Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Теоретические основы исследования речевой игры в художественном тексте .
1. Основные принципы и методы лингвистики текста
1.1. Свойства текста 6
1.2. Структура художественного текста 8
1.3. Имплицитная предикация в тексте 12
1.4. Общая характеристика методов лингвистического анализа художественного текста 16
2. Лингвистическая поэтика о семантических аспектах художественного текста.
2.1. Уровень семантической композиции и содержательная специфика научно-фантастического художественного текста 17
2.2. Семантика контекста и контекстуальная семантика 21
2.3. Паронимия в художественном тексте 31
2.4. Норма и аномалия в художественном тексте 35
3. Анализ художественного текста в сопоставительном аспекте и проблемы перевода
3.1. Задачи сопоставительной семасиологии 44
3.2. Лакуны как предмет сопоставительной семасиологии и поэтики 46
3.3. Перевод, интерпретация, элиминирование лакун 59
3.4. Специфика перевода научно-фантастического текста 63
4. Понятия языковой и речевой игры, их перспективы в сопоставительной поэтике
4.1. Философская и математическая теории игр 66
4.2. Понятие игры в поэтике 69
4.3. Понятие речевой игры в лингвистике 72
Выводы 81
ГЛАВА 2. Приемы языковой игры в романе Р.Шекли "Обмен разумов".
1. Писатель-фантаст Р.Шекли и его роман 84
2. Средства создания фантастичности в романе
2.1. Способы реализации фантастичности и выражения жанрово-специфической доминанты 86
2.2. Ирония как характерная черта стиля Р.Шекли 90
3. Классификация языковых игр романа Р.Шекли "Обмен разумов".
3.1. Игра, связанная с семантикой знаков 97
3.2. Игра, связанная с формой знаков 103
3.3. Игра, связанная ссинтактикой знаков 104
3.4. Игра, основанная на имплицитной предикации 115
3.5. Игра, основанная на прагматике знаков 133
3.6. Игра, основанная на создании новых знаков 138
3.7. Игра, основанная на межтекстовых связях 165
4. Языковая и поэтическая специфика использования собственных имен в романе... 168
Заключение 174
Приложения 177
Библиография 213
- Имплицитная предикация в тексте
- Лакуны как предмет сопоставительной семасиологии и поэтики
- Способы реализации фантастичности и выражения жанрово-специфической доминанты
- Игра, основанная на имплицитной предикации
Введение к работе
Общая характеристика работы. Данная работа посвящена отражению принципов языковой игры (ЯИ) в структуре художественного текста, а также проблеме семантики текста как предмету сопоставительной поэтики. Несмотря на то, что о необходимости разработки принципов сопоставительной поэтики говорил еще Е.Д.Поливанов, о чем свидетельствуют В.В.Иванов и А.А.Леонтьев, отечественная лингвистическая поэтика только делает первые шаги в этом направлении. Еще менее исследован в сопоставительном аспекте такой объект, как специальные приемы семантической организации текста, действующие не только в качестве средства усиления связности, когерентности, содержательной целостности текста, но и как средство создания эффекта обманутого ожидания, как сигналы о недостаточности внутритекстовой информации и необходимости обращения в тех или иных формах к внешнему контексту с целью восполнения неполноты сообщения и осуществления наиболее достоверной и эстетически полноценной интерпретации анализируемого текста.
В настоящей работе рассматривается группа текстообразующих приемов, которые в последнее десятилетие все чаще объединяют под общим названием «речевой игры» (Д. Кристал, Э.Эшер, Б.Ю.Норман, Т.А.Гридина и др.). Появление такого термина не случайно и отражает изменения, внесенные в филологическую и даже общефилософскую парадигму обновленным скептицизмом — «недоверием к метарассказу» (Лиотар 1998, 11), кризисом верификации всякого утверждения. Идущее от поздней лингвистической философии утверждение, что во всяком языковом сообществе язык является главной игровой семиотической субстанцией, заставляет иначе взглянуть и на семиотику воообще и на традиционные вопросы семантики текста. Вплоть до XIX в. «речевые игры» не считались достойным предметом изучения, в немалой степени потому, что не был легализован сам концепт «игра» как предмет научного анализа. Хотя игра представляет собой одну из фундаментальных характеристик не только людского, но и животного сообщества, симптоматично то, что «игра» привлекала всякого рода «иррационалистов» (от А.Шопенгауэра до А.Бергсона и И.Хейзинги).
Во второй половине XX в. положение вещей изменилось. Взор ученых (лингвистов, психологов, антропологов, фольклористов, историков, социологов и др.) обратился к изучению формы, функций, социокультурного контекста этого явления. Более того, вводятся в обиход понятия «языковой личности» (Ю.Н.Караулов), «языкового творчества» (Н.И.Жинкин, В.П.Григорьев и др.), часто толкуемого как «соотношение языкового стереотипа (стандарта) и намеренного (осознанного) отклонения от этого стандарта, ...что обусловлено специальной прагматической установкой речевого акта и индивидуальными возможностями говорящих в реализации потенциала языковых единиц» (Гридина 1996, 3), по многим причинам необходимо адресующие к концепту «языковой игры».
Тот факт что в настоящей работе ЯИ рассматривается как фактор текстообразования на уровне семантики, а также тот факт, что всем приемам ЯИ приписывается единая функция, принципиальны для настоящего исследования. В качестве текста, где такого рода приемы наблюдаются, атрибутируются, дифференцируются по функциям, выбран роман американского писателя-фантаста Роберта Шекли в оригинальной (англоязычной) и переводной (русскоязычной, перевод Н.Евдокимовой) версиях. Этот выбор был обусловлен как особенностями поэтики самого произведения, делающими указанный текст показательным в том аспекте, который заявлен в работе как предмет изучения, так и возможностью соединить анализ отдельных приемов с анализом поэтики композиции целого текста и анализировать объект с учетом и универсального и идиоэтнического аспектов.
Актуальность работы обусловлена тем, что, во-первых, общие принципы сопоставительной лингвистической поэтики еще только формируются, между тем усиление в последние годы интереса лингвистов всех специализаций к идиоэтнической составляющей языка, на фоне которой резче очерчиваются границы универсального, диктует необходимость такого рода исследований в рамках лингвопоэтики. Во-вторых, не только до конца не определен круг явлений, которые могут быть отнесены к языковой игре, но и не вполне четко сформулировано существо этого явления. В-третьих, не прояснена связь между языковой игрой и семантикой связного текста.
Научная новизна работы определяется тем, что в обиход лингвопоэтики вводится понятие языковой игры (ЯИ), содержательно отличающееся от упомянутой «речевой игры», что ЯИ игра рассматривается как принцип организации целого текста, развертывания и увеличение числа и мощности интертекстуальных связей, что исследуемые в этой функции отдельные приемы ЯИ соответствующим образом структурируются относительно друг друга. Кроме того, предлагается анализ художественного текста в двуязычной версии в рамках именно сопоставительной поэтики, то есть анализа того, как специфика данного языка определяет характер реализации приема, при этом, в отличие от теории перевода, интересен не эффект семантической эквивалентности, а принципиальное несовпадение средств реализации, а зачастую и самого приема в той или иной версии.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в нем вводится ряд новых понятий, необходимых для описания семантики художественного текста, модифицируется представление о содержании уже хорошо известных (лакунизация), анализируется соотношение семантической полноты и неполноты информации в художественном тексте, а также тем, что языковая игра рассматривается не только в узколингвистическом, но и в общем философском контекстах.
Практическая значимость работы определяется тем, что полученные результаты могут быть использованы в курсах лекций по сопоставительной стилистике и поэтике, в практикумах по анализу художественного текста, при подготовке спецкурсов по лингвокультурологическому комментированию, а также самомо комментировании текстов при преподавании языка как иностранного. Кроме того, в процессе работы был сделан перевод с английского на русский значительного фрагмента романа Р.Шекли, до того на русский не переводившегося, таким образом, восстановлена смысловая эквивалентность русской и английской версий и решена определенная литературная задача.
Общей целью работы являлось выявление универсального и идиоэтнического компонентов языковой игры в английском и русском художественном тексте. Кросскультурный анализ ЯИ необходим, чтобы выяснить, какие типы наиболее распространены и оказывают наибольшее влияние на общечеловеческие модели поведения и тенденции развития. Сходства и различия в форме и концепции различных типов ЯИ требуют детального изучения и анализа. Скажем, загадки могут быть универсальной категорией, но их структура, правила и социокультурный контекст могут варьироваться от культуры к культуре. Важной задачей было оценить релевантность и эффективность теорий, объясняющих универсальную и культурно-специфическую природу ЯИ, а также место ЯИ в социокультурной системе в целом.
Это определило постановку конкретных задач_исследования.
1. Выявить те параметры семантической организации художественного текста, которые обычно соотносят с семантической композицией текста.
2. Определить, какие именно средства семантико-композиционной организации текста являются специфическим признаком воссоздания «возможных миров» в художественных текстах, относимых к научной фантастике.
3. Вычленить в этих приемах и средствах те элементы, которые являются продуктом уникального, идиоэтнического, производного от специфики данного языка.
4. Определить, насколько велико представительство среди таких средств и приемов того, что можно отнести к «речевым играм», проанализировав различные трактовки этого понятия.
5. Выявить набор изучаемых средств и приемов в исследуемом тексте Р.Шекли в обеих версиях, обращая внимание на неполную эквивалентность или отсутствие эквивалентности.
6. Предложить классификацию видов языковой игры в романе «Обмен разумов».
7. Обнаружить доминантные приемы (см. Золян 1986, Новиков, 1, 2001) или группу приемов, которые можно рассматривать как конструктивный принцип организации текстового целого для данного романа, а возможно, иных текстов, основанных на сходных принципах.
Стремление рассматривать текст системно, то есть как сложное семиотическое образование, обладающее несколькими уровнями семантической организации, от собственно языковой до так называемой эйдологической (ср. Л.А.Новиков), продиктовало рассмотрение форм реализации языковой игры как с точки зрения типологии приемов, так и с точки зрения иерархической структуры, формирующей сложную семантику целого текста.
Материалом послужил оригинальный текст романа Роберта Шекли «Mindswap" и его русский перевод («Обмен разумов»), сделанный Н.Евдокимовой и в настоящий момент воспроизводящийся безальтернативно во всех русскоязычных переизданиях как каноническая версия. При этом нигде не упоминается о том, что русский вариант представляет собой сокращенную версию романа, почему пришлось дополнить ее переводом недостающих глав в собственной редакции.
Методологической основой исследования послужили базовые положения лингвопоэтики о комплексном характере объекте исследования, требующем такого же комплексного подхода, о сложной иерархической структуре содержательной стороны художественного текста, диктующей поэтапный принцип описания, о необходимо междисциплинарном филолого-культурологическом подходе к тексту как семиотическому целому.
Методы, использованные в исследовании, определены, с одной стороны, спецификой изучаемого объекта (художественная семантика), с другой стороны, методологической базой настоящей работы. Прием рассматривается как конструктивный принцип, поддерживающий целостность текста и обеспечивающий дополнительный коммуникативный потенциал организованному на основе данного приема фрагменту сообщения. Приемы, эксплуатирующие языковые аномалии, также не могут рассматриваться иначе как содержательные ввиду несамодостаточности эстетической функции и конечной подчиненности эстетического сообщения (как и любого иного) коммуникативному заданию. Аномалия, обретающая статус приема, становится конструктивным, а не деструктивным компонентом в структуре содержания, почему и может быть классифицируема как структурообразующее означающее и такое же означаемое. Ввиду этого к аномальным структурам применимы все привычные методы описания содержаний: анализ семантических связей семем и их компонентов, способы анализа словообразовательных связей, описание семантики высказывания методом пропозиций. Кроме того, к объекту безусловно применимы специфические приемы анализа семантической композиции художественного текста, которые сложились в рамках школ отечественной лингвопоэтики (Виноградовской, Тартуской).
Имплицитная предикация в тексте
Терминологическое обозначение свойства, отличающего единицы, передающие сообщения (коммуникативные единицы), от единиц номинативных, почти не вызывает споров. Подавляющее большинство исследователей используют термины, образованные от латинских слов praedico "объявляю, заявляю" и praedicatio "высказывание, утверждение". Это такие термины, как Предикативность , предикация , предицирование , предикативные отношения . Известно, что предложения - основные коммуникативные единицы текста. В свою очередь, отличительным свойством структурной схемы предложения является предикативность, "т.е. потенциальная способность к оформлению коммуникативных единиц, которую обеспечивают синтаксические категории объективной модальности и времени. Отличительным свойством самого предложения является предикация, т.е. приписывание предмету высказывания (обозначенному посредством темы) признака (названного с помощью ремыУЧФедосюк 1989, 58). Существует и более общая трактовка предикации, предлагающая понимать под ней " управление мыслительным актом, происходящим в мозгу слушателя, то есть выводом нового знания", эта модель не связывает предикацию непосредственно с высказыванием и различает следующие составные части названого процесса: "а) предиканд - исходное мыслительное представление; б) предикатор - представление, воздействующее на исходное; предикат — выведенное новое знание (см. Мельников, Преображенский 1989, 79). При такой трактовке разные языковые техники будут создавать базу для одной или нескольких предикаций внутри даже одного высказывания-предложения.
Традиционная трактовка (устанавливающая соотношение: одно высказывание — одна предикация) допускает, что тема высказывания может не иметь словесного выражения и подразумеваться контекстом или ситуацией общения. Тогда при рассмотрении вне контекста и ситуации общения коммуникативные единицы (предложения) так же, как и единицы номинативные, соотносятся с неконкретизированными образами ситуаций, то есть обладают неактуализированными смыслами. Появление у коммуникативной единицы актуализированного смысла бывает связано с включением предложения в конкретный речевой акт. Коммуникативные единицы, функционирующие в речевых актах и обладающие актуализированными смыслами, принято называть высказываниями. Имплицитным содержанием некоторой лингвистической единицы тогда называют такое содержание, которое, не имея непосредственного выражения в рамках этой единицы, выводится из ее эксплицитного содержания в результате взаимодействия данного содержания со знаниями получателя текста, в том числе с информацией, черпаемой получателем из контекста и ситуации общения.
В некоторых исследованиях любое имплицитное содержание обозначается термином "подтекст". Часто этот подтекст для уже сверхфразового единства (то есть текста) называют категорией (Гальперин 1981). Представляется, что такое употребление этого термина противоречит устойчиво закрепившимся за ним ассоциациям. Заимствованный из литературоведения, термин "подтекст", как правило, обозначает лишь такое имплицитное содержание, передача которого входит в скрытые коммуникативные намерения отправителя сообщения. Возможны, однако, и другие отношения между имплицитным содержанием и коммуникативными намерениями отправителя. Для их обозначения уместно воспользоваться словами, образованными по аналогии с термином "подтекст": текстовое, подтекстовое и притекстовое имплицитное содержание (ср. Федосюк 1989).
М.Ю.Федосюк определят текстовое имплицитное содержание как "имплицитное содержание, передача которого отвечает явным коммуникативным намерениям отправителя текста." (Федосюк 1989, 64) Текстовое имплицитное содержание можно определить еще и как имплицитное содержание, выраженное в таких контекстно-ситуативных условиях, которые не позволяют получателю текста не воспринять их.
Подтекстовое иплицитное содержание — это имплицитное содержание, передача которого входит в скрытые коммуникативные намерения отправителя текста. Подтекстовое содержание передается в таких контекстно-ситуативных условиях, которые не требуют обязательного восприятия, но в то же время содержат определенные свидетельства того, что передача этого содержания была запланирована отправителем.
Притекстовое имплицитное содержание — это имплицитное содержание, которое может быть выведено из текста, хотя его передача и не входила в коммуникативные намерения отправителя. Указанное содержание передается в таких контекстно-ситуативных условиях, которые не только не требуют его обязательного восприятия, но и не свидетельствуют о том, что такое восприятие входило в коммуникативные намерения отправителя.
Кроме того, важно выделять разновидности имплицитного содержания и на другом основании — учитывая функции, выполняемые ими при передаче сообщений. В этой связи различаются конститутивное, коннотативное и коммуникативное иплицитное содержание.
Конститутивное имплицитное содержание — это имплицитно выраженные обязательные компоненты содержания высказываний, т.е. такие компоненты, без восприятия которых высказывание не может быть понято. Отличительный признак конститутивного имплицитного содержания состоит в том, что для его разъяснения необходимо перефразировать то высказывание, в составе которого данное содержание выражено.
Коннотативное имплицитное содержание — это имплицитно выраженные стилистические и смысловые оттенки, налагающиеся на содержание текста или отдельных его компонентов. Отличительным признаком этого содержания является то, что его разъяснение, как правило, имеет форму комментария к данному компоненту текста. Можно утверждать, что любое замеченное получателем нарушение постулата общепринятости способно повлечь за собой выявление дополнительного содержания, которое было заложено в сообщение отправителем.
М.Ю.Федосюк выделяет следующие подтипы этого содержания: экспрессивная, комическая, стилистическая и субъективная окрашенность текста, а так же аллюзии.
Экспрессивная окрашенность текста — это обусловленная характером использования в тексте языковых средств его способность передавать от отправителя к получателю душевное волнение, переживания, чувства.
Комическая окрашенность текста - это обусловленная характером использования в тексте языковых средств его способность вызывать комический эффект. В число других языковых средств создания комической окрашенности текста входят различные нарушения норм стилистической, лексической или синтаксической сочетаемости слов, контаминация нескольких фразеологизмов, а также некоторые другие случаи взаимодействия языковых средств с контекстом.
Лакуны как предмет сопоставительной семасиологии и поэтики
Уже в работах основоположника языкознания В. фон Гумбольдта поставлен вопрос о внутренней форме языка, иначе говоря, о типе его семантической организации, и шире - об отношении языкового содержания к внеязыковому (мыслительному). Идеи В. Гумбольдта служат основанием для постановки вопросов о характере межъязыковых различий в области значений, об универсальных и специфических чертах семантики, о языке как способе мышления.
А.А. Потебня писал, "что внутренняя форма слова есть отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется человеку его собственная мысль" (Потебня 1999, 91) Важными методологическими основами сопоставительного изучения семантики являются следующие мысли А.А.Потебни: "язык есть переход от бессознательности к сознанию" (Потебня 1999, 43), "область языка далеко не совпадает с областью мысли" (Потебня 1999, 41), "слово собственно выражает не всю мысль, принимаемую за его содержание, а только один её признак" (Потебня 1999, 90), "язык во всём своём объёме и каждое отдельное слово соответствует искусству" (Потебня 1999, 161).
Большое значение для развития семантики имели труды М.М. Покровского, заложившего основы сравнительной семантики родственных языков. М.М. Покровский был один из первых языковедов конца XIX века, обратившихся к специальному исследованию семантики. Сравнительное изучение лексики родственных языков продолжилось работами Р.А. Будагова по романским языкам, В.М. Жирмунского, А.И. Смирницкого по германским языкам.
Начало синхроническому сопоставительному исследованию лексики было положено работой Ш.Балли "Общая лингвистика и вопросы французского языка". Сопоставительная лексикология получила развитие в работах Л.В.Щербы, Р.А.Будагова, В.Г.Гака, В.П.Конецкой, А.Е.Супруна.
Контрастивное исследование лексики изучаемого языка в сравнении с родным осуществлено во многих работах, связанных с практикой преподавания иностранных языков и русского языка как иностранного. Для этого направления особое значение имеют работы Е.М.Верещагина и В.Г.Костомарова "Лингвострановедческая теория слова", "Язык и культура".
В работах по сопоставительной семасиологии предлагались различные принципы сопоставления, в том числе изучение основных параметров структурного аспекта сопоставления лексики на элементарном уровне, в состав которого включены категориальное сопоставление (на уровне лексико-грамматического разряда), интегральное (на уровне лексемы и её общего значения), дифференциальное (на уровне отдельных значений слова). (Конецкая 1993, 51-55). Для сопоставительной лексикологии необходимы также критерии сопоставления системных лексических единств, например: "глубина" единства, измеряемая по количественному составу членов и степени целостности, т.е. возможности определения границ, особенно в синонимических и антонимических рядах с многозначными доминантами; строение системных единств в плане соотнесённости и удельного веса центральных и периферийных членов; семантический объём доминанты; степень вариативности системных единств за счет фонематических или морфологических вариантов; степень неоднородности системных единств в плане: а) морфологической структуры их членов; б) преобладающего типа мотивированности; в) стилистической характеристики; удельный вес генетически связанных и несвязанных слов, а также заимствований. Функциональный аспект сопоставления лексики предполагает её анализ в отношении трёх важнейших функций: номинативной, экспрессивной и коммуникативной. В отношении номинативной функции изучаются: 1) денотативно-сигнификативный параметр; 2) степень универсальности / уникальности значений; 3) соотнесённость лексических единиц во времени. В отношении экспрессивной функции устанавливаются: стилистически не связанная экспрессивность (сенсорные, абсолютные, рациональные оценки) и стилистически связанная экспрессивность (поэтизмы, архаизмы, канцеляризмы, термины и вульгаризмы, жаргонизмы, коллоквиализмы). В отношении коммуникативной функции изучению подлежат: 1) характер детерминированности слов-высказываний (лексических единиц, способных создавать высказывание); 2) степень встречаемости; 3) место в структуре текста. К структурно-семантическим критериям сопоставления слов относят критерии лексико-грамматические, лексематические и лексико-семантические. Среди лексико-грамматических критериев отмечаются: выраженность / невыраженность семантических признаков, составляющих данную структуру; место словозначения с определённой структурой в составе многозначного слова; корреляция слов (словозначений) со структурно-семантическими классами. К лексематическим относятся следующие критерии: денотативно-сигнификативная обусловленность содержания (абстрактность / конкретность); степень «диффузности» семантики (однозначность — широкозначность — многозначность); типы эпидигматических отношений значений — отношений семантической производности (импликация, симиляция, конверсивность); типы семантической структуры (одновершинность — многовершинность - безвершинность лексемы). В качестве лексико-семантических критериев указываются: типы значений (вариативное / невариативное, генерализованное / специализированное); степень синкретичности номинации; валентность (Конецкая 1993, 184). Таким образом, в сопоставительной семасиологии изучаются проблемы сопоставимости лексических и семантических единиц, категорий и классов, установления критериев сопоставления, выявления универсальных и типологических признаков в области семантики. Подобное исследование невозможно без теоретически обоснованной классификации отдельных фактов лексики и семантики, например, выделения типов синонимов, антонимов, многозначных слов, лакун, текстовых функций лексических единиц.
Способы реализации фантастичности и выражения жанрово-специфической доминанты
На материале текста романа рассмотрим способы реализации фантастичности в различных лингвистических контекстах. Подтекстовый уровень. В фонетическом и графическом контекстах жанрово-специфическая доминанта (Тесленко 1989, 34) практически не реализуется. В лексико-семантическом контексте фантастичность реализуется за счет научно-терминологических лексем, как реально имеющих денота {replica, to migrate), так и существующих только во внутритекстовой реальности {transpositions of Mindswap, Twisted World). Парадоксальность плана содержания, свойственная научно-фантастическим текстам, достигается многократным повтором утверждений о привычности и обычности происходящего: nothing seemed to be amiss, life went on as usual, everything seemed to be as it always had been (тот же смысл реализуется за счет узуальной лексики: familiar sights, his hometown, Stanhope s leading real-estate dealer), и с другой стороны, с помощью единиц, искусственно созданных и обладающих фантастичным денотативным значением: familiar green sky, the huge red sun, the triple moons.
Фразеологический контекст отмечен узуальной "земной" фразеологией {to be amiss, with a good grace), подчеркивая соотнесенность с реально существующими местом и временем, однако, в рамках предложенного контекста {seemed to be amiss, with good grace Marvin accepted his world) становится очевидной псевдореальность происходящего.
С позиций синтаксического контекста и использования образных средств заметим, что повтор становится стилистическим приемом. Каждая последующая фраза, реализующая значение привычности, обыденности окружающего героя мира, сопровождается семантическим осложнением. Читатель же убеждается, что в подтексте все совсем не так, как считает герой. Так, фантастичность реализуется при контрастном сопоставлении информации внутритекстовой и внешней, логической. {Stanhope was а place where you could live without things jumping out at you, and without your jumping at things., Was he on Earth or on a replica of Earth? ...Didn t the giant oak trees still migrate each year to the south? — Стэнхоуп оставался местом, где можно было жить без того, чтобы предметы бросались на тебя, а ты бросался на предметы., Находился ли он на Земле или на ее двойнике?... Разве деревья дуба все так же не мигрировали каждый год на юг?)
В сюжетном контексте фантастичность поддерживается за счет контраста между восприятием информации героем и читателем. Естественные обязанности родителей Марвина Флина, с точки зрения героя, {Life went on as usual; his father tended his herds of rats, and his mother placidly continued to lay eggs. — Продолжалась обычная жизнь; отец пас свои крысиные стада, а мать безмятежно несла яйца.), абсолютно парадоксальны с точки зрения читателя.
Хронотопный контекст характеризуется присутствием "земных" топонимов (Бостон, Нью-Йорк, Филадельфия) и окказионализмов типа the lower ltury Rain Forest. Поскольку дождевые леса не являются атрибутом фауны конголезской реки Итури. Фантастическое содержание выражается за счет узуальной "земной" формы.
Композиционный контекст особенно интересен. Финал последней главы (и всего романа) стилизован под сказочный "хэппи-энд", что подчеркнуто характерными для жанра волшебной сказки формулами: And so he married Marsha Baker and lived with her happily ever after. Эта стилизация в научно-фантастическом тексте ориентирована на механизм управления жанровым ожиданием читателя. Имитация "земной" формы усиливает фантастичность. Жанровое ожидание читателя обмануто, а "хэппи-энд" — оказывается мнимым.
Таким образом, жанрово-стилистическая доминанта включает авторскую установку на то, чтобы выразить фантастичность содержания с помощью узуальных лингвостилистических средств и смешения узуальных стилистических приемов.
Часто "фантастические" маркеры реализуются в НФ тексте на дотекстовом уровне — в лексико-семантическом контексте. (Тесленко 1989, 36). Собственно язык НФ ориентирован на словотворчество. Но в результате стилистического эффекта иррадиации (термин И.В.Арнольд) такая окказиональная "фантастическая" лексика окрашивает в "фантастические" тона и лексику узуальную.
Например, главный герой обращается за помощью фантастическому "продавцу тел". Продавец смеется над неквалифицированным клиентом, который готов работать на любой планете и в любом теле, но ничего толком не умеет делать и поэтому ни к чему не пригоден. Фантастичность выражена с помощью многочисленных лексических окказионализмов. Здесь и "фантастические" термины-слова, и термины — простые словосочетания, и термины — многословные сочетания, построенные по стандарту образования узуальной научной терминологии. {Full Cthusis — Полный Кфузис, aphid-man — афидмен, Ootheca Indicator Second Class — индигатор уфики 2-го класса) Все они имитируют научную или профессиональную терминологию, таким образом реализуя одновременно фантастичность и научность.
С одной стороны, окказионализмы дают читателю представление о научно-техническом прогрессе в фантастическом мире. С другой стороны, они несут не столько фантастическую информацию, сколько особый экспрессивный заряд. Клиент не знает, что обозначают предлагаемые названия профессий и занятий, и продавец тел прекрасно это знает. Его задача - ошеломить собеседника, сделать его сговорчивее. Экспрессивную функцию выполняют и фантастические топонимы {the Fulzime planet -планета Фужиме, Lambersa on the South Polar Cap - Ламберса, на Мысе Южного Полюса), и названия фантастических компаний {Theresianstadt Rent-a Body Company— Терезианштадтская контора "Прокат тел ") Анализ рассматриваемого произведения подтверждает, что вычленить из НФ текста собственно "научные" и собственно "фантастические" элементы довольно сложно, граница между ними будет слишком нечеткой (Quick-greese Particle Separator — экспресс-сепаратор частиц, spot-flesh-welding — точечная сварка плоти). Единственным однозначным случаем собственно "фантастической" терминологии, на наш взгляд, будут являться окказионализмы, созданные при помощи лексем, не имеющих деннотативного значения в языке (jevaldher — джевальдер). То же происходит на уровне немаркированной лексики {quarentz (hunter) — перевод в данном случае затруднен, молено предположить из контекста, что это охотник за неким зоологическим видом) и фразеологии {Don t lose the old moxie. — He теряйтесь./Не бойтесь. По образцу: Don t lose your heart).
Игра, основанная на имплицитной предикации
Для того чтобы назвать какой-либо объект, недостаточно просто употребить в тексте некоторое имя, необходимо еще и актуализировать это имя, т.е. так или иначе, связать его со знаниями адресата. Актуализация термовых имен может иметь разные степени детальности. В одних случаях оказывается достаточным сообщить адресату лишь то, что обозначаемый объект принадлежит описываемой действительности или, наоборот, не ей, а миру воображаемых или предполагаемых фактов; в других случаях может быть указан тот уже известный адресату пространственно-временной фрагмент действительности, с которым тем или иным образом связан обозначаемый объект; наконец, в-третьих, имя обозначаемого объекта может сопровождаться информацией о том, что данный объект уже известен адресату.
Для описания этой стороны актуализации термовых смыслов удобно воспользоваться термином актуализирующий признак. Актуализирующим признаком мы будем называть такой компонент смысла термового имени, который привязывает содержание этого имени к зданиям адресата текста. Иллюстрируя содержание понятия "актуализирующий признак", сопоставим следующие три примера: (1) Я купил кресло. -1 bought an arm-chair. (2) Я вошел в комнату и сел в кресло. - I entered the room and sat into an/the arm-chair. (3) Я встал с кресла. -1 got up from the arm-chair. Нетрудно заметить, что в английском варианте определенность/неопределенность объекта может быть выражена с помощью артикля. Очевидно, что слово кресло в каждом из этих примеров выражает разные смыслы. Так, воспринимая данное слово употребленное в первом высказывании, получатель должен представить себе одно из тех кресел, которые имеются в описываемом мире вообще. Это же слово, использованное во втором примере, обозначает уже не одно из кресел вообще, а одно из тех кресел, которые находились в описываемый момент в упомянутой комнате. Наконец, в третьем примере с помощью слова кресло названо то, очевидно, единственное и вполне определенное кресло, на котором сидел говорящий. Признак, отличающий смысл каждого из трех приведенных выше употреблений слова кресло от всех прочих употреблений, и является актуализирующим признаком.
Общее представление о категории актуализирующего признака зародилось в лингвистических работах, посвященных категории определенности / неопределенности имени. Квалифицируя имя как определенное или неопределенное для получателя, исследователи почти всегда обращались к тому фрагменту знаний адресата, в котором ему следовало искать референт данного имени. Так, определенный артикль, по И.И.Ревзину, означает: "Имеются в виду все объекты данного рода, предполагаемые коммуникативной ситуацией, в которой участвует произнесенный экземпляр знака" (Ревзин 1977, 101). Определенной именной группе, по Е.В. Падучевой, соответствует в семантическом представлении предложения "презумпция существования и единственности объекта" (или - при употреблении множественного числа -множества объектов) "в общем, поле зрения говорящего и слушающего" (Падучева 1985, 87), а Дж. Хокинс описывает употребление определенного артикля как "локацию" референта, в общем (для говорящего и слушающего) множестве объектов (shared set of objects) (Hawkins 1978, 167; ср. также Givon 1979, 402).
В работах А.Д.Шмелева, также посвященных проблеме определенности/неопределенности, рассматриваемое понятие, которое ранее обозначалось лишь описательно, было предложено именовать денотативным пространством. "Мир или фрагмент мира, которому принадлежит объект, обозначаемый посредством некоторого языкового выражения, - пишет А.Д.Шмелев, - мы будем называть денотативным пространством (релевантным для данного языкового выражения)" (Шмелев 1997, 11).
При этом выяснилось, что роль данного понятия не ограничивается вопросом об определенности/неопределенности. "Моделируя понимание адресатом речи референциальных намерений говорящего, -пишет А.Д.Шмелев, - мы, по-видимому, не сможем обойтись без представления о прагматически релевантном денотативном пространстве и должны будем охарактеризовать процедуру, посредством которой адресат речи определяет релевантное денотативное пространство для каждой из входящих в высказывание именных групп. (Шмелев 1997, 192-193).
Нетрудно установить, что введенный М.Ф.Федосюком термин, актуализирующий признак и принадлежащий А.Д.Шмелеву термин релевантное денотативное пространство по-разному описывают одно и то же явление. В самом деле, тот признак, функция которого состоит в актуализации смысла термового имени, по своему содержанию является указанием на некоторый фрагмент знаний адресата, с которым тем или иным образом связан обозначаемый объект. Именно этот фрагмент знаний адресата и получает в концепции А.Д. Шмелева освещение как "мир или фрагмент мира, которому принадлежит объект, обозначаемый посредством некоторого языкового выражения." (Шмелев 1997, 11).
Отдавая в данной работе предпочтение термину актуализирующий признак, мы руководствуемся главным образом более прозрачной внутренней формой этого термина. Так, в примере: Now Marvin was able to take stock of himself. He was dressed in black shorts. His chest-prop was folded neatly. — Теперь Мареин мог детально ознакомиться с самим собой. На нем были черные шорты. Его нагрудник был аккуратно сложен (пер. наш — Л.Л.) - актуализирующий признак, выраженный словом his (ср. английское притяжательное местоимение мужского рода в русском языке заменяется притяжательным местоимением в начальной форме), говорит о принадлежности упомянутого предмета Марвину (необходимо отметить, что из текста невозможно заключить, какого рода объект это был и с какой целью мог быть использован, однако, однозначно можно утверждать о его принадлежности Марвину, а также с определенной долей вероятности можно утверждать, что объект скорее является предметом одежды). Используя термин денотативное пространство, этот признак пришлось бы громоздко описывать как "отнесенность объекта к денотативному пространству вещей, принадлежавших Марвину". Во-вторых, в целом ряде случаев актуализирующий признак не только констатирует связь обозначаемого объекта с некоторым фрагментом мира ("пространством"), но и определяет характер этой связи. Ср. пример You have reference to our advertisement of Friday last. — Вы ссылаетесь на наше объявление от прошлой пятницы, применительно к которому пришлось бы говорить о "принадлежности объявления к денотативному пространству предметов, появившихся в прошлую пятницу". Наконец, в-третьих, представляется не вполне удобным употребление термина денотативное пространство в случаях, когда актуализирующий признак указывает на то, что обозначаемый объект уже известен адресату. Используя термин де-нотативное пространство, пришлось бы достаточно сложно описывать рассматриваемое положение как случай совпадения денотативного пространства с референтом данного языкового выражения (см. Шмелев 1997,28).
