Содержание к диссертации
Введение
Гл. 1. Категория таксиса и аспекты его сопоставительного изучения 15-49
1.1. Семантика таксиса. Таксис и абсолютное и относительное время .. 15-26
1.2. Показания к выделению морфологической категории таксиса в лезгинском языке 26 — 35
1.3. Аспекты сопоставительного и типологического изучения таксиса 35-49
Гл. 2. Отношения одновременности 50 - 96
2.1. Общая характеристика отношений одновременности 50 — 51
2.2. Отношения одновременности в русских конструкциях с зависимым таксисом и их соответствия в лезгинском языке 52-82
2.2.1. Основное и второстепенное действия, не связанные отношени ем характеризации 52 — 77
2.2.1.1. Одновременность процессов 52 — 72
2.2.1.2. Одновременность второстепенного процесса и основного целостного факта 72 - 75
2.2.1.3. Одновременность второстепенного результативного состояния и основного процесса 75 — 77
2.2.2. Основное и второстепенное действия, связанные отношениями характеризации 77 - 82
2.2.2.1. Отношения конкретизации 78 — 79
2.2.2.2. Интерпретативно-оценочные отношения 79 — 82
2.3. Отношения одновременности в русских конструкциях с независимым таксисом и их соответствия в лезгинском языке 82-96
2.3.1. Одновременность процессов 83 — 91
2.3.1.1. Одновременность процессов в подчинительных конструкциях русского языка и их соответствия в лезгинском языке... 83 — 87
2.3.1.2. Одновременность процессов в сочинительных конструкциях русского языка и их соответствия в лезгинском языке 87 — 89
2.3.1.3. Одновременность в кратно-парных конструкциях русского языка и их соответствия в лезгинском языке 89 — 91
2.3.2. Одновременность процесса и целостного факта 92 — 95
2.3.2.1. Одновременность процесса и целостного факта в русских подчинительных конструкциях и их лезгинские соответствия 92 — 94
2.3.2.2. Одновременность процесса и целостного факта в русских конструкциях сочинительного типа и соответствия в лезгинском языке 94-95
2.3.2.3. Одновременность процессов и результативных состояний в русских сочинительных конструкциях и соответствия в лезгинском языке 95 — 95
2.3.3. Одновременность целостных фактов в русских подчинительных конструкциях и соответствия в лезгинском языке 95 — 97
Гл. 3. Отношения разновременности 97 - 128
3.1. Общая характеристика отношений разновременности 97 — 98
3.2. Выражение отношений разновременности в русском и лезгинском языках 98-128
3.2.1. Отношения разновременности в конструкциях зависимого таксиса русского языка и их соответствия в лезгинском языке. 98-103
3.2.2. Отношения разновременности независимого таксиса русского языка в сложноподчинённых предложениях и их соответствия в лезгинском языке 103 — 117
3.2.2.1. Разновременность целостных фактов 103 — 115
3.2.2.2. Разновременность целостного факта и процесса. 115 — 117
3.2.3. Отношения разновременности независимого таксиса русского языка в конструкциях сочинительного типа и их соответствия в лезгинском языке 117 - 122
3.2.4. Отношения разновременности в аспектуально-таксисных ситуациях, нелокализованных во времени 122 — 128
3.2.4.1. Разновременность в кратно-парных конструкциях 123 — 126
3.2.4.2. Разновременность в кратно-цепных конструкциях 126 — 128
Гл. 4. Таксисные отношения, сопряжённые с семантикой обусловленности 129-157
4.1. Общая характеристика аспектуально-таксисных отношений, включающих семантику обусловленности 129 — 129
4.2. Временная обусловленность 129 — 134
4.3. Причинная обусловленность 134 — 140
4.4. Отношение условия 140 — 145
4.5. Уступительная обусловленность 145 — 148
4.6. Целевая обусловленность 148 — 151
4.7. Отношение следствия 151 — 152
4.8. Отношение сравнения 152— 154
4.9. Об отношениях недифференцированного типа 154 — 155
4.10. Таблица таксисных конвербов лезгинского языка 155 — 157
Заключение 158-162
Список использованной литературы 163 — 177
Список используемых сокращений 177
- Семантика таксиса. Таксис и абсолютное и относительное время
- Общая характеристика отношений одновременности
- Общая характеристика отношений разновременности
- Общая характеристика аспектуально-таксисных отношений, включающих семантику обусловленности
Введение к работе
Изучение категории таксиса не имеет такой длительной традиции, как изучение глагольных категорий времени, модальности, вида. Понятие таксиса как категории, характеризующей сообщаемый факт по отношению к другому сообщаемому факту и безотносительно к факту сообщения [ср. ЛЭС 1990: 504], было сформулировано P.O. Якобсоном в его известной статье "Шифтеры, глагольные категории и русский глагол" в 1957 г. (Рус. перев. [Якобсон 1972: 95-113]). Семантические признаки (одновременность двух или более предикативных признаков, предшествование, следование и др.), относимые в современной лингвистике к сфере функционально-семантической категории таксиса, специально в традиционных грамматиках не описывались. Они входили в характеристику деепричастий, форм относительного времени, сложных предложений с придаточными времени.
Категория таксиса и в настоящее время не привлекает столь пристального внимания исследователей, как, например, категория вида. Тем не менее, уже имеются работы, в которых таксис описывается как на материале одного языка, так и в сопоставительном и типологическом плане. Наиболее полно и последовательно таксис исследован на материале русского языка в рамках полевой модели описания в книге "Теория функциональной грамматики: Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис" [Бондарко (отв. ред.) 1987].
В сферу сопоставительного и типологического исследования таксиса вовлекается в основном материал романских, германских и других европейских языков, где эта категория выражается формами относительных времён глагола и не представлены морфологические единицы, специально предназначенные для выражения таксисных отношений. В русском языке также нет специальной морфологической (не функционально-семантической) категории таксиса.-Ос новными единицами, специализированными на функциях зависимого таксиса здесь являются деепричастия совершенного и несовершенного видов (далее СВ и НСВ). Но деепричастия в русском языке являются классом неизменяемых "гибридных наречно-глагольных" (В.В. Виноградов) словоформ обстоятельственного содержания. Одновременность и предшествование выражаются деепричастиями при помощи несловоизменительной категории вида, соответственно граммем НСВ и СВ. Т.е., эти значения выступают в русском языке как использование граммем морфологической категории вида в несобственных функциях [ср. Бондарко 1971: 63].
В то же время мало работ, в которых бы категория таксиса специально исследовалась на материале т. наз. "деепричастных" [Недялков 1999: 15] языков России. Причём исследовалась бы с использованием понятийного аппарата современной теории таксиса, а не в традиционной терминологии. Но и в существующих работах термином деепричастие обозначаются морфологические единицы различной грамматической природы, выступающие в функциях зависимого таксиса. Тем самым нивелируются различия этих единиц разных языков, а также внутри одного языка. Очень часто они не укладываются в традиционные представления о деепричастиях, связанные, например, с грамматическими свойствами русских деепричастий. В связи с этим, очень удачным представляется более нейтральный термин конверб, используемый для обозначения таких единиц В.П. Недялковым [указ. соч.: 14-16]. Применение термина деепричастие объясняется, на наш взгляд, именно слабой изученностью грамматических характеристик единиц, выступающих в адвербиальных функциях в деепричастных языках. Между тем, именно знакомство с материалом таких языков, в частности нивхского, послужило поводом к экспликации грамматической категории таксиса P.O. Якобсоном. В деепричастных языках имеются специальные морфологические формы выражения таксисных отношений (или, условно: деепричастия, имеющие словоизменительную парадигму таксиса). Слабая разработанность этих вопросов отмечается и в работе В.П. Недялкова и Т.А. Отаиной "Типологические и сопоставительные аспекты анализа зависимого таксиса (на материале нивхского языка в сопоставлении с русским)" - одном из редких исследований, где таксис в деепричастном языке специально описывается именно как самостоятельная морфологическая категория [ТФГ 2001: 296-319]. Авторы называют свой анализ предварительным, оговаривая это тем, "что всесторонняя и глубокая разработка категории таксиса, как, впрочем, и любой другой грамматической категории, нуждается в широком привлечении типологически разнородного материала различных языков" [там же: 297].
В этом плане значительный интерес представляют данные лезгинского и других дагестанских языков. В них имеется иной тип таксисных конвербов, нежели в нивхском и других языках, где специализированные формы зависимого таксиса определяются как деепричастия. Но эти данные практически не используются, и прежде всего потому, что категория таксиса остается пока "экзотичной" для описаний дагестанских языков, хотя их также относят к деепричастным языкам России [ср. Недялков 1999: 15; Плунгян 2000: 271]. В работах последних лет появляются небольшие, но уже специальные главы: "Относительное время. Таксис" [Маллаева 1998: 125-143]; "Таксис" [Муталов 2002: 69].
В настоящее время в исследовании дагестанских языков заметна тенденция к углубленному изучению уже описанных прежде грамматических явлений с позиций современных лингвистических представлений. Благодаря современным типологическим исследованиям, опирающимся на всё большее число самых разнообразных языков и демонстрирующим чрезвычайно многообразные грамматические явления, появились теоретические ориентиры для выявления категорий, остававшихся незамеченными в предшествующих исследованиях. Более всего это касается категорий глагола. Так, например, в дагестанских языках стали выделять категорию эвиденциальности, которую прежде не замечали [Эльдарова 2000 и др.]. Обнаружилась категория вида в языках, где его наличие прежде отрицалось [Шихалиева 1996; Маллаева 1998].
В лезгинском языке также выявлена категория вида, которая прежде в грамматических описаниях не эксплицировалась [Керимов 1996; 1997; 2002]. Это, в свою очередь, создаёт предпосылки для анализа таксисных отношений в лезгинском языке. Как известно, таксисные отношения обязательно включают аспектуальную характеристику соотносимых предикатов. Поэтому, видимо, закономерным является обращение к изучению таксиса в связи с расширением аспектологических изысканий.
В существующих исследованиях лезгинского языка специализированные таксисные конвербы комплексно не изучены. Некоторые формы просто остались за рамками описания, а уже зафиксированные не получили пока убедительной трактовки. Они приводятся в разных исследованиях под разными дефинициями, иллюстрируются очень ограниченным числом языковых примеров, не всегда корректно переводимых и интерпретируемых. Таксисные конвербы, исходя из функционального сходства, описываются чаще как деепричастия. Между тем, само наличие в лезгинском языке деепричастий некоторыми исследователями ставится под сомнение [ср. Гаджиев 1963: 131; Шейхов 1993: 163-165]. Другие, избегая термина деепричастие, пишут о формах, используемых в функциях деепричастий [Топуриа 1959; Талибов 1966; Мейланова 1967]. Причина этого видится в том, что грамматические признаки обсуждаемых единиц сильно отличаются от свойств русских деепричастий. Они не вполне укладываются в традиционные для дагестанского языкознания представления, сложившиеся под влиянием русской грамматической традиции. В результате система таксисных конвербов лезгинского языка, представляющая собой самостоятельную морфологическую категорию глагола, не получила пока целостного и адекватного описания.
Приведенными обстоятельствами обусловлена актуальность темы настоящей диссертации "Категория таксиса в русском и лезгинском языках в сопоставлении" для:
получения данных сопоставительного плана о специфике проявления функционально-семантической категории таксиса в сравниваемых языках;
преодоления существенного пробела в описании собственно лезгинского языка;
типологического исследования категории таксиса и способов её языкового выражения;
углубления представлений о категории таксиса в целом и др. Как известно, сопоставительному изучению грамматических категорий русского и лезгинского языков посвящены специальные исследования. В работе Э.М. Шейхова "Сравнительная типология лезгинского и русского языков: Морфология" [1993] решались задачи типологической характеристики сравниваемых языков в основном на базе уже существующих данных с охватом всех морфологических категорий. Книга К.Р. Керимова "Контрастивная аспектоло-гия лезгинского и русского языков" [2002] посвящена всестороннему углубленному сопоставлению аспектуальных категорий с целью получения данных, значимых для типологии вида.
В настоящей работе также ставится задача углубленного сопоставления одной категории. Это даёт возможность полнее охватить круг таксисных значений и формы их языкового оформления в сравниваемых языках.
Функционально-семантическая категория таксиса имеет универсальный характер, что делает возможным сопоставительное и универсально-типологическое изучение форм её выражения в языках самого различного строя, в том числе таких генетически и типологически далёких, как русский и лезгинский. Такое изучение даст возможность получить интересные для типологии данные о степени грамматикализации таксиса в сопоставляемых языках, о номенклатуре таксисных значений и способах их языкового выражения. Выявленные сходства и различия могут служить основанием для составления типологических рядов: черты алломорфизма в проявлениях таксиса в русском и лезгинском языках могут быть у этих языков изоморфными с другими языками.
Материал лезгинского языка даёт также интересные наблюдения, касающиеся диахронии зависимого таксиса. По данным русского и деепричастных языков типа нивхского устанавливается, что нефинитная модель таксиса возникает на основе аспектуальных противопоставлений, а категория времени — на основе таксисных [ср. Плунгян 2000: 272]. В лезгинском языке морфемы таксисных конвербов имеют прозрачные параллели с аффиксами местных падежей склонения имён. Это даёт основание полагать, что в становлении таксисных отношений в лезгинском языке (видимо, и в других дагестанских языках) большую роль играют пространственные представления.
Для достижения поставленных выше ц е л е й в работе проводится комплексный сопоставительный анализ форм выражения таксисных отношений в русском и лезгинском языках. Осуществление такого анализа предполагает решение следующих задач:
1. Поскольку для дагестанского языкознания изучение грамматической категории таксиса является относительно новым, то мы считали необходимым кратко изложить существующие теоретические представления о семантике и структуре таксиса. В связи с тем, что таксис специально не исследован в лезгинском и других дагестанских языках, то и современная теория таксиса не отражает специфики проявления в них этой категории. Поэтому в ходе изложения общих характеристик категории таксиса мы останавливаемся и на моментах, связанных с экстраполяцией положений теории таксиса на материал лезгинского языка. Например, на применимости по отношению к таксисным формам лезгинского языка термина деепричастие;
2. Важным для анализа категории таксиса в лезгинском языке оказываются также различия между понятиями абсолютного и относительного времени и таксиса. Как известно, формы относительного времени рассматриваются как средство выражения таксисных отношений в романских, германских и некоторых других языках, в которых нет собственно форм морфологического так сиса. В лезгинском языке есть формы и таксиса, и относительного времени. Поэтому требовалось обосновать различия между этими категориями;
3. Следовало также аргументировать оправданность поисков категории таксиса в лезгинском языке. Поэтому в специальном разделе мы останавливаемся на трудностях, возникающих при интерпретации ряда фактов глагольной морфологии в традиционных терминах, и обосновываем возможность трактовки этих единиц как морфологической категории таксиса;
4. Решение названных задач теоретического плана позволяет приступить к выявлению межъязыковых коррелятов, выражающих разновидности таксисных отношений, и их теоретической интерпретации;
5. Классификация выявленных средств выражения таксисных отношений лезгинского языка, определение их грамматического статуса;
6. Соотнесение моделей категории таксиса русского и лезгинского языков, определение их типологических параметров и др.
Научная новизна настоящей работы заключается в том, что в ней впервые в лезгинском (и дагестанском) языкознании рассматриваются вопросы теории таксиса, комплексно анализируются и систематизируются таксисные значения, выраженные специальными грамматическими средствами. Сопоставительное исследование таксиса на материале русского и одного из дагестанских языков также проводится впервые.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что её результаты служат построению более полной и современной теоретической грамматики лезгинского языка. Как показывают наблюдения, многие таксисные значения, выражаемые в русском языке на уровне конструктивного синтаксиса, в лезгинском языке передаются средствами глагольной морфологии. Категориальных форм выражения таксисных отношений в лезгинском языке значительно больше. Сходства и различия в номенклатуре таксисных значений, получающих грамматическое выражение в языках, принадлежащих к разным типам и генетическим классам, представляют интерес для лингвистической типологии и теории грамматической категории таксиса.
П р акти чесная ценность результатов диссертации вытекает из их новизны и торетической значимости. Полученные данные могут найти применение в вузовских курсах по лингвистической типологии, сопоставительным грамматикам русского и дагестанских языков, в разработке теоретических и учебных грамматик собственно лезгинского языка, а также русского языка для дагестанской школы, в переводческой работе.
Решению поставленных в диссертации задач в большей степени отвечают, как представляется, метод и приёмы сопоставительного (контра-стивного) языкознания. В традиционной трактовке этот метод определяется как имеющий "дело с попарным сопоставлением языковых систем (структур) на всех уровнях вне зависимости от генетической и типологической принадлежности сопоставляемых языков с целью выявления их структурных и функциональных особенностей, сходств и различий (контрастов)" [Нерознак 1986: 409]. Такие исследования подчинены по преимуществу задачам прикладного характера - разработки стратегии обучения какому-либо из сравниваемых языков, теории перевода и др. При решении этих задач равноценными являются и сходства, и различия между языками.
С другой стороны, некоторые исследователи акцентируют направленность сопоставительного метода на обнаружение наиболее важных различий в языках. Например, Б. Уорф [1960: 102], А.А. Реформатский [1962: 23-24]. Эта сторона сопоставительного метода более ценна для лингвистической типологии. В этом случае, как нам кажется, предпочтительнее термин контрастивный. Мы используем в работе термины сопоставительный и контрастивный как синонимичные. Сопоставительный метод позволяет обозреть язык "снаружи", и тем самым отчётливо видеть черты своеобразия, остающиеся вне поля зрения при его изучении "изнутри" [ср. Балин 1987: 4]. На наш взгляд, он позволяет глубже проникнуть в системы каждого из сравниваемых языков в целях их теоретического описания, а также получения общелингвистических данных.
Сопоставительное исследование языков может проводиться с применением двух подходов: либо рассматривают набор сходных форм в двух языках и затем определяют выражаемые ими значения ("от формы к значению"), либо берут какую-либо категорию и выясняют формы её передачи в двух языках ("от содержания к форме") [Ярцева 1981: 33]. Оптимальным считается сочетание обоих этих подходов. Это обеспечивает изучение как структурных, так и смысловых черт сравниваемых языков, способствуя выявлению их специфических особенностей. При этом анализ осуществляется на основе явлений, существующих в обоих языках. Эти два подхода совмещаются и в данной диссертации.
При сравнении явлений различных языков предполагается наличие у сопоставляемых элементов некоего базового сходства [Ярцева 1981: 9; Кацнель-сон 1983: 10; Нерознак 1986: 402 и др]. Сопоставительный анализ показывает, какими формальными средствами каждый из языков описывает некоторую универсальную для них часть. Но для этого необходимо найти такую "общую, эквивалентную, определяемую базу для сопоставляемых структур разных языков" [Ярцева 1986: 8]. Базой, на которую опирается сравнение грамматических явлений разных языков служит взаимопереводимое семантическое содержание. По мнению Г.А. Климова "именно семантический фактор позволяет ... найти определённые основания для сопоставления формальных средств самых разных языков" [1983: 14]. Такой опорой в нашей работе служат семантические категории, конкретнее - таксисные значения одновременности, предшествования, следования и др.
Семантические категории языка "выявляются в нём самом" [Мещанинов 1945: 196]. Следовательно, в качестве такой семантической опоры надо располагать комплексом таксисных значений, получающих выражение в каком-либо хорошо исследованном языке. Именно комплексом таксисных значений какого либо языка, поскольку содержание каждой единицы определяется системными отношениями с другими единицами того же языка. Такой опорой в нашей работе являются разновидности таксисных значений русского языка. Этот выбор обясняется обстоятельствами теоретического и практического плана. С одной стороны, категория таксиса достаточно полно и последовательно описана именно в русском языке [ТФГ 2001: 234-295]. С другой стороны, это объясняется потребностями вузовского и школьного изучения русского языка в Дагестане.
К числу методов исследования, используемых в работе, относятся также описательный метод, приёмы перевода, лингвистического эксперимента.
Теоретической базой диссертации являются грамматические описания русского и лезгинского языков, труды российских и зарубежных лингвистов по теории таксиса, исследования по сопоставительному языкознанию и лингвистической типологии.
Языковые примеры на русском языке используются те, которые анализируются при обсуждении таксисных значений в [ТФГ 2001; РГ 1980] и другой цитируемой литературе. Источниками материала по лезгинскому языку послужили тексты художественной и публицистической литературы, фольклор, а также учебники практического курса лезгинского языка.
Примеры приводятся и переводятся на русский язык по методике, используемой при анализе зависимого таксиса на материале нивхского языка в сопоставлении с русским в [Недялков, Отаина 2001: 296-319]. Жирным шрифтом выделяются лезгинские и русские слова, соответствующие по значению друг другу. Соотносимые друг с другом глагольные формы обозначены цифрами в круглых скобках. Дефисами в лезгинских примерах показано морфологическое членение словоформ; дефисы в дословных русских переводах, данных в скобках, объединяют слова, соответствующие одной лезгинской словоформе [ср. там же: 298]. В дословных переводах сохраняется лезгинский порядок слов. Например: Ам (І)хтанамазди, за са кардан (2)кьил эцигда (33.) Как только он % вернётся, я приму решение (доел.: Он (І)вернется-как-только, я одном на-деле (2)голову склоню) .
Основные результаты диссертации апробированы в статьях "Таксис и абсолютное и относительное время", "Таксисные конвербы одновременности / разновременности в лезгинском языке (в сопоставлении с русским)", "Таксисная функция аориста и деепричастия НСВ лезгинского языка" и других публикациях.
Диссертация состоит из введения, четырёх глав, заключения, списков литературы и используемых в работе сокращений.
Семантика таксиса. Таксис и абсолютное и относительное время
Принято считать, что первым таксис как самостоятельную категорию, в его отличии от категории времени, выделил P.O. Якобсон в широко известной статье "Шифтеры, глагольные категории и русский глагол" (1957 г.). В ней таксис определялся как категория, которая "характеризует сообщаемый факт по отношению к другому сообщаемому факту и безотносительно к факту сообщения" (цит. по [Якобсон 1972: 101]). Сам термин таксис (от греч. taxis построение, порядок, расположение ) тоже принадлежит P.O. Якобсону. Он ввёл его взамен термина order порядок , предложенного Л. Блумфилдом (см. [там же: 101-108]). Термин order обычно применяется в одном ряду с терминами относительное время, временная соотнесённость [Смирницкий 1959 и др.], а авторы работ, посвященных более обстоятельному изучению таксиса, стремятся отграничить его не только от категории абсолютного, но и относительного времени.
Из современных исследований наиболее полную и последовательную концепцию функционально-семантической категории таксиса содержит книга "Теория функциональной грамматики: Аспектуальность. Временная локализо-ванность. Таксис" [Бондарко (отв. ред.) 2001: 234-319] (см. также [ЛЭС 1990: 503-504; Маслов 1978: 4-44; 1983: 41-54; Плунгян 2000: 271-276; Храковский 2003: 32-54] и др.). Наша работа опирается на понимание таксиса в этих исследованиях. Поэтому ниже приводятся необходимые для сравнения русского и лезгинского материала характеристики функционально-семантической категории таксиса, в основном, по [ТФГ 2001: 234-256]. Попутно рассматриваются некоторые вопросы, связанные с применением положений этой концепции, сложившейся в рамках полевой модели описания русского языка, к материалу генетически и типологически далёкого от него лезгинского языка.
Семантика категории таксиса трактуется в [ТФГ 2001: 234 и далее] как "временное отношение между действиями (в широком смысле, включая любые значения предикатов) в рамках целостного периода времени, охватывающего значения всех компонентов выражаемого в высказывании полипредикативного комплекса". Понятие полипредикативного комплекса применительно к русскому языку включает: а) сочетание основной и вторичной (второстепенной) предикации в конструкциях с деепричастиями (а также с причастиями: речь идёт о всех конструкциях, включающих основную и второстепенную предикацию); б) разные типы полипредикации в сложных предложениях и предложениях с однородными сказуемыми; понятие полипредикации распространяется и на высказывания, представляющие собой сверхфразовые единства.
Для понятия таксис важным является указание на включённость действий, входящих в полипредикативный комплекс, в целостный (единый) период времени. Именно в рамках целостного периода времени устанавливаются те или иные временные соотношения между предикатами, которые и составляют семантику таксиса, а уже комплекс этих отношений целиком локализуется в сфере дейктического времени. Таким образом, отнесённость действий, связанных таксисными отношениями, к одному и тому же целостному периоду времени является необходимым условием реализации этих отношений. Если действия не относятся к единому периоду времени, то между ними нет и таксисных отношений. Ср. пример, приводимый А.В. Бондарко: Мог ли тогда знать дедушка, что лет тридцать или сорок спустя по этому же пути... пройдёт линейка с осетином на козлах, в которой среди прочих экскурсантов... будет ехать и одна из его многочисленных дочерей... (В. Катаев). Здесь соотнесены разные временные планы: прошлое по отношению к моменту речи автора {мог знать) и будущее по отношению к прошлому {пройдёт, будет ехать). Действия не соотнесены между собой в целостном периоде времени, поэтому нет и оснований для констатации таксисных отношений. А.В. Бондарко пишет, что в таких случаях речь должна идти о многоплановой темпоральной ситуации [ср.: ТФГ 2001: 238].
Целостный временной период, в рамках которого устанавливается структура таксисных отношений между действиями, принадлежит одному из временных планов — прошедшему, настоящему или будущему — относительно момента речи, который служит "точкой отсчёта" для категории собственно времени {абсолютного времени). Таксис же, в отличие от абсолютного времени, выражает одновременность, предшествование и следование не относительно момента речи, "а по отношению к любой ситуации, эксплицитно или имплицитно заданной контекстом (такую ситуацию ... принято называть "точкой отсчёта", англ. point of reference)" [Плунгян 2000: 271].
В цитируемой работе В.А. Плунгяна таксис и относительное время не разграничиваются [см.: там же 271-273]. Соответственно и понимание точки отсчёта для них в таком случае должно быть одинаковым. Применительно к лезгинскому языку понятие точки отсчёта необходимо уточнить. Здесь её несовпадение с моментом речи выражается грамматической формой. При этом наличие таксисных отношений, т.е. синтаксической соотнесённости как минимум двух предикатов, для высказывания не обязательно. В лезгинском языке имеются специальные глагольные формы и для выражения соотношений между действиями, и для соотнесения действия с моментом его наблюдения, не совпадающим с моментом речи, но "эксплицитно или имплицитно заданным контекстом". Ср., напр., анализ функций аффикса -й в формах глагола кхьин "писать" в [Керимов 2002: 27-29]:
Этот аффикс -й присоединяется к (1) аористу (кхьена-й), (2) перфекту (кхьенва-й), (3) настоящему (кхьизва-й), (4) настоящему продолженному (кхьиз-ма-й), (5) перфекту продолженному (имеется только у глаголов, перфект которых выражает состояние, например: ксанма-й ксанма продолжает спать ), а также к (6) будущему (кхьида-й). В таких формах аффикс -и соотносит выражаемое глаголом действие с элементами контекста.
Общая характеристика отношений одновременности
В этой разновидности аспектуально-таксисных ситуаций второстепенный процесс выражается в русском языке деепричастием НСВ, а основной — финитной формой НСВ. Это означает, что в русском языке такой таксис однорефе-рентный, поскольку русские деепричастия всегда имеют тот же субъект, что и опорная форма глагола. Субъект таксисных конвербов лезгинского языка может совпадать или не совпадать с субъектом опорной формы. Выше уже отмечалось, что глагол лезгинского языка нейтрален в отношении залога. Это обусловливает и нейтральное отношение таксисных конвербов к признаку одноре-ферентности / разнореферентности. Лезгинские соответствия берутся с учётом этого обстоятельства.
Одновременность собсвенно процессов
В полуденном пекле, проклиная судьбину и глотая пыль, шли гренадёрские и мушкетёрские полки (И. Друцэ).
Близкое лезгинское соответсвие: (1) Яргъай хъиз, шаламди чиляй руг (1)акъудиз, агъур-агъурдаказ Гъем-зекъули (2)хквезвай (И.В.) Издали, (І)поднимая лаптями пыль, тяжело (2)шёл Гамзаткули (доел.: Издалека как-бы, лаптем из-земли пыль (1)выбивая, тяжело-тяжело Гамзаткули (2)возвращался)
Как видно из этого примера, русскому деепричастию НСВ, выражающему второстепенный процесс, одновременный с главным, в лезгинском языке соответствует глагольная форма на -з (акъудиз). Однако эта форма имеет и другие функции, и по-разному толкуется в лезгиноведческой литературе. Кроме того, в лезгинском языке имеются и другие, специальные формы для выраже ния второстепенного процесса. Поэтому на этом вопросе надо остановиться подробнее. Рассмотрим примеры: (2) Бригададии са паюни столбар (І)акіурзавайла, муькуь паюнини симер (2)ч1угвазвай (И.А.) В то время когда часть бригады (1 устанавливала стол бы, другая часть (2)натягивала на них проводку (доел.: Бригады одна часть столбы (1)втыкала-когда, другая часть проводки (2)натягивала) .
Как видно из примера, зависимому таксису лезгинского языка {ак1урзавай-ла втыкала-когда - конверб, не способный быть самостоятельным сказуемым) соответствует независимый таксис в русском (придаточное, предикат которого трактуется как форма независимого таксиса). При этом субъект зависимой формы в лезгинском примере не совпадает с субъектом главного сказуемого, что невозможно для форм зависимого таксиса (деепричастий) русского языка. Такое же соотношение зависимого и главного предикатов и в следующем примере с конвербом условно-временного значения на -mlа: (3) Са паюни (1)пер ягьизвайтіа, муькуьбуру фитер (2)тухузвай, лакар (З)туькіуьрзавай (Н.А.) Одна часть (1)копала если (= когда), другие навоз (2)носили, грядки (З)формировали .
В этих примерах зависимая таксисная форма образована присоединением специальных аффиксов {-ла, -mlа) к финитной глагольной форме НСВ прош. вр. (Past Presens).
Вопрос о выражении в лезгинском языке одновременного главному действию процесса при помощи деепричастия НСВ, как это имеет место в русском языке, связан с вопросом о наличии в лезгинском языке деепричастий как класса словоформ. Частично это рассматривалось в первой главе. Здесь же остановимся на этом более подробно, поскольку, когда говорится о зависимом таксисе в русском языке, то речь идёт, прежде всего, о деепричастиях.
В лезгинском языке, как и в других дагестанских языках, различные глагольные формы, функционально сходные с русскими деепричастиями, традиционно также определяются именно как деепричастия. Между тем они не только отличаются от русских деепричастий, но и очень разные в самом лезгинском языке. Однако все эти различия остаются без внимания в результате подведения всех этих форм под определение деепричастие в его привычном понимании.
Деепричастиями в описаниях лезгинского языка называют, с одной стороны, формы, которые Л.И. Жирков в своё время удачно назвал формами временного подчинения [Жирков 1941: 81]. Это такие формы, как в примерах (2) и (3) выше, а также типа: къачур-ла когда-взял , къачузвай-ла когда-брал , къа-чудай-ла когда-брал (в обобщённо-фактическом значении) . В [Абдулмутали-бов 1997] эти формы обозначены дефиницией союзные деепричастия. С другой стороны, термином деепричастие обозначают формы аориста и деепричастия НСВ. Например, в [Гайдаров 1987: 101] последние признаются деепричастиями образа действия (къачу-на взял, брал , къачу-з взять, брать ). Другие исследователи лезгинского языка, не называя их деепричастиями, пишут, что они способны выступать в предложении в роли деепричастия [ср.: Топуриа 1959: 119; Талибов 1966: 578; Мейланова 1967: 537].
Некоторые лезгиноведы ставят под сомнение само наличие в лезгинском языке деепричастий в их традиционном понимании. Например, М.М. Гаджиев писал, что "функцию деепричастий здесь выполняют различные глагольные формы, отглагольные имена или причастия ... деепричастиями мы можем их называть лишь условно" [Гаджиев 1963: 131]. А в Э.М. Шейхов [1993: 163-165] прямо говорится, что морфологически оформленных деепричастий, кроме ре-ду&лицированных форм типа хъуьрез-хъуърез смеясь , в лезгинском языке нет. Отмечаются следующие расхождения между формами временного подчинения лезгинского языка и деепричастиями русского: а) деепричастия обозначают второстепенное действие, а формы временного подчинения - равноправное и соответствуют придаточным предложениям времени русского языка.
Общая характеристика отношений разновременности
Различаются строгая {полная, сильная) и нестрогая (частичная, слабая) разновременность. При строгой разновременности действие А строго предшествует (следует) действию Б. Это означает, что каждый момент, в который имеет место действие А, находится ранее (позже) каждого момента, в который происходит действие В. Отношения строгой разновременности трактуются следующим образом: в какой-то отрезок времени t либо только А, либо только В, но не А и В и не их части вместе [ср. Полянский 2001: 243].
Для передачи отношений строгой разновременности важным является выражение отграниченности предшествующего и последующего действий друг от друга. Представление предшествующего действия как прекратившего своё существование осуществляется различными путями: действие может выступать как естественно завершённое, как ограниченное во времени только количественно, как прекратившееся под влиянием другого действия, например: Все весело разговаривали, когда вдруг раздался выстрел. Прекращённость действия выражается морфологическими, лексико-грамматическими и синтаксическими средствами организации высказывания, взаимодействующими с его лексическим составом.
В русском языке одним из основных средств передачи отграниченности разновременных действий друг от друга является СВ с его инвариантным семантическим признаком ограниченной пределом целостности действия. СВ позволяет маркировать прекращённость действий и при отсутствии в высказывании специальных лексических уточнителей временной разделённости действий типа затем, потом, через некоторое время и т.п. Действие, обозначенное СВ не делится на фазы, не длится во времени (независимо от своей реальной длительности) и потому не может служить фоном, на котором может происходить другое действие. Примеры: Затем Михаил полез в карман свиты, выволок оттуда объёмистый кисет и протянул мне... (М. Горький); Я быстро зажигаю огонь, пью воду прямо из графина, потом спешу к открытому окну (А. Чехов).
Нестрогая {частичная, слабая) разновременность определяется А.А. Ивиным как отношение "слабого предшествования". Слабое предшествование одного события другому "не означает ни того, что начало второго из них расположено позднее начала или конца первого, ни того, что конец первого находится ранее конца второго" [Цит. по: Полянский 2001: 245]. Однозначное указание на временную отграниченность одного действия от другого отсутствует, т.е. действия не исключают друг друга. Отношение между ними имеет смысл: в какой-то отрезок времени имеет место или действие А, или действие В, или какая-то часть А и В вместе [ср. Полянский 2001: 245]. Обычный временной план при этом — настоящее историческое или сценическое. Примеры:
Аня... (Идёт в свою комнату, говорит весело, по-детски) А в Париже я на воздушном шаре летала (А. Чехов); Михаила (Пожимает плечами и разводит руками). Ну, а как я двину? (Л. Толстой); Здравствуй, Томми, - произносит девочка и кланяется головой (А. Куприн).
Основным средством выражения отношений разновременности в конструкциях с зависимым таксисом служит в русском языке деепричастие СВ. Оно, как правило, обозначает второстепенное действие, предшествующее основному. Рассмотрим аспектуально-таксисные ситуации предшествования, выделяе мые на материале русского языка Т.Г. Акимовой и Н.А. Козинцевой в [ТФГ 2001: 256-294], и их соответствия в лезгинском языке.
Второстепенное целостное действие предшествует основному целостному факту: Она, взяв у Валерии гребешок, стала расчёсывать косу (В. Катаев). (125) Гъиле авай лопатка (І)гадарна, ам къанавдин къерехдал (2)ацукьна (З.Э.) Бросив лопату, он сел на край канавы (доел.: В-руке находившуюся ло пату (1)бросив, он канавы на-край (2)сел) ; (126) Кіелзавай газет (І)кьвазарна вичин, колхозчи... Лачин (І)кьарагьна ківачел (Х.Т.) Оставив свою газету, которую читал, колхозник Лачин встал (доел.: Читал-которую газету (І)оставив свою, колхозник Лачин (2)поднялся на-ноги) ;
(127) Велиди вичин вири колхозчияр (І)ківатіна ва йифиз хъайи совеща-ниеди хъеан яз гьисабай меслятарни (2)лагъана (К.К.) Вели собрал всех своих колхозников и изложил предложения, принятые состоявшимся ночью совещанием (доел.: Вели своих всех колхозников (1)собрал и ночью состоявшимся совещанием хорошими будучи признанные предложения (2)изложил) ;
(128) Перихан колхоздик (І)жечіна ва вири лежберрихъ галаз барабар-даказ (2)к1валах ийиз хьана (К.К.) Перихан вступила в колхоз и наравне со всеми крестьянами работать стала (доел.: Перихан в-колхоз (І)вступила и всеми с-колхозниками будучи наравне (2)работу делать стала) .
В примере (127) и (128) между предикатами (1) и (2) сочинительные отношения. Обусловлено это всего лишь присутствием союза ва и . Без него предложение (127) следует переводить как "Вели, всех своих колхозников собрав, ночью состоявшегося совещания рекомендации изложил". Т.е. основной и зависимый предикаты по своей форме здесь не различаются. В высказываниях (125) и (126) также основной и зависимый предикаты выражены формой аориста, т.е. финитной формой глагола.
Общая характеристика аспектуально-таксисных отношений, включающих семантику обусловленности
Наличие временной обусловленности в конструкциях с деепричастиями СВ и НСВ подтверждается их соотносительностью с предложениями, содержащими придаточные времени с союзами когда, пока и др. Деепричастие в таких конструкциях чаще препозитивно, а обозначаемое им второстепенное действие является, обычно, исходным элементом коммуникативной структуры предложения: Рассматривая могилы на кладбище, наткнулся я на почерневшую четырёхугольную урну со следующими надписями... (И. Тургенев).
К контекстуальным условиям реализации отношений временой обусловленности относят сочетаемость деепричастия с обстоятельствами времени, выраженными временными наречиями, наличие в деепричастном обороте элементов, связанных с объективным временем: ...мне казалось, что начинается... любовь, которую я предчувствовал ещё зимой, выздоравливая после скарлатины (В. Катаев); Будучи учеником восьмого класса, я написал статью... (В. Шефнер). Но чаще всего значение временной обусловленности выражается в тех случаях, когда деепричастие выступает в коммуникативной структуре высказывания в составе ремы [ср.: Акимова, Козинцева 2001: 268]. Первые два условия, связанные с сочетаемостью, могут, возможно, служить диагностирующими контекстами при выявлении рассматриваемых таксисных отношений не только в русском языке.
Рассмотрим разновидности отношений временной обусловленности. Этот тип отношений уже рассматривался в предыдущих разделах в связи с придаточными времени русского языка и их соответствиями в лезгинском языке. Здесь же специально рассматриваются русские деепричастные конструкции и их ближайшие соответствия в лезгинском языке.
1. Отношения одновременности. Основное действие (процесс или целостный факт) совершается во время протекания зависимого процесса: Засыпая, Сваакер думал о неожиданном появлении книжки... (К. Федин); (202) Рагь (1)экъеч1завайла тіебиатдални (2)чан къвезвай (Н.А.) С восходом солнца и природа оживала (доел.: Солнце (І)вьіходило-когда на природу-тоже (2)оживление приходило) ; (203) (І)Ахварал физвайла, за пака авуна кіанзавай ківалахрикай (2)фикирзавай (У.) (і)Когда засыпал (// засыпая), я (2)думал о делах, которые надо сделать завтра ; (204) Зун (І)ахварал физвайла, абур гьеле телевизордиз (2)килигзамай (У.) Я (1)засыпал когда ( засыпая), они ещё (2)смотрели телевизор .
В примере (203) представлен односубъектный таксис, поэтому его можно перевести на русский язык и с употреблением деепричастия. В примере (204) разносубъектный таксис, т.е. действия основного и зависимого предикатов референтны разным субъектам. Использование деепричастия для его перевода невозможно, поскольку русское деепричастие всегда референтно тому же субъекту, что и основной предикат. - Куда идём? - спросил Долинин, усаживаясь в машину (Г. Глазов); (205) Столдихъ (І)аиукьзавайла, ада кьилелай бармак (2)алудна (У.) (1)Когда садился (// садясь) за стол, он (2)снял с головы папаху ; ср.: Зун (І)аиукьзавайла, ада столдай (2)пек экъяйна Я (І)садился когда ( садясь), она (2)вытерла передо мной стол ; ...я, болея ангиной, лежал на нарах, покрытых соломой (В. Катаев); (206) (І)Хумаяр кваз, зун ківале (2)къатканавай (У.) (1)1 олея гриппом, я (2)лежал дома .
В приводимых русских примерах деепричастия референтны тому же субъекту, что и сказуемое. Это свойство русских деепричастий. Сответствую-щие им конвербы лезгинского языка могут иметь как общий со сказуемым субъект, так различный. В последнем примере, (206), в роли зависимого предиката использована деепричастная форма на -з, которую можно заменить и кон-вербом на -ла (хумаяр квайла когда болел гриппом // болея гриппом ). В примерах (202) - (205) деепричастие на -з вместо формы на -ла невоможно. Зависимое действие-процесс обозначается в лезгинском языке формами НСВ (показатель - аффикс -з-). Если в роли зависимого предиката в таких конструкциях используется не характеризованная видовым значением форма конверба, то она обозначает не процесс, а факт одновременный сказуемому. Ср.: (207) Пакад юкъуз (І)хьфидайла, ам зун рекье хутаз (2)атана (Г.М.) На следующий день, когда я уезжал, он пришёл меня провожать (доел.: Завтраш ний в-день (І)уезжал-когда, он меня в-дорогу отправить (2)пришёл) .
2. Отношения разновременности. Основное целостное действие осуществляется после второстепенного, также целостного. Выражается последовательность действий при временной обусловленности основного действия второстепенным: Оставшись одна, она с трудом дотащилась до своей кровати (И. Тургенев); (208) Садди (І)амукьайла (II амукьна), ам лап (2)кьиляй акъатна (У.) Юдин (І)остался когда (// оставшись), он совсем (2)обнаглел ; (209) Пуд йисуз шегъерда (І)акьвазна ам дустаривай (2)къакьатна (С.) Проведя три года в городе, он от друзей отдалился (доел.: Три года в-городе (1)пробыв он от-друзей (2)отдалился) ; (210) Цав (І)алахьайла абурузни заз хылз гзаф (2)шад хьанвай (А.Ф.) Небо (І)прояснилось когда, они тоже, как и я, очень (2)обрадовались ; (211) Чна зегьмет чіугур никіер чи (1)гъиликхьайила, зун ва зи звенодин членар гзаф (2)шад хьана (К.К.) Нами возделанные поля за нами (І)закрепили когда, я и члены моего звена очень (2)обрадовались ;
