Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Категория русского залога как объект грамматической науки -13
1. Залоги в первых славянских грамматиках — 13
2. Категория залога в грамматических сочинениях XVIII-XIX вв. — 18
3. Проблема системного статуса залога и терминология теории залога— 26
4. Определения и классификации залогов в описательной русистике конца XIX-XX веков — 31
4.1. Определения залога — 31
4.2. Глагольный объем, изучаемый в рамках залога — 34
5. Залог и вид: категориальные различия и сходство лингвистических интерпретаций. Понятие «нулевой категории» в теории залога — 44
6. Структурно-типологические теории залога 2-й половины XX века. ТФГ- 48
7. Описательные и объяснительные теории залога. Коммуникативная грамматика — 57
Выводы - 63
Глава 2. Тип субъекта и акциональность/неакциональность предиката как семантические категории в науках о языке и тексте - 65
1. Грамматика о субъекте модуса — 65
2. Образ говорящего в науке о тексте - 76
3. Статус понятия «Наблюдатель» в современных лингвистических теориях — 85
4. Акциональностъ глагола и агентивностъ субъекта — 89
5. Трехмерность значимых языковых единиц. Функциональные возможности именных и глагольных синтаксемы — 104
6. Глагольные сиитаксемы на фоне функциональной типологии. Их обусловленный характер, проблема соотношения значения и функции— 108
7. Именные субъектные сиитаксемы при интерпретации залога —113
8. Именные позиции и «синтаксический нуль» — 115
Выводы -118
Глава 3. Семантика возвратных глаголов: между акциональностью и неакциональностью - 120
1. Научная гипотеза и рабочие понятия — 120
2. Значения возвратных глаголов: соотношение глагольной семантики и позиции субъекта модуса — 124
3. Дикталъные (моносубъектные) значения возвратности: ядро и периферия - 132
4. Модусная моносубъектностъ (возвратно-инволюнтивное значение) -137
5. Модусные (полисубъектные) значения. Качественность как производное значение на базе страдательного и взаимно-возвратного — 139
6. Качественно-возвратные глаголы и прилагательные на -мый: между глагольностью и качественностью — 152
7. Сужение обобщенно-личной субъектной сферы и вопрос о субъектной синтаксеме — 157
8. Поле акциональности возвратных глаголов — 159
9. Совершенный вид возвратного глагола и неконтролируемость — 163
Выводы- 175
Глава 4. Акциональность возвратно-страдательных предикатов и тип субъекта - 177
1. Глаголы социальной и переместительной семантики — 179
2. Степени акциональности - 193
3. Проблема каузации и каузатора— 195
4. Потенциальная полисубъектностъ. Указание на целеполагающего каузатора. Синтаксемы пространственно-временной локализованности — 200
5. Иерархия субъектов. Шкала агентивности — 206
6. Проблема синонимии актива-пассива с точки зрения вербоцентрической грамматики и КГ— 213
7. Возвратно-страдательные предикаты: временная локализованностъ и контролируемость - 216
8. Возвратно-страдательные предикаты и модус воли (прескриптивный текст) — 217
9. Возвратно-страдательные предикаты и узуальное прошедшее время (мемуарный жанр) - 222
10. Эксклюзивность субъекта речи — 230
11. Нулевой субъект в возвратно-страдательных и неопределенно-личных предложениях — 232
12. Возвратно-страдательные предикаты и перцептивный модус — 243
13. Творительный субъекта в страдательных конструкциях — 250
14. Субъектные синтаксемы у+Род., от+Род., через+Вин. — 256
Выводы - 259
Глава 5. Возвратные глаголы в субъектной перспективе художественного текста - 261
1. «Декаузативы» в репродуктивном регистре речи — 263
2. Текстовые функции каузативно-перг\ептивных глаголов — 287
3. Текстовые функции возвратно-страдательных предикатов от глаголов речи, мнения и мысли — 291
4. Русские «декаузативы» в английских переводах — 301
Выводы-313
Заключение- 315
Библиография - 319
Принятые сокращения - 365
- Залог и вид: категориальные различия и сходство лингвистических интерпретаций. Понятие «нулевой категории» в теории залога
- Трехмерность значимых языковых единиц. Функциональные возможности именных и глагольных синтаксемы
- Модусные (полисубъектные) значения. Качественность как производное значение на базе страдательного и взаимно-возвратного
- Потенциальная полисубъектностъ. Указание на целеполагающего каузатора. Синтаксемы пространственно-временной локализованности
Введение к работе
Актуальность темы диссертации состоит в ее антропоцентрической направленности, в том, что системно-языковой подход соединяется с текстово-интерпретационным, что категория залога исследуется с точки зрения индивидуальной/категориальной семантики глагола, во взаимодействии с синтаксической конструкцией, коммуникативным регистром и моделью субъектной перспективы текста.
Предметом диссертационного исследования являются возвратные глаголы, мотивированные переходными (моется - моет, кусается -кусает, останавливается - останавливает, читается - читает, пьется - пьет и т.п.), в их текстовом употреблении.
Цель исследования - установить степень акциональности (способности выражать значение действия) возвратных глаголов по сравнению с мотивирующими переходными, а следовательно, и возможности синтаксической синонимии между активной и пассивной конструкцией; установить причины, влияющие на сохранение или потерю акциональности возвратными глаголами.
Сформулированная таким образом цель определила следующие исследовательские задачи:
Установить, как индивидуальная/категориальная глагольная семантика влияет на прочтение возвратного глагола;
Соотнести традиционные типы возвратных глаголов с категорией субъекта (дистального и модусного);
Рассмотреть текстовые условия (коммуникативный регистр речи, субъектная перспектива, синтаксическая композиция) функционирования возвратных глаголов - тех, в которых контролером энергии является субъект диктума, и тех, в которых субъект или объект действия интерпретируется через субъекта модуса (инклюзивность или эксклюзивность говорящего);
Установить синтаксические синонимы страдательно-возвратных предикатов и текстовые условия, ограничивающие
функционирование возвратных синтаксем со страдательным значением;
Уточнить семантику именной субъектной синтаксемы Тв. беспредл. в предложениях с возвратно-страдательными предикатами;
Установить условия прочтения семы Причина в предложениях с возвратными глаголами перемещения и деструкции;
Рассмотреть модусно-обусловленные возвратные предикаты в рамках художественного текста и установить их роль в субъектной перспективе текста, как средства формирования «образа автора»;
Рассмотреть средства перевода русских «декаузативов» на английский язык.
Новизна исследования состоит в том, что морфологическая категория залога исследуется в рамках текстово-интерпретационного подхода. Современные инструменты анализа текста (коммуникативный регистр речи, субъектная перспектива текста) соединяются с традиционным объектом - возвратными глаголами. Предложенная методика, в частности, позволила интерпретировать выбор языковых средств при переводе русских художественных текстов с возвратными глаголами на английский язык.
Теоретическая значимость заключается в том, что предложен единый объяснительный механизм для разных типов возвратности; выявлены условия прочтения страдательного и качественно-характеризующего значения в возвратном глаголе; предложены условия установления синонимических отношений возвратно-страдательных предикатов.
Практическая ценность диссертации заключается в том, что результаты исследования могут быть использованы в практике преподавания теоретических курсов русской грамматики, в практических курсах для переводчиков, а также в преподавании РКИ.
Апробация работы. Результаты исследования обсуждались на конференциях: 2003, ноябрь - МГЛУ, Международная конференция «Русский язык в диалоге культур» - «Категория залога в диалоге грамматических учений»; 2004, март - МГУ, II Международный конгресс исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность» - «Семантика «субъектного» творительного»; 2004, апрель - Эстония, Тарту, Международная конференция молодых филологов - «Текстовые функции возвратных глаголов»; 2005, апрель -МГОУ им. М.А. Шолохова, Международная конференция - «Внешняя точка зрения и возвратная форма глагола речи»; 2005, май - Зарайский Педагогический колледж, Виноградовские чтения - «Иерархия субъектов и страдательное значение возвратного глагола»; 2005, ноябрь - IX Виноградовские чтения «Актуальные вопросы филологии и проблемы столичного образования» - «Позиция субъекта сознания и значение возвратной формы глагола в предложении и тексте»; 2005, ноябрь - МГЛУ, Международная научно-практическая конференция «Функционирование русского языка в Российской Федерации и в зарубежных странах» - «К вопросу о декаузативах»; 2006, январь -МГУ, XXXVII Виноградовские чтения - «Категория залога и точка зрения говорящего»; 2006, февраль - ИРЯ РАН, 7-е Шмелевские чтения «Проблемы языковой нормы» - «Норма и возвратные глаголы совершенного вида»; 2007, март - МГУ, III Международный конгресс исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность» - «Соотношение возвратности и акциональности в семантике русского глагола»; 2007, август - Германия, Берлин - II Congress SLS (Slavic Linguistic Society) - «Russian reflexives in fiction translations».
Структура диссертации: Диссертация состоит из введения, двух теоретических, трех исследовательских глав, заключения и библиографии. Во Введении определены цели работы, отмечены новизна и актуальность исследования, показана его теоретическая и
Залог и вид: категориальные различия и сходство лингвистических интерпретаций. Понятие «нулевой категории» в теории залога
Выведение части объекта (возвратных глаголов) за рамки категории (залога) и дисциплины (морфологии) было предложено в работах [Фортунатов 1899; АГ-52-60; Исаченко 1960; АГ-70; АГ-80; Мельчук 1997 и др.]; ср. с решением АГ-70, АГ-80 о категории вида: вычленение «грамматичной» видовой пары (пары словоформ) и способов глагольного действия, словообразовательно соединяющих самостоятельные лексемы: ср.: лить/ налить - вылить, отлить, подлить, налить, слить, залить . Ср. также с АГ-70, АГ-80, где все возвратные глаголы без исключения помещены в действительный залог. И вид и залог в АГ-70 и АГ-80 признаются классифицирующими категориями, которые характеризуют все глаголы без исключения.
Разница между видом и залогом состоит в том, что нет глаголов вне категории вида (критерий постановки вопроса действует на все объекты), а категориального слова (вопроса) для залога не существует, как не существует и материального морфологического маркера «действительного залога» (ср. с видом, где значение несет вся основа — как несовершенного, так и совершенного вида). Это означает, что залог — менее сознаваемая носителями языка категория. Ср. у И.А. Мельчука: «... для наивного говорящего оказывается гораздо более трудной задачей описать или по крайней мере обнаружить противопоставление по залогам, чем по наклонениям или модальностям...; противопоставление по залогам в меньшей степени осознается и быстрее забывается, чем противопоставление по временами, и т.п.» [Мельчук 1997:164].
Факт отсутствия морфологических показателей у невозвратных глаголов неоднократно привлекал внимание лингвистов, получая разные интерпретации.
Отсутствие материального выражения, сопровождаемое отсутствием значения (ср. настоящее время глагола, положительную степень прилагательного, «действительный» (невозвратный) залог глагола, изъявительное наклонение), прокомментировано A.M. Пешковским и получило название «нулевой категории»: «... само отсутствие значения создает здесь своего рода значение, и происходит это по той же причине, по которой отсутствие формальных частей в нулевых формах создавало своего рода формальные части.... Категории, как и отдельные формы, непременно сравниваются в нашем сознании между собой. Подобными нулевыми категориями переполнен наш язык» [Пешковский 2001: 58]. Залог интерпретируется у A.M. Пешковского как «не категория в собственном смысле слова. Ведь под категорией мы договорились понимать ряд форм слов и форм словосочетаний, объединенных по значению... Русский же единственный глагольный залог, возвратный (невозвратный залог является только нулевой категорией), представлен всего одной формой на -ся, -сь» [Там же, 136]. Однако попытка дать инвариантное значение «единственного русского залога» сводится к а-содержательному обобщению: «общее значение категории залога можно определить как особое отношение глагольного признака к его субъекту помимо того отношения, которое выражено в самой категории глагольности» [Там же].
Нулевая категория в русском языке нередко имеет нулевой план выражения. «Морфологические нули» обычно выстраиваются на фоне парадигмы, которая включает более одного материально выраженного члена - аффикса (нулевое окончание); залоги же составляют пару, т.е. приписывать нулевую форму (аффикс) приходится на фоне единственного материального аффикса-ел.
Очевидно, именно этот факт заставил Н.В. Перцова признать, что домысливание в случае залога «нулевого аффикса» действительного залога «неприятно». В.Н. Перцов обсуждает термин И.А. Мельчука квазиграммема для интерпретации «возможности необязательного статуса у некоторого словоизменительного значения» [Перцов 2001: 84]; под квазиграммемой «понимается грамматическое значение, во всем сходное с типичными словоизменительными значениями, за исключением свойства обязательности. ... изолированным словоизменительным значениям, не входящим ни в какие обязательные категории, уже давно пора найти место в сознании лингвистов-теоретиков и на страницах лингвистической литературы» [Там же, 84].
Занимаясь теорией и интерпретацией языковой формы, Н.В. Перцов приходит к выводу об отсутствии категориальной характеристики у нестрадательной (действительной) формы: «...при общепринятой категориальной трактовке залога встает проблема формальной выраженности актива в личных синтетических формах глагола. .. .В словоформе читается пассив выражен постфиксом, а чем тогда выражен актив в словоформе читает! Чисто формальные соображения вынуждают... постулировать здесь для актива нулевой конечный суффикс, что выглядит неприятно. ... Все подобные проблемы исчезают, коль скоро мы откажемся от категориальной трактовки залога в пользу квазиграммемной трактовки пассива. Тогда глагольные формы, имеющие исходную словарную диатезу, окажутся просто лишенными всякой залоговой характеристики - и говорить о носителях несуществующего значения не придется.» [Перцов 2001: 164].
Если Н.В. Перцов «понижает ранг» залога до квазиграммемы, то в новой работе И.А. Мельчука [Иорданская, Мельчук 2007] залог «укрупняется», здесь предлагается рассматривать залог как суперкатегорию. В этой работе описан следующий способ расположения залогов в типологии. Насчитывается четыре типа залогов — в зависимости от техники преобразования исходного высказывания; этих техник три: перестановка, подавление, идентификация, четвертым залогом является комбинация техник. Все четыре залога объединяются в рамках общей суперкатегории — залога в широком смысле слова.
Идея A.M. Пешковского о нулевой (немаркированной) категории нашла отражение в работе Е.В. Падучевой [Падучева 1974], где используется понятие исходного синтаксического употребления лексемы, его реализует «исходная диатеза», которая характеризуется двумя признаками: 1) ей соответствует залогово немаркированная форма, 2) каждой семантической валентности соответствует синтаксический актант - немаркированный, исходный залог. Производные залоги характеризуются морфологическими маркерами и изменением соответствия между семантическим и синтаксическим актантом. Концепция залога Е.В. Падучевой соединяет грамматическую традицию A.M. Пешковского с диатезной техникой.
Трехмерность значимых языковых единиц. Функциональные возможности именных и глагольных синтаксемы
Процесс смены приоритетов и переход от грамматики описательной к грамматике интерпретирующей затронул то положение дел в лингвистической науке, которое было задано еще на рубеже 19-20 веков в уровневой лингвистике. Собственно научным, касающимся языковой системы и, следовательно, лингвистического знания, было признано изучение отношения знака к внеязыковой действительности и знака к знаку.
Отсюда вытекала двусторонность знака как единства его означающего и означаемого, формы и содержания. Отношение же знака к пользователю и пользователя к знаку (функциональный аспект языковой единицы) выпало из внимания лингвистики, точнее, признавалось не имеющим отношения к языковой системе и, следовательно, ненаучным.
С того момента, как лингвистика открыла для себя прагматику как недостающую составляющую объекта, начались дискуссии об отношении семантики (уровня языковой системы) и прагматики (атрибута речи), о том, что является и что не является объектом прагматики.
Очевидно, что если на уровне языковой системы признается двухмерность знака, то остается некоторая «смысловая часть», функциональность (отношение знака к пользователю), которая может получить две интерпретации: как семантическая составляющая либо как прагматическая. В первом случае узаконивается статус этой смысловой составляющей на уровне языковой системы; во втором - ей приходится отказывать в системном статусе.
Ср. у Я.Г. Тестельца о традиции, сложившейся в отечественной лингвистике в связи с пониманием соотношения между семантикой/ прагматикой: «Не все лингвисты согласятся называть «семантическими» такие различия между предложениями, которые не связаны ни с какими различиями в обозначаемой ими ситуации. Российские лингвисты скорее склонны расширительно понимать «семантику», а их западные коллеги обычно относят разные способы языкового представления одной и той же обозначаемой ситуации к области «прагматики» [Тестелец 2001: 417].
Примером расширительного понимания семантики (в противовес прагматике) может служить проблема тривиального/ нетривиального наблюдателя, исследуемая Ю.Д. Апресяном на материале глагольного вида. Наблюдая за глагольными лексемами в изолированных предложениях, Ю.Д. Апресян обратил внимание на различие несовершенного и совершенного вида в глаголах типа поворачивать/ повернуть, предикативно соединенных с пространственно протяженными объектами (1986, цит. по: [Апресян 1995]). Значение несовершенного вида Ю.Д.Апресян называет «простой констатацией положения вещей», в совершенном виде находит «эффект присутствия наблюдателя, либо совпадающего с говорящим, либо мыслимого им», «это положение вещей было зарегистрировано сознанием перемещавшегося по тропе наблюдателя» [Апресян 1995: 643-644]. Под нетривиальным наблюдателем Ю.Д. Апресян понимает некоторую сему, обязательный компонент толкования глагольной лексемы «наблюдатель», который принадлежит граммеме совершенного вида, но отсутствует в граммеме несовершенного вида (ср.: Тропинка поворачивала налево. — Тропинка повернула налево), тем самым выстраивается привативная оппозиция (маркированная/ немаркированная граммема). То, что принадлежит маркированной единице, Ю.Д. Апресян интерпретирует как компонент семантики совершенного вида - соответственно двухмерному пониманию языковой единицы.
Если Ю.Д. Апресян предлагает видеть в совершенном виде особое «нетривиальное значение», «сему», отличающую его от несовершенного вида, то Е.В. Падучева, также в рамках расширительного понимания семантики, предлагает более радикальное семантическое решение, переводя проблему из грамматической области в область лексикологии, — удвоение видовой пары (глагольной лексемы) в связи с выделением еще одного «омонимичного значения» глагола: «Нестандартные соотношения между глаголами в видовой паре часто могут быть переинтерпретированы как стандартные соотношения между разными лексическими значениями этих глаголов» [Падучева 1996: 102]. Это означает, что объект членится на части.
Вернуть объекту целостность, понять его таким, каким он представлен в сознании носителя языка, может соединение в одном исследовании грамматики и текста. Текстовое измерение позволяет интерпретировать языковую единицу не только с точки зрения формы и содержания, но и с точки зрения функции — предназначенности к выполнению некоторой роли в синтагматическом ряду, в тексте. Это означает признание трехмерности значимой единицы.
Если признать функцию принадлежностью языкового знака (наравне с формой и содержанием), то исследователь оказывается перед задачей описать функции обеих граммем - и совершенного, и несовершенного вида, — т.е. предназначенность глаголов и несов., и сов. вида служить в текстах того или иного типа, установить связь видо-временной формы с пространственно-временной и психологической позицией субъекта речи (сознания) — субъекта модусного.
Тогда обсуждаемые граммемы вида могут получить следующую интерпретацию. Несовершенный вид может прочитываться как в рамках репродуктивного регистра (перцептивного модуса), т.е. через наблюдателя, ср.: Наконец ущелье кончилось... но никакой лощины впереди не было! Тропинка поворачивала вправо, петляя вверх по склону, а внизу..., так и в рамках информативного регистра (ментального модуса): В те времена тропинка поворачивала направо, а теперь заросла, кончается у сторожки. Совершенный вид - только в рамках перцептивного модуса (при условии отсутствия вербализованной рамки: отсутствие будет прочитываться как перцепция). Однако ментальная рамка может быть наложена на предложение с предикатом совершенного вида, тем самым модус изменится, ср.: Идя в темноте, он вдруг понял, что тропинка повернула налево.
Модусные (полисубъектные) значения. Качественность как производное значение на базе страдательного и взаимно-возвратного
Возвратная форма глагола закрывает одну из валентностей переходного глагола (в терминах трансформационной грамматики) — субъекта или объекта действия. Предикация объекта действия исходного предложения маркирует говорящего и создает модифицированный тип предложения. «Закрытие», или невыраженность субъекта действия, означает не устранение этой субъектной сферы, а ее модификацию. С другой стороны, предложения с предицированным субъектом действия могут быть также маркированы и тем самым модифицированы: субъект речи может интерпретировать объект действия. Вариантами модификаций являются включенность/ исключенность (инклюзивность/ эксклюзивность) субъекта речи по отношению к «закрытой» субъектной сферы.
Интерпретация возвратности как маркированности по линии модуса позволяет обнаружить общую грамматическую закономерность, осуществляющуюся в нескольких традиционных типах возвратности: см. пассивно-качественное {сахар плохо растворяется) и активно-безобъектное (собака кусается) значения. В АГ-80 эти значения интерпретируются в сходных терминах: первые «называют действие как постоянное и характерное свойство субъекта», вторые «называют действие как характерную для субъекта склонность или способность подвергаться какому-либо воздействию» (АГ с. 618). Это означает в грамматических терминах предназначенность информативному регистру (ненаблюдаемость), качественность и потенциальность значения предиката. Общность значений, в том, что они организуются действием одного и того же грамматического механизма - эти значения являются результатом обобщения по категориям лица и времени, прочитываются как предикаты качества.
Сходство этих типов обусловлено усложненной субъектной перспективой: они характеризуются полисубъектностью и совпадением субъекта модуса с одной из диктальных субъектных сфер. Полисубъектность прочитывается за счет распределения субъекта и объекта по разным субъектным сферам, одна из которых выражена подлежащим, другая -упакована в возвратном аффиксе -ся.
Аффикс -ся может быть представителем как субъекта действия или предметного имени - функции в функтивных предложениях (в предложениях с функтивными глаголами), так и объекта, ср.: собака кусается, крапива жжется — в подлежащем субъект действия/ функции, сфера объекта действия (-ся) - личный субъект; диван раскладывается - в подлежащем объект действия, сфера субъекта действия (-ся) — личный субъект. Предельным случаем разделенности, несовпадения субъекта и объекта действия в одной субъектной сфере является прикрепление Я говорящего к противоположной предицируемому субъекту субъектной сфере54 - в предложениях типа Собака кусается Я входит в сферу объекта действия, в предложениях типа Диван раскладывается Я входит в субъектную сферу субъекта действия. Прикрепленность Я говорящего означает обобщенно-личное значение такой субъектной сферы (инклюзивность субъекта речи): конструкция прочитывается в потенциальном плане55.
Другими словами, инклюзивность как значение категории лица задействует и грамматический механизм времени, значение которого прочитывается как такое, которое совершается «всегда, во все времена», ситуация; выводится за пределы конкретно-временного плана. «Всевременность» тесно связана с модальностью потенциальности: действие может совершить «всякий, и я в том числе» {диван раскладывается) или действие может совершиться в отношении «всякого, и меня в том числе» {собака кусается). Действие, обозначаемое корневой семантикой глагола, прочитывается в отношении всех возможных субъектов действия, соотнесенных с опытом говорящего (Орех не разгрызается5 — я не могу разгрызть орех, и любой; другой не может), либо всех объектов действия, соотнесенных с опытом говорящего (Собака кусается Г мне, говорящему, известно, что может укусить меня и любого человека). Потенциальная модальность, в свою очередь, указывает на качественность предиката (и тем... самым на ненаблюдаемость, неупотребимость в репродуктивном регистре). Это сближает возвратно-качественные предикаты с предикатами-" прилагательными-.— изосемическими предикатами качества, ср.: собака кусается - собака может укусить — собака кусачая, диван раскладывается — диван люжно разложить —диван раскладной.
Модальность «приглушает», подавляет акциональность качественно-возвратного предиката, акциональность переходного глагола не сохраняется в возвратном. Репродуктивные (актуально-длительные) контексты не принимают возвратные предикаты с инклюзивным субъектом речи, сфера употребления этих предикатов, ограничена информативным. Удаленность субъекта речи от субъекта предложения, реализуемая в полисубъектности, имеет своим следствием то, что качественно-возвратные предикаты являются Он-предикатами: собака кусается, диван раскладывается, а их субъекты, соответственно, . Он-субъектами. Предложения типа Я кусаюсь, несмотря на 1-е лицо субъекта предложения, прочитываются с точки зрения адресата: взгляд на себя со стороны.
Потенциальная полисубъектностъ. Указание на целеполагающего каузатора. Синтаксемы пространственно-временной локализованности
Полисубъектность, или незамкнутость действия в субъектной сфере подлежащего, предполагает причину развития ситуации, обозначенной глаголом, вовне (вне субъектной сферы, обозначенной подлежащим).
Традиционно в русистике маркером страдательности, т.е. семы внешнего каузатора (в другой терминологии полисубъектности), считалось имя в Тв. беспредл. См. пару примеров А.А. Шахматова: ветка наклоняется к земле — ветка наклоняется ветром . Вслед за А.А. Шахматовым наличие творительного - наряду с соотнесенностью возвратного глагола с переходным - выдвигал в качестве критерия страдательности В.В. Виноградов: «...страдательное значение ярче выступает при наличии творительного падежа действующего субъекта» [Виноградов 1947: 633].
«Действующий субъект» у В.В. Виноградова не конкретизирован по лексической семантике, ср. примеры из [Виноградов 1947]: (1) поле вспахивается колхозниками, (2) щеки румянятся морозом, (3) комната освещается лампой, (4) колеса двиэгсутся водой. Очевидно, именные синтаксемы Тв. беспредл. организованы именами разной категориальной семантики (одушевленное имя, пропозициональное имя, предметное имя артефактное и вещественное); как следствие, и синтаксемы Тв. имеют разные значения: имя класса одушевленных субъектов действия {колхозниками); неличного каузатора (морозом), имеют разные синонимы, ср.: щеки румянятся от мороза, колеса движутся от воды, но: поле вспахивается от колхозников. В (3)— предметное артефактное имя может иметь инструментальное значение (если соотносится с целенаправленным действием личного субъекта), что позволяет синонимически заменить его сочетанием с помощью: комната освещается с помощью лампы, но: щеш румянятся с полющью мороза. Однако может пониматься и как неличный каузатор состояния (освещенности комнаты), если не соотносится с личным каузатором и его волей. В (4) вещественное существительное вода организует синтаксему с инструментально-каузирующим значением.
Этот анализ показывает, что Тв. указывает на незамкнутость действия в одной субъектной сфере, на полисубъектность, на каузированность извне. Однако эта каузированность и, соответственно, динамика ситуации не обязательно соотносится с целеполаганием как одним из сущностных признаков акциональности, что не позволяет однозначно говорить о полноте акциональных свойств возвратного предиката7 , сопровождаемого синтаксемой Тв. беспредл. Уточнение может дать семантика имени в Тв. — исполнителя действия, инструмента (обычно артефакта), а также семантика глагола, ср.: Колеса движутся водой (неакциональное значение) — Рана обрабатывается водой (акциональное значение). Ср. также в [Золотова (1988) 2001а: 234 - 234], где проводится различие между обусловленными синтаксемами Тв. «каузатора непроизвольного воздействия на предмет от имен стихийных явлений» (преимущественно при переходных глаголах: Течением унесло лодку) и «агенса действия» и «каузатора действия» (в страдательных модификациях: Чины людьми даются - Тишина не нарушается ни движением, ни звуком).
Значение Тв. беспредл. для квалификации страдательности отмечается и в АГ-80, ср.: «Отсутствие тв. п. со знач. действующего субъекта может в некоторой степени приглушать значение страдательности» [АГ-80: 617]. Ср. также в синтаксических вербоцентрических теориях: у Е.В. Падучевой возвратный глагол типа открываться в отсутствие Тв. признается «декаузативом» [Падучева 2001]. В своей новой книге [Падучева 2004а] Е.В. Падучева распространяет идею об отсутствии агенса и на глаголы другой (по сравнению с открываться) семантикой: «...в ходе преобразований, которые естественно относить к залоговым ... участники могут не только менять ранги, но и, казалось бы, пропадать вовсе» [Там же: 61], приводя следующие примеры: сообщается о потерях (1), занятия проводятся на свежем воздухе (2), подача газа была приостановлена (3), и далее: «В активном залоге глаголы сообщать, проводить, приостановить имеют Агенса. Между тем в пассиве, пример (1) Агенс не то что меняет ранг, а уходит из концепции ситуации вообще» [Там же]. В таких случаях в трансформационной грамматике принято говорить о «проблеме пропадающих актантов».
С таким мнением трудно согласиться: ведь агенс, не будучи выражен в предложении словесно, обнаруживается в значении предложения и текстового фрагмента или же в семантике глагола, т.е. значение предложений не осознается без учета действующего субъекта.
Другое мнение представлено в АГ-80: «...среди непереходных глаголов с постфиксом -ся выделяется группа глаголов, в которых постфикс —ся выражает только страдательное значение...» [АГ-80: 614]. В списке приведены в основном глаголы социальных действий (репрессироваться) и обработки, покрытия (бинтоваться). Однако, представляется что глаголы обработки могут прочитываться и не-страдательно, например собственно-возвратно: я бинтуюсь — забинтовался.
В.А. Плунгян, рассуждая о пассиве и декаузативе, двигается не от формы выражения (отсутствие Тв. беспредл.), а от типа внеязыковой ситуации, реализуемой в актантной модели глагола: «... между декаузативом и пассивом имеется и важное различие: если пассив описывает ситуацию, имеющую агенса (пусть даже и невыраженного в предложении), то декаузатив описывает уже другую ситуацию, которая, в отличие от исходной.
