Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. В поисках положительного решения (60-е годы) 35
Глава вторая. "Мещане" (социально-бытовой роман) 88
Глава третья. Исторический роман ("Масоны") 140
Заключение 197
Список использованной литературы 207
- В поисках положительного решения (60-е годы)
- "Мещане" (социально-бытовой роман)
- Исторический роман ("Масоны")
Введение к работе
"А.Ф.Писемский принадлежит к числу авторов, жестоко обойденных литературной наукой".
Такими словами начал свою статью, которой открывалось издание писем писателя, М.К.Клеман. И затем, перечислив сравнительно немногие исследования творчества Писемского, вышедшие до революции, он продолжал: "Несравненно более богатая критическая литература о нем 50-х - 70-х годов погребена на страницах старых журналов .
С тех пор как были написаны эти строки,прошло более сорока лет, однако мало что изменилось за это время. Исследовательская литература о Писемском по-прежнему не богата. Правда, за эти годы были защищены три диссертации, в том числе одна докторская, вышли две монографии, есть глава в "Истории русского романа" и страницы, посвященные творчеству Писемского, в трехтомной "Истории русской литературы", нет-нет да появлялись в журналах и различных сборниках статьи, касающиеся частных вопросов изучения его творчества; однако статьи, составляющие большую часть современной исследовательской литературы о Писемском, представляют собой по преимуществу предисловия и послесловия к изданиям его произведений да выступления по случаю различных памятных дат. Эти статьи по условиям жанра носят фактографический или реабилитационный характер.
До сих пор удельный вес современной писателю критики в ли тературе о нем остается преобладающим. И дело, конечно, не толь ко в большом количестве критических статей и рецензий, помещен- ТО
Писемский А.Ф. Письма. М.-Л., 1936, с.З. - 4 -ных в журналах при жизни писателя. Это чисто внешнее обстоятельство само по себе недостаточно для того, чтобы прижизненную литературную критику, каков бы ни был ее объем, включать в обзор научной литературы. Ведь она при всем разнообразии и богатстве содержания может, однако, иметь лишь археологический интерес, отражая борьбу мнений и идей, оставшихся в прошлом. Дело в том, что именно в современной Писемскому критике были определены существеннейшие особенности его таланта и художественной манеры, а также важнейшие черты миросозерцания; тогда же были сделаны первые попытки объяснения всего этого. Здесь мы находим первые, хотя и ограниченные, неполные, но уже достаточно определенные указания и на культурно-историческую и на психологическую интерпретацию художественного миросозерцания писателя. Многие идеи из литературной критики переходили в академическую науку, освобождаясь от общественно-политических пристрастий и полемического увлечения. Это позволяет рассматривать ее как первый этап осмысления творчества Писемского, как предтечу академической науки.
Вот почему "погребенная на страницах старых журналов" литературная критика 50-х - 70-х годов прошлого века должна быть включена в обзор научной литературы. Причем не сложные перипетии литературной полемики, за которыми, как правило, стояла откровенная общественно-политическая борьба, вызванная к жизни требованиями того обнаженно-социального времени, должны быть здесь предметом рассмотрения, а те идеи, которые, перейдя в академическую науку, на десятилетия определили характер изучения творчества Писемского, потребовали решений, приведших к постановке новых проблем и к новьм решениям старых, заложив тем самым основу подлинной преемственности научной мысли.
Писемский вступил в литературу на редкость вовремя. Об этом свидетельствует не только успех его произведений у публики, но и реакция критики. Однако бытующее в научной литературе мнение, будто бы произведения Писемского, появившиеся в первое десятилетие его творчества, встречались всеобщим одобрением, фактически не точно, единодушия в оценке не только отдельных произведений писателя, но и общих тенденций его творчества в литературной критике не было с самого начала.
Начать хотя бы с общих тенденций. Критикой 50-х годов Писемский был сразу же единогласно причислен к последователям Гоголя. Однако если одних это обстоятельство искренне радовало, то других столь же искренне огорчало (см., например, рецензию в "Библиотеке для чтения", 1854, № 2). Что же до отдельных произведений, то здесь даже наиболее известные из них не встречали безусловно положительного приема. Достаточно вспомнить отзывы на роман "Тысяча душ". Похвалы в них относятся главным образом к таланту писателя вообще, а не к роману как конкретному свидетельству таланта. Из одного и того же произведения Писемского зачастую делались самые различные, а подчас прямо противоположные выводы. Если А.В.Дружинина "Очерки крестьянского быта" приводили в состояние душевной умиротворенности, то такой социально острый мыслитель, как Н.Г.Чернышевский, кстати, уже тогда, в 1857 году, не питавший никаких иллюзий насчет субъективной авторской точки зрения, делал тем не менее из этих же очерков противоположные выводы. Здесь разница оценок и выводов определялась разницей социальных позиций рецензентов. Однако разноречивые оценки творчества Писемского принадлежали и людям, по-видимому близким во многих отношениях. В то время как Чернышевский находил писательскую деятельность Писемского полезной, а отдель- ные его произведения считал литературным событием года; в то время как М.Ил.Михайлов увидел в Писемском "человека мыслящего,
I) человека, глубоко понимающего смысл жизни и ее явлений", и вместе с тем художника, умеющего воплотить свое понимание жизни в созданиях, отвечающих высшим требованиям искусства; в то время как Д.И.Писарев с молодой стремительностью причислил Писемского к литературному генералитету, - в то же самое время Н.А.Добролюбов, писавший, как известно, много и не только о выдающихся литературных явлениях, фактически обошел молчанием творчество Писемского, ограничившись лишь несколькими брошенными мимоходом репликами, не лестными для писателя. Менялось отношение к Писемскому и во времени.
Но если оценки творчества Писемского были разноречивы, а отношение к нему изменчиво, то понимание его художественного своеобразия установилось сразу и практически не менялось с годами, лишь дополняясь и уточняясь, причем критики самых разных общественных и эстетических пристрастий в этом случае оказались на редкость единодушными. Это единодушие объясняется, по-видимому, не столько очевидной однозначностью художественной манеры писателя (такая однозначность всегда проблематична), сколько условиями времени, обострившими восприятие самых существенных сторон его творческой индивидуальности. В 50-е годы, когда ощущение необходимости перемен перерастает в сознание неизбежности скорого обновления всей жизни, происходит естественная в этих условиях поляризация общественного внимания: необычайно повышается спрос на достоверность, уравновешиваемый на противополож- х'Русское слово, I860, Р 2, с.З. ном полюсе предельным напряжением веры, воплощаемой в различных социальных утопиях. Вот почему в такое время, с одной стороны, социальные реформаторы легко приобретают горячих адептов, а с другой - достоверность в художественном произведении нередко компенсирует в сознании современников недостаток или отсутствие других качеств. Этим объясняется устойчивый успех бесчисленных очерков народного, в особенности крестьянского быта, заполнявших страницы всех толстых журналов и игравших в эти годы суда над обреченным гибели порядком жизни роль свидетельских показаний. О том же свидетельствует и статья Чернышевского "Не начало ли перемены". Эту потребность общества в познании окружающего реального бытия во всех его будничных подробностях и удовлетворял в первую очередь Писемский.
Уже в самых ранних рецензиях Писемский расценивается как художник, в высшей степени наделенный способностью точного и объективного воспроизведения подробностей повседневной, будничной жизни, прозаических мелочей, часто ускользающих от наблюдения. Точность и объективность как доминирующие качества таланта признавали за Писемским все без исключения критики. Воронежский критик М.<.Де Пуле считал даже, что писатель снискал любовь публики, помимо мастерства рассказа, именно "объективным пред- ставлением нашей жизни, в чем г.Писемский не имеет соперников .
Этот отзыв важен и интересен тем, что он отражает мнение провинциальной, то есть самой широкой читательской аудитории, в той, разумеется, степени, в какой вообще критика может претендовать на отражение читательских интересов. Характер же читатель- ^Русская беседа, 1859, № 2, с.8. - 8 -ской аудитории необходимо учитывать, так как это та реальная социальная среда, в которой художественное произведение существует как живое явление, так как нередко именно она может подсказать исследователю решение самых различных проблем, связанных с творчеством писателя. Так, в частности, обстоит дело с объяснением давно известного в литературоведении факта участия В.С.Соловьева в работе над романом "Масоны", о чем будет речь в последней главе настоящей работы.
Столь же единодушны были критики всех направлений в признании за Писемским склонности к истолкованию жизни не просто с прозаической стороны, а даже с изнанки. В 50-е годы и в самом начале 60-х об этом писали спокойно, без раздражения все от Чернышевского до Н.Д.Ахшарумова, независимо от того, нравилось это пристрастие писателя критику или нет. Отношение критики к этой стороне таланта Писемского, как впрочем, и к его объективности, изменилось с 1863 года, когда он в романе "Взбаламученное море" фактически противопоставил себя всем тогдашним общественным течениям. Теперь обо всем этом писали с негодованием и раздражением, особенно критики радикально-демократического толка. С наибольшей полнотой как сложившееся за два десятилетия понимание творческого своеобразия Писемского, так и новое, после 1863 года, отношение к нему, выразившееся в радикальном, бескомпромиссном отрицании его, отразились в статье Н.В.Шелгунова "Люди сороковых и шестидесятых годов" . Причем отрицание здесь не ограничивалось теми или иными частностями; оно было принципиальным. "Реализм г.Писемского, - писал критик, - это какая-то бес- сердечная, беспощадная инквизиционная сила, отталкивающая от него в такой степени читателя, что он чувствует полнейшее отсутствие всякой социальной и личной связи с автором с первых строк любого произведения его" .
И дальше: "После "Взбаламученного моря" сделалось ясно, что г.Писемский годится лишь для объективных изображений мелочей жизни, -мелочей скверных, мучительных, мешающих, тупых, - но не более как мелочей. ...Он (Писемский) думал, что достаточно одного объективного рисования и принялся писать картинки, очень схожие,
2) с натуры .
Ни точность, ни объективность не отрицаются критиком; но объективность признается теперь "всеразрушающей", а точность в качестве главного средства отражения действительности оказывается весьма сомнительным достоинством именно потому, что писателя "подавляет масса житейских фактов, которых он никак не в состоя-
3) нии обобщить до идеала или типа" .
В 1857 году в рецензии на "Очерки крестьянского быта" Чернышевский определил эту особенность творческой индивидуальности Писемского как эмпиризм. Мысль же об отсутствии у Писемского идеала как высшего объединяющего критерия была впервые высказана А.Григорьевым еще в 1852 году и с тех пор стала общим достоянием литературной критики. "...У него нет ...прочного, определенного и вместе идеального миросозерцания, которое служило бы ему точкой опоры при ТТДело, 1869, № 9, с.5-6 . 2)Там же, № 9, с.7. 3)Там же, № II, с.41. - 10 -разоблачении всего фальшивого в благородных, по-видимому, стремлениях. .." .
Современной Писемскому критике принадлежит и первая попытка определить своеобразие взгляда писателя на человеческую личность. Игленно тогда были сделаны первые указания на преобладание у него биологических мотивировок в объяснении поведения человека, на то, что теперь принято называть биологическим детерминизмом. Разумеется, терминологически это не было оформлено, однако наблюдения над художественным материалом, свидетельствующие о том, что в произведениях Писемского человек предстает в биологических определениях как в наиболее достоверных с точки зрения писателя, рассеяны в различных статьях, особенно по поводу "Взбаламученного моря" и позднее.
Так определяла характерные особенности творческой индивидуальности Писемского современная ему критика. Свидетельством объективной научной значимости наблюдений современников может, думается, служить то, что в определении этих особенностей сходились как те, кому они импонировали, так и те, у кого они вызывали раздражение, принципиальное отрицание или снисходительное презрение.
Однако современники не ограничились указанием на различные стороны творческой индивидуальности Писемского. Они определили его место в общей картине литературной жизни тех лет, проявив и в этом вопросе единодушие, независимо от партийных или эстетических пристрастий. Чаще всего манеру Писемского называли крайним реализмом. Термин этот в тогдашней критике по содержанию был близок, если не тождествен, термину натурализм, которым тогда же ^Григорьев А.А. Литературная критика. - М.: Худож.лит., 1967, с.75. - II - едва ли не первым воспользовался А.Григорьев. Он писал в 1859 году: "... Под чистым натурализмом разумею я не гоголевское творчество, и с другой стороны, и не то, что звали еще недавно натуральною школою, а простое изображение действительности без идеала, без возвышения над нею, - которое частью выразилось в подробностях "Обыкновенной истории" Гончарова, - особенно полно и ярко в крепком даровании Писемского..." .
Несмотря на неполноту определения, совершенно ясно, что речь здесь идет не о следовании Гоголю, а о принципиально ином, отличном от реализма искусстве. О натурализме Писемского писали многие, даже такой блюститель чистоты искусства, как Ахшарумов (см., например, его рецензию на роман "Тысяча душ"). Внимание к натуралистическим тенденциям в литературе в эту пору естественно, потому что в 50-е годы и в начале 60-х натурализм по причинам, о которых уже шла речь, оказывал большие услуги общественному сознанию.
Если бы современная Писемскому критика лишь установила характер творческой индивидуальности писателя, то даже в этом случае ее нельзя было бы обойти в обзоре научной литературы. Но, как уже было замечено, простой констатацией фактов дело не ограничилось. Тогда же были сделаны первые попытки объяснить миросозерцание Писемского. Объяснения эти были сделаны по конкретным поводам, но имели принципиальный характер. Здесь следует обратить внимание на статьи А.В.Дружинина по поводу романа "Тысяча ^Григорьев А.А. Литературная критика. - М.: Худож.лит., 1967, с.244. душ" и Е.Н.Эдельсона по поводу романа "Взбаламученное море". Дружинин увидел истоки миросозерцания Писемского в условиях русской провинциальной жизни, в которых писатель находился много лет. Эдельсон, сочувственно сославшись на эту мысль Дружинина, принял ее и развил. Вместе с тем он сделал одно существенное обобщение, касающееся характера таланта Писемского: его творчество критик осмыслил в подчеркнуто национальном плане, как проявление "чисто русских начал", свободное от влияния европейских идей. Таким образом, именно в литературной критике зародилось то объяснение творческого своеобразия Писемского, которое, перейдя затем в академическую науку, стало достоянием культурно-исторической школы. Да и не только это объяснение, но и все, что было найдено критикой, переходило в академическую науку уже не как повод для полемики, отражающей злобу дня, а как материал историко-литературного осмысления творчества писателя.
Первым из ученых обратился к творчеству Писемского О.Ф.Миллер. Случилось это в 1874 году, когда писательский кредит Писемского в глазах значительной части критики, особенно радикально-демократической, был окончательно подорван, вскоре после того как Шелгунов произнес над еще недавно одним из популярных писателей надгробную речь, лишенную даже приличий траура; но когда, с другой стороны, творчество Писемского начало приобретать европейскую известность благодаря переводам его романов на немецкий, а затем и на французский язык. Одну из своих публичных лекций о развитии русской литературы после Гоголя Миллер посвятил Писемскому. Свое внимание профессор сосредоточил на художественном своеобразии или (по его терминологии) направлении Писемского в ряду писателей-современников. Отметив вслед за критикой объективность Писемского, его натурализм, пристрастие к изображению - ІЗ -"будничности с ее пошлостью" , Миллер делает вывод об эпическом характере творчества писателя, которого в отличие от художников-психологов, таких как Гончаров, Тургенев и Достоевский, обращающихся, главным образом, к внутреннему миру человека, "занимает собственно мир деяний(в оригинале набрано курсивом -
А.Т.) в их последовательности, в неразрывном сцеплении причин и следствий .
Следующая академическая работа о Писемском появилась через три года после смерти писателя, в 1884 году. Это был вышедший отдельным изданием критико-биографический очерк С.А.Венгерова. Человеческий и писательский путь Писемского был завершен, и поэтому стало возможно подвести итог, обобщить весь биографический и художественный материал. Заслуга Венгерова состояла в том, что он первым систематизировал весь доступный тогда биографический материал, использовав его как средство объяснения творческого своеобразия писателя. Он исследовал ту культурно-историческую среду, ту духовную атмосферу, в которой Писемский развивался как личность, в которой складывалось его миросозерцание и мировоззрение, и в связи с этим дал общую характеристику творческой индивидуальности писателя, раскрыв ее на материале его произведений.
Что же касается самой этой характеристики, то здесь Венге-ров, по существу, лишь подытожил то, что было сделано его предшественниками, критиками 50-х - 70-х годов. Не называя Писемского натуралистом, исследователь в своем обобщении объединил те качества его индивидуальности, которые позволили другим расценить его творческие тенденции именно как натуралистические. ^Миллер О.Ш. Русские писатели после Гоголя. СПб., 1886,4.2,с.38. 2'Там же, с.35.
Здесь и объективность как высшее, с точки зрения Писемского, выражение правды в искусстве, и пристрастие к "о б ы д е н н о-с т и (здесь и дальше в оригинале курсив - А.Т.), который у Писемского вследствие того, что он был малообразован и не особенно развит и вообще ближе к толпе, было больше, чем у
1) остальных тонко развитых представителей знаменитой плеяды"; здесь и указание на то, что в своем творчестве Писемский исходил из частных наблюдений, конкретных фактов, а человека показывал преимущественно с его биологической, животной стороны, что "ненавидел всякие абстракции и постоянно преследовал их иронией и насмешками" ; что "у Писемского почти не было положительных идеалов", что "он был скептик до мозга костей, в известной степени даже циник, одинаково смеявшийся над людьми всех слоев и направлений"; что в мировоззренческом плане "у Писемского никогда никакого определенного направления не был о" '; что он одинаково отрицательно относился ко всем идейным течениям своего времени. В объясне- ние этого мировоззренческого индиферентизма Писемского Венгеров, помимо малой образованности и слабого понимания общественных и философских вопросов, ссылался на то, что у писателя была "нату-
5) ра такая скептическая и раздраженная" , апеллируя, таким образом, к индивидуальной психологии как к последней причине явления, снимая тем самым возможность его конкретно-исторического истолкования. Т^Венгеров С.А. А.Ф.Писемский. СПб.-М., 1884, с.41. 2)Там же, с.19. 'Там же, с.5-6. 4)Там же, с.141. 5)Там же, с.141.
А.М.Скабичевский, выступивший в 1894 году с критико-биографическим очерком о Писемском в популярной серии "Жизнь замечательных людей", следовал в главных своих положениях и выводах за Венгеровым. Правда, ему удалось избежать тех крайностей индивидуально-психологического объяснения таких проявлений общественного сознания, как мировоззрение писателя, до которых дошел Венгеров и которые уже в то время могли быть свидетельством научной наивности исследователя.
Анализируя условия развития личности Писемского, а затем и его творческую индивидуальность, как она раскрылась в художественной практике писателя, Скабичевский с резкой однозначностью старого журнального бойца подчеркивает провинциальность его миросозерцания, называя его "уездным" и "захолустным", а все творчество по отраженной в нем общественной позиции автора "беспринципным". В сущности это было лишь крайнее выражение тех тенденций, которые обнаружились в книге Венгерова, но у Скабичевского восходящих, пожалуй, не к этой книге, а к его же собственной статье, напечатанной в "Отечественных записках" еще в 1868 году и посвященной русскому антинигилистическому роману вообще и "Взбаламученному морю" в том числе. Несмотря на публицистическую прямолинейность этих определений и их бранный тон, на них следует обратить внимание, хотя бы в плане постановки проблемы; ведь характер миросозерцания писателя в очень большой степени определяет и круг его читателей.
Таким же логическим завершением, итогом предшествующего критического и исследовательского опыта стало в работе Скабичевского определение направления творчества Писемского как натуралистического. Если прежде в критике о натурализме Писемского писали преимущественно по тому или иному частному поводу, а в тех случа- ях, когда, как это сделал А.Григорьев, пытались дать общие определения, они получались далеко не полными, то теперь, после того как стал возможен анализ всей совокупности различных сторон миросозерцания писателя и характера его творчества, после того как основная работа по собиранию материала и его систематизация в значительной степени была проделана Венгеровым, понятие"натурализм применительно к Писемскому приобрело более полное, научное, так сказать, терминологическое значение. Не случайно же Скабичевский сближает, даже отождествляет, творческую манеру Писемского с творческой манерой Э.Золя, принадлежность которого к натуралистическому направлению была бесспорна, а авторитет его как теоретика натурализма непререкаем. Все это также необходимо иметь в виду в качестве материала для постановки вопроса о творческом своеобразии Писемского.
Значение монографии И.И.Иванова, вышедшей в 1898 году, определяется не частными наблюдениями над характером творчества и своеобразием мировоззрения Писемского (здесь автор остается в пределах, очерченных его предшественниками), а принципиально новым по сравнению с ними,хотя и в русле той же культурно-исторической школы, решением общих вопросов, связанных с творчеством писателя как частью литературного процесса. Выведение писательской родословной Писемского от Гоголя было делом весьма обыкновенным еще в 50-е годы, когда едва ли не всех реалистов последнего поколения возводили к автору "Мертвых душ". Позднее сопоставление Писемского с Гоголем встречается довольно часто, но всегда оно носит характер чисто внешний, формальный. Обычно это ссылки на пристрастие обоих писателей к сатирическому изображению быта провинциального захолустья.
Что же сделал Иванов? Он включил в свою концепцию творчества - 17 -Писемского идеи, сформулированные в первоначальном виде Эдельсо-ном в уже упоминавшейся статье о романе "Взбаламученное море", доведя их до логической и методологической завершенности. Оставаясь на исходных позициях культурно-исторической школы, он вместе с тем осмыслил основные мотивы творчества Писемского и его миросозерцания как выражение определенного типа национальной психологии. Это в свою очередь позволило ему ввести Писемского в устойчивый национально-психологический ряд и рассмотреть его творчество как определенное явление национальной культуры. Преодолевая замкнутость, ограниченность индивидуально-психологического объяснения, Иванов включал творчество Писемского как отдельное явление в общую картину, где связующим началом становилось психологическое единство, обусловленное общностью доминирующих особенностей, а ими для Писемского и писателей, близких к нему по психологическому складу, являются, с точки зрения исследователя, практическая житейская мудрость, здравый смысл, относящийся с недоверием к каким бы то ни было теориям, и обостренное национальное чувство. Руководствуясь этими признаками, исследователь поставил Писемского в ряд русских писателей-сатириков, начинавшийся Фонвизиным и через Крылова приводивший к Гоголю как предтече Писемского. Не становясь более конкретным в историческом отношении (поскольку речь шла не о движении этого психологического типа во времени, а его единстве независимо от времени), творчество Писемского включалось таким образом в определенный устойчивый ряд литературных явлений.
Следующим шагом в изучении творчества Писемского должен был стать переход к конкретно-исторической постановке вопроса. Однако этого шага Иванов не сделал. Его монография, применительно к изучению творчества Писемского, стала высшим обобщением опыта - 18 -культурно-исторической школы и вместе с тем одним из очевидных свидетельств ее кризиса. Чем же иным, кроме более или менее ясного сознания недостаточности аргументации культурно-исторической школы, можно объяснить обращение исследователя к принципам психологической школы? О том же свидетельствуют исследования, появившиеся в последние предреволюционные годы. Они уже ничего не могли добавить к сделанному раньше и были обречены на повторение. Таковы посвященные Писемскому страницы в книге К.Ф.Головина (Орловского) "Русский роман и русское общество" и работа Ч.Ветринского (Вас.Е.Чешихина), помещенная в "Истории русской литературы XIX века" под редакцией Д.Н.Овсянико-Куликовского. '
Культурно-историческая и психологическая школы сделали свое дело. Их возможности были исчерпаны. Проблемы конкретно-исторического анализа художественных явлений решала новая школа, генетически связанная с развитием социологической мысли. Применительно к литературе новые принципы воплотились в статьях В.И.Ленина о Толстом и Герцене, в многочисленных работах Г.В.Плеханова, посвященных истории русской литературы и общественной мысли. Таким образом, принципы историко-социологического анализа явлений художественной литературы, первоначально складывались и последовательно применялись на практике за пределами академической науки. Однако вскоре эти принципы стали и ее достоянием.
К творчеству Писемского академическая наука вновь обратилась в 30-е годы, после двадцатилетнего перерыва; причем это обращение имело характер открытия и по фактическому материалу, и по методологическим основам исследования. Главной фигурой здесь стал М.К.Клеман. Прежде всего, его заслуга состоит в том, что он осуществил при участии А.П.Могилянского научное издание писем писателя, остающееся и до сих пор самым полным. Однако - 19 -его деятельность не свелась к роли текстолога и комментатора. Он выступил и как исследователь, впервые поставивший изучение Писемского на конкретную социально-историческую основу. Правда, здесь его деятельность ограничилась двумя предисловиями (к однотомнику избранных произведений Писемского 1932 года и к изданию его писем 1936 года), однако это тот редкий случай, когда предисловие имеет значение полноценного научного исследования. Естественно, что в пределах двух небольших по объему статей, из которых одна к тому же в большей своей части посвящена вопросам, связанным непосредственно с изданием писем, исследователь мог, не входя в рассмотрение частностей, сформулировать лишь самые общие положения, касающиеся осмысления творчества Писемского в целом, что он и сделал. Отсюда преимущественно методологический характер его статей. Несмотря на категорическую прямолинейность отдельных выводов и фантастический характер некоторых суждений, основные исходные положения, сформулированные Клеманом в этих статьях, до сих пор не утратили практической научной ценности.
Прежде всего, именно Клеман впервые поставил вопрос о конкретном социально-историческом содержании творчества Писемского, о связи его с историческим процессом и решил этот вопрос в общей форме. В интерпретации Клемана творчество Писемского предстало как своеобразное художественное отражение общего кризиса дворянской культуры, обусловленного теми социальными сдвигами, современником которых был писатель.
Кроме того, дореволюционная литературная критика и академическая наука делили творчество Писемского на два неравноценных периода, до и после 1863 года, рассматривая последний как свидетельство упадка таланта писателя. Клеман первым поставил вопрос о пересмотре этой традиционной точки зрения. Он считал, что творчество Писемского представляется "на всем протяжении его литературной работы очень последовательной и цельной системой . И затем, подытоживая свои доказательства несостоятельности мнения о падении таланта писателя и принципиальном изменении его позиции с начала 60-х годов, он делает следующий вывод: "Об изменении направленности творчества писателя приходится говорить лишь постольку, поскольку в нем отражалась все обострявшаяся и усложнявшаяся в новых хозяйственных условиях борьба мелкопоместного дворянства с враждебными ему классовыми группировками '.
И, наконец, еще один важный вопрос, касающийся писательской судьбы Писемского, поставил Клеман и наметил пути его решения. Дело в том, что буржуазная академическая наука решала этот вопрос, опираясь исключительно на показания современной писателю литературной критики. А известно, что после 1863 года писательский кредит Писемского в глазах критики сильно пошатнулся и не был восстановлен до конца его жизни. Отождествив мнение критики с мнением всей читательской аудитории, исследователи, в частности Иванов, делали вывод не только о посмертном, но и о прижизненном забвении Писемского. Клеман подошел к этому вопросу совершенно иначе. Он обратил внимание на то, что меньше чем за три десятилетия, с 1884 по I9II год, было издано четыре полных собрания сочинений писателя; причем об успехе этих изданий свидетельствовали их большие по тому времени тиражи (особенно двух последних, вышедших подряд в 1910 и I9II годах приложением к журналу "Нива"). Это последнее обстоятельство ^Писемский А.Ф. Письма. М.-Л., 1936, с.7# 2^Там же, с.8. - 21 -послужило Клеману не только основанием для заключения о том, что Писемский оставался читаемым писателем независимо от того, как складывалась его судьба в литературной критике и науке, но и для выяснения характера той читательской среды, для которой творчество Писемского сохраняло живой, а не археологический интерес. Читателями Писемского были подписчики "Нивы" - самая широкая, массовая, в социальном и идеологическом отношении пестрая читательская аудитория. Это был принципиально новый подход, открывавший возможность по-новому осмыслить различные аспекты творчества писателя, начиная с общих вопросов, таких,как его место в историко-литературном процессе, и кончая частными проблемами, как, например, история того или иного замысла. Вместе с тем Клеман дал первое конкретно-историческое объяснение причин, по которым творчество Писемского оказалось чуждым как радикально-демократической критике, так и буржуазной науке. "Критика капиталистических отношений, - писал он, - велась Писемским с реакционных по существу позиций и не могла примирить с ним революционную демократию. Резкость этой критики обусловила, однако, то, что творчество Писемского оказалось неприемлемьм для широкой буржуазной аудитории, сорганизовавшейся в восьмидесятых и девяностых годах, а именно эта аудитория переоценивала на рубеже XIX и XX столетия наследие дворянской литературы. Писемский не был причтен к кругу "классиков", а вместе с тем и изучение его творчества было отодвинуто в литературной историографии на второй и на третий план".
Таковы принципиальные положительные итоги исследовательской работы Клемана. Что же касается прямолинейности отдельных суждений, известной недостаточности понимания диалектики связи соци- ^-'Писемский А.Ф. Письма. М.-Л., 1936, с.10. ального бытия и художественного творчества как своеобразной формы его отражения, имеющей наряду с общими и свои внутренние законы существования, то это были неизбежные спутники молодости; ведь социологическая мысль в литературоведении находилась тогда в поре своей молодости, да и время было обострено социально и по-молодому категорично. Диалектика приходит со зрелостью.
Следующий этап в изучении творчества Писемского открывается юбилейной работой І.И.Евнина (1945) и диссертациями А.П.Могилян-ского (1944) и А.А.Рошаль (1946). Эти работы обозначили две основные тенденции в современной литературе о Писемском.-Об одной из этих тенденций речь уже шла в самом начале настоящей работы. Это статьи по поводу памятных дат и многочисленные предисловия и послесловия к изданиям произведений писателя. Они носят обзорно-информационный характер и в этом своем качестве необходимы. В названных же диссертациях отразилось то, что затем стало характерно для собственно научной литературы. Если до сих пор исследователи опирались на все творчество Писемского, и поэтому их работы имели обобщающий характер, то теперь они, ограничив материал, с тем чтобы рельефнее обозначились подробности, обратились к отдельным, частным проблемам, связанным с различными сторонами мировоззрения и художественной практики писателя. Исследование своеобразия мировоззренческой позиции Писемского в идейной борьбе конца 40-х - начала 50-х годов и ее отражение в произведениях писателя этого периода стало главной задачей Рошаль в ее диссертации, определив отбор материала и круг проблем. Причем интерес исследователя к этой проблематике оказался устойчивым, о чем свидетельствует вышедшая в 1971 году книга "Писемский и революционная демократия".
Выяснению общественной позиции Писемского, анализу его идейных исканий посвятил статью Б.П.Козьмин.
Однако не только идеологические, мировоззренческие аспекты привлекают внимание исследователей. Ведь' речь идет о писателе. Здесь и проблемы становления творческой индивидуальности Писемского, и анализ его творческих тенденций на конкретном материале в связи с движением русского реализма (см., например, статьи Н.И.Пруцкова и раздел о творчестве Писемского, написанный И.П.Видуэцкой в книге "Развитие реализма в русской литературе"). Причем поначалу круг исследуемого материала ограничивался первьш десятилетием творчества писателя. Таким образом,вне научного осмысления оставались романы, снискавшие высокую или положительную оценку таких читателей, как Лесков, Толстой и Тургенев. Предпринятая Клеманом попытка преодолеть сложившуюся в науке практику имела чисто теоретический характер лишь как постановка проблемы. Ее практическое осуществление было отодвинуто более чем на два десятилетия.
Лишь в начале 60-х годов исследователи обращаются к последнему десятилетию писательского пути Писемского. Появившиеся за эти годы работы разнообразны по материалу, задачам и проблематике. Есть здесь исследование эволюции творческого метода писателя, характерной именно для последнего периода (диссертация Н.Н.Грузинской); есть работы, посвященные проблематике того или иного отдельного произведения в связи с антибуржуазными тенденциями в литературе 70-х годов прошлого века (см., например, доклад А.Рошаль о "Мещанах"); появились, наконец, и монографические исследования, охватывающие весь творческий путь писателя, в которых последний период осмыслен как равноценная часть целого. Причем, если Клеман в своих статьях сравнительно мало оперировал конкретным материалом, оставаясь главным образом на почве обобщенных - 24 -характеристик, и постановки проблем, то современные исследователи строят свои работы на анализе конкретного историко-литературного материала. Такими монографиями являются глава в "Истории русского романа", написанная Л.М.Лотман, и книга П.Г.Пустовойта "А.Ф.Писемский в истории русского романа".
Характерной особенностью современного этапа изучения творческого наследия Писемского, связанной, думается, с интересом к конкретному материалу, к углубленному изучению отдельных проблем, является обращение к рукописному фонду, к черновикам, к различным подготовительным материалам (см. статью Рошаль о материалах к роману "Масоны", статьи и монографию Пустовойта, а также статьи А.П.Могилянского). При всей неполноте и незавершенности, по-видимому неизбежной на начальном этапе изучения, эта работа имеет большое значение, так как позволяет глубже заглянуть в творческую лабораторию писателя, проследить не только эволюцию стиля, но и рождение замысла произведения.
Таковы основные тенденции изучения творчества Писемского в настоящее время.
Но каким бы частным или общим проблемам изучения творчества Писемского ни были посвящены исследования последних двадцати пяти лет, едва ли не все они страдают недостатком той научной исторической объективности, которой отличались работы Клемана, особенно тогда, когда дело касается мировоззрения писателя и его общественной позиции. Одни (таких, правда, единицы) обвиняют Писемского в консерватизме и даже реакционности; другие (таких подавляющее большинство) стремятся во что бы то ни стало реабилитировать Писемского, превратить его в демократа, если не революционного, то во всяком случае близкого "Современнику", как будто демократизм мировоззрения определяет историко-литера- турное значение творчества писателя.
Задача, стоящая перед современным исследователем творчества Писемского, как, впрочем, и многих других писателей его поколения, заключается, очевидно, не в том, чтобы в одних случаях осудить, в других - оправдать писателя. Эта часть дела была с достаточным талантом, темпераментом и искренностью выполнена современной писателю критикой.
Что касается Писемского и многих его современников, то здесь необходимо объяснить, почему крупнейшие представители русской культуры, люди, достигшие возрастной зрелости, когда уже приобретается известная устойчивость миросозерцания, вырабатывается определенное, тоже достаточно устойчивое мировоззрение, -почему эти люди не могут обрести идеологической устойчивости, не могут остановиться на какой-либо одной положительной идее. Ведь было же время, когда люди вырабатывали твердые убеждения в куда более раннем возрасте и потом следовали им на протяжении всей жизни. Да и теперь, среди младших современников Писемского, демократов-шестидесятников подобных примеров тоже было достаточно. А тут люди, уже занимающие видное место в общественной жизни своего времени, чувствуют себя, как человек, лишь вступающий в жизнь, определяющий свои позиции в ней, чувствуют себя начинающими. И в то же время, как человек, у которого дорога жизни уже позади. Относиться как к заблуждению ко всему тому, что еще недавно казалось непререкаемой истиной, - стало для них не только лозунгом, но внутренней необходимостью. Все те идеи, которые еще лучшим представителям предшествующего поколения казались совершенными, теперь, в глазах поколения 40-х годов, утратили свою безупречность. И если один из патриархов русского либерализма эпохи Александра I Н.И.Тургенев благословил реформы, увидев в них осуществление положительных идей, которыми жили лучшие люди его времени, то И.С.Тургенев уже не увидел в этом социальном акте решения всех проблем.
Время этих идей прошло.
Жизнь оказалась сложнее.
Необходимо было пересмотреть идейное наследие "отцов". Люди 40-х годов - поколение ищущих. Они постоянно в поиске. Причем диапазон поисков необычайно широк: от анархического коммунизма Бакунина до вполне средневековой идеи теократического государства. Это же поколение открыло широкую русскую эмиграцию в Западную Европу, не всегда революционную, но всегда оппозиционную официальной России. Это поколение выдвинуло и католических проповедников европейского значения, и защитников революционных баррикад.
Поиски приводили к самым различным,часто неожиданным результатам. Питомец александровского лицея, Салтыков, карьера которого в качестве просвещенного и либерального администратора была, казалосьдтредопределена его воспитанием, общественным положением, всеми сословными традициями, в историю русской общественной жизни вошел как человек нового, демократического миросозерцания и мировоззрения. Тот же процесс демократизации миросозерцания, но с диаметрально-противоположными Салтыкову выводами в социально-политическом и философском плане пережил Достоевский. И Достоевский, и Салтыков, несмотря на все различия в их мировоззрении, несмотря на взаимное неприятие друг друга, основанное на этих различиях, - дети одной эпохи, писатели-демократы. Толстого поиски положительной идеи привели к "Исповеди". Иные же писатели, переходя от доктрины к доктрине, в конце жизни, подводя итоги, признали социальную беспомощность всякой положительной - 27 -идеи. И все это было знамением времени.
Задача относительно Писемского состоит, таким образом, в том, чтобы, не впадая в оценочный тон по каждому частному случаю, раскрыть своеобразие миросозерцания писателя, поскольку оно отразилось на характере его духовной эволюции, на его творчестве (в идейных и творческих концепциях, воплощенных им в художественной практике, в проблематике, в выборе материала и, наконец, в художественном своеобразии его произведений). Здесь же неизбежно возникает вопрос о мировоззрении писателя, о пределах, в которых он пытался найти свою доктрину, обрести идеологическую устойчивость, о связи характера этих поисков с миросозерцанием. Вместе с тем нужно вскрыть те тенденции общественного развития, знамением которых явилось творчество писателя, определить влияние, которое оказывали эти тенденции на формирование миросозерцания и мировоззрения художника; и в то же время, поскольку речь идет о вполне определенном, ограниченном историко-литературном материале, необходимо показать, как эти исторические тенденции преломлялись в индивидуальном миросозерцании писателя, приобретали неповторимый характер в его произведениях. Только в этом случае миросозерцание писателя, воплощенное в его творчестве, приобретет историческую определенность, станет симптомом времени.
Кроме того, поскольку творчество Писемского существует не изолированно, поскольку оно является частью историко-литературного процесса, следует соотнести его с творчеством других писателей, современников Писемского, установить внутренние историко-литературные связи. Это позволит показать Писемского как художника со своим неповторимым отношением к жизни, со своим материалом и темами, со своей проблематикой и решениями, со своей трактовкой событий и человеческих характеров.
Такая задача может быть решена только в том случае, если необходимый материал предстанет как совокупность, все факты как часть единого целого, во взаимосвязи и движении, как определенные моменты внутренней, духовной биографии писателя. В противном случае целостная картина будет невозможна; она неизбежно распадется на ряд частных случаев, лишенных внутренней связи подробностей.
Когда вся эта работа будет проделана, тогда станет ясно, какое место занимает творчество Писемского в историко-литературном процессе, или, поскольку речь идет о его романах, в истории русского романа.
Трудно найти в современной научной да и научно-популярной литературе о творчестве Писемского работу, в которой так или иначе не затрагивался бы вопрос о художественном методе писателя. Все без исключения современные исследователи единодушно объявляют Писемского реалистом (вступительная статья М.П.Еремина к девятитомному собранию сочинений писателя так и назьюается "Выдающийся реалист"). Когда же встает вопрос о своеобразии реализма Писемского, то его обычно определяют как социально-бытовой или реже конкретно-чувственный. Недостаточность этих определений очевидна. Ведь первое из них касается лишь одной из сторон художественной системы Писемского; второе - хотя имеет более общий характер, учитывает лишь внешний, формальный аспект. Если же эти определения представляют собой евфемистическое выражение понятия натурализм, то выражение это следует признать крайне неопределенным, а значит и неточным. Ведь натурализм, как известно, не сводится ни к воспроизведению бытовых подробностей в их достоверности, ни к конкретно-чувственному воспроизведению действительности. С таким же успехом натурализм может быть назван - 29 -биологическим или естественно-научным реализмом, если иметь в виду исходные принципы трактовки человеческой личности или требование соответствия художественного изображения данным прикладных, преимущественно естественных наук. Таким образом, один из важнейших вопросов для определения историко-литературного значения творчества писателя - вопрос о художественных тенденциях его творчества, кажущийся ясным и определенным, остается до сих пор, по существу, открытым. Решение этого вопроса требует, думается, такого изучения творчества писателя, при котором выяснялся бы, прежде всего, характер его мировосприятия и миросозерцания, т.е. та основа, которая в существеннейшей степени определяет не только характер художественного творчества, но и влияет на мировоззрение. И хотя мировосприятие да и миросозерцание писателя отражает индивидуально-психические особенности его личности, однако конкретное содержание и форму выражения оно обретает в определенных социально-исторических условиях. То, что данный тип мировосприятия реализуется в художественной форме и таким образом становится фактом общественного сознания, объясняется условиями времени. Время выбирает своих выразителей.
Анализ миросозерцания Писемского как оно отразилось в его общественной позиции, в идейных исканиях, воплотившихся в художественной практике писателя, - таково содержание первой главы настоящей работы. Хронологически это 60-е годы - самый бурный, критический период писательской биографии Писемского. По внутреннему содержанию это история поисков и разочарований, причем разочарований, которые лишь укрепляли писателя в сознании его правоты. Здесь и 1862 - 1864 годы - поиск положительных практических решений, стремление разобраться в сложном сплетении идей, порожденных общественным движением, вступить в борьбу, заняв - зо - в ней свое место; здесь же и 1869 год - последняя попытка обрести союзников. Правда, эти хронологические рамки расширяются привлечением в необходимых случаях материалов, относящихся к 50-м и 70-м годам. Материал главы - это романы "Взбаламученное море" (1863) и "Люди 40-х годов" (1869), очерковый цикл "Русские лгуны" (1864), публицистика 1862 года и переписка; причем художественное творчество привлекается в этой главе лишь постольку, поскольку оно необходимо для понимания смысла идейных исканий Писемского. Однако главное здесь не идеи сами по себе, хотя, разумеется, и о них идет речь, главное то, что стоит за мировоззрением, - сущность миросозерцания, определившая характер и мотивы идейных скитаний писателя.
Вторая и третья главы работы представляют собой монографический анализ двух последних романов Писемского "Мещане" (1877) и "Масоны" (1880). Выбор на эти романы пал не случайно. Дело в том, что позднее творчество Писемского до сих пор остается наименее исследованной частью литературного наследия писателя. Причем это касается не только частных, но и самых общих вопросов, таких например, как место этих романов в литературном процессе, в истории жанра. Вот почему настоящее исследование носит по преимуществу историко-литературный характер.
Роман "Мещане" рассматривается как социально-бытовой антибуржуазный роман, своеобразие которого определяется не критикой буржуазной России (здесь Писемский близок едва ли не всем своим современникам от Салтыкова до Толстого), а тем, что противопоставляет писатель этой России в качестве положительного начала и как осмысливает свое противопоставление. Тем самым устанавливается своеобразие Писемского как художника со своим материалом, соответствующим требованиям жанра, со своим идейно-художествен- - ЗІ - ным миром. И вместе с тем Писемский как автор "Мещан" занимает свое место в ряду писателей, объединенных социально-исторической общностью. Этим объясняется введение в главу материала о Герцене, Толстом, Тургеневе, Гончарове и Лескове. Что же касается исторической обстановки, в которой создавался роман, то исчерпывающей характеристики ее здесь, естественно, нет. В главе использовано лишь то, что непосредственно отразилось в замысле романа. Это не только социально-исторический, но и историко-культурный материал; последний особенно важен, потому что позволяет раскрыть в романе Писемского, наряду с общими социальными тенденциями, своеобразие индивидуального мировосприятия писателя. А между тем материал такого рода до последнего времени практически не использовался в исследовательской литературе о Писемском. "Масоны" - роман итоговый не только потому, что им завершился писательский путь Писемского (это обстоятельство внешнее). В этом романе сходятся многие важнейшие нити творчества писателя, причем авторское обобщение сделано на уровне философии истории, философии жизни. Структура анализа романа и круг рассматриваемых в настоящей работе проблем подсказаны самим романом. Прежде всего, это проблемы, связанные с определением жанрового своеобразия этого романа Писемского как исторического и его места в истории жанра. Главным образом, это вопрос об отборе исторического материала и его интерпретации как форме выражения исторической проблематики романа. Исторический материал и проблематика романа Писемского анализируются в сопоставлении с романом-эпопеей Толстого как с произведением, определившим характер развития жанра исторического романа.
Особое место в главе занимает вопрос об участии в работе над романом "Масоны" В.С.Соловьева.
Другую группу составляют проблемы, связанные с масонством в романе. Здесь и критика буржуазного обновления жизни, которого писатель не принимает как моралист, и проблема соотношения идеала и реального бытия, и в связи с этим вопрос о сущности жизни, какой она представляется Писемскому; здесь же концепция человека и связанные с нею нравственные проблемы.
Весь материал, вошедший в настоящую работу, вся ее проблематика объединяются следующей задачей: учитывая особенности миросозерцания писателя как индивидуальное отражение определенных общественно-исторических тенденций и как основу художественного творчества, выяснить идейно-художественное своеобразие двух последних романов Писемского, определить их значение в творческой эволюции писателя и место в истории жанра, исследовать объективные и субъективные причины, обусловившие характер творческой индивидуальности художника и его идейной позиции.
Обнаружившийся с конца 50-х годов повышенный интерес к историко-литературному процессу оказался чреват как появлением обобщающих работ, так и обращением к тем писателям, творчество которых подготавливало появление вершин или завершало развитие тенденций, нашедших высшее воплощение в произведениях великих художников. К числу таких писателей относится А.Ф.Писемский, чье творчество на протяжении тридцати лет свидетельствовало о кризисе самых различных идей от социально-политических до художественных. Изучение творчества Писемского обогащает, усложняет наше представление о разнообразии идейно-художественных тенденций в русской литературе 50-х - 70-х годов прошлого века, помогает проследить исторические судьбы различных идей, выяснить перспективы эволюции литературных жанров. Кроме того, наблюдения и выводы, содержащиеся в настоящей работе, могут, думается, оказаться не бесполезными при осмыслении некоторых явлений современного литературного процесса, чрезвычайно усложнившегося в последние годы.
Два последних романа Писемского до сих пор остаются наименее исследованной частью его творческого наследия. А между тем они являются не только органическим завершением идейно-художественной эволюции писателя, но заметным явлением, этапом в развитии жанра социально-бытового романа ("Мещане") и исторического романа ("Масоны").
В настоящей работе систематически и последовательно художественная практика и мировоззрение Писемского рассматриваются как результат взаимодействия субъективных и объективных факторов: миросозерцания писателя и конкретно-исторических условий, в которых оно могло реализоваться. Следствием этого стал вывод об эволюции Писемского-романиста от реализма с натуралистическими тенденциями в начале творческого пути к натурализму, разнообразно и сложно проявляющемуся как в идейных концепциях, так и в элементах художественной структуры, в конце его. Причем натурализм Писемского рассматривается в связи с проблемой натурализма в русской литературе; устанавливается отличие натурализма Писемского по социально-историческим и идеологическим истокам от натурализма молодой демократической литературы 60-х годов и буржуазного натурализма позднейшего времени. Этот вывод опирается на анализ проблематики, идейных концепций, принципов отбора писателем материала, различных элементов художественной структуры произведения, что обусловило монографический характер глав, посвященных романам "Мещане" и "Масоны", с естественным смещением акцентов на те стороны анализируемого материала, которые либо до сих пор оставались за пределами внимания исследователей, либо получили объяснение, представляющееся недостаточным или неудовлетворительным, противоречащим объективному материалу в его полноте и внутренней взаимосвязи.
Так, во второй главе работы главное внимание сосредоточено на характере и художественной материализации противопоставления, на котором основан роман "Мещане" и в плане проблематики, и композиционно, что позволило раскрыть своеобразие социально-бытового романа Писемского как произведения, в котором быт стал единственно реальным средством полемики с буржуазной современностью и вместе с тем свидетельством идеологического кризиса писателя.
Что касается романа "Масоны", то в предлагаемой работе всесторонне проанализирована его историческая проблематика и воплощающий ее материал; а это, в свою очередь, привело к постановке и решению проблемы;Писемский и Л.Н.Толстой как автор "Войны и мира". Все это не только позволило обосновать жанровое определение романа Писемского как исторического, но и установить его место в истории жанра. Принципиально новым является и подход к масонскому материалу в романе. Этот материал рассматривается в связи с концепцией жизни, истории и человека, что позволило сделать вывод о натуралистическом характере романа.
Кроме того, предложено объяснение мотивов, побудивших В.С.Соловьева принять участие в работе над романом "Масоны". И хотя здесь это проблема частная, однако ее постановка и решение важны для характеристики идейного движения конца 70-х - начала 80-х годов прошлого века.
Из общих проблем, решаемых в настоящей работе, можно указать еще следующие: впервые применительно к Писемскому разработан вопрос об отражении авторской позиции в объективном материале (движении сюжета, композиции, подборе деталей предметной - 35 -изобразительности, авторском слове); это позволило не приписывать писателю того, что принадлежит его персонажам. Кроме того предпринят опыт функционального анализа различных элементов художественной структуры романов Писемского.
В работе также широко использован разнообразный историко-культурный материал, что позволило более полно показать ту реальную основу, на которой вырастала художественная действительность романов Писемского.
В основу исследования положена историко-литературная интерпретация материала, опирающаяся на конкретно-исторический его анализ. Что же касается анализа художественного своеобразия романов Писемского, то здесь использован функциональный метод.
Данные, полученные в результате исследования, могут быть использованы при изучении литературного движения 60-х - 70-х годов XIX века в специальных курсах, посвященных творчеству Писемского, по истории русского романа вообще и исторического романа в частности; по истории возникновения и развития натурализма в русской литературе.
В поисках положительного решения (60-е годы)
В 1863 году в журнале "Русский вестник" появился роман Писемского "Взбаламученное море" - произведение, которое вконец испортило и без того уже пошатнувшуюся после истории с фельетонами Никиты Безрылова писательскую репутацию его создателя. Еще совсем недавно было то время, когда критика если не с единодушным одобрением, то во всяком случае с неизменным интересом встречала почти каждое новое произведение Писемского, когда некоторые увлекались до того, что ставили его имя в ряду первых русских писателей, отдавая ему предпочтение перед Тургеневым и Гончаровым. Теперь же критики самых различных, даже противоположных направлений, непримиримые враги с редким единодушием восстали на новый роман Писемского. Писателю досталось и от радикалов, и от либералов, от "отцов" и от "детей". Новый роман вызвал негодование не только Зайцева и Антоновича, на его автора обиделся за поколение 40-х годов рецензент "Отечественных записок", неодобрительно отозвался о тенденциях романа и рецензент "Библиотеки для чтения" - журнала, редактором которого еще недавно был Писемский. Для такого единодушия роман давал достаточные основания. Он был написан по известному нигилистическому принципу: бей направо, бей налево - что уцелеет, то останется - и поэтому задевал всех. Пострадали и люди 40-х, и люди 60-х годов, старинное барство и новейший демократизм, благородное сословие и семинаристы, чиновники и откупщики, радикалы, как правые, так и левые.
Главное обвинение, выдвинутое всеми критиками, состояло в том, что, претендуя на историческую достоверность созданной им в романе картины современного общественного движения, писатель, в сущности, ограничился изображением лишь его издержек, представив их как самое движение, что он остановил внимание на лицах, случайно приставших к движению, и не показал ни одного сколько-нибудь серьезного его участника. Это обвинение не совсем справедливо; его можно объяснить лишь полемическим увлечением. Действительно, большая часть персонажей, претендующих представлять общественное движение, - люди случайные, чуждые движению, приставшие к нему из каких угодно соображений (из желания не отстать от моды, из корысти, из мелкого честолюбия), но только не из глубокой убежденности. Правда и то, что этим персонажам отведено в романе много места. Но если бы писатель ограничился только ими, то вряд ли в таком случае роман заслуживал бы серьезного внимания .
А между тем, совершенно очевидно, что "Взбаламученное море" -произведение этапное в творчестве Писемского. Ведь именно этот роман решил его дальнейшую писательскую судьбу. После него Писемский, еще недавно бывший одним из популярнейших писателей, сразу же попал в разряд писателей нечитаемых. Роман так поразил воображение современников, что после него никто не хотел принимать всерьез новые произведения писателя. К Писемскому стали относиться в лучшем случае снисходительно, как к человеку отсталому, консерватору, выразителю взглядов обывательской реакции.
В полемическом увлечении критики не заметили, что в пестрой Вот интересная запись М.Горького о значении так называемых антинигилистических романов и романа Писемского: "Бесы", "Новь", "Взбаламученное море" - контрреволюционные романы, по тенденции такие же, как "Марево", "Панургово стадо", "На ножах", "Сашенька" и прочие книги этого ряда. Но по силе убедительности, по "искусству" первые три романа не могут быть поставлены рядом с произведениями Клюшникова, Крестовского, Лескова, Дедлова. Но все эти романы - документы, которые надобно читать и знать не только нашим литературным критикам, но всем делателям новой истории" (М.Горький о Ш.Достоевском. / Публикация Доморац-кой СИ. - Русская литература, Л., 1968, № 2, с.21). смене случайных лиц Писемский выделил два персонажа - Проскрипт-ского и Сабакеева, что как бы ни были они, в особенности Про-скриптский, антипатичны автору, он принимает их всерьез, как людей искренних, преданных делу не из мелкого расчета, но по глубокому убеждению. Хотя на первый план в романе, чего не скрывал и сам автор, выдвинуты случайные события и лица, и в этом, как и в заглавии произведения, несомненно отразилось отношение писателя к современному общественному движению, однако именно присутствие Проскриптского и Сабакеева заставляет серьезно отнестись к тем выводам, которые делает автор. Не будь в романе этих двух персонажей, он стал бы обычной антинигилистической журнальной выходкой,, обличением "зарвавшихся мальчишек", представляющим современное общественное движение в виде сброда случайных личностей сомнительной репутации вроде Басардина и братьев Галкиных или беспринципных болтунов наподобие Бакланова.
Проскриптский и Сабакеев, представляющие в романе радикально-демократические тенденции в дижении эпохи реформ, показаны Писемским как честные умные последователи отвлеченной, чисто логической системы воззрений. Вот почему они оказываются совершенно беспомощными перед теми вопросами, которые ставит практическая жизнь. Несостоятельность Бакланова, Басардина и братьев Галкиных, в сущности, еще не была свидетельством несостоятельности самого движения. Писатель слишком хорошо понимал этих людей, чтобы из наблюдений над ними делать серьезные выводы. Вот как характеризует он главного героя романа Бакланова:
"Он праздно вырос, недурно поучился, поступил по протекции на службу, благородно и лениво послужил, выгодно женился, совершенно не умел распоряжаться своими делами и больше мечтал, как бы пошалить, порезвиться и поприятней провести время.
Он представитель того разряда людей, которые до 55 года замирали от восторга в итальянской опере и считали, что это высшая точка человеческого назначения на земле, а потом сейчас же стали, с увлечением и верою школьников, читать потихоньку "Колокол".
Внутри, в душе у этих господ нет, я думаю, никакого самоделания, но зато натираться чем вам угодно снаружи - величайшая способность!" .
Но вот когда перед проблемами практической жизни беспомощными оказывались такие люди, как Сабакеев, то в этом для Писемского раскрывалась несостоятельность самих исходных принципов, которыми руководствовалось целое направление общественной мысли.
Революция вообще как способ решения социальных проблем представлялась Писемскому бессмыслицей. Европейские события 1848 года он определяет как "период взрыва мелких страстишек", а деятелей того времени называет "крамольниками". В особенности же не жаловал он революционности на русской почве. Причем отношение это с годами не менялось. "Разбойничья шайка", "домашняя революционная сволочь" - так, не стесняя себя выбором выражений, характеризовал Писемский в письмах к Тургеневу радикально-демократический лагерь в 1863 году. И в 1869 году, когда борьба вокруг реформ уже отошла в прошлое, стала воспоминанием, Писемский с прежней остротой неприятия писал Тургеневу, отвечая на его просьбу рекомендовать для перевода какое-либо из своих произведений:
"Мещане" (социально-бытовой роман)
Ведущая тема творчества Писемского 70-х годов обычно определяется как антибуржуазная. Причем внимание исследователей сосредоточивается исключительно на неприятии писателем, как это принято говорить и писать, хищнической, стяжательской сущности новых хозяев жизни. Подобный подход к раскрытию этой темы в творчестве Писемского не лишен основания. Действительно, начиная со "Взбаламученного моря" и кончая "Масонами", писатель постоянно, почти в каждом новом произведении, обращал внимание на авантюризм тех, кто теперь, после того, как были разрушены сословные ограничения, все определеннее заявлял свои права на роль первого сословия, на их неразборчивость в выборе средств социального самоутверждения.
Однако такой подход, несмотря на его обоснованность, как правило, страдает существенным недостатком: он слишком абстрактен, ибо, концентрируя внимание на объекте изображения, исследователи обычно проходят мимо своеобразия писательского видения предмета или сводят его к так называемым художественным особенностям, что в конечном счете оборачивается простым перечнем литературных, технических приемов. А это крайне недостаточно для того, чтобы раскрыть своеобразие миросозерцания писателя. Ведь технические приемы - это уже следствие, которое само нуждается в объяснении. Их перечень не раскрывает конкретно-исторического содержания миросозерцания писателя. Свидетельством подобной абстрактности являются те смелые сближения, на которые с такой легкостью идут в своих работах современные исследователи, ставя рядом с Писемским Достоевского, Лескова, Некрасова, Салтыкова, Л.Н.Толстого. Смелость здесь, конечно, заключается не в том, что в одном ряду с великими мастерами оказываются художники второго плана. В таком сближении нет ничего предосудительного, если оно внутренне оправдано. Если творчество Писемского связано логикой историко-литературного развития с творчеством Тургенева или Л.Н.Толстого, если его произведения развивают или завершают традиции, освященные именами этих писателей, то почему бы не поставить его имя рядом с ними. Но в том-то и дело, что самые неожиданные и смелые сближения делаются обычно без достаточного внутреннего оправдания. И тогда в один ряд становятся писатели, творчество которых свидетельствует о различных, порою противоположных, социально-исторических и историко-литературных тенденциях. Чисто внешнее обстоятельство - общность темы - оказывается достаточным для такого сближения. И вместе с тем, этот подход, несмотря на его кажущуюся широту, емкость, позволяющую сближать несопоставимые литературные явления, чрезвычайно ограничен, односторонен и в силу своей абстрактности прямолинеен.
Прежде всего, антибуржуазная тема в творчестве Писемского не сводится к "разоблачению буржуазного хищничества". И само это "хищничество", и его разоблачение представляют собой лишь часть общей картины жизни, отраженной сознанием художника и заключающей в себе сложное переплетение связей и отношений писателя с современностью, ее осмысление и оценку в свете определенного миросозерцания, определенных жизненных позиций.
Писатель был свидетелем того, как легализованные реформами новые начала теперь уже беспрепятственно входили в русскую жизнь. Перестраивалась социальная структура общества. Разрушалась привычная схема общественных и частных отношений. Шел процесс демократизации жизни. Этот процесс вызвал к исторической деятельности людей, в жизни которых ничего не значила случайность рождения, но зато приобретали решающее значение личная предприимчивость и удачное или неудачное стечение обстоятельств. Это были люди, не обремененные традициями. За ними не было исторически значительного прошлого. Их родословная зачастую не простиралась дальше бабушки с дедушкой. Впрочем, во избежание неточности следует признать, что традиции существовали, однако такие, с которыми нельзя было претендовать на роль первого сословия.
Положение первого сословия ко многому обязывает. Необходимо не только доказать свое преимущество в сфере материального производства; надо создать культуру как систему, пронизывающую все сферы жизни частного человека и общества и имеющую общенациональное значение. Такая культура была создана в России только дворянством. Вот почему среди новых претендентов на социальное первенство трудно было найти такого, кто бы не мечтал в конечном счете зажить "настоящим барином". Ради достижения этой цели делалось все: шилось платье у дорогих портных, делались прически у самых модных куаферов, покупались дворянские городские дома и усадьбы или строились новые на барскую ногу. В 70-х годах дело уже не ограничивается Ку-рослеповыми, Хлыновыми и даже Васильковыми, появляются Великатовы. Новые меценаты собирают старинные иконы и картины современных художников, причем не только русских, но и западноевропейских, коллекционируют музыкальные инструменты старинных мастеров и вообще всякие редкости, едут учиться за границу, посвящают свой досуг занятиям искусством, содержат на свой счет прекрасные театры, в которых выступают отечественные и европейские знаменитости. И хотя все в этих театрах и картинных галереях было иначе, нежели прежде (труппа в театре была наемная, а собрание Третьякова ни по содержанию, ни по характеру не имело ничего общего с картинной галереей Юсуповых в Архангельском; да и по составу посещающей их публики частные театры и картинные галереи уже не были узко сословными), однако в самой идее собственного театра, собственной картинной галереи было что-то от старой русской артистократии. И в этом случае новые претенденты на социальное первенство не были вполне самостоятельны. Вот почему, какую бы форму ни приняло, какой бы высоты и утонченности ни достигло буржуазное барство, в глазах "настоящего барина" оно было лишено подлинности.
Их разделяло не настоящее, ибо оно было не в пользу дворянина. Их разделяло прошлое. За "настоящим барином" были богатые родовые и сословные предания, была преемственность традиций, был сложившийся веками своеобразный быт, была достаточно устойчивая практическая философия жизни, свод нравственных понятий и правил, определяющий характер человеческих взаимоотношений, и дающий критерии оценки различных явлений жизни. За "настоящим барином" была история богатая событиями общенационального значения, была военная слава России; с его сословием были связаны высшие достижения духовной жизни нации. Все это вместе помогало дворянину осваиваться в жизни, утверждать себя в ней, давало ему не только сознание социального, сословного единства, но и чувство органической связи со всей нацией. Он чувствовал себя причастным к национальной истории, потому что, если не он сам, то его предки были участниками событий, не прошедших бесследно для России, и память об этом хранили родовые предания. И каковы бы ни были внешние обстоятельств жизни дворянина в настоящем, до тех пор, пока он оставался дворянином не только по документам, все это продолжало жить в его сознании как идеал, как высшая реальность. Дед Писемского сам пахал землю, был неграмотен и ходил в лаптях, что не мешало ему оставаться дворянином. Со стороны такой дворянин мог производить комическое впечатление; но здесь речь идет не о том, как все это выглядело со стороны, не о внешнем впечатлении, а о социальном самосознании и самоутверждении личности. Каковы бы ни были внешние обстоятельства жизни Писемского, он никогда не упускал возможности упомянуть о достаточной древности своего рода и о его связи с русской историей. Сам писатель жил в столицах. Но и здесь его быт, даже с точки зрения демократа, не отличался ни комфортом, ни изысканностью, а манеры - светскостью. Но в его сознании как высший принцип жили именно те традиции, которыми определялся характер быта, повседневной жизни "настоящего барина". Более того, реально существовали люди, в которых этот принцип практически воплотился и к которым писатель обратился, как только ему понадобилось противопоставить этот принцип мещанской современности в качестве высшего начала.
Исторический роман ("Масоны")
Обстоятельство это очень существенно для понимания художественной действительности Писемского в единстве проблематики и формы выражения. Дело в том, что человек достоверен для него исключительно образом жизни со всеми подробностями быта. Достоверность же идей как материала для характеристики человека всегда представлялась писателю сомнительной, Отсюда значение бытовой детали в его художественной системе.
Но вот и хозяин кабинета. Сперанский "казался хоть и бодрым, 2) но не столько, кажется, по телу, сколько по духу стариком" . И дальше в диалоге, в письме о молитве, которое Сперанский предлагает прочесть Марфину, раскрывается внутренний мир персонажа. В сущности, это тот же, что и у Толстого, питомец духовной академии. Но тем острее противопоставление, однозначнее его смысл. Сперанский Писемского - это не политический доктринер и даже не государственный деятель на покое, а религиозный мыслитель, далекий от всякой политической практики. Все свойства его ума раскрываются не в сфере гражданской, а в сфере религиозно-мистической. Различные проблемы мистического богословия, его теория и практика, разнообразие форм, в которые облекаются поиски духовной истины, -вот вопросы, поглощающие все внимание Сперанского. Даже государственные учреждения он рассматривает как воплощение духа евангелия, чего совершенно лишен Сперанский у Толстого. И при этом нигде в романе Сперанский не выходит за рамки частных отношений. Правда, он участвует в какой-то комиссии и даже председательствует в ней; однако все это остается за пределами сюжета, да и упоминается об этом.вскользь, между прочим, как об обстоятельстве, мешающем Сперанскому и его собеседнику Марфину закончить интересующий их обоих разговор, не имеющий никакого отношения к государственным или вообще каким-либо политическим соображениям.
Все, что характерно для интерпретации Сперанского, относится и к остальным историческим персонажам. А их довольно много в романе и самого различного ранга: от мелькающего едва ли не в одном эпизоде родственника писателя, П.П.Свиньина, до князя А.Н.Голицына. Все они старики, и все, независимо от возраста, положения, занятий, предстают в частной обстановке, в частных отношениях, которые и служат главным, фактически единственным материалом к их характеристике. Каковы бы ни были интересы и индивидуальные особенности этих людей, их объединяет одно: все они совершенно изъяты из сфер, подлежащих ведению истории. Красноречивая в этом отношении деталь. Довольно часто они обращаются к своему прошлому, к тому времени, когда они были молоды и деятельны, когда их жизнь не ограничивалась частными интересами и отношениями. Вот тут-то, казалось бы, и вспомнить о том, что сделало этих людей историческими лицами. Однако ничего подобного. В этих воспоминаниях их служение отечеству предстает как сложное переплетение интриг, личных взаимоотношений, как проявление разнообразных человеческих качеств, часто далеко не лучшего свойства, предстает совершенно безотносительно не только к общему ходу истории, но и к отдельным более или менее крупным историческим событиям, очевидцами и деятельными участниками которых были эти люди. Причем в отличие от романа-эпопеи Толстого здесь это не свидетельствует ни об их человеческой заурядности, ни о несостоятельности их претензий; ведь у Писемского и речи нет о претензиях на какую бы то ни было роль в истории, как это было у Толстого, потому что нет объекта претензий, нет большой истории. И самое главное, что ее нет для автора.
Анекдоты из жизни исторических лиц, театральные и служебные анекдоты органически врастают в описание жизни вымышленных персонажей, не нарушая внутреннего единства повествования, именно потому, что у Писемского нет грани между историей и частной жизнью. У Толстого этой грани тоже нет; однако там частная жизнь рассматривалась как изначальный объект, доступный историческому осмыслению, в связи с общим движением истории, находящим выход в крупных исторических событиях. И здесь Толстому был необходим авторский комментарий. В романе же Писемского история просто снималась частной жизнью и заменялась ей. А те герои, которые в историческом романе до Толстого успешно играли роль вершителей судеб народов и государств, которые у Толстого стали ярлыками на исторических событиях, марионетками, подчиняющимися общей необходимости, под пером Писемского превратились в исторических лиц без истории. Здесь авторский комментарий был не нужен. Не случайно, если у Толстого в авторском тексте исторические лица обычно - Сперанский, Аракчеев, Багратион, Кутузов, Кочубей - часто с прибавлением титула, то у Писемского проще, по-домашнему - Михаил Михайлыч (Сперанский), Сергей Степаныч (Ланской), князь Александр Николаевич (Голицын).
Впрочем, было бы неверно утверждать, что в романе Писемского совершенно нет материала, который мог бы быть обобщен и объяснен с точки зрения той или иной исторической концепции как отражение общего движения истории. Такой материал есть. Это и общие проблемы, связанные с темой упадка дворянства и возвышения купечества, и более частные (история масонства, например, или смена дилетантизма профессионализмом в искусстве). Все это могло бы стать частью исторической картины; но историческая мозаика рассыпалась, и у писателя нет общего плана, по которому можно было бы восстановить ее, нет идеи, которая позволила бы собрать разрозненные частные наблюдения в единое целое. Так и остался этот материал в своем бытовом обличий, сохраняя достоверность непосредственного наблюдения, не противореча характеру интерпретации всего исторического материала в романе.
И все-таки это была история, своеобразная, не укладывающаяся в привычные представления о ней, со своим движением, развитием. Есть в романе две главы (ч. I, гл.IX, ч.5 гл.ХІУ), раскрывающие эту мысль с полемической обнаженностью. Действие в обеих главах происходит в избе крестьянина Ивана Дорофеева, но первый эпизод отделен от второго несколькими годами. Главы подчеркнуто, нарочито бытовые; причем быт кондовый, застойный. Однако и здесь происходят изменения. Они-то и свидетельствуют о движении жизни. Это движение осуществляется в романе на всех социальных уровнях от крестьянской избы до первых столичных домов. И эта частная повседневная жизнь с ее заботами и интересами и есть для Писемского единственно возможная история, обладающая бесспорной достоверностью результатов правильно поставленного эксперимента, что позволяет поставить вопрос о натуралистическом характере художественного воплощения исторической концепции в романе "Масоны".
