Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Место и роль эмоциональных значений в языке и речи 11
1.1. Проблема эмоциональности как лингвистической категории 11
1.2. Семантический статус категории экспрессивности и ее состав 23
1.3. Семантический статус категории эмоциональности 32
1.4. Взаимодействие эмоциональности и оценочности в семантике слова 44
1.5. Образность и ее эмоциональные параметры 54
1.6. Стилистическое измерение языка и эмоциональность 66
Выводы 72
Глава 2. Особенности функционирования эмотивов в синтагматическом и текстовом планах 76
2.1. Критерии отбора и перечень сопоставляемых единиц 76
2.1.1. Прагматические категории текста 83
2.2. Аффективный тип эмотивов 87
2.2.1 Эмоциональные междометия 87
2.2.2. Первообразные междометия 92
2.2.3. Непервообразные междометия 100
2.2.4. Интенсификаторы 103
2.3. Коннотативный тип эмотивов 117
2.3.1. Экспрессивно-оценочный тип метафор 117
2.3.2. Метафоры уникального лингвокультурного типа 122
2.3.3. Метафоры универсального лингвокультурного типа 125
2.3.4. Метафоры нелингвокультурного типа 128
2.4. Тексто-стилистические средства выражения эмоциональности 131
2.5. Прагматические функции и свойства рече-эмоционального портретирования 145
Выводы 159
Заключение 165
Список использованной литературы 169
Список художественных произведений 189
Список сокращений 191
Приложение: Языковая карта эмоционально-оценочных значений 193
- Проблема эмоциональности как лингвистической категории
- Семантический статус категории экспрессивности и ее состав
- Критерии отбора и перечень сопоставляемых единиц
- Прагматические категории текста
Введение к работе
Место лингвистики, оказавшейся в числе претендентов на звание «главной науки XX века» (Хазагеров, 2001), в системе современного научного знания о мире определяется совокупностью глобальных внешних факторов, основными из которых можно назвать становление информации как приоритетной ценности в условиях «информационного общества» и интереса к человеку как ее производителю и потребителю; глобализацию межнациональных связей на фоне интереса к уникальным свойствам каждой отдельной культуры и языка; успех таких наук как психология, этнография, социология, столкнувшихся с внутренней необходимостью исследования закономерностей языка и мышления, языка и культуры, языка и общества, в результате чего возник целый ряд смежных дисциплин (психолингвистика, этнолингвистика, социолингвистика) существенно обогативших представление об объекте исследования в «родительских» дисциплинах.
Безусловно, значимость современного статуса обеспечивается и внутренними тенденциями развития языкознания. В общей характеристике лингвистики второй половины ХХ-го века принято говорить о принятии ею антропоцентрического направления, замене системно-структурной парадигмы на коммуникативно-прагматическую, интересу к проблеме «человека в языке». Признавая вслед за В.Б. Кашкиным тезис о параллельном развитии антропоцентрической и системоцентрической парадигм на протяжении XIX-XX вв. (Кашкин, 2000: 136) , подчеркнем, что о смене парадигм речь можно вести лишь в общем плане, оставляя в стороне таких «смелых начинателей работ широкого кругозора и дальнего прицела» (Ларин, 1977: 206) как В. фон. Гумбольдт, Л.П. Якубинский, Л.В. Щерба.
Так, Л.В. Щерба, не зная какие определения будут позже даны лингвистическим парадигмам современного языкознания, разделял в языке три ас-
пекта: «речевая деятельность» (процессы производства и интерпретации знаков языка), «языковая система» (словарь и грамматика языка) и «языковой материал» (т.е. тексты) (Щерба, 1931: 24-27). Первый и второй аспекты, если поменять их местами вполне совместимы с указанными выше парадигмами языкознания первой и второй половины ХХ-го века. Третий элемент, который в современном понимании вполне может быть совмещен с категорией «дискурса» (см., например, обзор трактовок данного термина в работе И.П. Сусова (1999), возможно, становится «новой парадигмой» языкознания, которая позволит, с одной стороны, гармонично «увязать» идеи которые были получены в результате статического (системно-структурного) и динамического (коммуникативно-деятельностного) подходов к исследованию языка и собрать воедино многочисленные «ветви» современной лингвистики, взглянуть на их общий «плод», с другой стороны. Подобное совмещение возможно если в фокус исследования поместить «языковой материал», обнаруживающий в себе и систему языка и речевую деятельность.
Выражение эмоциональности в языке, безусловно, является одним из самых существенных аспектов представленности «человека в языке», наблюдаемом на всех уровнях языковой системы. Именно поэтому в последнее время в лингвистике наблюдается повышенное внимание к данной проблеме, вплоть до выделения самостоятельного направления, исследующего свойства эмоционального языка, - эмотиологии. Активный поиск инструментов для адекватного описания отношения эмоциональности к значению слова, начатый в 60-х годах прошлого века едва ли можно считать завершенным, а определение семантического статуса эмоциональности вполне единодушным.
Назревшая необходимость определения статуса эмоциональных значений и их роли в формировании прагматики текста определяет актуальность данного диссертационного исследования.
Целью работы является сопоставительное исследование языковых средств выражения эмоциональности на лексемном и текстовом уровнях, с
учетом особенностей реализации эмоционального компонента в каждом отдельном типе экспрессивного значения.
В соответствии с заявленной целью, в исследовании ставятся следующие задачи:
- рассмотреть ретроспективу подходов к вопросу о месте эмоционального
компонента в структуре лексического значения и его функции в
высказывании.
- определить онтологические связи эмоционального компонента с
основными составляющими экспрессивности;
- установить критерии для отбора репрезентативных единиц аффектив
ного и коннотативного типов;
- установить характер отношения микротекстовых и макротекстовых
средств выражения эмоциональности;
-определить роль эмотивов в формировании основных прагматических категорий текста;
В работе были использованы следующие методы лингвистического исследования:
дефиниционный анализ;
компонентный анализ; -контекстуальный анализ; -сопоставительный метод;
метод количественного анализа;
элементы этимологического анализа.
Научная новизна диссертации заключается в установлении факта изменчивости качества эмоциональности в зависимости от характера того прагматического (экспрессивного) значения, элементом которого она является; фиксации экспрессивной и стилистической лакунарности в русском языке для некоторых видов английских аффективов.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что ее результа-.
ты являются вкладом в решение актуальных вопросов лингвистической интерпретации эмоций, связанных с переоценкой роли и места эмоциональной составляющей семантики слова и текста в сторону равноправного, сбалансированного соотнесения с рациональной составляющей.
Практическая ценность работы заключается в возможности использования ее результатов в лекционных курсах по лексикологии, стилистике, типологии английского и русского языков, при разработке тематики дипломных и курсовых работ, на лекционных и семинарских занятиях по интерпретации художественного текста, а также на практических занятиях по английскому языку.
Материалом исследования послужили англоязычные драматургические тексты и их переводы на русский язык, из которых методом сплошной выборки было выделено 4448 примеров. Было рассмотрено 32 произведения, общим объемом 3800 страниц. Основные положения, выносимые на защиту:
Адекватное рассмотрение эмоциональных компонентов семантики слова и значения в общем возможно только в условиях взаимопроницаемости денотативной и кошютативной «частей» семантического целого.
Эмоциональность, выступающая в качестве фокуса исследования экспрессивных параметров слова обнаруживает качественную (эмоционально-рациональную) неоднородность в зависимости от подчиненности тому или иному доминирующему типу экспрессивного значения.
Аффективный тип эмоционального значения, реализованный в междометиях английского и русского языков, наиболее полно выявляет сложный аффективно-рациональный план в случае принятия междометием функции результирующей, совокупной эмоциональной ре-
акции, совмещающей первичную («чисто эмоциональную») и финальную (рациональную) оценку ситуации, послужившей стимулом.
Сложность семантического плана аффективов-интенсификаторов заключается в подвижной границе между семами интенсивности и оце-ночности, обусловленной различными условиями контекстной реализации, а в сопоставительном плане - наличием в русском языке экспрессивной лакунарности (для английских интенсификаторов-богохульств), выявляющей стилистико-оценочное «осложнение» собственно эмоциональных сем.
Наиболее сложный план взаимодействия эмоциональных и рациональных элементов на уровне слова наблюдается в экспрессивно-оценочном типе метафор, семантическая структура которых представляет собой возможность максимальной субъективации эмоционального выражения («подстроенности» к индивидуальным личностным переживаниям), и, в то же время, - максимальной объективации эмоционального содержания (за счет универсальности ассоциативных связей).
Аффективные и коннотативные типы лексических средств выражения эмоциональности в сопоставляемых языках заметно участвуют в формировании прагматического плана текста в статусе микротекстовых единиц, формирующих его основные параметры.
Аффективные и коннотативные типы лексических единиц в английском и русском языках также могут принимать участие в построении макротекстовых средств выражения эмоциональности, осуществляющих параллельную и разнонаправленную трансляцию эмоций на внутриситуативного и внешнеситуативного адресатов, что является основой прагматического воздействия художественного слова в целом.
Апробация основных положений и выводов диссертации проходила на
заседаниях кафедры английской филологии Пятигорского государственного лингвистического университета, на региональной научно-практической конференции, посвященной 60-летию РАО и 200-летию Кавминвод, «Проблемы и перспективы научных исследований и образовательной практики в высшей школе в XXI веке» (Пятигорск, ПГЛУ, апрель 2003), на международной конференции «Актуальные проблемы экологии, экономики, культуры» (Пятигорск, ИНЭУ, май 2003). По теме диссертации опубликованы три статьи объемом 1.2 печ. листов.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списков использованной литературы, словарей, условных сокращений и художественных произведений.
Во введении обосновывается выбор темы, ее актуальность, цель и задачи исследования, раскрывается научная новизна, определяется теоретическая значимость и практическая ценность работы, выдвигаются основные положения, выносимые на защиту.
В первой главе проводится анализ научной литературы, посвященной исследованиям категории эмоциональности в языке. Раскрывается динамика научных взглядов на лингвистический статус данной категории. Устанавливаются типы лексических средств выражения эмоциональности и перечень входящих в них единиц. Проводится обоснование необходимости увеличения семантической доли эмоционального при рассмотрении лексического значения, за счет пересмотра взаимоотношений денотации и коннотации в семантическом целом.
Во второй главе исследуются функциональные характеристики основных единиц аффективного и коннотативного типов, выделенных по критериям их количественной представленности в английском и русском текстах пьес и степени изученности методами сопоставительной лингвистики. Описываются взаимосвязи прагматического потенциала и синтаксической позиции данных единиц. Проводится анализ основных прагматических парамет-
ров художественного текста и устанавливается роль эмотивов в их реализации. Исследуется взаимодействие эмотивов и стилистических приемов выдвижения в построении сложных, сюжетно обусловленных эмоционально насыщенных участков текста.
В заключении обобщаются результаты исследования и формулируются основные выводы.
Проблема эмоциональности как лингвистической категории
Многие авторы отмечают, что исследователь вопросов эмоциональности в силу специфики объекта сталкивается со значительными трудностями: «наибольшая, однако, трудность заключается в особой скрытой природе эмоций, которая делает практически невозможным полностью отторгнуть объект исследования, с одной стороны, от исследователя, а с другой — от инструмента исследования: данный объект чутко реагирует и на инструмент, и на личность исследователя. Получение достоверных результатов в данном случае осложнено субъективными факторами» (Шаховский, 1983: 7); «собственный мир, в противоположность миру окружающему, как бы ускользает от попыток классификации и интеллектуальной манипуляции...» (Звегинцев, 1957: 230); «как чисто внутренние душевные состояния, эмоции совершенно не поддаются описанию» (Джемс, 1991: 272).
Исследование истории вопроса, проведенное нами, дает основание констатировать, что значительная часть ученых отмечает недостаточную разработанность данной темы (Галкина-Федорук, 1958; Колшанский, 1975; Шубин, 1969; Вандриес, 1937; Балли, 1961; Wierzbicka, 1980, 1999; Charleston, 1960; и другие). Различные аспекты проблемы эмоциональности в языке и средств ее выражения можно проследить по следующим высказываниям: «эмотивный аспект значения слова, фразеологизма, предложения и текста лишь затрагивается в существующих пособиях по лексикологии английского языка...Сложность эмотивности как объекта исследования и описания усугубляется неразработанностью в современной лингвистике соответствующего терминологического аппарата, с помощью которого различные моменты эмотивности получили бы адекватное обозначение» (Ша-ховский, 1983: 3-4); «Особенностям лексикографической интерпретации слов с эмоциональными значениями до сих пор уделялось недостаточно внимания....Такой пробел, как в отечественной, так и в зарубежной лексикографии, объясняется, прежде всего, неразработанностью самой проблемы «эмоционального значения» как в общелингвистическом плане, так и в плане разнохарактерных реализаций этих значений» (Павлова, 1971: 3); «Проблема эмоционального в языке принадлежит к числу наименее разработанных как в области лексикологии, так и в области стилистики» (Разинкина, 1972: 14); «В каком же отношении находятся экспрессивно-эмоциональные элементы слова к его лексическому значению? Имеется ли в данном вопросе ясность? Ознакомление с литературой, трактующей этот вопрос, показывает, что он принадлежит к наименее разработанным и наиболее запутанным» (Звегин-цев, 1957: 167). Предисловия такого рода можно считать «хорошим тоном» в деле исследования вопросов эмоциональности в языке.
Между тем, подобные указания на «неразработанность» вопроса можно, на наш взгляд, отнести не столько к индикаторам некомпетентности лингвистики в данной области знания о языке, сколько к соображениям научно-этического характера со стороны тактичных ученых, предлагающих свой нередко значительный вклад в общее исследование, с ощущением того, что величина проблемы, приняв с благодарностью плод их труда, в действительности потребует от нас не меньших, если не больших усилий в дальнейшем. Говоря другими словами, в целом, на сегодняшний момент проблема эмоционального в языке имеет солидную историческую традицию, набор категорий, а также определенный круг вопросов, различные ответы на которые порождают атмосферу творческой критики, полемики, споров, стороны которых нередко значительно удалены друг от друга как географически, так и исторически. Нет сомнения, что столь живой характер изучения эмоциональности в лингвистике привлекает большое число как молодых, так и опытных исследователей.
К основным вопросам, связанным с исследованием эмоциональности в языке нужно отнести следующие: - какие компоненты лексического значения формируют эмотивность языковой единицы - как они соотносятся с понятием - как эмотивность связана с денотацией, оценочностью и экспрессивностью, модальностью и прагматикой - почему практически любое слово может в речи (в контексте) стать эмотивом - как объяснить, что нейтральные слова, сочетаясь друг с другом, образуют эмотивные словосочетания и сверхфразовые единства? (Шаховский, 1983: 10).
Необходимо отметить, что пристальное внимание лингвистов завоевано эмоциональностью сравнительно недавно. Характерно, что и психология, которая, безусловно, является основной опорой научных изысканий в данной области, «взялась» за эмоции практически в то же время: «Emotions have experienced a hard fate within the conceptual system of psychology until recently. According to the classical, generally accepted and cultivated views, emotions are in opposition to cognition: emotions are the irrational aspects of our nature» (Bodor, 1997: 196); «psychology, too, has been buffeted by a dialectic between sense and sensibility. In the first half of this century, psychologists emphasized reason, thinking, problem solving, and behavior; they ignored the nonrational, emotional, and impulsive. Today, of course, psychologists have become once again interested in emotion» (Hatfield, Cacioppo & Rapson, 1994: 186); «Попыток разобраться в удивительных свойствах эмоций предпринималось достаточно много. Но «орешек» оказался на редкость крепким, и многие исследователи безнадежно махнули на него рукой, полностью уступив сферу эмоций поэтам» (Лукошкин, 1978: 7); «Как известно, отрыв интеллектуальной стороны нашего сознания от его аффективной, волевой стороны представляет один из основных и коренных пороков всей традиционной психологии. Мышление при этом неизбежно превращается в автономное течение себя мыслящих мыслей, оно отрывается от всей полноты живой жизни, от живых побуждений, интересов, влечений мыслящего человека и ...превращается в какую-то самобытную и автономную древнюю силу, которая, вмешиваясь в жизнь сознания и в жизнь личности, непонятным образом оказывает на неё влияние (Выготский, 1982: 21).
Ретроспективный план положения категории эмоциональности в лингвистике 20-го столетия может выглядеть следующим образом: 1. Первая половина столетия (начало). Недифференцированный взгляд на эмоциональность. Дискуссии о необходимости включения эмоций в круг научных вопросов (Сепир, 1993; Вандриес, 1937; Балли, 1961; Stern, 1931 и др.). 2. Середина века: Обоснование такой необходимости. Трактовка эмо циональности посредством категории коннотативности, оттенка, и т.п. (Финкель, Баженов, 1965; Арнольд, 2002; Разинкина, 1972; Галкина Федорук, 1956). 3. Последняя четверть столетия: борьба за «равноправие» эмоциональ ного и логического в языке. Принцип единства рационального и эмоцио нального в познании. (Шаховский, 1983, 1987; Кожина, 1987; Колшан ский, 1975; и др.).
Прежде чем приступить к комментарию приведенного выше плана, отметим, что вопрос о соотношении рационального и чувственного в познании и языке уходит корнями в доисторические для современной лингвистики времена, восходя, по крайней мере, к античным философам. Первый этап. Ж.Вандриес в своей книге «Язык» говорит о постоянном слиянии в языке аффективного и логического элементов: «За исключением речи технической и особенно речи научной, по самому существу своему лежащей вне жизни, выражение мысли никогда не свободно от какого-либо оттенка чувства» (Вандриес, 1937: 135). Речь, в основном, идет об устном языке, который, как считает автор, приближается к языку спонтанному, возникающему «непроизвольно, под действием сильного переживания»: «Для устного языка характерно то, что он ограничивается подчеркиванием только вершин мысли...Устный язык приближается к языку «спонтанному»: под последним мы разумеем язык, возникающий непроизвольно, под действием сильного переживания. Он выделяет выразительные слова, не имея ни времени, ни досуга подчинять мысль строгим правилам рассудочного и организованного языка. Таким образом, самопроизвольный (спонтанный) язык противопоставляется языку логическому» (там же, 144)..
Индикаторами эмоциональности в данном случае выступают интонация, модуляция голоса, быстрота речи, сила произнесения того или другого слова, жесты, сопровождающие речь: «Одна и та же фраза в произношении может приобретать тысячи изменений, соответствующих малейшим оттенкам чувства» (там же, 136). Рассматривая подобные средства выражения эмоциональности, автор пишет о том, что «В большинстве случаев они остаются вне языка: они похожи на легкую дымку, окружающую выражение мысли, но не затрагивающую ее грамматической формы». Между тем, значение для лингвиста, как считает Ж.Вандриес, эмоции приобретают лишь тогда, «когда они выражены лингвистическими средствами»: «выбором слов и местом их в фразе» (там же, 137).
Семантический статус категории экспрессивности и ее состав
Начать рассмотрение категории экспрессивности мы решили, отталкиваясь от следующего замечания, высказанного Э.П.Шубиным: «Совмещение в пределах одной науки («стилистики») трактовки субъязыковых подразделений (например, «функциональных стилей») и описания «экспрессивных средств» следует признать нарушением элементарных науковедческих принципов» (Шубин, 1969: 14). По мнению данного автора, изучение таких средств могло бы стать предметом самостоятельной отрасли лингвистики («лингвоэстетики»). Другой исследователь - Л.М.Васильев говорит о том, что «так называемые стилистические, экспрессивные и эмоциональные оттенки языковых единиц являются прежде всего категориями стилистики», но с 50-60-х годов 20-го века данные категории стали рассматриваться через призму семантики (Звегинцев, 1957; Ефимов, 1957; Галкина-Федорук, 1958; Васильев, 1985) и включаться «на правах коннотативных или прагматических компонентов в языковое значение» (Арнольд, 2002; Стернин, 1983, Кузнецова, 1982).
О.В. Загоровская и З.Е. Фомина в работе «Экспрессивные и эмоционально-оценочные компоненты значения слова (к изучению оснований семантических процессов)» говорят о двояком понимании термина «экспрессивность»: 1) в широком смысле — как свойство речи, заключающееся в ее выразительности, и 2) в узком смысле - как семантический компонент значения слова, связанный с указанием на интенсивность или экстенсивность (высшая или низшая степень) проявления признака, например, в словах капля в значении «мало», грохнуть в значении «сильно ударить» и т.д. (Заго-ровская, Фомина, 1984: 31; см. также (Стернин, 1979: 106). При этом авторы пишут о том, что «следует согласиться с мнением Н.А.Лукьяновой о том, что если термин «экспрессивность» в широком понимании стал традиционным, то его второе, узкое значение в целях удобства терминологии должно быть закреплено за другим наименованием, которого, однако, пока не существует» (там же, 31). Отметим, что И.И.Туранский позже предложит закрепить такое наименование за термином «интенсивность» (Туранский, 1987, 1990).
Рассматривая характеристики экспрессивности как свойства речи (т.е. в широком смысле), О.В. Загоровская и З.Е. Фомина утверждают, что, с одной стороны, «любое слово общенародного языка» может стать выразительным в «особых контекстуальных условиях». С другой стороны, - «экспрессивность как выразительность речи возникает в результате отбора и употребления языковых единиц в процессе коммуникации» (Загоровская, Фомина, 1984: 31). Разумеется, в таком случае «любое» слово уже не является таковым, так как оно прошло «отбор» в условиях специфического семантического контекста и «употребление» в особых условиях непосредственного лингвистического контекста: «значимыми в этом смысле могут оказаться особенности синтаксической конструкции..., звуковые и морфологические ассоциации (например, наличие определенных субъективно-оценочных суффиксов), рифма, интонация» (там же, 31). Отметим, что В.А. Звегинцев рассматривал подобные случаи речевой экспрессии (на примерах звуковых повторов, звукописи и явлений «народной этимологии») с целью иллюстрации случаев автономного проявления эмоциональных {выделено нами) и логических моментов в речи: «...эмоциональные моменты, связанные со словом, нередко существуют и проявляются помимо предметно-логического значения слова...» (Звегинцев, 1957: 177). О таком контекстуальном проявлении экспрессивности у «нейтральных» слов И.А. Стернин говорит в терминах окказионального «наведения» эмоциональных (выделено нами) и оценочных сем: «эмоциональные и оценочные компоненты могут быть системными, узуальными, а могут быть окказиональными, наводиться в конкретном коммуникативном акте, например: «пока пишут, кому-то надо строить, кому-то уголь возить. Так вот, Уваров —работник. Таких мало.. На таких хозяйство держится». Наводится положительно-оценочная сема» (Стернин, 1985:72).
Еще более тесная связь с эмоциональностью отмечается практически единодушно при рассмотрении «узкого» значения категории экспрессивности: «у большинства лингвистов не вызывает сомнения тот факт, что основу экспрессивности как речевой сущности составляют некоторые семантические свойства языковых единиц... Учитывая мнение В.В.Виноградова и Ш.Балли о том, что основу речевой экспрессивности составляют выраженные в словах объективно существующие эмоции и оценки предмета речи говорящим, следует признать, что именно наличие в семантической структуре словесных единиц выраженных эмоциональных и оценочных сем целесообразно использовать в качестве основного критерия при определении границ экспрессивной лексики» (Загоровская, Фомина, 1984: 32). Кроме эмоциональности и оценочности разные ученые включают в состав экспрессивности также образность, интенсивность и стилистическую окраску. Различное соотношение этих элементов позволяет авторам выделить 5 групп экспрессивной лексики:
1). Собственно экспрессивные слова, в семантической структуре которых ведущее место принадлежит коннотативному компоненту значения, представленному ярко выраженными семами интенсивности-экстенсивности (И), эмоциональности (Э), оценочности (Оц) и стилистической отнесенности (Ст). В зависимости от соотношения элементов коннотативной части далее выделяются две подгруппы:
А. Словесные единицы, в семантической структуре (СС) которых наибольшей значимостью обладает интенсивно-экстенсивный компонент значения слова: орать, вопить — сильно кричать + эмоция неодобрения и отрицательная оценка; мямлить — медленно, неинтенсивно говорить или действовать + эмоция неодобрения и отрицательная оценка. Денотативная отнесенность (Д) подобных слов во многих случаях оказывается размытой (д), неопределенной и конкретизируется лишь в процессе речевого употребления.
Б. Словесные единицы, в семантической структуре которых ведущим является эмоционально-оценочный компонент значения: трудяга - с эмоцией одобрения и положительной оценкой о человеке, который много и хорошо работает; тупица — с эмоцией неодобрения, пренебрежения и отрицательной оценкой о человеке очень глупом, несообразительном. Семантическая структура (СС) собственно экспрессивных слов — СС = Д(д) + И +Э + Оц + Ст.
2). Образно-экспрессивные слова - в коннотативный компонент которых наряду с эмоциональностью, оценочностью, интенсивностью-экстенсивностью и стилистической отнесенностью входит выраженная сема образности. СС= Д(д) + Э+ Оц + И + Обр + Ст. К данной группе словесных единиц относятся семантические производные номинативных лексем: орел — с эмоцией восхищения и положительной оценкой об очень смелом и сильном человеке, образ которого ассоциируется с образом сильной птицы; заноза — с эмоцией презрения и отрицательной оценкой о придирчивом, надоедливом вследствие чрезмерной требовательности человеке, образ которого ассоциируется с образом определенного предмета.
3). Эмоционально — экспрессивные слова — коннотативный компонент которых включает в себя выраженные семы эмоциональности, оценочности и стилистической отнесенности СС=Д(д) + Э + Оц + Ст: пособник - с эмоцией презрения и отрицательной оценкой о помощнике в дурном деле... Денотативный компонент подобных слов в одних случаях имеет совершенно определенное содержание и не меньшую значимость, чем коннота-тивный компонент (лодырь, старикашка) , а в других случаях конкретизируется только в условиях речевого употребления (душечка, лапочка). К выделенному разряду экспрессивной лексики относятся также эмоциональные обращения типа голубушка, соколик, золотце, милочка, в которых эмоциональность «поглощает» остальные компоненты значения, включая денотативный.
4). Стилистико-экспрессивные слова, в семантической структуре которых особую значимость имеет компонент стилистической отнесенности, подкрепленный семами эмоциональности и, как правило, оценочное: лик — торжественно, возвышенно, с эмоцией восхищения и положительной оценкой о лице. Стилистико-экспрессивные слова, традиционно именуемые как торжественно-возвышенные, имеют четкую денотативную отнесенность, их эмоционально-оценочная направленность и выразительность обусловлены традицией употребления в высоких, торжественных ситуациях общения. Семантическая структура рассматриваемой группы слов может быть представлена как СС=Д+Ст+Э+(Оц).
Критерии отбора и перечень сопоставляемых единиц
Для того чтобы ясно представить путь нашего исследования можно изобразить его на лингвистической карте эмоций. Для составления этой карты мы использовали два измерения: структурное и семантическое. За основу первого измерения, отображающего уровневое положение эмоции в системе языка взята схема, предложенная И.И. Туранским для изображения уровней функционирования категории интенсивности (Туранский, 1990: 42). Исходя из того, что языковой материал, на котором построены наши исследования, в основном совпадает, схема подверглась лишь незначительной модификации. За основу второго измерения — отражающего диапазон эмоциональных значений, взята схема, предложенная Н.М. Павловой для лексикографического описания эмоциональных смыслов (Павлова, 1971). Деление эмоциональных значений на «чисто эмоциональные» и «эмоционально-оценочные» совпадает с предложенными В.И. Шаховским классами эмоциональной лексики: «аффективов» и «коннотативов» (см. пункт 1.3). Карта эмоциональных значений позволяет определить координаты того или иного средства выражения эмоциональности на любом уровне языка. Безусловно, заполнение всей «карты» выходит далеко за пределы группы проблем, решением которых занимается данное исследование. Круг задач, очерченный целями настоящей работы предусматривает описание и сопоставительный анализ нескольких «белых пятен» на общем пространстве языковых средств выражения эмоциональности. В связи с этим, отбор материала, который анализируется в данной главе, производился по следующим критериям: 1) степень значимости языкового средства выражения эмоциональности в пределах своего уровня (отбирались наиболее значимые единицы) и 2) уровень исследован ности данной единицы в отечественной лингвистике (отбирались наименее исследованные единицы и типологические аспекты их функционирования). В результате отбора в раздел посвященный анализу аффективов (по класси фикации В.И. Шаховского) вошли междометия и интенсификаторы. В коли чественном отношении, обе группы покрывают более 80% случаев выраже ния эмоциональности при помощи аффективов, что обеспечивает их прохо ждение по первому критерию. Анализ литературы по вопросу показал, что сопоставительные исследования междометий практически не осуществля лись (Карцевский, 1984). Перечень сопоставительных работ на материале русского и английского языков представлен единичными случаями (Веж бицкая, 1999а). Состав типов лексических единиц, входящих в категорию интенсификаторов, а также их эмотивные параметры, не до конца исследо ваны и описаны в отечественной лингвистике. Сопоставительный аспект интенсификаторов-богохульств практически не нашел отражения в совре менных исследованиях (Хомяков, 1985: 36). Перечисленные данные реле вантны требованиям второго критерия, в соответствие с которым осуществ ляется отбор. Сопоставление проводится на основе проведенных в работе процедур идентификации категории междометия путем определения пе речня единиц, входящих в состав категории и их семантико коммуникативных показателей. По формальному признаку состав категории междометия представлен двумя сходными по функции, но различными по своей грамматической природе группами: первообразных и непервообраз ных междометий. Первая группа, как следует из названия, представлена зву ковыми формами, не имеющими связей с какими-либо знаменательными частями речи. Непервообразные междометия представляют собой «группу слов, в разной степени соотносительных со словами или формами той или иной знаменательной части речи» (Русская грамматика, 1980: 732).
В дополнение к сказанному выше о междометиях и богохульствах-интенсификаторах, нужно отметить, что глубокое исследование могло не быть привлекательным в силу кажущейся «незначительности» единиц, составляющих объект изучения. В отношении интенсификаторов-богохульств, в науке также ощущалось действие нелингвистических причин, препятствующих проведению полноценного сопоставительного изучения данных единиц: этические и психологические факторы, связанные с обсценным статусом обнаруженных исследованием соответствий английским усилителям данной группы, являясь безусловно неуместными с точки зрения исследователя языка, который «не знает «плохих» и «хороших» слов», наложили негласное «вето» на научный поиск в данной области.
В разделе, освещающем особенности реализации, эмоциональности в лексических единицах коннотативного типа, проводится сопоставительное исследование на материале метафор, которые, вслед за В.Н. Телией, мы признаем «наиболее употребительным и универсальным тропом» (Телия, 1988: 174), на основании чего устанавливается соответствие первому критерию релевантности языкового материала целям и задачам исследования. В отношении второго критерия требуется сделать следующую оговорку. Метафора пользуется значительным интересом исследователей с античных времен (см. пункт 1.5.), поэтому ее невозможно причислить к «малоизученным единицам», чего требует второй критерий отбора материала исследования. В то же время, несмотря на тот факт, что никакое другое образное средство не получало такого внимания со стороны ученых, в наше время метафора по-прежнему находится в центре внимания целого ряда исследователей как в отечественной, так и в зарубежной лингвистике (Richards, 1936; Black, 1962; Kittay, 1987; Levin, 1988; Davidson, 1991; Searle, 1991; Fiumara, 1995; Телия, 1977, 1981, 1988; Гак, 1988; Арутюнова, 1988, 1990; Склярев-ская, 1993).
Таким образом, удовлетворение второму критерию (степени изученности единицы) обеспечивается атмосферой активной научной полемики на предмет сущности и функций метафоры в языке, на фоне которой осуществляется предпринятое нами исследование. Подтверждением данному заявлению можно также считать следующее высказывание: «исследований, специально посвященных оценочной метафоре, насколько нам известно, не существует» (Телия, 1988: 199).
Прагматические категории текста
Рассмотрение собственно текстовых категорий лингвопрагматики, должно быть предварено кратким обзором некоторых общих положений данного направления лингвистики, который и следует далее.
С момента публикации знаковых работ по лингвистической прагматике (Austin, 1962; Searle, 1969; Pragmatics... 1971) прошло всего лишь несколько десятилетий, которые существенно повлияли на научные подходы к исследованию языка. Появление прагматической теории в лингвистике стало эхом общего процесса гуманитаризации знания второй половины 20-го века и проявилось интересом к проблеме «человек в языке» (Бенвенист, 1974), «антропоцентрическому принципу», подчиняющему функционирование языка (Степанов, 1975: 50), особенностям его функционирования в различных условиях употребления - в коммуникативно-прагматических ситуациях, включающих такие элементы как «кто - кому - о чем - где - когда - почему — зачем» (Азнаурова, 1984: 120), прикладным аспектам лингвистических знаний о прагматике языка (Почепцов, 1998; Шестакова, 1984). История вопроса, связанная с именами ведущих представителей и основными научными положениями прагматической теории, представлена значительным числом работ в отечественной и зарубежной лингвистике и освещена в специальных трудах (Колшанский, 1979, Киселева, 1978, Клаус, 1967, Вендлер, 1989, Звегинцев, 1976, Булыгина, 1981, Почепцов, 1986, Katz J.J. & Langendoen, 1976, Van DijkT.A. 1981, Grice, 1981).
Обращение к некоторым теоретическим положениям прагмалингвистики в нашей работе имеет цель взять адекватный инструмент для анализа функционирования средств выражения эмоциональности на уровне текста, который представляют категории, выработанные в данном подходе. Нас интересуют следующие из них: пресуппозиция, иллокуиция и перлокуция.
Пресуппозиция. Одно из многочисленных толкований данного термина, заимствованного из логико-философских концепций Г. Фреге и П. Строссо-на, мы обнаруживаем у Э. Кинена. «Прагматическая пресуппозиция» в его понимании (которое мы принимаем вслед за ним) представляет «условия или контексты», которые необходимы для того, чтобы предложение было понято в его «преднамеренном» значении (Кеепап, 1971: 45-52). Близким по смыслу понятием является категория «фонового знания», трактуемая как основа коммуникативного взаимодействия — взаимопонимания адресанта и адресата сообщения, в каждом конкретном случае принимающая форму «тезауруса коммуникантов» (Арутюнова, 1973: 85) или выступающая как «совокупность фоновых знаний» в трактовке Г.В. Колшанского (Колшанский, 1980: 79). О.С. Ахманова и И.В. Гюббенет определяют «фоновые знания» как «совокупность сведений культурно и материально-исторического, географического и прагматического характера, которые предполагаются у носителя данного языка» (Ахманова, Гюббенет, 1977: 49).
Перлокуция - (perlocutionary acts) рассматривается Дж. Остином как те эффекты, которые «мы достигаем посредством говорения, - убеждение, устрашение, принуждение, или даже удивление или введение в заблуждение» (Austin, 1962: 198). Учитывая, что «говорение обычно оказывает определенный эффект на чувства, мысли или действия участников речевого акта» (Зве-гинцев, 1976: 211), рассмотрение перлокутивных эффектов представляет очевидный интерес при исследовании средств выражения эмоциональности в аспекте реакции на высказывания-стимулы, содержащие эмоциогенную интенцию, имеющую цель порождения определенного аффективного состояния адресата (Васильев, 1988: 30). Интерес при этом представляют как реакции, пропорциональные, адекватные данной интенции, так и парадоксальные, т.е. неожиданные с точки зрения содержащейся в них иллокуции. Отметим, что Дж. Остин рассматривал в основном только первый тип реакций, обеспечивающих «успешное» осуществление иллокуции. Интерес к последней доминировал и в работах других прагматистов: «Перлокутивные эффекты не являются объектом изучения прагматики, поскольку прагматическая сила связана с целями, а не с результатами» (Leech, 1983: 203), «Пер-локутивные акты - это побочные продукты актов коммуникации» (Sadock, 1974:81).
Иллокуция — (illocutionary acts). Понятие илокуции можно соотнести с целью конкретного высказывания: «Чтобы определить, какой именно иллокутивный акт осуществлен, мы должны установить, каким образом мы используем данную локуцию, ...имеют ли определенные слова силу вопроса или должны ли они быть восприняты как оценка» (Остин, 1986: 86-87). Более четко эту идею выражает Дж. Серль, добавляя к понятию «иллокутивная сила» понятие - «иллокутивная цель». Последняя составляет наиболее важный элемент иллокутивной силы высказывания (Серль, 1986: 172).
Прагматика текста, в том числе аспекты ее эмотивного функционирования, пользуется стабильно возрастающим интересом со стороны отечественных и зарубежных лингвистов, работающих в самых разных областях языка (Степанов, 1981, 1984, Бахтин, 1956, 1979, Лотман, 1970, Тураева, 1984, 1986, Наер, 1986, Гальперин, 1981, Арнольд, 1975, Арутюнова, 1977, Halliday, 1978 и др.). Можно говорить о том, что текст в настоящее время становится полем исследования, объединяющим традиционные направления лингвистики и многочисленные дисциплины, возникшие на стыке лингвистики с другими науками. В.В. Лазарев отмечает тот факт, что концептуальные и структурные изменения, свидетельствующие об эволюции текстовой лингвистики, проявляются в «предметной дифференциации лингвистики текста» (Лазарев, 1993: 77). «В последнее время объектом исследования все в большей мере становятся микроэлементные составляющие текста (предложения; слова: союзы, наречия, местоимения и т.д.), которые выполняют не только сентенциальные, но и собственно текстовые функции» (там же, 78). На наш взгляд, вышеприведенная выдержка свидетельствует о тех процессах интеграции прочих отраслей лингвистики в лингвистику текста, о которых мы говорили выше, только рассмотренных со стороны последней. Независимо от того, как рассматривать данную тенденцию: как дифференциацию интересов текстовой лингвистики или интеграцию прочих областей языкознания на ее основе, текст как единица исследования воплощает собой современную парадигму знания в науке о языке во всех структурных подразделениях последней.
Несмотря на то, что «проблема представления знаний о мире в текстах художественной литературы нашла отражение в герменевтике и в работах по искусственному интеллекту...общей теории художественного текста до на стоящего времени не создано» (Белянин, 1990: 173), прагматические пара метры художественного текста, в выделение которых отмечается единоду шие большинства исследователей можно свести к следующим: адресант и адресат, прагматическая установка адресанта (авторская интенция), прагматическая установка текста, прагматическое содержание и про граммируемый прагматический эффект. » Адресант, согласно точке зрения Р.Уоттса, может иметь троякое воплощение: в качестве живой личности писателя, как автор-повествователь и как персонаж - автор высказывания в ситуации внутритекстовой коммуникации (Watts, 1981: 75-78). При этом однозначно определить к какому из вышеперечисленных типов адресанта принадлежит реализация прагматической установки зачастую не представляется возможным. Поэтому некоторые исследователи говорят о прагматической установке текста в целом (Наер, 1986: 6), или о двоякой установке: текста и автора (Левковская, 1990: 27). Выше, определяя параметры эмотивного художественного текста, мы уже приводили нашу позицию по поводу прагматических параметров адресанта и адресата художественного текста, которая в целом близка позиции В.Л. Наер.
Прагматическое содержание художественного текста существует как составная часть его смыслового содержания, воплощающая в себе «конкретные условия и цели передачи смыслового содержания, сопутствующие ему оценочные, модальные, побудительные и иные намерения адресанта, то есть ориентировано на само смысловое содержание и является средоточием воз-действенного потенциала текста; оно возникает на основе прагматической установки, разрабатывает и развивает ее, сообщая определенную направленность, и как бы в обогащенном конкретизированном виде доносит ее до адресата» (Наер, 1986: 9).
