Содержание к диссертации
Введение
І.І Лексико-фразеологическое и грамматическое варьирование в выделенных цветовых сегментах в порядке их убывания 29
ЛСП синего 29
ЛСП желтого 37
ЛСП белого 45
ЛСП серого 54
ЛСП красного 60
ЛСП зеленого 66
ЛСП черного 73
ЛСП фиолетового 85
ЛСП коричневого 91
ЛСП оранжевого 94
1.2. Итоговые выводы по основным проблемам колоратива Бунина 98
1.2.А. Ядро и периферия цветовых полей, ядро и периферия грамматического 98
варьирования
1.2.Б. Проблема фольклоризма цветообозначения Бунина и соотношение его 104
колоратива с народно-поэтической нормой
1.2.В. Соотношение стилистической категории колоратива в лирике Бунина с 109
книжно-поэтической нормой. Авторские способы художественной
изобразительности
1.2.Г. Особенности колоратива в лирике Бунина в сопоставлении с его 118
художественной прозой
1.2.Д. Проблема соотношения колоратива Бунина с поэтикой литературных 120
направлений серебряного века
Глава вторая. Парадигматика и функционирование стилистической категории колоратива у М. Кузмина 127
2.1 Лексико-фразеологическое и грамматическое варьирование в цветовых сегментах в порядке их убывания 127
ЛСП красного 127
ЛСП желтого 138
ЛСП синего 145
ЛСП белого 153
ЛСП зеленого 159
ЛСП серого 163
ЛСП черного 167
ЛСП фиолетового 171
ЛСП коричневого 176
ЛСП оранжевого 178
2.2. Итоговые выводы по основным проблемам колоратива Кузмина 179
2.2.А. Ядро и периферия цветовых полей, ядро и периферия грамматического 180
варьирования
2.2.Б.Проблема фольклоризма цветообозначения Кузмина и соотношение его 184
колоратива с народно-поэтической нормой
2.2.В. Соотношение стилистической категории колоратива в лирике Кузмина с 185
книжно-поэтической нормой. Авторские способы художественной
изобразительности
1.2.Г. Особенности колоратива в лирике Кузмина в сопоставлении с его 188
художественной прозой
2.2.Д. Проблема соотношения колоратива Кузмина с поэтикой литературных 191
направлений серебряного века
Заключение. Сопоставительный анализ категории колоратива в 196
лирических идиостилях И. Бунина и М. Кузмина
Список источников. Библиография 204
Приложение (парадигматика колоративов в документированных контекстах) 223
- ЛСП синего
- ЛСП желтого
- Лексико-фразеологическое и грамматическое варьирование в цветовых сегментах в порядке их убывания
Введение к работе
На современном этапе развития филологии полноценное стилистическое изучение лексики и фразеологии лирического текста невозможно без теоретического осмысления не только внутренних связей идиолекта, литературного направления и лирической коммуникации как особого речевого жанра, но и без осознания системных связей трех составляющих поэтического языка - индивидуально-авторского начала, общенародной языковой основы и лингвопоэтиче-ской нормы.
Проблема лингвопоэтической нормы в специальной литературе по языку художественной литературы вначале не выражалась эксплицитно, но решалась в русле изучения традиционных художественно-изобразительных средств в языке поэзии (в фундаментальных работах А.Н. Веселовского, В.В. Виноградова, Б.А. Ларина, Ю.Н. Тынянова, Б.М. Эйхенбаума, Ю.М. Лотмана и др.) Вместе с тем она отчетливо поднимается в учении Яна Мукаржовского об «эстетической норме», в теории Г.О. Винокура о поэтическом языкотворчестве как становлении особой системы поэтических норм, а также в ходе обсуждения P.O. Якобсоном и др. ведущих (ядерных, штифтовых) и периферийных грамматических категорий, характеризующих лингвопоэтическую норму как таковую.
Если обратиться к исследованиям поэтической лексики, то здесь дело обстоит сложнее. С одной стороны, именно поэтические словари представляют наиболее значимый материал: ввиду непосредственной связи с семантикой поэтическое слово наиболее ярко отражает своеобразие авторского стиля и не может не привлекать к себе внимания. Кроме того, на этом языковом уровне наиболее продуктивно разрабатывается методика исследования поэтического языка и традиционной образности в ее исторической динамике1.
Однако практическое изучение лексического материала в речевых систе См., напр., помимо изучения ассоциативных констант литературных направлений Л.Я. Гинзбург, широко практикуемые методы поэтической лексикографии и методы установления поэтической парадигматики, разрабатываемые H.B. Павлович 1986, 1995; Л.Г. Яцкевич 1999; изучение поэтической образности в более ранних, широко известных работах А.Д. Григорьевой , Н.Н. Ивановой, H.A. Кузьминой, Н.А. Кожевниковой, В.П. Григорьева и др. мах часто рассматривается вне «текстуально-стилистических категорий» .
Цветообозначение как предмет изучения в авторской и народнопоэтической эстетических системах едва ли не лучшим образом иллюстрирует разрозненный и нередко эмпирический характер большинства наблюдений над соответствующей поэтической лексикой и фразеологией, лишенный единого теоретического подхода. Достаточно обычно в существующей литературе и пренебрежение разграничениями вербального видения и денотативного физического пространства цвета, хотя известно, что любое «осмысление связано с сегментацией недискретного пространства»2.
Поскольку именно текст становится главным объектом современной науки, развивающей антропоцентрический взгляд на язык и вызвавший настоящий взрыв лингвистических исследований по проблемам стилистики текста, его семантики и прагматики, избранная тема призвана в какой-то степени учитывать этот новый подход и наметить пути изучения стилистического, тезаурусного и прагматического аспектов концептуальных моделей мира двух самобытных лириков.
Сказанное в большой степени объясняет целесообразность и актуальность теоретического и практического изучения одной из самых выразительных стилистических категорий в эстетических системах двух выдающихся поэтов серебряного века.
Цель диссертационной работы - выполнить на основе логически непротиворечивой теоретической концепции колоратива как стилистической категории сопоставительное исследование двух индивидуально-авторских систем цвето- и светообозначения, представив парадигматику и синтагматику этой категории в соотношении с двумя лингвопоэтическими нормами (традициями) -книжно-поэтической и фольклорной.
В соответствии с таким пониманием направленности исследования наиболее целесообразным представляется решение следующих конкретных задач: 1) на основе критического осмысления специальной литературы разрабо тать логически непротиворечивую теоретическую концепцию воплощения основных цвето-языковых сегментов в идиостиле автора, с учетом его связей с лирической коммуникацией (особой подсистемой художественного текста), а также с учетом его микро-/макроконтекстов и представленного им литературного направления;
2) обосновать принципы выделения ядерных цветов в общенародной картине мира на фоне денотата - недискретного физического пространства цвета;
3) руководствуясь результатами изучения книжно-литературной и народнопоэтической традиций цветообозначения, выявить индивидуально-авторские способы обновления эстетической парадигмы этой стилистической категории;
4) дать как можно более полное аналитическое описание парадигматики и синтагматики стилистической категории колоратива в лирике Бунина, установив ее функциональное своеобразие;
5) привлечь для сопоставления соответствующие образные парадигмы его лирической прозы;
6) на базе такой же сплошной выборки из лирики и прозы М. Кузмина представить полное аналитическое описание стилистической категории колоратива, исследуя как его соотношение с лингвопоэтическими нормами, так и смену литературных ориентации автора;
7) изучить сближение и своеобразие художественных систем двух лириков в избранном ракурсе.
В качестве объекта сопоставительного исследования колоратива нами избраны авторские стили Ивана Алексеевича Бунина и Михаила Алексеевича Кузмина отнюдь не случайно. Два ярких и очень разных художника начала XX века при всем различии их творческих манифестов и весьма далеких лирических доминантах шли в своем творчестве сходными путями по двум поэтическим меридианам. Оба они одинаково плодотворно использовали богатейший художественно-изобразительный потенциал, накопленный классической поэзией с ее опорой как на книжную, в том числе церковно-национальную, так и на народно-поэтическую традицию. При всем личностном отторжении этих поэтов друг от друга эстетические платформы обоих принадлежат одному времени -рубежу веков как эпохе бурных поисков форм самовыражения, вошедшей в историю русской поэзии под именем ее серебряного века, - и имеют важное сходство. Так, при разной мотивации (откровенный гедонизм Михаила Кузмина и ориентация на вечные темы Ивана Бунина) они практически не предусматривают социальных координат, и, следовательно, обе художественные платформы содержат некоторые имморалистические тенденции, особенно тонкие и рафинированные в случае Бунина. Явно тяготея к различным литературным направлениям (имеется в виду реализм Бунина и модернизм Кузмина), оба автора выходят за их рамки. Непреходящее эстетическое значение реалистического в своих основных чертах искусства Бунина признано и русской, и европейской критикой1. Что же касается М. Кузмина, то этот «большой и взыскательный художник», превыше всего ставивший «законы ясной гармонии», как это определил еще в 1916 году В.М. Жирмунский, «своей изысканной простотой в выборе и соединении слов» возродил «поэтическое «пушкинианство» и сыграл большую роль «в воспитании художественных вкусов молодого поколения поэтов»2. Наконец, решающим для наших целей моментом явилось то, что цветопись особенно актуальна в поэтической палитре обоих художников слова, безусловно представляя собой один из концептуальных параметров их мировиде-ния. Не будучи до сих пор предметом сопоставления и специального изучения, особая живописность образов внешнего мира их поэзии - кузминское «многообразие и изысканность зрительных впечатлений, линий, красок и форм»3 и «пластическая выразительность словесной живописи» Бунина, особое «разноцветье и зрительная осязаемость его земного мира»4- не раз по отдельности замечалась читателями и исследователями5.
Предметом конкретного анализа явилось 1375 стилистических единиц, извлеченных из лирики И. Бунина, и 947 стилистических единиц из лирики М. Кузмина. Кроме этого, для полноты представлений о визуально-цветовой картине мира обоих авторов к рассмотрению привлекались и наиболее показательные примеры (около 200) из автобиографического романа Бунина "Жизнь Ар-сеньева" и семи прозаических стилизаций Кузмина.
Материалом исследования послужила лирика Ивана Бунина 1886 — 1917 гг. - периода расцвета его поэтического творчества, и все доступные лирические тексты Михаила Кузмина, в том числе опубликованные в Internet.
Основываясь на традиционных лингвистических методах (аналитически-описательном, сопоставительно-типологическом, семантико-стилистическом, количественном анализе), методика предлагаемого исследования, тем не менее, отличается комплексным поисковым характером. Методами и приемами комплексного, интегрированного анализа послужили - стилистический, основанный на контекстуальном анализе словоупотребления, способствующий выявлению актуальной «сферы текста», специфики ее семантической и формальной организации и нацеленный на раскрытие лирического идиолекта, - лексикографический метод поиска лингвопоэтической нормы, - метод семантико-компонентного анализа лексики и фразеологии, - простейшие элементы статистического анализа и некоторые более специальные приемы общефилологического анализа текста (в частности, чассо-циативной доминанты1).
Научная новизна работы заключается не только в изучении важной стилистической категории колоратива в лирических идиостилях И.А. Бунина и М.А. Кузмина, но и в поиске решения принципиальной для лингвопоэтики проблемы диалектического соотношения трех компонентов поэтического языка: общенародной основы, более динамичной поэтической нормы и индивидуально-авторского начала.
Теоретическая значимость исследования обусловлена 1) выработкой непротиворечивой концепции стилистических категорий поэтического языка, обладающих специфичной парадигматикой и синтагматикой; 2) установлением взаимоотношения традиции и индивидуальных способов обновления стилистической категории колоратива в лирических идиостилях Бунина и Кузмина, отражающей существенный фрагмент авторской картины мира; 4) выявлением связи этой категории с литературными направлениями серебряного века; 5) выяснением специфики цветообозначения в лирике в отличие от прозаических стилистических решений каждого из авторов; 6) дальнейшей разработкой методов и приемов сравнительного изучения идиостилей.
Практическая значимость диссертации заключается в том, что материалы и результаты работы могут быть использованы при чтении общих курсов стилистики русского языка и культуры речи, в специальных курсах по истории лингвопоэтики, теории художественной речи, литературного фольклоризма, а также при изучении творчества этих выдающихся поэтов, создании полной истории русской литературы и др. Представленная методика может стать основой для исследования категории колоратива в других авторских стилях, в том числе для их синхронно-сопоставительного идиахронночюпоставительного изучения.
На защиту выносятся следующие основные положения:
1. Категориальный статус цветообозначения требует изучения его парадигматики и синтагматики. Парадигматику в авторском микро- и макроконтексте следует рассматривать на фоне динамичной лингвопоэтической нормы двух генетических истоков — фольклорной и книжной. Соответственно синтагматика должна рассматриваться в своих существенных проявлениях в рамках микротемы или макроконтекста, а также в рамках идиолекта и даже литературного направления.
2. При описании колоратива как стилистической категории семасиологические и лексико-фразеологические параметры имеют преимущественное, но не единственное значение. В качестве значимых выступают грамматические и эвфонические формальные аспекты.
3. Если грамматические варианты бунинской стилистической категории колоратива, в общем, пропорционально отражают литературный узус, то у Кузмина они достаточно резко выходят за его рамки.
4. Фольклорная традиция, в заметной степени присущая цветообозначе-нию Бунина и отчасти поэзии Кузмина, носит вторичный характер, опосредованный книжной поэзией.
5. Руководствуясь в парадигматике колоративной стилемы лингвопоэти-ческой нормой, Бунин выходит за пределы традиционных архетипов носителей признака в целом незначительно. Однако в русле этой нормы он предельно актуализирует три типа художественной изобразительности: 1) сложные прилагательные-эпитеты интро- и экстрапарадигматической валентности; 2) лексико-фразеологическую колоративную подсистему многообразных структурно-семантических моделей; 3) эстетическую самоценность синтагматики колора-тивных единиц, отражающую нарядно-декоративную орнаментальность литературы своей эпохи.
6/ Кузмин достаточно часто нарушает лингвопоэтические традиции словоупотребления и словообразования, заметно умножая лексические эксплика-торы и смещая цветовые атрибуты с их традиционно-поэтических и общеязыковых носителей, нередко добиваясь иррационально-субъективной метафоры; он регулярно оформляет визуальный образ эвфонически и явно предпочитает односпектровую синтагматику колоративных единиц.
7. В отношении стилистической категории колоратива виден единый авторский почерк Бунина в лирике и прозе, в то время как у Кузмина наблюдается полный разрыв колоративных решений в этих двух эстетических подсистемах.
Динамика эстетического сознания начала XX века, безусловно, отражена в колористике Бунина, хотя общереалистическая направленность его цветописи неизменно сохраняется. Творческая эволюция Кузмина в стилистической категории колоратива развивалась от акмеистической "вещности" и ясно сти к метафорической загадочности, доходящей до эмоционального символа, а также нередко до футуристического эпатажа.
Структура работы.
Структура диссертации определяется последовательностью и логикой решения поставленных задач. Работа состоит из предисловия, теоретического введения, двух исследовательских глав и заключения (сопоставительных аспект). Основной текст (214 стр.) сопровождается библиографией на русском и иностранных языках (225 позиций) и приложением (70 стр.), в котором парадигматика колоративов дается в документированных контекстах. Общий объем диссертации 300 страниц.
ЛСП синего
Колоратив «синий» представлен в лирических текстах И.А. Бунина наиболее широко - 283-мя стилистическими единицами, 110-ю лексико-фразеологическими вариантами в следующей грамматической пропорции: 146 (атрибутивный признак): 74 (процессуальный признак): 57 (субстантивный признак): 0 (адвербиальный признак): 6 (фразема)1. Атрибутивный признак.
Синий: небо, склон неба, твердь (мет., небо), кремли облаков, даль, мрак, вечер, туманы, дым (мет., туман), сталь океана, море , залив, лотос (в сост. сравн., озеро), зарница, леса, боры, лукоморье, хвоя, ворон, крылья воронов, подснежники, обои, цвет (на участке стены); синеватый: мгла залива, туман; синеющий(синевший): ночь, долины, тучи, водная пустыня; несказанно сини: небеса; так сини: небеса; синеющий задумчиво-безмолвно: пейзажи деревень; синевший щетиной: губа; туманно синевший: горы; ярко-синий: небо; бледно-синий: свет; темно-синий: твердь (мет. небо); небесно-синий: лен; мутно-синий: вечерний воздух; туманно-синий: ягоды; молочно-синий(синеватый): туман, гряда гор; алмазно-синий: роса (мет., звезды); лилово-синий: южный Океан, море чернозема; смольно-синий: кипарис; бирюзовый: небо, лен; влажно-бирюзовый: небо; голубой: небо, высота, простор небес, простор небосклона, бездна, лазурь, зыбь облаков, даль, туман, горы, озера, пространство (о море), бездны (о море), простор, дым костра, дурман навоза, отблеск, переливы, основанье (пламени свечи), лицо, глаза, очи, кайма; туманно-голубой: океан, снег; серебристо-голубой: свет; влажно-голубой: небо; знойно-голубой: подобье гор; зелено-голубой: волна; лазурный: высь, вышина, даль, туман, море, Ковсерь; ясно-лазурный: небо; лазурно-фосфорический: пыль (о морских брызгах); лазоревый: пустота (о небе), туман, озеро.
Процессуальный признак.
Синеть: небо, глубина небес, просветы в небо, небеса, восток, даль, весенний день, ночь, степь, луга, низы, утренние тени, туман, тучи, тучки, леса, дым метели, снеговой простор; синеть ласково: небо; глубоко синеть: небеса; синеть заметно: даль лугов; синеть слабо: даль; синеть мягче: даль; синеть мягкой дымкою: воздух; все глубже, синей: небосклон; сиять, радостно синея: небосвод; засинеть: равнины; сомкнуться синеющим кольцом: степь; синеть ленивою куделью: дым; синеть туманно: море; налить синевою мягкою, лиловой: вечер; таять бездной голубою: глубина небес; блестеть синим бисером: иней; разозлить его блестящих синих змей: мет. о разжигании костра; синеть полоскою лазури: цветущий лен; сиять бирюзой: небо; сиять ясной бирюзой: восток; сиять лазурным пламенем: небеса; светить лазур-ней: день; сияющий безжизненно-лазоревым шатром: пустота (о небе); вспыхивать лазурным огнем: свод грота; горящий синим огнем: Сириус; плавиться драгоценной синевой: море; блистать бриллиантом лучистым и ярким, То зеленым, то синим играя: звезда.
Субстантивный признак.
Синее: о небесном фоне; синева: о небе; бледная синева: фон; тусклая синева: о небе; нежная синева: моря; нежно-млечная синева: о дали; лиловая синева: цвет сумерек; ровная синева: о море; синяя сталь: океана; синь: святой страны, лесов, туманное поморье, о небе; бирюза: о цветущем льне, слеза (в сравнении); лазурь: неба, о небе, горит, сквозит, ясна; голубая лазурь: о небе; яркая лазурь: о небе; жаркая лазурь: о небе; сияние яркой лазури: о небе; лазурь пламенного дня: о небе; лазури пламенный затон: о небе; густой аквамарин: волн; пыш-ноцветное индиго: моря; дерзкий сапфир, синим горящий огнем: о Сириусе.
ЛСП желтого
Традиционные образные парадигмы, конечно, функционируют и в прозаическом стиле И. Бунина, но чаще всего они здесь служат своего рода «старыми мехами», основой для «нового вина» - развернутых и феноменально точно выписанных пейзажных деталей остро впечатлительного художника, на редкость владеющего синтаксической интонацией изысканной разговорно-литературной речи (часто осложненной однофункциональными рядами своих членов). См. синий: небо, бездна. Бездонное синее небо; Плывет и, круглясь, медленно меняет очертания, тает в этой вогнутой синей бездне высокое, высокое белое облако (10k голубой: тень, глаза. Сад то сиял жарким солнцем и гудел пчелами, то стоял в какой-то тончайшей голубой тени (145); в голубых глазах — небесная лазурь (222)\ лазурный: звезды. Слабо мерцали в лунной небесной высоте редкие лазурные звезды(25)\ синева: прозрачная, бездонная, куполообразная. ... а она (елка - С.Ш.), густая, в своем хвойном, траурном от снега облачении, царственно высится за стеклами, уходит острием в чистую, прозрачную и бездонную куполообразную синеву (101; синева густая: (о небе). Ее раскрытый зонтик выпукло круглился светлым шелком в густой синеве (258). Интересно, что очень часто прозаический контекст Бунина (а это больше всего свойственно именно рассматриваемой нами автобиографической повести) как бы дополняет, комментирует и наполняет глубоким психологическим содержанием визуальные образы его лирики. См. синий: лес. И вдруг яр среди ровной дороги - обрыв в глубину и вниз; и в глубине леса, и за лесами - леса, за близкими, зелеными - отдаленные, синие, за ними полоса песков серебряно-соломенного цвета (266); синь необыкновенно яркая, густая и ровная, небесная... эта синь: (о небе). Все это - и верблюд, и финиковая пальма, и пирамида, и жираф под пальмой кокосовой, и лев - было на фоне двух резко бьющих в глаза красок: необыкновенно яркой, густой и ровной небесной сини и ярко-желтых песков. И, боже, сколько сухого зноя, сколько солнца не только видел, но и всем своим существом чувствовал я, глядя на эту синь и эту охру, замирая от какой-то истинно эдемской радости!; Бог - в небе, в непостижимой высоте и силе, в том непонятном синем, что вверху, над нами, безгранично далеко от земли (26). Из конкретного уточнения, в том числе эмоционально-экспрессивного, которому нельзя не верить (и которое неслучайно перекликается со словами В. Кандинского), рождается пронзительный лиризм бунинской прозы, где одно из важнейших мест принадлежит и колоративным образам.
Реалистически точные колористические детали Бунина-прозаика чаще всего иллюстрируют в семантической структуре колоратива актуализацию тех же сем.
1. Пески серебряно-соломенного ивета - образ, возникающий на основе актуализации в семантической структуре колоратива семы блеска, светимости, сияния. См. также В окна светило солнце, от верхних цветных стекол на полу горели синие и рубиновые пятна; сияющий голубым эфиром: дым тумана; ... сияющий голубым эфиром дым еще не совсем испарившегося утреннего тумана; сияющий синевой воздуха: страна. ... откуда видна целая страна долин, моря и гор, сияющая солнцем и синевой воздуха; остро блистать, содрогаться лазурными алмазами: Сириус. Ниже, в светлой пустоте небосклона, остро блещет, содрогается лазурными алмазами великолепный Сириус, любимая звезда матери.
2. Насыщенность тона: Вечер синел, как синька. Будучи основанием для сравнения, эта тональная насыщенность показательно для прозы передается сопоставлением с сугубо бытовой деталью предметного мира.
3. Наряду с обычной для лирики позитивно-оценочной эстетизацией в прозе чаще проявляется пейоративная оценочность: жидко-бирюзовые глаза; Сурово, холодно посинело к ночи море; Грозно синела зимняя ночь.
4. Монохромность / полихромность. Ровно синело осеннее небо І в смутном и холодном, розово-синем восточном небе.
5. Расплывчатость, неопределенность / четкость очертаний: из-за диких лесистых холмов впереди вдруг глянуло на меня всей своей темной громадной пустыней, поднявшейся в небосклон, что-то тяжко-синее, почти черное; в дымную морскую синеву.
6. Синестезия зрительно-осязательная: что-то тяжко-синее, почти черное, влажно-мглистое, синестезия зрительно-слуховая: тихо блещет звезда, пейзажи деревень, синеющих вдали задумчиво-безмолвно.
7. Мотивированность цветового признака: синий от холода старик-шарманщик; Густой и высокой стеной стоит на серой от зноя синеве безоб-лачного неба море пересохшей желто-песчаной ржи.
Лексико-фразеологическое и грамматическое варьирование в цветовых сегментах в порядке их убывания
Колоратив «красный» представлен в лирических текстах М. Кузмина наиболее богато: 242-мя стилистическими единицами, в 133-х лексико-фразеологических вариантах, в следующей грамматической пропорции: 126:43:25:9:39.
Атрибутивный признак.
Красный: солнце (4), луна, день, весна, туча (в составе тв. сравн.), медь, заря (метафорич. об Одигитрии), юноши (об ангелах), кровь, мак, ягоды, мечи, сукно, тряпка, сарай, пятна, вино, юность; красный, будто искра наковален: плащ; красный в красном: он; осенне-красный: плод; алый: сумрак, ряд облаков заката, рубин, роза (3), розан, малины, хвосты волшебных рыб, кровь, рана, рот (2), щеки, румянец, занавеска, лента, платочек, кафтаны, риза; густ и ал: сумрак; алый алее роз: рот; алый, алый: подснежники; алый от заката: собор; алей: заря; шафранно-алый: парус; стеклянно-алый: облака; багровый: заря; бледно-багровый: закат, мгла; багровый от заката: море; багряный: наряд, заря, воля; пурпуровый (пурпурный): паруса, поруки, трауры ирисов; пур-пурокудрый: виночерпий; кровавый: след, багряница, старина, пламень, метеор (в составе тв. сравн.); крвав: заря; окрашенный пурпуром: воск (& сравн. с как); киноварный: знак солнца; зардевший: лицо, стекло; малиновый: небо, мороз, цвет бисера, рубашка; коралловый: бугор; рубинный: огни ( в сост. сравн. о лепестке); ядом червленые: ягоды; розовый: небо, завеса (метафорич. о свете заката), зари разливы, вечер, брызги, дым раковин, заводи шхер, завесы (метафорич.); слои (в сост. тв. сравн.), сад, стебли, лепесток, рот, губы (2), ногти, дом, плащаница, метка, Святой Дух, ангелочки, пыль зардевших чудес; тусклый розовый: закат; розоватый: цвет (лозы, метафорич. об искусстве), искра, пятки, плюмаж, иней, душ; розовеющий: Смирна; розово-огненный: ветер; цвета нежной rose champagne: кепка; зарозовевший кровью: крин; румяный: заря, брат, уста, холод, осень, Фетида, моряк; румяней: щеки; румяно-ясный: осенний день; румяно-перепончат: покров; горящий румянцем зари: щеки.
Процессуальный признак.
(По)краснеть: вино, он, листья, гость, вяз; откраснеть: зорька; едва краснеть: угли; красить красным: луч вечерний; краснеть до рыжа: мореходец; (за)алеть: заря, твердь, ягоды, Лейла, тела, щеки плодов; едва алеть: заря; густо алеть: губы; алеть, кровью нежною горя: снег; зажечься райскою розою: небеса; цвести, алея: куст роз; цвести густо-алым просветом: рот; (за)рдеть: зари румяна, краска щек; рдеть пламенем: взгляд; рдеть, кровью горя: розы; рдеть пожаром: солнце; рдеть смуглее зорь: щеки; зардеться: щека; (за)розоветь: луна, заря, дом, шея; чуть розоветь: губы, сосцы и ногти; прозрачно розоветь: пятки нимф; розоветься: тела; зацвести, как розы: поцелуи; запылать розою: сестра; млеть розою: щеки; крыть мартовской розою: о солнце; зарозмаринить: мальчик; забагроветь: прыгун.
Субстантивный признак.
Малина алых уст; алость: крови, роз; роза: о румянце (7); роза венца; роза: метафорич. о поцелуе; роза: символ пламени, страсти; роза любви: метафорич. о любви; роза неба: метафорич. о цвете неба; румянец (2); румянец чуть заметный; румянец свежий; румянец нелепый; яхонт розы: дни любви; розы росные (переносно об угольях); плащ алых маков; персик щек (мета-форич. о румянце); сладостный агат: спелых вишен; вишня: рог, пурпур: ягод.
Адвербиальный признак. Грозно и рубинно: обвить шею; розово: спать, дышать, окрашивать; рдяно: склониться; рдяно играя румянцем зари: (метафорич. о художнике); румяно: всплыть; алея: встать; розовея: видна.
