания свидетельствуют о том, что такое название месту дали переселенцы с берегов Северного моря. В них сообщается о «сибирских землях, как о диковинных «полунощных странах», где полгода день и полгода ночь. Они раскинулись лукой у студеного моря, к востоку от Камня (Урала)». В «Повести временных лет» названы «Великой Скифью», или Скифией. Переселенцы шли «за Камень» с запада, с Поморья в поисках «неведомой землицы», сведения о которой содержались в «скасках» первых землепроходцев. В среде переселенцев постепенно складывались легенды о Беловодье «благодатной земле», где всего вдоволь. Эти легенды были положены в основу хождений, созданных неизвестными авторами по типу путешествий. В них, а также в летописях и житиях начинали закладываться первоначальные очерковые приемы и способы обобщения, циклизации. Так формировалась культурная модель жанра. Семиосфера Сибири включает все письменные памятники о крае - от летописей и хождений до современных художественных и художественно-документальных произведений, от путевых записок, писем и дневников, созданных писателями в XVIII - XIX веках, до современных путеводителей, от местного фольклора до городских топонимов. Среди сохранившихся исторических сведений о прошлом сибирского края наибольший интерес представляют летописи. Летописи дали сибирской прозе наиболее художественно-плодотворный способ сопряжения конкретного и вечного, собственно сибирского, общероссийского и всемирного.
Летописная манера рассказа, летописный стиль не только осуществляли «начальный способ изложения знаний о прошлом»1 края, но и вписывали освоение Сибири в сюжет мировой истории, придавая вневременной смысл деяниям землепроходцев и путешественников. На создателе летописи лежала большая ответственность. Она заключалась в том, что летописец помимо того, что цитировал, собирал и озвучивал факты, подробно описывал быт и обычаи народа, сам выполнял роль «активной цитаты местной истории»2. Он пропускал через призму летописного синтеза то, о чем писал, придавал несуетный смысл вечному прошлому и настоящему.
К первым летописям, воссоздающим реальную картину жизни в Сибири, относят Сказание о человецех незнаемых на восточной стране и о языцех разных, повествующее о девяти племенах на Востоке (конец XV -начало XVI века); Строгановскую летопись, составленную в Соли Вычегорской в 1622 - 1623 гг.; летопись О Сибири и Сибирском взятии (Есиповскую летопись), написанную тобольским дьяком Саввой Есиповым в 1636 г.; Записки к истории Сибири служащие» и Новую Сибирскую историю (Черепановскую летопись) (1759); Летопись г. Иркутска с 1652 г. Пежемского; Краткую летопись Енисейского и Туруханского краев Енисейской губернии А. И. Кытманова (1594-1893 ).1
Больше всего сведений о Сибири сосредоточено в Строгановской летописи, а также в Румянцевском, Погодинском, Бузуновском, Пустозерском и Кунгурском летописцах, повествующих о походах в этот край Ермака с дружиной. По мнению историка Р.Г. Скрынникова, данные летописи возникли «сразу после смуты», когда казачество воспринималось многими как «антиобщественная сила, повинная в грабежах и разбое». Эта точка зрения современного историка обусловлена его частным и несколько идеологизированным подходом к данному вопросу. Летописный стиль нес в себе концентрированную мудрость народа, органично соединяя историческое и художественное. «Рецидивы летописного стиля», по выражению Б.М. Эйхенбаума, проходят через всю литературу нового времени, резко актуализируясь в переходные эпохи, когда необходимо выявить нравственный смысл событий. Из летописи в очерковую прозу пришли приемы соединения человеческой судьбы с судьбой народа, шире -мироздания.
Художественность летописного стиля способна ярче выявлять смысл событий, чем фактография истории. Историк объясняет события, летописец художественно излагает их ход, поучая и возбуждая чувства. Из летописи пришел в очерковую прозу прием укрупнения символической подробности, детали, которая приобретает характер эмблемы. Здесь временное выступает проявлением вечного. Свобода связи фрагментов, кусков текста, часто построенных по анфиладному принципу, непрерывная циклизация полижанровых сочинений также унаследованы очерковой прозой от летописей.
В ранних документально-исторических книгах формировался тип летописного отношения к человеческому бытию. Сознание летописца, историка, агиографа отражало единство связи человека с миром. В большинстве случаев создатели этих книг действовали в рамках устойчивых культурных общенациональных моделей летописного типа, воссоздавая хронологическую последовательность событий, неведомый смысл мировой истории и место Сибири в истории России.
Роль летописной и эпической традиций в развитии очерковой прозы Сибири первой половины XX века. Региональные особенности произведений писателей-сибиряков
В прозе первых десятилетий XX века осмысление духовных начал было связано с погружением писателей в себя, в свой внутренний мир. Предметом их внимания являлся внутренний диалог человека со своим пространством. Повествование при этом приобретало черты исповеди. Исповедальность открывала авторам возможность «испытания духа перед лицом мира» (В. По дорога), диалога с миром.
Усиление в искусстве XX века «личностного начала» способствовало процессам «рефлексии литературы по поводу своих результатов» (С.С. Аверинцев). Время, которое Аверинцев обозначил как период «нового состояния литературы», делало писателя-очеркиста обладателем иного статуса: он включался в рамки повествования в качестве автора-героя и открыто высказывал собственные суждения о жизни, отношениях с окружающим миром, основываясь, прежде всего, на собственной концепции мировосприятия. Стиль очерковой прозы служил наиболее удобной формой для выражения авторского отношения к миру.
Основным стимулирующим фактором процесса становления человеческой личности является действительность. Освоение реальности в свете художественной традиции, основанное на родстве человека с миром, открывало писателю путь к созданию своего варианта концепции бытия, где человек рассматривался как особое «духовно-био-социальное существо» (В.Б. Шепелева). Это было обусловлено направленностью литературы XX века на «выявление сути и назначения человека» (Б.В. Кондаков).
Наметившаяся в литературе рубежа веков и эпохи модерна тенденция к контаминации жанровых форм способствовала тому, что культурное пространство литературных произведений становилось эклектичным, тем самым высвобождая авторскую творческую энергию, направленную на осмысление человеком себя в качестве связующего звена между прошлым, настоящим и будущим. Наличие в прозе (в том числе очерковой) черт психологического реализма определило направление в литературе XX века, названное Б.Л. Пастернаком «автобиографической феноменологией». В феноменологии объектом внимания является активность человеческого сознания, формой - конструирование человеком себя на основе осмысления своей связи с окружающим пространством. Для писателя оказывается важна не только реальность, но и то, как она воспринимается и осознается человеком, важно ее переживание. Между сознанием и переживанием нет четкой границы, переживаемое осознается, а осознанное переживается как феномен.
Иным в культуре XX века становится понимание традиции. В большинстве случаев она рассматривается как исток, начало, которое способно формировать в человеческом сознании представление о единстве времени и пространства. Психологически человек ощущает традицию как свою незыблемую опору и естественную основу жизни. Большое значение она приобретает в повседневности, проявляясь на бытовом уровне и предоставляя людям возможность осознавать себя в роли носителей традиции, ее проводников. Все эти процессы оказывали непосредственное влияние на литературное пространство Сибири и получали в творчестве «местных» писателей свое дальнейшее развитие.
Исследование, направленное на изучение литературного наследия писателей Сибири, не может, на наш взгляд, обойти вниманием вопросы восприятия ими пространства родного края. Край, с точки зрения И.М. Гревса, - это «живое существо, полное своеобразия; это и особый мирок («микрокосм»), в котором многообразно отражается великий мир («макрокосм»)»1. «Край, -считает первый исследователь литературы Сибири М.К. Азадовский, - живой комплекс, нас включающий... Нужно только избегать опасности замкнуться в пределах «малого мира»; важно культивировать краеведческий подход, чтобы он помог открыть и понять страну и мир».1 Исходя из этого определения подчеркнем: специфика изучения культурного пространства края заключается в том, что местное и общероссийское, личное и общечеловеческое рассматриваются не в противопоставлении друг другу и не сочетаются между собой механически, а находятся в состоянии взаимопроникновения, составляя единое гармоничное целое. Условием успеха и долговечности краеведческих книг является связь локальных авторских исследований с общерусским литературным процессом. В частности, М.К. Азадовский ставил перед собой задачу изучения культурного наследия провинции с учетом исторического значения ее для общерусской культуры. О слиянии местного движения с общероссийским писали в своих трудах А.Н. Акиныпин, О.Г. Ласунский, М.А. Орешина, В.Г. Рыженко, А.Г. Быкова, Ю.М. Беспалова и другие. Так, Беспалова отмечает, что региональная культура - «особый мир, с одной стороны, уединенный, замкнутый, стремящийся сохранить определенный иммунитет к нововведениям, с другой - открытая культура, стремящаяся вовне, к диалогу с другими культурами, к постоянному приращению ценностного богатства. Она обращена как вовнутрь, так и вовне себя».2 Как считают В.Г. Рыженко, А.Г. Быкова, культурный потенциал отдаленных от центра регионов отличается определенной устойчивостью в силу более тесной привязки к месту, к локальному своеобразию.3 Понятие «локальный» используется данными исследователями для обозначения . социокультурных процессов, пространственно-временных координат, описывающих специфику культуры в определенном локусе. Создание посредством литературы представлений о сибирском топосе предполагает перевод физического восприятия пространства в художественный образ. В своих статьях М.К. Азадовский призывал писателей Сибири активнее разрабатывать «местные» темы, в том числе идею осмысления пространства родного им края, исследовать культурные инициативы, способствующие этому. Процессы освоения и преобразования Сибири путешественниками, а также наиболее прогрессивными деятелями науки и культуры оказывали положительное воздействие на местах и первоначально были направлены на объединение различных культурных потоков, воплощающих «многослойность» сибирской культуры.
Топос Омска и Иркутска: мифопоэтика и семиотика городского пространства в очерковых книгах и циклах Л.Н. Мартынова, В.Г. Распутина
Цель данного параграфа - раскрыть семиотику и поэтику городского пространства в очерковых книгах и циклах, направленную на освоение топоса сибирского города. В частности, наше внимание будет обращено к очерковой прозе Л.Н. Мартынова и В.Г. Распутина.
Первоначально очерк как литературный жанр был призван «очертить», «обвести контуром» посредством слова пространственную среду города. Писатели-очеркисты осмысляли внешнюю, повседневную, бытовую сторону городской жизни. «Физическое тело» города рассматривалось ими как живой функционирующий организм и как результат развития цивилизации. Обращение к физической стороне города предполагало описание его внешнего облика, в том числе улиц, площадей, городской застройки, то есть исследовалась сама городская среда.
В описательных очерках XIX века освещалась преимущественно внешняя, повседневная, бытовая сторона жизни. Конкретный социальный топос рассматривался как функционирующий организм и как результат развития цивилизации. Очерковый опыт часто использовался авторами для описания мест их пребывания. Убедиться в этом можно, обратившись к «Путевым заметкам» Ивана Белова, опубликованным им в 1852 году после посещения Омска.
Белов описывает город внешне, с разных точек обзора: «Вид из беседки в загородной роще на окрестность довольно занимателен: прямо у подошвы горы ... волнуется угрюмый, среди печальной и однообразной природы, Иртыш, образующий против этого места своими протоками продолговатый, но узкий остров; далее же за ним, на необозримое пространство, подобно морю, сливаясь с небесною синевою, стелется киргизская степь; на восток, в некотором отдалении, внизу лежит Омск, кажущийся отсель обширнее и великолепней, нежели он есть в натуре... на запад же, по течению реки... лежит смиренная деревня Захламина, окруженная... ветряными мельницами...» Город является одним из емких воплощений культуры. Предметом изображения сибирского очерка служит провинциальный город. Первоначально большинство сибирских городов представляли собой «укрепленное острожными, или рублеными, или деревянными стенами поселение, чаще не с натурально-хозяйственным, сколько с торгово-промышленным профилем, возникшее в условиях социально-экономического и культурного освоения Сибири».
Долгое время, вплоть до XVIII века на территории края городов как таковых не существовало. Они являлись опорными пунктами, необходимыми для продвижения первых землепроходцев, военных, переселенцев из европейской части России на восток страны. В процессе строительства учитывались местные факторы: природно-климатические, ландшафтные, демографические и т.д.. Основываясь на них, выбиралось место для будущего города (чаще всего это были излучины рек). Город традиционно возводился на высоком берегу и представлял собой крепость окруженную со всех сторон водой и укрепленную стенами. Древнерусский опыт градостроительства использовался в строительстве Омска, Иркутска, Верхотурья, Тобольска, Томска и других сибирских городов.
Традиция крепостного строительства была перенесена в Сибирь из северной части России. В XVII веке в Россию из Сибири доставлялись челобитные от воевод о выборе удобных мест для города. Основной процент городского населения в Сибири в XVIII веке составляли местные жители, военные и их семьи. Город функционировал как военно-административная единица.
Архитектурный облик большинства сибирских городов отличает «полихромность», органическая связь с природой, пристальное внимание к детали. Все это создает эффект «гибкого» и «уютного» пространства. В архитектуре наблюдаются пересечения и сочетания различных тенденций отечественной и западно-европейской культур, направленные на сохранение национальных традиций и на генерирование новых культурных процессов.
Любое обжитое пространство оказывает непосредственное влияние на тех, кто его обживает. Местные жители несут в себе, в своем внутреннем мире, продолжение природного ландшафта, духовное родство с ним. В их сознании, естественно-географические социальные и психологические факторы объединяются в той или иной мере.
Связь человека с местом его проживания загадочна и очевидна, реальна и таинственна. Главные точки проникновения в культурный облик своего города раскрываются посредством всестороннего его рассмотрения. По мысли Вернона Ли, город, воспринимаемый через творческую личность, созвучен мифологеме «гений места». Жители способны воплощать в себе квинтэссенцию «духа места». На это обратили внимание в начале XX века два крупных ученых историка-медиевиста: И.М. Гревс и Н.П. Анциферов. Они вкладывали в понятие «гений места» архитектурные формы города, линии его улиц, краски, запахи, местный диалект, городской фольклор. Гревс одним из первых выдвинул идею «исторического изучения города как высшей формы концепции культурной жизни и живого собирательного организма». Анциферов предложил исследовать город через «познание его души, лика, посредством восстановления его образа как реальной собирательной личности».1 Ведущие представители культурно-исторической школы ввели в обиход родиноведческое понятие «души города» как культурного символа эпохи, актуализировали его интенциональный смысл.
За основу названными учеными были взяты описания городов в произведениях русских писателей XIX века: А.С. Пушкина (поэма «Медный всадник»), Н.В. Гоголя («Петербургские летописи»), М.Е. Салтыкова-Щедрина («Губернские очерки»), Л.Н. Толстого («Севастопольские рассказы»), Ф.М. Достоевского («Преступление и наказание», «Бесы», «Записки из Мертвого дома»). Своим творчеством они задали культурную модель городского пространства. Ф.М. Достоевским создан новый способ художественного изображения города как целостного социо-культурного организма, чей обобщенно-символический ландшафт выражает сущность духовно-исторического развития.
Поэтика родного места в «Сибирских повествованиях» В.Г.Распутина
В данной главе рассматривается вопрос реализации в очерковой прозе Сибири проблем «местной» антропологии, раскрывающихся через мифопоэтический и реальный топос. С этой целью представляется необходимым ввести понятие локодицеи, как культуры места. Цель главы - на материале очерковой прозы Распутина, Ребрина, Петрова раскрыть способность пространства задавать личности определенную культурную модель поведения.
Творчество писателя Валентина Распутина 60-90-х годов XX века во многом определяет развитие литературного процесса не только в Сибири, но и во всей России. Литературоведы относят этого писателя к числу мастеров отечественной прозы. Писатель исследует действительность, основываясь на духовных традициях прошлого, анализирует механизмы передачи генетического кода поколений. Основным мерилом его творческого пути служит правило: «Жизнь, не подтвержденная смыслом души, есть существование случайное», что обусловливает авторское внимание к проблемам внутренней свободы и ответственности человека за дарованное ему пространство.
Художественные произведения Распутина широко известны читательской аудитории. В его творчестве немалое место отведено очерку. К сожалению, исследователи литературного наследия писателя относят этот пласт к периферии, не уделяют ему достаточного внимания. С нашей точки зрения, без обращения к очерковому наследию писателя невозможно составить полное представление о глубине его творческого дарования.
Важным принципом очерковой прозы Распутина является обостренное восприятие действительности, что объясняет его потребность пристальнее вглядеться в истоки настоящего. А. Адамович высоко оценивал новаторство поэтики очерков писателя: «Новое, действительно новое здесь - подчеркнутое чувство реальности происходящего. Реальности, страстно утверждаемой художником нашей человеческой неисчерпаемости... Человек в них - существо, себя самого удивляющее - глубинами, просторами, которые в нем сокрыты. И вдруг распахивается существо светоносное».1
Внимание Распутина к проблемам современности предопределено его внутренним темпераментом и социальным статусом. Писатель пребывает в постоянном поиске ответов на вечные вопросы жизни. Одновременно в его очерковых книгах присутствует мотив собственного становления. Очерковая проза Распутина несет в себе лирико-публицистическое мироощущение писателя. Она обращена к таинственным и неуловимым движениям человеческой души, ищущей гармонию с миром, с Вселенной, с самой собой. Центральной темой является духовно-нравственное состояние общества, тревога за судьбу своей родной земли, своей «малой родины». Распутин - сибиряк, его душевное беспокойство вызвано чувством глубокой любви и привязанности к своему краю, к людям. Фиксируя повседневность, он открывает в обыденном вневременное.
Удивляет способность писателя угадывать в фактах реальной действительности глубину их общечеловеческой значимости. В начале своего творческого пути, будучи журналистом, Распутин часто обращался к жанру документального очерка, используя возможность посредством острого слова и документального свидетельства обратить внимание читателей на наиболее важные проблемы современности. Работая литературным сотрудником в газете «Красноярский рабочий» и спецкором в газете «Красноярский комсомолец», он писал рассказы и очерки об участниках сибирских строек. В 1966 году в Красноярске вышла первая книга его очерков «Край возле самого неба», пронизанных романтикой созидания жизни, пафосом «покорения природы». В 1969 году опубликованы автобиографические заметки «Судьба моя - Сибирь», в 1971 - «Воспоминание о реке», в 1972 - очерковая повесть «Вниз и вверх по течению». Отличительной особенностью очерковой прозы является авторская способность выступать одновременно в роли повествователя и объекта изображения. Исповедальные мотивы присутствуют в рассказе «Я забыл спросить у Алешки», сочетающие героические и трагические мотивы. Память, с его точки зрения, являясь вселенской категорией, предопределяет порядок течения времени, воплощая философию жизни.
Вся очерковая проза Распутина объединена одной проблемой - судьбой Сибири и сибиряков. Пространство края служит для него новой, исторически «молодой» землей, уникальной средой. Одновременно он расширяет топос Сибири до вселенских масштабов. «Что такое Сибирь? - спрашивает он читателей. - Давайте заглянем внутрь вопроса и попробуем понять ее место в своих ощущениях Родины, а быть может, даже, связанное с переживаниями писателей всего мира ... в восприятии части и целого - части своей судьбы и жизни, части пройденного человеком пути... Что такое Сибирь в отношении к человеку...» Далее сам отвечает на поставленный вопрос: «Сибирь: богатая бедность, широта и узость, ликующая неприютность; край, то ли весь из прошлого, но не из настоящего. Или отживший, или не начавший жить, только-только подготовивший для начала жизни первые условия». «Здесь проверяется то, чем стал человек в настоящем и что следует ждать от него в будущем. Не потому ли еще и тянет сюда человека: чтобы почувствовать в себе меру сезонного и вечного, истинного и случайного, разрушенного и заповедного».1
