Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические основания исследования правового нигилизма в социально-философской мысли .16
1.1 Правовой нигилизм: легистская и естественно-правовая трактов-ки 17
1.2 Отечественная социально-философская мысль о правовом нигилизме: методологический дискурс .34
Глава 2. Правовой нигилизм в контексте маргинализации права в российском обществе 54
2.1 Социокультурное пространство российского общества: правовой нигилизм как социальное и культурное различение 55
2.2 Правовой нигилизм: позиционирование в социальном пространстве российского общества .74
Глава 3. Правовой нигилизм в российском обществе: возможности позитивного оценивания права 98
3.1 «Изобретаемая» традиция правового нигилизма в российском обществе 99
3.2 Авторитет права как путь к преодолению правового нигилизма в современной России 119
Заключение .142
Список используемой литературы
- Отечественная социально-философская мысль о правовом нигилизме: методологический дискурс
- Социокультурное пространство российского общества: правовой нигилизм как социальное и культурное различение
- Правовой нигилизм: позиционирование в социальном пространстве российского общества
- Авторитет права как путь к преодолению правового нигилизма в современной России
Отечественная социально-философская мысль о правовом нигилизме: методологический дискурс
Правовой нигилизм в современном обществе обретает социально приписывающий и социально ориентационный смысл. Можно отметить, что отрицание права, анархистские интерпретации отношения государства и общества зародились относительно недавно в условиях болезненного по социальным и культурным последствиям перехода от модерна к обществу постмодерна. Такая позиция заслуживает исследовательского внимания с учетом двух обстоятельств. Во-первых, о правовом нигилизме как состоянии общественной жизни или в качестве человеческой натуры философская традиция размышляет с эпохи становления логоса, понимания разумности мира. Но и в этом можно видеть некоторый марфизм понятия, наиболее отчетливо правовой нигилизм соотносится в дискурсе с теорией естественного права, концепцией утверждаемости прав человека, возникновением образа правового государства. Другими словами, целесообразно и логично начинать философское рассмотрение правового нигилизма с той точки отсчета, с которой возникает оппозиция правосознания и правого нигилизма, правовой культуры и правового бескультурья.
Современному человеку, живущему в обществе актуализма, трудно и порой неинтересно понять канву философских рассуждений, «сюжет» неразумности человека в отношении к праву, к значению и влиянию силы в общественной жизни. Право, традиционно отождествляемое с мощью государства или связанное с естественной природой человека, является только оттенками многообразия философской мысли, нацеленной на то, что правомерно или неправомерно поступает человек, в чем сущность права, как право соотносится с социальным бытием и в какой степени влияет на развитие общественных отношений. Естественным выступает обращение к эволюции проблемы правового нигилизма в социально-философском дискурсе, в том, какие точки рефлексии проходят эти понятия, каким смыслом оно наполняется в классической социальной философии, составившей духовную основу общества модерна, как правовой нигилизм описывался русской философской мыслью, исходящей из неоднозначного влияния права на человека и общественную жизнь.
Правовой нигилизм: легистская и естественно-правовая трактовки Отмечая, что классическая социально-философская мысль заключает период XVIII–XIX вв. и в эти условные временные рамки входят философские школы, объединенные принципом объективности и разумности права сущности человека и связи развития правовых форм с общественным прогрессом, мы должны войти в понимание правового нигилизма с двух точек зрения. Первая состоит в том, что правовой нигилизм является естественным в отношении человека как существа, живущего архаичными социальными инстинктами и настроенного на конфликт с другими. Наиболее лапидарно это выразил Т. Гоббс. Вторая, внешний, формулирует противоположное видение Дж. Локком, для которого человек – существо консенсусное, склонное к кооперации, компромиссу ради всеобщего блага и созидания.
Подобная трактовка является упрощенной, но дает возможность, во-первых, видеть динамику правового нигилизма во всем разнообразии и не привязывать строго к эволюции правового государства. Во-вторых, несхожесть позиции, обнаруживание и разительное сходство заключаются в том, что правовой нигилизм так или иначе рефлексируется по отношению к человеку, который выступает «расширенным» обществом. Целостность права, таким образом, представляется как творение человеческого разума, и индивиды являются действующими акторами правового порядка.
Рассматривая классическую социально-философскую традицию, следует отметить, как пишет английский исследователь Р. Смит, ее непосредст 18 венную связь в самореализации «духа»1 – высших устремлений человека, того, что итальянский философ Р. Гвардини называет суверенностью человека, схождением точек бытия в человеке как держателе своей судьбы2.
Аргументация философа носила скорее эпистемологический, чем эмпирический характер, что открывало возможности самых различных вариантов ее развития и интерпретации3. С этим выводом стоит согласиться, так как правовой нигилизм мог определяться в контексте человеческой слабости в отношении добродетелей и социальности. Важным являлось то, что начиная с Г. Гроция деформация права «вытекала» из ее понимания как практического средства достижения цели, закона и порядка4. Отсюда выявлялось, что право имеет основание в естественном порядке и благодаря этому можно воссоздать естественный образ человека. Это гарантированность права, тем не менее, убеждала в том, что наряду с естественными законами существуют законы, созданные человеком на основе обычаев неписаного права5.
Можно сказать, что первый шаг в познании правового нигилизма состоял в констатации различий между правом, которое описывается как идеальный конструкт, как сила естественного или разумного порядка, и правом как частным порядком, написанным на основе привычек и обычаев. Поэтому правовой нигилизм мог пониматься как принятие системы неписаного права, и выводилось утверждение о том, что, несмотря на приверженность каждого индивида к закону самосохранения, общество как средство, служащее индивидуальному самосохранению, приводило к трудностям методологического индивидуализма, к тому, что каждый человек понимает полезность и неотъемлемость права как формы существования на индивидуальном уровне
Социокультурное пространство российского общества: правовой нигилизм как социальное и культурное различение
Сказанное приводит нас к выводу о том, что человеку не хватает позитивности права, того, чтобы почувствовать себя «господином», и эта переоценка ценностей связана с тем, что сама по себе правовая лояльность может вызвать к себе чувство ненависти к самому себе. В человеке живет инстинкт варвара, и если не находит в правовых нормах возможности причинять страдания и боль, он делает это сам, раздвигает границы морали. Правовые нормы не призывают человека к слабости и смирению, это делало до сих пор христианство, и в этом контексте отрицания нормы человек уходит в себя, обращается вовнутрь.
Можно предположить, что для Ницше выявление правового нигилизма есть более удобный способ, чем аутоагрессия, самоубийство, и в этом отношении мысль Ницше находится в аккордансе с проблемой аномии Э. Дюрк-гейма, только, по Э. Дюркгейму, она не есть следствие антиценностного состояния общества. По Ницше, выходит так, что, отдаляясь от классической философии, для него предпочтительным является момент, что право создано для поддержания слабых, а сильный человек в состоянии реализовать себя и вне права, обладая превосходящими качествами. Нигилизм, понимаемый так, трактуется как удел сильных относительно массы посредственных мещан, героический пафос, придаваемый нигилизму, задумывается в качестве полностью лишенной иллюзии представления о мире2.
Таким образом, нигилистическая личность является наиболее адекватной современному миру, мыслит практически и в силу этого обстоятельства действует правильно. Такой резкий резонанс по сравнению с кантовской формулой: действовать правильно и создавать правильную ситуацию, свиде-1 Скирбекк Г., Гилье Н. История философии. М., 2000. С. 589. 2 тельствует о кризисе неклассической философской традиции, объективированного состояния, к которому приходит гегелианство. В этом просматривается стремление к возрождению индивидуализации права, а если правовые нормы усредняют человека, следовательно, можно прийти к негативному состоянию как форме, в которой человек может почувствовать себя выше мира.
Однако здесь есть один тонкий момент, для Ницше недостаточно быть нигилистом. Оставаясь нигилистом мысли в действии и не предпринимая героических усилий, человек опустошает себя еще в большей степени, чем «мещанская» масса. Поскольку он оказывается в состоянии абсолютного вакуума, бездействие порождает аутоагрессию, что более трагично для личности по сравнению со смирением с обстоятельствами. Поэтому критический пафос Ницше дает смысл говорить о кризисе самой критики.
Из вышеприведенного видно, что доводы за и против объективации нигилизма должны оцениваться в контексте самого способа аргументации. Не разделяя гегелевского оптимизма по поводу внутренней связи государства и человека, Ницше исходит из объективной данности эпохи нигилизма, того, что исчезает вера в моральный прогресс, а если человек не подвержен добродетелям и если добродетели на проверку оказываются укрощением героических чувств, исчезает и смысл права. Вернее, право дает возможность жить в безнравственном мире, и в этом Ницше солидарен с И. Кантом, но быть безнравственным существом означает быть атрофируемым в качестве субъекта воли, не представлять себе более несовершенного мира, чем мир существующий.
Можно привести два существенных возражения против позиции Ниц-ще, которые, если не считать политической импликации, связаны с явно элитарным дискурсом, с тем, чтобы сконструировать расу господ, возвышающихся над массой и для которых право является правом распоряжаться собственной судьбой, но и в таком значении исчезает обязательность разделять границы собственной свободы и свободы других. Совершенство человека, по Ницше, «идет в ногу» с отрицанием существования в качестве достойных прав других людей, других индивидов. К тому же, определяя себя как сверх 30 героя, человек не может не прийти к выводу, что остальные недостойны уважения их прав. В первых приближениях это кажется диаметрально расходящимся с традицией классической философии: как наивысшее, сверхчеловек представляет собой реальность, свободную от права. Таким образом, указывается на преодоление правового нигилизма в качестве того, что мы можем назвать эпохой утверждением позитивного права.
Ю. Хабермас, отстаивая наследие модерна, заявляет о том, что если существование языка является конвенциональной установкой1, определяющим значением являются взаимосвязи коммуникации. Имеется в виду, что признание индивида правовым нигилистом возникает в контексте общения, уточнения языкового контекста. Важна, по мнению Ю. Хабермаса, роль идеализирующих представлений2, которые повторны в процессе коммуникации. Нигилизм, на его взгляд, есть следствие непонимания, нежелания слушать другого или признать субъективность другого.
Следовательно, отрицается не антологическая сущность нигилизма, а ее проекция права на повседневную жизнь. Отсюда вытекает то, что личность настроена на отрицание права, определяет свое понимание как непонимание. Причем правовые нормы становятся объектом, адресатом непонимания в силу выстраивания иной причинности, в основе которой лежит объективация завышенных претензий на справедливость права. Лишая социальное взаимодействие правил, формирующих дискурс всякой значимости, нигилизм, с другой стороны, обретает для самого себя присутствие в самосознании, т. е. должен взять на себя сверхчеловеческую задачу, установить порядок вещей, тот момент, который он осознает как существование одновременно независимое и конечное3.
Правовой нигилизм: позиционирование в социальном пространстве российского общества
«Банальность» восприятия русской философской мысли заключается в том, что ей придается неправовой смысл, точнее, подчеркивается, что русскую философию интересуют проблемы человека и нравственности, что право в лучшем случае воспринимается как низшая форма, как подступ к морали. В обличие от кантовской мысли о том, что моральные добродетели не подвигают к совершению моральных поступков, действий, право понимается как действующее ограничительное значение, связанное с укрощением инстинктивной природы человека, мир подлинной свободы и справедливости лежит выше горизонтов права.
В связи с этим встает вопрос о том, что такая позиция потворствует правовому нигилизму, обоснованности взглядов тех, кто считает, что мораль выше права и следует руководствоваться в жизни неписаной традицией жить по понятию справедливости. Однако обращение к правопонимающей традиции отечественной философии показывает, насколько одномерной и упрощенной является представленная трактовка. Если говорить о правовом ренессансе, о концентрации русской философии на проблемах права, безусловно, это период конца 90-х гг. XIX в. – начала ХХ в., связанный с именами Н.М. Коркунова, С.А. Муромцева, Б.Н. Чичерина, Б.А. Кистяковского. Однако это не означает, что в предшествующий период проблемы права, а следовательно, правового нигилизма, находили воплощение в философском дискурсе. Очевидно, что отношение к праву определялось пониманием природы человека, так же как и познанием сущности российской власти.
Можно сказать, что предшествующий период подготовил путь появления двух тенденций философской интерпретации правового нигилизма. Первая связана с теологической трактовкой, воплощенной во взглядах славянофилов (братьев Аксаковых, А.С. Хомякова), согласно которой право не является способом достижения гармонии, так же как и правовые нормы относятся к разъединенному состоянию общества. По убеждению славянофилов, как принцип соборности, как принцип включения личности в духовное братство, выдвигается на первый план религиозный мотив, «дух» православия. Однако «самым прозорливым образом» славянофилы отметили противоречие между верой в русскую самостоятельность, народные силы и в грядущее самостоятельное в семье народов1 и логикой принуждения, выражаемой в самых откровенно крепостнических формах о бесправии низов.
Таким образом, воплощение идеального конструкта народа «богоносца» противоречило «презренной» реальности, в которой русский человек ощущал собственное бесправие. По этому поводу русский публицист К. Леонтьев писал, что вера в силу любви моральной, всеобщем мир и гармонию не отменяет необходимости жить по нормам права2. Правовые нормы не могут отрицаться только потому, что имеют европейское происхождение. Высокие заблуждения наводят на мысль о страдательности русского народа,
В контексте представленных рассуждений К. Леонтьев противопоставлял гуманность новоевропейскую и гуманность христианскую. Для него основным является момент покаяния, правовой, или новоевропейский, гуманизм основывается на предубежденности, неискренности человека, неотзывчивости на моральную любовь, учит не любить жестокий безидеальный мир. Позиция К. Леонтьева была характерна для плеяды русских философов, которые исходили из духовного обновленческого признания философской мысли. В то время как философия права, несмотря на западничество, имела целью правовое просвещение народа для ведения цивилизации, не боясь потери своей первобытности, как пишет Н. Кареев, славянофилы просвещались философией «гнилого» Запада и были далеки от того, чтобы возводить современную действительность на степень идеала1. Практически философия права стояла на позиции противоположности социальной действительности и правового идеала, правовой нигилизм описывался как форма отрицания действительности, а идея самобытности критиковалась как раз за отрицание силы воздействия права.
Эта тенденция имела «консолидирующее» значение, поскольку, подвергая критической рефлексии взгляд на русское общество как общество высокой морали, философы права подчеркивали существование в русской жизни двух конфликтных пластов. Первый связан с всесилием государства, организованным порядком, второй – с тем, что в «недрах» народной жизни формируется стихийный порядок, основанный на собственных представлениях о справедливости. «Извращение» первого заключается в том, что человек не воспринимается как объект правового принуждения правовой регламентации, стихийность побуждает к произволу, прославлению воли вместо правовой свободы, и, подчеркивая, что здесь возможны односторонности, речь шла о включении права как условия общественной гармонии.
Мы видим, что само понимание правового нигилизма в отечественной социально-философской традиции было в определенной степени переносом тех проблем, которые существовали в споре между кантианством и гегельянством. Эта особенность определяла характер споров, полемики, выражалась в привнесении в правовой нигилизм исторического и религиозного чувства, связанного с тем, что в русской традиции объединяющим принципом являются мораль и любовь, исторически связанные с тем, что в русской истории право является инструментом порабощения личности, что правовой организованный порядок относится к государству, а индивид ощущает несправедливость права как совокупности норм, предназначенных для смирения с обстоятельствами.
В том, что допускался момент квазирелигиозности, есть определенный смысл. Это связано с тем, что само понятие права конфликтовало с идеей нравственного прядка и тем самым указывалось, что правопорядок является результатом определенной группы явлений, своей совокупностью образует право (С.А. Муромцев). Таким образом, утверждалось социальное значение правовых норм, несмотря на то, что существовало восприятие права как сферы отношения государства к обществу.
Эта проблема нашла отражение в философском творчестве Н.А. Бердяева, который указывал, что часто не понимают саму глубину поставленной проблемы права, есть законы мира права и законы Бога. Если Л. Толстой в своем нравственном учении пытался рискнуть закономиром, то, говоря языком Н.А. Бердяева, философия права не претендует на абсолютность, не требует духовного изменения первооснов жизни. Для нее характерна несхола-стологическая направленность, а проблема свободы «духа» имеет правовое измерение.
Авторитет права как путь к преодолению правового нигилизма в современной России
Если сводить правовой нигилизм к простому отрицанию права, мы получаем бесправовое общество, общество, в котором царит правовой произвол. Но за этой нехитрой формулой можно проследить логику правового нигилизма, удовлетворение введением ограничения права, тем, что соответствует сложившимся культурным практикам. Не вдаваясь подробно в культурно-исторический экскурс, мы можем сказать, что ни российская философия, ни российская литература не воспевали, не утверждали правового человека. Напротив, человек деловой, ориентированный на нормы, формалист в лучшем случае является бюрократом или дельцом, а истинные герои отстранены от права, они ищут высшую истину, наделены моральными добродетелями, опровергающими узость законодательства.
Но не следует переоценивать значение интеллектуальной традиции для обоснования правового нигилизма. В большей степени неправовой интеллектуализм был направлен либо на констатацию факта правового нигилизма, либо его объяснение с позиции приписывания воображаемых или реальных социальных обстоятельств. Эта позиция продолжается отчасти и в современной русской философии, в которой, если правосознание и становится главной составляющей и описываются ее явления, принуждение, мера побуждения, от 100 мечается либо несоответствие правовых норм социальному праву как традиция российского общества1, или политико-правовая культура берется как атрибутивная характеристика духовной культуры, культуры, в которой право может проявляться самостоятельно только в неадекватных усеченных формах. Как писал российский исследователь И. А. Ильин, само понятие силы права предполагает реальную способность преодолевать сопротивление, способность преодолевать препятствия, преграды на пути осуществления правоотношений и правовых действий2. Подчеркнем, что для объяснения неправового состояния российского общества исторические причины, на наш взгляд, являлись вторичными по отношению к тому, чтобы показать самобытность России, ее третий путь развития. На уровне повседневного сознания такая позиция легитимировалась в представления о том, что право ниже по своим способностям неписаного права, традиций, социальных оценок и схем восприятия, выработанных коллективным опытом.
Следует также отметить, что устойчивое убеждение общества в том, что право изначально должно быть справедливым и авторитетным3, являет не столько проблему, в какой степени сама справедливость присутствует в юридических нормах, в законах, а в том, что сама заданность этого вопроса свидетельствует о сомнении в справедливости права. Даже если вообразить, что право обладает авторитетом и исходить из того, что общество является правовым, можно сказать, что остается открытой проблема построения социально справедливого общества. Иными словами, правовое общество не воспринимается как высшее желаемое состояние.
На наш взгляд, важно отметить, что выведенная нами неправовая традиция, имея культуроцентристские формы, созданные интеллектуалами, в то же время находит свое отражение в социальных механизмах, механизмах пе-1 Баранов П. П., Шпак А. В. Сила права: политика и институциональный анализ. Ростов н/Д., 2004. С. 21. редачи социального опыта, в культурных образцах, оцениваемых и реализуемых массовым сознанием. Говоря об этом, необходимо иметь в виду, что в российском обществе эта традиция закладывается в противопоставлении национального, буржуазного Запада, западного мещанства и русской воли. Хотя Ф. М. Достоевский критиковал понимание воли как несоотносимое с религиозной традицией, обозначение цели жизнедеятельности как высшего доб-ра1 делало возможным конструирование и инструментальность права, ее значение как схемы профанных дел, и несовершенность личности в правовом отношении могла трактоваться как позитивная несовершенность, преодолевающая ограниченные горизонты права.
В этом смысле традиция работала и работает на стороне правового нигилизма, так как с традицией связывается понимание человека как нравственного, а не правового существа. К тому же традиция права связана с рациональностью, отстранена от нахождения высших смыслов и целей и удовлетворяет только потребности в безопасности индивидов, предсказуемости общественной жизни, постоянстве правил социального взаимодействия. Прорыв к высшему бытию через неправовое состояние является свидетельством того, что между повседневной и высшей культурой не сложилась серединная правовая культура, что право не играет роль медиатора в переводе высших целей на язык социальных запросов и требований.
Если в европейском сознании, как пишет Р. Смит, правовое общество является естественным обществом2, естественность права в условиях авторитаризма и анархизма русской жизни, воплощение права в деятельности государства как источника права преимущественно для принуждения, а не развития личности, устанавливают границу между правовыми объективированными формами и социальным опытом. Следующим очевидным моментом является понимание традиции как связи, не имеющей и не соотносимой с ситуативным воздействием, с конъюнктурой человеческих целей и интересов
Принятие права в качестве инновации нельзя в массовом сознании рассматривать однозначно позитивно, потому что право проигрывает традиции, как инновация в вечности, так же как и общество, которое не имеет образцов в жизни в правовом государстве, не может испытывать восторг по поводу внедрения норм, в которых предыдущее развитие объявляется неестественным потому, что было неправовым. В насаждении из права рассматриваются европейская духовная колонизация, желание сделать россиян если не европейцами, то полуевропейцами по аналогу просвещения туземцев в колониальный период. Сгущая, таким образом, момент, мы можем сказать, что в массовом сознании не сложилось восприятие права как силы, способной дать обществу импульс социокультурной модернизации, что по критерию правомерности россияне не намерены соревноваться с европейцами, быть как европейцы и действовать как европейцы.
