Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Фразеологическая языковая картины мира в русском и чувашском языках
1.1. Фразеологическая система языка как культурно-исторический текст 8
1.2. Особенности семантики фразеологизмов и их когнитивное моделирование 28
1.3. Фразеологические единицы-соматизмы как семиотические знаки разно-структурных языков 38
ГЛАВА 2. Грамматические и трансформационные параметры фразеологических парадигм
2.1. Грамматические параметры фразеологических парадигм 68
2.2. Трансформационные параметры фразеологических парадигм. 69
ГЛАВА 3. Семантический анализ фразеологических еди-ниц-соматизмов русского и чувашского языков
3.1. ФЕ с соматическими компонентами, отражающими национальное своеобразие материальной и духовной культур русского и чувашского языков
3.2. Национальное своеобразие системы фразеологических оборотов антропоцентрической направленности с соматизмом «сердце» в русском и чувашском языках 136
3.3. ФЕ русского и чувашского языков с соматизмом «глаз» 1Ні
Заключение
Библиография
- Фразеологическая система языка как культурно-исторический текст
- Особенности семантики фразеологизмов и их когнитивное моделирование
- Грамматические параметры фразеологических парадигм
- ФЕ с соматическими компонентами, отражающими национальное своеобразие материальной и духовной культур русского и чувашского языков
Введение к работе
В условиях современного развития национальных языков и все более широкой интеграции и обогащения культур вопрос о необходимости оценки языковых явлений на основе сравнительно-сопоставительного анализа приобретает особое значение. Фразеологические единицы (ФЕ) имеют большое значение не только для обогащения лексического состава, но и для создания широких возможностей в выражении различных смысловых оттенков, конкретизации, усиления многократности и последовательности действия, продуктивности, разнообразия в изложении мыслей.
Актуальность исследования. Она определяется ростом межкультурных контактов. Особую актуальность представляет привлечение материала русского и чувашского языков, принадлежащих к различным языковым группам, к компаративным фразеологическим исследованиям, выявление как общих признаков-универсалий, так и отличительных черт, свойственных любому языку. Взаимодействие языков славянской и тюркской групп мало изучено, а потому наиболее притягательно и актуально в условиях расширения границ общения и поиска новых путей диалога различных мировых культур.
Предметом исследования явились ФЕ антропоцентрической направленности - соматизмы, в которых наиболее полно отражен принцип антропоцентризма в языке.
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые детальному исследованию подвергаются ФЕ антропоцентрической направленности в русском языке в сопоставлении с чувашским. Сопоставительное изучение соматизмов двух языков позволит установить общие и различительные признаки ФЕ как в семантическом, так и в структурно-грамматическом плане.
Теоретическая значимость исследования определяется прежде всего привлечением к научному анализу обширного класса ФЕ русского и чувашского языков, выявление особенностей грамматического строения ФЕ в двух разноструктурных языках, выделением основных микросфер фразеологизмов с наиболее частотными соматизмами в исследуемых языках.
Практическая значимость работы состоит в том, что результаты исследования могут быть использованы при разработке спецкурсов по сопоставительной лексикологии и фразеологии, теории и практики перевода, при создании учебников и учебных пособий, толковых словарей.
Целью исследования является всестороннее научное описание структурно-семантических особенностей ФЕ-соматизмов русского и чувашского языков.
Для достижения поставленной цели решены следующие задачи:
1) представлен обзор литературы по теме исследования работ отечественных и зарубежных авторов;
2) выявлен состав ФЕ русского и чувашского языков антропоцентрической направленности;
3) определена семантическая классификация ФЕ с компонентами- соматизмами в исследуемых языках;
4) произведено сопоставление грамматической структуры данных ФЕ. Основным методом исследования является сопоставительно- типологический метод.
Материалом и источником исследования послужили данные картотеки русских и чувашских словарей («Словарь русского языка» под ред. А.П. Евгеньевой; «Большой толковый словарь русского языка» под ред. С.А. Кузнецова; «Фразеологический словарь русского языка». Сост. А.А. Легостаев, С.В.Логинова; «Лингвистические детективы» Н.М. Шанского; «Русские фразеологизмы» В.П. Фелицыной, В.М. Мокиенко; «Фразеологический словарь русского литературного языка» А.И. Федорова, «Школьный фразеологический словарь русского языка» Н.М. Шанского, «Фразеология современного чувашского языка» М.Ф. Чернова др.; примеры, извлеченные из текстов произведений русской и чувашской художественной литературы, публицистики и периодики.
Структура работы определяется целями и задачами исследования.
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии. Каждая глава состоит из разделов и сопровождается выводами.
Апробация работы. Основные положения и результаты исследования отражены в семи публикациях:
1. Абрамова А.Г. К вопросу о сопоставительном изучении фразеологических единиц с компонентами-соматизмами (на материале русского и чувашского языков)//Материалы региональной научной конференции «Актуальные вопросы филологии», Чебоксары, 2004. С. 65.
2. Абрамова А.Г. О соматической фразеологии чувашского языка (Некоторые заметки о проблеме лингвистического хронотопа) //Материалы Всероссийской научной конференции «Актуальные вопросы филологии», Чебоксары, 2005. С. 69.
3. Абрамова А.Г. Структурно-семантические особенности фразеологических единиц-соматизмов русского, английского и чувашского языков (на основе анализа концептов сердце, глаз) //Материалы Всероссийской научной конференции «Актуальные вопросы филологии», Чебоксары, 2005. С.73.
4. Абрамова А.Г. К вопросу о теории фразеологии единиц национального языка (истоки изучения соматических концептов) //Материалы межрегиональной научной конференции «Ашма-ринские чтения». Чебоксары, 2005. С.
5. Этем ут-пёвён пайёсене катартакан фразеологизмсем пирки. Таван Атал. 3-мёш №, 2005.
6. Чаваш чёлхинчи машар самахсемлё фраземасем. Таван Атал. 3-мёш№, 2005.
7. О чувашских соматических фразеологизмах с эмотивно-пейоративным компонентом // Материалы межрегиональной научной конференции «Ашмаринские чтения». Чебоксары, 2005.
Фразеологическая система языка как культурно-исторический текст
Язык, как известно, выполняет функцию формирования национально-культурных кодов, поэтому роль его состоит не только в передаче информации, но и в структурно-смысловой, ментально-исторической организации того, что подлежит сообщению, общению, воздействию на слушателей, модальной оценке предмета речи. Согласно гипотезе лингвистической относительности, разработанной ещё В.Гумбольдтом, Э.Сепиром, Б.Уорфом, любой язык вырабатывает вокруг народа, который его создаёт, некий круг определенной духовности. Выйти из этого круга возможно только при условии, если войдёшь в другой круг. Словом, каждый язык имеет свой крой и строй, в противном случае он не смог бы передать своеобразие национальной ментальносте, частью которой он является. Таким образом, каждому языку свойственна самобытность, обусловленная жизнью этноса. В этом отношении большую роль играет фразеология, ибо она как раз и есть средоточие лингво-культурной ментальносте, эстетических свойств языка. Именно во фразеологической системе с предельной полнотой проявляются экспрессивные качества, поэтические особенности, специфика образности речи того или иного народа. Наряду с целым рядом других областей (пейорацией, мимесисом и т.д.) фразеология наиболее полно репрезентирует эстетическую картину языка в его динамике и животворной целостности. «...Решающим фактором закрепления фразеологизма всегда является его образность, отвечающая одной из тенденций развития языка - тенденции к экспрессивности речи, - пишет Д.Н.Шмелев. - Говорящие обычно стремятся использовать язык не только в его основной, коммуникативной функции, но и в той его функции, которую условно называют эстетической» (Шмелёв. 1977, 293). Размышляя о природе экспрессивности языковых единиц, В.Н. Телия приходит к весьма плодотворным заключениям: «Экспрессивность значимых единиц языка, образующих его инвентарь, тесно связана с прагматикой речи», она «представляет собой ... отображение языковых сущностей эмотивного отношения субъекта речи к элементам внешнего или внутреннего мира человека» (Телия. 1981.203). Фраземы, таким образом, не просто номинируют явление природы и общества, не столько указывают на мир, сколько дают ему образно-квалитативную оценку.
Исследователь фразеологии сталкивается с необходимостью осознания понятий концепт, концептуальная картина мира, языковая картина мира. В монографии «Фрагменты русской языковой картины мира: модели пространства, времени и восприятия» Е.С. Яковлева находит возможным выявление картины мира «в зеркале метафоры», тропов, функциональной семантики, в словообразовании (Яковлева. 1994.9). В работе «Языковая картина мира в башкирской фразеологии», З.М. Раемгужина на материале башкирской фразеологии и афористики выявила образно-мотивационные основы метафори-зированных оборотов и высказываний, показала многие стороны самобытности, ментальности народа (Раемгужина.2000.3). Следовательно, концепт, языковая картина мира, языковые модели пространства и времени являются теми ключами, которые концентрируют и концептируют в себе ментально-экспрессивные представления человека о мире.
Фразеологический фонд языка - ценнейший источник сведений о культуре и менталитете народа, в них как бы законсервированы представления народа о мифах, обычаях, обрядах, ритуалах, привычках, морали, поведении. Сравнения и метонимия, символы и эпитеты не всегда возникают во всех языках одинаково и на одной и той же основе. Так, русский оборот язык не поварачивается и чувашский эквивалент чёлхе даврйнмасть указывают на нежелание говорящего высказать что-либо по отношению к кому либо. Идентично единице топорный язык чуваши употребляют фразеологическую единицу (ФЕ) пуклак чёлхе (букв, перевод - тупой язык).
В действительности, во фразеологии запечатлены извечные представления народа о своей национальной самобытности, те или иные философские категории нравственности, особые формы категориального восприятия пространства и времени, пути и способы взаимоувязки хронотопа с проблемой морали и нравов. Взять хотя бы ФЕ, свидетельствующие о формах расположенности разных предметов по отношению друг к другу. Вот, к примеру, ряд фразеологических единиц, говорящих о самоорганизации вещей и предметов по оси верх/низ: чув.: дёр минне анса кай (букв.: провалиться в землю); русск. - провалиться сквозь землю (низ); русск. - вознесся до небес (верх); чун ура тупанне анса каять - душа уходит в пятки (низ). Интересны примеры горизонтально-плоскостного сопоставления различных объектов: сылтам-сулахая пёл - понимать, где правое, где левое (сопоставляются разнонаправленные предметы); куд хыдёнче - за глазами (зад); куд умёнче - перед глазами (перед). В этом смысле важно обратить внимание и на существенность движения или передвижения (под чьим-либо усилием) предметов или человека: урла выртана тарах ан давар - не повернет вдоль то, что лежит поперек (палец о палец не ударит); ала ярса тар (букв.: стоять, опуская руки) - тайно влиять на ход событий (обозначается векторное движение относительно предмета, занимающего локальное положение); вахатпа тан ут - шагать в ногу со временем (показывается однонаправленное движение); йыт урипе ут (букв.: ходить собачьими ногами) - ходить очень долго. Определенная система пространственно-временных представлений и строя национальной речи обнаруживается и из других оппозиций. Так, в оппозиции даль/близь отслеживаются такие ФЕ: ала дитмелле дёрте - под рукой (близь), ала (кут) айёнче - под рукой (близь), дын ури пусман выранта - там, где не ступала нога человека (даль).
Особенности семантики фразеологизмов и их когнитивное моделирование
Как стало ясно из первого параграфа настоящей главы, фразеологическая система языка является культурно-историческим текстом, первичной данностью национального гуманитарно-филологического мышления. В этом отношении она является, наряду с другими проявлениями духовности народа (художественным мировидением, лингвопоэтикой, экспрессивным синтаксисом языка и многим другим), непосредственной реальностью мысли и переживаний, речевого поведения и сознания носителей высказывания. Концеп-тируя в себе определенный опыт людей, накопленный ими в ходе соблюдения ритуального протокола, сохранения и развития мифологических представлений о мире, в процессе окультуривания бытовых фактов и случаев, фразеология и паремиология становятся определенной интегративной субстанцией, обобщающей как лингвистические особенности национального говорения (или письма), так и лингвокультурологические средства речи. Фразеологию в этом смысле нельзя не рассматривать как некий образно-экспрессивный феномен, как форму обращения к миру, как коммуникативный субстрат, моделирующий некие коммуникативные ситуации. В таком подходе к ней можно усмотреть возможность характеристики фраземы как определенной ситуации-нарратива; как тот или иной симптом чувств и переживаний. Именно в этом и кроется возможность преобразования мертвых следов смысла в живой смысл. Здесь, естественно, проявляется настоятельная необходимость постоянных переходов от содержания ФЕ к форме и обратно.
Достаточно ли только когнитивных, концептуальных, культурно-исторических парадигм, чтобы полностью охарактеризовать фразеологическую единицу как самодостаточно релевантную эму языковой картины мира, её фразеолого-афористической системы? Естественно, нет, необходимо обратиться также и к собственно лингвистическим параметрам. Без них описать картину фразеологических представлений о мире будет практически невозможно. Ещё академик В.В. Виноградов, опираясь на традиции Ш. Балли, А.Мейе, исходя из положений о том, что «не слово, а фраза, фразеологическое сочетание является господствующей семантической единицей в структуре европейских языков» (Мейе), что «именно фраза, фразеологическая единица должна стать основным предметом наблюдений» (Балли), представил первую классификацию ФЕ, указал на их воспроизводимость, семантическую слитность, устойчивость (1946г., статья «Основные понятия русской фразеологии как лингвистической дисциплины»). Здесь он выделил такие классы фразем, как фразеологическое сращение, фразеологическое единство, фразеологическое сочетание. Сращения квалифицировались им как идиомы, «они немотивированы и непроизводны» (Виноградов. 1977.21). Единства - это те речения, в которых «сохранились хотя бы слабые признаки семантической раздельности компонентов» (Там же Л 28), сочетания - это те единицы, сохраняющие «единство на расстоянии» (Там же. 131). Как существенные признаки академик Виноградов во фразеологизмах усматривает немотиви-руемость, непроизводность, семантическую неделимость, целостность (сращения); переносное значение, экспрессивную насыщенность, невозможность синонимических подстановок элементов (единства) и т.д. При этом имеется в виду, что все ФЕ устойчивы и воспроизводимы. Правда, ученый не преминул заметить, что и слово «как реальная единица языка» имеет подвижные границы между словом и фразой (Там же. 118).
Вслед за ним на путь исследования образных речений вступили самые разные ученые, как: Б.А.Ларин, Н.Н.Амосова, А.В.Кунин, В.Л.Жуков, Н.М.Шанский. Интенсивно разрабатывалась тюркская фразеология: С.К.Кенесбаев, У.Рахматуллаев, Г.Х.Ахунзянов, З.Г.Ураксин, М.Ф.Чернов. С момента, как появились первые труды, в этой области лингвистика продвинулась далеко вперед. Появилась целая серия трудов, посвященных характеристике национальных фразеологических систем, как: Н.М.Шанский «Фразеология современного русского языка» (1969), А.В.Кунин «Английская фразеология» (1970), А.Г.Назарян «Фразеология современного французского языка» (1976), З.Г.Ураксин «Фразеология башкирского языка» (1975), А.И.Молотков «Основы фразеологии русского языка» (1977), М.Ф.Чернов «Фразеология современного чувашского языка» (1985).
Но это была область первичного нащупывания проблем и особенностей фразеологии. Собственно концептуальный подход появился намного позже, это работы В.Н.Телии (1981), В.М.Мокиенко (1980). Исследователи заинтересовались проблемами развития французской фразеологии (А.Г.Назарян, 1981), русской фразеологии (А.И.Федоров, 1973). Показателем того, что фразеология в 1970 - 1980-е годы вышла на новые рубежи, стали книги А.Д.Райхштейна «Сопоставительный анализ немецкой и русской фразеологии» (1980), Э.М.Солодухо «Проблемы интернационализации фразеологии (1982). Такие работы значительно расширили круг проблем, во многом изменили отношение к фразеологической проблематике, подготовили условия для изучения ФЕ с платформы концептов.
Грамматические параметры фразеологических парадигм
Фразеологизм не только регистрирует образные процессы, но и продуцирует их в самых неожиданных речевых ситуациях и тем создает «разворачивающийся», трансформационный потенциал метасемиотической фразеолексы, меняет его грамматическую форму. Это случаи, когда синтаксически зависимый элемент субстантивирует целое фразеологизма посредством нахождения характерологического признака объекта.
Атрибутивные отношения между компонентами прозрачны, но они, разумеется, отличны от атрибуции в словосочетаниях. Возможны, разумеется, и другие грамматические конструкции: без ума в голове, ветер в голове, голова на плечах и т.д., выступающие в функции наречий. Естественно, сочетае-мостно-валентная природа таких единиц определяется в зависимости от того, какую грамматическую функцию они выполняют: без царя в голове - кто?; ветер в голове - у кого?; голова соломой набита - чья?; выдавать себя с головой — как?; в каких обстоятельствах? и т.д. Голова может быть замещена такими просторечными фразеосемами, как котелок, башка, чердак и т.д.
Всё это не может не повлечь за собой самые разнообразные трансформации: в плане мотивированности образа, стилистики и экспрессии, грамматической структуры и т.д. Так, например, единица ветер в голове может иметь варианты: ветер в голове бродит, свистит, гуляет. Вполне понятно, что такой поворот трансформации делает насущным вопрос о границах фра-земы, о его синтаксическом окружении. «Всё ещё ветер ходит в голове. Порядочный молодой человек, недавно из университета, но вот тут (показывает на лоб) нет» (Гоголь. «Утро делового человека»). Тут фразеологизм выражает законченную мысль и является фактически предложением.
Совсем иные грамматические взаимоотношения наблюдаем в другом примере: «Взрослый вроде человек, а всё ветер в голове». Чем считать такой оборот? Основной единицей (в сравнении с ветер в голове гуляет)? Или же они, эти единицы, обе самодостаточны и релевантны? Грамматически в последнем случае фразема, думается, является средством атрибутивной характеристики человека, в первом же примере глаголы ходит, гуляет, бродит -варианты одной и той же единицы, однако считать, что они являются всего лишь окружением, синтаксическим обрамлением фраземы, наверное, невозможно, как, например, в случае вывернуть душу наизнанку - дополнительный, факультативный элемент.
Следовательно, компонент фразеологического оборота - это явление очень разностороннее, его невозможно понять и осмыслить вне связи со всей образной и экспрессивной, деривационной природой всего фразеологизма в целом, и фразеологических серий, образованных на образном переосмыслении. Это показывает, также, что попытки оценить его как застывший элемент, предстающий в неразложимой сущности, не всегда оправданны. Учёт трансформационных параметров как грамматической, так и семантической структуры позволяет судить о том, что фразеология - живое, динамичное лингвокультурологическое явление.
Живость и динамика эти тем показательней, что чем больше тот или иной компонент концептуализируется, тем больше он концентрирует в себе национальное своеобразие языка, опыт его речевой культуры и исторического бытия. Интересно рассмотреть совпадение / несовпадение фразеологических рядов с концептами шея (май) и затылок (ёнсе) в двух сопоставляемых языках. Вот, например, русские обороты: чесать затылок - быть озадаченным; дышать в затылок - догонять, настигать. Чувашская фразеологическая реальность даёт более развёрнутую картину валентности компонента ёнсе: ёнсе хыдне хыдса яр (букв, почесать за затылком; побить); ёнсе чикки пар (букв, дать по краю уха) - дать по шее; ёнсе кукли дитер (букв, накормить пирогом затылка) - дать по шее; ёнсе динче пуран (жить на затылке)-жить на шее; ёнсе дине хапарса лар (залезть на затылок) - сесть на шею; ёнси хулан (букв, затылок толстый) - шея толстая и т.д.
Интересны трансформационные модели образования и изменения фразем: ёнсе кукли является синонимом ёнсе чикки, причем элементы пар (дать) и дитер (накормить) не только образуют глагольную модель, но и сохраняют образную структуру. Грамма-тико-фразеологическая модель как подвижное образование в этом смысле близко к другим соматическим фразеологизмам халха (ухо) чикки (ситер, тыттар); единица ёнсе урла пар по своей модели и грамматической структуре совпадает с речениями халха урла (букв, поперек уха), тута урла (поперек губ), дамка урла (букв, поперек лба), давар урла (поперек рта) пар (тыттар) - побить.
Грамматическая модель, таким образом, как показали примеры, продуцирует трансформационные изменения: появление элементов, синонимов, появление механизма сжатия и расширения фразеологических структур: ёнсерен пар - ёнсе урла пар, ёнсерен тыттар {тыттар в этом случае - вариант пар).
Совсем другую картину дают компоненты май, шея. Вот ряд русских примеров: вешать собак на шею - клеветать; вешаться на шею — приставать, навязываться; гнать в шею - прогонять; гнуть шею - раболепствовать; надевать хомут на шею - получить тягостные обязательства; намять шею - побить; свернуть шею - 1) побить, 2) пострадать; сажать на шею -содержать за свой счёт и т.д. Иного круга единица в чувашском языке: май тымарё таталса каять (букв, лопнут корни шеи) - лопнут (скоро) жилы; май дыххи - петля (букв, завязка на шею) и т.д.
Есть единицы, адекватно совпадающие с русскими: май пар - свернуть шею; майран дакан (усан) - вешаться на шею и т.д. Компонент май в чувашском языке вряд ли возможно восприни мать как полновесный концепт - у него мало случаев совпадения с другими типологически однозначными грамматическими моделя- ми; разве что можно назвать такие редкие совпадения, как халха пар - накрутить (надрать уши); ёнсе тымарё татйлса каять. В сравнении с соматизмами пыр (карланка, савар) - горло, глотка, рот у фразеолексы май намного меньше способностей в аспекте концентрации национальных и народных черт и культур философской семантики.
ФЕ с соматическими компонентами, отражающими национальное своеобразие материальной и духовной культур русского и чувашского языков
В свое время В. Гумбольдт писал: «На язык нельзя смотреть как на нечто готовое, обозримое в целом...; он вечно создается, притом так, что законы этого создания определены» (Цитир-ся по: Касаткина. 2004. 20). Сказанное Гумбольдтом можно подтвердить высказыванием А.А. Потебни: «Сказанное здесь обо всем языке мы применяем к отдельному слову» (Там же). Вряд ли надо доказывать, что высказывания двух крупных лингвистов как нельзя лучше подходят для семантико-образной квалификации соматических фразеологизмов. Функции формирования национально-культурных кодов здесь непреложны и ярко очерчены. Из сказанного выше следует, что фразеологические семантические концепты трудно свести просто к функции общения и сообщения, ибо они концентрируют в себе опыт многих веков, ментальный опыт народа. Фразеология в силу того, что она вбирает самые употребительные, общечеловеческие концепты, всегда открыта как образно-семантическая система языка. В этом смысле фразеологизм предстает перед носителем языка следующих поколений как средоточие эстетических, лингво культурологических склонностей того или иного народа. Соматизмы, как говорилось еще ранее, представляют собой «универсальный семантический» фактор, переопределяемый «единством видения мира людьми разных культур» (Мечковская. 1994. 51), они вплетают в сообщение и общение «модальные или эмоциональные оценки говорящими того, о чем идет речь» (там же); в данном случае речь идет о человеке. Дело здесь заключается не в том, чтобы повторить однажды уже сказанное, а в том, чтобы обратить внимание на то, что при своем всем универсализме соматизмы все же несут в себе и печать национально-культурной специфики речевого поведения народа. «Солнце по-русски, - писал Т. Пугатов в литературном обозрении (1976. № 8. с. 109) - это совсем не то, что куешь по-узбекски, и уж совсем не то, что кофтой по-таджикски». В какие отношения - дружелюбные или тягостные - человек вступил с небесным светилом, так их и выразил язык и произнес. Ведь узбек, живущий большую часть года над палящими лучами солнца, никогда не скажет ласково уменьшительно солнышко, так же как и у русского нет ощущения того, что солнце может быть не только плодонесущим и землеобновляющим, но и враждебным. Зато к луне, этому ночному светилу, несущему прохладу и умиротворение, у узбека совсем иное отношение - все красивое и желанное он оказывает луноликим, луна В этом отношении замечание С.С.Аверинцева о том, что в любом языке все лучшие слова непереводимы (Новый мир. 1988. № 8. С. 233), весьма справедливы. Именно они создают базовые основы коннотативной и концептиро-ванной переинтерпретации семантики лексем и фразем, фразелекс и компонентов. Действительно, в чувашской речи, например, солнце служит показателем красоты и в сочетаниях с соматизмами: санран (питрен) нар таканать (букв.: с лица проистекает солнце; солнцеликий — о красивом, здоровом человеке с румяным лицом); пёр пичё - хёвел, тепри уйах (букв.: одна щека, что солнце, другая, что луна - о красивой девушке); хёвел питлё хёр - солнцеликая (девушка) и т.д. Подобная примерно картина наблюдается и в русском языке: сидят как солнышко и т.д., правда, сочетается лексема солнце чаще с лексемой лик (лицо). Зависит от того, что в сопоставляемых языках солнце является концептом потому, что оно стало фразеосемой во многих других фраземах: место под солнцем, солнечный рай и т.д. Чувашские примеры: хёвел дути пурин валли те дитет - солнечных лучей для всех хватает, турашан та хёвелшён те - вот те крест и т.д. Внутренняя форма фразеологизма, таким образом, - это образное живое представление значения оборота через метафору, аллегорию и т.д. Межъязыковые различия между концептами и фразеологическими системами разных языков более характерны, чем сходства. Сходство же создается или посредством калькирования единиц, или же возникает из типологического подобия. «В зависимости от направления связи, - замечает Л.М. Васильев, т.е. от того, какой концепт и, в частности, какое значение многозначного слова берется за основное», возникают отношения «инклюзивные, од-новидовые» и «эксклюзивные, видо-родовые» (1990. 147). Так, лапа инклюзивно относится более к животным, эксклюзивно она означает руку человека. Эксклюзивные реализуются фразеологически в целом ряде оборотов: наложить лапу, в лапах, дать на лапу, стоять на задних лапах, писать как курица лапой, под лапой, гусиные лапки и т.д. В чувашском языке различие между лапа и рука не наблюдается, следовательно, нет и такого ряда фразеологизмов. Однако такие семантические поля находим и тут. Так слово манка обозначает 1) сопли, 2) мокрота, 3) слизь на растениях. Во фразеологии же она аллюзивно проявляется в оборотах: манка шывё (букв, не может убрать сопель) - сопляк; манкине пудтараймасть (букв, не может убрать соплей) -беспомощный, желторотый; Таким образом, несмотря на универсализм, фразеологизмы имеют и неповторимый национальный облик и в семантических примерах. Естественно поэтому, что эта сторона фразеологии требует специального изучения. В целях достижения обозначенной исследовательской перспективы в данной работе избрана методика анализа отдельных концептов (6 единиц).
