Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Категория сравнения в русском и английском языках 9
1.1. Сравнение как метод познания 9
1.2. Степени сравнения в русском и английском языках 19
Выводы 28
Глава 2. Устойчивое сравнение в системе языковых средств русского и английского языков
3U
2.1. Структурно-семантические особенности устойчивого сравнения в русском и английском языках 30
2.2. Национально-культурные особенности устойчивого сравнения . 41
Выводы 48
Глава 3. Устойчивые сравнения идеографического поля «Внешность» как средство представления ментальносте русского и английского этносов 50
Выводы 123
Заключение 126
Библиография 1
- Сравнение как метод познания
- Степени сравнения в русском и английском языках
- Структурно-семантические особенности устойчивого сравнения в русском и английском языках
- Национально-культурные особенности устойчивого сравнения
Сравнение как метод познания
Формирование представления о телесной субстанции или некотором проявлении материи непосредственно связано с познавательной операцией сравнения, которая, по словам Э.Сепира, есть самый древний вид интеллектуальной деятельности, предшествующий счету [Сепир, 1993].
С помощью сравнения обнаруживаются количественные и качественные характеристики предметов, классифицируются, упорядочиваются и оцениваются содержание бытия и познание. Посредством сравнения мир постигается как «связаное разнообразие» [ФЭС, 1983: 57].
В философии и логике сравнение традиционно определяется как «...познавательная операция, посредством которой на основе некоторого фиксированного признака - основания сравнения - устанавливается тождество (равенство) или различие объектов (вещей, состояний, свойств и пр.) путем их попарного сопоставления [ФЭС, 1983: 120]. При этом, например, М.Фуко добавляет, что сравнение представляет собой один из самых универсальных, самых очевидных, но вместе с тем и самых скрытых, подлежащих выявлению элементов, определяющих форму познания и гарантирующих богатство его содержания [Фуко, 1994]. В.А.Маслова, которая трактует сравнение с позиций лингвокультурологии, также справедливо отмечает, что сравнение является не просто способом познания мира, а «...способом закрепления результатов этого познания в культуре» [Маслова, 2001: 147].
Анализ научной литературы [Аристотель, 1983; Ибн Сина 1980; Ф.Бэкон 1938; Дж. Локк 1985; Д. Юм 1996, 2001; К.А.Гельвеций 1938; Дж. Ст. Милль 1898; А. Сен-Симон 1923; А.В.Савинов 1958; А.М.Плотников 1967; А.И.Уемов 1970; В.И.Бартон 1978 и др.] дает основания утверждать, что история изучения сравнения начинается с трудов древнеиндийских ученых, которые рассматривали последнее с филологических позиций и лишь отчасти уделяли внимание логической стороне сравнения. В санскритской филологии можно обнаружить довольно развитую классификацию «фигур, основанных на сходстве» у философа Руйяки [Keith, 1941: 398-400]. Последний рассматривает большое количество способов выражения сравнения. Сходные по содержанию работы можно найти и у древнегреческого философа Квинтилиана [Квинтилиан, 1834: 180-181].
Однако впервые значение сравнения как метода познания было детально рассмотрено Аристотелем, который полагал, что сама по себе материя не может быть познана, и представление о ней мы получаем лишь посредством сравнения различных материальных вещей [Аристотель, 1983: Phys. I, 7,191а 8-12]. Аристотель утверждал, что ничто не может быть названо большим или малым само по себе, но только, если оно сопоставляется с другим, как, например, гора называется малою, а пшеничное зерно большим - поскольку последнее больше однородных предметов, а первая меньше таких предметов. Таким образом, происходит сопоставление одного предмета с другим: ведь если бы вещь называлась большей или меньшей сама по себе, то гора никогда не называлась бы малою, а пшеничное зерно большим [Аристотель, 1983: Cat. 6, 5b 20].
С содержанием сущего, согласно Аристотелю, мы знакомимся, сравнивая его различные значения, модифицированные в каждой отдельной категории. «Все вещи, - говорит Аристотель, - присуши бытию как таковому, а, следовательно, содержат в себе нечто аналогичное - что у линии прямое, то у плоскости равное, а у числа нечетное и в области цвета - белое» [Аристотель, 1983: Met. XIV, 6,1093b 18-21].
Аристотель осознавал, что первый шаг к познанию сущности человек делает, высказываясь о ее качественной стороне. Несмотря на это, он считал, что для более всестороннего понимания качественных изменений необходимо провести анализ количества, так как определение количественной характеристики сущности есть необходимая предпосылка правильного понимания категории качества. Аристотелю была ясна зависимость качественных изменений от количественных преобразований.
Качества, в отличие от чистых количеств, могут принимать противоположные определения, например, быть присущими своему носителю в большей или меньшей мере. «Один человек, - писал Аристотель,- - имеет в меньшей мере здоровье, чем другой, или в меньшей мере справедлив, чем другой» [Аристотель, 1983: Cat. 8,10b 35-llaI].
Количество и качество составляют, исходя из сказанного, особую группу высказываний о сущности, без которых сущность хотя и существует, но полностью быть познана не может.
Вслед за Аристотелем на протяжении целого ряда веков проблема сравнения интересовала многих философов, однако принципиально нового по сути сказано не было. Различались лишь подходы к трактовке логической операции сравнения.
Так факт того, что процесс сравнения как таковой протекает главным образом в человеческом сознании стал поводом для различных идеалистических трактовок данной операции. При всем их разнообразии, все они могут быть сведены к обоснованию тезиса о том, что сравнение есть априорное свойство разума, которое упорядочивает хаос воспринимаемых чувствами данных не на основе общности или разнообразия объективных источников этих данных, а в соответствии с природой сравнивающего их сознания, т.е. сравниваются не вещи сами по себе, а переживания человека -факты его духовной природы.
Н.Ланге, например, утверждает, что сами по себе вещи не могут быть различными, как и сходными. Лишь для мышления, которое соединяет сравниваемые вещи, они связываются в представлениях о логических отношениях сходства и различия [Ланге, 1898: 255]. Определяя процесс мышления как «воспоминающее ведение», Г.Лстце отмечает, что оно представляется скорее «...соотносительной деятельностью, порожденною самим духом» [Лотце, 1866: 121]. Неокантианец Э.Кассирер в акте отождествления, имеющем место в процессах сравнения, видит функцию рассудка, не имеющую «...никакого непосредственного коррелята в сравниваемых переживаниях» [Кассирер, 1912: 35].
Однако, уже К.Маркс и Ф.Энгельс, критикуя философские положения М.Штирнера, а именно определение им логической операции сравнения, показывают, что сравнение осуществляется не только в сознании людей: преломляясь через него, оно может стать «самостоятельной силой» [Маркс, Энгельс, 1980]. «Нет ничего легче, - писали они, - как назвать равенство и неравенство, сходство и несходство - рефлективными определениями. Несравнимость есть также рефлективное определение, имеющее своей предпосылкой деятельность сравнения. Но для доказательства того, что сравнение вовсе не есть чисто произвольное рефлективное определение, достаточно привести только один пример, именно - деньги, эта установившаяся tertium comparationis всех людей и вещей» [Маркс, Энгельс, 1980: 442].
Степени сравнения в русском и английском языках
Но культурно значимый смысл самого образа поддается осознанию лишь тогда, когда само образное содержание будет соотнесено с категориями, концептами, эталонами, стереотипами, национальной культуры и интерпретировано в этом пространстве материальных и духовных достижений народа. То есть экспликация культурно-национальной значимости УС достигается на основе сознательного или бессознательного соотнесения его живого значения с теми «кодами» культуры, которые известны говорящему. Таких кодов может быть несколько. В.Н.Телия выделяет лишь самые сильные для обыденного сознания: это коды, зафиксированные как прескрипции в религиозных текстах; как прескрипции народной мудрости, запечатленные в пословицах; и как эталоны обиходного опыта [Телия, 1996].
В этой связи необходимо отметить, что при соотнесении с такого рода установками, которые являются уже неотъемлемой частью менталитета, и при интерпретации образного содержания в смысловом поле этих установок ФЕ, каковыми являются и устойчивые сравнения, сами приобретают роль культурных стереотипов. При этом УС имеет и эмотивную коннотацию, которая складывается из эмоциональной реакции на сам образ и интерпретации образного основания в соответствии с культурными «идеалами». Из сказанного выше следует, что в устойчивых сравнениях, как и в других, традиционно воспроизводимых единицах языка - фразеологизмах, не только концептуализированы «...знания о собственно человеческой, наивной картине мира и асе типы отношений субъекта к ее фрагментам, но и как бы запрограммировано участие этих языковых сущностей вместе с их употреблением в межпоколенной трансляции эталонов и стереотипов национальной культуры» [Гелия, 1996: 242]. Под эталоном в данном случае следует понимать «...характерологически образную подмену свойств человека или предмета какой-либо реалией - персоной, натуральным объектом, вещью, которые становятся знаком доминирующего в них, с точки зрения обиходно-культурного опыта, свойства» [Телия, 1996: 15].
Выбор эталонов или символов в наивной картине мира, как правило, мотивирован. Мотивация эта зависит от характеристики всей концептуальной системы и может быть выявлена в некоторых случаях на уровне языковой картины мира. Так, А.Я.Гуревич пишет: «Моделью мира, складывающейся в данном обществе, человек руководствуется во всем своем поведении, с помощью составляющих ее категорий (в данном случае автор говорит о таких категориях как пространство и время, причина следствие и т.д. - В.П.) он отбирает импульсы и впечатления, идущие от внешнего мира, и преобразует их в данные своего внутреннего опыта. Эти категории запечатлены в языке, а также в других знаковых системах, и мыслить о мире, не пользуясь этими категориями, столь же невозможно, как нельзя мыслить вне категорий языка» [Гуревич, 1984: 31].
Эталоном сравнения может быть сам человек, предмет, животное, растение, явление природы и т.д., так или иначе связанные с жизнедеятельностью человека, его жизненным опытом, позволяющий увидеть их характерные свойства, качества, особенности поведения и соотнести их со свойствами, качествами, состояниями, поведением других людей, свойствами других предметов, состояниями окружающей человека природы и т.д. В каждой языковой картине мира могут быть и случайные эталонные лакуны, логически не объяснимые.
В свою очередь стереотип можно определить как субъективно детерминированное представление предмета, в котором сосуществуют описательные и оценочные признаки и которое является результатом истолкования действительности в рамках социально выработанных познавательных моделей [Бартминский, 1995].
Нельзя не согласиться с В.А.Масловой, которая утверждает, что совокупность предметных образно-наглядных эталонных представлений о предметах, явлениях, с которыми человек на протяжении жизни встречается чаще, чем с другими, в целом формирует некоторую стабильную языковую картину отражения объективной действительности [Маслова, 2001: 69].
Но наивная картина мира, находящая отражения в языке, является своего рода реакцией на практические потребности человека, как необходимая ему когнитивная основа адаптации к миру. Прагматический эгоцентризм структурирует деятельность таким образом, чтобы она оптимально выстраивалась в когнитивном поле человека, была максимально удобной. Поэтому В.Б.Касевич делает достаточно важное замечание о том, что картина мира, закодированная средствами языковой семантики, со временем может оказываться в той или иной мере пережиточной, реликтовой, лишь традиционно воспроизводящей былые оппозиции в силу естественной недоступности иного языкового инструментария; с помощью последнего создаются новые смыслы, для которых старые служат своего рода строительным материалом [Касевич, 1996].
Следовательно, может меняться и значение образов, могут избираться иные эталоны, возникать новые стереотипные представления. Т.Шибутани также отмечает, что в условиях современных массовых обществ люди могут принимать картины мира тех групп и сообществ, в которых они не признаются членами, а иногда и тех, в которых они никогда не состояли [Шибутани, 1999]. Кроме того, необходимо помнить и о том, что если бы значения всех УС были только культурноспецифичными, исследования культурных различий вообще было бы невозможно. Поэтому, говоря о национально-культурном аспекте значения УС, следует учитывать и универсальные свойства языковых единиц.
Структурно-семантические особенности устойчивого сравнения в русском и английском языках
В настоящее время идею антропоцентричности языка можно, пожалуй, считать общепризнанной и даже центральной в лингвистике, так как целью лингвистического анализа уже не может считаться просто выявление различных характеристик языковой системы. Ведь язык, по мнению И.А.Бодуэна де Куртенэ, существует только в индивидуальном мозге человека, только в душах, только в психике индивидов или особей, составляющих данное языковое сообщество [Бодуэн де Куртенэ, 1963]. В.Губмольдт также добавляет, что изучение языка не заключает в себе конечной цели, а вместе с прочими областями служит высшей и общей цели познания человечеством самого себя и своего отношения ко всему видимому и скрытому вокруг себя [Гумбольдт, 2000].
Следовательно, язык - это единственное средство, способное помочь нам проникнуть в скрытую сферу ментальносте, ибо он определяет способ членения мира в той или иной культуре. Под ментальностью мы понимаем определенный образ мыслей, совокупность умственных навыков и духовных установок, присущих отдельному человеку или общественной группе.
Устойчивое сравнение, как непосредственная единица языка, в данном случае занимает необычайно важное место, так как оно является одним из способов отражения языковой картины мира отдельного человека и целого народа, а также представляет собой ключ к разгадке национального сознания.
По мнению Л.А.Лебедевой, если принимать во внимание семантику так называемой «левой части сравнения» (субъект сравнения + основание сравнения), то УС русского языка, характеризующие человека, образуют 16 идеографических полей (ИП): «Внешность», «Физические качества», «Физиологические состояния», «Физические действия», «Движение, перемещение. - Неподвижность», «Черты характера, моральные и деловые качества», «Умения, способности», «Поведение, умение вести себя в обществе», «Отношения между людьми», «Мысли, чувства, представления» и др. [Лебедева, 1999: 132]. Количество ИП, как мы полагаем, свидетельствует о сложности и многогранности языковых характеристик человека, о существовании, по крайней мере, четырех разных его измерений: биологического, психического, социального и космического, которые определяют его как индивидуальность, как личность. Но индивидуальность человека, и в этом мы согласны с Ю.С.Степановым, его неповторимость связаны, прежде всего, с его особым внешним ликом, обликом» [Степанов, 2001: 715]. По этому поводу Г.Шпет замечает: «...как много мы приобретали бы, если бы нас не обманывали мнимою действительностью глубин задушевных, а только бы всегда во вне проявляли, выражали, вели себя, как ведут любящие ... . Вся она, душа, во вне, мягким воздушным покровом облекает «нас». Но зато и удары, которые наносятся ей - морщины и шрамы на внешнем нашем лике. Вся душа есть внешность. Человек живет, пока у него есть внешность. И личность есть внешность. Проблема бессмертия была бы разрешена, если бы была решена проблема бессмертного овнешнения» [Шпет, 1994: 363-364].
Эти слова Г.Шпета никоим образом не умаляют значения лингвистических исследований, посвященных изучению других ипостасей человека. Они лишь еще раз обращают внимание на то, как еще мало сказано о первичной, зрительно воспринимаемой стороне человека, его внешности, на описании которой средствами УС и сосредоточено внимание в настоящем исследовании.
Образное описание облика человека, как известно, всегда дано в нормах и правилах, которые существуют в той или иной культуре. Исходя из этого, познание самого себя, осознание себя как отдельной личности или лика, должно быть основано на диалогическом принципе. Человек познается через семиотическую деятельность, предполагающую существование «другого» (в данном случае под другим мы понимаем другую культуру - В.П). Он выражает себя только потому, что существует другой, способный воспринимать. Из того, что мои действия, пишет Н.Д.Арутюнова, меня проецируют всвне и осмысляются другими, следует, что я есть язык [Арутюнова, 1999: 325]. «Другой» превращает субъекта познания в его объект. Благодаря существованию «Другого» человек способен вынести суждение о себе самом как об объекте. Познавая себя, мы познаем свой образ в своем сознании. «Другой» открывает мне меня. Он конституирует меня как совершенно новый для меня тип. Моя личность получает дополнительные параметры. «Другой» как бы становится посредником в отношениях меня с собой, соглядатаем моих мыслей и ощущений [Арутюнова, 1999: 648].
Таким образом, с позиций типологии культуры, национального менталитета в восприятии красоты и внешних недостатков человека, особенно плодотворным становится сопоставительное описание устойчивых сравнений, ибо оно позволяет увидеть эталоны и стереотипы культуры, представить коннотативную зону языка во всем ее многообразии.
В ходе настоящего исследования было проанализировано 327 устойчивых сравнений, относящихся к описанию внешности человека: 225 в русском языке и 102 в английском. Устойчивыми считались только те единицы, которые вошли в двуязычные или моноязычные специализированные словари устойчивых сравнений [СУСРЯ, 1994; СУСРЯ, 2001], а также фразеологические словари русского и английского языков [АРФС, 1984; ФСРЯ, 1978; СЮЕ, 2001]. Анализу подлежали адъективные и глагольные одноэлементные и двухэлементные компаративные единицы, как самые многочисленные группы УС русского и английского языков.
Наиболее яркие национальные отличия выявились при качественном анализе компаративов, образующих идеографическое поле «Внешность». Последнее включает в себя несколько идеографических разрядов (термин Л.А.Лебедевой) (ИР): «Общее впечатление от внешности», «Одежда», «Рост/стать/осанка», «Голова», «Волосы», «Лицо», «Глаза», «Кожа», «Ноги».
Из классификации, а, следовательно, и лингвокультурологического описания УС идеографического поля «Внешность» нами намеренно были выпущены несколько разрядов, так как составляющие их компаративные единицы либо оказались немногочисленными в сопоставляемых языках, либо полностью отсутствовали в одном из них. Кроме того, общие принципы разрядного членения УС не позволили представить единую сетку тематических разрядов. Это связано с тем, что отдельные УС проявляют экстралингвистическую диффузность, заключающуюся в том, что они способны обслуживать близкие участки понятийной сферы.
Анализ всей выборки УС идеографического поля «Внешность» показал, что в структурном отношении рассматриваемые компаративные единицы в русском языке представлены 5 основными моделями: 1) как + существительное (им. пад.) с возможным обязательным компонентом в виде препозитивного определителя (как смертный грех), либо с факультативным компонентом в форме постпозитивного определителя (как Аполлон Белъведерский ); 2) как + существительное + глагол (как аршин проглотил); 3) как +у + существительное (род. пад.) (как у дьячка); 4) глагол + как + существительное (им. пад.), с возможным факультативным постпозитивньш определителем (одет как шут гороховый ); 5) глагол + как + предлог (к, на) + существительное (вин. пад.) (одет как на свадьбу).
Национально-культурные особенности устойчивого сравнения
Разряд «Волосы» в русском языке представлен довольно разнообразными семантическими доминантами, описывающими цвет, длину и состояние волос: светлый, густой, мягкий, жесткий, неухоженный, кудрявый, рыжий, черный.
Тематическая классификация объектов сравнения позволяет выделить 4 наиболее многочисленные тематические группы: «Вещество, материал», «Животный мир», «Религиозные и языческие представления», «Предмет, творение человека». В качестве эталонов в УС данных групп выступают домашние и дикие животные, а также их части покрытые волосом (конская грива, львиная грива), различные типы природных и рукотворных материалов и предметов (атлас, бархат, пух, щетка), представители церкви (монах, дьякон), персонажи языческих мифов славян (леший, русалка), а также птицы и их части (грач, лунь).
Как и в предыдущих разделах, относящихся к русскому языку, отдельное место среди остальных занимает группа, связанная с языческими представлениями. По словам Ю.М.Лотмана, это характерно для русской культуры, так как «...новая (христианская) культура в значительной степени конституировала себя, противопоставляя старой, и таким образом старая языческая культура в качестве антикультуры выступала как необходимое условие культуры, как таковой. Тем самым та «новая культура», которая мыслила себя как отрицание и полное уничтожение «старой», практически явилась мощным средством сохранения этой последней, включая в себя как унаследованные тексты, так и сохраненные формы поведения при зеркальной перевернутости функций» [Лотман, 2001: 95].
Известно, что демонологический пантеон славян был многообразен, но до наших дней дошли лишь «осколки» сведений о Верховных Богах и различных мифологических существах. Среди них наиболее яркими и выразительными предстают Леший, Русалка и др. Христианство сокрушило в первую очередь «верхних» языческих богов, поэтому «нижний» мир был переведен в ранг «нечистой силы», которая поселилась на земле (рядом с человеком). Однако страхи перед неизвестным, непознанным и вера в существование «неких» сил продолжали жить в народе, окрашивая в колоритные национальные тона русский фольклор, народную медицину, национальную литературу и язык в целом.
Исходя из сказанного, УС как у русалки, как леший, в которых объектами являются персонажи, входившие в демонологический пантеон, обладают негативной эмоционально-оценочной семантикой. Но, создаваемые ими образы указывают на различные значения данных компаративных единиц.
Так, в славянской мифологии русалками называли молодых красивых девушек утонувших в реке, невест, умерших до вступления в брак, а также младенцев, умерших некрещеными. Поскольку русалок считали пришельцами из мира мертвых, то они должны были искать себе место на земле. Поэтому, летними вечерами они выходят на берег реки, расчесывают свои длинные волосы и ищут того, кто бы их мог полюбить [Капица, 2001]. Из данного описания основным для понимания семантики УС является указание на длину расчесываемых волос, тот признак, который заключен в основании сравнения длинные. Следовательно, основание сравнения, являясь ограничителем необходимого признака, не может быть опущено. Сема «светлости» волос (существительное «русалка», по мнению А.Н.Соболева, происходит от прилагательного «русый»
Ситуацию подобную описанной можно наблюдать и в компаративной единице как леший. Анализ существующих в славянской мифологии представлений, относящихся к лешему, свидетельствует о том, что образ этого мифического существа не содержит прямых признаков «волосатости». Леший внешне похож на человека, одетого в звериную шкуру. Его часто наделяют другими признаками животного: копытами, хвостом, рогами. Леший легко может изменять рост, вырастать выше деревьев. В лесу он ведет себя как хозяин. Особенно часто его связывают с волками и называют волчьим пастырем [Капица, 2001: 36]. Вероятно, основным мотивом к выбору лешего как эталона сравнения послужило желание подчеркнуть не столько бурную растительность на голове и теле человека, сколько обратить внимание на своего рода первобытность, неопрятность, звериность последнего, что и определяет неодобрительное к нему отношение. Ср.: Оброс как, леший, противно смотреть! Тобою только детишек пугать. [С.П.Бабаевский. Станица]. Усилителем отрицательной оценки служит основание сравнения, выраженное глаголом обрастать. Ср.: ОБРАСТИ, покрыться какой-либо растительностью, волосами, шерстью, слоем чего-либо [СРЯ, 1990: 434].
Особой национальной спецификой обладают УС как монах, как дьякон, как поп, описывающие человека с длинными, неухоженными, часто жирными волосами. В их основе лежит стереотипный образ монаха или служителя церкви, которым на Руси запрещалось стричь и даже подравнивать волосы и бороды. А коль скоро существовал только один банный день, содержать густую шевелюру в полной чистоте было достаточно сложно. Исходя из этого, УС как у монаха/ дьякона/ попа обладают негативными эмоционально-оценочными оттенками. Ср.: Андрюшка Грач... в рыжие, длинные как у монаха, лохмы густо насадил шишек чертополоха [В.Я.Шишков. Странники]. Пренебрежение и презрение может усиливаться также уменьшительным суффиксом субъекта сравнения в варианте УС как у дьячка. Ср.: Несколько месяцев не стриженные волосы лежали на сальном вороте кожуха, как у дьячка [В.П.Катаев. Я, сын трудового народа... ].
Похожие диссертации на Лингвокультурологические особенности устойчивых сравнений в русском и английском языках (на примере идеографического поля "Внешность")
