Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Русская переводческая культура второй трети XIX века: общая характеристика 21
1. История изучения вопроса 21
2. Историко-литературный и типологический подходы к анализу русской переводческой культуры и проблема буквализма 48
3. У. Шекспир и Г. Гейне в русской рецепции 1840-1860-х годов 70
Глава II. Проблема точности и вольности в русских переводах драматургии У. Шекспира второй трети XIX века 108
1. Эволюция переводческих принципов во второй трети XIX века в переводах драматургии У. Шекспира 108
2.Шекспир в переводах А.В. Дружинина и А.А. Григорьева 132
3. У. Шекспир в переводах А.А. Фета 145
Глава III. Лирика Г. Гейне в русских переводах второй трети XIX века 194
1. Г. Гейне в переводах 1840-1860-х годов и проблемы циклизации 194
2. Г. Гейне в переводах русских писателей 1840-1860-х годов XIX века: разнообразие тенденций 225
2.1. Лирика Г. Гейне в переводах А.А. Фета 225
2.2. Прозаические переводы А.А. Григорьева 263
2.3. Циклизация лирики Г. Гейне в переводах А.Н. Майкова 281
2.4. Лирика Г. Гейне в переводах А.Н. Плещеева 300
2.5. Автобиографические мотивы в переводах Д.И. Писарева 320
3. Авторские сборники переводов лирики Г. Гейне рубежа 50-60-х годов XIX века 342
Заключение 386
Библиография
- Историко-литературный и типологический подходы к анализу русской переводческой культуры и проблема буквализма
- Эволюция переводческих принципов во второй трети XIX века в переводах драматургии У. Шекспира
- У. Шекспир в переводах А.А. Фета
- Г. Гейне в переводах 1840-1860-х годов и проблемы циклизации
Введение к работе
История русской переводной художественной литературы и переводческой мысли изучена фрагментарно. О необходимости и принципах построения целостной истории перевода в России в 30-е годы писал М.П. Алексеев (7, 8).
ур Библиография, собранная исследователем (8), отражала состояние отечествен-
ного переводоведения на тот момент: в ней преобладали рецензии на отдельные переводы и сборники переводов, а также работы, имеющие лишь косвенное отношение к истории русской переводной литературы. В 30-50-е годы появился ряд исследований, в которых художественный перевод и история художественной переводной литературы в России стали предметом изучения (321, 308, 284, 286, 289 и др.). Тем не менее, они не стали фундаментом целостной истории русского художественного перевода. Еще в 1961 году Ю.Д. Левин отмечал: «Написание истории русской переводной литературы и русской переводческой мысли - задача, давно назревшая в нашем литературоведении. Для создания ее имеется богатый, но, к сожалению, очень мало и пло-
Ш хо изученный материал. Однако одного материала недостаточно. Нужен пра-
вильный исторический подход к его осмыслению. Нужна, если можно так выразиться, историко-переводческая концепция. <...>...то немногое, что мы имеем сейчас по истории перевода в России, вызывает серьезное беспокойство и показывает, что эта самоочевидная истина забывается» (177, с. 305).
Работы по истории перевода второй трети XX века имели, как правило, узконаправленный характер и были посвящены изучению переводов отдельных авторов, анализу отдельных переводов или взглядов переводчиков и критиков. Теория перевода этого периода также имела фрагментарный характер, при этом меньше всего внимания исследователи уделяли истории русской переводческой мысли. В конце 60-х годов А.В. Федоров отмечал: «Большинство
w теоретических работ, появившихся с 1920 года по настоящее время, строится
на материале переводов новых и современных, дает критическую их оценку или разбор метода работы в том или ином переводе. Иногда это - критический
'3
разбор определенного перевода или автокомментарий переводчика к своей работе или послесловие литературоведа к переводам поэта, или обобщение своих переводческих принципов» (292, с. 126-127).
С 60-70-х годов XX века история русской художественной переводной литературы привлекала внимание таких исследователей, как Ю.Д. Левин (181,
^ 179, 184 и др.), Г.Р. Гачечиладзе (65, 66), Д.З. Гоциридзе и Г.Т. Хухуни (117),
А.В. Федоров (288, 289), Е.Г. Эткинд (349, 350), М.Л. Гаспаров (61, 62 и др.), В.Е. Шор (362), П.И. Копанев (166), О.Е. Семенец и А.И. Панасьев (253) и др. Был поставлен вопрос о необходимости создания истории перевода советского периода (245). В последнее десятилетие появились работы по истории перевода Л.Л.Нелюбина и Г.Т. Хухуни (207, 208, 209), П.М. Топера (272), А.Н. Гиривенко (109, ПО). Большинство перечисленных исследований ограничены масштабом (статья, глава в теоретической монографии) или жанром (учебное пособие) исследования. В контексте этих работ формулировались общие принципы изучения истории русской переводной художественной лите-
Ш ратуры и переводческой мысли, однако, как правило, на ограниченном (ряд ав-
Я^ торов, эпоха) и известном материале. Особо следует отметить четыре сборника
статей, опубликованных по материалам Федоровских чтений (последний вышел в 2003 году). Эти сборники продолжают традицию широко известных изданий «Мастерство перевода» и «Тетради переводчика».
Фундаментальным предприятием в изучении русского перевода стал двухтомник «История русской переводной художественной литературы Древняя Русь. XVIII век» (156), куда вошли работы Д.М. Буланина, СИ. Николаева, Р.Ю. Данилевского, Ю.Д. Левина, В.Д. Рака, П.Р. Заборова и др. Во введении редактор этого издания Ю.Д. Левин повторяет мысль, высказанную им четверть века назад: «Создание последовательной истории отечественной пере-
,^ водной литературы является актуальной задачей нашего литературоведения»
(156,1, с. 7). Среди работ, в которых «обособленно исследовалось развитие переводческой мысли в нашей стране или эволюция переводческого мастерства», автор называет работы А.В. Федорова, Г.Р. Гачечиладзе, П.И. Копанева,
Е.Г. Эткинда, свои собственные. При этом Ю.Д. Левин отмечает: «Единственный обобщающий труд -"Западное влияние в новой русской литературе" Алексея Веселовского - имеет уже столетнюю давность (хотя переиздавался он до 1916 г.); но, во-первых, он не вполне соответствует тематически, а во-вторых, безнадежно устарел и методологически неприемлем» (156,1, с. 8).
В целом история русской художественной переводной литературы и переводческой мысли на сегодняшний день остается изученной неравномерно. Отдельным переводчикам посвящены десятки исследований, деятельность и переводы других почти не привлекали внимания. Так, относительно подробно изучены переводы А.С. Пушкина (54, 60, 126, 313, 369 и др.), В.А. Жуковского (3, 259, 127, 309, 317 и др.), Ф.И.Тютчева (244, 279, 114 и др.), М.Ю.Лермонтова (159, 290, 306, 362, 366 и др.), М.Л.Михайлова (1, 2, 178, 213, 247 и др.). Ряд работ посвящен исследованию рецепции отдельных авторов в России - Горация (373), Гомера (140), Шекспира (325, 185), Гете (142, 387), Шиллера (128, 381), Шелли (210), Беранже (264) Диккенса (160), Гейне (114, 115, 116, 389). Подробно освещена история переводов отдельных произведений, например, миниатюры Гейне, известной в русских переводах под условным названием «Сосна» (362,290 365,159 и др.).
В большинстве случаев именно на материале изучения переводов отдельных произведений, истории переводческой интерпретации творчества отдельных авторов, деятельности отдельных переводчиков в отечественном пе-реводоведении делались обобщения, формулировались положения, касающиеся эволюции художественного перевода в России, форм рецепции и трансформации иноязычных произведений. Кроме того, в ряде исследований так или иначе затрагивались вопросы истории русского перевода в лингвистическом, стилистическом и стиховедческом аспектах. В работах А.А. Потебни (235), А.С.Бархударова (28, 29), В.В.Виноградова (51), В.М.Аристовой (27), М.Ю. Кореневой (168) и др. изучается влияние перевода на развитие русского литературного языка. Становилась предметом внимания проблема лексической точности в переводе (60, 13, 29, 35), в том числе и в переводах Шекспира (37).
Вопросы стиля в истории перевода поднимались М.Л. Гаспаровым (61), B.C. Виноградовым (50), Е.И. Макаренко (192), М.А. Новиковой (212). Исследования В.М. Жирмунского (143), Е.Г. Эткинда (366), Л.С. Абишевой-Рязановой (2), А. Жовтис (145), С.Ф.Гончаренко (111), С. Гардзонио (59) и других авторов специально посвящены стиховедческим вопросам истории художественного перевода.
В исследовании внимание сосредоточено, главным образом, на русских переводах драматургии Шекспира и лирики Гейне второй трети XIX века. В 40-60-е годы XIX века эти авторы стали одними из наиболее переводимых в России, переводы их произведений являются иллюстрацией двух взаимодополняющих типов интерпретации оригинала.
Язык произведений Шекспира, на несколько веков отстоящий от его русских переводчиков XIX века, представлял значительные сложности для практики перевода и поводом для размышлений в области теории перевода и интерпретации («усвоения») иноязычных литератур. В контексте развития русской литературы и русской переводческой культуры середины XIX века по отношению к творчеству Шекспира формировались принципиально разные эстетические и переводческие позиции. Гейне, напротив, из всех значимых и переводимых авторов середины XIX века был наиболее близким по времени к своим переводчикам. В его творчестве нашли отражение недавние европейские события, не было необходимости «приспосабливать» его творчество к нуждам сегодняшнего дня, как это происходило с произведениями Шекспира. Язык произведений Гейне был современен. Кроме того, немецким языком владело значительно большее число переводчиков, чем английским. Еще в 20-30-е годы многие специально обращались к изучению английского, чтобы читать Шекспира в оригинале, однако, свободно читали его в немецких и французских переводах.
В отношении этого периода можно говорить не только о переводах, но и о сложной и многогранной рецепции творчества У. Шекспира и Г. Гейне в России. Вокруг имен этих авторов и переводов их произведений велись актив-
ные идеологические и эстетические споры. Именно в контексте этих споров были сформулированы в 1840-1860-е годы многие ключевые тезисы о сущности и возможностях перевода, формировалась русская переводческая культура.
Объект диссертационного исследования — русская переводческая культура и эволюция принципов перевода в России во второй трети XIX века.
Предметом исследования стали переводы произведений У. Шекспира и Г. Гейне в России в 1840-1860-е годы XIX века, рецепция этих авторов в России, переводческие декларации, в которых обозначались позиции переводчиков по отношению к иноязычным текстам, критические отзывы и статьи, как посвященные анализу конкретных переводов, изданий, так и обобщающего характера. Двухтомная «История русской переводной художественной литературы», хронологически ограниченная XVIII веком, завершается следующими словами: «Русская переводная художественная литература интенсивно развивалась в последующих XIX и XX вв., и ее история подлежит исследованию. Такое исследование, разумеется, должно быть предварено обширной и тщательной библиографической подготовкой, которая займет немалый срок» (156, II, с. 253).
Необходимо констатировать, что такая подготовка на сегодняшний день не осуществлена и в дальнейшем потребует длительной коллективной работы исследователей. Признавая необходимым для всестороннего анализа переводческой культуры второй трети XIX века привлечение самого разнообразного материала, включая все многообразие форм рецепции зарубежных авторов в России, необходимо подчеркнуть, что в данной работе исследовательское внимание сосредоточено именно на истории переводной литературы, конкретно - переводах драматургии У. Шекспира и лирики Г. Гейне.
Степень разработанности проблемы. Русская переводческая культура второй трети XIX века как целостное явление не становилась предметом специальных исследований. Наиболее значительный вклад в изучение деятельности переводчиков середины XIX века внес Ю.Д. Левин. На основе анализа теоретических взглядов В.Г. Белинского, переводческой деятельности
М.П. Вронченко, Э.И. Губера, А.Н. Струговщикова, И.И. Введенского,
А.В. Дружинина, Н.В. Гербеля, М.Л. Михайлова, Д.Е. Мина,
Д.Л. Михаловского, П.И. Вейнберга исследователь выдвинул ряд положений, касающихся общих принципов перевода середины XIX века (182, 183, 184, и др). Почти не изучались переводы А.Н. Майкова, А.А. Григорьева, Л.А. Мея, А.А. Фета, а также второстепенных переводчиков. Только в последние годы внимание исследователей привлек значительный блок переводов А.А. Фета (106, 281, 256 и др.). Одна из фундаментальных для истории межлитературных связей и истории перевода проблема «Шекспир в России» получила целостное осмысление в коллективной монографии «Шекспир и русская культура» (325), куда вошли работы М.П. Алексеева, Ю.Д. Левина, К.И. Ровды, Э.П. Зиннер. Исследованию рецепции и переводам драматургии Шекспира в XIX веке посвящена монография Ю.Д. Левина (85). Отдельные вопросы русской переводной шекспирианы рассматриваются в работах М.Л. Гаспарова, А.В. Федорова, П.М. Топера, А.Н. Горбунова. Проблема русского Гейне была поднята уже в конце ХГХ-начале XX веков в статьях Пл. Краснова (172), А.А. Блока (36), Ю.Н. Тынянова (279). Целостно она исследована в статьях А.В. Федорова (283, 285), монографиях Я.И. Гордона (114,115,116) и Г. Ритца (389).
Основное внимание при изучении русской переводческой культуры XIX века уделялось рецепции зарубежных авторов в России, тому, как их творчество переосмыслялось, приспосабливалось, адаптировалось (именно в этом и состоит основное словарное значение понятия «рецепция») к разным эстетическим и идеологическим позициям. Не исключением стало творчество У. Шекспира и Г. Гейне. При активном внимании к разным версиям их русской рецепции, сами переводы произведений этих авторов исследовались неполно и во многом тенденциозно. По этой причине необходимо сосредоточить внимание на анализе конкретных переводов, что даст возможность сделать обобщающие выводы, имеющие принципиальное значение для понимания процессов, протекавших во второй трети XIX века в области перевода.
Актуальность темы исследования обусловлена, во-первых, ее недостаточной разработанностью в отечественном и зарубежном литературоведении, необходимостью создания целостной истории русской переводной литературы XIX века, что неоднократно отмечалось исследователями и, во-вторых, существованием ряда идеологизированных стереотипов в освещении истории переводов произведений У. Шекспира и Г Гейне на русский язык. Эти стереотипы существенно влияют на целостное представление об эволюции перевода в России середины XIX века.
В отечественных исследованиях советского периода история перевода XIX века уподоблялась развитию оригинальной художественной литературы. Такая методологическая установка сводила особенности развития переводной художественной литературы к жесткой схеме «классицизм - романтизм - реализм» и к разделению переводчиков середины XIX века на идеологические «лагеря» - «реакционный» и «демократический». При этом наиболее реакционным, антидемократическим и одновременно случайным и кризисным явлением в истории перевода в России неоднократно объявлялась установка на формальную точность в переводе («буквализм»). Ряд исследователей, например, A.M. Финкель, М.Л. Гаспаров, В.Е. Шор, И. Левый, предлагали типологический подход к изучению истории перевода, позволявший увидеть в переводческой установке на формальную точность явление закономерное и эстетически полноценное, однако, их точка зрения не получила развития. По мысли большинства исследователей, буквализму, основанному на «ложных» принципах, противостоял так называемый «демократический» или «реалистический» перевод, в связи с чем не подвергались критической оценке тезисы и суждения о переводах, выдвинутые представителями демократического «лагеря», например, Н.А. Добролюбовым, В.Г. Белинским, Д.Л. Михаловским. Взгляды на перевод и сами переводы А.А. Фета, А.А. Григорьева, А.Н. Майкова рассматривались, как априорно неудачные и основанные на «ложных» принципах.
На таких тезисах, постепенно превратившихся в шаблоны, во многом строилась история русского художественного перевода середины XIX века, не-
которые из них (критика «буквализма» Фета, осуществленная Д.Л. Михаловским, интерпретация Гейне М.Л. Михайловым) стали аксиоматичными. Подобный подход к анализу материала и, в том числе, к конкретным переводам в значительной степени свойственен исследованиям русской шек-спирианы и гейнеаны. Особенно характерно преувеличение значения так называемого «реалистического» истолкования Шекспира и «демократического» истолкования Гейне во второй трети XIX века.
Переосмысление места и значения переводов, в которых реализовыва-лась установка на иноязычный текст («буквализм»), влечет за собой и необходимость корректировки ставшей традиционной «схемы» эволюции переводной шекспирианы и гейнеаны в России.
Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы на основе анализа переводов драматургии Шекспира и лирики Гейне, осуществленных во второй трети XIX века, выявить общие закономерности развития русской переводческой культуры этого периода.
Поставленная цель предполагает решение ряда взаимосвязанных задач:
проанализировать работы, посвященные истории русской переводческой культуры XIX века;
исследовать возможности историко-литературного и типологического подходов к анализу переводческой культуры второй трети XIX века;
выявить исторические истоки установки на иноязычный текст (буквализм, формализм) в русской переводческой культуре второй трети XIX века;
проследить, как установка на иноязычный текст реализовывалась в переводах 40-60-х годов XIX века;
исследовать особенности русской рецепции творчества Шекспира и Гейне во второй трети XIX века;
выявить функции и особенности прозаических переводов в середине XIX века;
исследовать проблему «массовых» переводов в рассматриваемый период;
исследовать переводы пьес Шекспира, выполненные А.А. Фетом, и сформулировать его основные переводческие принципы;
исследовать механизмы циклизации переводов лирики Г. Гейне;
проанализировать переводы лирики Гейне, выполненные А.А. Фетом, А.А. Григорьевым, А.Н. Майковым, А.Н Плещеевым, П.И. Вейнбергом, Д.И. Писаревым и второстепенными переводчиками XIX века;
целостно исследовать авторские сборники переводов лирики Гейне на рубеже 1850-1860-х годов (М.Л.Михайлова, П.И. Вейнберга, И.С. Генслера, А.П. Мантейфеля, Н.П. Грекова).
Перечисленными целями и задачами обусловлена структура исследования.
В первой главе прослеживается история изучения русской переводче-і ской культуры второй трети XIX века, дана ее общая характеристика, обозначены основные моменты русской рецепции произведений Шекспира и Гейне. В первом параграфе рассмотрен ряд стереотипных представлений о русской переводческой культуре второй трети XIX века, имеющих принципиальное значение для изучения переводов произведений Шекспира и Гейне и рецепции творчества этих авторов в России. Второй параграф посвящен историко-литературному и типологическому подходам в исследовании проблемы буквализма, а шире - и других проявлений установки на иноязычный текст. В связи с этим рассмотрены методологические модели изучения истории перевода, предложенные М.Л. Гаспаровым и В.Е. Шором, связь буквализма с идеями западноевропейских романтиков, выдвинут тезис об особых функциях прозаических переводов (как драматургии Шекспира, так и лирических миниатюр Гей-
не). Третий параграф посвящен рецепции творчества Шекспира и Гейне в России. Основное внимание уделяется анализу «русского Гейне», так как именно в связи с этой проблемой в отечественном переводоведении сформировались стереотипные подходы.
Во второй главе предлагается целостный анализ русских переводов Шекспира 1840-1860-х годов. Отдельный параграф посвящен переводам «Юлия Цезаря» и «Антония и Клеопатры», сделанных А.А. Фетом. Такое распределение исследовательского внимания обусловлено тем, что эти переводы принципиально важны для понимания явления, определяемого понятием «буквализм». На основе анализа переводов Фета выдвинут ряд тезисов, позволяющих иначе, чем это традиционно принято, взглянуть на переводческую культуру в России второй трети XIX века.
В третьей главе дан анализ переводов Гейне 1840-1860-х годов. Первый параграф посвящен проблеме циклизации русских переводов Гейне в середине XIX века. Он построен на материале изучения многочисленных журнальных подборок, разделов авторских и коллективных сборников, многотомных изданий, включающих переводы лирики Гейне.
В отдельных разделах главы рассмотрены переводы А.А. Фета, А.Н. Майкова, Н.А. Плещеева Д.И. Писарева. Впервые в метро-ритмическом и цикловедческом аспектах исследованы прозаические переводы лирических миниатюр Гейне, сделанные А.А. Григорьевым.
Предметом внимания стали авторские сборники переводов Гейне, появившиеся на рубеже 50-60-х годов XIX века и свидетельствующие об определенном этапе развития русской гейнеаны, которая «переросла» период журнальных подборок. Сборники стали закономерным результатом развития авторской переводной гейнеаны и вместе с тем реализовывали, каждый по-своему, назревшую необходимость представить Гейне сравнительно целостно и объемно.
В главе предпринята попытка переосмысления ряда ключевых моментов русской рецепции Гейне 40-60-х годов XIX века, выдвинуты тезисы, объ-
ясняющие, почему лирика Гейне давалась в многочисленных проекциях, но никогда не представала как целое, почему в русском литературном, а шире — эстетическом сознании Гейне мог существовать только в нескольких «ипостасях».
Методологическая основа исследования. В 50-80-е годы XX века в работах по истории переводной литературы стало очевидным расхождение между литературоведением и лингвистикой. В 1968 году А.В. Федоров отметил, что «в новейших советских работах о художественном переводе, в отличие от более ранних книг и статей, оказались не только резко разграниченными лингвистический и литературоведческий подход к проблеме, а в ряде случаев возникло и прямое противопоставление этих разных путей исследования, вернее — этих разных сторон вопроса» (292 с. 135). В результате, в большинстве работ по истории перевода доминировали обобщающие характеристики, вольные трактовки, нередко сводившиеся к констатации «удачный» - «неудачный» перевод, а понимание того, что такое «хороший перевод», сводилось к констатации очевидных различий между оригиналом и переводом. Теоретико-лингвистические работы по переводоведению практически не были связаны е изучением истории переводной литературы, несмотря на то, что ряд исследователей, в частности, А.В. Федоров, К.И. Чуковский, Е.Г. Эткинд, М.Л. Гаспаров и др. указывали на необходимость подробного сравнительного стилистического анализа перевода и оригинала в историко-литературных исследованиях.
Совершенно иной характер имело переводоведение 20-30-х годов, когда сопоставительный стилистический анализ предполагал внимательное отношение к оригиналу. В последнее десятилетие наметилась тенденция к сближению лингвистики и литературоведения в переводоведческом анализе, что очевидно из материалов Федоровских чтений. В связи с этим вновь была «реабелитиро-вана» установка на иноязычный текст в переводе. В подобной методологической парадигме проводится сопоставительный анализ в предлагаемом исследовании. Его основой стали структурно-типологический и историко-
литературный подходы к анализу истории переводной литературы второй трети XIX века, сравнительный стилистический анализ оригинала и перевода, историко-культурный и дискурсивный анализ переводов, переводческих деклараций, критических статей и отзывов. Такое сочетание методов обеспечивает необходимую основу для успешного решения поставленных целей и задач. Стилистический анализ позволяет выявить способы интерпретации оригинала тем или иным автором, историко-литературный и типологический — рассмотреть переводы и переводческие декларации в историческом контексте, объяснить изменение переводческих принципов.
В идеале анализ переводного текста, основанный на сочетании этих методов может включать уровни, предложенные Е.Г. Эткиндом: 1) сопоставление систем двух языков (грамматический строй, лексика, фразеология); 2) сопоставление стилистических систем двух языков; 3) сопоставление традиционно-литературных стилей; 4) сопоставление двух специфически национальных просодических систем; 5) сопоставление историко-культурных традиций; 6) сопоставление двух индивидуальных художественно стилистических систем (автора оригинала и автора перевода) (368, с. 19).
Эту схему можно дополнить или сузить, однако она почти никогда не реализуется на практике в полном объеме, в том числе и в работах Е.Г. Эткинда. Часть перечисленных уровней анализа осуществляется в контексте других исследований (по сравнительному литературоведению, сопоставительной стилистике, стиховедению), а часть реализуется в зависимости от конкретной задачи, которую ставит перед исследователем текст. Кроме того, в ряде случаев необходимо привлечение и других уровней анализа. Так, например, при анализе перевода А.А. Фета «На севере дуб одинокий...», который неоднократно подвергался критике за неточность, в исследовании был использован статистический метод анализа М.Л. Гаспарова, что дало возможность показать субъективность суждений многих исследователей. В переводах Гейне, сделанных Д.И. Писаревым, отразились в преломленной форме обстоятельства жизни критика, поэтому продуктивным мог быть прежде всего биографический ана-
лиз в сочетании со стилистическим. Если исследовать эти переводы в соответствии со схемой, предложенной Е.Г. Эткиндом, то придется констатировать лишь полную несостоятельность Писарева как переводчика, что неоднократно делалось в отечественных исследованиях. Однако само обращение Писарева к Гейне в один из кризисных этапов его жизни и уровень его переводов дают возможность сделать выводы об особенностях русской гейнеаны и уровне переводческой культуры второй трети XIX века. В ряде случаев продуктивной оказывался цикловедческий подход к проблеме (переводы А.Н. Майкова, журнальные подборки, авторские сборники переводов) или подробный метроритмический анализ (переводы А.А. Фета). В конечном итоге каждый из перечисленных подходов призван выявить своеобразие перевода, его соотношение с оригиналом и место в истории переводной литературы второй трети XIX века.
В целом методологической моделью анализа переводов стали работы Е.Г. Эткинда, А.В. Федорова, М.П. Алексеева, М.Л. Гаспарова, Ю.Д. Левина. Наиболее значимыми по охвату материала и ценными в методологическом отношении для анализа переводов Шекспира являются работы Ю.Д. Левина, для переводов Гейне - статьи А.В. Федорова и Я.И. Гордона. Для понимания особенностей интерпретации эстетики Гейне в России важнейшими являются статьи А.А. Блока и Ю.Н. Тынянова. Методологической моделью цикловедческо-го анализа стали работы М.Н. Дарвина, Л.Е. Ляпиной, И.В. Фоменко.
Научная новизна работы. Более половины текстов анализируются в диссертационном исследовании впервые. Вследствие этого, в работе переосмыслен ряд положений, касающихся развития русской переводческой культуры середины XIX века, обобщен значительный материал по истории развития русского художественного перевода. Конкретно в диссертации
- развивается идея типологического подхода к анализу истории русской переводной литературы;
- прослежена эволюция тенденций к точности и вольности в переводе
во второй трети XIX века, предложена новая трактовка понятия «бу
квализм»;
- осуществлен подробный анализ переводов пьес Шекспира, сделан
ных А.А. Фетом, прозаических переводов миниатюр Гейне, сделан
ных А.А. Григорьевым, малоизученных переводов А.Н. Майкова,
А.Н. Плещеева, Д.И. Писарева и др.,
предложена трактовка подборок переводов Гейне, а шире — подборок переводов других авторов в цикловедческом аспекте;
целостно рассмотрены авторские сборники переводов Гейне рубежа 1850-1860-х годов.
В результате на основе анализа русских переводов драматургии У. Шекспира и лирики Г. Гейне 1840-1860-х годов XIX века в диссертационном исследовании выдвинут ряд принципиально новых положений, касающихся как общего состояния переводческой культуры в России 1840-1860-х годов, так отдельных переводов и переводчиков.
Основные положения, вынесенные на защиту.
1. В отечественных исследованиях русской переводческой культуры преобладает историко-литературный подход, в котором развитие русской переводной литературы сводится к традиционной схеме «классицизм - романтизм — реализм», при этом единство в трактовке понятий «романтический перевод» и «реалистический перевод» отсутствует. Переводческая культура второй трети XIX века представлялась как преемница достижений оригинальной литературы, идущей в направлении реализма. В переводоведении советского периода это вело к формированию стереотипных и нередко идеологизированных представлений, делению переводчиков на противоположные «лагеря» - «демократический» и «эстетический», имеющие «правильные» и «ложные» переводческие принципы. Это стало причиной необъективных оценок конкретной переводческой практики и акцентирования социальной субъективности в отборе
переводимых произведений. Установка на иноязычный текст в переводе объявлялась ложной, установка на стилистические привычки читателей, призванная сделать оригинальные произведения доступными «массам», признавалась единственно верной.
/i4) 2. Историко-литературный подход должен быть дополнен типологиче-
ским (В.Е. Шор, М.Л. Гаспаров). Это даст возможность исследовать русскую переводческую культуру в двух плоскостях, избежать статического описания разновременных систем перевода, установить их взаимосвязь, и, в конечном счете, более объективно представить эволюцию русского художественного перевода второй трети XIX века.
3. Типологический подход показывает, что установка на иноязычный
текст в переводческой культуре (стремление воспроизвести формальные и се
мантические особенности оригинала, идущие вразрез со стилистическими при
вычками читателя) - не анахронизм, а явление закономерное и эстетически
jfc полноценное в русской переводческой культуре второй трети XIX века. Такая
Ф установка является развитием романтической переводческой теории и практи-
ки, которые не сводятся к традиции вольного воспроизведения оригинала. Перевод эпохи романтизма совершил переключение переводческой установки с жанровых на стилистические и индивидуально-авторские параметры оригинала. Во многом такая установка стала аналогом теории и практики немецкого романтического перевода, следствием осмысления единства и уникальности языковой организации произведения. Во второй трети XIX века подобная практика нашла разные формы выражение в переводах А.А. Фета, А.А. Григорьева, М.Л. Михайлова, М.Н. Лихонина, прозаических переводах стихотворных текстов Н.Х. Кетчера, А.А. Григорьева и др.
jiff) 4. От 40-х к 60-м годам XIX века наблюдается постепенное переключе-
ние переводческой установки на стилистические привычки читателя, на нивелирование особенностей иноязычных произведений, идущих вразрез с устанавливающейся нормой литературного языка. «Демократизация» перевода
(стремление делать переводы для самой широкой аудитории) способствовала популяризации произведений зарубежных авторов в «массах», однако в конечном итоге снижала качество переводной продукции, что хорошо прослеживается в многотомных собраниях сочинений Шекспира и Гейне, издававшихся в 60-е годы. На этом фоне нарастает неприятие и усиливается критика переводов, в которых проявляется тенденция возможно точного воспроизведения оригинала («буквализм»).
5. Основная причина неприятия переводов Фета состояла в том, что его переводческие установки и методы не соответствовали существовавшей на тот момент эстетике перевода, базовые принципы которой были общими для представителей как «эстетического» так и «гражданского» направлений. Переводческие принципы и практику Фета исторически и типологически неверно расценивать как анахронизм, следствие переводческой некомпетентности или идеалистического понимания перевода, ведущего к тупиковым переводческим принципам (именно так в большинстве случаев оценивались его переводы). Теория непереводимости, выдвинутая Фетом (и рядом других переводчиков), генетически связана с теорией немецких и русских романтиков и позднее нашла продолжение на рубеже XIX-XX веков. В России, как и в Германии, эта тенденция получила развитие в виде теории и практики перевода, максимально приближенного в формальном отношении к оригиналу.
6. Установка на иноязычный текст получила выражение в разных формах в переводах Гейне, сделанных А.А. Григорьевым, А.А. Фетом и М.Л. Михайловым (верлибры). Однако в основной массе переводов особенности формы и семантической структуры лирических миниатюр Гейне не воспроизводились, что было обусловлено восприятием поэта или как «чистого лирика» (в этом случае нивелировалась его ирония), или как общественного трибуна (в этом случае усиливались социальные мотивы его лирики).
7. Подборки переводов лирики Гейне, опубликованные в 1840-1860-е годы, регулярные и многочисленные публикации переводов в журналах одним переводчиком, разделы переводов в сборниках оригинальных стихотворений можно рассматривать как форму циклизации, обладающую закономерностями, отличающимися от принципов циклизации оригинальных произведений, и обусловленную особенностями русской рецепции циклов Гейне. В циклизации особым образом проявилась тенденция к вольности (перестраивание цикла Гейне в соответствии с оригинальной идеей переводчика) и к точности (стремление воспроизвести циклы или сегменты циклов Гейне). Результатом интенсивного развития русской переводной гейнеаны стали авторские сборники переводов рубежа 1850-1860-х годов. В них по-разному реализовалась необходимость представить лирику Гейне целостно - в рециклизованной форме или отдельными циклами.
Теоретическая значимость работы. В исследовании выдвинут ряд тезисов, позволяющих пересмотреть ставшие традиционными положения об эволюции русской переводческой культуры середины XIX века, в типологическом и историко-литературном аспектах изучены генетические корни установки на иноязычный текст и разные формы ее проявления, предложена новая трактовка прозаических переводов стихотворных текстов второй трети XIX века, выдвинута концепция цикловедческого исследования переводов лирики Гейне.
Апробация работы. Основные положения работы изложены автором в докладах на конференциях в Москве, С.-Петербурге, Владимире, Твери, Череповце, Гродно, Курске, Томске, Форосе. По теме опубликовано 23 научных работы, в том числе монография «Лирика Гейне в русских переводах 1840-1860-х годов». Подготовлен, откомментирован и издан текст перевода пьесы «Антоний и Клеопатра», сделанный А.А. Фетом. Подготовлены тексты комментарии к пьесам Шекспира, переведенным Фетом, для второго тома «Двадцатитомного собрания сочинений А.А. Фета» (в печати). Материалы и основные положения
#
т
работы нашли применение в спецкурсах «Культура и перевод», «История перевода в России».
Историко-литературный и типологический подходы к анализу русской переводческой культуры и проблема буквализма
К настоящему времени историко-литературная концепция перевода в России, созданная в советский период, устарела во многих отношениях. Требу ет корректировки утвердившееся мнение об эстетической ущербности так на зываемых «буквалистских» переводов, установки на иноязычный текст, а не на массового читателя, а так же представление о том, что внимание к формаль ным особенностям оригинала было свойственно только переводчикам дворян " ского «лагеря». На какое-то время понятие «буквализм» (50-80-е годы XX века) стало почти ругательным, за ним закрепились явно отрицательные коннотации, и связывалось оно в историко-литературном плане с переводческим «антидемократизмом», а в лингвистическом - с грубыми и очевидными нарушениями норм русского языка (синтаксических, лексических, стилистических). Как отмечалось выше, истоки буквализма усматривали или в «ложных» идеологических и теоретических установках переводчика или в его неумении, невежестве. Такая точка зрения была связана, в первую очередь, с доминированием в отечественном переводоведении историко-литературного подхода к анализу эволюции перевода в России, которую стремились уподобить истории оригинальной литературы по схеме «классицизм-романтизм-реализм».
В 70-е годы XX века была сделана попытка дополнить историко-литературный подход в изучении истории перевода типологическим. Первый шаг был сделан М.Л. Гаспаровым: «Если оглянуться на историю русского художественного перевода, мы увидим, что в ней периоды преобладания более точного перевода и более вольного перевода сменялись поочередно. XVIII век был эпохой вольного перевода, приспосабливающего подлинник к привычкам русского читателя - и в метрике, и в стилистике, и даже в содержании: грань между переводом и подражанием-переработкой была почти незаметна. Романтизм был эпохой точного перевода, приучающего читателя к новым, дотоле непривычным образам и формам; когда Жуковский стал переводить немецкие баллады амфибрахиями (ранее почти не употреблявшимися в русском стихе), это было таким же смелым новшеством, как когда в XX веке поэты стали переводить Уитмена и Хикмета свободным стихом. Реализм XIX века опять стал эпохой вольного, приспособительного перевода, предельной точкой которого были, пожалуй, курочкинские переводы из Беранже. Модернизм начала XX века в свою очередь вернулся к программе точного перевода, буквалистского перевода; Брюсов пошел в этом направлении дальше всех, но общие его предпосылки - не обеднять подлинник применительно к привычкам читателя, а обогащать привычки читателя применительно к подлиннику - разделяли все переводчики, вскормленные этой эпохой, от Бальмонта до Лозинского. Наконец, советское время - это реакция на буквализм модернистов, смягчение крайно стей, программа ясности, легкости, верности традиционным ценностям русской словесной культуры; если нужно назвать типичное имя, то это будет имя Маршака — переводчика сонетов Шекспира» (62, с .55-56). Преобладание того или иного принципа зависит, по мысли исследователя, от распространения культуры «вширь» (когда «культура захватывает новые слои общества») или «вглубь» (когда «круг носителей культуры остается тот же ... , но знакомство с культурой становится более глубоким, усвоение ее - более творческим») (там же). При всей условности предложенной М.Л. Гаспаровым схемы, она позволяет увидеть в буквализме как проявлении особого внимания к формальным особенностям переводимого произведения, закономерное явление в истории художественного перевода: «Буквализм не бранное слово, а научное понятие. Тенденция к буквализму - не болезненное явление, а закономерный элемент в структуре переводной литературы. Нет золотых середин и нет канонических переводов "для всех"» (62, с. 112).
Подобный подход предлагался и раньше, в частности, A.M. Финкелем (смена в истории перевода двух тенденций — классицистической и романтической, по мысли исследователя, тенденций к вольности и буквальности) (307, 4), но не получил развития в работах отечественных исследователей. В сборнике «Мастерство перевода» 1973 года цитированная статья М.Л. Гаспарова вызвала бурный отклик и ей был посвящен целый раздел, в котором позиция исследователя была подвергнута единодушной критике.
Одним из основных аргументов против предложенной типологии стал тезис о том, что точность и вольность в переводе всегда сосуществуют, а не сменяют друг друга. Так, В. Коптилов отмечает: «...вольность и буквальность в переводе - это не два несовместимых во времени этапа истории перевода, попеременно вызываемых к жизни потребностями общества, а два сосуществующих подхода к оригиналу, отражающие объективные трудности его перевоплощения в иной материал. Оба они представляют собой доведенные до абсурда преувеличения двух основных требований к переводу: точности его соответствия оригиналу и естественности его существования как художествен ного произведения» (167, с. 65). Этот тезис скорее не опровергает, а дополняет мысль М.Л. Гаспарова: сосуществование двух «подходов к оригиналу» не исключает преобладания одного из них в ту или иную эпоху. Характерно, что В. Коптилов понимает вольность и буквальность как «доведенные до абсурда преувеличения двух основных требований к переводу». Такая точка зрения, доминировавшая (хотя и формулировавшаяся в разных категориях) в советском переводоведении, связана с уже упоминавшейся охранительной языковой политикой, борьбой за чистоту и естественность языка. Кроме того, как будет показано в исследовании, критерии и степень «абсурдности» буквального или вольного перевода весьма субъективны и исторически изменчивы. Вся история перевода является свидетельством эстетического равноправия вольности и точности (буквальности) в переводе и нередко то, что в одну эпоху ощущалось как буквальность (т.е. неестественный, несвойственный языку перевода элемент) в другую эпоху, а в середине XIX века зачастую через несколько лет, становится нормой для переводного текста.
Эти переводческие установки в разные эпохи дополняли друг друга. И хотя в истории они имели разное функциональное значение (вольность Тре-диаковского не равна вольности Курочкина, точность пословного перевода священных текстов не равна точности буквализма XIX века) они всегда обладали общим эстетическим смыслом: вольный перевод интегрировал в национальные литературы иноязычные источники, снимая барьер «чужести», буквальный перевод экспериментировал с привычными стилистическими и лингвистическими нормами.
Эволюция переводческих принципов во второй трети XIX века в переводах драматургии У. Шекспира
В первой трети XIX века в русской переводческой культуре утверждается установка на иноязычный текст и как ее крайнее выражение - стремление воспроизвести все, без исключения, формальные особенности оригинала. В отношении к переводу Шекспира это требование уже в 1812 году высказал В.И. Козлов, выступавший против «украшения» и «усовершенствования» произведений английского драматурга и требовавший подражать «каждой черте» оригинала (см. подробнее: 185, с. 243). (Еще более ранняя и не характерная для того времени формулировка подобных требований принадлежит М.И. Плещееву, который еще в 1775 году перевел знаменитый монолог Гамлета стихами. (См. подробнее: 6, с 511-512). Последовательно принципы формальной и словесной точности в переводе Шекспира в 30-е годы были сформулированы М.П. Вронченко, В.К. Кюхельбекером, В.А. Якимовым. Уже тогда на страницах журналов завязывается полемика о точности в переводе Шекспира. «Наконец критика спохватилась, - писал А.С. Пушкин в 1836 году. - Стали подозревать, что г. Летурнер мог ошибочно судить о Шекспире и не совсем благоразумно поступил, переправляя на свой взгляд "Гамлета", "Ромео" и "Лира" (237, с. 561). Вместе с тем в это время сохраняется и определенным образом преломляется и противоположная установка — адаптировать язык оригинала к стилистическим привычкам читателей, что нашло наиболее яркое выражение в переводе «Гамлета» Н.А. Полевого. В целом к 40-м годам был сделан значительный шаг в воссоздании произведений английского драматурга на русском языке. Ощущение времени рубежа 30-40-х годов дает следующее высказывание В.Г. Белинского: «Девятый выпуск переводимого г. Кетчером Шекспира заставил нас вспомнить, что есть какой-то старинный перевод этой драмы. Просмотрев его, мы увидели, что это по многим отношениям любопытная вещь, которая возбуждает в читателе чувство, похожее на то, с каким взрослый человек, роясь в своих бумагах, находит нечаянно забытые стихи или риторическое упражнение, писанное им во время детства. Переплет, бумага, печать, орфография, язык - все поражает в этом переводе мыслию, как далеко и в такое время ушла Россия вперед даже и в литературном отношении. Списываем для любопытных простодушно-курьезное заглавие этой редкости: "Жизнь и смерть Ричарда III. Короля Английского, трагедия господина Шакес-пера, жившего в XVI веке, и умершего 1576 года. Переведена с французского языка в Нижнем Нове-городе 1783 года. Печатано с дозволения Управы Благочиния. В Санкт-Петербурге 1787 года... ... Да! свежо предание, а верится с трудом! Едва прошло 58 лет от этого перевода "Ричарда III" и уже у нас Шекспир давно переводится с подлинника и стихами и прозою!" (31, IV, с. 263-264).
Столкновение разных переводческих принципов и различия в практике интерпретации английского драматурга широко обсуждались с конца 30-х до середины 50-х годов XIX века. Это был период напряженного поиска решения проблемы перевода Шекспира на русский язык, и чаще всего этот поиск шел в русле рассуждений о допустимости, возможности и задачах «точного» и «вольного» перевода. Проблемы перевода формулировалась в различных категориях, что способствовало поиску специфически переводоведческого категориального аппарата.
Размышления над точностью и вольностью в переводе, как было показано выше, - одна из важнейших характеристик романтической теории перевода, общая для всего европейского романтизма и связанная с утверждавшейся в это время установкой на иноязычный текст. Связана она была, разумеется, не только с переводами Шекспира. Например, П.А. Вяземский так формулировал ее в предисловии к собственному переводу «Адольфа» Бенжамена Константа: «Есть два способа переводить: один независимый, другой подчиненный. Следуя первому, переводчик, напитавшись смыслом и духом подлинника, переливает их в свои формы; следуя другому, он старается сохранить и самые формы, разумеется, соображаясь со стихиями языка, который у него под рукою». О своем «подчиненном» переводе Вяземский замечает: «Отступления от выражений автора, часто от самой симметрии слов, казались мне противоестественным изменением мысли его» (248, с. 131). Представление о том, что перевод должен быть точной передачей подлинника (как бы эта точность ни понималась) в 30-е годы только начинает формироваться. Более того, оформляется само представление о «точности» и ее критериях, о принципиальной разнице между подражанием и переводом. В связи с этим уместно вспомнить известный факт. В 1836 году, т. е. за год до выхода в свет «Гамлета» Н.А. Полевого, вызвавшего бурные споры критики, была опубликована поэма Пушкина «Анджело», в подзаголовке которой в рукописи стоит: «Повесть взятая из Шекспировой трагедии "Measure for measure"». Никто не считал тогда это произведение переводом, равно как и не обличал в нем переделки. Это произведение Пушкина, как и другие его вольные переложения, как и многие переводы В.А. Жуковского, были еще вне тех споров о буквальности и свободе в переводе, которые только начались в 30-е годы.
В 40-е годы проблема точности и вольности особенно остро ставилась именно в связи с переводами Шекспира. Это происходило по двум основным причинам. Во-первых, популярность английского драматурга на рубеже 30-40-х годов сделала неизбежным обращение к его произведениям огромного количества переводчиков, возникла «мода» на Шекспира и представление о том, что именно переводами Шекспира можно легко составить имя в литературе. В 1841 году были опубликованы переводы 13 его пьес, а к середине 50-х годов переведены более 30-ти. Многие пьесы переводились неоднократно, часть переводов не попала в печать. Все это не могло не привлечь внимания критики.
Во-вторых, язык елизаветинского времени, обладающий особой смысловой сжатостью, метафорическим и идиоматическим строем, затрудненным синтаксисом и наполненный архаизмами, трудно воссоздаваемыми не только по-русски, но и на родственных английскому европейских языках, ставил перед переводчиками неразрешимые в то время задачи. Шекспир был в этом смысле «непонятен» и англоязычному читателю. В XVIII веке возникли его английские классицистические переделки, в которых Шекспир был заново «переведен» на английский. В XIX веке особенности языка Шекспира вновь переосмыслялись, вновь «обреталась» и расшифровывалась его выразитель-, ность.
Переводы 40-х годов представляют собой пестрое явление. Очевидные различия переводческих манер и различие мировоззрений, реализованных в разных переводах пьес Шекспира, заставляют критику размышлять не только о «красотах» оригинала и перевода, говорить об «отделке языка», неточностях или «прибавлениях» в переводе, но и о самих принципах и возможностях перевода. Постоянная рефлексия в печати - рецензиях, статьях, отзывах, предисловиях к переводам - о том, как переводить Шекспира стала отличительной чертой 40-х годов, и протекала она, главным образом, в русле вопроса о разных типах перевода, поставленном романтиками: что переводить, «дух» или «букву», «перевоплощать» произведение или копировать его?
У. Шекспир в переводах А.А. Фета
Б.В. Никольский писал о переводах Фета: «Он не побоялся сделать первый шаг, самый трудный и скучный, и, сделав его начерно, тем самым завлек других, более слабых, на заманчиво-легкое состязание с собою ... . Переводы Фета - наши национальные черновики...» (211, С. 307-308). Это замечание, сделанное в 1899 году человеком, хорошо знавшим творчество Фета, составителем полного собрания его стихотворений (1901), весьма показательно. Оно отражает общий взгляд на Фета-переводчика, сложившийся в последней трети XIX века и просуществовавший, фактически без изменений (за редкими исключениями), на протяжении всего XX века. Критика неизменно отрицательно отзывалась о переводах Фета, его переводческие принципы оценивались как неуместное экспериментаторство и обозначались неточным, допускающим многочисленные интерпретации термином «буквализм». Наряду с признанием заслуг, измеряемых нередко количественно, в критике станет хорошим тоном «ругать» его за так называемые «неудачи», «нехудожественность» и «неудобочитаемость». При этом многие переводчики будут, подобно Б.В. Никольскому в его переводах Гейне, «растаскивать» переводы Фета на микроцитаты, заимствовать из них целые стихи и периоды. И в XX веке критика не хотела видеть у Фета развития традиции эвилинеарности и эквиритмии в переводе, идущей от переводчиков-романтиков, не усматривала преемственности между взглядами Фета на перевод и теорией непереводимости А.А. Потебни, идеями Д.К. Петрова и переводческими принципами А.Н. Веселовского - переводчика «Декамерона» Бокаччо.
Публикация переводов пьес Шекспира «Антоний и Клеопатра» и «Юлий Цезарь» стала одним из ключевых моментов в формировании отношения к Фету-переводчику.
А.А. Фет перевел три пьесы Шекспира: «Антоний и Клеопатра», «Юлий Цезарь» и «Тимон Афинский». Перевод последней не был опубликован и в настоящее время не известен. В феврале 1859 года Фет писал Борисовым: «Тимон идет в качестве, но не в количестве отлично. Продал все издание в трех томах Кушелеву. Великолепное будет издание по 3 р. за экземп ляр » (153, с. 560.). 31 августа 1859 года он сообщил Полонскому, что перевод «Тимона Афинского» закончен (там же). В дальнейшем поэт намеревался перевести «Отелло», о чем в феврале 1859 года писал Борисовым (там же).
Еще раз Фет обратился к переводу Шекспира в 1888 году. В письме к Великому князю Константину Константиновичу в июле 1889 года он замечал: «В свою очередь, в прошлом году я принимался за перевод Гамлета, но в самом начале при появлении духа не справился со стихами Горацио: «Stay: speak, speak, I charge thee, speak», который и не вмещается в русский стих, и выглядит безобразно. Английский язык еще более немецкого богат короткими словами» (там же). Сохранился черновик перевода, о котором пишет Фет. Указанный им стих ясно читается: «Стой; молви, молви! заклинаю - стой» (РГБ. ФЗ15/11. Картон I. №.46). В октябре Фет вновь коснулся этой темы: «Я того мнения, что поэт не может избрать лучшей гимнастики против перевода такого силача, как
Шекспир, и такой бездны, как Гамлет. Конечно, подстрочность есть идеал перевода, но при невозможности сохранить ее без искажения подлинника — позволительно ею жертвовать» (153, С. 560).
В примечаниях к переводу Фет указывает, что пользовался, наряду с другими изданиями, изданием Пейн Кольера. (В «Русском слове» в примечаниях было напечатано «по экземпляру Коофльфа») (344, с. 54) и «у Кольнера» (там же, с .74). В остальных случаях - Колльер. Имелось в виду широко известное в середине XIX века «исправленное» издание Шекспира. В 1852 году Пейн Кольер опубликовал письмо, в котором говорилось о том, что он обнаружил второй фолио Шекспира 1632 года (известный как «фолио Перкинса») с многочисленными рукописными поправками (около 20000), которые, по мнению Кольера, могли быть сделаны только человеком, хорошо знавшим «подлинный» текст Шекспира. Кольер ознакомил общественность с исправлениями в фолио в 1852 году (375). До этого, в 1842-1844 гг., Кольер издал собрание сочинений Шекспира с поправками, найденными на полях экземпляра первого фолио, известного как «Бриджуотер фолио».
В России находка Кольера получила известность благодаря статье Ф. Шаля, который и до этого восхищенно отзывался о его работе. Большое значение для укрепления авторитета издания Кольера имела также статья А.В. Дружинина «Пэйн Колльер, комментатор Шекспира, и новое важное открытие им сделанное» (138, с. 1-249). Дружинин писал, в частности, что находку Кольера «необходимо иметь в виду при всех изданиях и будущих переводах Шекспира...»; «...вся эта масса поправок, заметок и указаний никак не может быть трудом догадочным, плодом досуга и остроумия какого-нибудь читателя Шекспировых творений» (138, с. 54). Многие переводчики середины XIX века принимали поправки Кольера, в частности, Н.Х. Кетчер и А.А. Григорьев. Нередко к указанному изданию обращались и в конце XIX века. Позднее стала очевидной недобросовестность Кольера как издателя и фальсифицированный характер всех якобы найденных им поправок. Фет принял несколько поправок Кольера, «которые явно изменяют в данном месте смысл в пользу дела». При этом он все же критически относился к изданию Кольера и в примечаниях к переводу давал оба варианта текста.
Обстоятельства осуществления и публикации фетовских переводов Шекспира восстановлены Ю.Д. Левиным (325, С. 511-517). В большинстве случаев исследователь дает лишь краткие ссылки на важнейшие свидетельства современников. Представляется возможным сделать ряд уточнений.
Указанные пьесы Фет переводил в 1857 (вторая половина)-1858 годах. Осенью 1857 года значительная часть «Антония и Клеопатры» уже была переведена. Л.Н. Толстой 11 ноября 1857 года сделал в дневнике запись: «Фет обедал. Прочел "Антония и Клеопатру" и разговором разжег меня к искусству» (273, XXI, С. 194). 3 декабря того же года Фет вновь читал перевод Толстому: «Обедал у Фета... "Антоний и Клеопатра". Перевод дурен» (там же, с. 195). В январе - феврале 1858 года Фет продолжал работать над переводом. В письме от 17 января 1858 года он сообщает И.П. и Н.А.Борисовым: «Я совершенно ископал себе пещеру в маленьком кабинете и сижу за Шекспиром» (153, с. 557). О том, как продвигалась работа, можно судить по следующим замечаниям Фета. В письме И.С. Тургеневу от 20 января 1858 года Фет писал: «На будущей неделе примусь за 4-й акт» (296, II, С. 204). 19 февраля того же года он сообщал И.П. и Н.А. Борисовым, что «5-й акт двигается к половине» (153, С. 557). За два дня до этого в письме Н.А. Некрасову Фет замечает: «Мой "Антоний" приходит к вожделенному концу. Над ним я не разгибаясь работаю полгода» (220, I, с. 529). В марте 1858 года перевод был завершен, о чем Фет извещал Некрасова (там же, с. 529). И.С. Тургенев знал о работе над переводами. В письме от 28 декабря 1857 г. (9 января 1958 г.) из Италии он замечал: «Перевод Ваш из Беранже довольно мил. Бороться с ним довольно трудно; благословляю Вас на борьбу гораздо труднейшую - а именно с Шекспиром» (277, III, с. 184). 26 февраля (10 марта) того же года он вновь вспоминал о пьесе: «Зимой при издании Ваших новых стихотворений будет большая перепашка. Дай Вам бог удачи и терпения при "Антоние и Клеопатре"» (там же, с. 198).
Существуют свидетельства того, что Тургенев принимал непосредственное участие в редактировании переводов. Об этом он, в частности, упоминает в письме А.В. Дружинину от 25 августа (6 сентября) 1958 года: «Он Фет перевел "Антония и Клеопатру" и "Юлия Цезаря" - отлично, хотя попадались стихи безумные и уродливые, вроде следующих (правда, сочиненных мною в виде пародии, но далеко не достигающих красоты оригинала):
Г. Гейне в переводах 1840-1860-х годов и проблемы циклизации
Переводы лирики Гейне в 40-60-е годы публиковались главным образом группами/подборками, составленными из стихотворений разных циклов, а их объем варьировался от одной-двух до нескольких десятков миниатюр. Вопрос о том, обладают ли такие подборки целостностью, которая бы позволила рассматривать их как особый род циклов/циклических образований, может быть решен только в каждом конкретном случае. Можно указать на ряд возникающих при этом цикловедческих проблем.
Прежде всего, это проблема соотношения переводных циклов/подборок, с одной стороны, с оригинальными циклами Гейне, а с другой — с особенностями авторской интенции переводчиков (значительная часть которых - известные русские поэтаы) и их оригинальными циклами. Такое соотнесение может быть и очень показательным и малопродуктивным. Очевидно, что «оригинальность» циклов/подборок, составленных из переводов, в любом случае оказывается a priori сниженной. Они представляют собой не циклы, а «рецик-лизации», т.е., будучи ориентированными в той или иной степени на оригинальные циклы, они формируются, в конечном счете, авторской интенцией переводчика.
Эта двунаправленность «рециклизаций» напрямую связана с проблемой отбора стихотворений для перевода. Оригинальные циклы Гейне, значительные по объему, при этом, как правило, разрушались: «Отрыв от цикла, от непосредственного окружения или от общего литературного фона, нарушение связи с ним - неизбежный при переводе факт; самый выбор определенных произведений для перевода - уже известный произвол над материалом. Односторонний подбор стихотворений может дать исторически неверное представление о системе такого поэта, как Гейне» (283, с. 253). Вместе с тем, отбор стихотворений, представляющий собой «произвол над материалом», является фактором, отражающим творческую интенцию переводчика и онтологически определяет некоторые особенности подборок/циклов, возможности соединения переводов в циклические образования. Предпочтения переводчика определяют характер будущей подборки, во многом обусловливают ее структурные, жанровые, мо-тивные и другие особенности. Немаловажно при этом, как переводчик интерпретирует оригинал своим переводом, а иногда характер интерпретации приобретает решающее циклообразующее значение (см. главу о А.Н. Майкове). В редких случаях отбор произведений для перевода обусловлен «внешними» факторами. Так, некоторые переводчики работали по заказу (А.Н.Майков составил свою первую подборку из переводов, сделанных, главным образом, для статей А. ф.-Видерта), в 60-е годы некоторые переводчики стремились переводить только еще непереведенные миниатюры, другие, напротив, предлагали свои версии наиболее известных миниатюр.
О степени участия рефлексии переводчика в формировании композиции таких объединений или же, напротив, о степени их случайности и спонтанности, можно говорить только в каждом конкретном случае. Как показывает анализ, существует определенная зависимость (хотя далеко не всегда обязательная) между размером подборки и степенью ее структурированности и целостности. Как правило, чем крупнее подборка, тем более «случайна» ее композиция. Напротив, имея в арсенале лишь несколько переведенных миниатюр, переводчик, как правило, стремится упорядочить композицию переводов. Объясняется это достаточно просто. В более крупных подборках сильнее ощущается «сопротивление материала» оригинальных циклов Гейне, в более мелких переводчику легче подчинить материал собственной логике объединения/циклизации, он свободнее применяет знакомые ему конструктивные принципы объединения миниатюр.
В целом очевидно, что при работе над переводами авторская рефлексия, направленная на циклизацию, как правило, значительно снижена по сравнению с оригинальными циклами. Автором переведенных произведений остается Гейне, что формально (но не функционально) снимает необходимость придания подборке законченной композиционной структуры. Это маркируется наиболее распространенным названием таких подборок по источнику - «Из Гейне», «Мотивы из Гейне», «Из Генриха Гейне», «Стихотворения. (Из Гейне)», «Три стихотворения Гейне» и т.д.
Неверно было бы полагать, что по сравнению с оригинальными циклами в «рециклизациях» авторская рефлексия всегда выполняет сугубо подчиненную функцию. Нередко на «рециклизации» можно смотреть как на вполне оригинальные циклические образования, и в таких случаях происходит наиболее очевидный разрыв с поэтикой циклов Гейне. Богатый материал для анализа формирования авторской рефлексии представляют последовательно публиковавшиеся одним переводчиком и постепенно расширявшиеся подборки. Во-первых, они могут быть восприняты как несобранный цикл, а во-вторых, включая нередко ряд одних и тех же стихотворений, они демонстрируют возможности циклообразующего мышления автора подборки.
Обобщая, можно сказать, что «рециклизации» балансируют между двумя тенденциями: стремлением представить Гейне (одну из сторон его лирики) и представить «себя в Гейне», свое понимание его лирики. Последняя тенденция особенно актуальна для середины века в контексте споров вокруг немецкого поэта и «борьбы за Гейне». В этот период переводчики позволяли себе многочисленные вольности по отношению к оригиналу, изменяли его по идеологическим, нравственным и собственно эстетическим мотивам, урезали и «дописывали» стихотворения Гейне.
Основная проблема, связанная с русской рецепцией циклизации гейнев-ского типа и ее преломлением в переводных циклических образованиях, имеет прямое отношение к фундаментальной для русской гейнеаны XIX века «переменности» восприятия лирики немецкого поэта, искусственного вычленения в ней «любовно-сентиментального» и «иронического» элементов. Циклы Гейне представляют собой сложные, подвижные системы, структурные элементы которых в процессе чтения могут расширять свои семантические функции. Стихотворение, прочитанное в начале цикла как «одноплановая» лирическая миниатюра, может раскрыться в контексте цикла своей иронически-игровой стороной. В какой-то степени такая многоплановость - свойство любого цикла: его элементы связаны между собой и взаимодействуют определенным, заданным авторской интенций образом. Однако в случае с циклами Гейне речь идет не только о взаимодействии и взаимодополнительности элементов, но и о неполноценности каждого отдельного элемента в изоляции от контекста. А.В. Федоров отметил: «Шутка и ирония Гейне рассчитана на связь и взаимодействие элементов, обусловлена циклизацией; у Гейне много (особенно в «Lyrische Nachlese») отдельных, очень небольших (4 или 6 строк) стихотворений шутливых, причем иногда шутка эта не является особенно острою; но благодаря связи с циклом, каждое такое стихотворение приобретает известный структурный смысл, живет как бы "отраженной символикой" цикла. В переводах отдельных вырванных из цикла стихотворений ирония соотносительности исчезает, и мы видим обнаженность, незащищенность неострой шутки; эта незащищенность, как недостаток, может производить комический эффект - уже помимо задания» (283, с. 274). Ирония Гейне, понятная только в контексте его циклов и реалий немецкой литературы, тесно связанная даже с, казалось бы, чисто лирическими миниатюрами и оправданная именно в этой связи, в характерных для циклов Гейне лирико-иронических контрастах, звучит «фальшиво» в переводах.
